Глава 1.
Марселина терпеть не могла зеркало в прихожей.
Слишком честное.
Не то чтобы она была чем-то особо недовольна — жизнь аккуратно скруглила углы и в чертах, и в характере, — но это квадратное, чуть потёртое стекло умело подлавливать именно те моменты, когда у тебя под глазами синева от ночного дежурства, прядь выбилась из хвоста, а улыбка держится на одной упрямой мышце.
Вот и сейчас отражение смотрело на неё с лёгкой, усталой иронией.
Тридцать четыре, тёмные волосы, заплетённые в неторопливую косу, заправленную под аккуратный пучок. Лицо правильное, без резких линий, огромное спокойствие в серо-ореховых глазах, которое пациенты почему-то воспринимали как надёжность. Щёки уже не совсем девичьи, но ещё без возрастной тяжести. Пара морщинок у губ — следы частой, усталой улыбки.
— Ну что, Марса, — сказала она своему отражению тихо, — поехали спасать мир версии “одна конкретная психика”?
Зеркало промолчало. Оно вообще отличалось тактом.
Она взяла с вешалки светлое пальто, сунула в карман ключи, привычно проверила — кошелёк, телефон, карты. С кухни тянуло кофе, но не стоять же второй раз в пробке из-за кружки.
Кофе она налила в термокружку, сделала первый обжигающий глоток и только потом позволила себе секунду — буквально секунду — опереться спиной о стену, закрыв глаза.
Сегодня у неё стояла “Катерина”. Особая графа в собственной внутренней картотеке.
Катерина. Сложный случай. Пограничное, плюс психотический уровень, плюс харизма, помноженная на манипулятивность.
Её мозг автоматически начал перебирать признаки, диагнозы, протоколы, но где-то под этим ровным, выученным потоком тикало другое: моя сестра. Моя, чёрт побери, родная, с которой мы когда-то делили одну комнату, одно одеяло и один дурацкий пакет семечек.
— Не начинай, — тихо сказала она самой себе и глотнула ещё кофе. — На работе ты — специалист. Дома будешь сестрой. Если останется сила.
Дома силы редко оставалось.
---
Подъезд встретил её промозглой, привычной сыростью. Лифт, как всегда, задумался между этажами, чихнул, но всё-таки спустился. Двор — серый, позднеосенний, со спящими деревьями и двумя тётками у лавки, которые обсуждали что-то с видом, как будто решали судьбу мира. Машины — в ряд, на асфальте — лужи, в которых отражалось низкое небо.
Марселина села за руль, пристегнулась и позволила себе пару секунд просто сидеть, слушая, как тихо щёлкает приборная панель.
В телефоне мигало уведомление от центра: “Пациентка К. доставлена”. Марселина мысленно поблагодарила бога графиков: значит, в этом раунде с транспортировкой она не участвует.
Дорога до клиники заняла сорок минут, как обычно. Пробки — уже не раздражающий фон, а часть пейзажа. По пути она успела трижды автоматически переключить радио, потому что слишком навязчивая музыка мешала думать.
Клиника встретила её стеклом, металлом и притворной стерильной улыбкой ресепшена.
— Доброе утро, Марселина Аркадьевна, — девушка за стойкой улыбнулась искренне. — Вы опять первая.
— Это диагноз, — вздохнула она. — Всегда быть первой.
— У вас “К.” в третьей палате, — сообщила та сочувственно. — Уже… в форме.
“В форме” означало “вошла в свою роль”, а не “подчиняется режиму”.
Марселина кивнула и пошла по коридору. Белые стены, белый свет, запах антисептика и тонкая, почти неуловимая нота чужих эмоций — страх, злость, отчаяние, иногда — спокойствие, но это было редкостью.
У двери в третью палату она остановилась, вдохнула глубоко, как перед погружением, и вошла.
---
Катерина сидела на кровати так, будто это был трон.
Она всегда так сидела — с детства. Даже на табуретке у старого кухонного стола умудрялась устроиться с видом, как будто она сейчас объявит важное решение для всех собравшихся.
Сейчас этот эффект усиливала больничная одежда — обычная, серая, с катышками — на ней она умудрялась выглядеть, как в дизайнерском минимализме. Тёмные волосы, в отличие от Марселины, у неё были распущены — волнами по плечам, подчёркивая белизну кожи. Глаза — яркие, карие с золотистыми крапинками, смотрели слишком прямо, слишком пристально, как будто просвечивали насквозь.
— Опоздала, — сказала она вместо приветствия и улыбнулась. — Ты всегда опаздываешь на важные моменты, Марса.
— Я на пять минут раньше графика, — спокойно ответила та, закрывая за собой дверь. — Это клиника, Кать, а не школьный спектакль. Тут нет “важного выхода на сцену”.
— Это ты так думаешь, — отмахнулась Катерина. — Для тебя всё — протокол и график.
В голосе — привычное презрение, сдобренное лёгкой игривостью. Её любимый коктейль.
Марселина подошла ближе, поставила папку на столик, присела на стул напротив. Так, чтобы сохранить и дистанцию, и возможность контакта.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Как человек, которого запихнули в клетку, — буркнула та. — Но ты же скажешь, что это всё ради моего же блага.
— Я скажу, что сейчас ты в безопасном месте, — мягко поправила Марселина. — И что у тебя есть шанс… — она чуть замялась, подбирая слово, — по-другому выстроить свою жизнь.
— По-другому, — Катерина усмехнулась, и в этой усмешке было что-то острое. — Ты всегда такое говоришь своим… как вы их называете… “клиентам”? Или тут “пациентам”?
— Пациентам, — кивнула она. — И да, говорю. Потому что это правда.
— Правда, — протянула Катерина и вдруг наклонилась вперёд, упершись локтями в колени. — А правда, Марса, в том, что я тут — потому что так удобно. Вам. Им. Врачу. Маме, которая, наверное, где-то тихо вздыхает с облегчением, что “проблемная дочь” под присмотром.
Она прищурилась.
— И тебе. Не надо бегать и отмывать мои следы, да?
Марселина на секунду сжала пальцы, но тут же расслабила. Не поддаваться. Не уходить в защиту. Не оправдываться.
— Мне не удобно от того, что ты тут, — сказала она тихо. — Мне больно. Но да, я спокойнее, когда знаю, что ты не можешь навредить ни себе, ни… другим.