После измены. Приручить босса

Пролог

— Тебе просто нужен хороший мужик! Такой… чертовски сексуальный! Охренительный! — Катька, моя коллега и лучшая подруга, яростно жестикулирует, пытаясь передать, насколько потрясающим он должен быть. Потом с кривой усмешкой добавляет: —Да-да, Ксюш! Не этот твой Антон.

Я закатываю глаза. За три года привыкла: Антон ей не нравится. Причём не потому, что он сделал что-то плохое. Я и плохого-то про него не говорила ни разу. Она просто невзлюбила его.

— Антон и есть хороший мужик, Катюш, — в который раз пытаюсь унять её энтузиазм в отношении моей личной жизни. — Мы давно вместе. Я не собираюсь его менять на другого.

Она морщится, делает глоток из любимой кружки с котиком. У нас короткий обеденный перерыв — скоро опять за кассу.

— Это не мужик, Ксюш. Это унылое нечто. Даже слово "мужик" к нему неприменимо.

— Неправда! Он просто... творческая личность. Ничего ты не понимаешь, — вздыхаю и машинально мну бумажный салфетку, в надежде хоть как-то сбросить напряжение.

Катька смотрит на меня, как воспитательница на наивную школьницу. Тот же взгляд, что и тогда, когда нам было по пятнадцать, и мы делили комнату в интернате.

— Творческая личность? Это сейчас так лентяев и инфантилов называют?

— Да не лентяй он! Просто... ему нужно вдохновение, чтобы работать. Ему нельзя как нам — "от звонка до звонка".

Звучит будто я себя уговариваю, а не ей объясняю.

— А-а, поэтому ты пашешь с утра до ночи, чтобы он мог... медитировать в чатиках с "великими писателями"? — показывает пальцами кавычки, словно приговаривает. — Сколько он написал за последний год?

— Он пишет! Просто настоящая книга... она не штампуется, как хлеб в пекарне. Она создаётся годами.

Кажется, я говорю в точности как сам Антон.

— А жрать хочется каждый день, причем годами. Коммуналка, аренда, еда — всё на тебе. Когда ты себе что-то покупала, Ксюша?

Я напрягаю память, хмурюсь.

— В прошлом месяце! Платье... Кажется... — Катя скрещивает руки на груди. Я сдаюсь: — Ладно, не платье. Я только хотела его купить. Но потом увидела рубашку. Антону очень идёт. И скидка была такая… соблазнительная. Когда бы я ещё смогла?

Она разводит руками — мол, ну вот. Очередное доказательство.

А мне обидно. Я ведь люблю его. Забочусь. Хочу, чтобы он мог писать спокойно, без бытовых забот.

Пусть это и значит, что мне приходится тянуть лямку за нас обоих.

А что делать, раз мне досталась вот такая творческая личность? Не бросать же. Он без меня как маленький ребенок.

— Часть? — перебивает Катя. — Это не часть. Это всё. Полное его содержание. Ты пашешь шесть через один, по одиннадцать часов, а он даже посуду не помоет.

— Не правда. Вчера он приготовил ужин.

Самой смешно. Но признаваться, что она права, даже себе сложно. Сколько раз я об этом думала. И ему намекала. Но у Антона всегда есть аргументы в оправдание.

— Ужас. Сенсация! Что на него нашло?

Я знаю, почему она так говорит. У неё совершенно другой характер — огонь, ураган. Мужики за ней бегают толпами. Она — из тех, кто никогда не позволит содержать себя. Или содержать кого-то. Но ее за то и ценят.

А я… другая. Не красавица, не ураган. С детства привыкла выживать. Серая мышка. Хотя на самом деле — рыжая. Но сейчас не совсем.

Антон не любит мои натуральные рыжие волосы. «Слишком вызывающе», — говорит. Приходится краситься в русый.

— У нас был романтический вечер, — выдыхаю, будто этим можно всё объяснить.

— Серьёзно? — Катька чуть не роняет чашку. — И что, даже секс был?

— Тише ты! — шикаю, озираясь. Не хватало, чтоб нас услышали другие продавцы. — Нет. Секса не было.

И мне от этого... не по себе. Очень.

Что-то не так. Мы не касались друг друга уже месяца три. Как соседи. Или родственники. Или чужие. Не то чтобы мне очень хотелось... Я не из тех, для кого секс настолько важен... Но это ненормально.

— Ха! — ликует Катька. — Это уже не тревожный звоночек, Ксюша. Это колокольный набат. По твоей личной жизни.

— А что мне делать? Я же не могу его изнасиловать, — криво усмехаюсь, не представляя подобного. — Он весь в книге. У него вдохновение. Я не могу отрывать его, пока он в потоке.

— Ксюш… ты серьёзно сейчас? — её голос становится вдруг тихим. — Ну не глупая же. Ты же понимаешь, что у твоего Антона, скорее всего, кто-то есть?

Я замираю. Мне больно это слышать. Потому что... я об этом и сама уже думала.

Но я спрашивала. Он клялся. «Ты — единственная».

И я ему верю. А как не верить?

— Нет, Кать. Не думаю. Тут что-то другое. Может, я просто… ну, не такая, как надо?

Она долго смотрит на меня. Слишком долго. Потом выдыхает:

— Не такая? Да ты себя вообще в зеркало давно видела? Тебе отдохнуть бы. Бледная, как моль. Глаза потухли. Ресницы, как у пыльной куклы.

Глава 1

Мужчина вздыхает — коротко, как будто устал не от ситуации, а от всего этого мира.

Неохотно, лениво даже, выходит из машины. Не спеша.

Будто сейчас обойдёт капот, распахнёт мою дверь и велит Антону забрать свою истеричную, надоевшую бабу.

Замолкаю и слежу за каждым его шагом. За тем, как он расправляет плечи, как вальяжно, поправляет дорогущий пиджак. Движения выверены, как у хищника, которому некуда спешить: добыча и так на месте.

Подходит к Антону. На его фоне мой благоверный — какой-то хилый, жалкий дистрофик. Я только теперь понимаю, насколько он мелкий.

Мужчина, вышедший из машины, выше, массивнее, как будто состоит из других материалов. Из тех, что не гнутся.

Я и представить себе не могу, как бы в иной ситуации села в эту машину добровольно. Тут внутри — совсем другой мир. Но… пока я всё ещё здесь.

Мужчина обходит машину и взглядом окидывает пассажирскую дверь, в которую Антон врезал ногой.

Сейчас тот держится за ручку, будто боится, что я сбегу. Его пальцы белеют. Мужчина смотрит на него. И на секунду замирает.

Я вижу, как глазах Антона мелькает тень опасения.

— Руки убрал от машины, — произносит хозяин авто.

Тихо. Совсем не повышая голос. И от этого — только страшнее. Слова звучат, как приговор. Без эмоций. Без лишнего шума. Просто — приговор.

И, конечно же, Антон заводится. Как по нажатию кнопки в нём просыпается наглый ублюдок, которого я когда-то уже видела. Однажды.

— А то что? — бросает он с вызовом.

Узнаю этот тон. Года два назад, когда мы выбрались с его друзьями в кафе. Он напился, стал отвратительно наглым, провоцировал всех подряд. Тогда во мне что-то замерло. Но я забыла об этом — потому что больше он с собой никуда не брал.

Вот и сейчас он — тот Антон. Тот, которого я терпеть не могу.

Мужчина делает шаг вперёд. Резко, но всё равно как-то нехотя — будто тратит силы впустую. Его рука выстреливает, как змеиный укус. Хватает Антона за запястье, выворачивает — почти играючи. Без видимых усилий. Он просто знает, куда нажать.

Антон, скуля, падает на колени. Лицо перекошено от боли.

Однако жалости я не чувствую. Вообще ничего не чувствую. Всё будто отключено — эмоции, сочувствие, даже гнев. Словно кто-то выдернул вилку из розетки.

Осталась только мысль: меня пока не трогают. Значит, есть шанс, что он всё же меня увезёт.

Приём, видимо, был серьёзный, потому что когда мужчина отпускает руку, Антон уже не играет в героя. Просто сидит на тротуаре и ноет, потирая запястье и предплечье. Потом поднимает на меня злобный, ядовитый взгляд, полный ненависти.

