Попаданка из будущего: усадьба и честь

Пролог

Все герои вымышлены. Любые совпадения с реально существующими историческими персонажами случайны.

Время беспощадно, а перемены — неотъемлемая часть жизни. Но порой люди отчаянно цепляются за уходящее, не замечая, как губят всё вокруг. Ветер реформ уже виталв воздухе, но крестьяне всё ещё гнулись под тяжестью барщины. Помещики, чуя приближающийся конец своей власти, метались между страхом и жадностью. Одни жестокостью пытались удержать привычный порядок, другие искали в будущем надежду и новый путь. В это смутное время и могла родиться история любви наших героев…

1857 год.

— Танцуй, Пелагея! Танцуй! Не зря же мой батюшка столько лет тебя взращивал, — молодой барин, Пётр Мещери­­н, развалился в кресле и масленым взглядом смотрел на девицу. Она вскружила голову не только его отцу, но и соседскому сыночку, что имел наглость просить продать ему её.

«Он, видите ли, изволит на ней жениться! Чепуха! На таких, как она, не женятся! Актрисулька! Вводит достойных мужей в искушение… манит своей невинностью…» — размышлял он, крепче сжимая опустевший стакан.

— Ну, что ты, Полюшка, всё кутаешься в шелка? Мне, право, ничего не видно! — он хоть и понимал, что она заставляет себя двигаться, но ему до безумия нравилось, что она подчиняется ему. Вот уже три месяца, как он вернулся в родовое гнездо после внезапной смерти отца и с первого же взгляда возжелал её. Тонкая и нежная, словно сошедший на землю ангел, с голосом, похожим на небесные колокола, звавшие к свету.

Одна мысль, о её продаже, сводила с ума; в то же время в столичных салонах, где он провёл последние годы, уже отчётливо слышались шепотки, что быть крепостным свободными… Осознание, что она упорхнёт от него, забирало у него милосердие. Она должна стать его!

Пелагея же каждую секунду боролась со страхом и отвращением, заставляя себя двигаться в такт мелодии. Музыка была для неё единственной отрадой и спасением, она старалась затеряться в её волнах, чтобы сбежать от гнусной реальности. Ещё никогда она не испытывала такого унижения.

Она ведь совсем позабыла, что всего лишь крепостная… Возомнила, что имеет право любить, мечтать, выбирать… Поверила, что её сказка будет длиться вечно! Позволила себе влюбиться. Образ любимого Сашеньки предстал перед глазами, когда её барин схватил за предплечья.

В эту ночь он грубо смял хрупкий цветок, не задумываясь и не жалея.

2025 год

Невысокая женщина с идеально уложенным светлым каре молча стояла около могилы некогда важного для неё человека. Слёз давно не было, да и сердце уже перестало болеть, осталась только благодарность. Каждый год, в день его рождения, она прилетала к нему на могилу, в какой бы точке земного шара она ни была.

— Ольга Николаевна, — голос её секретаря с трудом пробился сквозь вязкую пелену задумчивости. — Время.

Отступив, девушка с тщательно скрываемым любопытством бросила взгляд на могилу. Ничего не меняется. Вот уже пять лет, как она работала с генеральным директором крупного финансового концерна – Ольгой Николаевной Бариновой, которая все эти годы приезжала сюда, чтобы позволить себе замереть на двадцать минут и предаться воспоминаниям. Девушке было любопытно, и она уже ни раз искала имя, указанное на надгробии, в интернете… но не находила. Попадался только какой-то преступник, но это явно не то, что было нужно.

Женщина же, коснувшись поцелуем пальцев, приложила их к надгробию и, скрыв, как всегда, эмоции глубоко внутри, отправилась в машину.

Вот только в машине ей никак не удавалось сосредоточиться на работе.

— Ева, сколько ты у меня уже работаешь? Пять лет. Неужели сама не можешь договориться о встрече с инвесторами и согласовать график с департаментом аналитики? — раздражённо откинувшись на сидение, Ольга Николаевна закрыла планшет, — помощник должен освобождать время, а не нагружать меня дополнительными мелочными вопросами.

— Да, Ольга Николаевна. Поняла, — напряжённо вытянувшись, Ева услужливо улыбнулась и стремительно набрала сообщение в департамент аналитики, а её начальница устремила взгляд в окно.

С самого утра у женщины было странное предчувствие: грудь давило, всё раздражало. Она позвонила единственному сыну, тот переезжал с друзьями в новую квартиру и был занят. Единственное, о чём им удалось условиться, так это поужинать вместе по её возвращении. Это её не успокоило, и в голову продолжали лезть воспоминания из начала нулевых…

В молодости жизнь казалась лёгкой и бесконечной. И она когда-то так считала. Наслаждалась ею, порхая, словно бабочка. Вот только на третьем курсе университета всё изменилось.

Однажды она возвращалась домой поздно вечером. И, уже практически дойдя до подъезда, столкнулась в тёмной подворотне с подвыпившим соседом. Мужчина был всегда вежлив и внимателен к ней, она помнила его ещё с детства, когда он часто помогал матери по хозяйству: то лампочку прикрутит, то полку прибьёт. Отец ведь погиб, не вернувшись из Чечни. Сосед же был рядом, именно поэтому она не испугалась, не ускорила шаг, не закричала, когда он подошёл… а надо было.

Она могла сломаться в тот вечер, если бы не Володька. Парень, что был старше на год и давно мечтал сводить её на свидание. Она знала, что ещё пара недель его настойчивости и она бы согласилась. Ведь он ей тоже нравился. Высокий и статный красавец-спортсмен, у него была вся жизнь впереди.

Глава 1.

Вода резко хлынула в лёгкие, заставляя задыхаться в немом кашле. Ольге казалось, что она только на секунду потеряла сознание, но, видно, прошло больше времени. Как выбралась из машины — она не помнила, продолжая упрямо пробиваться сквозь толщу воды. Она видела свет, вот только лёгкие горели, а силы покидали её. Она боролась только из чистого упрямства и не должна была выбраться, если бы не крепкая рука, что выдернула её на поверхность.

Закашлявшись, она жадно глотала воздух и снова кашляла, с трудом избавляясь от воды. Она бы не доплыла до берега, если бы не мужчина, державший её под грудью. Он уверено грёб к спасению.

— Что это вы такое задумали, сударыня? — возмущённо спросил он, когда она обессиленно лежала на мокром песке.

Как же это было прекрасно! Ольге казалось, что она никогда не видела ничего ярче и живее. Цвета стали гуще, запахи — сильнее. Тёплый аромат реки, прелых листьев и влажной травы наполнял грудь, когда она наконец смогла вдохнуть.

Возмущённо обернувшись к спасителю, она замерла.

Мужчина встряхивал головой, отбрасывая слегка волнистые волосы, потемневшие от воды. Но поразила её не только его мужественная красота: высокий лоб, чёткая линия подбородка, но и одежда. На нём была тонкая белая батистовая рубаха, расстёгнутая на груди, и тёмные бриджи. Поодаль валялись сапоги, шейный платок, сюртук и паслась лошадь. Словно он, спрыгнув с неё, на ходу стягивал одежду…

«Может, ролевик? Может, фестиваль исторической реконструкции проводят? Где тогда камеры и туристы?» — подумала Ольга, ненароком бросая взгляд на реку. Острова не было и в помине, уровень воды был гораздо выше, не было моста, машин, многоэтажек… даже просто обычных домов.

Ошарашенно замерев, она опустила взгляд на свои тонкие молодые руки, на белое платье, что сошло с картинок романов 19 века, и поражённо сглотнула. Отчего это она вдруг оказалась в теле тургеневской барышни?!

Мысли дико носились в голове, не находя решения.

— Немая, что ли? — озадачился мужчина, недовольно натягивая сапоги. Ветер воровато заползал под мокрую рубашку, хотелось скорее доехать до поместья и отогреться перед печкой. Но что делать с выловленным чудом, он понятия не имел. Девица, сжавшись в комок, устремила невидящий взгляд на воду. Того и гляди вновь кинется. Не для того он её спасал!

Со вздохом накинув ей на плечи сюртук, он приподнял её, словно изящную фарфоровую статуэтку, и понёс к коню.

— Простудитесь, — сухо обронил он, встретившись с её доверчивым хрустальным взглядом.

Ольга же решила пока отдаться на волю случая. Несчастной явно нужна была помощь, раз она оказалась в реке, но, видно, никто ей её не оказал.

Мужчине же она решила довериться. Он кинулся за ней в реку. Если ради незнакомки он был готов рискнуть жизнью, то она надеялась, что слово «честь» знакомо ему не понаслышке.

Запрыгнув на лошадь, он крепко прижал к себе изящную незнакомку и тронулся в путь. Ольга с огромным интересом смотрела по сторонам на поля и леса, на пасущихся коров, на встреченных крестьян в простых рубахах и всё больше убеждалась, что ей это не мерещится. Это реальность. Была возможность, которую всё ещё нельзя было исключить, что она лежит в коме в больнице, а всё это —плод её фантазии. Только она никогда в жизни о таком и не думала. Значит, сомнительно, что воспалённый мозг создаст ей такое кино. В конце концов, никто не знает, что нас ждёт после смерти. Может, суждено душам путешествовать по телам и мирам?

К тому моменту, как они подъехали, она уже практически приняла свою новую реальность, вот только говорить пока не спешила, боясь, что сразу выдаст себя. А кто знает, как они относятся к пришлым душам? Может, на костёр и дело с концом?

Они подъехали к трехэтажному особняку, слегка обветшалому и требующему ремонта. На встречу им выскочили слуги, на руки которым он и сдал девушку.

— Батюшки, что же это такое?! — всплеснула руками взрослая женщина, смотря на мокрые вещи своего господина, да на дрожащую девушку.

