Порочные. Ты - мой запрет

Дисклеймер + Плейлист

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

В книге присутствуют сцены сексуального характера, ненормативная лексика, употребление алкоголя и запрещённых веществ. Затрагиваются темы зависимости, психологических травм, эмоционального и физического насилия, а также нарушенных моральных границ.
Не рекомендуется для лиц младше 18 лет. Все персонажи вымышлены. Автор не поощряет описанное поведение.

Плейлист

«Bad Trip» — Zombie Americana

«Monster» — Hidden Citizens, Ryan Innes

«Play with Fire» — Sam Tinnesz, Yacht Money

«Dizzy» — MISSIO

«Self Control» — MF Graves

«Guilty» — BOBI ANDONOV

«I Don't Mind» — FNKHOUSER

«Wrong» — MAX, Lil Uzi Vert

«Secrets» — Tribe Society

«Can We Pretend That We’re Good?» — Daniel Seavey

Глава 1

— Не хочешь со мной переспать?

— Что? — Вивиан с глухим стуком роняет серебряную вилку и поднимает на Лэндона растерянный взгляд.

— Да брось, — парень наклоняется ближе, рука скользит под стол и ложится ей на колено, медленно проводит пальцами по нежной коже, желая проверить её реакцию. — Не делай вид, что не хочешь меня.

Вивиан резким движением отталкивает его и недовольно хмурится.

— Ох уж эти твои вечные шуточки, Лэндон. Не забывай, что я твоя мачеха, и впредь следи за языком, если не хочешь проблем.

Она вытирает руки салфеткой, швыряет её на стол с явным раздражением и встаёт, быстро направляясь к двери и не обращая внимания на самодовольно улыбающегося парня.

— Уже сбегаешь? Что, правда оставишь своего любимого сыночка грустить в одиночестве? — спрашивает вслед Лэндон, но она даже не оборачивается.

Вивиан идёт вдоль длинного коридора, застеленного тёмным, роскошным ковром. Но куда ни посмотри — картины в золоте, резные двери, мрамор под ногами — всё это только усиливает в голове эхо другого голоса, дословно повторяющий вопрос Лэндона...

Семь лет назад, когда Вивиан было двадцать, она работала консультантом в магазине брендовой мужской одежды. Тогда ей казалось, что голубоглазые блондинки привлекают больше внимания, поэтому на последние деньги она красила свои каштановые волосы и скрывала карий цвет глаз под линзами.

Однажды туда зашёл мужчина лет сорока, с лёгкой сединой в волосах, высокий и статный. В его облике было что-то несомненно привлекательное — начищенные до блеска ботинки, дорогие часы, строгий костюм, на котором не было ни одной лишней складки. Вивиан, увидев, как другие девушки перешёптываются и не отводят от него взгляд, решила не упускать шанс. С улыбкой подошла и предложила помощь. Да он и не стал скрывать, что она ему понравилась. Смотрел с интересом, не скупился на комплименты, приобнимал за талию, всё время улыбался, глядя ей в глаза. И не стеснялся на долго задерживать взгляд на её груди.

Когда мужчина остановил выбор на нескольких рубашках из последней коллекции, Вивиан проводила его в примерочную, но не успела даже открыть дверь, как он схватил её за талию, притянул к себе и резко затащил внутрь. Всё произошло так быстро, что она даже не успела понять, что случилось. Мужчина прижал хрупкое тело к холодному зеркалу и прошептал на ухо:

«Не хочешь со мной переспать?»

И Вивиан улыбнулась в ответ.

Только позже, уже натягивая юбку и поправляя волосы после спонтанного секса в примерочной, она узнала, что его зовут Филипп Торнвел. Так и начался их роман, который в дальнейшем привёл к браку.

Вопрос Лэндона вновь перенёс её в те воспоминания. Те же холодные, проницательные синие глаза, густые тёмно-каштановые волосы, чуть пухлые губы, ямочки на щеках, которые появляются при каждой улыбке. Даже голос почти идентичен. Единственная разница — Лэндону достался миндалевидный разрез глаз, наследство от матери, которое отличает его от отца.

Дойдя до своей спальни, Вивиан сбрасывает с себя платье. Оставаясь в одном белье, опускается на кровать. Та занимает огромную часть комнаты — широкая, с матрасом, в котором легко утонуть, застеленная гладким, прохладным шёлком. Всё здесь словно создано для комфорта. Но нет ни тепла, ни уюта. Постель кажется чужой. И страшно пустой.

Она желала жить красиво. Просторный дом, влиятельный муж, тишина и порядок. Ей больше не хотелось возвращаться к тому времени в тесной однокомнатной квартире, питаться дешёвой едой из супермаркетов и носить вещи из секонд-хенда.

И вот она здесь — в этом мире, который обещал быть идеальным. Но кто мог подумать, что жизнь, о которой она так долго мечтала, окажется для неё далеко не счастливой сказкой. Спать с мужем в разных комнатах, пересекаться с ним лишь за ужином или во время редких и бесплодных попыток интимной близости, быть для него не больше, чем красивым аксессуаром, предназначенным для того, чтобы хвастаться перед партнёрами молодой женой.

