После чёрного дождя

До

«Мама, расскажи мне о дожде…»

Многое из того, что рассказывала мне моя мать, было ложью. Удобной неправдой. Мы не всегда в ответе за то, что с нами происходит. Не всегда можем это контролировать.

И не обязательно должно произойти что-то плохое, чтобы было плохо.

И эгоизм — не самое страшное качество. Это когда выбираешь себя, а не других, мама. Ты многое знаешь об этом.

Почти все, что говорила мне моя мать, было ложью.

Мать. Чужая взрослая женщина, претендующая на меня, на какую-то близость меж нами. Когда уже и не нужно (и нужно до боли сорванного высохшего на ране бинта). Она, эта женщина, говорила и продолжает говорить мне многое. И это умные, взрослые вещи. А потому — путанные и лживые. Просто удобные ей настройки.

Но когда-то она была другой. Мама. И иным было то, что она открыла мне в детстве. Успела рассказать, прошептать, напеть. И вот это было правдой. «Не верь Синей Бороде, у него же — синяя борода!»

«Не открывай дверь незнакомцам!»

«Не иди короткой дорогой через лес, моя маленькая девочка...»

И я так старалась не ошибиться дорогой, что перестала идти вовсе.

Почему же ты допустила? Почему отпустила, мама?

И та песня про дожди, что ты мне пела. Какие бывают дожди — жёлтые, синие, серые. Самые разные. Но самый страшный из них — чёрный.

И ты обещала защитить, обещала, что он не придет никогда…

Но почему сейчас я лежу на полу в таком своем и чужом доме? Мысли такие ясные, но такие тягучие. Потолок качается брезентовым пологом, на нем отсветы фар машин. Как рано наступил вечер. Как близок конец… Дня?

Я лежу на полу, а в стёкла стучит, словно в панике, ветка тополя, знакомая с детства. И ещё этот шум… Беспощадный, непрекращающийся. Чёрный шум чёрного дождя. Он заливает город, он смоет его к рассвету… И ничего не будет?

Нет, это только кажется. Всё будет.

Не будет только меня.

Облизываю сухие губы. Только на это и хватает сил. А смерть всё ближе. Я её знаю, а потому узнаю. Она пришла за мной. Кого я обманываю? Она и не уходила отсюда. Ждала. Вот только не знала, что имя моей смерти будет А...

Что-то прикасается ко мне, я закрываю глаза. Не хочу смотреть. Могу я позволить себе эту слабость?

Ах, мама! Чёрный дождь мне не пережить. Красная шапочка так и не вернулась домой… А его так и не покину...

На мою шею ложатся грубые сильные руки.

Почти нежно.

Вот и всё.

Косой

Погода не радует. Косые струи так и метят в меня. Я стою под козырьком крыльца и ловлю капли дождя лицом. Улица стремительно опустела и, кажется, теперь упоительно безлюдной. Словно больше никого в этом городе не осталось. Над головой шумят тополя, я знаю, что одна из веток сейчас бьется о стекло кухни. Мне как-то предлагали ее срубить, но я отказалась. Хоть по ночам она и напоминала порой руку, что тянется открыть мое окно.

Раздается недовольное мяуканье. Из подвального окошка выглядывает знакомая наглая черная морда.

- Привет, Кот!

Как хорошо, когда никого нет рядом — можно делать все что угодно. Могу говорить с местными котами, а могу запеть, как диснеевская принцесса, и даже сделать шаг с крыльца, туда, под дождь, льющий и зовущий. И отправиться в путешествие... Путешествие? Кого я обманываю?

- Прости, но я ничего не захватила, - говорю я Коту, и он скрывается в своем убежище, презрительно пофыркивая.

- Разговариваешь с котами?

Я вздрагиваю. Не заметила. Наверное, вынырнул из-за угла дома. И может даже какое-то время стоял и смотрел. Он делает шаг и поднимается на ступеньку. Их у нашего крыльца три. Но заходить в подъезд не спешит.

- Привет.

Надо ответить. Это не просто незнакомец. Это сосед. Правда, въехал каких-то полгода назад. Но все-таки…

- П-привет. - Нет, я не заика, просто он даже стоя ниже на две ступени возвышается надо мной. И я смотрю в его плечо, в потемневшей от дождя джинсовой куртке, и молчу. Что ему надо?

- Можно? - тянет с улыбкой. Ее я не вижу, но чувствую по голосу. Я умею многое определять по голосу. Научилась. Профессиональная деформация?

- Что? - спрашиваю напряженно. Глаза чуть поднимаю. Подбородок с тенью щетины. Не успел побриться?

- Пройти можно? - теперь улыбка явная, громкая, бьющая меня наотмашь.

