После измены. Я вернулся за тобой, жена!

1

– Ты же хотела второго ребенка, Полин, с чего вдруг спираль? – хмурится гинеколог и по совместительству моя школьная подруга Ева.

– Муж против второй беременности, – отвечаю я и мотаю головой. – Говорит, что Алине всего три года, еще бы годика два-три подождать, пока она в школу пойдет. Да и мне на работу выходить с декрета вот-вот.

Не знаю, кого сейчас стараюсь убедить, что спираль – это то, что мне нужно. Себя или подругу.

В груди ворочается неприятное чувство, от которого всё жжет и пылает, и я сглатываю, пряча от подруги потерянный взгляд. Она слишком проницательна и поймет, что мне эта идея не по душе.

– Три-четыре года, как по мне, отличная разница между детьми. Да и твой Егор хорошо зарабатывает, неужели в деньгах дело?

– Нет.

Качаю головой, так как финансы – не та часть быта, которая остро стоит во главе угла. Муж и правда хорошо зарабатывает, просто в последнее время ходит постоянно хмурый, часто задерживается на работе и почти не разговаривает со мной.

Меня накрывает отчаянием, когда я вспоминаю, что еще год назад это он уговаривал меня завести второго ребенка. А что изменилось теперь, остается для меня загадкой.

Каждый день я жду его прихода с работы, накрываю на стол вкусный ужин и пытаюсь заговорить о второй беременности. Но он всё воспринимает неожиданно в штыки. Злится, словно я из раза в раз ковыряю его кровоточащую рану.

– Ты уверена, что у вас всё хорошо, Полин? Ты сама не своя, выглядишь бледной и какой-то измученной.

– Д-да, – заикаясь, говорю я и киваю для подтверждения.

Подруга мне не верит, замечает смену эмоций на моем лице, но не настаивает, с допросом не пристает. Отвлекается на сообщение в почте и улыбается.

– Твои анализы пришли, Полин. Если всё хорошо, сегодня спираль тебе и поставим. Так, что тут у нас…

Она задумчиво клацает по тачпаду и прищуривается по привычке, хотя зрение у нее идеальное.

Я же отвожу взгляд к окну и радуюсь хотя бы тому, что не привела сюда с собой дочку. Благо, что невестка, жена моего брата Оля, согласилась с ней посидеть.

С тех пор, как брат умер полгода назад, она сама не своя, и на плаву ее держит только собственная беременность. Уже почти девятый месяц, ей рожать вот-вот, и я стараюсь поддерживать ее, как могу. И финансами, ведь она теперь вдова и будущая мать-одиночка, и продуктами, и моральной поддержкой.

Муж против, чтобы я с ней контактировала. Недолюбливает ее еще с тех пор, как мой брат женился на ней. Я же всё равно нарушаю его запрет, ведь Оле сейчас непросто, она носит под сердцем ребенка моего брата, моего родного племянника, и ей совершенно некому помочь.

В сердце снова возникает глухая тоска, и я пытаюсь заглушить ее другими мыслями. Часто моргаю, чтобы не расплакаться, ведь ДТП, унесшее его жизнь, было настолько неожиданным, что отголоски боли долетают до меня до сих пор.

– ВИЧ, сифилис, гепатиты B и C отрицательны, – говорит в это время подруга Ева, а я не особо вслушиваюсь.

И без того на все сто процентов уверена, что анализы на ЗППП чистые. Муж был моим первым и единственным мужчиной, так что вероятность заразиться чем-то у меня нулевая.

– Ммм, – вдруг странно протягивает Ева и замирает, неотрывно глядя в экран.

В ее глазах мелькает непонимание, озадаченность. Она даже придвигается на стуле ближе к экрану, чтобы рассмотреть результаты моих анализов ближе.

– Что-то не так? Пониженный ферритин?