Ещё и его мерзкий избалованный сыночек. Привык, что ему позволено всё. Этакий типичный плохой мальчик — безответственный, дерзкий, наглый… Она никогда таких не любила, старалась избегать. А в итоге, как назло, нарвалась на одного из них.

Вивиан встаёт с кровати и подходит к окну. Наблюдает, как садовники стригут кусты с такой точностью, будто отмеряют каждую веточку линейкой. Не спеша обрабатывают каждое растение, полностью поглощённые работой. Замечает охранника, который в очередной раз обходит территорию, чтобы убедиться, что всё в порядке и особняк в безопасности. Вдалеке несколько женщин тщательно моют беседку, вычищая каждый труднодоступный уголок.

Вот что значат деньги и власть — одно твоё слово, и люди сделают всё, что ты им прикажешь.

Вивиан продолжает смотреть, не отрываясь. Эти простые действия — обрезать, убрать, вычистить — почему-то завораживают. В них есть чёткая логика, ясность, которую не всегда получается найти в своей жизни.

Она не может сказать, что несчастна. Всё вроде бы как надо. Просто... что-то внутри иногда нарушает чувство полной удовлетворённости.

Вивиан поворачивает голову на какой-то шум и замечает Лэндона на баскетбольной площадке на заднем дворе. Он стоит в одних шортах, держа мяч в руках, будто уже готовится к броску, но так и не делает его. Вместо этого просто улыбается непонятно кому своей белоснежной широкой улыбкой. Словно ждёт, что его вот-вот застигнут врасплох и сфотографируют для глянцевого журнала.

Глава 2

Дорога к пункту назначения Вивиан пролегает через широкую улицу, где по обе стороны ещё виднеются остатки былой элитной застройки: заросшие кустами участки, заколоченные окна, выцветшие вывески с фамилиями бывших владельцев. Когда-то здесь жили влиятельные и богатые семьи. Просторные особняки с бассейнами, огромными садами и припаркованными дорогими авто. Но всё изменилось после того пожара.

Некоторые дома сгорели дотла, оставив после себя лишь обугленные остовы и запах гари, который, кажется, до сих пор витает в воздухе. Из остальных хозяева уехали сами — напуганные, потерявшие веру в безопасность этого места. Одни продали участки за бесценок, другие спешно бросили своё жильё и больше сюда не возвращались. А кто-то просто не выжил после той ночи.

На месте нескольких уничтоженных пожаром особняков со временем выросли другие постройки — скромные, одноэтажные строения. Уютные, но невыразительные, как будто их новые хозяева боялись выделяться на фоне былой роскоши. Как будто не хотели повторить её судьбу.

Вивиан ведёт машину медленно, крепко вцепившись обеими руками в руль. Оглядывает окрестности через слегка опущенное стекло. Они кажутся ей одновременно чужим и до боли знакомым. Этот район будто вычеркнули с карты — от него отвернулись, как от проклятого. Но она помнит. И вряд ли когда-нибудь сможет забыть. Именно здесь всё началось… и закончилось.

Она паркует машину у старых, перекрашенных в белый, с лёгкой ржавчиной на нижней кромке ворот. За ними стоит аккуратный, но скромный дом с красной черепичной крышей. Перед его постройкой здесь всё было чёрным — обугленные балки, залитый водой мрамор, запах сгоревшей плоти. А теперь… теперь здесь живёт Джо.

Мужчина в возрасте выходит на крыльцо, как только слышит звук машины. Он словно не изменился за все эти годы: такой же худощавый, с сутулыми плечами, в поношенной рубашке и аккуратно заправленных брюках. Только теперь седина, как иней, покрывает его волосы, а кожа на лице покрылась морщинами.

Вивиан замирает на мгновение. Внутри что-то щёлкает — почти забытое ощущение дома, уюта, безопасности.

Джо стоит на крыльце, вытирая руки о тряпку, смотрит на неё. И в этих тёплых, усталых глазах — та же тихая, бескорыстная доброта, которая не нуждается в словах. Та, что когда-то спасла жизнь маленькой девочке. Та, что не давала Вивиан чувствовать себя одинокой, когда больше никого не осталось.

— Малышка… — радостно произносит он, улыбаясь.

Вивиан чувствует, как к горлу подступает ком от чего-то тёплого, болезненно родного. Она выходит из машины, делает несколько шагов навстречу и бросается мужчине в объятия. Он прижимает её к себе бережно, как в детстве — не крепко, но с какой-то невероятной нежностью. От его рук всё ещё исходит то самое ощущение защиты, которой больше нигде не осталось.

— Ты как? — спрашивает он, отступив на шаг, осматривая девушку с головы до ног. — Похудела, что ли?

— Всё хорошо, — мягко улыбается она.

— Понятно. Проходи, я как раз чайник поставил.

Джо открывает дверь, пропуская её внутрь.

— Всё такая же красивая, — добавляет уже полушёпотом, будто самому себе.

Они сидят на веранде, не спеша попивая любимый зелёный чай Джо. Ещё одно воспоминание из детства. Вокруг тихо, только ветер шуршит в листве, и где-то в саду стрекочет кузнечик. Мужчина неспешно делает глоток, смотрит в сторону грядок.