— Её нужно согреть и осмотреть. Вели вызвать лекаря, Груня. Она, кажется, немая. Не произнесла и слова с тех пор, как я её из воды вытащил. Может, слышала, у кого-нибудь из баринов дочь такая имеется?

— Нет, что вы!

— А, может, крепостная? — с сомнением произнёс, а Ольга внутренне вздрогнула. Ещё чего не хватало!

Перекрестившись, Груня подхватила несчастную за плечи и повела в дом.

— Бедная, настрадалась-то поди… Мы тебя сейчас согреем, накормим, а то худющая какая! Кости одни!

Бросив на своё тело ещё один оценивающий взгляд, Ольга еле заметно усмехнулась. Не было в ней болезной истощённости, но пышущей здоровьем фигуре Груни она, конечно, уступала. Женщина была высока, взбита, с пышной грудью и густыми косами, что проглядывали из-под головного убора.

Сама же она, как успела заметить Ольга, была хрупкой блондинкой.

Женщина привела её в одни из парадных покоев, куда слуги стали спора таскать вёдра с горячей водой.

— А не Пелагея ли это? Крепостная Мещериных? — шепотом поинтересовался парнишка, что таскал вёдра.

— Не мели ерунды! Посмотри на одежду, перед тобой явно сударыня! Не говоря уже о том, что Поля своей красотой любого мужчину может свести с ума, а голос у неё, как у ангела. А эта же… цыплёнок, но никак не лебедь! — отрезала Груня, выталкивая любопытную бестолочь, в то время как Ольга перекатила имя незнакомки в уме — Пелагея. Непривычно, чуждо, к тому же, весьма опасно, она ведь крепостная. От одной только этой мысли мороз шёл по коже. А если её будут искать? И что будет, если найдут? Ольга шестым чувством знала, что ничего хорошего её не будет ждать.

Глава 2.

Ольга видела, как лекарь, сев в двуколку, покинул поместье. Она стояла в музыкальной гостиной и с сомнением посматривала то на старый рояль, то на старинную мебель, то в окно, где периодически проходили крестьяне в давно устаревших одеждах. Девушка всегда думала, что сможет устроиться в любом месте, ведь главное — голова на плечах. Но сейчас сильно в этом сомневалась. О другом времени она не просила, но, похоже, это уже никак не переиграть.

Единственное, что её радовало в этот момент, что в последний разговор с сыном она сказала, что любит его. И он не был равнодушен, хоть и на бегу, но тоже не стал скрывать своих чувств.

— Ах, сколько я ему всего не сказала, не научила! Если бы знать, что это было прощание, то я ему многое бы поведала… — выдохнула она, пока по тонкой коже скользила слеза, — прощай, сынок! Надеюсь, у тебя всё получится!

В её голове ещё звучал то его детский смех, то подростковый сарказм, то голос уже повзрослевшего юноши, что отправился в самостоятельное плавание… На этом её путь рядом с сыном обрывался, из-за чего материнское сердце всё сильнее разрывалось от боли.

— Сударыня… — голос спасителя заставил её испуганно вскинуть голову, оборачиваясь. Он смотрел на неё гораздо мягче, чем когда вытащил из воды. Теперь в нём виделся страх. Он не был похож на того, кто привык утешать девиц, попавших в беду. И, похоже, что сам не рад свалившейся на него участи.

— Сударь… — хрипло проговорила Ольга, приседая в реверансе на манер героинь из старых фильмов, — я благодарю вас за спасение! Если бы не вы, то скорее всего моя участь была бы незавидной, а речное дно стало бы мне могилой. Прошу простить, но я не знаю вашего имени…

— Михаил Фёдорович Крапивин, титулярный советник в отставке. А с кем я имею честь говорить? — настойчиво взглянул он в лицо девушке, что, не решаясь сказать правду, отвернулась.

— Я не помню, — произнесла Ольга, решая сыграть на амнезии. Сказать правду — страшно. В её-то время дурдом — не лучшее место, а в 19 веке попасть туда — значит пропасть навсегда.

Вот только он ей не поверил.

— Сударыня, скажите откровенно, мне следует ожидать недоразумений с соседями? Я здесь человек новый и не желал бы начинать с вражды.

— Я…не знаю.

— Мне бы нанести визиты соседям, ведь вас наверняка ищут. И если бы не обстоятельства, при которых я нашёл вас, и заключение Игната Николаевича — лекаря, что вас осматривал, то я непременно исполнил бы сей долг, но, признаюсь, прежде хочу спросить вас… Вы в беде?

— А если так, вы меня выдадите? — устав играть, Ольга твёрдо посмотрела в глаза Михаилу. Насколько он благороден? Зная, что девушка пережила, рискнёт ли он укрыть её или выдаст?

Девушка замерла в ожидании ответа. Казалось, её зрение обострилось, фокусируясь то на его мимике, то на полосе света, что пробивались сквозь стекло, где кружили мелкие крупицы пыли.

— Сударыня… — Михаил Фёдорович на миг отвёл взгляд, чтобы подобрать верные слова. — Порой благоразумнее воздержаться от поспешных решений. Я не стану ныне тревожить вас тяжкими рассуждениями. Позвольте мне время на размышления. А вам ныне надлежит покой. Отдыхайте.

Поклонившись, он ушёл, оставив её в сомнениях. Ольга понимала, что для отдыха у неё есть только сегодняшняя ночь. Уже завтра всё может перемениться.

Упав на софу, она почувствовала ломоту в теле, но, не обращая на неё внимания, пыталась вспомнить, что же было крепостным за побег?

Выходило, что ситуация патовая. Если её спаситель решит её укрыть — это значит, что он пойдёт против закона. Если её вернут, то непременно накажут так, розги покажутся милостью… Она ведь понимала, что случилось с предшественницей — не от хорошей жизни она в реку полезла…

— Вот вы где, сударыня, — всплеснула руками Груня, — барин-то отказался отужинать, пойдёмте я хоть вас на кормлю! — женщина вырвала Ольгу из тупика, в который та загнала себя раздумьями.

— Благодарю, — хрипота не проходила, что весьма настораживало девушку.

— Ай, батюшки, голос-то, голос пропал! — всплеснула она руками.

— Груня, я… ничего не помню. Ты говорила, что я похожа на… Пе…

— Обозналась я. Вы вон какая ладная, да речь господская, — отмахнулась она, озираясь и явно опасаясь, что их могут услышать, и Ольга понятливо согласилась.

— Может быть… Ты можешь рассказать о соседях Михаила Фёдоровича, что они за люди? Может, я вспомню, где моя семья…

Поднявшись, Ольга медленно последовала за Груней.

— Ох, сударынюшка, да что ж я, простая баба, о таких людях-то судить могу? Соседи-то всякие. У Крапивиных ближний — господин Левицкий: человек строгий, но справный, как-никак отставной гусарский ротмистр. В молодости ой как по бабам любил гулять! — хихикнула Груня, но сразу же охнула, взглянув на молодую сударыню, — простите глупую! Не знаю, что мелю.

— Ну, что ты, Груня?! Мне интересно, продолжай!

— Если так, то подальше – купцы Харитоновы: богатые, только норовом тяжёлые, — скупо обрисовала она их. — Ещё есть Мещерины.

Тут внимание Ольги обострилось, вот только Груня тянула. Она привела девушку в столовую, где уже был накрыт стол. Он был покрыт скромной льняной скатертью, хранившей в себе запах крахмала. Она была заботливо разглажена, хоть в некоторых местах и виднелись складки.

Глава 3.

На следующее утро, Ольгу разбудил шум со двора. И ладно бы просто гуси да куры щебетали, а то там кони ржали и мужчины громко переговаривались. Подозрение ядовитой змеёй скользнуло в душу девушки, и она тут же подскочила, аккуратно подкравшись к окну. Так и было. Прибыли гости. Среди них выделялся высокий красавец с жгуче-чёрными волосами, что гарцевал на коне и осматривал двор. Стоило ему вскинуть голову к окнам, Ольга тут же поспешила скрыться от его взора. Предчувствие кричало, что это пожаловали неприятности.

— Что же делать? — отпрянув от окна, она осмотрела комнату, ища свою одежду, — может, почистить забрали? — произнесла она, так и не найдя платья. В груди громко билось сердце, а разум требовал действий. Она не желала быть крепостной, а возвращаться к хозяину и подавно.

— Ай да спаситель! Ай да Брут! — шептала она, уверенная, что именно Михаил Фёдорович пригласил негодяя. — Хочет меня ему на блюдечке подать… Не выйдет!

Сдёрнув с постели простынь, она обмотала ей себя на манер тоги. Ночная сорочка, в которой девушка спала, была тонкой и практически прозрачной, в такой она бы и десяти шагов не прошла.

Простынь мешала передвижению, но Ольга была настроена решительно, а потому, подхватив лишнюю ткань, решила попытать удачу и подошла к двери, с удивлением распахнула её.

— Забыли закрыть… Зря! Теперь меня не остановить! — выскользнув за порог, она осмотрелась и неспеша двинулась к лестнице. Звук мужских голосов настораживал, заставляя ускоряться кровь в стремительном беге.

Выглянув со второго этажа вниз, девушка увидела гостя в компании хозяина — они направились в гостиную.

— Рад вашему визиту, — приветствовал Михаил Фёдорович, — чем обязан?

Услышав вопрос, Ольга прислонилась к стене и, не дыша, притаилась.

— У меня крепостная сбежала. Не видали? — замер в ожидании Пётр Николаевич, а вместе с ним и Ольга прислушалась.

— Беглая? — удивился он, — некая невидаль, сколько их! Но я чужих крепостных в последнее время не видал. Что она за птица такая, что сам граф на её поиски направился?