Я вздергиваю бровь, предположив, что у меня нехватка витаминов, но это норма, так что, в отличие от подруги, я не сильно переживаю. Пропишет мне что-нибудь, и я пропью курс.

– Полин, – шепчет странно мое имя Ева и медленно оборачивается ко мне, разглядывая каким-то не то озадаченным, не то сочувствующим взглядом.

– Что там? – сразу же напрягаюсь я, чувствуя подвох.

И не зря.

– Полин, ты только не обижайся за мой вопрос, но я спрашиваю тебя сейчас не как подруга, а как твой гинеколог.

Постановка вопроса мне уже не нравится, но я молча киваю и чувствую внутреннюю тревогу, которая лишь нарастает, пока Ева подбирает слова. Мнется, видно, что ей неприятно говорить со мной об этом.

– Скажи, ты уверена, что твой Егор тебе не изменяет?

– Ч-что? – выдыхаю я, заикаясь, так как вопрос настолько неожиданный, что загоняет меня в угол.

Я нервно провожу языком по нижней губе, суетливо мну сумку, которую так и не выпустила из рук. Сжимаю бедра и ерзаю на стуле, не зная, что ответить.

Еще полгода назад я могла бы возмутиться даже предположению, что муж может быть мне неверен, а сейчас я просто опускаю взгляд и едва не плачу.

Конечно, это всё только мои подозрения, ведь Егор, кроме задержек на работе, больше поводов сомневаться в нем не дает. Телефон никогда не прячет, пароль не меняет, на стол ставит его экраном вверх и в душ с собой не забирает. Я всегда могу спокойно залезть в его смартфон, и она даже против мне ничего не скажет.

А задержки на работе не такая уж и причина думать, что муж гуляет, когда он – востребованный нейрохирург, который регулярно проводит сложнейшие операции.

– Ув-верена, – все-таки отвечаю я, когда молчание с моей стороны затягивается, а подруга продолжает смотреть на меня внимательно в ожидании ответа.

– Хорошо, – кивает она. – Давай тогда я дам тебе направление, ты сдашь дополнительно ПЦР. Есть вероятность, конечно, что показатели антител дали ложноположительный результат, но я всё равно хочу убедиться. Это не шутки.

– Какие антитела и на что, Ев? – еле-еле разомкнув губы, спрашиваю я у нее, а сама замираю, задерживая дыхание.

Меня никак не отпускает нехорошее предчувствие беды, и я лихорадочно вслушиваюсь в слова подруги.

– У тебя иммуноглобулин М на лимфогранулему венерическую положительный. Один и три.

– Лимфогранулема? Это что-то простудное?

До меня медленно доходит. Я не врач и оттого сейчас соображаю не так быстро, как Ева. Слово венерическая, конечно, смущает, но я неверяще дергаю уголком губ. У меня ведь не может быть ничего венерического. Исключено.

2

– Да. Хламидиоз передается половым путем.

Мне будто пощечину отвешивают. Я отшатываюсь и прикрываю ладонью рот, пытаясь осознать слова подруги. Если это правда… то заразиться я могла только… от мужа.

– Этого не может быть, – шепчу я, и в груди все болезненно сжимается, так, что трудно дышать. – Ева, это какая-то ошибка. У меня не может быть ничего такого…

Не могу даже произнести это слово вслух. Хламидиоз. Венерическое заболевание. У меня, которая за всю жизнь была только с одним мужчиной.

– Полин, ты не паникуй, – Ева протягивает руку и сжимает мою ладонь. Холодную, влажную от пота. – Это может быть ложноположительный результат. Такое бывает, хоть и редко. Антитела иногда дают перекрестную реакцию.

– Д-да? – всхлипываю я и судорожно киваю, цепляясь за эту соломинку как утопающий.

Конечно, это ошибка. Обязательно ошибка. Не может Егор мне изменять, просто не может. Мы вместе восемь лет, у нас дочка, мы планировали второго ребенка... Да как я даже подумать о таком могла?

