Попала в Средневековье, в мир маркиза де Сада

Глава 1.

Я сходила с ума. Определенно точно я бы уже съехала с катушек, если бы не рисунки на стене. Их оставили бывшие узницы самой ужасной тюрьмы на свете. Тюрьмы, где готовили шпионов для слежки за королями и их свитой. “Они” следили за великими зодчими и учеными, координировали строительство пирамид, дворцов, будущих чудес света. Вы думаете, что такие умы как Архимед или Аристотель сами до всего додумались? Ха, как бы не так!

Но, как и у матери Терезы, у матери-корпорации были слишком длинные руки и жестокие законы, поэтому несколько жизней заключенных не имели никакого значения. Они покупали у государственной тюрьмы подходящих кандидатур и перемещали их сознания в тела людей, живших в то время, которое им требовалось.

То, что неподготовленные узники из двадцать первого века часто не справлялись и погибали в чуждом для них мире, никого ровным счетом не интересовало.

Под такую программу попала и я. Несколько дней я сидела в заключении и молилась о своей душе, понимая, что скоро окажусь в каком-нибудь темном средневековье, где меня посадят на кол или раздавят повозками телеги.

Ха-ха, какой бесславный конец.

В своем мире я всегда была неудачницей, но здесь хотя бы я знала, как добыть кусок хлеба. А там что? Этому не учат. Лохински - профессор со смешной фамилией и седыми буклями - сказал, что они не зря выбрали меня , мол, у меня больше навыков выживания среди бродяг, чем у подготовленного шпиона, состоящего на службе. Ведь те вскормлены и выхолены в домашних условиях, а в чуждом мире просто не смогут выжить - ведь с собой в чужое тело нельзя взять ни золота, ни инструментов. Лишь то, что в голове. А там у меня была пустота - я с безнадежностью смотрела на рисунки тех, кто томился в тюремной лаборатории до меня и рисовал острием вилки круги с точками.

Острые предметы здесь воспрещались - видимо, случались попытки обороны, а может и чего похуже - например, желания почикать себя этой вилочкой. Лично я бы сейчас предпочла именно это, чем оказаться черт знает где.

Микрофон захрипел.

– Зинаида! Время пришло, – это был профессор Лохински. – Готовься. Сейчас благоприятное время, чтобы переместиться в новое тело. Наши точнометры настроены и готовы к передаче информации.

Я вскочила и бросилась на прутья решетки.

– Лохински, мать твою! Ты обещал, что проинструктируешь, куда меня сунут и дашь пару полезных советов!

Манерами речи я не особо обладала, да и тюряжная жизнь, перемежающаяся с бродяжничеством не способствовала чистоте лексикона, поэтому тут же на Лохински обрушился поток грязных ругательств с моей стороны.

– Зинаида, а ну прекрати бушевать! Сейчас вколю тебе галоперидол, и очнешься ты в новом теле сама не своя, а там нужно будет ориентироваться быстро. Обещал – расскажу.

– Дай хоть сигаретку выкурить перед казнью, – взмолилась я, но ответа не последовало.

Замок на решетке открылся, и я увидела в неверном свете желтой лампы две тюремные формы – охранники были настолько громадные, что их головы терялись где-то в темноте наверху, а я лишь видела широкие плечи и натруженные руки, которым бесполезно было сопротивляться.

Они молча подхватили меня и поволокли. Я попыталась сопротивляться, но тут же почувствовала боль – один из охранников слишком сильно сжал мою руку чуть выше локтя.

– Отпусти, гад. Больно же! Да и синяк будет!

– Потерпишь, скоро все равно костюмчик поменяешь, – заржал он, и второй ему поддакнул. Я случайно увидела свое отражение в холодном металле одной из запертых камер: тощая, лысая, изможденная от недостатка еды и солнечного света, старуха. От этого мне еще больше хотелось завыть. Ну какая из меня шпионка за секретами - меня сразу в канаву закинут. Нет ни единого шанса. Ну почему именно я?

Я поняла. Сопротивляться бессмысленно. Расслабившись, я обмякла в их руках, мои носки еле дотрагивались до дощатого пола, голова свесилась, а они продолжали волочь меня как куклу.

Наконец они втолкнули меня в тесную комнатушку с большим страшным стулом и закрыли дверь. Профессор Лохински мгновенно вколол мне лекарство, от которого я почувствовала себя сонно и лениво.

– Садись, – профессор был мягок и доброжелателен. Он пристегнул к моей лысой голове обруч, приговаривая. – Извини, Зинаида. Я знаю, что ты чувствуешь, но нам запрещено раскрывать детали операции до последнего момента в целях секретности. Поэтому у нас есть пару минут до того, как тебя перекинет в восемнадцатый век Франции.

– Франция? – изумилась я. – Вы в своем уме? Я ничего о ней не знаю. Ничего-шеньки. Я в школе букварь скурила, а на уроках истории изучала основы макияжа.

– Не волнуйся, – профессор продолжал пристегивать меня и присоединять какие-то проводки. – Язык ты будешь понимать как свой. Кроме того, мы пока сами мало что знаем. То, что написано в исторических книгах – блеф. Ну, например, ты могла себе представить, что в тот век официально разрешено было колдовство?

– Колдовство? – сонно переспросила я. – То есть там будут ведьмы?

Лохински покачал головой.

– Это нам предстоит узнать. Помни о своем задании: тебе нужно найти главного смутьяна. Того, кто восстанет против короля Людовика. Известно лишь то, что он из приближенных к королевской знати и, скорее всего, один из братьев де Сад.

