Попаданка в сказку. Проклятье красной розы

Глава 1.

Глава 1.

– Бэлль, беги! Спасайся! Не думай обо мне! – чуть театрально, но довольно искренне стенает седой мужичок с густой белой бородой и я недоуменно моргаю. – Доченька, скорее!

Ух ты, а я и не сообразила, когда пронзительно голубое небо перед моими глазами вдруг превратилось в темные своды. Как-будто я в кино и перед глазами резко сменился кадр.

– Чего-о-о? – хмурюсь я, осматриваясь.

Ну надо же. Падала-падала и наконец упала в какую-то пещеру что ли? Но почему у меня ничего не болит? И кто этот мужчина? Это он мне говорит? Тогда почему называет меня доченькой? Сюр какой-то.

– Она теперь моя, – раздается низкий рычащий голос за спиной. – Не твоя забота.

Кто “моя”? Резко обернувшись, я вижу перед собой мохнатое чучело ростом метра с два и отшатываюсь, путаясь в длинном подоле платья.

Ого! Тут йети водятся?! Я же думала это фольклор! Ну точно Вадику тыщу проспорила! Офигеть, он разговаривает!

Стоп. Погодите-ка. Какое такое платье?

Пока незнакомый мужчина продолжает стенать, я еще перевожу взгляд на свои ноги и понимаю, что вся моя экипировка исчезла. Вот я летела со скалы в отличном костюме для альпинизма, таком теплом, оранжевом, за сто пятьдесят тыщ, что немаловажно. И вот я уже стою в каком-то помещении, а на мне, вдруг, синяя юбка в пол. Что за бред?

Тем временем Йети берет мужчину за шкирку и начинает тащить на выход из… это комната или что? Мужчина бьется в его лапах и продолжает умолять меня бежать.

Я пока вообще не улавливаю, что происходит и ловлю себя на том, что автоматически иду за ними, рассматривая всё вокруг. Ну, не стоять же на месте.

И, сюрприз! Это никакая не пещера. Больше всего обстановочка похожа на средневековую тюрьму.

Ну да, вот толстые металлические решетки, вот холодные серые каменные полы и стены. И даже бутафорский факел к стене привинчен. Но выглядит прямо добротно и мега-реалистично.

Поразительно, кто притащил сюда такие шикарные декорации декорации. Как в косплей средневековья попала. Но, на самом деле, самый важный вопрос – куда именно я, блин, попала?

Я точно помню, как оступилась, как нога соскользнула. Помню, как беспомощно повисла на веревке, быстро соображая, что делать дальше. Но все ведь должно было обойтись, потому что лезла я не одна, а с Вадиком. Ага, точно, я повисла, а мой парень, который лез впереди, что-то крикнул. И потом я просто полетела…

Погодите-ка. Да я ведь не просто так полетела. Мозг послушно прокручивает перед глазами кадры пятиминутной давности и перед глазами тут же вспыхивает картинка, как Вадик хладнокровно обрезает веревку, скотина!

Странно, вместо обиды и сердечной боли я чувствую только злость. Да, Бэлла Марковна, вот тебе и встречайся с мальчиками помоложе. Чертов жиголо! И куда я его стараниями угодила? В кому, что ли?

– Бэлль, деточка! – кричит пожилой мужчина, протягивая мне руки из какой-то странной клетки, куда его, как оказалось, забросил Йети.

Я толком и ответить ничего не успеваю, как раздается противный скрип. Это клетка вдруг встает на железные ножки, как огромный полый паук.

Мужчина вскрикивает, заваливается на бок, но странному железному существу на это явно плевать. Клетка резво подхватывается и начинает бежать куда-то с ценным грузом внутри, противно скрипя железными ножками.

Вот это номер. Да, это точно сон. Сюрреалистичный, идиотский сон. Нигде в нормальной жизни такое не встретишь, верно? Значит, пора просыпаться.

Я сильно щипаю себя за руку, как делают героини всяких фильмов, и буквально вскрикиваю от боли. Только вскрикиваю я явно не свои голосом. И при этом не просыпаюсь.

Клыкастый, очень довольный на вид Йети опять обращает свое внимание на меня, поглядывая сверху вниз, и явно намеревается что-то сказать.

Так, Бэлла Марковна, всё понятно, это не сон. Это все-таки кома.

Читала я когда-то истории людей, которые из комы вышли. Были случаи, где человек вышел из комы только решив какую-то задачу в своем долгом сне. Если это так, то интересно, какую задачу придется решить мне?