Стоп. Планировали. Не планируем, а планировали – я сглатываю ком в горле. Я, кажется, самой себе боюсь признаться в мыслях, которые давно уже меня съедают изнутри.

– Не паникуй, я тебя прошу, – голос Евы теперь становится успокаивающе равнодушным. И от этого тона мне, кажется, становится чуть легче.

Нет, сейчас нельзя думать о худшем. Все будет хорошо, не может быть иначе. Мой Егор не мог так поступить, это абсурд.

– Ты сейчас спокойно сдашь ПЦР, – продолжает Ева, выписывая направление. – И завтра мы будем знать точно. Прошу не накручивай себя раньше времени.

– Х-хорошо, – выдавливаю я и встаю на ватных ноги.

В голове шумит, перед глазами всё плывет, и я хватаюсь за спинку стула, чтобы не упасть. Ева вскакивает, придерживает меня под локоть.

– Полин, тебе нехорошо? Ты можешь остаться, посиди тут, пока не успокоишься.

– Нет, всё в порядке. Просто... голова закружилась. У меня бывает.

Вру. Ничего не в порядке. В груди разрастается паника, которую я изо всех сил пытаюсь задавить. Что если тест будет положительным? Что я буду делать? Во что превратится моя жизнь?

Выдавливаю из себя улыбку и стараюсь выглядеть бодрее. Пока Ева не перестает хмуриться.

– Спасибо за помощь, – говорю я и торопливо выхожу из кабинета. Сейчас под пристальным взглядом подруги мне находиться невыносимо.

Коридор поликлиники кажется бесконечным, под ногами качается пол, и я иду, придерживаясь рукой за стену. Мимо проплывают лица других пациентов, я вижу их, но как будто не различаю.

Уже зайдя в процедурный кабинет осознаю, что нервно смяла направление в кулаке. Осторожно расправляю его и отдаю медсестре.

Медсестра чуть хмурится, потом пожимает плечами. Берет измятое направление и сразу же принимает деловитый вид.

Во время процедуры она что-то щебечет про погоду, а я машинально киваю, не вслушиваясь. В голове вместе с сердцебиением стучится только одно слово: ложноположительный, ложноположительный, ложноположительный…

Когда я, наконец, выхожу на улицу из душной больницы, меня обдает холодным ветром, и я, кажется, начинаю понемногу приходить в себя. Хотя руки все еще обдает нервной дрожью..

Так, нужно забрать Алину.

Достаю телефон и непослушными пальцами пытаюсь попасть в контакт Оли.

– Алло, Оль, – стараюсь, чтобы голос звучал бодро. – Я уже всё, еду за Алинкой.

– Ой, Полин, мы сейчас не дома, – в трубке слышится её виноватый голос. – Меня срочно вызвали на работу. Какие-то документы по больничному нужно было заполнить, до декрета же считанные дни остались.

Оля работает медсестрой в той же больнице, где Егор. Именно там они и познакомились с моим братом – он привозил туда пациента после аварии.

– Не переживай, – говорит она. – Я с Алинкой в ординаторской сижу, она мультики на планшете смотрит. Приезжай прямо в больницу, хорошо?

– Конечно, уже еду.

Вызываю такси и откидываюсь на заднее сиденье. Закрываю глаза, пытаясь успокоиться. Это всё ерунда. Сейчас заберу дочку, поедем домой, приготовлю ужин. Егор придет с работы, мы поужинаем всей семьей, как обычно. Всё будет хорошо.

Но в моей уверенности уже пробита брешь.

Вспоминаю последние месяцы: Он стал отстраненным, холодным, отказывается обсуждать второго ребенка, раздражается по пустякам. А что если все-таки…

Нет. Гоню от себя эти мысли. Не может быть. Мы же любим друг друга. Любим...

Или любили?