– Подождите…

– У нас мало времени. Просто слушай, - голос Лохински вдруг стал отдаляться. – Ты должна найти этих братьев и втесаться в доверие, получить доказательства. Революция, которая произойдет, поменяет весь ход истории - вплоть до уничтожения религии. Церковь - вот та структура, с помощью которой мы все контролируем. Когда ты выйдешь на связь, я расскажу тебе, как найти доверенных лиц. Они тебе помогут.

– А Тамара тоже там?

Теперь я видела лишь темноту, словно лежала с закрытыми глазами, хотя они точно были открыты.

– Возможно, если не нарвалась на неприятности, но она утеряла свой амулет. Держи свой при себе. Это единственное устройство, с помощью которого ты сможешь вернуться и держать со мной связь. И помни о задании – постарайся выжить и найти человека, который недоволен властью в стране. Он точно там будет….

Глава 2.

– Эй, мисс, вы Люку Бурого знаете? – мрачный детина склонился надо мной, и я почувствовала страшную вонь пота и грязи, сдобно приправленную медным запахом крови - возможно, не его.

Медленно я убрала ладони и взглянула на него. Он нависал прямо надо мной, словно грозовая туча, и разглядывал декольте. В каком-то безумном порыве я постаралась запахнуться поплотнее, на что он заржал:

– Не стесняйтесь. Чего я там не видел! – и тут же добавил, - а пойдемте со мной, госпиталь Святого Мартина даст вам чашку горячего супу и краюху хлеба. Вы совсем видимо изголодались, они перед казнью никогда не кормят.

Мужик поднял топор прямо надо мной и я подумала, что сейчас он отрубит мне ногу, однако, ломик пришелся аккурат по металлической цепи. Та, взвизгнув и изрыгнув сноп искр, рассыпалась на несколько звеньев. На ноге все еще оставался металлический остов, но я могла с ним перемещаться, во всяком случае, мне не нужно сейчас умирать, а это уже хорошо!

Я повернулась к детине и в сердцах крикнула:

– Спасибо тебе от души!

Он кивнул и бросил:

– Давайте я помогу, мисс. Здесь вам не место!

Он подхватил меня за талию и помог спуститься с помоста, оттолкнув дерущуюся парочку, одним из которых был знатный господин в цветастом котелке. Это был тот самый мужчина, который пять минут назад стоял в толпе и собирался развлечься моей казнью. Мужик, с которым он дрался, ловко нанес ему по голове удар ломиком и месье упал. Я же отвернулась, не желая видеть подробности, лишь прошептав: “Боже, в какую мясорубку ты отправил меня, Лохински?!”

– В первый раз попадаете на побоище? – усмехнулся мятежник, услышав мой бубнеж.

– Да, – честно призналась я. – Я вообще не желала этого всего видеть.

– Такая жизнь. Сегодня ты живешь, а завтра умираешь, – философски произнес он.

До арки оставалось несколько шагов, мы нырнули внутрь и очутились в узкой улочке между двух высоких беленых заборов. Тут и там были раскиданы корзины с фруктами - торговцы в спешке убегали. Кое-где полусидя или лежа валялись раненые и убитые. Слышались стоны.

– Давайте-ка уберемся отсюда быстрее, – сказал детина. – скоро здесь будет куча гвардейцев. Они никого не пощадят. А Люка Бурый поможет спрятаться.

Последние слова детина пробулькал, и я в удивлении оглянулась на него – как вдруг стрела прошелестела прямо возле кончика моего носа и ушла в стену, отрикошетив от нее. Детина широко раскрыл глаза и успел прошептать умирающим голосом: “Беги”, как еще одна острая палка вонзилась ему в спину и он упал, похожий на дикообраза - в спине у него уже торчало две стрелы.

Я оглянулась, посмотрев наверх. Тот самый зеленоглазый демон! Он стоял на верхушке и целился прямо в меня. Его лицо было измазано сажей, а на щеке виднелась кровь, но глаза также блистали зеленым огнем. Когда я отбывала наказание в тюрьме, то Томка учила меня всяким интересным приемам - например, нападению, обороне, а еще она научила меня как быстро ориентироваться в драке. И сейчас я просто готова была целовать ей ноги, ведь не успела эта зараза выпустить в меня стрелу, как я скоординировалась, словно заправский ниндзя, и перекатилась в сторону. Стрела попала в брусчатку, вновь отрекошетив в мою сторону.

– Ты что делаешь, идиот? – со страхом завопила я. – Я тебя прирежу, гад!

Однако, напыщенный индюк улыбнулся и вновь достал стрелу, вложил ее в тетиву. Видимо, с луком он умел обращаться не так хорошо, как с мечом, потому что у меня была секунда, чтобы доскакать до круглого поворота и укрыться за ним. Напоследок я показала ему средний палец.

– На, вот! Держи, на! Как тебе такое? – впрочем наслаждалась я своей победой не слишком долго. Мерзавец выпустил стрелу и она вновь прошелестела мимо меня, на этот раз задев палец. Я тут же прижала его к себе и скривилась от боли.

– Что, куропатка, получила? – закричал он победно, увидев нанесенный мне урон. – Беги, беги. От меня не убежишь.

Мне хотелось сказать ему многое, но время поджимало. Мой спаситель говорил, что скоро сюда прибудут гвардейцы и мне следовало бежать. Бросив гневный взгляд на черноволосого, я шмыгнула в небольшие заросли. И вовремя - тут же со всех сторон послышался топот копыт - на место сражения прибывала королевская кавалерия.

Прошло, наверное, часа два, или три, пока все успокоилось, а главное мое сердце перестало стучать как сумасшедшее. После того, как я вбежала в заросли, минут пятнадцать я продиралась через них, будучи уверенной, что зеленоглазый демон гонится за мной по пятам, чтобы убить. Я бы неслась и дальше, если бы не дерзкий пенек, который скрывался под листвой. Через него-то я и перелетела словно птица, плюхнулась на землю, больно при этом ударившись ребром.