– Даже не думай сбежать. Ты теперь моя пленница и жизнь твоя принадлежит мне, – говорит наконец Йети, упирая лапы в боки, чем вызывает у меня смесь удивления и раздражения.

– С какого перепуга? – спрашиваю я почти воинственно, копируя его позу.

Характер у меня, говорят, не сахар, так что прятать его всё равно не получится, даже если я стою напротив странного, чуть пугающего существа.

Он похож на медведя, волка и соседскую дворнягу вместе взятых, только стоит на двух ногах (или лапах) и почему-то разговаривает. Наверное еще на Чубакку, особенно цветом шерсти. Занятный экземпляр.

– Ты предложила себя вместо отца, – на морде неведомой зверушки вырисовывается выражение удивления. – Неужели забыла?

– Да, вообще такого не помню, – киваю я головой поспешно. – А не напомнишь, почему вдруг я так поступила?

– Ты в моем замке, – пожимает массивными плечами он. – Тебе деваться-то некуда. Разве не помнишь, что вокруг проклятый лес с волками?

Ну, конечно, блин не помню. Вообще не в курсе. Ни о замке ничего не знаю, ни о лесе, но всё это, безусловно, очень интересно.

– А клетка твоя железная, которую мы вот только что видели, домой меня не подвезет?

– Конечно нет, – хмурится существо. – Ты моя пленница, говорю же.

– Э… Понятно. А зовут-то тебя как, маньяк? – растерянно спрашиваю я.

– Ну… Обычно Чудовищем зовут, – отвечает он, явно пропустив незнакомое слово мимо мохнатых ушей.

Итак, что мы имеем?

Проклятый лес, очевидно проклятый замок, Чудовище, мужчина, называющий меня дочерью, которого странная клетка повезла черти-куда, и я сама, которую почему-то теперь зовут не Бэлла Марковна, а просто Бэлль, на французский манер и переводится оно как Красавица.

Восхитительно. Прэлээээстно.

Возможно, это не кома. Кажется, я таки умерла и попала в долбанную сказку.

Визуалы

Визуализация.

Привет, дорогие! Рады приветствовать в ней новой истории. И не терпится вам показать, как же выглядят Белль и Чудовище.

А вот Белль у нас на выбор!

Какая вам нравится больше?

Глава 2.

Глава 2.

Ветер хлещет лицо, пока я поднимаюсь всё выше и выше. С каждым новым метром он становится холоднее и яростнее. Я буквально вгрызаюсь в скалу и не смотря на то, что пальцы в крутых фирменных перчатках онемели, я продолжаю своё восхождение. Каждое движение — как последний шаг перед краем.

Ледяная крошка осыпается вниз, туда, где пустота. Где-то там, сзади, внизу, точно так же сражается со скалой Вадик. Он молчит, но лезет следом, вбивая крюки в лёд. Я не оглядываюсь, зачем? Я очень сильная, не смотря на приближающийся полтишок, и такие маршруты для меня привычны.

В свои тридцать Вадик красив, как кинозвезда. У него белоснежная улыбка и большие ясные глаза, молодое сильное тело, всё рифленое. Нет, ну правда, мышцы как у древних богов, мне кажется. Он пахнет солнцем и предательством. Я чувствую это раньше, чем понимаю.

Именно предложил этот маршрут. Самый сложный.

«Ты же у нас железная леди», — усмехнулся он, держа меня за руку обманчиво нежно. Я засмеялась в ответ, крепче затягивая обвязку.

Я не чувствовала страха от слова совсем. В конце концов, самое страшное я уже пережила. В тридцать потерять любовь всей своей жизни – страшно. Еще страшнее понять, что больше ничего не хочешь.

Я вдова миллиардера, которой эти деньги никогда не были нужны. Только Артур, мой любимый и единственный. Мы ничего с ним не успели. Прожили пять чудесных лет в попытках завести детей, но не преуспели. А потом и он меня покинул.

Кто я теперь? Женщина, потерявшая любовь всей жизни в автокатастрофе, но сохранившая себя.

Родители покинула меня рано, детей у меня уже не будет и равноправно партнера тоже. Но я подарила себе горы, потому что здесь я свободна. Здесь я могу кричать, и ветер заберёт мой голос, не возвращая его эхо.

Я всегда одна на вершине. Даже с Вадиком. Хотя с ним мы вроде как вместе уже два года. Слишком близко я его все равно не подпускаю, хотя постоянно дарю ему подарки. Время – ценная штука, а он тратит его на меня очень щедро.

