Посланник Золотистого шмеля

Глава первая, которая начинается с прочтения прекрасных стихов, а заканчивается ужасной прозой

В отношении контрабандного промысла командир отряда должен знать: в каких пунктах и у кого именно на заграничной стороне, особенно вблизи границы, находятся склады контрабандных товаров, постоянные или временные; какой товар лежит на складах, в каком количестве; кому этот товар принадлежит; из каких наших селений приходят за этим товаром; кто руководит проносом...

из «Инструкции чинов Отдельного Корпуса Приграничной Стражи».

Утв. 7 декабря 1912

С-Пб. 1912 г.

Глава первая, которая начинается с прочтения прекрасных стихов, а заканчивается ужасной прозой

Снег под колёсами хрустел, повозка покачивалась, скрепя старыми рессорами. Из дымки выплывали всё новые и новые барашки облаков, а позёмка так и кружила над подсохшим разнотравьем, не успевшим поникнуть и спрятаться под первым октябрьским снежком.

Пристяжная, молоденькая гнедая кобылка, порой бежала медленно, почти не натягивая постромок, за это кучер Фролка то и дело охаживал её кнутом и ругался бранными словами. Потом, как бы опомнившись, начинал быстро-быстро креститься, прося прощения у господа за своё неуместное сквернословье.

Когда Фролка не бранился и не воздавал мольбы, он напевал унылую песню о милой, о горькой судьбинушке, да о добром и верном коне. А ещё кучер то и дело чихал, сморкался в поношенную и истёртую до дыр рукавицу, ругал свою хворь и непутёвую жёнку Лукерью за то, что та намедни постирала его рубаху и порты. Постирала поутру, а Фролке нужно было срочно идти до соседа. Из-за глупой бабы пришлось надевать одёжу непросохшей, и вот результат: именно из-за неё, из-за Лукерьи, Фролка, по его словам, и подхватил эту проклятущую простуду. А ему нынче болезни не к месту, у него вон ещё сколько намечено важных дел на нынешний вечер.

Какие у Фрола были запланированы дела, Алёша не знал, но судя по сизому носу и отёкшим глазкам возницы, все свои вечера он проводил в ближайшем придорожном шинке. И Алёша был уверен, что его внезапная простуда и сегодня этому не помешает. Возница в драном тулупе и лаптях с первой минуты их знакомства Алёше не показался, но выбора не было, никто кроме этого плюгавенького забулдыги не пожёлал ехать на станцию на ночь глядя.

При других обстоятельствах ситуация могла бы позабавить молодого путника, но сегодня Алёшу всё только раздражало: матерящийся Фролка с его непутевой жёнкой, его фальшивое пение, но, больше всего, то и дело залетающий за полог снег. Алёша злился, кутался в воротник, раз за разом, снимал с руки перчатку, чтобы послюнявить палец и перевернуть ещё одну страничку Софьиного подарка – потрёпанного и затёртого до дыр томика Верле́на[1]. Снежинки падали, Алёша прикрывал рукой страницы, стараясь уберечь их от непрошеной и коварной влаги.

То, что полковник Потанин – мужчина суровый, Софья сказывала не раз, поэтому просила не торопиться. «Папеньку надобно подготовить, – советовала она, – выбрать момент, когда он в настроении, и тогда уже просить родительского благословения...», но Алёша как обычно поспешил.

Он покинул столицу, приехал сюда, заявился к Софьиному отцу и тут же получил отказ, причём в довольно грубоватой форме. Дочери полковника нужен в мужья не мальчишка, напяливший на себя военную форму без должного подгону, а зрелый и самостоятельный мужчина, способный трезво мыслить и обеспечивать семью.

«Да... не нужно было так спешить», – ругал себя Алёша.

Говорила же Софья, что нужно подготовиться, но единственное, что он сделал, чтобы произвести хорошее впечатление на бывалого вояку, это то, что всю дорогу изучал сакральную французскую поэзию.