Прошло несколько минут, прежде чем я решилась на глубокий вдох и перешла из скрюченного положения в относительно прямое. Я доползла до ближайшего дерева и оперлась на него спиной. Надо мной проплывали голубовато-серые облака мира, о котором я ничего не знала. В какой-то момент я почувствовала себя самым одиноким человеком на земле и заплакала.

Пришло понимание, что я оказалась в такой ситуации только благодаря моему образу жизни, и сейчас мне не поможет никто. В принципе у меня был выбор – можно было пойти утопиться в ближайшей реке, которая журчала совсем недалеко от меня, или же попробовать выбраться в люди и найти этого Люку Бурого в госпитале Святого Мартина.

Всхлипнув, я утерла здоровой ладонью лицо и двинулась к реке. Ребро все еще побаливало, но палец почти перестал кровоточить, в основном, потому, что я плотно его обмотала куском платья. Впрочем, все это ушло на дальний план, когда я подошла ближе к воде и стала перед ней на четвереньки, чтобы дотянуться до кромки. Несмотря на грязное лицо, в некоторых местах обмазанное собственной кровью из пальца. Несмотря на спутанные нечесаные грязные волосы. Несмотря ни на что. На меня смотрела дивной красоты девушка. Это была вовсе не тощая пигалица - тюремная зэчка, а миловидная барышня с чуть впалыми от недоедания щеками, но все-таки достаточно круглыми чертами лица, наливными губами и голубыми огромными глазами, обрамленными в каскад черных ресниц.

Глава 3.

Сразу у входа в харчевню, под большим берестяным навесом, располагалась жаровня, посередине которой славно крутился уже подрумяненный кабан. При виде этого лакомства я сглотнула слюни, представив как вгрызаюсь в сочный кусок мяса, а уж мясо я ела очень давно - в тюрьме нам давали какую-то крупяную баланду с запахом консервов.

Возле кабана крутился, судя по всему, хозяин харчевни - он поливал мясо пивом и периодически ворошил горячие камни. Сама харчевня внутри была уставлена парой десятков грубых, наспех сколоченных столов и скамеек, полных люда в серых, коричневых рубахах, зачастую покрытых пятнами. Видимо, простолюдины любили приходить сюда сразу после тяжелого дня.

Часть столов стояло на улице. Чуть дальше паслись несколько коней, щипавших траву у изгороди. Бородатые мужики громко беседовали, обсуждая последние новости: волнения в городах, Людовика, урожай и бог весть еще что. Среди них изредка попадались и женщины, судя по поведению, не самых моральных принципов. Одеты они были в бархатные темно-красные платья с синими подвязанными нагрудниками, а ноги украшали деревянные симпатичные башмачки. У некоторых на голову был водружен чепец, другие предпочитали вовсе не покрывать волосы, засунув за ухо какой-нибудь красивый живой цветок. Они подсаживались к мужчинам, чуть приобнимая за шею, и те угощали их пивом и кашей.

Я чертыхнулась про себя - становиться женщиной легкого поведения мне хотелось меньше всего, поэтому мне нужен был план. Однако, до плана никакого додуматься мне не удалось, как сзади послышался голос:

– Ты, наверное, проголодалась? – от резкого тона я вздрогнула и обернулась. Там стоял тот самый малоприятный мужичок, который угощал меня бурдюком с водой. Его маленькие глазки бегали по сторонам, словно он задумал что-то своровать. Надеюсь, не меня!

– Опять ты! – досадно прошипела я. – Еще не хватало мне ссориться с твоей женушкой. Кстати, где она?

Но женушки не было – видимо, в злачные места приличным женщинам путь был закрыт. Он еще раз воровато оглянулся, и я поняла, в каком незавидном положении я оказалась – с этой стороны харчевни подступал темный лес, внутри было полно людей, но под горячительными напитками они так громко болтали, что услышать меня было бы тяжело. Конечно, я могу крикнуть, но что это изменит? Вероятно, насилие здесь в рамках нормы.

– Пойдем со мной в лесок, красота, а? За водичку-то нужно отблагодарить, – натужно зашептал мужичок, – я же знаю, ты по этим делам. Беглая куртизанка, небось? Да? В наших-то краях такие красавицы не водятся, видимо, со знатью водилась, а потом натворила дел. Я прав?

Все это время, пока простолюдин изрыгал мерзкие слова из своего рта, он постепенно подходил ко мне, выставив одну лапищу в сторону, а второй трогал свою подвязку на штанах.

– Я закричу, – голос был слишком спокоен и ровен, но я знала, что это от страха. Прав был Лохински, когда предупреждал, что здесь придется держать ухо востро. Я начала оглядываться в поисках предмета, которым можно было бы себя защитить, но, как назло, ни одного камешка не валялось рядом.

– Кричи, – он хмыкнул, – только закон на моей стороне. Может и не только я присоединюсь к пиршеству, а? Как думаешь?

Я почти ощущала его горячее мерзкое дыхание. Он подходил все ближе и ближе, а лапа его нацелилась на мою полуоткрытую грудь. И тут я решилась - действовать нужно было быстро. Изо всех сил я двинула его в пах, да так, что он изогнулся с ревом раненого вола.

– Сволочь! – зашипел насильник и кинулся на меня. Мне удалось увернуться и он упал, скрючившись, на траву. Теперь я оказалась в западне: с одной стороны стоял дощатый забор, с другой - харчевня. Выбора у меня не оставалось. Пока он пытался встать, я подтянулась на руках и забралась на широкий камень, с которого легко дотянулась до окна. Мне повезло, что в этом веке не придумали никаких решеток и окон, поэтому я легко протиснулась через узкое отверстие, служащее окном, и очутилась внутри.