Любовью назвать это всё я не могу, но нам вместе хорошо. Интересы, увлечения совпадают, любовь к спорту, адреналину и горам нас очень сближает. И пусть немногочисленные подруги хихикают, что я нашла себе мальчика на побегушках, жиголо, альфонса или чего похуже, мне всё еще всё нравится. Я не чувствую себя одиноко и могу делить с кем-то свою жизнь. Совсем немножко.

Самый сложный кусок маршрута оказывается критически тяжелым. Бам! Мой ботинок срывается. Сначала я чувствую, как скользит подошва, потом – как отказывается слушаться левая рука. Я падаю. Миг — и меня держит только верёвка. Я повисаю в воздухе, вращаясь над бездной. Ни вверх, ни вниз. Сжимаю зубы, чувствую, как кровь стучит в висках. Запрокинув голову, я вижу Вадика. Только что он был внизу, и вот теперь уже возвышается надо мной. Стоит, вцепившись в камни и смотрит на меня, не двигаясь. Будто даже дыхание затаив.

— Вадик! — кричу. — Подтягивай!

Но Вадик не отвечает. Его лицо, обычно такое живое, чуть глуповатое, сейчас больше похоже на маску. Что-то меняется в его взгляде. Он спокойный. Слишком спокойный.

Я слышу, как звенит нож. Быстрый металлический звук. Ветер не уносит его и он беспокойно врезается в уши.

— Вадик, ты что... — начинаю удивленно, но не успеваю закончить.

Верёвка надрезана. Она лопается с каким-то надрывистым, обреченным хлопком.

И я лечу.

Это даже не совсем падение, это безмолвный взлёт в пустоту. Мгновение — и уже нет ни ветра, ни свиста в ушах. Есть только невесомость и мысли.

Зря я подарила ему квартиру. Он знает, где лежат деньги. А с другой стороны, ну не думал же он, что я ему всё завещаю. Ха. У моего любимого мужа были дальние родственники, у меня – близкие подруги, да и пара подопечных детских домов с адекватными управляющими, которых я знаю лично и доверяю им. Доверяла. Знала.

Смех внутри меня истеричный, мертвенный. Я вспоминаю, как он говорил: "Ты заслуживаешь, чтобы кто-то был рядом просто потому, что ты — это ты". Я купилась. Я купила его. Или он меня?

Я не любила его никогда, потому что не могла больше. Я любила только одного мужчину в своей долгой жизни. За все сорок девять лет, только моего мужа, Артура. Пыталась забыть, забыться, да до конца не вышло.

А теперь всё бессмысленно. Доллары в швейцарском банке, дом на Лазурном берегу, коллекция винтажных духов. Всё останется. А я – нет. Вот бы всё заново, вот бы с самого начала!

Скала уходит вверх. Небо становится далеким и чужим. Всё кончается.

И всё ещё немного стыдно. Не за смерть. За квартиру.

визуалы замка

А вот наш красивый замок!

Глава 3.

– Теперь ты гостья в моем замке, – важно говорит Чудовище. – Тебя пригласят к обеду.

Я ошалело смотрю на него, за него, по бокам от него. И понимаю, что никакая я не гостья в этом замке, которого снаружи я и не видела. Самая настоящая пленница.

Мы останавливаемся перед комнатой, и когда дверь передо мной сама собой открывается, я делаю шаг внутрь. Почти автоматически.

И тут же Чудовище с неким подобием улыбки кланяется и бам! Дверь захлопывается прямо перед моим носом.

Что?!

– Да ты офигел что ли, маньяк недоделанный?! – кричу я, хватаясь за ручку двери.

Тяну изо всех сил, но дверь тяжелая, высоченная. Черт, как так-то?

– Ну, Чудовище, тебе это с рук не сойдет, – разъяренно кричу я в пустоту.

Ну надо же, какая роскошь вокруг: бархатные шторы, мраморный пол, канделябры. Всё красиво и… пусто. Пахнет воском и пылью.

Я сажусь на кровать. Сердце всё ещё колотится, пальцы дрожат, как после сильного кофе или кошмара.

Ну уж нет, не собираюсь сидеть сложа руки. Альпинистка я, скалолазка или кто?!

Неужели я сидеть буду и ждать, пока меня вежливо покормят и медленно сведут с ума в этой золотой клетке? Не для того я всю жизнь выбиралась из неприятностей, чтобы сейчас опустить руки.

Я начинаю осматривать комнату. Быстро. Вижу балкон. Толстые, тяжёлые шторы — отличные канаты, если их разорвать и связать. В углу — сундук с каким-то хламом, старыми подсвечниками, медной утварью. И… верёвка. Настоящая, крепкая. А под ней, под грудой дров — ржавый, но вполне сносный крюк.