А мужчина, не торопясь, обходит машину и садится рядом. Дверь закрывается с чётким, хищным хлопком. Но мы не трогаемся.

Проходит несколько секунд. Он словно чего-то ждёт.

— Ну что, так и будешь сидеть? Не пойдёшь утешать своего благоверного? — голос ровный, но в нём сквозит что-то насмешливое.

Воздух в салоне плотный — не просто от запаха парфюма или кожи, а от его… присутствия. Мужественного, уверенного, опасного.

Он переходит на «ты», хотя мы едва знакомы.

— Даже не собиралась, — отвечаю резче, чем планировала.

— А чего так? — усмехается уголком губ.

— Не ваше дело, — огрызаюсь. Хотя понимаю, что сейчас — не лучший момент для такого тона. Но внутри протест: почему он говорит со мной вот так, будто знает меня? Будто имеет право? Его самоуверенность раздражает.

Он не злится. Не показывает этого, по крайней мере. Только губы чуть дрогнули.

— Тебе его совсем не жаль? Он ведь страдает. Обычно в таких случаях жёны резко пересматривают свои приоритеты.

— Совсем, — отвечаю. Прежде чем он успевает задать ещё вопросы, добавляю: — так вы можете меня увезти? Пожалуйста. Я заплачу.

Произношу и тут же понимаю: денег у меня с собой нет. Сумка осталась в прихожей. Да и наличных там почти нет — всё на карте.

Он бросает на меня короткий, колючий взгляд. И заводит двигатель.

— Пристегнись.

Я едва успеваю защёлкнуть ремень — машина срывается с места, оставляя позади Антона, жалкого, стонущего, злого. Его силуэт мелькает в боковом зеркале — и исчезает.

Я тупо смотрю в окно и пытаюсь прийти в себя.

— Где тебя высадить? — спрашивают через пару минут полной тишины.

Хочу сказать: «В аду». Но рот не открывается.

Внутри какой-то вакуум. И я — в нём. Молчу. Просто не функционирую. Он говорит — а у меня в ушах как под водой.

Я не знаю, куда ехать. Домой? В это ублюдочное "гнездо", где лежит его рубашка и парфюм на полке в ванной?

У меня больше никого нет в этом огромном городе. Разве что Катя. Но она сегодня работает допоздна. Да и мне совсем не хочется к ней, признаваться, что Антон — го...вно.

Пожимаю плечами, давая понять, что мне всё равно. Где высадит — там высадит. Пусть сам решает. Хоть у чёрта в пасти.

Глава 2

«Посмотри пока меню», — сказал он, уходя.

Что ж. Может, и прав. Вкусная еда всегда считалась источником дофамина. Мозг радуется — настронние поднимается. Вдруг действительно поможет.

Открываю меню, тяжелое, в кожаной обложке. Кожа настоящая, дорогая. Как и все в этом элитном заведении. Тиснение, как на драгоценном фолианте, и мне кажется, что я держу в руках не меню, а священную книгу.

По ней видно, что я бы в жизни сюда не попала сама. Вероятнее всего, даже не узнала бы, что такое место существует. Что бывают, к примеру, такие вот официанты — молчаливые, с осанкой олимпийских богов.

Цен в меню нет. Значит — очень дорого. И если ты спрашиваешь цену — ты здесь по ошибке.

А я по ошибке. Во всех смыслах.

Хочу ли я что-то заказать? Будь у меня не такое убитое настроение, я бы, может, и оторвалась. Но, опять же, если бы у меня было хорошее настроение, меня бы здесь не было.

Я бы сейчас сидела дома, в пижаме, смотрела сериал или читала книгу о любви перед сном, пока Антон в соседней комнате переписывался в своих чатиках.

Единственное, что хоть как-то вывело меня из апатии — лицо мужчины, с которым я сюда пришла (или, скорее, который привёл меня). В тот момент, когда я распахнула плащ…

Что было в его взгляде? До того он был холодным. Преобладал зеленоватый цвет, как мутный лёд. А потом… они потемнели. Как будто налились виски.

Внутри что-то сжалось — как от жара, или от страха, от… чего-то неосознанного. Меня буквально обожгло.

Но длилось это всего мгновение. Он отстранился. И просто смотрел, не моргая. Словно пытался понять — блефую я или действительно поехала кукушечкой.

— Смело, — произнёс наконец. Спокойно. Без тени смущения.

И вдруг я поняла: он смотрит не только на бельё. Он смотрит на меня. На то, как я держусь. Как не развалилась, хотя весь мой мир уже рухнул.

Меня передёрнуло — то ли от раздражения, то ли от возбуждения. Даже сама не поняла.

— Я скоро вернусь. Не убегай, ладно? — Тон у него был… нет, не мягкий. Он не из тех, кто уговаривает. Просто… попросил?

И я не сбежала. Осталась.

Не знаю, что даст мне это знакомство. Просто сижу и листаю карту вин. Как какая-то светская львица, выбирающая между бургундским и шампанским.

Ха. А может, и правда выпить немного?

Обычно я не пью. Антон не любил меня пьяную. Впрочем, я его тоже.

Он говорил, что я «слишком дерзкая» и «озабоченная» под алкоголем. Мне так не казалось. Я просто немного расслаблялась. Чуть больше флирта, чуть меньше контроля. Хотела быть сексуальной. Ну как все. Говорят же, что мужчинам это нравится.

Только не Антону.

Зачем я вообще о нём сейчас думаю?

Хотя — ничего страшного. Мысли о нём теперь идут, как по параллельной прямой. Мимо. Не причиняя боли. Как будто кто-то влил в меня анестезию. Ты вроде знаешь, что с такой дырой внутри должно быть адски больно — но не чувствуешь.

Так и сейчас.

Подходит официант и спрашивает, буду ли я что-то заказывать. Я не думаю. Просто тыкаю в меню пальцем.

— Прекрасный выбор, — говорит он.

Через пару минут мне приносят бутылку вина. Я не знаток, но оно на удивление вкусное. Пьётся легко. Опасно легко.

И как-то слишком быстро, так, что когда мой незнакомец возвращается — полбутылки уже нет, а я уже на полбутылки в него влюблена.

Вспоминаю всё больше мелких деталей о том, почему Антон запрещал мне пить.

И вдруг понимаю настоящую причину. Жаль только, что так поздно.

Я не умею получать удовольствие от секса. Не умею расслабляться. Не могу — никак — испытать оргазм.

Только чуть выпив, я иногда могла отпустить себя. Хоть немного возбудиться.

Если трезвая я не требовала ничего, то в лёгком, почти фееричном состоянии — ждала. Надеялась, что «в этот раз получится». Хотела нежных прикосновений, ласки, чтобы он хоть раз задержался рядом и попытался — не просто сделать «своё дело», а подарить что-то мне.

А он… Ему было лень, он уставал. Получал своё и разворачивался ко мне спиной.

Чаще всего говорил, что я сама виновата. Что мне «вечно что-то не так». Что я — фригидна.

И, чёрт возьми, я поверила.

Я действительно начала думать, что со мной что-то не так. Что я — бракованная. Ни один мужчина не смог. Ни Антон, ни тот, что был до него.

Молчала, мучилась и корила себя. Пряталась в ванной и кусала губы, чтобы не закричать от отчаяния.

Никогда даже не допускала мысли, что это может быть не моя вина.

Однажды спросила у Кати. Она такой кипиш устроила — «Твой Антон не мужик! А ты у него, Ксюха, конфетка, просто невскрытая».

Я улыбнулась, поблагодарила — и больше никогда не заводила этот разговор.

Я читала статьи. Но закрывала глаза на те, где объяснялось, что проблема может быть в мужчине. Всегда останавливалась на тех, где вина — на женщине. Где «надо расслабиться», «настроиться», «понять себя».

Глава 3

Его губы касаются моих.

Не нежно. Не деликатно. Не так, как я ожидала. А будто он хочет меня всю. Немедленно. Без остатка.

Будто то, что сдерживало его весь вечер, сейчас рухнуло.

И я тону. Проваливаюсь в его жадность, в его дыхание, в его желание.

Сильные мужские пальцы сжимают мою талию так, словно он нашёл нечто, что долго искал.

Моё сердце в эту секунду — пламя. Оно бьётся в груди, в горле, в запястьях.