Больница встречает меня запахом дезинфекции и лекарств. От этого запаха мутит, и я сглатываю подступающую тошноту. Набираю Олин номер – не отвечает. Еще раз – снова тишина.

Может, телефон на беззвучном режиме оставила. Решаю дойти до ординаторской медсестер. Иду по знакомым коридорам – бывала здесь не раз, когда приезжала к Егору.

Ординаторская оказывается пустой. Только на столе стоит недопитая кружка чая – еще теплая. Значит, Оля где-то рядом. Может, к Егору зашла? Его кабинет в соседнем крыле, на третьем этаже.

Поднимаюсь по лестнице, и с каждой ступенькой сердце бьется всё сильнее. Не от физической нагрузки – от предчувствия. Того самого, мерзкого, липкого, от которого хочется развернуться и убежать.

Коридор третьего этажа тихий, полупустой. В конце – кабинет Егора. Дверь приоткрыта, и оттуда доносятся голоса. Его голос и... Чей-то еще, очень знакомый…

Подхожу ближе, и сердце замирает от того, что я слышу.

– Сколько можно это скрывать? – Олин голос звучит напряженно, почти умоляюще. – Егор, так больше нельзя. Если ты ей не расскажешь, я сама ей всё расскажу!

3

– Сколько можно это скрывать? – Олин голос звучит напряженно, почти умоляюще. – Егор, так больше нельзя. Если ты ей не расскажешь, я сама ей всё расскажу!

Меня бросает в жар, потом в холод. Ладони мгновенно покрываются испариной, а в ушах начинает звенеть. Прислоняюсь к стене, чтобы не упасть, и изо всех сил вцепляюсь пальцами в холодную штукатурку.

Сердце колотится так сильно, что чуть не выпрыгивает из груди, а я цепенею и кручу в голове любые возможные причины такого странного разговора. Конечно, сначала предполагаю худшее, но встряхиваю головой и нервно переминаюсь с ноги на ногу.

– Хватит уже истерить, – голос Егор сухой и немного злой, словно разговор на повышенных тонах проходит уже давно, и он порядком устал от Ольги.

Я не удивлена его реакции. Он всегда недолюбливал жену моего брата, был категорически против, чтобы я поддерживала с ней общение, так сейчас удивлению моему нет предела. Даже не знала, что им есть о чем поговорить, кроме работы.

И это напрягает. Сильно. Внутри скручивается спиралью тревога, и я не решаюсь войти, хотя то, что подслушиваю, и выглядит жалко.

– Хватит затыкать мне рот! – шипит Ольга, совершенно не соблюдая субординацию. Ни как его подчиненная, ни как жена погибшего шурина.

Слышу, как она всхлипывает, когда мой муж стучит кулаком по столу. Даже я вздрагиваю, не люблю, когда он в таком взвинченном состоянии.

– Как ты не понимаешь, Егор, – жалобно продолжает Ольга. – Я так больше не могу… Я ведь женщина, мне помощь нужна… У меня и нет никого…

В сердце колет от жалости к ней, ведь она права. Только я и помогаю ей, ведь ее родители давно мертвы, как и мой брат, а ей со дня на день рожать.

На губах возникает улыбка, когда я думаю о том, что от моего родного человека осталось продолжение, которое я смогу взять на руки уже через месяц. Глупая я, и почему решила, что между моим мужем и Ольгой что-то есть?

Это подруга-гинеколог меня накрутила, а ведь тест наверняка показал ложноположительный результат. Ну и дурой же я выглядела бы, если залетела в кабинет к Егору и устроила скандал, подозревая и его, и свою невестку в предательстве.

Успокоившись, всё равно снова хмурюсь. Они ведь от меня что-то скрывают, но в этот раз в сердце поселяется страх. Что дело в здоровье Ольги. Или что с малышом что-то не так, и они не хотели меня расстраивать.

Уже хочу было войти, чтобы вытрясти из них ответы на свои вопросы, как вдруг замираю, услышав продолжение.

