Попроси меня остаться

Брак и другие неприятности Анны

— Холлеран, если бы в тот самый день, у алтаря, я знал, что ты такая сука, я бы ни за что в жизни на тебе не женился, — он смотрит на нее исподлобья, стискивает зубы, почти шипит.

— Если бы я знала, что единственное твое достояние — маразм и психоз, около священника ты позорился бы в одиночестве, — ее голос эхом отлетает от стен, слишком громко, истерично, ещё немного, и в него полетят тупые предметы.

Дилан на мгновение замирает, крепко сжимая в руке спинку стула. Он знает, что в конце концов, окажется не прав, а она остынет часов через двенадцать и они просто сделают вид, что этого разговора не было.

— Ты понятия не имеешь, что такое настоящая семья, — пытаясь уколоть, мужчина не замечает, что она почти не слышит, не замечает суть, игнорирует. — Слова, клятвы, обещания, для тебя ничего не значат.

Анна вскидывает подбородок, в голубых глазах нет ничего, кроме презрения, раздражения и желания подать на развод, здесь, сейчас, немедленно. Холодная, недосягаемая, переставшая разыгрывать дешевые спектакли и произносит слово «любовь» в суйе.

— Удивлен? — фыркает она, отбрасывая русые пряди от лица. Злость кипела внутри, если бы муж не выдерживал дистанцию, отгораживаясь стулом, обязательно получил бы по лицу.

Дилан был слишком занят собой, чтобы заметить, как она избегает серьезных разговоров, приходит домой за полночь, а по выходным не встает из-за ноутбука. Как прикосновения обжигают, словно кипяток. Дилану стоило выжечь на подкорке, вдолбить в свою светлую голову, что кроме него самого не виноват никто.

— Я думал, что с тобой смогу быть…— слово «счастлив» застревает в горле, так и не сорвавшись. — Ты была так занята изображением идеальной картинки, что сама не заметила, как превратилась в жалкую копию самой себя.

Квартира, насквозь пропахшая табаком, виски, стремительно наступающим сумасшествием и безразличием к происходящему.

Слишком привычной стала иллюзия семейной жизни, слишком прочно засела на подкорке. Анна не верила в любовь до гроба и сказки, где грань правды и вымысла прозрачна, размыта, несущественна. Где выходят замуж, выращивают виноградники и спорят только о том, кто отвезет детей в школу.

— Копию? — метаясь по комнате, она искала телефон, зарядный провод и здравый смысл. — Сходи к мозгоправу, может он скажет тебе, кто здесь на самом деле ненормальный, — хватая с не застеленной кровати все, что нужно, Анна выходит из комнаты, спотыкаясь о надоедливую собаку Дилана и мечтая снести все на своем пути, разбить посуду и поджечь семейные портреты, развешанные по стенам, словно идиотская насмешка.

— Куда ты идешь? — настойчиво раздается в ответ, будто блестящий и невероятный Дилан Купер только сейчас понял, что сегодня воскресенье, за окном темно, в воздухе витает аромат духов, а на лице жены слишком много косметики. У него было непозволительно много возможностей удержать, но он не воспользовался ни одной.

Пропуская мимо ушей всплески контроля и недовольств, Анна завязывает шнурки на кроссовках, делая вид, что его не существует, ни здесь, ни в соседней комнате, ни в целой вселенной.

— Ты своего безмозглого пса контролируешь меньше, чем меня, — открывая входную дверь, она злилась еще больше. Как ее, свободную, независимую, привыкшую к вседозволенности, можно в чем-то ограничить, запретить, остановить? — Наверное, пора что-то менять в жизни. Например, все.

Наверное, когда теряешь обручальное кольцо на следующий день после свадьбы, нужно благодарить стерву-судьбу и бежать, не оглядываясь.

Дилан крепко сжимает ее запястье, не думая, что может быть больно, неприятно или что разозлит этим еще больше.

— Отпусти, — она слышит отчетливо и поразительно громко невысказанное «не трогай», одергивает руку, но он не отпускает, держит, сжимает, причинят боль, будто от этого зависит все.

Его взгляд мечется по лицу Анны, красивая, невероятная, злая, ее пересытил брак, быт, ответственность, окончательно сорвало предохранитель, говорить больше не о чем. Впервые за долгое время, глядя на него, она ощущает яркую, почти физическую отстраненность, будто смотрит на чужого человека, с которым случайно столкнулась на улице, заставила переехать в Лондон и написать свадебную клятву.

— Я не собираюсь вскрывать вены и топиться в реке, — сменив гнев на милость, Анна одергивают руку, пальцы разжимаются, оставляя на коже выбеленные отпечатки. — Ложись спать.

Она закрывает за собой дверь, забыв взять ключи и хотя бы постараться выдать подобие улыбки, мол, дело не в тебе, я просто устала. Ночная прохлада обжигает лицо, Анна бросает взгляд через плечо — пустой, невидящий, ставящий запятую там, где можно ограничиться точкой.

Бездумно шагает по лужам, не замечая, как дождь оставляет капли на уложенных волосах, туман заволакивает улицы. Она не чувствует холод, лишь зыбкую, вязкую пустоту. Будто внутри не осталось ничего, сердце остановилось, нервные клетки вымерли.

Анна любила одиночество, но сейчас это ощущалось, как прямой выстрел в висок. Мысли метались в голове, тишина давила на мозг. Сжимая телефон в руках, она тысячу раз подумала, столько же раз признала, что идея так себе, и набрала нужный номер.

— Я почти уснул, — раздается хриплый мужской голос, лгущий также неумело, как ребенок, съевший все конфеты, но забывший выбросить обертки. — Почему у тебя так шумно?

Недовольно цокая, Анна перебирает все возможные упреки, которые он должен выслушать, принять и извиниться за каждый.

— Заканчивай цирк, — закатывая глаза, она ни разу не сомневалась, что Дилан первым делом пожаловался именно Николасу. — Он тебе уже написал.

— Конечно, я же в ваших отношениях главный психотерапевт, — усмехается мужчина, перебирая в голове все, что наговорил ему Купер, выцепляя из потока бесполезной информации что-то толковое. — Энн, он собирается вешаться. Хотя и ты, как я вижу, чувствуешь себя не лучше. Все совсем плохо?