Гомон мгновенно замер и все уставились на меня. Сразу под окном с внутренней стороны стоял длинный стол, за которым сидели пятеро мужчин, одетых в зеленые и красные камзолы, расшитые золотом. От страха я чуть не споткнулась, но тут же приподняла свое рваное платье, обнажив натертые ноги, и элегантно прошлась вдоль гряды тарелок и чашек в конец стола, стараясь не грохнуться на земляной пол

.– Разрешите? - раздался вдруг голос слева. Один из мужчин, сидевших за столом, зачарованно смотрел на меня снизу широко раскрытыми глазами, – мадемуазель, должно быть, имела вескую причину, чтобы попасть сюда таким необычным способом?

Он слегка поклонился и подал руку. Мужчина был молод, свеж и чисто выбрит. Его белокурые локоны лежали аккуратно зачесанными назад в длинный хвост, а серые глаза смотрели дружелюбно и с любопытством.

Я прочистила горло, подняла голову повыше и кончиком пальцев взялась за его теплую ладонь:

– Мадемуазель Жюстина, – назвала я первое попавшееся имя, которое мне вспомнилось.

Он помог мне спуститься.

– Маркиз Де сад. Анатоль Де Сад, – он еще раз поклонился и поцеловал руку, не отрывая взгляд от лица. Я заметила, что он ни разу не посмотрел на мою грудь, хотя видок у меня был еще тот.

– Де сад? – до меня вдруг дошло. – Де сад? Тот самый…

– Тот самый…Наша семья довольно популярна, но не думал, что вызову такое удивление.

– Ешкин, – я прикрыла рот рукой.

Значит, я попала по адресу. Главное - теперь не упустить рыбку с крючка.

– Вы не здешняя? А впрочем…, – он вдруг засуетился, – вы наверное голодны?

– Да, наверное, это заметно, но я действительно устала и проголодалась.

Постепенно крестьяне продолжали заниматься своими делами - есть и пить, лишь иногда поглядывая на меня. Зато здешние женщины смотрели на меня с явной злобой так, что это заметил даже Анатоль.

– Вы не из числа их компании.

– В первый раз здесь. Проездом. Меня ограбили, поэтому я в таком виде, – соврала я. Не говорить же ему правду?

Глава 4.

Несмотря на то, что приют Святого Мартина был в соседнем городке, добираться до него пришлось много часов. Всю ночь мы скакали, продираясь через сумрак, и холодный ветер обдувал меня с ног до головы. Слава богу, у Жака был запасной камзол Анатоля и я сразу же укуталась в него, но ноги оставались открыты, обжигающий ветер колол их тысячами игл. Через пару часов после того, как мы покинули харчевню и побоище внутри нее, мы сделали привал у небольшой рощицы. Здесь стояло крошечное озерце с болотной водой, в нем отражалась луна, благодаря чему окружающая территория хоть немного освещалась. Здесь мы себя чувствовали чуть-чуть безопаснее, да и лошади нужно было отдохнуть.

– Почему мы не остановимся и не дождемся рассвета? Ведь ехать с рассветом безопаснее. Ночью опасно передвигаться через лес, разве там не водятся волки? – спросила я Жака, пока он доставал целебную мазь и аккуратно разматывал мой раненый палец. От боли я сморщилась, палец начал ужасно болеть.

– Да, вы правы, мисс, волки водятся в Бромудском лесу, через который нам предстоит проехать, однако, есть кое-что еще опаснее, – его голос стал тише, – мне о таком и говорить страшно.

– И что же это? Давай говори! – я вдруг поняла, что совсем ничего не знаю о мире, в который попала. Лохински упоминал, что древний мир был совсем не таким, каким мы знали его по книгам, ведь они были написаны под диктовку церкви, а значит, в них упоминалось лишь то, что было допустимо или же выдумано.

Жак обмакнул кусок тряпья в озерце, смочив его край, и принялся аккуратно обтирать кровь.

– А это не заразно, Жак? Там ведь вода не стерильная, да?

– Что вы имеете в виду, мисс? – удивленно он спросил, подняв брови и замерев с тряпкой в руке.

– Ах. это же восемнадцатый век... медицина еще не развита, – сконфуженно пробормотала я.

Жак снял кепи и положил ее рядом с собой, затем вновь принялся обрабатывать рану.

– Не волнуйтесь, мисс, я много раз попадал в потасовки и каждый раз достаточно было промыть рану водой. Все быстро заживало. Ваш муж доктор?

– Почему ты так решил? – настала моя очередь удивляться.

– Ну, вы упомянули медицину. Значит, ваш муж либо доктор, либо травник или колдун. Но вы не похожи на ведьму, так что...

– Нет-нет, я не ведьма, да и мужа у меня нет.

– Вот как, – протянул Жак, почти закончив протирать засохшую кровь. Он взял подобие баночки, сделанной из обожженного материала для горшков, и снял кусок плотной ткани, выполнявшей роль крышки. Запах пошел резкий и травяной - мне даже показалось, что я слышу запах одуванчика, если тот растереть между пальцами.

– Так какая же опасность нас может поджидать? – спросила я у Жака, смотря как он осторожно наносит мазь и размазывает ее по моему пальцу. Это было странно, но палец мгновенно заледенел и я перестала чувствовать боль.

– Сразу за Бромудским лесом начинаются гиблые места, мисс..., – он говорил медленно, раскатывая еще один жирный пласт мази, – там начинаются владения Дракона.

– Дракона? – я чуть не засмеялась. – Что за чушь?

Жак остановился и посмотрел серьезно в глаза.