— Вон та груша, видишь? — говорит он. — Выжила. Уже почти не надеялся.

— Ты каждый раз так говоришь, — отзывается Вивиан. — А она каждый год даёт плоды.

— Ну, вдруг в этом году передумает, — усмехается Джо. — С грушами никогда не угадаешь.

Вивиан с тоской в глазах смотрит на дерево. Уже старое, но стройное, с крепким стволом. Оно действительно будто держится за землю всеми силами. Между деревьями аккуратные грядки, в углу — клумба с цветами. В этом всём есть что-то живое, настоящее. Простое. То, чего Вивиан так давно не хватает.

Джо молчит немного, потом добавляет:

— Нет, ты точно похудела.

— Опять начинаешь, — Вивиан качает головой. — Всё со мной нормально. Просто слежу за фигурой.

— Ладно-ладно, — добродушно говорит он. — Просто заметил. Как у тебя в целом?

— Как всегда, — отвечает Вивиан. — Никаких забот. Филипп окружает меня только лучшим. Любая прихоть — не проблема…

— Ну, хоть не скучно.

— Когда как, — чуть пожимает плечами девушка.

Джо кивает так каждый раз, когда даёт знак, что больше не будет лезть с лишними вопросами. Он никогда не отличался разговорчивостью — и это одна из причин, почему с ним всегда спокойно.

— Ты если что — звони, — говорит он. — Или приезжай. Знаешь, где я.

— Знаю, — отвечает Вивиан и чуть улыбается. — Спасибо.

Он больше ничего не добавляет, но его взгляд говорит вместо слов. Тот самый, от которого в детстве невозможно было скрыть порез на коленке или полученную в школе двойку.

— Для меня важно, чтобы ты была счастлива, — произносит он, не удержавшись.

Глава 3

На следующий день в доме с самого утра царит суета. Во двор один за другим въезжают грузовые машины. Первыми приезжают известные шеф-повара — те самые, о которых пишут в гастрономических журналах. За ними — флористы, декораторы, сомелье. Рабочий персонал в чёрной униформе расставляет столы на террасе, накрывает фуршетную зону у бассейна. На белоснежных скатертях уже разложены фарфоровая посуда с золотой каймой, бокалы из тончайшего хрусталя, свежие орхидеи в низких стеклянных вазах.

Воду в бассейне специально подчистили накануне, чтобы она была зеркально прозрачной, а по периметру уже расставлены высокие канделябры со свечами для атмосферного освещения после заката.

Служанки бегают по дому с подносами, на которых расставлены бутылки дорого шампанского, клубника в шоколаде и миниатюрные пирожные, изготовленные по индивидуальному заказу. Один из организаторов ходит с планшетом и переговаривается с кем-то по телефону — сверяет тайминг, как на съёмочной площадке.

И всё это — ради праздника, на котором не будет ни одного друга именинника. Только бизнес-партнёры, важные персоны, сопровождаемые своими супругами, да знакомые Филиппа, с которыми Лэндон едва ли вообще разговаривал в жизни.

Это не день рождения единственного сына, а деловой приём под видом торжества. Вместо смеха — тут будут лишь очередные светские разговоры о политике, инвестициях и земельных проектах. Ни души, ни семейного тепла.

Этот вечер нужен Филиппу, чтобы ещё раз продемонстрировать, кто он есть: человек, который может позволить себе всё.

Это должен быть день рождения сына. А вышла презентация очередного успеха отца.

Вивиан молча и безразлично наблюдает за этим с балкона второго этажа, стоя в домашнем халате, с чашкой кофе в руках. На улице продолжается движение: официанты торопливо расставляют бокалы, кто-то раскладывает столовые приборы по линейке, декораторы переносят композиции из живых цветов от одного края террасы к другому. Всё вокруг сияет, демонстрирует достаток.

Сегодня Лэндону исполняется двадцать три. Но для неё это уже ничего не значит. Ни его возраст, ни сам праздник, ни он.

Она помнит его первый день рождения после их свадьбы с Филиппом. Тогда Вивиан ещё жила иллюзиями об идеальной семье. Молодая жена искренне старалась, чтобы Лэндон принял её, пусть не как мачеху, но хотя бы как человека, с которым можно построить семейные отношения.

Тогда она долго выбирала подарок. Остановилась на дорогих часах, заказала именную гравировку, упаковала всё в строгую тёмную коробку.

Лэндон принял её молча. Развязал ленту, открыл крышку, взглянул на часы — и с тем же каменным выражением подошёл к мусорке у бассейна и выбросил. На глазах у всех присутствующих.

— Тебе не понравилось? — неуверенно спросила Вивиан, не зная как поступить в такой ситуации.

— Спасибо, мачеха, — сказал он тогда громко, чтобы все услышали. — Но у меня уже есть часы, чтобы отсчитывать, сколько времени ты ещё продержишься рядом с моим отцом.

Кто-то из гостей нагло усмехнулся, в Вивиан продолжала лишь ошеломлённо стоять на месте. Тогда Лэндон впервые показал, насколько сильно презирает её. Не взглядом, не шуткой, а прямым действием. Только холодная демонстрация того, что она здесь чужая.