Всё тело становится тонкой проволокой, натянутой между желаниями и легким страхом. Но он целует — и страх уходит.

Он берёт на себя ответственность за каждый удар в груди, за каждый мой вдох. И с каждым вдохом я перестаю быть той Ксюшей, что пришла сюда.

Внутри медленно плавится лёд, застывавший в груди годами.

Его губы — тёплые, немного шершавые, умелые.

Поцелуй еще глубже.

Подушечкт пальцев на моей щеке, скользят к шее, к ключице. Он изучает, запоминает. Моё тело — не просто тело, а история, которую он хочет прочесть всю.

Я не двигаюсь. Стою, как загипнотизированная. Мне никогда прежде не было так стыдно и так жарко одновременно. И так хорошо.

— Ты дрожишь, — шепчет мне в ухо, а я не могу ответить.

Я действительно дрожу. Уже не от страха. От предвкушения.

Он отрывается от моих губ. Отстраняется. Стоит передо мной, тяжело дыша. И смотрит, но не просто, а как будто хочет запомнить каждую черточку моего лица в этот момент.

Его пальцы находят пояс тренча. Он развязывает его неторопливо, будто специально растягивает момент.

Медленно тянет за края.

Ткань падает на пол — мягко, беззвучно. И он замирает.

Я остаюсь перед ним в одном красном белье. Кружево тонкое, почти прозрачное. Я вижу, как его зрачки расширяются. Как перехватывает дыхание.

Взгляд скользит по моему телу — не просто изучая, а впитывая. Поглощая, прожигая каждую линию.
Как будто гладит, ласкает, раздевает — только глазами.
Как будто не верит, что я настоящая. Что всё это — реальность, а не фантазия в его голове.

Сглатывает.

— Знаешь, когда ты мне это показала там, внизу я ушёл, да… Но всю встречу думал только о том, как ты сидишь там, одна. В этом. Встреча была важной, мы должны были обсудить чертов договор... Я пытался слушать. Быть вежливым. А в голове — только ты. Листал бумаги, а сам представлял, как раздеваю тебя. Как ты ждёшь. Как хочешь меня, — голос его срывается.

Смотрю в его глаза и понимаю — он правда был на грани. Только ничем не выдал свое состояние. Хороший контроль. Профессиональный.

Но только не сейчас.

Сейчас он рывком вжимает меня в стену. Его рот на моей шее, его руки обнимают меня за бёдра. Он прикусывает бретельку — и медленно тянет её зубами вниз.

Я не дышу.

Это дико. Это безумно. Это — не кино и не книжка. Это реальность, которая взрывает всё внутри.

Я даже не успеваю испугаться, что останусь полностью голая, настолько захватывающие ощущения.

Он поднимается, и снова — губы, руки, кожа к коже.

Мы — не знакомы. Почти. Но в этом нет неловкости. Есть голод. Ненасытный, безумный голод друг по другу.

Моя спина ударяется о стену. Мы уже не рядом с дверью — мы где попало.

Его руки — на моей талии, на шее, на ягодицах. Он не церемонится. И я не хочу, чтобы он церемонился. Хочу, чтобы снесло, чтобы не осталось ни одного «а вдруг».

Он поднимает меня, как будто я ничего не вешу, обвиваю его бёдрами, вцепляюсь в его волосы, и он смотрит прямо в глаза. Там столько напряжения, столько желания, что я едва держусь. Сердце грохочет.

— Ты сумасшедший, — шепчу, не узнавая собственный голос.

Он проводит языком по моей коже. Дышит тяжело. Его губы дрожат.

​​​​​​— Потому что ты с ума сводишь, — рычит. Неосознанно. Где-то в груди, глухо, хрипло. От этого звука у меня жар под кожей.

Глажу его плечи, шею, запускаю пальцы в волосы. Я тоже плохо контролирую себя, свои руки.

Но мне всё равно. Пусть он унесёт меня с собой — куда угодно.

Он стонет. Глухо, мне в шею.

— Я не могу... — целует под ключицей, за ухом. — Я не могу остановиться.

А я и не хочу, чтобы он останавливался.

И всё — он рвёт остатки белья, прижимает меня к себе и несёт в спальню.

Швыряет на кровать.

Подо мной прохладные простыни, и в следующий момент он уже сверху. Его поцелуи обжигают. Мы целуемся, цепляемся друг за друга, как будто от этого зависит наша жизнь.

Он прижимает к себе так, словно хочет слиться со мной и вырваться из этой реальности. Мы больше не двое. Мы что-то дикое. Огненное. Неконтролируемое.

Сливаемся — в дыхании, в движениях, в стонах, которые вырываются сами собой.

Его ритм — бешеный. Мы оба как будто сорвались с цепи.

Глава 4

Такси мягко тормозит у подъезда Кати. За стеклом — знакомые стены, облупленный забор, лавочки. Но внутри меня уже всё иначе.

Я не та, что была вчера, когда готовилась изменить жизнь. Даже тело другое — лёгкое, воздушное. Будто всё ещё чувствует отголоски его поцелуев.

Вылезаю, одёргивая подол красного платья. Чуть ниже колена, оно катастрофически не сочетается с кроссовками. Но с тренчем — сойдёт.

Пришлось надеть. Лифчик был разорван и восстановлению не подлежал, а стринги… куда-то исчезли. Обыскала весь номер.

— Кать, привет, это я, — звоню в домофон.

Подруга впускает, зевая и почесывая макушку:

— Ты с какой-то вечеринки? — недоумевает, оглядывая.

— Нет. Не спрашивай, — выдыхаю. — Дай какие-нибудь джинсы и футболку, пожалуйста. По дороге всё расскажу.

Меняться одеждой нам не впервой — в интернате делали это постоянно. Но теперь, когда обеим под тридцать…

— Обожаю такие прелюдии, — хмыкает она, скрываясь в комнате.

Через минуту кидает стопку одежды. Я переодеваюсь в ванной, аккуратно снимаю платье. Заворачиваю в пакет — как реликвию.

Смотрюсь в зеркало. Свободная футболка с надписью No regrets. О, как в тему. Волосы — в хвост, носик — вздёрнут. Готова.

— Мы не опаздываем? — спрашиваю. Сегодня работаем во вторую смену.

— Как раз вовремя. Идём?

Мы всегда ходим пешком, если вместе. Магазин рядом.

Я стараюсь держать лицо, но Катя прищуривается. Ещё бы. Я и сама знаю, что она видит — блестящие глаза, улыбку, что прорывается наружу.

— Так… ты там Антона не убила случайно? Выглядишь, будто прошла обряд очищения огнём.

— Нет.

— Жаль… Но ты странно довольная. Неужели этот придурок наконец всё сделал как надо?

— Я от него ушла, Кать. Просто ушла. Не спрашивай подробностей. Грязно. Порвала и всё.

— Серьёзно? — она сбавляет шаг. — Ну ты… молодец. Но выглядишь, будто тебе дали Оскар. Или три. Словно только что вышла из спа после массажа от бога секса. Подозрительно счастливая.

Я усмехаюсь. Почти так и было. Опускаю взгляд:

— Не то чтобы счастливая. Но довольная — да. Очень.

Катя спотыкается.

— Что?

Я рассказываю. Как сбежала от Антона, как села в машину к шикарному мужику, как он увёз меня в ресторан, как…

— Угостил ужином и вином. Ни одного пошлого намёка. До номера.

— До какого номера?! — Катя вцепляется в руку. — Вы?..

Я краснею. Киваю:

— Всю ночь.

Она прижимает ладони к щекам.

— Имя?!

— Мы не называли имён.

— В смысле?

— В смысле вообще. Он не спросил, я не спросила. Просто… случилось.

— Ксюша, ты чего?! Ты даже не знаешь, как его зовут?

— Где-то осталась визитка, — мямлю я.

— И ты не посмотрела?! У тебя был лучший секс в жизни — и ты даже не знаешь, с кем?!

Я пожимаю плечами. Сама не уверена — глупо это или… правильно.

— Тогда казалось, что неважно. А теперь… может, зря. А может — нет. Мы ведь не встретимся больше. И, честно, я не уверена, что хочу.

— Посмотри имя сейчас!

— Потом. Имя откроет что-то, чего я пока не хочу знать.

Катя качает головой, будто я собралась сжечь паспорт и уехать в Сомали.