– Она всё равно рано или поздно узнает, от кого я на самом деле беременна, Егор. Или ты хочешь, чтобы я родила и обманывала ее, что мой ребенок – это сын ее брата?!

Ольга чуть ли не кричит, а вот я цепенею. Тело будто деревянным становится.

Я неверяще качаю головой и коротко рвано выдыхаю, не понимая, точно ли я не ослышалась. Выходит, моя невестка беременна не от моего брата? Но… как же так…

Брат ведь за пару месяцев до своей смерти так радовался тому, что он наконец станет отцом. Они ведь женаты были давно, но все эти годы забеременеть у Ольги не получалось. Не знаю, в чем было дело, они оба проверялись, но нам о результатах ничего не сказали.

Так что когда брат сообщил нам радостную новость, я была на седьмом небе. А уж когда он умер, у меня и было только одно облегчение. Что в память о нем останется его сыночек. Его кровиночка.

Я даже мечтала, что ребенок будет похож на него, как две капли воды, станет утешением и для наших с братом родителей. А теперь, когда реальность разбивается на осколки, я потерянно прислоняюсь к стене и смотрю в никуда пустым разочарованным взглядом.

Из меня будто кусок души вырывают с силой, оставляя после себя одно лишь разочарование.

– Это будет для нее ударом, как ты не понимаешь, Ольга?! – рычит на мою невестку Егор, а я с горечью усмехаюсь.

Муж прав. Это и есть для меня удар. Вот только гораздо хуже, что все эти месяцы я жила пустой надеждой, и теперь мне куда больнее столкнуться с реальностью, от которой просто-напросто тошнит.

– А для меня это всё не удар? Мне рожать через месяц, а ты всё никак не можешь решить вопрос. Почему ты о ней думаешь, а обо мне нет? – плачет Ольга, и я сильнее скукоживаюсь.

– Полина – моя жена! Мать моего ребенка! И они для меня всегда будут в приоритете, я тебя об этом с самого начала предупреждал.

Прикрываю ненадолго глаза, надеясь, что всё это плод моего воображения, что каждое предложение невестки можно объяснить как-то иначе, не связывая ее с моим мужем, но… нет.

– Мой ребенок не будет расти без отца, Егор! – истерично кричит Ольга, ее задевают слова моего мужа. – Разводись, или я сама…

Она всхлипывает, не договаривая, а затем я слышу шум. Словно со стола упали стопки бумаг, а затем что-то перевернули.

– Закрой рот, Ольга. Если хоть одна душа узнает, что я отец, вылетишь из больницы

с волчьим билетом!

Зажмуриваюсь.

Больше нет возможности обманывать себя. Ведь признание, от которого у меня всё внутри переворачивается, озвучено.

Отец… Отец….

Мой муж и Ольга…

В груди что-то обрывается и падает вниз, в пропасть. Я закрываю рот ладонью, чтобы не закричать, не всхлипнуть, не выдать себя. Мир вокруг начинает расплываться, дробиться на осколки. Каждое приглушенное слово, которое я впитываю, будто удар в сердце.

– И это всё, что тебя волнует, Егор? Чтобы дорогая Полиночка не расстроилась? – ядовито продолжает наседать на него Ольга. – Она всё равно рано или поздно узнает! Уже узнала… С горечью думаю я и резко хватаюсь за ручку двери, не давая себе передумать.

4

– Она всё равно рано или поздно узнает! Думаешь, не подаст на развод?

Уже узнала… С горечью думаю я и резко хватаюсь за ручку двери, не давая себе передумать, как вдруг Ольгин голос срывается на визг, и я слышу, как что-то падает. Может, стул опрокинула в порыве.
Дверь при этом от моих движений чересчур громко скрипит после возникшей гулкой тишины, и я замираю на полпути, так и не показавшись перед предателями.