С тех пор становилось только хуже. Он постоянно цеплял её. В его голосе сквозила колкость, в каждом слове слышалась скрытая угроза. Он не просто не принимал её. Наглец делал всё, чтобы она почувствовала себя ничтожной. Словно её существование в этом доме было для Лэндона личным оскорблением.

После того случая она больше никогда не дарила ему подарков. Даже перестала пытаться наладить их отношения. Сын мужа стал для неё чем-то вроде личной душевной боли. Но достаточно сильной, чтобы никогда не забывать о ней.

***

Филипп возвращается из командировки ближе к обеду. Тонированный внедорожник останавливается у парадного входа, охрана распахивает двери, а водитель тут же берёт его чемодан. Он выходит из машины в безупречно выглаженном костюме, с телефоном у уха и привычно холодным выражением лица.

Вивиан почти бегом спускается по лестнице навстречу мужу. Когда Филипп заходит в дом, она резко останавливается на последней ступеньке и с улыбкой смотрит на него. Он видит её. Но не говорит ни слова. Никакого «привет», никакого радостного взгляда в её сторону. Ни улыбки, ни банального «скучал». Только быстрый кивок в знак приветствия, и снова его внимание возвращается к телефону.

Вивиан остаётся на месте. На секунду ей кажется, что она стала невидимой. Будто в этом доме он замечает всех, кроме неё.

Филиппа волнует только одно — чтобы всё прошло безупречно. Чтобы на вечеринке были нужные лица, правильная музыка, идеально расставленные бокалы.

Он ходит по террасе с привычным холодным лицом, молча раздаёт указания, придирается к сервировке, осматривает зал и делает замечания официантам. Как будто это его единственный повод для беспокойства сегодня.

Вечером собираются гости — мужчины в дорогих костюмах, с часами на запястьях дороже некоторых машин, и женщины в дизайнерских платьях, усыпанных камнями. Бриллианты сверкают в каждом движении, улыбки одинаково белоснежны, манеры — отточенные, как у актёров на сцене.

Глава 4

Лэндон ещё не до конца протрезвел после вчерашнего, а уже снова сидит в баре, продолжая отмечать день рождения по-своему. Один. Его единственный друг, с которым он до сих пор поддерживает отношения, в очередной раз обдолбался и не пришёл. Поэтому Лэндон проводит этот вечер в компании алкоголя, сигарет и гремящей музыки, от которой дрожат стены и уже болит голова.

Он развалился на кожаном диване в углу, с очередным стаканом виски в руке, рубашка, как всегда, расстёгнута, сигарета тлеет в пальцах. В тяжёлом воздухе помещения смешались запахи табака и пролитого по всему полу пива. Кто-то истошно орёт, думая, что поёт, кто-то уже спит прямо за столом, пара человек кидает дротики в мишень, даже не попадая в круг.

Девушки, такие же посетительницы бара, то и дело бросают на него взгляды. Одна подходит ближе под предлогом спросить, есть ли зажигалка, другая — просто садится рядом, проводит рукой по его груди, хитро прищуриваясь, третья в открытую, без стеснения, спрашивает не хочет ли Лэндон развлечься в туалете бара втроём с её подругой. Они смеются, наклоняются к нему, засматриваются на его торс. Расстёгнутая рубашка только подчёркивает то, что он даже не пытается скрыть — бархатная кожа, рельефные мышцы. Лэндон надменно улыбается, отвечает на флирт, пьёт медленно, наблюдая за ними, будто выбирает, которая из них заинтересовала его больше. Но дальше игры дело не идёт. Он смотрит на них с интересом, но без желания. Ни одна не вызывает у него ничего, кроме равнодушия.

Лэндон делает очередной глоток, будто пытается стереть из памяти вчерашний вечер. Он был сильно пьян, но, к своему собственному сожалению, запомнил всё. Наигранный смех гостей, показуха, холод в глазах отца, и толчок в грудь от женщины, которую он... сам даже не знает, как к ней относится. Стараясь не думать об этом, возвращает внимание в пристающим девушкам. И просто продолжает глушить стакан за стаканом.

Праздник продолжается. Только теперь более настоящий. Среди грязи, шума и алкоголя. То, что остаётся, когда он снимает с себя маску золотого сыночка из влиятельной семьи.

К полуночи Лэндон почти не стоит на ногах. Перед глазами всё плывёт, дышать спёртым воздухом становится тяжело. Он выходит на парковку, чтобы немного проветриться, но тут же натыкается на чей-то пьяный смех и тупую шутку в свой адрес. Сначала он просто резко отвечает, в своём саркастичном стиле. Но когда кто-то случайно задевает его плечо, Лэндон окончательно срывается. Пара рядом стоящих людей пытаются его успокоить, оттащить в сторону, но он вырывается. Напряжение нарастает. Лэндон бросается первым. Один удар, второй. Начинается драка — кулаки, маты, шум. Всё смешивается в один сплошной хаос.