Я идиотка.

- Конечно! - делаю шаг влево, освобождая путь к двери. Он поднимается на крыльцо, но в подъезд так и не заходит. Встает рядом, и мы застываем - две едва различимые полинялые фигуры за стеной дождя. Он начинает хлопать себя по карманам, достает пачку сигарет и довольно вздыхает «не промокли». Металлический шорох зажигалки. Он затягивается, и от этого всего — отчетливого звука, с которым губы обхватывают сигарету, от шума дыхания, а точнее выдыхания, от запаха, какого-то мятно-вишневого, — от всего этого мне как-то странно и тревожно. Меня ведет, и я неловко обхватываю себя левой рукой.

- Ничего, что курю?

Спохватился...

- Ничего, — почему-то отвечаю я и продолжаю всматриваться в дождь.

- Ждешь кого-то? - спрашивает, а я борюсь с желанием сбежать, не ответив. Но, конечно же, отвечаю.

- Курьера. Домофон не работает.

Проклятая вежливость, впитанная вместе с детской смесью. Когда уже научусь отвечать «не твое собачье дело»? Теперь и вторая моя рука не висит без дела, и вот уже я вся в замке собственных рук. Так гораздо лучше. Только я забываю, что в руке был зажат кошелек, и он падает. Не успеваю удержать. Застываю, ведь наклониться за кошельком — разомкнуть надежное кольцо рук. А не поднять — странно. Ощущаю движение рядом, перед глазами — кудрявая русая голова, длинные пальцы, в которых мой смешной кошелек с нарисованными на нем желтыми цветами, кажется совсем маленьким и нелепым. Он встает — не кошелек, а сосед — и протягивает мне мою потерю. Пауза. Вздыхает, а потом просто всовывает кошелек мне в ладонь.

Если раньше он мог только догадываться, что со мной что-то не так, то теперь, наверное, твердо уверен.

Упрямо сверлю взглядом улицу. Дождь потихоньку стихает, в лужах начинает пузыриться, а в просветы листвы заглядывает солнце.

Догоревшая сигарета летит в урну у лавочки. Красиво летит, дугой, в самый центр. Потом он поворачивается, чтобы уйти, но снова не уходит. Я не вижу, но чувствую его изучающий взгляд.

- Так странно видеть тебя на улице, - говорит он. - Думал совсем не выходишь.

- Я выхожу, - просто отвечаю я. Хотя, наверное, и на это можно было бы не отвечать.

- Ладно… - звук размагниченного замка, массивная дверь поддается, отсекая его. Разделяя крыльцо и нас на две половины. - Про домофон.. это... давай я зайду позже и посмотрю.

- Ты мастер? - удивляюсь и тут же ругаю себя, конечно мастер, он же всем соседям компы чинит. И мне ноут чистил. Я помню этот день. Почему-то помню.

- Типа того. - Усмешка, и дверь, покоряясь доводчику, с гулким лязгом захлопывается.

- Типа того... — повторяю. Слышу мелодичный перезвон и вижу в конце улицы желтую фигуру на велосипеде. А вот и мой заказ. Оплачиваю, забираю, благодарю.

Первая остановка — то самое подвальное окошко. Оставляю там специально заказанный корм. Хорошо, что Кот так близко — идти сейчас во двор я просто морально не готова. Вторая остановка происходит на пролете второго этажа, там, на подоконнике, кто-то давно уже оставил горшки с цветами и записку с указанием: забирайте или выкиньте.

Я не забрала. Чтобы «спасти котика», или никому ненужные растения, нужно для начала спастись самой.

Моросящий

Отключаюсь. Сдергиваю наушники. Какое-то время просто сижу, глядя перед собой. Белый экран монитора с синим значком законченной конференции превращается в расплывчатую картину. Какое-то время просто дышу, концентрируюсь на том как две тонкие струйки воздуха скользят в ноздрях. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Руки лежат на столе. За окном дождь. Есть только это. Только это.

Почти получилось.

Я резко вытираю набежавшую влагу со щёк и смотрю в окно скайпа. Молчание. Никакого пояснения, никакого вопроса. А значит... Значит, это не игра моего воображения, не психоз нагрянувший из-за долгого прибывания в четырех стенах.

Вздрагиваю всем телом. По мне будто прошлись чужие влажные руки и остановились на плечах сжимая их и не давая пошевелиться.

А я этого испытывать этого больше не хочу. Я не даю себе в этом утонуть, резко выныриваю, вытаскиваю себя.

Получилось, уже без почти.

Открываю браузер, сайт компании «Конструктор» у меня в активных вкладках: приходилось внимательно изучать их деятельность при написании текста. Но вот на надпись «наша команда» я никогда не кликала. И делаю это сейчас.