— Вы у нас человек новый и, видно, не знаете… — самодовольно начал он, — Пелагея — жемчужина моего театра, гордость! Её голос подобен звону небесных колоколов. И вот посмела же, чертовка, сбежать?! Найду, выпорю! Ах, не к месту распалился. Слишком уж дорог мой цветок, не привык к подобным дерзостям.

— Понимаю, — сухо ответил Михаил Фёдорович, что радовало Ольгу, — для каждого хозяина утрата крепостного — беда.

— Да-да, что уж говорить о такой звезде! Я бы мог за неё пять тысяч выручить, какой там… семь! А она удрала! Но оставим мерзавку. Нынче у вас новоселье. Год минул, как ваш дядюшка отошёл в мир иной… мир праху его. И вот только теперь вы в имении. Всё дела в столицах, верно? — любопытством сквозил голос гостя.

— Не совсем, — отозвался Михаил Фёдорович. — Я, признаюсь, застрял в Италии. Службу мне довелось покинуть до трагической смерти дядюшки. Если бы знал, то остался бы на родине.

— О, Италия, — в голосе Петра Николаевича сквозил восторг, — уж не в Неаполе ли бывали? Тамошние певицы… настоящее пламя! Какая страсть, какие эмоции! — он звонко рассмеялся, хлопнув себя по колену. — Ах, простите, Михаил Фёдорович, вам, может, ближе Рим, его руины, монастыри, картины? — хмыкнув, он ждал ответ.

— Одно другому не мешает, это две стороны одной страны.

— Да вы плут! — рассмеялся граф Мещерин, — но мне нравится, будет с кем обмолвиться парой слов. А то в нашем уезде скукотища смертная. Из развлечений только вялые сплетни да охота. Охота да вялые сплетни. Я здесь уже третий месяц кисну…

— Бывает, — спокойно заметил Михаил Фёдорович. — Уезд — всё же не столица. Но природа здешняя, признаюсь, услада глаз.

— Природа? — фыркнул Пётр Николаевич. — Разве что для художников и мечтателей! А мне подавай люд, веселье, театр… Да-с! — он откинулся на спинку кресла и снисходительно усмехнулся. — Скука — злейший враг благородного человека. Но, раз вы теперь здесь, будем вместе скучать! Уверен, у вас припасено много забавных историй! — безапелляционно заявил мужчина.

Михаилу Фёдоровичу такая самоуверенность не нравилась, но и спорить он не желал. Он знал, такие дворяне мстительные, самовлюблённые и жестокие, а ведь с виду он был весьма недурён. Девицы такому с радостью дарили бы свои сердца.

На счастье Крапивина, их прервал крепостной.

— Как посмел?! — взвился Пётр Николаевич, по инерции замахиваясь и подтверждая тем самым догадки Михаила Фёдоровича.

— Не казни, барин. Платье нашли, — мужичок средних лет испуганно протянул находку и упал на колени.

— Где?! — подскочив, Пётр Николаевич вырвал из рук его знакомую вещь.

— Там… у реки… Местные говорят, что намедни видели, как девица пошла… топиться.

— Врут, бесы! Показывай! — рявкнул он, размахнувшись так, что мужик едва не повалился на пол.

— Как прикажете, барин… — заикаясь, выдохнул крепостной и, низко кланяясь, попятился к дверям.

Пётр Николаевич резко обернулся к Михаилу Фёдоровичу, а на его лице снова вспыхнула легкомысленная улыбка.

— Ну что ж, извольте простить мой пыл. Пойду я. Дело не терпит! — он прижал платье к груди, словно драгоценность, и добавил с нервным смешком, — уж если мне суждено догнать эту пташку, догоню, будьте уверены!

Глава 4.

— Сударыня? Что вы здесь делаете? — голос Михаила Фёдоровича заставил Ольгу поднять тяжелую от раздумий голову в его сторону. Взгляд её при этом стал острым и препарирующим. Девушка не понимала, как можно было довести дела до такого состояния.

Она видела, что дела пошли под откос ещё при старом барине. Вначале год не задался, а потом, видно, и болезни подкрались. Взгляд стал недостаточно острым, а рука не такой твёрдой. Это было видно по записям. Некогда упругий почерк вдруг стал скакать по строчкам, а в простых цифрах закрадывались ошибки. Последний год управлением занимался другой человек, это было видно по изменившемуся почерку. И он безбожно воровал, загоняя поместье в ещё большую яму.

— Михаил Фёдорович, — не сдержалась Ольга и уличила его, — вы банкрот!

— Увы, вынужден с вами согласиться, — не стал он отпираться, невесело усмехнулся и присел в кресло по другую сторону стола, — удивлён, что вы смогли это понять по столь скудным сведениям…

— Ничего удивительно. Цифры говорят сами за себя, — указав рукой на книги перед собой, девушка недовольно поджала губы, — где управляющий, что обворовывал вас весь этот год?

— Я выгнал его по приезде.

— Мало! — категорично заявила она, — нужно было посадить! Вы хотя бы догадались вернуть наворованное?!

— Я предпочёл прогнать этого бесчестного человека и не устраивать скандал, — он недовольно взглянул на девушку, перед которой был вынужден отчитываться. Это его смущало, но её напор и потяжелевший взгляд не оставляли ему возможности увильнуть. — Скандалы никак не помогут моему хозяйству.

— А без жёсткой руки оно погибнет окончательно! — парировала недовольно девушка, — Люди вокруг будут думать, что обманывать вас и воровать — позволительно! Даже ваши местные наверняка не упустят возможности набить свой карман.

— Сударыня, вы говорите глупости, — снисходительно заявил он.

— Ничего подобного! Там, где есть слабость, всегда найдётся тот, кто ею воспользуется, — резко бросила Ольга. — Вы думаете о чести, а я вижу дыру в ваших закромах и крестьян, что скоро начнут голодать!

— И откуда вы только взялись на мою голову?! — возмутился он, — сударыня, вы забываетесь!

Он смотрел на хрупкую девушку и понимал, что не хочет её обижать. Но также понимал, что слушать рассуждения этого неопытного дитя не желает. Что она может знать о ведении дел? Ничего! Крепостная, актриса, женщина! Это всё несовместимо с управлением поместьем.

— Это, видно, от переутомления… Я попрошу Груню приготовить вам чай. Особенно рекомендую попробовать свежее яблочное варенье, в этом году оно удалось на славу!

Ольга недовольно поджала губы, поднимаясь. Облокотившись на стол, она сверлила взглядом барина, который с удивлением понимал, что нервничает.

— Если вы не измените свой подход, то вам придётся выбирать: сохранить честь или поместье! — она гордо вскинула голову и направилась прочь, оставив за собой последнее слово.

Михаил Фёдорович же зачарованно следил за плавными передвижениями гордой девушки, вновь восхищаясь ей и пылом, что она прятала в своём хрупком теле. И только когда она была около порога, мужчина опомнился.

— Ангел, прошу вас, не выходите за порог усадьбы. Домашние слуги верны были моему дяде и, я надеюсь, верны мне. Но за двором слухи могут полететь быстрее ветра.

Девушка вздрогнула, а плечи её напряглись. Ей всё это не нравилось, но выбора она действительно пока не видела выхода.

— А лекарь? — усомнилась она, — он ведь может распустить слух.

— Игнат Николаевич был приятелем моего дядюшки, я не понаслышке знаю, что он воздержан в суждениях и предпочитает не распускать слухи. Не волнуйтесь о нём. Позаботьтесь пока о себе, вам нужен покой!

Ольга не стала спорить, ведь тело предательски напомнило, что так оно и есть, но вот разум метался в поисках выхода для хоть и честного, но глупого дворянина. Честь на хлеб не намажешь! А значит, ей нужно придумать, как вытащить его из этой ямы! Конечно, червячок сомнения закрался ей в голову — имеет ли она право так говорить и наседать на, по сути, незнакомого ей человека? Но она его тут же давила. Ольга привыкла отдавать долги — он её спас, и хочет того или нет, но и она его спасёт!

В ближайшие несколько дней она была отдана в по-матерински заботливые руки Груни. Та кудахтала около неё, норовя накормить, рассказывала сплетни про местных крепостных, которым под управлением барина жилось очень даже неплохо. Но всё же Ольга чувствовала себя в этом заботливом коконе, словно в клетке. Она попыталась снова вернуться в кабинет и найти себе дело, но теперь Михаил Фёдорович закрывал его на ключ, чтобы не вводить её в искушение. Вот только вместо того, чтобы самому заняться делами поместья, он, словно герой из романов, что погрузился в печаль, отправлялся по утрам на прогулку и возвращался лишь к вечеру, избегая её.

— Эх, совсем зачах! — вздыхала сочувственно Груня.

— А всё это из-за разбитого сердца! — вставлял камердинер, важно приосаниваясь и провожая взглядом мужскую фигуру, что растворялась в утреннем тумане. — Синьор-барин весь в тоске, сердце у него разбито, а это, сударыня, хуже всякой хвори. Станет, как тот Дон Феличе из Болоньи, гулять да вздыхать, пока совсем не зачахнет, и мы его не похороним!

Глава 5.

Ольга вернулась в усадьбу, всё ещё чувствуя, как в груди колотится сердце.

— Вот и погуляла, — тихо причитала она, проходя мимо хозяйского двора.

— Слыхал, говорят, барин с девкой какой живет? — парень, что пас гусей, подгоняя их палкой, шёл по другую сторону сарая от Ольги. Она вздрогнула и тут же, сбавив шаг, прильнула к покосившейся стене, прислушиваясь.

— Врёшь! Он вечно по лесам шастает! — отвечал его товарищ.

— Вот тебе крест!

— И крест не поможет! Вечно ты врёшь, как сивый мерин!

— А вот и не вру! У меня сестра в людской служит, сама слышала. Девка красивая, только больно смирная, в комнате сидит и нос не кажет. Говорят, с самой Италии привёз!

— Тьфу! Что за слово гадское? Дом блудный, поди!