Сердце начинает стучать уже по-другому. Как перед прыжком. Перед началом чего-то большого.

Я вяжу узел. Проверяю, вроде довольно крепко. Закрепляю крюк в раме окна, перетягиваю верёвку узлом. Глубокий вдох.

А тут высоко, надо же. не сказала бы, что очень страшно, но… Наверное, у этого тела есть какие-то свои страхи.

Камни скользкие, руки потеют. Но я иду. Я не думаю — я делаю. Я не жертва. Никогда не была.

Я почти на середине, до земли не так уж и много осталось, уже почти чувствую вкус свободы, как холодный воздух на губах. И вдруг — голос за спиной:

— Стоять!

Я оборачиваюсь — и вижу, как он карабкается за мной. Неуклюже, но быстро. Лапы цепляются за кладку, дыхание тяжёлое, как у раненого зверя. Хотя он и есть зверь, да? Вообще непонятны мне, лохматый, почти пугающий, но еще и нелепый.

И тут — всё происходит мгновенно.

Он поскальзывается. Взмах лап, рёв и его тело падает в пустоту.

Я не думаю, просто бросаю верёвку, петля летит и — чудо — обвивается вокруг его лодыжки. Натягивается.

Он резко дёргается — и зависает в воздухе вниз головой. Болтается. Ха, так тебе и надо, маньяк!

Я стою на карнизе, дышу тяжело. Руки горят от напряжения, болят плечи и запястья. Он пыхтит внизу, крутится, фыркает.

Я смотрю на него, долго и внимательно, но он никак не может выпутаться.

— Ну, блин… зачем спасала? – выдыхаю раздосадованно.

Он ничего не отвечает, конечно, только смотрит на меня снизу вверх — взгляд перекошенный между шоком и… благодарностью?

Я усаживаюсь на карниз, позволяя себе пару секунд отдыха. Волосы прилипли ко лбу, ладони в ссадинах. Адреналин уходит — и на его место приходит усталость. И странное, почти абсурдное чувство: я не злюсь.

— Всё могло быть по-другому, — бормочу. — Ты бы радостно разбился в лепешку. А я бы просто была дома, в ванне, с сериалом и вином. А теперь вот — верёвки, пот, гравитация, и ты болтаешься, как гигантская волосатая люстра.

Он стонет, слабо машет лапами. Может головой ударился, потому такой вялый? Вроде был самоуверенный… Я поднимаю глаза к небу.

— Ладно. Придется тащить тебя обратно. Помощи ждать неоткуда, да и я не в первый раз кого-то вытаскиваю из неприятностей.

Тяжело вздыхаю и принимаюсь за дело. Я чувствую — это только начало. Что-то в этом замке изменится. Или я его просто разнесу к чертям.

Глава 4.

С трудом, с пыхтением, с проклятиями как минимум на трёх языках я втаскиваю его обратно. Он тяжеленный, как мешок кирпичей, только ворчит и подёргивается.

Верёвка стирает мне ладони, пальцы гудят от боли, но я упёртая — если уж спасла, то доведу дело до конца. Почему только он мне не помогает? Головой что ли ударился?

Когда Чудовище наконец оказывается на безопасной площадке, валится на каменные плиты, тяжело дышит, не глядя на меня и молчит.

Тишина странная. Не враждебная, но и не уютная. Просто пауза. Как в момент, когда всё только-только меняется — но ты ещё не знаешь, в какую сторону.

Я сажусь рядом, откидываю волосы назад, смотрю на него.

— Мог бы и помочь, – фыркаю я. – Надеюсь, ты хоть спасибо умеешь говорить?

Он медленно поворачивает голову.

— Спасибо, — хрипло отвечает. — Зачем ты меня вытащила?

Что, не хотел? Потому и не помогал? Надеялся, что я его всё-таки брошу? Депрессивное какое Чудовище.

Зачем и правда я его вытаскивала? Наверное, потому что меня как раз не вытащили. Потому, что Вадик решил меня убить, вместо того, чтобы помочь. А я не такая.

В ответ я, конечно, ничего этого не говорю. Пожимаю плечами.

— Сама не поняла. Рефлексы, наверное. Не хочу никого убивать. Просто смотреть, это же не лучше, чем самой...

Он хмурится. Потом тихо говорит:

— Я не хотел причинить тебе вред. Просто... всё рушится.

В этих скупых словах мне видится искренность. Если это Чудовище из Диснеевского мультика, то его жизнь и правда рушится. У меня не было детей, так что в подробностях я ничего не знаю, но вроде Бэлль должна была влюбиться в Чудовище, сказать ему об этом, тогда проклятье будет снято. И что, раз я Бэлль, мне теперь надо влюбиться в этого чудика?