– Я же просил не беспокоить! – яростный голос Егора приближается, и я цепенею. Он резко дергает дверь на себя обратно, даже не глянув, кто пожаловал.

Дверь буквально стучит прямо перед моим носом, едва не прищемив мне палец, а следом слышится щелчок запираемого замка.

Мне будто пощечину отвешивают этим пренебрежением.

Умом я понимаю, что муж не знал, что это я пришла, но сердце кровоточит и пугающе рвано ноет.

Я тяжело дышу, на глаза наворачиваются слезы, и я быстро прикрываю ладонью рот. Не хочу, чтобы по пустому коридору пронесся мой вой. Не стерплю еще и такого унижения.

Мне бы, конечно, яростно стукнуть по двери кабинета ногой, долбить и долбить, пока муж, в конце концов, не откроет дверь, но запал у меня пропадает. Я уже не готова после этого фиаско смотреть в лицо что мужу, что невестке.

Вместо этого я разворачиваюсь и почти бегом, не чувствуя ног, бросаюсь прочь. Мне срочно нужно охладиться, прийти в себя.

Я несусь сломя голову по лестнице вниз, перескакивая через ступеньки. Чуть не врезаюсь в медсестру с каталкой, бормочу что-то невнятное вместо извинений и несусь дальше.

Через холл, мимо регистратуры, на улицу. Холодный октябрьский ветер бьет в лицо, но я его не чувствую. Не чувствую вообще ничего, кроме дикой, всепоглощающей боли в груди.

Они... Егор и Оля…

Невозможно. Немыслимо. Она же жена моего брата… Мотаю головой… Была женой… Пора уже принять этот факт…

Грудную клетку словно вспарывают когтями от одной только мысли, что Оля, самый родной мне человек, которого я считала своей, носит ребенка моего... нет, не моего брата. Ребенка Егора. Моего мужа.

Егор ведь сам сказал, что это его ребенка она вот-вот родит, я слышала…

Если только я не сошла с ума.

Боже…

Мысли путаются, лихорадочно наслаиваются одна на другую.

Меня лихорадочно трясет, легкие горят, я едва их не выплевываю, а когда выбегаю на улицу, падаю прямо на землю, так и не дойдя до скамейки у входа. Ладони и коленки саднят, но я не обращаю внимания на боль физическую.

Поднимаюсь с ревом, уже не сдерживаясь, хватаюсь за скамейку и буквально падаю на нее, так как ноги просто-напросто не держат.

В висках стучит так сильно, что, кажется, череп сейчас треснет. Перед глазами всё плывет, и я изо всех сил зажмуриваюсь, пытаясь остановить головокружение.

Меня терзают мысли одна за другой, и каждая терроризирует и мучает мое сердце. И ни на один вопрос у меня нет ответа.

Как долго? Как долго это продолжается?

Девять месяцев минимум… Шепчет подсознание…

Выходит, когда мой брат радовался будущему отцовству, делился со мной счастливой новостью, покупал первые крошечные вещички... он тоже был обманут. Предан. Собственной женой и моим мужем.

Меня начинает трясти. Мелко, неконтролируемо, как в лихорадке. Зубы стучат, хотя холода я не чувствую.

Становится горько и понятно, почему Егор все эти месяцы запрещал мне общаться с Олей. Постоянно твердил, что она мне неподходящая компания, что нечего с ней возиться и тратить на нее деньги и время.

Я думала – просто не нравится она ему, характерами не сошлись.

А он... он просто боялся.

Боялся, что она проговорится.

Или что я что-то замечу.

Вспоминаю, как полгода назад, сразу после похорон брата, Егор вдруг стал против второго ребенка. Резко, категорично. Я тогда списала всё на стресс, на переживания из-за смерти Антона. А он просто... просто уже знал, что у него будет ребенок. От другой женщины. От вдовы моего брата.

Горький смех рвется из горла. Какая же я дура! Слепая, наивная дура!