— Ох, тёмный ты, словно пень! Италия — это земля заморская, а не блудный дом!

— А-а-а, а что ему местные бабы не угодили? Зачем заморскую приволок? Что она такого может, чего у наших нет?

— Поди, у господ свои причуды, — философски заметил парень.

— Чудной нам барин достался.

— Чудной! Но лучше так, чем у графа Мещерина служить. Слыхал уже? Девку свою Пелагею сгубил!

— Царствие ей небесное!

— Да какой там?! Из-за ирода этого не видать ей его! А говорят ведь, ладная была, что глаз не отвести!

— Не к добру это, когда девка дворовая красавицей урождается, не к добру…

Двое стали удаляться, и разговор их стал тише, но и этого хватило, чтобы понять, что нужно что-то делать. Слухи о тайной девушке барина могут распространиться и до Мещерина, а если он не просто ирод, а умный ирод, то сможет сложить пазл верно.

А потому, вернувшись в господский дом, она поспешила найти Груню: денег на отъезд у неё не было, да и документов тоже.

— Груня, — позвала она женщину, что проверяла запасы в кладовой.

— Ох ты, батюшки! Напугали, сударынюшка! — схватилась она за грудь, оборачиваясь. — А вы чего не читаете? — скользнула она взглядом по платку на голове да шале на плечах.

— Я гулять ходила.

— Батюшки, да что же вы?! Так нельзя же вам! — подхватив Ольгу под локоток, она повела девушку наверх, в её комнату.

— Я чувствую себя птицей в клетке, — буркнула Ольга, — но это не главное. Груня, ты не знаешь отвар, который бы мог помочь мне изменить цвет волос и кожи?

— Да зачем вам, сударыня?! Вы же такая красавица!

— Приметная у меня внешность, а слух уже пошёл, что барин с девушкой живёт…

— Это где же вы такое услышали? — подбоченилась она.

— Так во дворе, — кивнула она в сторону окна, — парень, что пасёт гусей, переговаривался с другом.

— Кузька? Ну болтун! Ну я ему устрою! И Дуньке, сестре его, достанется! Ух, я им! — пригрозила она кулаком.

— Не надо. Это даже на руку. Он говорит, что барин меня из Италии привёз, пусть так и будет. Так что по поводу краски для волос, знаешь?

— Можно попробовать у Глашки взять отвара орехового и дубового. У неё седина рано пошла, а она всё хорохорится!

— А когда она сможет дать?

— Так щас пойду и стребую, а вы пока, сударынюшка, уж сделайте доброе дело — никуда не ходите! А то я перед барином за вас головой отвечаю, — покачала она неодобрительно головой и пошла к поварихе. — Нехорошо всё это… — вздыхала она по пути, недовольно посматривая на скрипящие половицы — починить бы их!

Девица быстро пришла в себя, и хоть Груне и вправду было её жалко, но барина жальче. Его она помнила ещё беззаботным ребёнком. Сейчас не оставалось сомнений, кто она, а потому женщина переживала, что будет с барином, если его разоблачат. Денег-то у него — кот наплакал, а говаривали, что за укрывательство чужих крепостных — штраф. Да ясно дело, соседи отвернутся. Этого она своему барину не желала. Потому, выпросив у Глашки глиняный горшочек, она немедленно отнесла его Ольге, что принялась не только волосы им мочить, но и кожу протирать.

— Ай-ай-ай! Да что же вы делаете?! Да как же так?! Кожа-то была чистенькой, беленькой, как сметанка!

— Я хочу сойти за итальянку, а они смуглые. Да и прошлую себя похоронить нужно.

— Много не трите, а то кожу сожжёте, — переживала Груня. — Но тама язык-то знать надобно.

— Пару слов я сказать смогу, — усмехнулась девушка, вспоминая, что иногда проводила отпуск в Италии. Конечно, лучше бы барин во Францию ездил, и тогда, со своим знанием языка, она сошла бы за свою, – Си, Грацио, Бонжорно… — крутанувшись, она присела перед Груней, загадочно выражаясь.

— Батюшки! — приложила та ладони к груди, — и вправду иностранка! А платья у них, наверное, другие?

— А платья…Всегда можно сказать, что багаж… потеряли, — не сдавалась Ольга, наблюдая в зеркальце, как её кожа начинает медленно темнеть. — Но, может, где-то в запасах завалялась вуаль? — с надеждой взглянула Ольга. — Я бы для верности ещё и шляпку с вуалью сотворила.

— Погляжу, но у барина спросить надобно.

Глава 6.

— Я обратила внимание, что земли у вас много, но освоена она только на треть, почему? — Михаил Фёдорович допустил девушку до бумаг и теперь вынужден был отвечать на её вопросы, хоть и признавал, что они весьма разумны. И ему бы самому следовало до них додуматься: как-никак он человек учёный, а она — просто женщина. Благо, Ольга не знала истинных его мыслей и только глубже закапывалась в документы.

— Земля у меня… глиняная. Деревня стоит на кромке, где ещё чернозём, а дальше всё тяжелее: вязнет плуг, урожай бедный. Хоть паши, хоть не паши — всё одно хлеба не дождёшься. Потому и брошено. — Михаил Фёдорович вздохнул, смущённо почесав висок. — В детстве старики сказывали, что то место издавна пустошью шло. Каменистости там нет, но глина да глина.

— Глина, говорите? — подобралась Ольга, почувствовав в этом потенциал, — а какая?

— Да какая… глина и есть глина! — он пожал плечами. — Липкая, тяжёлая.

— Я не об этом. Глина ведь может быть весьма полезной. Из неё можно кирпичи делать, гончарную мастерскую открыть… а может, даже и фарфоровый заводик соорудить, — мечтательно протянула она. Последние годы, чтобы снять стресс, она любила проводить время с глиной. А потому её мозг радостно рисовал, как она и в этой жизни займётся делом, что приносило ей успокоение. Её глаза горели предвкушением, а пальцы нетерпеливо тарабанили по краю стола.

Михаил Фёдорович удивлённо приподнял брови, не разделяя её энтузиазма.

— Фарфоровый… заводик? — переспросил он, будто пробуя слова на вкус. — Да вы, сударыня, мечтательница!

— Всё начинается с мечты! Потом она становится целью и воплощается в жизнь!

Ольга его скепсиса не замечала, представляла, как она и сама мнёт податливую глину, создавая маленькие бытовые шедевры, за которые в казну барина потекут заветные рубли.

— Ну не знаю…

— Вот увидите! И не спорьте! Нужно выяснить, что за глина у вас, размер залежей… Нужен сведущий человек! Но где такого взять? — она нетерпеливо устремила требовательный взор на Михаила Фёдоровича, что был бы и рад взор отвести, да не мог. — Если это каолин, то цены ему нет!

— Као… что? — переспросил он.

— Это сорт белой глины, из которого делают фарфор! Если это он, то ваша земля хранит золотую жилу!

Её воодушевление передавалось и мужчине. Подумав, он решительно кивнул головой.

— Ладно. Я наведаюсь к уездному предводителю дворянства… у него в уездной палате наверняка есть землемер. Может, согласится взглянуть. А если повезёт, то, может, и знакомец горный инженер найдётся. Но учтите, Анжелина, — он нарочито выделил её новое имя, — это может оказаться только вашей мечтой.

— Может быть, а может, это станет ступенькой к вашему благосостоянию. Подскажите, когда сможете к нему наведаться.

— Я, право, не знаю. Визиты — это такое хлопотное дело.

— А вы, конечно, так заняты, так заняты… — невинно хлопнула она ресничками, с улыбкой напоминая ему о днях, полных безделья.

— Я, право, не знаю, почему я вас слушаю, — усмехнулся он, — и как меня угораздило только назвать вас Ангелом? Ваш нрав куда более своенравный.

— Ангелы тоже разные бывают, — мягко заметила она, чуть лукаво улыбнувшись. — Одни тихие и кроткие, а другие умеют спорить и отстаивать своё.

— Интересно, за какие прегрешения мне достался такой упрямый ангел?

— Вам виднее, Михаил Фёдорович! Так когда, говорите, вы навестите предводителя дворянства?

— А вот возьму и навещу сегодня же! — с энтузиазмом заявил он. — Сейчас отправлю мальчишку, и напрошусь на обед. Думаю, Мария Николаевна не откажет. В детстве я дружил с её сыном Дмитрием, да и сам Василий Иванович мне благоволил. Так что будет вам землемер, прекрасный Ангел! — самодовольно заявил он и, легко насвистывая какую-то итальянскую песню, направился в свои покой собираться.

Ольга же рассмеялась, стоило за ним закрыться двери, и ещё долго посмеиваясь, копаясь в документах. Достаточно быстро она нашла растрату в шестьсот рублей, что была сделана управляющим.

— Эх, засранец! Догнать бы его да стребовать всё, что наворовал! — ударив ладошкой по столу, она напугала Груню, что тихонечко принесла ей тарелку с пирожками.

— Сударынюшка, ну что же вы так?!

— Да управляющего вашего вспоминаю добрым словом, — саркастически протянула девушка.

— Савву Игнатьевича? Нехороший он человек! Уволил его барин, и поделом ему. Тьфу, — возмущённо сплюнула Груня.

— Так он деньги прикарманил и ушел. Поди, сейчас припеваючи живёт! Нужно было сыщика нанять.

— Да что вы, сударыня! Барин его в одном исподнем выгнал, — махнула она рукой. — Да целых два рубля пообещал тому, кто его словит, если тот вернётся. Местные-то у нас не промах, караулили его до самых границ земли Крапивиных.

— Денег он с собой не брал?

— Он ничего не успел прихватить. Ни костюмов бархатных, что нашил себе здесь, ни туфлей кожаных, — успокаивала Груня Ольгу, — не думайте о нём! Вы лучше пирожочков откушайте, только из печи!