– Разве вы не слышали, мисс? Несколько лет север нашей страны атакует огромный Дракон, который пожирает целые деревни вместе с людьми. Мужчин он сжигает на месте, а женщин и девочек увозит к себе. Еще ни одной не удалось сбежать из его владений, думаю, они все мертвы, мисс. Вместе с селами он сжигает поля пшеницы и урожаи. Великие умы утверждают, что он хочет, чтобы вся страна принадлежала ему, а люди отсюда ушли.

– Вот это да! – только и нашлась ответить я. Если Лохински выйдет на связь, ему будет что рассказать. Имел ли отношение дракон к грядущей революции? Ответить было сложно.

Жак оторвал еще кусочек чистой сухой ткани и принялся наматывать повязку обратно.

– Где вы так? Это тот простолюдин вас ранил? – мальчик кивнул на палец.

Я только махнула рукой, вспомнив зеленоглазую заразу, которая охотилась на меня со стрелами.

– Можно и так сказать. Как только я очутилась в этих краях, уже несколько раз подвергалась большой опасности. У вас здесь не слишком гостеприимно.

– Знаю, мисс, – Жак плотно завязал один узел, затем следующий. - Надеюсь, в скором времени вы сможете попасть к себе домой и с вами все будет хорошо... Готово! Теперь мы можем продолжать путь.

Жак помог мне забраться на лошадь, я решила в этот раз по его совету свесить обе ноги на левую сторону и держаться за седло - так действительно было удобнее. Мальчик убедился, что я крепко держусь, и мы двинулись вперед. Впереди чернел пока еще далекий прямоугольник Бромудского леса.

Чем ближе мы подъезжали, тем страшнее и выше мне казались деревья. В лес уводила небольшая, но довольно утоптанная тропа - видимо, ей часто пользовались. Во всяком случае, хватало даже света звезд, чтобы разглядеть колею. Как только мы зашли в лес, Жак сбросил скорость, и лошадь перешла на небольшую рысь. Пахло здесь просто отлично. Я вдруг вспомнила о своем мире двадцать первого века – люди там совсем не представляют, какие чудеса творятся у них под боком. Они настолько погрязли в своих делах и проблемах, что даже принеси я им букетик ароматных ночных роз из Бромудского леса, они бы ни за что не поверили.

Может быть во мне играл адреналин, а может быть я просто была рада выбраться наконец из тюрьмы, но в какой-то момент мне даже нравилась поездка. Впрочем, как только где-то заухала сова, а в другой стороне завыл зверь, приятное чувство опустилось куда-то под ложечку и запульсировало нервным огонечком. Я, конечно, бывала ночью в лесу, но это был совсем не тот лес - так, лесополоса с шашлыками у станции. А тут... совсем другое дело!

– Жак, – позвала я тихо.

– Да, мисс, – также тихо ответил он мне.

– Мы же не заблудимся, ты знаешь дорогу?

– До приюта Святого Мартина ведет лишь одна тропа, и мы по ней едем. Не волнуйтесь, мисс.

Внезапно слева от нас, очень близко, послышался треск кустов. Я даже вскрикнула, а лошадь заржала, в ночной тиши это было оглушительно громко. Думаю, нас услышал весь лес.

Глава 5.

Мне снилась моя настоящая жизнь. Там, в моем мире, не было ни единого дня, когда я чувствовала себя действительно счастливой - постоянно нужно было искать варианты заработка, чтобы не умереть с голоду. Почти каждый раз это приводило меня к воровству, дракам и побирательству.

Этот путь и привел в тюрьму, откуда меня выкупила корпорация для своих опытов с перемещениями разумов в прошлое. Но, странное дело, сейчас мне хотелось в свой мир. Повидать Томку, которую, кстати, пустили на опыты еще до меня, найти свою ночлежку с застарелым матрацем, жестяную кружку, из которой я пила частенько кипяток. Тот мир был мне знаком и он не был полон такого количества опасностей, как это дикое средневековье.

Мне снились разбитые окна, словно я лежу на соломенном топчане и жутко мерзну. И вдруг в комнату входит мужчина. Он одет странно, я ему говорю: “мужчина, здесь не бал-маскарад, почему вы это оделись в такую богохульную одежду?”, а он отвечает: “я пришел, чтобы спасти тебя, дочь моя”.

Я засмеялась и проснулась.

– Прошу прощения, я разбудил тебя, – в дневном свете его глаза вовсе не черные - они светло-карие, очень добрые, уютные, смотрят мягко и ласково. Они смотрят так, как отец смотрит на свою дочь.

Я услышала всплеск воды, а затем приятную прохладу на лбу - он смачивал тряпицу и прикладывал ее к моему лицу. Судя по всему, у меня поднялась температура, потому что тело дрожало как осиновый лист, хотя я по самую шею была накрыта плотным покрывалом.

– Что случилось? – мой голос прозвучал хрипло.

Лучистость его глаз устремилась на меня одновременно с лучами солнца, ворвавшимися через углубленное крошечное окно в стене - что это, если не божественный промысел?

Не прекращая осторожно обтирать мое полыхающее от жара лицо, он тихо сказал:

– Ад низвергся на землю, дитя мое. Старайся не шевелиться - смертельный огонь задел невинную душу, но благодаря богу, ты жива. Я много молился за тебя. Уверен, к завтрашнему дню ты поправишься.

Я вдруг вспомнила о Жаке и подскочила, однако, тут же юркнула обратно. На мне была лишь чистая новая сорочка, которая чуть велика, поэтому плечики спали вниз и обнажили шею и ключицы почти до самой груди. Я тут же спохватилась и натянула ее до самого подбородка, упершись спиной в угол кровати, словно загнанный зверек. Взгляд священника не дрогнул, он смотрел мне прямо в глаза, даже не пытаясь взглянуть ниже.

– Что с Жаком? Мальчиком, который сопровождал меня.