Одна только проблема – я не Бэлль. Я Бэлла Марковна Яффе, по мужу Яхновская, бизнес-леди, альпинистка, мне не не восемнадцать, а сорок пять, я циничная милфа, а не романтичная девушка, которая о любви знает только из книжек. Тут у нас явно возникнут проблемы.

– А зачем я тебе вообще нужна? – задаю самый просто и самый сложный вопрос одновременно.

Сейчас он скажет, что надо бы снять проклятье и мы как-нибудь договоримся, да?

Но Чудовище больше не отвечает, только упорно не смотрит меня и молчит. Тяжело вздыхаю. Что я вообще понимаю о том, что происходит? Ровным счетом ничего. Я в коме? В сказке? Насколько реально то, что сейчас происходит?

Рядом со мной сидит депрессивное Чудовище. Это вообще он или оно? Я в платье, после побега из запертой комнаты…

Ладно. На самом деле, мне несколько раз попадались истории о том, как люди рассказывали, что в коме им надо было выполнить какую-то задачу, идти к свету и всё такое. Может, тут где-то зашифрована моя задача? И я не разбилась, просто лежу в больнице и…

– Эй, Чудовище, а нормальное имя у тебя есть? – вдруг спрашиваю я.

– Раньше меня звали Адам, – отвечает он тихо.

Что ж, точно мужчина.

– А я, видимо, Бэлль, – пожимаю плечами я. – Давай-ка, Адам, вернемся в замок и решим что делать дальше.

Мы возвращаемся в комнату. Я захожу первой, но теперь это не тюрьма. Это просто пространство. Из окна дует ветер, шторы распахнуты, и на полу остаётся пыльная дорожка от моих старомодных сапожек. Я чувствую себя по-другому. Увереннее. Он идёт следом и молчит. Уже не командует. И я это замечаю.

— Слушай, — говорю я, разворачиваясь, — если уж я тут, давай установим правила.

Он приподнимает бровь. Или что у него там над глазами.

— Первое: больше никаких запираний. Второе: я не служанка, не жертва и не "девица в беде". Третье — с этого момента, если хочешь поговорить — говорим. Без рычания и загадок.

Он долго смотрит на меня. Потом медленно кивает.

— Хорошо.

Он мнется еще немного, а потом выходит за дверь. Я жду, что сейчас опять повернется замок, но нет. Дверь остается открытой.

Комната огромная, почти как зал, но вместо торжественности — глухая тишина и слой времени на каждом предмете. Высокие потолки теряются во мраке, где-то под куполом шевелятся паутина и тени. Стены обтянуты потускневшим, некогда роскошным бархатом, теперь выцветшим до тускло-бордового, с редкими прорехами, будто кто-то когда-то пытался вырваться даже отсюда.

В центре — кровать с балдахином. Она — как трон среди руин. Огромная, с резными колоннами из тёмного дерева, обвитыми высохшими виноградными лозами и тонкой паутиной. Навес из густой ткани, когда-то жемчужно-золотой, теперь припал серым пеплом пыли. Тяжёлые шторы спускаются до пола, задевая пол досками, на которых скрипит каждый шаг.

Запах в комнате особенный: смесь времени, пыли, старых духов, воска и бархата. Ни зловония, ни гнили — просто... заброшенность. Это место будто ждёт кого-то. Или давно перестало ждать, но не успело умереть.

Я думаю о том, чтобы поспать, потому что после стресса усталость тут же укрывает всё тело. Ноют руки, болит шея, хочется сбросить одежду, принять душ и упасть в постель.

Но постель явно пыльная. Есть ли тут душ и, что еще интереснее, туалет – большой вопрос. И тут надо убраться! Очень срочно, если я хочу отдохнуть. Благо, окно уже открыто, проветривание – хорошая штука. Где бы только найти швабру, воду и чистое постельное белье… А еще хорошо бы выбить подушки и…

Мысли тормозят на полуслове, когда я вдруг замечаю на стене нечто большое, затянутое тканью.

Картина? А может, все-таки, зеркало? Это было бы очень кстати!

Я быстро подхожу и трясущимися руками стягиваю плотную пыльную ткань. И, бинго, это всё-таки зеркало. По ту сторону стекла я вижу молодую красивую девушку с длинными каштановыми волосами, которая смотрит на меня в замешательстве. Да, моему каре до этих локонов как до Луны...

Что ж. Привет, Бэлль.