— А барин что?

— А барин к князьям Гарариным собирается. Нарядился щегольски, сразу видать, что из Италий вернулся, — гордо заявила она, — хоть один пирожок попробуйте! С капу-устой, она в этом году у нас народилась!

Глава 7.

— Вот здесь, на краю моей дальней деревни, начинается неблагородная почва, — хмыкнув, произнёс Михаил Фёдорович, глядя на девушку, что пристроилась подле него.

Прогулка вышла долгой, ведь вчера, после того как он вернулся от Гарариных, пошёл дождь. Земля под ногами стала походить на кашу. Они с трудом дошли до этих мест. Ангел то и дело запиналась, увязая в грязи, но продолжала идти.

Чем дальше они шли, тем больше дорога становилась вязкой, сапоги то и дело увязали, а на обочинах земля белела необычным оттенком. В промоинах после вчерашнего дождя проступали целые пласты светлой глины — не серой и не жёлтой, а почти молочной, с голубоватым отливом. Местами она выглядела слоистой, будто кусок отрезанного пирога.

В колеях стояли мутные лужицы, на дне которых оседала густая белая муть.

Ольга, не замечая препятствий, широко улыбалась. Присев, она подхватила немного глины в ладонь, разминая.

— Уверяю, вы просто не знаете цену этой земли. Нужно определить запасы… Эх, надеюсь Василий Иванович не обманет ваших ожиданий.

— Ангел, нельзя быть такой недоверчивой! Князь Гарарин — человек слова: раз он сказал, что напишет своему знакомому и замолвит за меня словечко, значит, так и будет. Глядишь, через месяц-другой приедет к нам ваш горный инженер.

— Через месяц-другой? — с ужасом в хриплом голосе произнесла девушка.

— Конечно. Пока письмо напишут, пока оно найдёт своего адреса, пока он соберётся… а там уже и дороги развезёт. Пойдёмте лучше, а то простынете.

Девушка механически уцепилась за предложенный локоть, невольно сжимая пальцы. «Месяц-другой?! Да как же ждать столько времени?» — внутри всё протестовало, но вслух она лишь беззвучно выдохнула.

Михаил Фёдорович поглядывал на неё с умилением. Её азарт и живость ума его восхищали, а вот наряд забавлял. Только его крепостные могли принять её за итальянку. Груня хоть и старалась, но вещи, что она перешивала для девушки, были крестьянскими. Дядя его был заядлым холостяком и женских вещей не держал, театра у него отродясь не было, а все гости были мужчинами: охота да рыбалка — вот были его интересы.

Конечно, ангел постаралась, и её светлые волосы теперь не узнать, как и нежную кожу, но вот глаза всё ещё её — прозрачно голубые, практически хрустальные. Стоит Мещерину её даже издали увидеть, как он её признает. А ему, право, этот господин не пришёлся по душе, а потому девушке этой он твёрдо решил помочь.

— Вы ведь могли забрать найденные рубли и сбежать, — как бы мимолётом заметил он, когда они вернулись к деревне.

— Как вы могли такое подумать? — возмутилась девушка. — В жизни чужого не брала!

— Вы так уверены? Ангел, вы можете не таиться, я уже обозначил свою позицию, и дал вам укрытие.

Он замолчал, давая ей время открыться, но Ольга только сильнее сжимала губы. Её правда покажется ему ложью.

— Я не помню, что было до… — она сказала единственное, что было верно.

— Хотя… может быть, вы и правы… Так всё же будет лучше, — мягко согласился он, принимая её правду за отказ.

Хоть они и шли по краю деревни, но местные скоро заприметили их, и скоро к барину уже спешил староста.

Михаил Фёдорович, видя старика лет пятидесяти, остановился и радушно поприветствовал его.

— Барин, доброго денёчка! — с поклоном обратился мужчина. Несмотря на возраст, он был крепким мужчиной, что привык всю жизнь работать в поле: кожа его потемнела да морщины рано избороздили его лицо, но глаза были ясны, словно у молодого парня.

— Кузьма Митрофанович, рад вас видеть. Всё ли в порядке? — с искренним интересом поинтересовался барин.

— Беда, барин. Конокрады в наших краях объявились. Намедни изуверы уволокли пять самых сильных тягловых коней, а одного покалечили: не взял высоты да ногу сломал — беднягу теперь придётся добить. А ведь такой конь был… такой конь… молодой и сильный, — искренне горевал старик, а барин хмурился.

— Пойдём, поглядим! — велел он. — Как увели? В какое время? Кто стоял на стороже? Если это дело рук наших людей — пощады не будет.

— Что вы, барин! Не наши это! — поведя рукой в сторону, он бодро повёл за собой барина. Про Ольгу же словно и вовсе забыли, но она, не растерявшись, поспешила следом.

— Вам-то хватит подвод, чтобы дособирать хлеб? — по пути поинтересовался Михаил Фёдорович.

— Просить хотели, — смущённо заявил староста в ответ.

— Дам. К Прохору обратишься, скажешь, что барин разрешил взять шесть коней.

— Благодарствую, барин! Как же мы без вас были бы!

— Рано благодаришь, коней ещё отыскать надо бы!

— Вот отсюда увели, ироды! — привёл староста к большому сараю, что делили два добротных дома. — Никифор с Елисеем давно уже объединились, так проще за животиной ухаживать. Да и дети их породнились, так что единым домом за лошадьми глядели. Сторожил Никифор сам, да под утро дремота сморила. Проснулся — пусто. Замок цел, только верёвки обрезаны, да следы вон туда, к оврагу, тянутся. Умело работали…

Пока они заходили в сарай, из дома выскочил Никифор — худой и длинный мужчина, чуть моложе старосты, и, смущённо стянув шапку, с надеждой глядел на барина.

Глава 8.

— Это было незабываемо? — сдерживая смех, проговорил Михаил Фёдорович.

Ольга возмущённо вскинула на него взгляд. Прихрамывая, она гордо шла в гостиную, стараясь незаметно поддерживать ушибленное место, что ныло от удара о землю.

— Батюшки, уже вернулися? — Груня удивлённо встретила барина, знаком велев дворовой девке Дуняше выйти вон. Та с любопытством бросила мимолётный взгляд на Ольгу, а после посмотрела на барина с тихим обожанием.

— Ага, и выехать со двора не успели! Зачем было лошадь беспокоить? — пряча уязвлённую гордость за сарказмом, ответила девушка.

Стоило ей прикрыть глаза — снова виделось, как Михаил Фёдорович сажает её в седло, а она тут же, словно неваляшка, падает с другой стороны. Пожалуй, такого молниеносного фиаско он от неё не ожидал, как и старый Прохор, что следил за лошадьми. Как в замедленной съёмке она видела их ошарашенные лица. Да что там они, даже смирная лошадка Ромашка удивлённо повернула к ней морду. Она-то даже не шелохнулась, чтобы с неё горе-всадник сваливался.

— Ангел хотела сказать, что падать с небес ей привычнее, но и с лошади тоже неплохо.

Девушка недовольно прищурилась, наблюдая за тем, как уже Груня прячет улыбку в уголках губ.

— Груня, принеси полотенце да смочи его в холодной воде, приложим к ушибу, чтобы он не взялся синяком, — он не сдержался и всё же бросил взгляд на ушибленное место, но тут же отвёл взор, чувствуя волны негодования, что исходили от девушки.

— Сию минуту, барин! — встрепенулась Груня и бросилась выполнять поручение.

— Присядете? — заботливо поинтересовался мужчина у девушки.

— Издеваетесь! — не сдержалась Ольга, рыкнув.

— Немного, Ангел. Вы мило злитесь, — покаялся Михаил Фёдорович, широко улыбаясь. — А если серьёзно, то вам следует прилечь. Вам помочь?

— Прилечь? — с подозрением кинула на него взгляд Ольга, искавшая подвох, но не находившая его. — Я справлюсь сама! — отдёрнув руку, она попыталась сделать пару самостоятельных шагов, но боль простреливала не только ягодицу, но и правую ногу. — Ох! — пискнула она, а мужчина с лёгким вздохом подхватил её на руки и понёс в сторону спальни.

— Отпустите, я сама пойду!

— Видел, как вы сами справляетесь, Ангел.

— Я могла бы передохнуть и вновь попытаться, — буркнула она.

— Ну что же у вас характер такой непокладистый? Разве ангелам это пристало? — насмехался он, неся её словно пушинку. Ольга же для вида пыхтела, словно ёжик, но в душе признавала, что на ручках-то гораздо удобнее, особенно таких надёжных.

Встретив Груню в коридоре, барин велел ей следовать за ними.

— Оставляю сударыню в твоих заботливых руках, — подмигнул он ей прежде, чем покинуть комнату.

— Ох, как же так, сударыня? — качнула она головой, подавая влажное полотенце девушке. — Неужто Прохор недоглядел?

— Скорее притяжение земли оказалось сильнее, — тихо бурчала Ольга, а позже гораздо громче добавляла, — Груня, не моё это! — теперь, когда не нужно было сдерживаться, она кривилась от боли. Забрав юбку, увидела расплывающийся синяк на ягодице. — Хорошо-то как! — выдохнула девушка, прикладывая к больному месту холодное полотенце и прикрывая веки.

Остаток дня она провела в одиночестве, изучая бухгалтерские книги Михаила Фёдоровича с его разрешения. Сам же он уехал в город. Хоть Ольга и не сильно разбиралась в сельском хозяйстве, зато в цифрах она была словно рыба в воде.

Расписки с долгами она тщательно рассортировала по суммам долга и датам выплат: выходило, что через месяц подходил срок сразу по двум распискам. Также её беспокоили недоимки с крестьян, что тянулись уже третий год. Она видела, что при старом барине не уродился урожай, а потому понимала нехватку. При управляющем явственно пахло мухлежом как с оброком, так и с количеством собранной пшеницы. Указано было одно, а вот количество сшитых мешков было гораздо больше. Тут Ольга в очередной раз помянула управляющего добрым словом и, решительно поднявшись, пошла на поиски Груни, что шила новый наряд для девушки.