Вскоре, когда драка и так уже закончилась, к бару подъезжает полиция. Лэндон стоит в стороне, тяжело дышит. Его губа рассечена, от чего по подбородку стекает кровь, рубашка насквозь пропитана потом. Рукав порван, на кулаках ссадины. Кто-то из прохожих спешит отойти подальше, а другие снимают происходящее на телефон. Он поворачивается к последним, смотрит прямо в камеры, оскаливается и показывает средний палец.

Лэндон не шатается, но видно, что уже еле держится. Алкоголь почти выветрился — осталась только злость, усталость и напряжение в челюсти. Он молчит, смотрит на полицейских, которые без особого желания пытаются разобраться, кто виноват в этой пьяной драке.

Один из парней что-то говорит полицейскому и жестом указывает на Лэндона. Тот даже не задаёт лишних вопросов — сразу направляется к нему. Несколько секунд — и Лэндон уже стоит лицом к стене, на руках за спиной щёлкают наручники. Он не вырывается, не возмущается, даже не удивляется. Только расплывается в довольной улыбке, будто всё это часть заранее спланированного сценария. Словно арест — просто эффектное завершение затянувшегося вечера.

В участке его молча проводят по коридору. Металлическая дверь камеры открывается со скрипом, и Лэндон заходит внутрь, не оборачиваясь. Через секунду решётка захлопывается за спиной, оставляя внутри гулкое эхо.

Он с трудом опускается на узкую деревянную лавку у стены. С минуту сидит, не двигаясь, потом откидывается назад, упираясь затылком в холодную бетонную стену. Смотрит в потолок с пустым, ничего не выражающим взглядом. Ни раскаяния, ни страха, ни злости — только усталость.

Тыльной стороной ладони медленно стирает кровь на губе и закрывает глаза. И в этом жесте — вся суть момента. Не конец. Просто ещё один круг по замкнутому маршруту.

Лэндон какое-то время сидит на узкой лавке, когда вдруг слышит щелчок двери. С трудом открывает глаза и поднимает голову. Перед решёткой стоит Вивиан.

Он хмурится.

— Серьёзно? — спрашивает, с хрипотцой в голосе, облокачиваясь локтями о колени. — Ты какого чёрта припёрлась?

— Из участка позвонили домой, — на удивление спокойно отвечает она. — Филиппа не было. А по их правилам тебя могут забрать только ближайшие родственники.

Лэндон откидывается обратно на стену.

— Ну, поздравляю. Теперь ты официально мать года. Пришла за сыночком после драки в баре. Прямо как в лучших традициях семейных ценностей.

Вивиан не реагирует. Только смотрит на него с лёгкой усталостью.

— Поехали уже, — говорит она.

— Ну, раз мама зовёт домой — значит, пора, — усмехается он, поднимаясь.

Лэндон с усилием поднимается с лавки. Движения даются тяжело, будто тело налито свинцом. Голова гудит, в висках пульсирует, перед глазами всё плывёт. Он моргает, пытается сфокусироваться, делает первый неуверенный шаг. Еле как, но подходит ближе к решётке.

Глава 5

Лэндон идёт по пустой улице, закинув руки в задние карманы джинсов. Голова гудит от алкоголя и недосыпа, в висках пульсирует. Он вынимает из кармана мятую пачку сигарет, достаёт одну, зажимает губами. Левой рукой лезет за зажигалкой, но не находит. Проверяет другой карман — тоже ничего.

Он резко выдыхает сквозь зубы, срываясь почти на рычание. В следующую секунду сжимает в ладони пачку т так, что та хрустит. Не раздумывая, с размаху бросает её на асфальт. Подошва кроссовка с глухим хрустом врезается в картон. Один раз. Второй. Он топчет её, как будто это не кусок бумаги, а всё то, что в нём копилось: злость на отца, на жизнь, на себя самого. Бессмысленно, глупо, но с тем яростным упрямством, с каким человек вымещает боль на том, что ещё можно сломать.

Он идёт дальше, чуть ускоряя шаг. Пальцы дрожат, челюсть сжата. Не потому, что холодно, а от злости. Дом уже рядом, но возвращаться туда совсем нет желания. Хочется отвлечься на что-нибудь. Или снова кого-то ударить. Он решает, что ему просто нужно идти вперёд, чтобы не взорваться.

Лэндон вдруг вспоминает мать. Её лицо всплывает в голове — красивое, но уставшее. С тихим голосом и мягким взглядом, который всегда смотрел на него с тёплой материнской любовью. Она ведь тоже всерьёз любила его отца. А он просто женился по расчёту. На красивой, удобной, подходящей. Такой, которую можно показать, родство с которой помогло ему пробиться в этом мире обеспеченных людей ещё выше.

Он тогда ещё не понимал всего. Был ребёнком, которому хватало того, что мать была рядом, а отец хотя бы формально присутствовал в их жизни. Но, пока взрослел, всё больше понимал, как устроена жизнь.

Отец никогда никого не любил. Он вообще не умеет чувствовать. Всё, что ему присуще — это расчёт, холодный ум и нужные связи. Отношения с окружающими для него всегда были как товар: полезные — сохраняем, мешающие — выбрасываем. Люди для него служат лишь ресурсами. Жена — для статуса. Сын — чтобы фамилия не прервалась. Женщины, партнёры, даже друзья — всё по той же схеме. Пока выгодно — ты рядом. Как только теряешь ценность — ты никто.