Все признаки были перед глазами. Задержки на работе – теперь понятно, с кем он оставался. Его нервозность, когда я заводила разговоры о беременности. Его злость, когда я упоминала Олю.

А я... я еще и помогала ей. Деньги давала, продукты покупала. Поддерживала морально, утешала. Жалела вдову, которая носит под сердцем сироту. А она в это время…

Меня накрывает волной тошноты. Вскакиваю и добегаю до урны, меня выворачивает наизнанку. Желудок пустой, только желчь жжет горло.

Отплевываюсь и вытираю рот тыльной стороной ладони. В сумке должна быть вода, но руки дрожат так сильно, что я не могу найти бутылку.

Нужно умыться. Привести себя в порядок.

Смотрю на фасад больницы и холодею. Это место теперь стойко ассоциируется у меня с предательством, крушением веры в семью и верность. Но во рту так противно, что я делаю шаг вперед.

Мне нужно умыться, привести себя в порядок. Только хочу уже войти в здание, как в руках вибрирует телефон. Так неожиданно, что я не удерживаю его в руках, и он падает на пол. А когда я поднимаю его, вижу на экране, покрытом паутиной трещин от удара, ненавистное имя.

Ольга.

Вот и что ей нужно?

5

Вовремя вспоминаю, зачем может звонить Ольга. Я ведь сама оставила с ней дочку.

Охватывает стыд, что на какое-то время я о ней забыла. И немудрено, ведь я была так потрясена, что не могла и собственного имени вспомнить.
Злюсь, что была такой наивной дурой. Доверяла свою кровиночку женщине, которая всё это время мной пользовалась. А сама… сама подбивала клинья к моему мужу.

Вряд ли дочка была в кабинете у мужа. Он бы не стал вести подобные разговоры при ней. Наверняка эта безалаберная Ольга оставила мою дочь с кем-то из медперсонала. Мне хочется схватить ее сейчас в охапку и уехать, но для начала мне нужно привести себя в порядок. Не предстану же перед ней в таком виде. Она испугается и станет задавать вопросы, на которые я пока не смогу ответить.

Вот как мне сказать ей, что мы с ее папой… больше не будем жить вместе?

Встряхиваю головой, решив пока не думать об этом. Голова и так пухнет от проблем, которые неизбежно последуют лавина за лавиной.

Сбрасываю звонок Ольги и возвращаюсь в здание больницы. Иду, стараясь не смотреть по сторонам, не встречаться ни с кем взглядом. Вдруг кто-то знает? Вдруг все уже в курсе, что жена главного нейрохирурга – последняя дура, которая не видит очевидного?

Женская уборная на первом этаже. Толкаю дверь и благодарю судьбу – пусто. Подхожу к раковине и включаю холодную воду. Плещу в лицо, снова и снова, пока кожа не начинает гореть от холода.

Поднимаю взгляд на зеркало и вздрагиваю. Передо мной стоит женщина с размазанной тушью, покрасневшими глазами и землистым цветом лица. Это я? Неужели это я?

Достаю из сумки влажные салфетки. Начинаю стирать с лица остатки макияжа. Механически, методично. Салфетка за салфеткой. Черные разводы туши исчезают, но красные пятна на щеках и припухшие веки никуда не деваются.

– Всё будет хорошо, – шепчу своему отражению. – Я справлюсь. Я сильная. Я пройду через это.

Но губы предательски дрожат, и я прикусываю нижнюю, чтобы остановить дрожь. На языке металлический привкус крови.

– У меня есть Алинка. Ради нее я должна держаться. Я пройду через это. Другие женщины же как-то справляются.

Киваю сама себе, пытаясь поверить в собственные слова. Мама всегда говорила, что я сильная. Что справлюсь с любыми трудностями. Но она не знала, что придется справляться с таким.