— Груня, покажи амбары? Что-то по документам выходит, что оброк в этом году недодали, да и с пшеницей непонятки.

— Её ещё собирают. Правда, ленятся.

— Отчего же?

— Барин-то у нас вроде путёвый, но всё же порой не хватает мужикам твёрдой руки. Управляющий был… он из них соки выжимал, хоть и воровал.

— А в документах писал, что плохой был год.

— Враки! Тот год был хорош, а этот хуже, но всё же не то, что при старом барине. Если бы он своим хлебом не делился, голодать бы пришлось. Жаль, что он тогда до весны не дожил… — взгрустнула женщина.

Барский амбар был рядом с усадьбой, но по ту сторону, где Ольга ещё не ходила. Выглядел он достойно: крепкий, массивный, без дыр. Да и зерна было достаточно. В это время как раз пара подвода разгружалась. И Ольга своими глазами наблюдала, как мужики медленно, ленясь, разгружались, перебрасывая шутками да прибаутками с парнем, что записывал количество привезенных мешков.

— Говорю же, лентяи! — заключила Груня, недовольно подбоченившись.

— Кто записи ведёт?

Глава 9.

Слухи быстро распространялись по маленькому уезду, где никогда и ничего не происходило. Вскоре многие уже знали, что Крапивин привёз с собой итальянку. Конечно, его действие не вызывали одобрения у всех, но в то же время и порицания тоже. Он был молод, холост и хорош собой, а потому это было позволительно.

— Я не знаю, что делать?! Где это видано, чтобы дворянин так по крепостной убивался?! — Дмитрий Гарарин прибыл в дом Михаила Фёдоровича перед самым обедом и, заперевшись в его кабинете, сетовал на судьбу.

— Красивая, наверно, была? — задумчиво протянул Михаил, глядя на человека, которого когда-то имел честь называть другом.

— Не помню, но вот голос у неё был запоминающийся. Звонкий, как колокольчики, но на этом всё. Ты же знаешь, я редко наведывался к родителям, а вот мой братец отсюда и не выбирался.

— Он влюблён, в молодости это позволительно.

— Но не в крепостную же! Любить крепостную способен только безумец! — Дмитрий Васильевич, поднявшись, заметался по кабинету, словно загнанный зверь. — К тому же мёртвой!

— Саша справится со временем. Любовь проходит, правда оставляет после выжженное сердце, но, поверь, с этим жить можно.

— И я об этом! — замерев, Дмитрий устремил тяжёлый немигающий взгляд на человека, что однажды предал. — Поговори с ним! Ты сможешь найти нужные слова. В конце концов, ты любил даже сильнее… И ничего, жив и здоров. Твоя жизнь не закончилась. Даже итальянку себе привёз, хорошенькая хоть?

— Очень, — скривился Михаил, глядя на князя. Он медленно скользил взглядом по его статной фигуре, не понимая, зачем ему понадобилась его помощь. Из них двоих чаще о помощи просил он — Михаил, Дмитрий же всегда был самоуверен и твёрд в своих решениях.

— Поговоришь? — больше не понимая, что на душе Крапивина, уточнил Дмитрий. Они не виделись полтора года, мужчина стал менее разговорчивым и открытым, более собранным, а на дне его глаз будто затаилась печаль.

— Конечно, Саша мне как младший брат, которого у меня никогда не было.

— И вот что, знай — он винит себя!

— В чём? Девушка была крепостной Мещерина, только он в ответе за её судьбу, — вспомнив, что говорил лекарь о состоянии его гостьи и то, как до сих пор хрипит её голос, он с силой сжал кулак под столом. Не будь она крепостной, он бы решил, что дело чести — вызвать его на дуэль. И плевать, что они почти отжили своё. Честь превыше всего!

— Тут такое дело, она перед смертью к брату приходила… — Дмитрий растерянно провёл ладонью по волосам. — Слуги слышали, как он кричал, а девчонка потом в слезах ушла…

— А что он говорит? — нахмурив брови, поинтересовался Михаил, тщательно пряча истинный размер собственного любопытства.

— Миша, он не хочет это обсуждать со мной. Маман боится, что, несмотря на своё обещание, он что-нибудь с собой сделает… Ты же её знаешь! Княгиня может быть очень настойчивой и не оставляет мне возможности отказаться.

— Он твой брат!

— То же говорит и она… — замерев на мгновение, он тихо продолжил. — Как ты сам, Миша?

— Всё у меня благополучно, Дмитрий Васильевич, — ровно ответил мужчина, вызывая оскомину у князя.

— Зачем сразу так. Раньше ты меня наедине Митей звал.

— Я и другом тебя называл… — уголки его губ дёрнулись в подобие улыбки, а взгляд скользнул мимо.

— Таким я и остался! — твёрдо заявил князь. — Миша… я знаю, ты не забыл то время. Но скажу прямо: хоть я не жалею, что тогда встал на сторону Лепнина, но это не значило, что я порываю с тобой дружбу. Ты так решил! Увидев тебя на обеде у отца, я решил, что ты остыл и оставил позади случившееся с Натальей.

— Это был обычный визит вежливости, ничего более. Давай вернёмся к твоему брату, он всё так же рисует пейзажи?

— Да.

— Предполагаю, что сейчас он около старого моста.

— Видел его уже? — озадачился Дмитрий.

— Нет, но кленовая роща в это время и вправду хороша. Листья переливаются оттенками золота и просятся, чтобы их запечатлели.

— Я и забыл, что ты романтик! — усмехнулся Дмитрий.

— Останешься на обед?

— Не могу, я обещал маман вернуться, — с искренним сожалением отказался мужчина. — Может, в следующий раз.

Провожая бывшего друга и хорошего соседа, Михаил Фёдорович всё же не удержался и задал вопрос, за который тут же себя укорил.

— Как поживают Лепнины? Всё также блистают в Петербурге?

— Они покинули свет.

— Отчего же?

Впервые Дмитрий смутился, отведя взгляд.

— Натали…Натали на сносях, и лекари посоветовали ей больше бывать на свежем воздухе. Владимир же не смог оставить супругу и вместе с ней уехал в деревню.

— Вот как… — сухо обронил Крапивин, рассматривая коня, которого вели к крыльцу, при этом незаметно сжимал пальцы в кулаки. Несмотря на время, его сердце всё ещё вздрагивало при имени бывшей невесты.

— По поводу краж — передам отцу, что мы договорились. Будем патрулировать земли, прошерстим леса, — перешёл князь Гарарин на деловой тон.

Глава 10.

— У вас чудесно получается, Ангел! — хвалил девушку Михаил Фёдорович, она же только скептически бросала на него взгляд. Мужчина явно её перехваливал.

Сегодня была её третья попытка сесть в седло. И хоть Ольга ещё не упала и даже выехала за пределы двора, но перейти с шага на рысцу всё ещё не решалась.

— Вы, сударыня, чуть расслабьте руки, а то лошадь чувствует вашу тревогу. Доверяйте ей, и она вас понесёт.

— Так? — спросила она, ослабляя поводья до самого нельзя.

— Не настолько, не бросайте… — начал он, но было поздно. Обычно спокойная Ромашка почувствовала свободу, а, может, слабость седока. Нервно заржав, словно в неё вселился бес, она брыкнула задними копытами, желая сбросить обузу.

— Ах ты ж, скотина! — выкрикнула Ольга, в последний миг вцепившись в поводья. — Да как же мне всё это надоело! — прижалась она к шее Ромашки, что уже неслась прочь.

Ветер хлестал её в лицо, забивался в глаза, сбивал дыхание, словно сам хотел вытолкнуть её из седла. Копыта грохотали так, что земля дрожала под ними. За шумом ветра и крови в ушах Ольга едва различала крик Михаила.

— Держитесь!

— Легко сказать, — быстро убрав волосы, что лезли в глаза, возмутилась Ольга, пробуя вспомнить, как ей затормозить эту «смирную» лошадку. — Смирная-смирная, — передразнивала она, не давая панике захлестнуть её.

Вскоре Михаил догнал их: его шляпа слетела, оставшись где-то в поле, а сам он с лёгкостью управлял своим скакуном. Они казались с ним единым целым: мощным, быстрым, уверенным.

Он перехватил поводья из рук девушки, заставляя лошадь повиноваться.

— Тихо, милая, тихо! — спокойно говорил он, а Ромашка пряла ушами, с нежностью смотря на него и смиренно выполняя приказ.

— Вот же зараза! На колбасу тебя! — фырчала Ольга, пробуя сама выбраться из седла. При этом она едва могла это сделать самостоятельно, потому что руки её сильно дрожали.

— Спокойно, Ангел! Я здесь. Я держу и помогу! — мужчина быстро спрыгнул с коня, что послушно остался стоять на месте. Сам же он ухватил девушку за тонкую талию и, стащив с лошади, прижал к груди.

— Тише-тише, — шептал он, поглаживая девушку по волосам. Её шляпка также слетела, оставляя непокрытой голову.

Уткнувшись в его грудь, она чувствовала собственную дрожь и то, как ровный стук его сердца постепенно успокаивает её. Лёгкий травянистый аромат с нотками свежего оливкового масла и южной земли обволакивали её теплом и надеждой. Мужчина крепко держал её в своих объятиях, пока она не перестала дрожать, словно лист на ветру. Он продолжил бы и далее, но девушка, успокоившись, сама отстранилась, оставляя после себя пустоту.