– С ним все в порядке, – поспешил успокоить меня падре, – он отдохнул в соседней комнате, а сейчас отправился искать лошадь

– Это не опасно? Там же этот… Дракон! - я сделала круглые глаза.

Может быть мне это привиделось в кошмарном бреду? Значит, прав был Лохински, когда говорил, что в старые века водилось колдовство? А тут даже того больше - драконы! Вот он упадет со стула, когда узнает о таком развитии событий.

Священник вздохнул и я заметила в его взгляде некоторую усталость.

– Мы все в руках божьих. Если нам суждено погибнуть от лап кошмарного существа, то так тому и быть. Мы никак не можем этому воспротивиться.

– Значит, вы считаете, что нет смысла сопротивляться обстоятельствам, которые хотят нас убить? – тихо уточнила я.

Священник встал и я увидела, какой у него высокий рост и сильные руки, которые угадывались даже под рясой. Он взял в руки плашку с водой и перед тем, как выйти из комнаты ответил:

– Если вы чувствуете в себе желание бороться за свою жизнь, значит, так того хочет бог и он дает вам силу для этого… И да, переодевал вас не я, у нас достаточно монахинь, они заботятся об агнцах нашего приюта. Скоро вы с ними познакомитесь.

После этого он вышел, прикрыв за собой деревянную тяжелую дверь.

Я откинулась на подушки и вздохнула. Час от часу не легче. Медальон все еще висел на шее, как напоминание о том, что у меня всегда есть возможность вернуться домой, только этот шанс, кажется, становился все призрачнее. Постепенно меня сморил сон, и я вновь заснула, почему-то думая о падре. Как такого красивого мужчину занесло в приют для бездомных? Какова его история? Я решила, что обязательно расспрошу обо всем, как только представится шанс.

Когда я вновь проснулась, день клонился к вечеру. Постель, состоявшая из нескольких жестких льняных простыней и набитой волоком подушкой, была влажной - видимо, я здорово потела, зато самочувствие было отличное - температура спала и я себя чувствовала замечательно.

Возле топчана я обнаружила стакан и графинчик с водой, который тут же опустошила. Обстановка в комнате была скудной - помимо топчана, здесь стояло несколько брусков, служащих стульями да сколоченный стол, над которым в стене я обнаружила кусочек зеркальной поверхности. Из мутного отражения на меня смотрела молодая девушка с кудрявыми прядями, выпавшими из сбившейся прически, красивыми полными губами и голубыми глазами. Даже несмотря на впалость щек и синяки под глазами, эта внешность была просто невероятной. В дверь раздался еле слышный стук и я крикнула:

– Войдите!

В комнату зашла юная девушка с опущенными в пол глазами. На ней была черная ряса в пол, белая манишка, а голову окутывала черная накидка, оставляя открытым только лицо. В руках она держала подобный комплект одежды и я поняла, что это для меня.

– Вы проснулись, мадам? Прошу прощения, если разбудила. Было велено доставить вам одежду, если пожелаете спуститься.

– Привет! – потянулась я. Девчушка выглядела такой молодой и свежей, что мне право стало ее немного жаль - в нашем-то мире девушки ее возраста живут на полную катушку. – Мне обязательно это надевать? Может быть есть возможность примерить что-то более… открытое, скажем так? Честно говоря, в монашки я еще уходить не настроена, – хихикнула я, но девушка моего юмора не оценила и я замолчала.

– К сожалению нет, мадам. Наш приют – пристанище бога, здесь соблюдаются праведные устои.

– Понятно, – сказала я, не желая более смущать девчушку. – Тогда давай сюда.

Глава 6.

Внутри было неимоверно уютно. Судя по всему, мы находились в молельной. На стенах висели образы, а под ними горело несколько толстых красных свечей. Из-за наступающей темноты на улице, дневной свет больше не просачивался в обитель, поэтому все больше на коже вырисовывались тени, а на стенах мерцал отблеск огоньков. Падре подождал, пока я рассмотрю образы и сказал:

– Здесь я чувствую себя наиболее близким к богу. Надеюсь, ты чувствуешь нечто подобное.

Он был прав. Несмотря на то, что в бога я верила с трудом, здесь мне было очень хорошо.

– Я понимаю, о чем вы, преподобный. Здесь мне спокойно даже в молчании. Вечность бы разглядывала эти прекрасные изображения.

Святой отец чуть легонько склонил голову и перекрестился.

– В тишине лучше всего говорить с богом.

Он стоял на другой стороне комнатушки, по-прежнему заложив руки за спину. В его прямой осанке чувствовалась стать, словно, он был командиром, но, в то же время, гордыни в нем не было. Он создавал впечатление доброго понимающего друга.

Я встала у окна, вглядываясь вдаль - верхушки деревьев начинали чернеть, а ветерок шевелил листву.

– Так о чем же вы хотели поговорить со мной, падре? – я повернула голову и взглянула на него, чтобы иметь возможность наблюдать за его эмоциями, но его лицо казалось безучастным.

– Я говорил с Жаком, – начал он и я выдохнула. Судя по всему, тот рассказал историю моего появления, а я боялась, что преподобный прознает о моей настоящей жизни и амулете, – он рассказал, что вас преследовал насильник, вы сбежали от него, тем самым стали причиной большой драки.

Тут падре остановился и взглянул на меня, правда, эмоция, которая отобразилась у него на лице, не слишком меня порадовала - его брови были нахмурены. Господи, ну неужели он не понимает, что причина вовсе не во мне.