Лэндон сжимает кулаки в карманах. Он вспоминает, как мать пыталась спасти их брак, как верила, что всё можно наладить. А отец — просто устал от неё и забыл, как ненужную больше вещь.

И Лэндон считает Вивиан такой же. Та же наивная дура, только более хитрая и наглая. Думала, что купит себе сказку — молодая жена, богатый муж, дом с прислугой, лучшие вещи. Захотела красивую жизнь? Вот и получай. Он не сочувствует. Не жалеет. Её никто не заставлял — сама полезла в эту блестящую клетку. Раз сделала такой выбор, пусть теперь терпит. Ведь должна была понимать, с кем связывалась. Видела, какой Филипп. И всё равно пошла под венец.

А теперь жалуется? Ждёт уважения, любви, тепла? Глупо. Лэндон не верит в такие истории. Ни одна женщина не остаётся рядом с Филиппом по любви. Только ради выгоды. Тогда пусть и платит за это по полной.

Он злится. На неё, на себя, на мать, на отца — на всех сразу.

На заплетающих ногах подходит к подъезду, молча заходит внутрь и нажимает кнопку лифта. Пока кабина поднимается, смотрит в отражение — уставшее, испачканное в крови лицо и стеклянные глаза. Лифт звенит, двери открываются, и он выходит на свой этаж. Достаёт ключ, поворачивает в замке и заходит внутрь.

В квартире тихо и темно. Он щёлкает выключателем, и почти сразу в коридор выбегает собака — большой шоколадный лабрадор по кличке Бруно. Виляя хвостом, пёс с тихим поскуливанием бросается к нему, словно не видел несколько дней. Прыгает, радостно тянется к лицу, трётся о ноги.

Лэндон наклоняется, опираясь на колено, и проводит рукой по голове четвероногого друга. Опускается на корточки, и Бруно тычется носом ему в шею, обнюхивает, облизывает щёку. Он сдержанно усмехается и гладит собаку по загривку, потом проводит ладонью вдоль спины.

«Вот кто умеет любить», — думает он. Не за деньги. Не за выгоду. Просто так. Потому что ты пришёл.

Собака прижимается плотнее, укладывает голову ему на ногу и спокойно вздыхает. Её не волнует, где он был, что сделал. Она просто рада, что он наконец рядом. Глядя на неё Лэндон в очередной раз убеждается, что люди не умеют любить. Все притворяются, все продаются.

Он вдруг вспоминает, как в детстве всегда просил у отца щенка. Любого, даже не породистого. Нов ответ получал лишь сухие фразы: «Собаки — это грязь и постоянные заботы. Заведешь себе хоть сколько, когда будешь жить отдельно.»

Вот он и завёл. Как только съехал. Точнее, когда отец, не спрашивая, выселил его из дома, чтобы строить жизнь с новой женой. С тех пор это единственное существо, в преданности которого он уверен. Потому что собака не предаст, не продастся ради выгоды, не будет волноваться, сколько денег у хозяина на счёте.

Лэндон закрывает глаза и, не переставая гладить пса, снова погружается в мысли.

Отец. Его жестокость и безразличие. Женщины, которые терпят всё ради денег. Друзья, которые рядом только потому, что у него известная в высших кругах фамилия и безлимитная банковская карта. Фальшивое восхищение, которое звучит каждый раз, когда он оплачивает счёт за остальных. И тишина, как только остаётся один.

Иногда ему кажется, что он просто родился лишним и никому ненужным в этом продажном, давно пропитанным гнилью мире.

Глава 6

Лэндон просыпается ближе к обеду. Голова трещит, словно внутри кто-то колотит молотком прямо по черепу. Глаза слипаются, в горле сухо настолько, что язык прилип к нёбу. Он чуть шевелится, морщится от резкого света, пробивающегося сквозь огромное панорамное окно, и поворачивается на бок, накрываясь одеялом с головой.

Где-то рядом, с назойливым жужжанием, звонит телефон. Рука вслепую шарит по тумбочке, сбивает какую-то пустую бутылку, и, наконец, натыкается на холодный металл. Он щурится, приподнимается на локте и смотрит на экран сквозь мутные глаза.

Ноа.

Лэндон сразу же резко садится на кровати. Обычно Ноа звонит, только если попал в неприятности и ему срочно нужна помощь. У Лэндона вдоль позвоночника пробегает холодная волна. Он смотрит на экран пару секунд, а потом вспоминает: сегодня они договаривались встретиться на баскетбольной площадке. Ничего страшного не случилось. Просто Ноа ждёт.

Лэндон с облегчением выдыхает, проводит рукой по лицу и отвечает на звонок. Коротко, без приветствия говорит хриплым голосом: «буду через двадцать минут».