— Успокоилась, — не смотря на него, сказала она, заправляя пряди выбившихся волос за ухо. Хрип в её голосе усилился, заставляя Михаила Фёдоровича нахмуриться. Она не спешила поднимать на него взгляд, ведь, несмотря на свой истинный возраст, она словно девчонка заливалась смущением.

— Надо бы за лекарем послать. Хрип в вашем голосе не проходит…

— Не важно, — отмахнулась она, мысленно добавляя, что ей это только на руку. Меньше шансов быть узнанной по голосу, ведь именно его в первую очередь восхваляют те, что были представлены девушке. Эти мысли вернули ей спокойствие и уверенность, и она подняла на него взгляд.

— Вы снова меня спасли… Благодарю, signore! — шутливо улыбнулась она, сбивая серьёзные нотки своей итальянской ролью.

— Ну что, снова в седло? — усмехнулся он, указывая взглядом в сторону мирной Ромашки, что в десяти шагах от них щипала траву.

— Ни за что! Эта скотина только притворяется смирной! На самом деле в её шкуре прячутся бесы!

— Нельзя дать страху победить, Ангел! Если ты сейчас не сядешь, то вряд ли сможешь его когда-либо побороть…

— Я не боюсь! — вскинулась Ольга и, сделав пару глубоких вдохов, направилась к лошади. Ромашка, увидев разъярённую наездницу, испуганно заржала и отступила, прячась за спину громко смеющегося барина.

— Это что ещё такое?! — возмутилась девушка.

— Будьте с ней мягче, Ангел. Она девушка нежная… — повернувшись к лошади, он потрепал её по лоснящейся шее.

— А я смотрю, вы знаете толк в нежных девушках, — бросила она вызов.

— Не знаю. Это вы мне скажите? — усмехнувшись, он взглянул на неё, а после, прищурившись, перевёл взгляд на всадника, что приближался к ним. За лёгкими препираниями он упустил момент, когда мужчина появился на горизонте.

— Кто это? — сердце Ольги, словно птица в силках, заметалось в груди. Вдруг это граф? Девушка суматошно стала озираться в поисках шляпки.

— Успокойтесь, — твёрдо произнёс Крапивин, подходя к ней и словно невзначай кладя ладонь ей на спину. — Это князь Дмитрий Гарарин, мой старинный приятель. Я вас представлю.

— А если…? — усомнилась она. Вся затея с итальянкой больше не казалось ей удачной. Теперь, когда вот-вот должна состояться настоящая встреча, реальность резко навалилась на неё, обнажая свои уродливые стороны. В любой момент её могут сделать рабой…

— Не волнуйтесь. У вас отличный итальянский. Мите же языки всегда давались с трудом. Всё будет хорошо, — шепнул он ей в макушку, слегка касаясь губам.

Глава 11.

— Что вы говорите?! Какой ужас! Конокрады… Виданное ли дело? — хмыкнул Пётр Николаевич, принимая у себя в гостях соседа — Крапивина Михаила Фёдоровича.

В комнате, несмотря на старание прислуги, пахло кислятиной, а воздух подёрнулся сизой дымкой.

Его визит был внезапным, оттого он застал графа Мещерина в ненадлежащем виде. Тот уже который день горевал по своей прекрасной крепостной актрисе. Был не брит, растрёпан, во вчерашнем костюме.

В отличие от Михаила Фёдоровича, который щеголял в одежде, пошитой по европейской моде, был гладко выбрит, а на губах играла приветливая улыбка, которая раздражала графа.

Когда человек хмур и не весел, каждый, кто смотрит на мир иначе: с благосклонностью и улыбкой, начинает несказанно раздражать.

Единственное, что мирило Петра Николаевича со слащавым видом Крапивина, это то, что у него случилась беда. Сладко на душе стало, но для вида он всё равно сочувственно кивал.

— На ваших землях всё тихо? Может, народ что слышал или видел? У Гарариных также пару раз увели рабочих коней из дальней деревни. Конокрады явно где-то поблизости затаились.

— У нас всё тихо. Слава Богу! Видно, знают, что я твёрдой рукой управляю и не потерплю слабость! Мои крепостные не спят, когда сторожат лошадей! — не упустил он возможности уколоть Михаила Фёдоровича. — Не примите за бесцеремонность, я изволю дать вам совет — не щадите их спин. Розги — лучший стимул, чтобы они научились беречь, что имеют.

— Вот оно как… учту, — спокойно поблагодарил Михаил. — Но вы имейте в виду… в округе завелись воры.

— Конечно-конечно! Благодарю, что предупредили… Раз вы меня навестили, может, выпьем? День такой чудесный, не дело мысли забивать суетой. А у меня и стол накрыт, и крепостные готовы развлекать. Не зря же ещё мой батюшка театр изволил держать. Девки у меня прелестницы! — он широким жестом указал на вздрогнувших девиц, что в соседней комнате накрывали на стол. Посуда звякнула, но не разбилась. Правда, не все отвели взгляд. Одна темноволосая красавица томно смотрела на барина, вызывая у того искру сладострастия в глазах.

— Увы, мои мужики отправились прочёсывать ближайшие лески, я хотел бы к ним присоединиться, — отказался Михаил Фёдорович, старательно пряча брезгливость во взгляде. В бытность буйной юности он и сам любил покутить, но не так. Образ жизни графа выходил за рамки чести, что установил для себя Крапивин.

— Не барское это дело по лесам в поисках конокрадов шляться… — в очередной раз хмыкнул Пётр Николаевич. — Неужто мои девки вам не по вкусу? Не зря говорят, вы по итальянкам больше… — ткнул он кулаком в плечо соседа и громко рассмеялся.

— Не буду отрицать, сейчас моё сердце принадлежит синьоре Висконти.

— Вдовушка? — в открытую скалился граф.

— Так и есть. Её супруг был уважаемым господином, но, к сожалению, после своей смерти не оставил ей средств к существованию.

— Вдовушки многое умеют, — расхохотался он.

— Я не за это ценю синьору Висконти. Она помогает мне в управлении поместьем…

— Баба? — удивился граф. — Да что ж она смыслит в делах мужских?!

Михаилу стало обидно за Ангела. Он ведь видел, что ей дали лучшее из возможных образований. Как Пётр Николаевич мог это не оценить?! Для чего так жестоко изломал её?

— И то верно, — согласно кивнул Михаил, решив пойти на попятную. Незачем привлекать к ней внимание, но, с другой стороны, его интерес горел огнём. — Я думал, вам по вкусу более нежные создания. Весь уезд только и говорит о вашей крепостной… как её? Полина, кажется…

— Пелагея у меня была, — вздохнул он, — да утопилась, негодница! — стукнул он кулаком по столу. — Ангельская красота…

— Говорят, она была не только красива, но и весьма образована, — заметил Михаил, подначивая Мещерина к продолжению разговора. Внутри у него нетерпением горело желание узнать как можно больше об ангеле, что сейчас живёт у него.

— Не то чтобы… Красива — да. Читать и писать тоже умела. Играла на музыкальных инструментах. И даже по-французски говорила! А в остальном… тиха, покорна, скромна. Одним словом — баба!

— Ваш батюшка её так ценил. Наверное, её родители также были одарены?

— Я даже не помню, кем они были, — озадачился Пётр Николаевич. Морщины изрезали ему лоб, а губы сложились в тонкую линию. — Эй! Акулина, поди сюда! — велел он девице, что была в соседней комнате.

Девушка гордо вскинула голову, откинув толстую косу за спину, и с улыбкой зашла в гостиную.

— Кем у Польки родители были?

— Так она подкидыш, барин, — с лёгкой хрипотцой в голосе произнесла она. — Её ещё в колыбели подкинули под двери усадьбы. Вроде зимой дело было.

— Вот оно как, — подивился Михаил Фёдорович.

— Да что проку теперь её вспоминать. Сгинула — долой! Может, всё же по рюмашке и за стол? — подмигнул он, беря графин и наливая стакан. — Что у меня сегодня на обед, Акулина?

— Осетрина, барин. Да ещё стерлядь в заливном. Квас холодный, вишнёвое варенье, пироги.

— Звучит! Звучит?

— Звучит. Но я всё же поеду. По пути заеду к Гарариным да Харитоновым, узнаю, спокойно ли у них было нынче ночью.

Глава 12.

— Вы будете на ярмарке, синьора Висконти? — поинтересовался князь Гарарин, глядя на девушку, что судорожно сжимала поводья, явно нервничая в его присутствии. Он никогда не считал себя падким на женщин, но её чувства льстили ему.

Ольга же из-за всех сил старалась не выдать свои отвратные навыки верховой езды. Ей повезло: вчерашнюю утреннюю прогулку Дмитрий и Михаил провели не с ней, а в компании своих людей, что обыскивали леса.

Она же смогла провести очередной урок в компании старого Прохора, что мягкими наставлениями и уговорами обучал её премудростям езды. Оттого сегодня она чувствовала себя гораздо увереннее, хоть и понимала, что до высокородной наездницы ей далеко.

Хотя для пущей уверенности у неё в карманах были припасены яблоки, потому что, оказывается, Ромашка их страсть как любила.

— Хорошая идея, составите мне компанию, синьора Висконти? — поддержал вопрос Михаил Фёдорович, что ехал от неё по другую сторону. Ольге казалось, что она зажата меж двух напряжённых огней.

— Правда? — искренне удивилась она, резко вскидывая голову и только в последний момент удерживая шляпку на месте. Сквозь вуаль она не могла разглядеть выражение его глаз.

— Да, это ведь ваша задумка продавать… зефир. Думаю, вы должны увидеть собственными глазами, будет ли он пользоваться популярностью.

— Я уже в предвкушении, — заключил Дмитрий Васильевич, — Михаил поведал о вашей страсти к кулинарии и о семейном рецепте, что вы привезли с собой. Уверен, он сыщет успех среди нашего уезда.