Данила Георгиевич Потанин, по словам Софьи, являлся страстным поклонником Поля Мари, поэтому Алёша постоянно перечитывал вручённую ему книжицу. Он буквально затёр книжку до дыр, но, увы, блеснуть знанием любимых стихов предполагаемого тестя, Алёше не довелось. Его аудиенция закончилась гораздо раньше, чем предполагалось.

Сейчас, когда беседа с отцом Софьи уже состоялась, продолжать чтение, уже не было смысла, однако Алёша вчитался. Его удивляло, что полковник Потанин, этот провинциальный солдафон, мог должным образом оценить такую тонкую поэзию. Алексей читал и клевал носом, всякий раз вздрагивал, особенно тогда, когда Фолка, напевая, в очередной раз брал фальшивую ноту.

Алексей был голоден, разочарован, его знобило.

Не подхватить бы заразу от этого неуёмного возницы, скорее бы уж доехать и в поезд.

– Ох, туды́ ж твою растуды́ть! –  вдруг заорал Фролка и натянул вожжу. Пристяжная заржала и шарахнулась, повозку повело, и они едва не слетели в кювет. – Похоже, приехали, барин. Ой, беды бы не было.

Алёша быстро захлопнул книжку и, привстав, вытянул шею.

– Чего там?

– И спонадобилось тебе, ваш бродь, на вокзал этот ехать, поезд же только поутру придёт. Меня вон целковеньким соблазнил, а я дурак и попёрся. А ведь больше никто не сподобился – все отказались. Один я, дурья моя башка, поехал, о-о-ох... граница тут у нас – места уж больно неспокойные. 

Глава вторая, в которой Фролка проявляет чудеса осведомлённости

Здоровенный детина с окладистой бородой бесцеремонно тряхнул Алёшу точно куклу. Сопротивляться не имело смысла. Чернявый Сёма держал повозку под прицелом. Острые, точно нож, ремни врезались в кожу, Алёша стиснул зубы. Рядом на земле охал и стонал Фролка, которому заламывал за спину руки ещё один из обозников. Когда Фролку впихнули внутрь, слева мелькнула тень, кто-то буквально вломился в повозку. Алёша отшатнулся, потому что увидел совсем рядом огромные клыки. Слюнявая пасть едва не коснулась его лица.

– Черкес, назад! – прикрикнул светловолосый.

Собака отбежала от повозки и уселась на снег.

Неплохие у них собачки. Всё понимает – это же ирландский волкодав. Охрана у обозников и впрямь была нешуточная, дивился Алексей, даже собаки особых мастей.

– Где там этот тетеря? Долго будем его ждать? – крикнул чернявый.  

К повозке приблизился сутулый рыжебородый дядька в мятом армяке.

– А ну, двиньсь, – он оттолкнул перепуганного Фролку и уставился на Алёшу. – Везти так везти, наше дело привычное.

От него пахло махоркой и чесноком, говорил он так, точно был сильно простужен, только очень громко. На голове мужика сидела огромная мохнатая папаха, надвинутая до бровей, рукавицы были драные, с тёмными пятнами. Мужик проверил ремни, которыми были связаны руки пленников, покачал головой и уселся на облучок.

– Чего, Сиплый, боишься, что кто-нибудь из них тебя сзади по башке огреет! – ухмыльнулся вязавший Фролку обозник. 

– Ась!.. – новый возница вытянул шею и приложил руку к уху.

– Ты бы шапку снял, дурень. И так глухой, а ещё мешком овчины себе уши закупорил, – мужик посмотрел на приятеля, все, кроме светловолосого, заржали, влезли на коней и вернулись к обозу.

Сиплый отмахнулся, ухватил вожжи и хлопнул коренника по крупу. Повозка двинулась и вскоре оказалась в самом хвосте обоза. 

Алёша, всё ещё не пришедший в себя, оттого что с ними случилось, пытался освободиться от пут.