— Ты сумасшедшая. Но настоящая. Никогда не видела тебя такой. У тебя глаза горят, Ксюша. Просто… пылают.

Я знаю.

Мы входим через служебный вход. Форму напяливаем на ходу. Время болтовни вышло. Рабочие будни зовут.

А внутри меня всё ещё теплится прошедшая ночь. Неправильная. Но настоящая, как ни одна до неё.

После смены мы с Катей заходим к ней. Усталость валит с ног. Покупатели к вечеру словно взбесились — навалили за пять минут до закрытия. Еле успели.

Теперь я наконец дома. Ну, почти. У Кати. Но сейчас — это и есть мой дом.

Сижу на кухне, жую пельмени, которые Катя от души залила сметаной. Первый нормальный приём пищи за день.

Я ведь с утра ничего не ела — даже в гостинице, когда администратор предлагала завтрак, отказалась. Тогда есть совсем не хотелось. А сейчас — аж в животе бурлит.

Катя вальяжно устроилась на подоконнике, грея ноги под пледиком. Я сижу на стуле, держу вилку как оружие. Жую жадно.

Качает головой.

— Твой организм явно в шоке. Стресс. Надо его обмануть…

— Пельменями, — хмыкаю.

Слава богу, что она рядом. Смеётся, как будто всё нормально. И становится нормально.

— Слушай, — говорит между глотками, — а что будем делать с Антоном? Он же, небось, там как сыр в масле. Квартира твоя, оплачена наперёд, холодильник забит жратвой — всё при нём. Надо выгонять.

Глава 5

Меня воспитывала мама. Одна. Мужчины в доме не было. Ни в реальности, ни даже в легенде.

Отец ушёл, когда мне было три. Точнее — она ушла от него. Но как объяснить ребёнку, что побег — это не слабость, а последняя форма мужества? До конца я ее поняла, наверное, только сейчас.

В подростковом возрасте я долго думала, как она вообще связалась с ним. Не могу сказать, что любила без ума — мама не из тех, кто терял голову.

Думаю, это был просто первый опыт. Первая попытка построить семью, потому что «так надо», потому что «все так делают».

Он пил. Этим, по сути, можно закончить рассказ. А потом начал поднимать руку.

Некому было её защитить. Некому сказать: «Ты что, дура, уходи от него». Она жила с ним какое-то время по необходимости, как узник, который надеется, что надзиратель одумается. Но однажды чаша переполнилась.

Он ее избил. Так сильно, что она оказалась в больнице.

Я тогда осталась с одной-единственной тётей, которую в глаза прежде не видела — дальней родственницей, почти забытой. Тётей Валей. Пожилой женщиной, вдовой, пахнущей скипидаром и мятными карамельками.

Она ухаживала за мной эти несколько дней.

Когда маму выписали, так полюбила ее за доброту и тепло, что чуть позже — как-то быстро, не спрашивая, не колеблясь — продала свою трёхкомнатную в нашем городе.

Все сбережения, всю свою жизнь, всё, что имела отдала за ее спасение.

На эти деньги они с мамой купили маленькую квартирку в глухом Подмосковье. И уехали. Вдвоём. А со мной — втроём.

Отец остался там, на Урале. Только много лет спустя, от чужих людей, узнала: спился, погиб в пожаре. Умер, как жил — страшно и бессмысленно.

Мама нашла работу в Москве. Каждый день — электричка, толпа, сумки, вечно усталые глаза. И обратно.

Она вставала в пять утра, чтобы в шесть выйти из дома, и возвращалась ближе к девяти вечера.

А я… я росла. Смотрела на это — и не понимала, как она держится.

Мама никогда не жаловалась. Никогда не говорила плохо о единственно мужчине в ее жизни. Ни разу. Даже когда я, уже подростком, спрашивала:

— За что ты его любила?

Она улыбалась, грустно, как будто вспоминая чью-то чужую жизнь:

— За то, что был. Хотя бы на время.

Это всё, что я знала.

Мама жила ради меня. Всё делала — ради меня. Каждую свою жертву — приносила молча, без драмы.

Я не помню, чтобы она покупала себе что-то новое, красивое. Но я помню, как она радовалась, когда нашла мне сапоги по скидке.

Я не помню её с макияжем. Но я помню, как она прятала слёзы, когда я получала пятёрки.

Когда мне исполнилось тринадцать — тетя Валя умерла. Внезапно. Просто не проснулась. И всё. Спокойно, как жила. Без суеты, без жалоб.

Мир тогда будто провалился. Я не плакала, не истерила. Я просто сидела и смотрела в одну точку.

Но внутри меня как будто осталась её сила. Её тишина. Её бесконечная, упрямая любовь к нам.

И до сих пор я слышу, как она шепчет: «Позаботься о Наташе». Так она ее любила.

Я осталась одна в квартире.

На бумаге — ребёнок. На деле — почти взрослая. Маме теперь нужно было работать еще больше.

К тому времени она работала в особняке у одного богатого человека. Была уже не на побегушках, как раньше, а вполне себе в штате: официальная домработница. С графиком, с обязанностями, с распорядком дня.

Мы сидели с ней дома после поминок, и она как будто только поняла, что за мной больше некому присматривать.

Не задумываясь пошла к управляющему. Попросилась переехать в одну из маленьких комнат для персонала — и меня взять с собой.

Это было не просто. Большой дом, строгие правила, закрытая территория. Но хозяева, к удивлению, не возражали. Не знаю уж, что сыграло — её характер, её бесшумное трудолюбие или просто тот факт, что она за столько лет ни разу не подвела.

Нам позволили занять одну из крошечных комнат для персонала — где пахло крахмалом и чем-то очень дорогим, но чужим.

Я бы могла и одна жить. Уже умела. Тётя Валя воспитала меня на совесть: я готовила, убирала, стирала вручную, даже знала, как ухаживать за лежачим человеком.

Но мама даже слушать не стала.

— Ты ребёнок. И будешь со мной. Всё. — сказала она.

Так мы и переехали в этот дом.

Так я впервые увидела, что значит — «другая жизнь».

Снаружи — золотые ручки, люстры в полтора роста, бассейн под куполом и полотенца, которые мягче, чем мой плед.

А изнутри — прислуга, как армия в униформе. Всё по расписанию, по звонку, по правилам. Гладко, стерильно, не про людей.

Я тогда впервые почувствовала, как это — находиться между двумя мирами.

Когда одной рукой ты наливаешь себе кипяток в старую чашку с отколотым краем, а другой — трогаешь мрамор, который дороже всех квартир, в которых ты жила.

Глава 6

Я иду к выходу, словно зомби.

Не думаю. Не чувствую. Просто ноги переставляются сами, будто кто-то другой теперь управляет телом.

На полпути вырастает Никита — региональный менеджер, как всегда при галстуке, будто ведёт переговоры на миллиард, а не стоит между полок с макаронами. Всегда начищенный до блеска, с лицом, будто его прислали следить за порядком в дурдоме.

Смотрит на меня сверху вниз, как на жвачку, прилипшую к его ботинку. Ненавижу. Он будто родился, чтобы выносить людям мозг.

Его лицо сейчас — последняя капля. Хочется или врезать. Или вырваться из этой жизни, где вот такие типы могут решать, кто достоин, а кто нет.

— Соколова, и куда это ты собралась? — тон такой, будто я забыла ему поклониться.

Я даже не поворачиваю головы. Просто прохожу мимо. Как мимо стены.

Мне бы на воздух сейчас — а не объясняться.

— Эй! — он делает шаг за мной. — Ты в курсе, что у тебя смена? Алло, ты вообще…

Голос проваливается куда-то, исчезает в гуле, который стоит у меня в ушах. Как будто кто-то где-то очень далеко что-то бубнит, а ты тонешь и ничего не слышишь.

Только чувствую, как всё внутри начинает сжиматься.

Дверь. Улица. Шаг. Шаг. Вдох. Не получается. Второй. Больно. Глубже. Легкие не слушаются. Горло сжимает. Но надо держаться.

Дохожу до дома на автопилоте — не помню ни дороги, ни подъезда, ни как ключ в замке повернулся. Закрываю за собой дверь. Ключ вылетает из рук на пол. Я не поднимаю. Всё в тумане.