– Падре, – начала я, и голос мой немного задрожал. Почему-то я чувствовала себя словно провинившаяся школьница. – Тот мужчина действительно напал на меня. Он воспользовался моей слабостью, я была напугана, ранена, голодна. Насильник заприметил меня еще на большой дороге, где он вез тюки вместе со своей женушкой и даже угостил водой. Я приняла этот дар без всякой задней мысли и распрощалась с благодарностью, – тут уж я немного слукавила.

Святой отец слушал меня спокойно и не перебивал, обратив свой взор на огонек свечи.

– Если бы я знала, что судьба сведет нас во второй раз и я окажусь в настоящей ловушке. Западне! Разве есть в этом моя вина, что я попыталась сбежать, падре? – от избытка эмоций я повернулась к святому отцу и даже воздела руки к небу, доказывая, что я невиновна.

– Хорошо, пусть так, – священник подошел ближе ко мне, и я увидела его лицо совсем близко – цвет кожи от бликов свеч приобрел кофейный оттенок, особенно в районе подбородка, где совсем чуть-чуть проступала щетина. Вблизи его бархатная кожа была невероятно соблазнительна и я еле удержалась, чтобы не сделать шаг навстречу и не дотронуться рукой. Я резко отвернулась, потупив взор. Мне не хотелось, чтобы он заметил мое смятение. Но падре, казалось, был увлечен предметом беседы.

– Но затем вы приняли помощь маркиза - Анатоля де Сада, сели за один стол с мужчинами и ужинали их едой, так?

– Да, святой отец. Только я же сказала…

Он вдруг повысил голос и сделал жест пальцами, словно отмахнулся от меня..

– Дитя мое, я вас не виню. Также как я не виню куртизанок и развратных девиц, которыми полны порты. У каждого из нас свой путь к богу, главное, чтобы вы хотели исправления…

Я резко обернулась и зло посмотрела ему в глаза.

– Вы думаете, что я пришла себя продавать? – от злости я чуть не задохнулась. Да знал бы он!

– Я так не думаю. Ведь…, – он сделал многозначительную паузу, – до меня донесли весточку о том, что этим же днем должна была состояться публичная казнь на площади святого Клементия, однако, вмешался случай - очередной мятеж крестьян, в следствии которого погибли солдаты и несколько человек из знати, присутствовавших там. Однако, кое-кто выжил и рассказал, что девушка-воровка, укравшая золото, сбежала.

Он замолчал и в его словах я не уловила сочувствия. На душе заскребли кошки - мне не выбраться из этого круга. Как я раньше не подумала - он представитель церкви, а значит, на стороне закона. Ну, конечно, он не будет скрывать беглую преступницу. К горлу подкатил комок от безысходности и разочарования. Я тихо прошептала:

– Вы не знаете мою историю, не знаете, что со мной приключилось…, – на глаза навернулись слезы и как бы я не пыталась их остановить, они полились горячим ручьем, а я закрыла лицо руками, стараясь не завыть в голос. В это же мгновение я почувствовала, как его теплые руки обнимают меня и прижимают к груди. Он был значительно выше и крупнее, поэтому я практически утонула в его руках. Сквозь слезы я пыталась донести свою участь, абсолютно не стесняясь говорить все, что накопилось на моей душе, прорываясь сквозь душащие меня рыдания.

– Они держали меня в тюрьме… Потом продали частной компании… Лохински… профессор обещал вернуть меня обратно.

Я подняла голову и через пелену слез увидела его губы так близко. Он посмотрел в мои глаза и осторожно погладил мой лоб, заботливо отодвигая от глаз прядь волос. Это жест был такой добрый и такой любящий, что сердце сжалось от нежности. Неужели можно испытывать подобные чувства к святому отцу и не испытывать никакого раскаяния? Неужели в мире может существовать такой всепонимающий мужчина, как он?

– Прошу вас, сжальтесь надо мной. Я обращусь к богу. Обещаю, буду молиться, только не сдавайте меня обратно на казнь.

Что мной руководствовало я не знаю, это был искренний порыв, идущий из глубин моей души. Это была настоящая я. Порыв отчаяния и мольбы, страдания и утешения, добра и греха. Я готова была утонуть в темном омуте его глаз, навсегда отказавшись от собственного я. Не существовало в мире больше ничего, кроме его глаз, губ, теплых и нежных рук, обнимающих меня. Я поднялась на цыпочки и поцеловала моего падре в губы. Так страстно, как была способна. Впилась в чувственные, теплые, мягкие губы, вдыхая аромат ладана, свеч и сырости каменных стен. Кажется, этот запах теперь всегда у меня будет ассоциироваться с ним и с этим вечером. Мне пришлось немного запрокинуть голову назад и теперь его руки закопались в прядях моих волос. Он не отстранялся, а я лишь наслаждалась моментом, прикрыв глаза. Мои руки сами собой начали изучать его тело – сначала осторожно, еле слышно, затем более агрессивно. Я ощущала бугорки его мощного торса, плеч, шеи, бархатного подборка, щек - мне хотелось, чтобы он принадлежал только мне и никому более! Я отберу его у бога! Я практически повисла на нем, упиваясь моментом, как он мягко меня отстранил от себя, затем тихо сказал:

Глава 7.

Утром я проснулась со свежей головой и телом, полным энергии. Для себя я решила: у них не получится низвергнуть меня в пучину своих средневековых законов, и я вовсе не обязана сидеть в стенах приюта. Так святому отцу и скажу! Тем более, он и сам был не против поцелуя. При воспоминании об этом, по телу прошла дрожь. Несмотря на попытки себя убедить в том, что моей вины тут нет, обмануть свой же мозг не выходило. Наконец, кое-как договорившись сама с собой, я оделась, заплела две тугие косы и открыла дверь. Внизу крученой лестницы стояла Августина, поставив ногу на первую ступень.

– Сестра, ты вовремя. Утренняя молитва. Покрой, пожалуйста, голову и спускайся. Настоятельница уже ждет тебя.