******************

Дорогие девочки!

Еще одна книга нашего литмоба

Глава 5.

Глава 5.

Бэлль в отражении застывает так же, как и я. Ну да, вообще теперь я и есть Бэлль, так что и отражение это моё, и волосы эти, и глаза, и непривычное платье. Я в сказке и я должна расколдовать замок. Наверное.

Это же её цель, да?

А замок ведь не обязательно заколдован, если честно. Он, может быть, просто заброшен, не ухожен. Очень неухожен. Грязища вокруг, другими словами.

Мне внезапно становится невыносимо в этом хаосе и это поначалу вызывает удивление. Никогда не замечала за собой такой уж супер-тяги в чистоте, мытью полов или окон. Да, чистоту так или иначе поддерживала, но чаще предпочитала платить за неё других людям. А тут прямо-таки тяга к уборке и это после того, как я умерла и попала в другой мир. Но потом я убеждаю себя, что в этом нет ничего странного. Просто… я хочу чувствовать, что могу хоть на что-то повлиять. Даже если это всего лишь грязная комната. Вот с этой комнаты, кстати, мы и начнем.

Я открываю дверь и пробираюсь по коридорам. Долго и нудно. Замок больше похож на лабиринт: повороты, арки, лестницы. Но внизу, в одном из закутков, нахожу, наконец, кладовку, а в ней и ведро, и пару потрепанных тряпок, и швабру с кривоватой ручкой, и странный комок, похожий на старую, потрепанную метёлку для пыли.

С ведром в руках и решимостью, граничащей с безумием, я кое-как, поплутав, возвращаюсь в спальню. Наполняю ведро водой из кувшина, что стоит у камина, смачиваю тряпку, опускаюсь на колени и начинаю оттирать пол. Пыль взмывает в воздух тучами, я кашляю, глаза щиплет, но от этого только упрямее работаю.

Я втираю жизнь в это место сантиметр за сантиметром. Как будто возвращаю себе голос. Сначала ничего не происходит. Только моё дыхание, скрипы тряпки, редкие капли, падающие на пол. Но потом я слышу лёгкий, цокающий звук за спиной.

Обернувшись, замираю.

Метёлка для пыли. Та самая старая, кособокая. Она держится вертикально, как будто у неё есть спина, и маленькими шажками ковыляет к письменному столу. Потом вдруг — вжух! — начинает смахивать пыль с поверхности быстрой, чёткой дугой.

Я только и могу, что моргать от неожиданности. Да, помню, это Красавица и Чудовище, тут вообще много всякого странного, живая мебель и волшебство. Но знать и видеть живьем - вообще разные вещи.

— Эмм… привет?

Метёлка замирает, будто прислушивается. Потом — снова вжик, вжик — смахивает пыль с зеркала, но ничего не отвечает.

— Я... благодарна за помощь, — говорю, по-прежнему не веря глазам. — Ты всегда так помогаешь или сделала для меня исключение?

Метёлка делает резкое движение вверх, будто кивает. И продолжает работать, методично, с маленькими быстрыми шагами. Со стороны это должно выглядеть нелепо. Но в моменте это почти трогательно.

Я улыбаюсь. Чуть-чуть. Окей, первый контакт налажен, у меня есть метелка-помощница. Всё не так уж плохо. Только какого фига я мою полы руками? Почему мне кажется, что это нормально и удобно? Но эти мысли скоро отступают, будто и небыло.

Через час спальня уже дышит. Свет струится через окно, и на полу виднеются живые доски, а не просто слой пепельного прошлого. Я и метёлка — отличная команда. Я мою пол, она взбирается на полки, смахивает с люстры, чистит ножки кровати и даже развлекает меня, кувыркаясь в воздухе, когда пробегает мимо.

Когда мы заканчиваем, я сажусь на край кровати, смахивая с лица мокрые пряди. Метёлка подскакивает к ведру и деловито опирается на его край, будто заглядывает внутрь, проверяет результат.

— Спасибо, — тихо говорю.

Она останавливается, наклоняется, словно кланяется.

– Пожалуйста, – шепчет она, а потом быстро вылетает за дверь

Надо же, то есть она и говорить может? Или вдруг смогла? Непонятно.

Я выхожу из спальни, всё ещё пахнущей мыльной водой и старым деревом, вслед за метелкой и, собираясь повернуть за угол, слышу странный детский голос.

— Осторожнее! Там ступенька!

Я вздрагиваю и ищу источник звука, когда вдруг глаза находят странное. На нижней ступеньке сидит чашка.