Просто дохожу до кровати и падаю. Лицом в подушку. Как камень. Без слёз, без всхлипов. Просто падаю. Тело без души.

Лежу. Не двигаюсь. Как будто если пошевелюсь — разорвет. Как будто всё держится только потому, что я не двигаюсь.

И сердце…

… его тоже больше нет.

Только тишина внутри. Холодная. Как в морге.

Когда уже всё.

Не знаю, сколько проходит времени. Я лежу в той же позе. Может, вырубаюсь. А может, просто замираю в каком-то черном междумирье.

Всё как в воде — глухо, вязко, без воздуха. Мысли не работают. В теле — пусто.

Звонок.

Раз.

Пауза.

Ещё раз.

Настойчиво. Резко. Словно кто-то долбит в мою оболочку снаружи.

Не хочу вставать. Не могу. Но где-то глубоко, на дне сознания, вспыхивает: Катя. Только она может звонить так. Только она чувствует, что меня нужно спасать.

Щёлкает замок. Катя всегда забывает, что у неё есть ключ.

— Ты почему трубку не берёшь?! — её голос разрывает воздух. — Что случилось, Ксюш?

Я с трудом поднимаю голову. Она стоит в прихожей, как шторм — быстрая, шумная. Готова меня отругать, встряхнуть, вытащить. Но вдруг замирает.

Наверное, что-то видит на моём лице, бросается ко мне.

— Ксюша… ты что?.. Кто-то умер, что ли?

Я киваю. И не узнаю свой голос, когда шепчу:

— Да. Мама.

И меня прорывает.

Прижимаюсь к ней, врезаюсь плечом, щекой, лбом — как могу, как маленькая. Рыдаю так, что воздух рвётся из груди. Громко. Дико. Без остатка.

Она обнимает меня. Молча.

Потом — не знаю как — оказываюсь на диване. Катя рядом. Гладит по волосам, медленно, по кругу. Как мама когда-то.

Молчим.

Я спрашиваю безразлично:

— Что там на работе?

Катя кривит губы.

— Этот козлина тебя уволил. Орал как дурак.

Моргаю.

— Плевать.

Молчит. Но потом вдруг:

— Может, не надо так? Подойди к нему, объясни. Или давай я. Я поговорю, — Катя ёрзает, видно, что хочет что-нибудь исправить.

— Не надо, Кать. Я сейчас не в состоянии. Ни объяснять, ни защищаться, ни даже работать. Мне нужно…

Я думала, слёзы уже кончились. Ну правда, сколько человек может плакать? Но накрывает новая волна. Без предупреждения. Словно внутри открывается ещё один шлюз, а за ним снова боль и горечь.

Наверное, у меня в запасе бесконечное море слёз. Это даже пугает.

Когда немного отступает как шторм уходящий в море, я проваливаюсь в яму. Организм просто выключает меня. Решает: всё, хватит с нее. Пусть поспит.

Открываю глаза в полумраке, в комнате тихо. Катя спит в кресле рядом, скрючившись, с ногами под собой.

Не бужу — жалко. Накрываю её тем самым пледом, которым она укрыла меня.

На кухне холодно. Чайник ещё тёплый — Катя, наверное, ставила. Наливаю себе. Пью медленно, будто глотаю безвкусную жидкость.

Есть не могу. Даже думать об этом противно. Слёзы выжгли всё — аппетит, тепло, даже запахи.

Глава 7

Холодная вода помогает. Мозги встают на место. Возвращаюсь в комнату. Беру визитку. Золотые буквы завораживают.

Владислав Дмитриевич Астахов.

Вглядываюсь в них, будто они могут подсказать, что делать дальше.

Надо что-то решить.

Взорваться и позвонить ему? Ха, смешно.

Что я скажу? “Ты убил мою маму, теперь отвечай”? Думаю, это быстро закончится. Да и какой толк — я хочу, чтобы он страдал, а не просто услышал крик. Мне нужна игра в долгую.

Месть — не спонтанный порыв. Месть — это система.

Но с чего начинать?

В голову приходит несколько идей. Но их нужно обдумать как следует.

Итак.

Вариант первый: найти на него какой-то компромат. Шантаж.

Сразу кажется мощным. Быстрый, яркий удар. Его лицо — побледневшее, испуганное. Он на коленях, умоляет.

Слишком красиво, чтобы быть правдой.

Минусы:

— У меня нет ни знаний, ни ресурсов.

— Где я вообще буду искать компромат? У него охрана, айтишники, адвокаты. А я даже не хакер.

Вывод: рано. Может позже. Когда узнаю его слабые места.

Вариант второй: использовать его жену. Рассказать об измене. В той гостинице.

Сломать ему жизнь, как он сломал мою.

Красиво звучит. Но...

Минусы:

— А если ей пофиг? Выглядит как идеально отполированная кукла. Вся такая “жена успешного мужчины”.

— или не дай бог она окажется хорошаим человеком. А я просто разобью ей сердце.

Я не хочу сама стать чудовищем, разрушающим невинные жизни. Я хочу уничтожить чудовище. Мне нужна справедливость.

Вывод: оставим этот способ как запасной.

Может пригодится, если ничего не получится. Или если она вдруг окажется не такой уж и “невинной”.

Вариант третий: подступиться через его окружение.

Кто-то из охраны, водитель, ассистент. Подкатить, выведать, втереться в доверие.

Минусы:

— Долго. И не факт, что кто-то проболтается.

— Придётся врать. Много. И очень тонко.

Плюсы:

— Зато безопаснее, чем кидаться на самого монстра.

— Можно изучить всё изнутри.

Но… я не шпион. Я не знаю, как это делать. Может позже, если устроиться к нему не получится.

Вывод? Получить все и сразу не выйдет. Придётся действовать медленно.

Будем есть слона по кусочкам, как говорится.

Поднимаюсь с дивана и иду к столу. Руки трясутся, но внутри — странная ясность. Сажусь за ноут. Пальцы тоже дрожат.

Не от страха — от того, что я наконец-то выбрала, куда идти. Теперь у меня есть цель.

Не знаю, получится ли. Но я попробую устроиться в его компанию.

Допустим, секретарём. Или на ресепшен. Или даже на склад — главное, попасть внутрь.

Узнать, кто он теперь. Что он делает. Где у него слабое место.

А потом — ударить.

Вот увидишь, Владислав Астахов, Ксюша — больше не жертва! Ксюша — мститель.

Открываю поисковик. Вбиваю: Вакансии. Астахов Групп.

Удивительно, но сайт компании — вылизанный до блеска. Прямо как его жена.

У них своя галерея для избранных: идеально подобранные цвета, корпоративные лозунги, стерильный пафос.

“Деятельность: инвестиции, девелопмент, логистика”. Всё, что звучит как много денег и мало души.

Щёлкаю раздел “Карьера”.

О! Есть вакансии:

Ассистент отдела маркетинга.

Офис-менеджер.

Секретарь руководителя подразделения.

Курьер.

Глаза скользят по описаниям. Везде нужен “высокий уровень ответственности и стрессоустойчивости”.

Ха. Серьёзно? Я только что пережила ад — что там у вас за стресс?

Выбираю секретаря. Там ближе к начальству. Ближе к информации.

Формально — это не к самому Астахову, но с чего-то же надо начинать.

Кликаю.

Требования: аккуратность, грамотность, знание документооборота, стрессоустойчивость.

Ничего невозможного. Ничего, с чем бы я не справилась.

Теперь — легенда. Играем по-честному. Почти.

Открываю свое резюме. Боже, оно древнее, как мои школьные обиды.

Удаляю всё. Набираю заново:

— ФИО: Ксения Владимировна Соколова.

Слишком общее, чтобы он насторожился. Даже если услышит — пройдёт мимо ушей.

Он не запомнил. Я уверена. Для него я была просто телом. Или ночным сном. Без имени.

Глава 8

Письмо приходит в середине дня.

Обычное уведомление от отдела кадров, короткое и сухое: «В связи с временным отсутствием основного сотрудника, вы назначены исполняющей обязанности секретаря руководителя подразделения Романова А.А. с завтрашнего дня. Прибыть в кабинет 507 к 09:00. Инструкции получите на месте».

Несколько строчек — а внутри меня как будто включили прожектор. Перечитываю письмо ещё раз. Потом ещё.