— Вы мне льстите, — отмахнулась она, — зефир — это шалость… А вот если горный инженер, перед которым ваш батюшка обещал замолвить словечко, подтвердит мои догадки по поводу месторождения глины, вот тогда я приму похвалу.

— Так это ваша идея? Я, право, удивился, когда Михаил заговорил об этом с моим отцом, —Дмитрий чуть наклонился вперёд, и в его взгляде мелькнуло неподдельное любопытство. — Признаюсь, редко встречал барышень, чьи мысли касаются чего-то большего, чем мода или музыка. Если ваши догадки подтвердятся, это может быть весьма прибыльно. Неужто все дамы в Италии таковы?

Ольга занервничала, понимая, что сказала лишнее. Глупышка, она вечно выбирает знакомые ей темы, а ведь они в этом времени неуместны. Внимание и интерес этого мужчины были ненужными и опасными: слишком пристально он смотрел, будто пытаясь рассмотреть в ней нечто большее, чем просто гостью.

— Нет, — холодно обронила она, — просто у моего отца была небольшая мастерская по производству посуды. О, посмотрите, какая красота! — нарочито громко перевела она взгляд на реку, над которой стелился туман.

Природа, словно смущённая красавица, томно откидывала одеяло после долгого сна, открывая свои красоты: прозрачные воды реки, золотистые берега и пожухлую зелень, что всё ещё хранила в себе отголоски лета.

Воспоминания сами нахлынули на мужчин, срывая улыбки с их губ.

— Помнится, в детстве мы любили кататься на коньках в этом месте, — протянул Дмитрий, бросая взгляд на Михаила, что на мгновение позабыл заботы и окунулся в беззаботные детские воспоминания. Казалось, он чувствует на щеках прикосновения мороза, а сердце в груди неистово трепещет, ведь они с Митей несутся на перегонки по ещё тонкому люду…

— Да, было дело…

— Надо будет повторить, как ударят морозы, — довольно заключил князь, — вы катаетесь, госпожа Висконти?

— Ты остаёшься здесь зимовать? — вместе с тем удивлённо спросил Михаил.

— Да, — весомо заключил Дмитрий, твёрдо намереваясь вернуть утраченные дружбу и доверие.

Михаил озадаченно взглянул ему в глаза, скривив губы в подобие улыбки. В этом был весь Дмитрий — твёрдо уверенный, что его решение единственно верное.

Ольга почувствовала себя лишней и плавно тронула Ромашку. Она не могла определиться: кажутся ли ей их обиды детскими из-за её истинного возраста или всё дело в веке, в котором она оказалась. Девушка склонялась ко второму варианту. Время здесь двигалось медленнее, люди были менее искушёнными, может быть, отчасти более искренними, в их душах жили понятия, которые давно умерли в двадцать первом веке, и это ещё больше её смущало.

Она надеялась, что мужчины выяснят всё наедине. Напрасно. Вскоре они её догнали и стали развлекать рассказами о местных красотах и о своих детских шалостях, избегая излишней откровенности.

К её радости, Дмитрий вскоре их покинул, а вместе с тем и звенящая нить напряжения ослабла. Отчего она озадаченно всё же решилась задать вопрос.

— Как он умудрился вас разочаровать?

— Почему вы решили, что он меня разочаровал? Это не так.

— Не думаю, что я ошиблась… Князь из-за всех сил старается вернуть ваше расположение, а вы остаётесь холодны к его чувствам. Это на вас не похоже. Хоть мы с вами знакомы недолго, но я заметила, что вы мягкий и благородный человек… который, похоже, не умеет прощать ошибки. Простите меня за излишнюю откровенность, — она осеклась, словно понимая, что сказала больше, чем следовало.

— Ошибки… это выбор, Ангел. Выбор, который показал его суть. Он предал меня. Можно часами рассуждать, что всё в общем-то сейчас хорошо… Но это не отменяет того факта, что он мной поступился. Хоть и заверял, что мы лучшие друзья… — он говорил, на удивление, спокойно и твёрдо, а Ольга из-за всех сил пыталась понять его непреклонную позицию. — Он отступил не только от меня, но и от своего слова, а значит, и от чести.

Глава 13.

— Очарован, — галантно выдохнул граф.

Пётр Николаевич с глубоким интересом, граничащим с неприличным, вглядывался в хрупкую фигурку итальянки. Она была закутана в плотные одежды, словно в броню, а вуаль на шляпке и вовсе не позволяла увидеть красоту новой знакомой. А он был уверен, что она красавица, иначе зачем Михаил Фёдорович притащил её с самой Италии.

На мгновение её тонкая фигурка показалась ему знакомой. Руки невольно тянулись коснуться вуали.

— Приятно познакомиться, signore, — с усилившимся хрипом в голосе произнесла Ольга. Она сознательно понизила тембр своего голоса, а волнение внесло явные коррективы в виде яркой хрипотцы, тем самым усилив акцент. Она видела, как мужчина прищурился, поведя головой, продолжая держать руку.

Сердце её билось всё стремительнее, словно желая вырваться из груди.

Она с надеждой перевела взгляд на Крапивина, увидев, что мужчина напряжённо наблюдал за ними. На его скулах играли желваки, ладонь сжала трость сильнее, чем требовалось. Словно он сжатая пружина.

Спасение пришло внезапно от совершенно незнакомого ей мужчины.

— Пётр, — позвал он его, вынуждая графа Мещерина тут же отпрянуть, позабыв об итальянке.

— Князь, каюсь, отвлёкся. Встретил своего соседа, его благородие Михаила Фёдоровича Крапивина. — повёл он рукой в сторону чинно склонившего голову мужчины. — Позвольте представить, хороший друг моего отца — князь Иван Константинович Багратский.

Любопытный взгляд Ольги сразу прикипел к мужчине, в нём чувствовалась стать и благородство. Высокий, крепкий, с явной военной выправкой он с живым интересом смотрел на Михаила, а после, словно мог видеть сквозь слой плотной вуали, устремил тёмный взгляд на неё. Прямой, но в то же время чуть насмешливый. В нём чувствовалась кавказская кровь: чёрные, слегка волнистые волосы были украшены серебром лет, а вот глаза всё также горели огнём.

— Имею честь быть представленным вам, — произнёс Михаил.

— Позвольте осведомиться, что за диковинное угощение представлено здесь? — подивился князь, с любопытством подойдя вплотную к их прилавку.

— Зефир… итальянский рецепт, — бросив взгляд на графа Мещерина, Крапивин боялся, что он признает сладость, ведь Ангел явно из его поместья. Её уверения, что он не признает угощение, право, не успокаивало. Но тот, как и князь, бросил на зефир заинтересованный взгляд.

Ольга же, встрепенувшись, слегка пнула ногой под прилавком замершую девицу, что тут же ухватилась за разнос.

— Угощайтесь, барин, — широко улыбнувшись, она с поклоном подала зефир.

Первым взял князь, задумчиво сжав пальцами кусочек, а после решительно отправив его в рот. Белоснежная сахарная пыль игриво легла на его густые чёрные усы, вызывая улыбку у Ольги. Она, затаив дыхание, ждала его вердикта.

— Хорош! — констатировал он. — Пожалуй, привезу своим в Петербург.

Пётр Николаевич, услышав высокую оценку, тут же последовал его примеру, с энтузиазмом разжёвывая угощения и заливаясь в комплиментах.

— Ах, князь Иван Константинович, право, вы верно подметили! — воскликнул Пётр Николаевич, торопливо сглатывая лакомство. — Я и в самой Франции, клянусь честью, не встречал столь изящного, столь воздушного угощения! Не сладость, а облако, упавшее с небес на наш русский стол, — он был столь витиеват и слащав в своих речах, что Ольга заподозрила, что для него очень важна высокая оценка князя. Это подозрение заставило её едва заметно поморщиться. Будто слова графа набили ему оскомина.

— Мне лестно, что вы высоко оценили… мой продукт. Но его бы вовсе не было на нашем столе, если бы не синьора Висконти. Это её семейный рецепт.

— Синьора Висконти, — князь галантно поклонился девушке и даже потянулся к её ладони. Ольга с большим, чем хотела показать, трепетом вложила свои тонкие пальчики в его широкую ладонь. В его облике было нечто, что заставляло её трепетать. Она старательно вглядывалась и не понимала причин.

— Приятно познакомиться, signore, — ещё более хрипло выдавила она из себя. Будто в её горле прошлись наждачкой.

— Так вот зачем вы привезли синьору! — озарило Петра Николаевича, и он не сдержался. — Вы планируете продавать этот продукт! Да вы, господин, хитрец! Итальянские традиции, да к русскому столу! — пожурил он.

Михаил Фёдорович растянул губы в наигранной улыбке, дозволяя ему полностью увериться в своей правоте.

— Я думаю, что это угощение сыщет любовь в Петербурге, — подхватил князь, веля завернуть пару коробочек зефира. Пётр также последовал его примеру и прикупил себе. После чего мужчины чинно распрощались и пошли дальше по рядам.

Люди расступались перед князем, словно он был кораблём, рассекающим волны. Ольга позволила себе ещё пару мгновений посмотреть вслед уходящему князю, а после продолжила помогать девушкам, ведь их торговля пошла значительно живее.

Визит и высокая похвала столь знатного господина не осталась незамеченной. Многие уездные дворяне, да и горожане хотели приобрести зефир. Кто на подарок, а кто к изысканному столу. У Ольги теплело на душе, когда монеты звонко оседали в ящике прилавка.

Крапивин же то и дело прогуливался неподалёку, встречая знакомых и заводя новые знакомства. На Ольгу смотрели многие, но знакомиться с ней не спешили: сложилась определённая репутация, что отгораживала её от любопытствующих. И она была ей рада, но всё же позволила себе взгрустнуть, кидая любопытные взгляды на ряды. Ей бы хотелось и самой прогуляться…