Да, самая настоящая чашка. Керамическая, с отбитым краешком и смешными глазами. Она дёргает своей ручкой, как будто рукой машет. Кажется, что-то было такое в мультфильме, но я никак не могу вспомнить детали…

— Это ты разговариваешь? — переспрашиваю я, хотя и так уже знаю ответ.

— Конечно! — радостно отвечает чашка. — Я Чип! Ну, потому что… — он поворачивается, показывая трещинку сбоку, — …ну, ты поняла. Это давно было. Я с этим живу.

Я не могу не улыбнуться. Мир рушится, скала, кома, заклятия, Чудовище, побег из окна — а я разговариваю с фарфоровой посудой. И, что пугает больше всего, это кажется уже почти нормальным.

— А ты кто? — спрашивает Чип, прыгая вниз и катясь рядом со мной.

— Бэлль. Я здесь… ну, временно. Надеюсь, – пожимаю плечами.

— Эх. Ну… А пока ты тут, мы же можем дружить? Ну… Временно.

Я хмыкаю и киваю, и чашечка подпрыгивает в воздухе. А потом лукаво подмигивает.

– Пойдем, что покажу! – восклицает Чип и подпрыгивает опять. Выглядит это опасно, но, видимо, он так привык.

Он ведёт меня куда-то — катится по ковру, подпрыгивая на неровностях. Коридор переходит в более светлый холл, двери высокие, дубовые, и тут он замирает.

— Вот, — шепчет. — Только не пугайся, она громкая.

— Кто «она»?

— Лоренция. Гардероб.

Я даже не успеваю ничего спросить, как створки шкафа распахиваются с грохотом, и голос — оперный, почти театральный — раздаётся откуда-то из глубины:

— Оооо! Прелесть моя! Новая! Живая! С руками! С глазами! Заходи, заходи, душа моя, я вся дрожу от предвкушения!

Передо мной — огромный шкаф, резной, с фигурками по краям, и слегка перекоштой дверцей. Внутри — ряды платьев, корсетов, плащей, и всё это слегка шевелится, как будто дышит. Из шкафа выглядывает — да, именно выглядывает — улыбающееся лицо, вырезанное в древесине.

— Я Лоренция, милая. Главная по стилю, по драме и по утешению. Давай-ка снимем это ужасное! Что за платье? Так грустное! Но, Бог мой, как в этом можно грустить достойно? Грустить нужно в шикарных туалетах!

Глава 6.

Конечно, после встречи с Чипом и Лоренцией замок начинает ощущаться уже не как ловушка, а как странный, оживший театр. Каждая комната это сцена, каждый предмет – самый настоящий актёр. Я иду по коридорам медленно, стараясь не наступать на старые, потрескавшиеся плитки, сама не знаю почему.

— Хочешь посмотреть столовую? — спрашивает Чип, скача рядом со мной. — Она интересная.

Я, конечно, киваю и вскоре понимаю, что интересная – это мягко сказано. Двери в столовую высокие, с бронзовыми ручками в виде грифонов. Я толкаю одну – она с трудом поддаётся, издавая такой протяжный стон, что мне чудится, что ей в самом деле больно от того, что её трогают.

Внутри полумрак, пахнет чем-то сдобным и копчёным. Столы накрыты белыми скатертями, хоть при ближайшем рассмотрении я замечаю пыль. Канделябры потемнели, вино в бутылках запечатано и покрыто пылью, запустение видно невооруженным глазом.

Я прохожу внутрь и вдруг слышу:

— Ах! Госпожа в столовой! Надо навести настроение!

Голос лёгкий, как пузырь шампанского, с едва уловимым французским акцентом. Такой чудесный, легкий акцент, надо же.

Из-за вазы с фруктами выпрыгивает подсвечник. Высокий, изящный, с загнутыми рожками, на которых горят настоящие огоньки. Он делает реверанс, покачиваясь на ножке-подставке, и озаряет комнату мягким золотистым светом.

— Enchanté! — говорит он, кланяясь. — Я Люмьер, к вашим услугам! Свет — моё призвание, обаяние — моё оружие. Добро пожаловать в сердце замка, мадам. О, врочем, нет! Мадемуазель! Я ведь прав?

Я смеюсь. Он и правда очарователен.

— Правы. Но, Люмьер, вы горите, — говорю я, посмеиваясь.
— Всегда, когда дама в комнате, — подмигивает Люмьер. — Ну а кто же ещё придаст вечеру нужный блеск?

— Люмьер! — строго окликает кто-то сбоку. — Что вы опять устраиваете за балаган?