Он быстро умывается, наспех брызгая в лицо холодной водой, чтобы хоть немного прийти в себя. Натягивает спортивные штаны и футболку, решая, что душ примет позже. По пути на кухню бросает взгляд на собаку — та уже сидит у миски и смотрит с укором. Лэндон спешно насыпает ей корм, извиняясь перед лохматым другом, что проспал и не покормил его вовремя. Опять понимает: без нанятого человека, выгуливающего Бруно, он бы просто не справился. Повар и персонал по уборке — это одно, но собака требует другого.

Пёс, виляя хвостом, тут же принимается есть, а Лэндон тем временем хватает ключи, телефон и бумажник. Вылетает из подъезда, надевает шлем и, не теряя ни секунды, запрыгивает на мотоцикл. Двигатель рычит, и он срывается с места.

Ноа сидит на бетонном бортике, привалившись к ограде и закинув голову назад, словно ловит последние минуты утреннего покоя. Кожа у него болезненно бледная, почти прозрачная, с синеватыми тенями под глазами. Щёки впалые, губы потрескались, но на лице всё равно блуждает весёлая, чуть безумная улыбка.

Он одет в растянутую серую майку, из-под которой торчит обнажённое плечо с выцветшей татуировкой. На коленях у него мяч, рядом валяется пустая бутылка из-под воды и смятая пачка сигарет. Он держит одну в зубах, и, заметив Лэндона, оживляется — как будто вся усталость сходит на нет.

— О, проснулся, — ухмыляется он. — Думал, ты вчера сдох где-нибудь у барной стойки.

Голос у него хрипловатый, как у человека, который часто смеётся, курит больше, чем говорит, и слишком долго игнорирует сигналы организма. Но в нём — всё та же ирония, лёгкость и дерзость, с которой Ноа держится за жизнь, как за последнюю сигарету.

— Пошёл ты, — бурчит Лэндон, бросая вещи на скамейку и выходя на бетон. — Ты вчера вообще не пришёл.

— А… — Ноа чешет висок, будто только сейчас вспомнил. — Прости, бро. Я... забылся.

— Забылся? — Лэндон сдавленно усмехается. — Я бухал там один, как идиот. Хотя собирался нормально повеселиться.

Ноа лениво пожимает плечами, не переставая улыбаться, хотя взгляд заторможенный.

— Я бы пришёл. Правда. Просто вечер как-то… поплыл. Ты же знаешь, как у меня бывает.

Лэндон не отвечает. К его сожалению, слишком хорошо знает друга.

Они начинают игру. Первое время Лэндон держится нормально — подаёт мяч, бросает, бегает по площадке. Но уже через десять минут начинает сдавать. Дышит всё тяжелее, движения становятся вялыми, ноги словно наливаются свинцом. Он останавливается, отходит в сторону и наклоняется, упираясь руками в колени. Грудь ходит ходуном, в горле пересохло.

Ноа смеётся:

— Серьёзно? Даже я после трёх дней без сна и пары дорожек держусь лучше. Что с тобой, старик?

— Может, ты так обдолбан и просто не чувствуешь, что тебе хреново, — огрызается Лэндон, вытирая лоб футболкой.

— По крайней мере, мне весело, — пожимает плечами друг.

Лэндон поднимает глаза и смотрит на него с раздражением. Вечно небритый, в рваных кроссовках, шутит, даже когда это неуместно. Весь в долгах, постоянно в чём-то подозреваемый. Просто ужасный образ жизни. С таким бы и общаться не стоило.

Они познакомились ещё в школе. Лэндон всегда держался в одиночку, потому что был диким и замкнутым ребёнком, из-за чего его часто доставали другие дети. Ноа же, наоборот, был общительным и никогда не боялся давать отпор. Но почему-то тоже предпочитал ни с кем не сближаться. Казалось, у них не было ничего общего.

Однажды на перемене кто-то из старших мальчишек — кажется, Брэдли или один из его дружков — вдруг посмотрел на него с прищуром и сказал громко, чтобы слышали все:

— А ты же сирота, да? Без матери. Только отец, да и тот вечно на работе. Прям как брошенный котёнок.

Лэндон замер. Горло пересохло, в голове застучало. Он хотел что-то сказать, возразить, соврать — хоть что-нибудь. Но не смог. Просто стоял и молчал, чувствуя, как внутри поднимается что-то жгучее. Слёзы подступили раньше, чем он успел сдержаться.

— О, он ещё и ревёт, — дразнили все вокруг.

Смех усилился. Кто-то толкнул его в плечо. Второй — в спину. Он пошатнулся, но не упал. Просто стоял, сжав кулаки, но даже не пытаясь убежать. Не мог. Ноги были как ватные. Хотелось провалиться сквозь землю.

Глава 7

Вивиан сидит за столом на открытой террасе элитного загородного гольф-клуба. Вокруг — ухоженный ландшафт, ровные зелёные поля, фонтаны и искусственные холмы, за которыми прячется уединённость, словно клуб создан для тех, кто не терпит чужих взглядов.

За столом с ней — жёны деловых партнёров Филиппа. Женщины, у которых всё идеально — от отбеленных зубов до «подчищенной» биографии. Они ведут беседы так, будто заранее отрепетировали каждую фразу перед зеркалом. Смех у них звонкий, но пустой, как бокалы из-под просекко, которые они лениво поднимают, делая мелкие глотки и тут же ставя обратно.