Кабинет. Руководитель. Секретарь.

Это уже не общий зал с гулом, как на вокзале. Это — я за отдельным столом в приёмной.

И не просто где-то, а при Андрее Романове. О нём тут говорят с придыханием. Красавец. Мозговитый. Беспощадный в делах. И, конечно, бабник.

Не скрывает этого — просто живёт в своё удовольствие.

На следующий день я стою у двери 507, нервно дёргаю рукав пиджака. Волнуюсь.

За ней — мой шанс. Первый шаг вверх и вперед к моей цели. Романов — особа, приближенная к гендиректору.

Если справлюсь — меня больше не вернут в общий зал. Не придется начинать все сначала. А если нет…

Дверь открывается. Мужчина лет тридцати, в белой рубашке с закатанными рукавами, обводит меня цепким, насмешливым взглядом. Его русые волосы чуть растрепаны, будто он не выносит порядок до конца. В глазах — немного лукавства, усталости, и много ума.

— Ксения, я полагаю? — спрашивает, не глядя в бумаги.

— Да, я.

Кивает.

— Ну, проходите, Ксения. Добро пожаловать на передовую.

Указывает на стол в приёмной, теперь мой. Собственная папка с пропусками и кодами, кресло без сломанной спинки, которую мне так и не отремонтировали за неделю.

Здесь ещё пахнет чужими духами, но все поправимо. Сейчас не время расслабляться и отвлекаться на мелочи.

Романов, по-видимому, считает так же. Не успеваю толком осмотреться, как дверь приоткрывается — меня вызывают:

— Ксения. Возьмите ежедневник. Зайдите ко мне.

Ровный голос и взгляд, который пробегает по мне как сканер.

Я вскакиваю быстрее, чем понимаю, что именно он сказал. Сердце в груди — как бешеная мышь в клетке. Быстро хватаю блокнот, ручку, поправляю волосы. Не слишком вызывающе? Не слишком уныло?

Он уже исчезает за дверью, и я бегу следом, стараясь дышать ровно.

Его кабинет — как на глянцевой обложке: просторно, строго, темно-серые стены, стекло, чёрное дерево.

Он у окна, оборачивается неспешно. Весь — как будто отретуширован: слишком точный, слишком красивый, чтобы быть настоящим. И всё же он настоящий.

Я захожу, он делает несколько шагов мне навстречу. Теперь он между мной и дверью. Назад пути нет.

Слышу тихий щелчок замка — просто от магнитной защёлки, но всё равно будто захлопнулся капкан.

Он кивает в сторону стула:

— Присаживайтесь. Готовы? Пишите, — говорит резко.

И начинает.

Слова летят, как пули. Он диктует быстро, чётко, будто в голове уже разложил все списки, дедлайны, адреса.

Сначала вроде бы успеваю, потом отстаю.

Он диктует не просто список дел — он строит целую систему, и ты в ней или тонешь, или выныриваешь. Я стараюсь не утонуть.

— У меня встреча через сорок минут. После мне нужны: три договора из архива — с «ПраймТек», «Геосканом» и «ТрастЛайн». И цифры по ним за второй квартал. Найдите у экономистов. Повторите.

Я моргаю. Пульс в висках. Почти не дышу.

Повторяю. Сбиваюсь на «ТрастТек», он тут же поправляет — «ТрастЛайн». Смотрит в упор. Глаза холодные, почти стеклянные, но с намёком на азарт. Ему интересно, выдержу ли я заданный темп.

Он ходит по кабинету. Мягко, как большой зверь. Как будто дышит этим пространством.

Когда подходит ближе — я чувствую аромат его парфюма. Очень мужской. Тяжёлый, пряный, ни капли сладости.

— Дальше. Сделка с «Вектором» — приоритет. Свяжитесь с их офисом, назначьте встречу. Только после того, как получите их новые условия. Не забудьте, — он оборачивается ко мне, — и его «не забудьте» — это не вежливость. Это требование.

— Поняла, — киваю я. Или не киваю. Что-то делает моя шея, но в голове — шум.

Он вдруг оказывается совсем рядом. Рука касается стола рядом со мной. Намеренно или нет, но ни на миллиметр ближе, чем можно. И всё равно мне хочется отодвинуться.

— По четвергам — внутренние летучки. Утром — сводка. Кто опоздает — идёт пешком на пятый этаж. — Пауза. — Это шутка, если что. Но шутка с подтекстом. Понятно?

— Да, — смеяться не хочется.

Он все еще так близко, что я слышу его дыхание. В этот момент он наклоняется — зачем? Может, чтобы поправить что-то на столе, а может — чтобы проверить, дрогну ли я.

Я не дрогнула. Только внутри затопило волной жара. Не сексуального — нет. Тревожного. Он будто хищник, который изучает добычу. Не для того чтобы съесть — для того чтобы понять, кто она.

Глава 9

Назавтра Романов вообще не появляется с утра. Ни звонка, ни записки, ни даже строчки в мессенджере.

Я просматриваю почту, перепроверяю ежедневник, снова и снова тупо читаю одно и то же сообщение о встрече, на которую он якобы ушел.

Заданий на сегодня не оставил, не дал никаких инструкций. Сейчас как явится и предъявит.

Разбираю стол, просматриваю содержимое папок на рабочем столе.

Третий раз наливаю себе чай. Руки мёрзнут, хотя лето. Всё будто замирает — нет ни шума шагов в коридоре, ни ритма в офисе.

Только пустота и тяжесть внутри. Пройду ли я это испытание?

Смогу ли закрепиться здесь каким-то образом. Возвращаться назад совершенно не хочется.

К обеду сдавливающий обруч на груди не отпускает.

В столовой шумно и душно. Все говорят, смеются, кто-то обсуждает планёрку, кто-то делит пирожное. А я — в полубреду.

Нахожу глазами Машу, секретаря Астахова. Ну хотя бы она здесь. Сидит у окна, с планшетом и кофе, выглядит чуть уставшей, но как всегда — в порядке.

Мы почти подружились, насколько это вообще возможно в этой офисной климатической зоне, где каждый смотрит на тебя, как на потенциального соперника или конкурента.

— Привет. Можно?

Она отрывается от экрана, кивает, отодвигает сумку.

— Конечно, Ксень. Как ты? Справляешься?

Я сажусь. Молчу. Несколько секунд думаю, с чего начать. Но потом всё выходит само.

— Слушай, а ты Романова знаешь?

Маша приподнимает брови. И… краснеет. Совсем чуть-чуть. Но я это вижу. Неожиданно.

— Разумеется, кто ж его не знает, — говорит с лёгкой ухмылкой. — А что? Не говори, что тебя к нему отправили.

Я киваю.

Она выдыхает.

— Ох, Ксюша… И завидую, и сочувствую.

— В каком смысле? — удивляюсь.

Маша усмехается, закатывает глаза. Но не как раздражённая коллега, а почти мечтательно. Как будто вспоминает что-то личное — или просто многое видела.

— Ну… сложно устоять перед Андреем Александровичем. Он же такой… такой…

— Какой такой?

— Такой... — Она закатывает глаза. — Ты его видела? Красивый. Умный. Чёрт знает какой ещё. Он умеет... Вот просто умеет быть… притягательным.

Я фыркаю.

— Это говорит человек, который с Астаховым бок о бок весь день? Да у тебя уже должен быть иммунитет на всё, что двигается сексуально.

Маша хохочет. Искренне. И в этом смехе — не позёрство, а понимание.

— О, с Владиславом Дмитриевичем всё иначе. Он… холод. Он формула. А Романов — это импульс. Он заводит. Даже когда просто спрашивает, где кофе-машина. Владислав Дмитриевич — это другой случай. С ним всё понятно: дистанция, правила, контроль. А Романов… он играет. Иногда кажется, что в шахматы, иногда — что в покер. А иногда — в охотника.

Я опираюсь локтями о стол, чуть наклоняюсь к ней.

— Я вчера видела двух разных мужчин. Один — спокойный, лёгкий, с фразами «ну как прошёл день». А второй — давящий, наблюдающий, с ледяным голосом. Так какой он? На самом деле.

Маша пожимает плечами.