Умываюсь еще раз, уже теплой водой. Промакиваю лицо бумажными полотенцами. Дышу глубоко, считая до десяти. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Как учили на курсах для беременных. Тогда это помогало справиться с болью при схватках. Может, поможет и сейчас.

Немного успокоившись, захожу в кабинку. Нужно хотя бы пару минут побыть в тишине, собраться с мыслями, решить, что делать дальше. Забрать Алинку – это понятно. Но куда идти? Домой? В дом, где всё пропитано ложью?

Сажусь на закрытую крышку унитаза и обхватываю себя руками. В голове всё еще звучат слова Оли: «Если ты ей не расскажешь, я сама ей всё расскажу». Значит, она хотела мне признаться? Или это был просто шантаж?

Дверь уборной открывается, слышу женские голоса. Инстинктивно поджимаю ноги, чтобы из-под двери кабинки не было видно.

– ...не поверишь, что я сейчас видела! – говорит молодой взволнованный голос.

– Что опять? У тебя вечно какие-то сенсации, Маш, – отвечает второй голос, постарше, с усталыми нотками.

– Да не, Вер, на этот раз правда жесть. Ольга опять к Егору Павловичу приперлась. Такой скандал закатила!

Сердце пропускает удар. Они говорят о моем муже и об Ольге.

– Ты про беременную Ольгу? – уточняет Вера.

– Ага, про нее самую. Ты бы видела, как она на него орала! Прямо в кабинете. Я мимо проходила, всё слышно было.

Слышу, как открываются краны, шум воды.

– И что, прямо орала? На главного-то? Совсем страх потеряла.

– Еще как орала! – Маша явно наслаждается ролью рассказчицы. – Требовала, чтобы он на ней женился. Представляешь? У него же жена есть, дочка маленькая.

– Знаю я его жену, – вздыхает Вера. – Милая такая женщина. Всегда здоровается, улыбается. Недавно видела ее – бледная вся, измученная какая-то.

Сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони. Значит, даже посторонние люди замечали, что со мной что-то не так. Все видели, кроме меня самой.

– Так вот, – продолжает Маша. – Ольга эта кричит, что ребенок от него. От Егора Павловича! Представляешь?

– Да ладно! Не может быть!

– Вот те крест! Сроки, говорит, посчитай. Муж полгода как помер, а она рожать собирается. Ну и намекает, понимаешь, да?

– Погоди, но может, она просто... ну, не знаю, с горя того?

– Да какое с горя! – фыркает Маша. – Ты бы видела, как она за ним бегает. Каждый день тут торчит. То в кабинете у него часами, то в ординаторской караулит. А на прошлой неделе вообще отмочила – скорую вызвала ночью, токсикоз, говорит. Так он сам примчался! Сам!

– Ну может, просто пожалел? Вдова всё-таки, беременная.

– Ага, пожалел. Всю ночь с ней просидел. Медсестра с приемного говорила. Капельницу ей ставил, за ручку держал. С чего бы это главному нейрохирургу самому капельницы ставить?

В груди всё сжимается от боли. Значит, пока я дома места себе не находила, переживала, где он, муж утешал другую женщину. Держал за руку ту, которая носит его ребенка.

– Слушай, а может, это всё сплетни? – сомневается Вера. – Мало ли что люди болтают.

– Какие сплетни! Она сама вчера Ленке из регистратуры заявила – скоро, говорит, я замуж выхожу. Ты удивишься, за кого… Все удивятся. Прямо так и сказала, улыбнулась и пошла дальше.

– Обалдеть. Нахальство какое.

– Да она вообще оборзела в край! Ходит тут, живот вперед выпячивает, всем демонстрирует. И не стесняется ничего. А он…

– Что он?

– А он молчит. Не подтверждает, но и не отрицает. Странно это всё, Вер. Если бы неправда была, он бы ее давно на место поставил. А тут... терпит. Значит, есть за что терпеть.

Слышу, как рвутся бумажные полотенца.