– Ты бы, мил человек, не ёрзал попусту, – сказал Сиплый. – Вывалишься из кареты, голову разобьёшь. Сбежать тебе всё равно не удастся. Семён Саич вон, в хвосте едет. Увидит, что ты выпрыгнул, так бока намнёт.

– Не больно-то я его боюсь, этого вашего Семёна Саича, – проворчал Алёша, но вертеться перестал.

Сиплый не ответил, почесал свою рыжую бороду, повернулся и подхлестнул пристяжную.

– Не услышал он тебя, ваш бродь. Видать совсем глухой, – пояснил Фролка. – Но прав он, чёрт охрипший, не вертелся бы ты. Этот Сёма и впрямь не тот, с кем стоит шутки шутить.

– Так говоришь, будто с ним давно знаком. Ты что же, знаешь его?

– А кто ж в нашем приграничье его не знает? Семён Исаевич Штейн, по прозванию Сёма Авиатор. Личность в наших краях весьма известная. Среди тутошних фурманов[1] он один из наиглавнейших.

– Ты про контрабандистов?

– А про кого же? Тут их у нас пруд приди, половина крестьян в деревнях с ними повязана.

– И чем же этот Штейн так знаменит? Расскажи, раз уж ты такой осведомлённый, или этого боишься? – Алёша кивнул на Сиплого.

– Чего его бояться, он же глухой как пень.

– Так ты и его знаешь?

Фролка перевалился на другой бок и уселся поудобнее.

– Его не знаю, а вот про других сказать могу. Авиатор с югов – не то со Львовщины, не то с Одессы. Из блатных. За дела свои бывал на каторге. Сбёг. Его поймали, но тут указ какой-то вышел и на тебе... помиловали его. Сюда приехал уже давно и осел. Видать через границу товар таскать выгоднее, чем бандитствовать, – Фролка пригнулся и прошептал Алёше в самое ухо. – Говорят, это он в Балашах надзирателя завалил. Был у нас такой случай. Тут потом такое творилось. Дознаватель из бригады приезжал, жандармы по дворам бегали, но Сёма ловок, его так просто не возьмёшь. Ничего не доказали, только дворы в Балашах разворошили. Так и уехали ни с чем. 

– Да уж. Весьма одиозная личность вырисовывается.

– Чего?

– Не важно, – поморщился Алексей. – А почему он Авиатор[2]?

Фролка пожал плечами и снова заговорил в полный голос:

– Вот этого не знаю. Знаю, что Авиатором его кличут и всё тут.

– А второй? Уж больно на военного похож.

– А так оно и есть. Белая кость, из ваших, из золотопогонников. Фамилия у него Скобелев, бывший унтер не то из кавалерии, не то из пушкарей...

– Из артиллеристов, – поправил Алёша.

– Ну да. Был в армии начальником, повоевал, но вот взял и ску́рвился. Сперва говорили, что он на шулерстве попался, потому из армии и попёрли, но потом другая байка ходила. Мол, соблазнил он дочку какого-то важного чиновника из Министерства. Ну... может и не то чтобы соблазнил. В общем был у них там какой-то романти́к. – Фролка, употребив иностранное словцо, пристально поглядел на Алёшу, видя, что тот серьёзен, продолжил. – Папаша узнал, что дочка больше не девица, осерчал и подговорил какого-то поручика с нашим Скобелевым поквитаться за поруганную честь доченьки. Поручик тот, сказывают, стрелок был отменный, с пятидесяти шагов целковый из пистоля дырявил. Вот он взял и со  Скобелевым ссору затеял, и давай они стреляться. И что бы вы думали? Наш Скобелев стрелка того бац... и дырка меж глаз. Во как. Финал печален: поручика в гроб, девку под венец... за другого... за старика, а Скобелева в солдаты. После контузии его из армии уволили, а он сюда приехал. Лучшего дела себе не нашёл – теперь, как и многие,  на Юргиса батрачит. Грузы из-за границы тягает.