Я никогда не спрашивал ее имени. Не то, чтобы мне было неинтересно. Просто к слову не приходилось. Мы вообще разговаривали очень мало. Можно сказать, почти не разговаривали.
Она приходила каждый вторник ближе к обеду. Почему именно во вторник и именно в это время, я тоже не знал. Видимо, так ей было удобно. Она просто появлялась около полудня в моей убогой маленькой студии, которую я недорого снимал под самой крышей жилого дома. Раньше здесь была, кажется, котельная, но после реконструкции ее куда-то перенесли, и здесь поселился я – никому неизвестный и ничем непримечательный нищий художник. Но почему-то она выбрала именно меня. Что-то в моих картинах тронуло ее, и она попросила написать ее портрет.
Она входила в пропахшую красками комнату, принося с собою новые запахи. Иногда это был аромат французской выпечки. Иногда свежескошенной травы или грозового ливня. А иногда она пахла просто дорогим парфюмом. По этим запахам я понимал, в каком она пребывала настроении, что творилось в ее душе, и чего она хотела в данный момент.
Она никогда не заговаривала первой. Даже не здоровалась. Всегда только односложно отвечала на мои вопросы, и то нехотя, будто через силу, а ее взгляд красноречивее слов упрекал меня в болтливости. И тогда я замолкал. Накрывал ее чувственный рот поцелуем и ловил момент, когда в глазах вспыхнет искорка страсти. Ей нравилось, чтобы я смотрел. И я смотрел. Всегда.
Я медленно раздевал ее. Деталь за деталью избавлял от одежды, аккуратно вешал все на стул, чтобы не помять или не испачкать маслом. Ей так нравилось. Когда она оставалась в одних только трусиках, я останавливался, отходил на пару шагов назад и любовался ею. Она стыдливо закрывала ладонями грудь, опускала взгляд в пол и застенчиво улыбалась.
И тогда я брал ее на руки, относил в дальний конец комнаты и осторожно опускал на потертый надувной матрас, который служил мне кроватью. Раздевался я всегда сам, а она просто смотрела, не прикасаясь. Я видел, что она возбуждалась, поэтому не спешил. Уголки ее губ подрагивали, взгляд покрывался тонкой поволокой, аристократические пальчики нервно чертили узоры по свежей простыне. Когда последний предмет моей одежды оказывался на полу, я был уже готов и дрожал от разрывающей изнутри страсти.
Я вытягивался рядом, наши ноги переплетались, губы сливались в страстном поцелуе. Она запускала ладонь мне в волосы, сжимала ее на затылке и притягивала меня к себе, словно хотела быть еще ближе. Мои руки блуждали по ее телу, ласкали нежную бархатистую кожу. Она отзывалась на каждое прикосновение.
Когда из ее уст вырывался первый стон, это было сигналом. Я срывал с нее последний барьер из малюсенького кусочка ткани и тут же овладевал ею. Жадно, страстно, неистово...
Она всегда кричала. Громко и надрывно… Давала волю чувствам, никого не стесняясь, ни о чем не думая... Я изливался следом за ней. Всегда только после нее. Она даже иногда называла меня в шутку джентльменом. Ведь она тоже не знала моего имени. А если и знала, то никогда не произносила вслух.
Пока она приходила в себя, дрожа всем телом в моей постели, я надевал прямо на голое тело рабочий фартук, ставил мольберт, смешивал краски. Она накидывала на плечи красный шелковый пеньюар, появившийся в студии вместе с ней, садилась в кресло, закинув ноги на подлокотник, доставала длинную тонкую сигаретку и долго курила, смотря куда-то мимо меня.
Студия заполнялась сладковатым прозрачным дымом, делая образ позирующей девушки еще более загадочным и мистическим, и пока тлела сигаретка, я писал ее портрет. Каждый вторник, штрих за штрихом. Пока она не появилась на холсте, словно живая. В ее взгляде читались удовлетворение и легкая усталость. Каждый, кто посмотрел бы на ее портрет, догадался, чем несколько минут назад она занималась с художником.
– Почему ты не заканчиваешь картину? – как-то спросила она, любуясь моей работой. – Осталось ведь всего пару штрихов...
– Боюсь, – честно признался я. – Боюсь, если закончу, ты больше не придешь...
Она ничего не ответила. Только кивнула, оделась и ушла.
Я знал, что так будет. Мы, кроме того случая, больше никогда это не обсуждали, но я понимал на интуитивном уровне, что так оно и произойдет. Я довел ее портрет до абсолютного совершенства. И когда последний штрих лег на холст, она исчезла, оставив легкий прохладный след от поцелуя на моей щеке и запах своих дорогих духов.
Сейчас картина, которую я назвал «Портрет незнакомки» является жемчужиной в моей галерее. Она висит в самом центре зала и магически притягивает взгляды посетителей. Я сам уже много лет прихожу сюда каждый день незадолго до полудня, часами стою и смотрю на нее. И я заметил, что каждый раз я чувствую около картины новый запах. То аромат французской выпечки, то свежескошенной травы или грозового ливня, а иногда просто дорогой парфюм. Ее парфюм. Будто бы она только что была здесь, и мы разминулись буквально на минуту…