Наращенные ногти лязгают по стеклянной поверхности стола, пока одна рассказывает о шопинг-туре заграницей, другая — о коуче по личностному росту, который «буквально изменил её мышление», а третья жалуется, как тяжело ей определиться, на какой остров полететь отдыхать в следующем месяце.

Темы одни и те же: гардероб, диеты, интерьеры. Никто ни о чём настоящем не говорит. Все только соревнуются, кто гламурнее страдает.

Вивиан кивает в нужные моменты, натянуто улыбается, делает вид, что слушает. Но в голове всё звучит, как белый шум. Ей чуждо всё это. Фальшивые улыбки, игры в статус, бесконечное перетягивание внимания на себя.

Она сидит, будто по ошибке попала в чужой спектакль и не знает своей роли.

Где-то вдалеке, на гладко подстриженном газоне, одна за одной клацают клюшки. Кто-то из присутствующих мужчин пытается изобразить интерес к гольфу. Кто-то — к чужим жёнам. Или официанткам, как её муж.

— Ты сегодня молчаливая, — замечает Кристина, единственная здесь, с кем Вивиан может вести беседы без отвращения. Она протягивает ей бокал шампанского. — Мы тут уже поспорили, нет ли у тебя какой-то личной тайны, которую ты от нас скрываешь.

— Приятно быть загадочной и привлекать к себе ваше внимание, — отвечает Вивиан, улыбаясь одними губами и делая глоток прохладного напитка.

Время от времени Вивиан бросает взгляд на Филиппа. Он стоит у барной стойки, развязно оперевшись локтем о мрамор, наклоняется к молодой официантке и что-то шепчет ей на ухо. Та заливается звонким наигранным смехом. Приторным, как дешёвое игристое.

А затем Вивиан видит, как он бесцеремонно шлёпает её по заднице — нагло, демонстративно, будто проверяет товар. Девушка лишь хихикает, даже не смутившись.

Вивиан замирает. Внутри нарастает неприятное ощущение. Мелкая, но ощутимая дрожь пробегает по всему телу. Не ревность, гораздо хуже. Унижение. Он делает это при всех. Как будто Вивиан тут нет. Как будто она — просто мебель в его красивой жизни, не более.

И в этот момент ей хочется кричать. Или исчезнуть. Она резко встаёт и уходит, не глядя ни на кого.

В уборной всё сияет — белоснежный мрамор, мягкий свет, зеркала в рамах цвета золота. Полотенца аккуратно сложены в рулончики, мыло пахнет как интерьер люксового бутика — смесь лаванды, каких-то ягод и денег.

Она подходит к зеркалу и смотрит на своё отражение. Макияж безупречен, волосы лежат идеально, белое облегающее платье миди подчёркивает фигуру так, словно было сшито лично для неё. Но всё это не имеет никакого значения, потому что в глазах — пустота.

Перед ней стоит женщина, которая не понимает, почему её не хотят. Почему Филипп на неё не смотрит и даже не замечает? Почему вечно оказывает знаки внимания другим? Что с ней не так? Почему она — вся такая молодая, красивая, ухоженная — вызывает у собственного мужа лишь равнодушие? Или, хуже того, презрение.

Зеркало не даёт ответа.

Может, дело не в ней. Может, проблема в самом мире — холодном, глянцевом, нарочито безупречном, как эти золотые краны и стерильный мрамор, в котором нет ни тепла, ни настоящей жизни. Может, она просто одна из немногих, кто ещё умеет чувствовать. Кто не разучился страдать, бояться, ждать, надеяться.

А в мире, где эмоции считают слабостью, а искренность — изъяном, за который платят болью и унижением, это уже не черта характера. Это ошибка. И таких ошибок здесь не прощают.

Вивиан продолжает стоять перед зеркалом, и через несколько долгих секунд в её глазах появляется знакомый блеск, но не от слёз, а от решительности. Чувства уходят вглубь, а на поверхности не остаётся ничего, кроме безупречной маски.

Она поправляет прядь волос, разглаживает складки на платье и немного крутится перед зеркалом, рассматривая себя. Всё. Хватит. Ни один человек в этом прогнившем обществе не достоин знать, что на самом деле творится у неё на душе.

Когда она возвращается на террасу, женщины всё так же смеются, но теперь смотрят на неё иначе. Они все явно заметили сцену у барной стойки. И теперь ждут представления от Вивиан, чтобы потом ещё долгое время обсуждать это на светских приёмах. Ведь вся их жизнь — пустой трёп и сплетни друг о друге.

— Всё хорошо, Вивиан? — спрашивает одна из них, с милой, змеиной улыбкой. — Ты выглядишь… напряжённой. Или просто… приревновала?

— Это было мило, правда. Ты так покраснела, как влюблённый подросток, — вставляет другая. — А Филипп так… однозначно проявлял к той официантке знаки внимания.

Они хихикают, прикрываясь бокалами. Смотрят на Вивиан, как на свергнутую королеву, словно только и ждали, когда же она оступится и даст им повод для издёвок.