— Настоящий? Оба. Но чаще — весёлый. Добрый, харизматичный, легкий в общении. Когда хочет. Да он весь настоящий, просто не сразу понятно, с какой стороны. Умный, ироничный. В нём много… жизни. Совсем не как мой начальник.

Я откидываюсь на спинку стула.

— Вот тебе на… Мне вчера казалось, что я — на экзамене под прицелом. Со страху чуть не описалась. — Рассказываю ей, как он сидел, как молчал, как ходил кругами, как будто собирался вскрыть меня. — Я чувствовала себя под скальпелем. Он смотрел так, как будто знает, о чём я думаю — даже до того, как я подумаю.

Маша кивает, словно слушает давно знакомый сюжет. Улыбается, и в этой улыбке всё — понимание, легкая зависть, и капля сожаления.

— Это в его духе. Любит изображать из себя немного Владислава Дмитриевича, когда проверяет новеньких. Смотрит, как держатся. Кто начинает трястись, кто — краснеть. Проверял тебя, сто процентов.

Я моргаю.

— То есть он… просто так проверял?

— Ну да. Расслабься. Значит, ты ему понравилась — как перспективный сотрудник. Если бы сразу стал весёлым, значит, ты не представляешь интереса. А тут… — она делает значительную паузу, — тут он присматривался.

Я закатываю глаза. Хочется смеяться и ругаться одновременно.

— Главное — не влюбляйся, — добавляет она, и в голосе — уже серьёзность.

— Почему?

Маша поджимает губы.
— Он не любит, когда новенькие ведкт себя, как… фанатки.

— Фанатки?

— Ага. У него тут целый культ. Собственный фанклуб. И они не любят новеньких в своих рядах. Вижу, как одна из них уже пару раз на тебя так посмотрела, будто ты стащила её зарядник и душу вместе с ним.

— Ты шутишь?

Глава 10

Он делает шаг вглубь приёмной. Я замираю. Прямо как той ночью, в номере, за секунду до того, как он закрыл дверь.

— Андрей на месте?

Голос ровный, спокойный. Но… безжизненный. Как будто спрашивает не у меня. Как будто я — просто часть фона. Растение в офисе. Тень.

Моргаю, чтобы убедиться — глаза меня не обманывают. Это правда он?

Сомнений нет — Астахов.

Всё тот же холодный взгляд и никакого намёка на узнавание. Ни малейшего проблеска. Ни капли. Как будто той ночи не было. Как будто я — не я.

— Д-да, — выдавливаю. — Он… ещё у себя.

Голос предаёт. Дрожит, как нитка в натянутых пальцах.

Он и на это не реагирует. Кивает чуть заметно. Почти машинально. Проходит мимо.

Запах. Тот самый.

Взгляд — скользит по стенам, мимо меня.

А у меня паника. Под ложечкой мерзко и тошно.

Чувствую, как в памяти всплывает всё — враз. Его пальцы. Его рот. Его дыхание на шее.

А потом — его голос из детства. “Она убийца”.

Мамины глаза. Серые. Мёртвые.

Я с трудом вдыхаю воздух.

Спокойно, Ксюша. Не здесь. Не сейчас.

Ты не для этого сюда пришла. Ты уже не та девочка. Ты — сотрудница. И ты здесь ради цели.
Нужно быть сильной.

Он скрывается за дверью. И только тогда я безвольно опускаю плечи. Руки вцепились в край стола так сильно, что побелели костяшки.

Всё внутри трясётся. Не от страха — от… несправедливости.

Он забыл? Или притворяется?

А может, всё помнит, но решил поиграть? Тоже проверка? Как у Андрея?

Или для него я и правда — никто?

Меня бросает в дрожь.

​​​​​​Я готова была к чему угодно, к удивлению, к презрению, к вспышке ярости, к тому, что он выгонит меня или даже, как вариант, обрадуется.

Но не к этому холоду. Леденящему. Молчаливому.

Так, стоп. Хватит. Я не буду это анализировать сейчас. Потом. Сейчас домой.

Делаю медленный выдох.

Выпрямляюсь. Собираюсь уходить. Но в голове всё ещё гудит.

Дверь приоткрывается. Появляется Андрей. Улыбается:

— Можете идти, Ксения. На сегодня всё.

Выхожу в коридор. Он пуст. И только сердце стучит громче, чем каблуки по плитке.

Ночью долго не могу уснуть. Верчусь с боку на бок, простыня липнет к коже, в голове шум — как если бы открыли окна во всех комнатах одновременно. Сквозняк из мыслей.

Все, что происходило днем чередуется в диком темпе. Андрей, Астахов, Маша, даже этот чертов фанклуб.

Как мне удержаться на рабочем месте в таких условиях? Как выполнить задуманное?

А может ну его?

Все кажется глупой затеей и одновременно необходимой как воздух.

К утру отрубаюсь буквально на несколько часов. На фоне всех мыслей неудивительно, что снится какая-то белиберда.

Сначала коридор. В приёмной. Бесконечно длинный. Лампы моргают. Воздух как желе.

Я иду, а туфли липнут к полу. Меня кто-то зовёт. Голос будто знакомый, но в то же время чужой.

Вижу Романова. Он стоит у стены, с той самой вежливой полуулыбкой, которая обычно обезоруживает.

— Вы опоздали, Ксения, — говорит. — Нас ждёт работа.

Я тянусь к двери, но она не открывается.

Он смотрит холоднее.

— Вы умеете быть послушной, Ксения? Или мне придётся напомнить вам правила?

И тут за его спиной… Смех. Женский. Несколько голосов.

Выныривает Маша. За ней ещё трое девушек, каждая — с идеально гладкой причёской и одинаково злыми глазами.

— А вот и новенькая, — говорит она медовым голосом. — Думает, что особенная.

Они окружают меня и медленно приближаются. В руках ручки, блокноты и ножницы.

— Думает, что её подпустят к нему близко, — шипит одна.

— Думает, что достаточно хороша, — рычит вторая.

Я хочу сказать — нет, я ничего не думаю, я просто работаю… Но не успеваю. Они хватают меня за руки.

Я кричу. Пячусь назад, но стены коридора сдвигаются. И тут — бах! — дверь с грохотом вылетает, и появляется он. Астахов. В чёрном. Без пиджака. Рукава закатаны. Глаза — зелёные, холодные. Он идёт прямо на меня.

Хватает за локоть.

— Сюда.

И вдруг тьма рассыпается. Мы снова в офисе.

Он прижимает меня к себе, гладит по спине.

— Я с тобой, — говорит нежно. — Я знаю, какая ты. А теперь садись на стол.

Я подчиняюсь. Он смотрит в упор. Ресницы слишком длинные, как у куклы.

— Теперь скажи: "Я вас не боюсь".

Глава 11

Он не торопится.

Каждое движение — будто по метроному.

Пиджак поправлен. Рукав. Галстук.

Смотрит на нас как будто мы — два школьника, забывшие о дисциплине.

Как будто уже придумал нам наказание.

— Твоя секретарь, Андрей Александрович, и правда милая. Даже слишком, — голос негромкий, но прокатывает гулом по приёмной. — Ты стал ошибки допускать. Пожалуй, заберу её себе. А тебе Машу отправлю. Пока что.

Встаёт с кресла — медленно, уверенно, словно именно он здесь хозяин.

Взгляд скользит по мне — ледяной, равнодушный до дрожи. И одновременно пугающе всезнающий.

— С завтрашнего дня вы секретарь генерального директора. Не опаздывайте. Восемь ноль-ноль. — Словно гвоздь забивает. Или приговор выносит.

Сердце колотится, как барабан на войне.

Взгляд цепляет меня на секунду — и всё. Я задыхаюсь.

— Но… — голос предательски срывается, когда хочу поспорить.

Он чуть поворачивает голову. Лёгкий прищур.

— Никаких «но». Как вас там?

Не отвечаю. Просто смотрю на него, не моргая.

— Влад, ты… — Романов тоже пытается вступиться, но это вам не Женьку осадить в столовой.

Тот же ледяной взгляд пришпиливает его, как насекомое к пробковой доске. Андрей осекается.

— А тебе бы лучше заняться Соловьёвым.

И уходит. Просто. Как будто не сбросил на нас бомбу, а вежливо распрощался.

Вынес приговор и закрыл за собой дверь.