Из-за сервировочного стола выходит нечто строгое, круглое и стук-стук — абсолютно недовольное. Это часы. Высокие, с тяжелым маятником, шестеренками под крышкой-животом, усами и потрясающе надменным выражением деревянного лица.

— Прошу прощения, — говорит он, кланяясь чуть скованно и как-то нехотя. — Я Когсворт. Мажордом. По совместительству — часы. Прошу соблюдать в этом зале порядок, приличие и… хм… дисциплину.

— Он просто боится опоздать к ужину, — усмехается Люмьер. — А ужин мы готовим особенный! Ах, мадам, вы даже не представляете, чего мы лишились за все эти годы — разговоров, гостей, пиршеств…

— Простите, — говорю я, стараясь не перебивать, но голос звучит мягко. — Вы все… вы же не всегда были такими?

Люмьер и Когсворт переглядываются. Пламя на подсвечнике чуть приглушается. Когсворт тяжело вздыхает, маятник качается медленнее.

— Нет, конечно, нет, — говорит Люмьер. — Когда-то мы были людьми. И замок был живым. Ну, то есть… Вы понимаете. А потом всё изменилось.

— Это из-за Чудовища?

— Мсье, — поправляет Когсворт строго, — Его Высочество.

Люмьер мягко кивает.

— На нас всех было наложено… проклятие. Прекрасное снаружи стало ужасным внутри, а душа замка — вот она теперь, в каждом из нас. Мы… застряли. Ждём чего-то. Чуда, развязки, любви, возможно. Честно говоря, уже чего угодно.

— И вы, мадемуазель, — добавляет Когсворт, — появились неожиданно. Сначала мы думали — новое проклятье. Или беда. Но, может, вы — наш новый шанс?

Я молчу, задумываюсь. Да, вот и подтверждение тому, о чем я думала. Мебель и посуда – люди, которых заколдовали. Я в сказе. И, насколько я помню, чтобы проклятье снять Красавица должна была влюбиться в Чудовище. Еще и взаимно. Хм.

Люмьер замечает мое замешательство и улыбается, слегка склонив огонёк.

— Не думайте слишком много, ma chère. Сейчас – ужин. После ужина всё покажется яснее.

И правда. Спустя полчаса я сижу одна за длинным столом, едва касаясь вилкой аккуратных порций: свежая, хоть и немного суховатая булочка, сыр, нарезанный аккуратными ломтиками, паштет, горячая каша с ломтями мяса и фрукты. Откуда всё это взялось в замке, где каждый угол пылью дышит, — загадка. Но еда настоящая. Тёплая. Сытная. Удивительно вкусная.

Люмьер, с торжественной важностью, «обслуживает» меня: бегает туда-сюда, подпевает себе под нос, норовит разлить вино в бокал, хотя я уже дважды отказалась. В третий раз уже не откажусь.

Он старается. Честно. Но в какой-то момент у него загорается оба фитиля сразу, и поднос с десертом подрумянивается прямо в полёте.

— Lumière! — Когсворт, премило картавя, чуть ли не подпрыгивает на своих деревянных ножках, восклицая на очень-очень французском. — Это не ресторан с открытым огнем! Угомонись! Ты вот-вот подожжешь занавески!

— Ах, mon ami, немного жара в сердце и у комнаты появится душа! — отвечает Люмьер с театральным поклоном.

— Душа у неё есть, еще одна ей не нужна! Ей нужна безопасность и порядок! — фыркает Когсворт.

Я отставляю вилку и незаметно улыбаюсь. Где-то под столом хихикает Чип.

— Они всегда такие? — шепчу.

— О, да, — кивает он. — Но они всё равно друзья. Просто любят притворяться, что терпеть друг друга не могут. Особенно когда Когсворт начинает читать расписание.

— Кто тут говорит о расписании?! — немедленно встревает Когсворт. — Расписание – это основа цивилизации!

Люмьер закатывает глаза:

— Послушай его, и в следующую секунду ты будешь ужинать в пять утра, зато по плану.

Я тихонько хихикаю, рассматривая их. Но в глубине души всё равно остаётся странная тяжесть. Я смотрю по сторонам – на тёмные панели стен, на тяжёлые гардины, покрытые пылью, на потускневшие картины. Замок угасает. Не просто под чарами. Он обижен. Заброшен. Оставлен. Тягостное чувство опять заставляет меня задуматься об уборке. И эта идея кажеся мне немного чужеродной, но все еще нормально. Уборка - это хорошо, так ведь?

Когда я доедаю яблоко и встаю, Люмьер тут же подскакивает:

— Прогулка после ужина? Или может… мини-экскурсия? Вина на башне?