Я закатила глаза, но спорить было бесполезно. Августина тут ничего не решала. Я вернулась в комнату и надела головной убор из белой ткани, напоминающий скорее рога животного.

“Элегантно”, – саркастично нахмурилась я сама себе в зеркало и вышла.

В большой зале первым делом я увидела его, сердце мое учащенно забилось. Падре, как и вчера, стоял перед алтарем и читал молитву. На нем была все та же черная ряса, подвязанная толстой веревкой, на голове – красная круглая шапочка, темно-каштановые волосы, сегодня завязанные в тонкую косу до плеч, ниспадали на шею.

Белые стены комнаты, украшенные редкими образами, и без того создавали атмосферу благолепия и торжественности, а первые лучи солнца, мягко подсвечивающие лицо падре, делали его образ магическим и нереальным. Красиво вычерченные, с чуть капризно загнутым кончиком, губы, шептали елейные для моих ушей слова, значения половины которых я не понимала до конца. Карие глаза смотрели в священное писание, затем на крест, и вновь на библию, рука совершала крестное знамение и замирала в сложенном молитвенном жесте. Я встала возле Августины и пригнула голову, принимая таинство молитвы.

“Блажен тот, кто любит и не желает быть из-за этого любимым;

блажен, кто трепещет и не желает, чтобы из-за этого от него трепетали;

блажен, кто служит и не желает, чтобы из-за этого ему служили;

блажен, кто творит добро и не желает, чтобы другие за это творили добро”.

Его певучий голос отражался от стен и возвращался эхом обратно. Густой, словно кисель, он проникал через меня, мое естество, и шел дальше, окутывая остальных присутствующих в комнате гипнотическим эффектом. Словно сомнамбулы мы повторяли каждую последнюю строку:

“блажен, кто творит добро и не желает, чтобы другие за это творили добро…”

И осеняли себя крестным знамением. Опять и опять.

Когда молитва закончилась, все чинно встали, не нарушая тишину, начали выходить. Все, кроме святого отца. Он стоял, наклонив голову, и благосклонно ждал, когда комната станет пустой. Мне удалось немного рассмотреть бродяг, живущих в приюте. Многие из них были все еще заросшими и нечесанными – видимо, прибывшими совсем недавно. Их глаза метались, они смотрели беспокойно и тревожно, словно ожидая чего-то плохого. Другие - чистые и умытые, гладко выбритые, их взгляды были более спокойными. Они не спешили, помогали тем, кто отставал или терялся.

Когда зала осталась пуста, я решилась подойти к священнику.

– Святой отец, – начала я и перекрестилась, подойдя ближе. Сейчас мы стояли недалеко друг от друга, но падре не смотрел на меня – его взгляд был направлен на один из образов, изображавших Деву Марию. Складывалось впечатление, будто он отсутствует здесь или не замечает меня. Это вводило в смятение.

– Да, дочь моя, – наконец, сказал он и посмотрел на меня. В его глазах плясали искорки, брови чуть приподнялись, а взгляд сквозил любопытством.

Я быстро оглянулась, проверить, не подслушивает ли кто-то нас, и сказала:

– Я бы хотела поговорить о вчерашнем…

В горле запершило и мгновенно пересохло, а губы словно налились свинцом.

– Тебе не стоит себя винить. Иногда человеком овладевает любовь и она такая огромная, что он не может никак с ней совпадать. Я не говорю о любви человеческой, я говорю о любви божественной, исходящей из твоего сердца. Это словно луч солнца, который внезапно светит в твое окно и ты можешь либо спрятаться от него, либо с удовольствием подставить лицо и погреться в его дарах. Вчера ты выбрала второе. Поэтому я тебя не виню.

Его слова меня немного поддержали. Во всяком случае, он не злился на меня или, может, удачно скрывал свои эмоции – для меня он оставался закрытой книгой. Но в любом случае я воспряла духом.

– Спасибо, святой отец. Я бы хотела спросить вас. Напрямую, – тут я вздохнула, набираясь смелости и, наконец, выпалила, – могу ли я покинуть стены приюта?

Падре подошел ко мне близко и взял мои руки в свои ладони, по дружески поглаживая их успокаивающим жестом.

– Дитя мое… Жюстина…, - я вздрогнула. По имени он назвал меня в первый раз и оно прозвучало так сладко. – Я настоятельно рекомендую оставаться в стенах приюта до тех пор, пока помощь не придет. Я знал, что Жак расскажет о нашем ночном разговоре. И также я знал, – одной рукой он легонько приподнял мой подбородок и заглянул в глаза, – что ты захочешь сбежать. Как бежишь всегда. Я ведь прав?

Не в силах тонуть в его карих глазах, я опустила взгляд к полу и прошептала:

– Но я не могу быть в несвободе. У меня есть очень важное дело, которое мне нужно решить, чтобы вернуться домой.

Падре отпустил мои руки и ласково погладил по плечу.

– Хорошо, дитя мое, но ты должна исповедаться. Бог отпустит твои грехи и ты будешь свободна. Как только Жак вернется, я велю отвезти тебя туда, куда ты захочешь.

– Что, если я хочу уехать сейчас, – я отвела плечо и дерзко взглянула на святого отца.

Тот ничуть не изменился в лице.

– Ты вольна делать, что хочешь. Но помни, что стены приюта защищают тебя.

– Правда? – в моем голосе звучала надежда. – Я тут не узница?

Падре покачал головой.

– Нет. Бог всегда с тобой, он видит все, и он строг к своим дочерям и сыновьям, как к самому себе. Здесь ты под его защитой. Встань на путь и обрати свой лик к богу, он простит тебя. Пока у тебя есть время и возможность это сделать, будучи тут.