Мы с Андреем остаёмся стоять, как два идиота, на фоне его ледяного шлейфа.

— Вот это поворот, — выдыхает тот. — Не ожидал, что он так отреагирует.

Я смотрю на него. Слов нет. Чувствую, как внутри поднимается паника — горячая, липкая. И понимание, что всё теперь иначе.

Хочется закричать. Убежать. Забиться куда-нибудь, где меня никто не найдёт.

И в то же время… понимаю, как приблизилась вдруг моя цель.

Даже слишком близко.

Да, если бы я просто хотела работать здесь, Андрей был бы идеальным начальником. Тёплым. Умным. С чувством юмора. Я бы расстроилась.

Но я не за этим пришла.

Опускаю глаза и шепчу:

— Маша наверное справится лучше меня. А вот как я справлюсь… понятия не имею.

Он хмурится.

— Я не знаю, что на него нашло, Ксюш. Не похоже на Влада — такие спонтанные решения.

Я молчу. Всё объяснимо, если... он меня узнал.

Но что ему нужно? Зачем приблизил? Явно не просто так.

И главное — на что я готова ради мести?

Всё ещё чувствую в воздухе запах его парфюма. Острый, обжигающий, как сам факт его появления.

— Это не офис, а черте что. Когда успели доложить ему о Соловьеве? Он слишком быстро узнал, — Андрей качает головой, прокручивая варианты, как так вышло. — Кто-то слил. Я найду, кто.

— Думаешь, специально? Может дело во мне, а не в тебе.

— Нет. И это точно не совпадение. — Он хмурится. — Влад обычно не интересуется такими вопросами.

Хмурится, убирает руки в карманы. Садится за стол, открывает ноутбук, быстро пролистывает почту.

Видно, что кипит изнутри — не злостью, а решимостью. Через пару минут закрывает крышку.

— В общем так. Соловьёв — моя ошибка. Я сам его верну, — говорит, не поднимая головы. — Ты не виновата. Забей.

Я киваю, но внутри всё сжимается. Андрей встаёт. На ходу пишет кому-то.

— Не теряй. Вернусь позже.

И исчезает, как всегда, стремительно. Я остаюсь в приёмной.

За стеклом — офисная суета. Внутри меня — шум.
В голове крутится: то этот Соловьёв, то Астахов.

Завтра к восьми утра я должна быть у него в кабинете.

Сердце сжимается. Руки холодеют. Он, конечно, не подал виду. Но я думаю — узнал меня.

И теперь я буду рядом. В его графике. В его ритме. За его спиной.

Я попаду в самую гущу его мира. И если вдруг представится шанс… удар будет точным.

Так что все сложилось как нельзя лучше. Можно сказать идеально…

Вот только… ещё надо до завтра дожить.

Работаю на автомате. Письма. Документы. Пара задач для отдел маркетинга.

Мысли скачут. В груди — холод и тянущая тревога. На виски давит.

Усталость? Нет. Скорее страх. И адреналин.

К шести я уже почти не чувствую ног. Остаться допоздна? Показать, что не бегу от трудностей? Или сбежать, пока еще чего не случилось?

И тут — щелчок двери.

Андрей заходит с широкой, победной улыбкой.

— Я вернулся. И не с пустыми руками.

Глава 12

— Ты ведь не просто так здесь, Ксения. Верно? — голос тихий, но в нем столько власти, что я ощущаю каждый звук как удар по моим нервам. Слова обжигают, но я стараюсь не дать этому отобразиться на лице.

Чувствую, как внутри сжимается комок — смесь раздражения, страха и… странного притяжения, которое я не в силах заглушить.

Он даже не подозревает, насколько я устала от разговора. Но сдаться — значит проиграть. Я твёрдо держу оборону.

Он стоит слишком близко, и воздух между нами будто натянут как струна.

Молчит, ждет ответа. Но каждое мимолётное движение его глаз — как молоток, который пытается пробить защиту. Он хочет проникнуть мне в голову.

Но я уже заперла двери. Никому не открыть их без моего разрешения.

Зеленые глаза как камень, абсолютно непроницаемы. Смотрят с холодным интересом, будто вычисляют чужого зверя, попавшего в расставленные им ловушки.

— Нет, — отвечаю наконец. — Я просто устроилась работать. Всё по-честному.

Он кивает, но явно не соглашается, только смотрит глубже — хочет проникнуть за стены, которые я воздвигла.

Меня пронзает мысль: он играет! Не уверен в своей правоте и пытается понять, чего я хочу, зачем пришла. Блефует, можно сказать.

Но я не намерена раскрывать карты.

— Ты хорошо умеешь скрывать правду, да? — звучит тихо, без укоров или эмоций, почти констатация, хоть и с вопросом в конце.

Я отвечаю спокойно, без тени видимого волнения:

— Просто не вижу смысла обсуждать то, чего нет.

Он делает шаг ближе — но не потому что хочет быть ближе, а чтобы доминировать. Чтобы показать, кто здесь хозяин.

Мне невыносимо хочется что-то сделать — крикнуть, ударить, отвернуться или сбежать — но я не двигаюсь. Стою, словно скала, которую никто не сможет пробить.

— Я знаю, чего ты сейчас хочешь, — наклоняется, голос становится хриплым, — чтобы я отвалил. Чтобы забыл о тебе и не мешал работать на Романова?

— Вы правы. Я здесь, чтобы работать. Не больше и не меньше. Неважно, на кого. Хоть на Васю Пупкина.

— Знаешь, что меня больше всего раздражает в тебе и одновременно восхищает? То, как ты стоишь на своем. Ты интересная. Возможно, опасная, — говорит тихо, — и я хочу понять, что скрывается за твоей маской.

— Тогда мы с вами в равных условиях. Перестаньте пытаться меня взломать, — отвечаю в тон, — и, возможно, однажды узнаете правду.

Он слегка откидывает голову назад, будто не ожидал такой реакции. Усмешка. Но в глазах — новая вспышка интереса.

И что-то ещё. То самое, из той ночи. Опасное. Непозволительное.

Грешное.

Он молчит, и в этом молчании целая история — доверие, сомнение, вызов.

— У меня нет времени на игры, Ксения, — отзывается как-то устало.

Я отвечаю без колебаний:

— Тогда перейдём сразу к делам, — пусть знает — я не игрушка. Не слабая девочка, которая сдаётся под его взглядом.

Он смотрит на меня с лёгкой тенью оценки. Без улыбок, без слабостей.

— Хорошо. Посмотрим, сколько продержишься.

И это не угроза. Это обещание.

Но все же меня не покидает смутное подозрение — он не желает меня сломать, он хочет понять, насколько я готова сражаться.

Крепко сжимаю кулаки в карманах, повторяя про себя: не уступать. Ни на шаг.

— Я готова работать. Вы поймёте, что я здесь только за этим.

Он молчит, смотрит пристально, но я не даю себе слабину.

— Да? Отлично. Вот и узнаем правду, — тон деловой. Холодный. Но взгляд… Он всё ещё тлеет на мне. — Начнёшь с анализа отчётов. У тебя час. И зайди ко мне позже — обсудим один проект.

С этого момента начинается настоящий ад.

В супермаркете я работала шесть дней в неделю по одиннадцать часов — и это было намного, намного легче.

Здесь смены обычные, восемь часов. Но с ним — каждую минуту кажется, что я на пределе.

Ощущение, что он постоянно рядом, словно тень, которая не отстаёт.

Кажется, стоит мне появиться — он уже на меня смотрит. Сканирует, проверяет, оценивает. И это не просто раздражает. Это и злит, и пугает, и волнует…

Каждый его взгляд давит — будто вес тяжёлой руки на плечах. Внутри меня то и дело взрываются мысли: «Зачем я это терплю? Почему не уйду?»

Но уйти нельзя. Это мой бой.

Порой кажется, что я на грани — усталость, тревога и злость смешиваются в одно. И всё равно не сдаюсь, потому что знаю — если отступлю хоть на шаг, значит проиграла.

Он не даёт мне расслабиться ни на секунду. Я держусь. Потому что иначе мне просто не выжить.

Сегодняшний день был особенно чудовищным. Меня загоняли по кабинетам, как будто я не человек, а многоразовая флешка. Сначала отчёты. Потом согласование. Потом кофе, который, конечно, «не тот».