Ожидаемо. Вполне ожидаемо. Неужели я всерьез рассчитывала ни разу не пересечься с ним в нашем городе? Честно? Надеялась! А если ещё честнее старалась не думать об этом вовсе. И вот беспощадное: «директор по развитию, Власов Александр Юрьевич». И знакомое лицо на фото. И я уверена, что оно свежее. Как и это лицо.

Перевожу взгляд на затемненный угол экрана. Но поправлять ноутбук не спешу. Подкрадывается вечер, зона затемнения расширяется, мое бледное лицо уже можно опознать. Я понимаю, что придумываю, что это просто игра тени и света, но я так четко вижу себя сейчас — волосы неряшливо на лицо, губы сжаты до мелких морщин, глаза с настойчивостью безумца глядят в никуда.

Как легко меня достать, как легко сбить, лишить равновесия. Я думала, что справилась, забыла, переживала и пережила. Но, нет — звонок человека из прошлого, и мне уже требуется терапия.

Александр Юрьевич. Надо же. Ему так больше идёт. Даже несколько лет назад, когда он был человеком моего настоящего, а не прошлого. Даже тогда никто не называл его Сашей. Только Александром. Чем-то он неуловимо напоминал героя старого советского фильма «Ещё раз про любовь». Холёный, с тяжёлым взглядом, обволакивающим низким голосом, склонностью к широким жестам и большим машинам. Слабых презирал. Сильным завидовал. К женщинам относился снисходительно. Малознакомым. Открывал им двери, отодвигал стул, целовал руки. И был, по мнению большинства, человеком вполне положительным.

А по мнению моей матери - вообще исключительно замечательным. И мне не забыть наши не менее замечательные разговоры об этих отношениях. Точнее о разрыве. Не курит, не пьет, не бьёт. Еще и терпит такое недоразумение как я. Как можно не ценить? Может, поторопилась?

Что я могла возразить? Звучало так правильно. А потому ложно.

И вот он снова проявился. Чтобы что? Неужели опять выслеживал? Выжидал? Почему сейчас? Почему снова? Почему...

Хватит. Хватит придумывать, надумывать, что-то приписывать. И себе, и другим. Это всего лишь человек. Всего лишь клиент. Так почему бы Александру Юрьевичу просто не перестать им быть?

Открываю на телефоне контакт Жанны, хочу набрать тут же, но понимаю, что внятного диалога не получится и записываю голосовое. Получается с третьего раза. Оно очень короткое, всего минута. Но очень важное.

Пока сообщение висит не отвеченным, я встаю и подхожу к холодильнику, открываю и внимательно скольжу взглядом по полкам. Надо что-то съесть. Хотя… Кому надо? Продукты из доставки заменяют те, что пропали до них. Но я продолжаю имитировать нормальную жизнь. Тогда есть ощущение, что справляюсь. Хотя гораздо честнее про меня — это роллы с пивом на ужин и неделя самобичевания после.

Возвращаюсь к столу. Касаюсь ладонями в поисках опоры. Оглядываюсь. Мои четыре стены добровольного заточения. Хотя почему четыре? Их даже больше, но все равно слишком мало чтобы поддерживать иллюзию, что здесь можно заплутать. Тут даже спрятаться особо негде. Две комнаты. Но гостиная соединена с кухней. Самая широкая большая и светлая комната. Мой кабинет, мой фитнес-зал, мой ресторан. Хотя кого я обманываю — готовлю я редко. Скорее уж фуд-корт. Вторая комната — по идее спальня, но советские архитекторы сделали ее такой узкой, что поставить там нормальную широкую кровать не получится, влезет, конечно, но…

«Да и зачем тебе двуспальная?» - слышу голос матери в голове. Действительно. Непозволительная роскошь. Я дальнюю комнату использую скорее как склад. Там шкаф и комод, полки книг, вещи, оставшиеся от бабушки. Чаще всего дверь плотно закрыта.

Я понимаю, что в шаге от того, чтобы завести кота, а то и двух. Может подобрать того чёрного бродягу? А что потом? Не захочется ли дом с белым забором, собаку и мужа с детьми? Встряхиваю головой, прогоняя заманчивые образы из рекламы деревенского майонеза: радостные крики детей, лай воображаемого лабрадора. Нет, моему фильму нужен совсем другой саундтрек. Например, высокий и резкий голос матери, требующий отчета о моей личной жизни. И песня из финала «бойцовского клуба» на фоне.

Блям.

Как мыльный пузырь лопнул. Сообщение. Но не от начальства. И — выдыхаю — не от директора по развитию.

Включаю лампу на столе, падаю в кресло и открываю позабытый чат.