После развода. А любит он совсем другую

Глава 1

Оливия

На улице зябко.

Весна сначала порадовала нас теплыми деньками, а потом шмякнула в лицо перегнившую осеннюю листву вкупе с ледяными брызгами весеннего дождя.

Я кутаюсь в кожаную куртку, хотя надо бы надеть что-то потеплее: пальто или пуховик.

Как бы то ни было, лучше окоченею тут, заработаю воспаление легких и отойду в мир иной, чем зайду внутрь.

Народ собирается медленно — все пробираются по вечерним пятничным пробкам. Машины прибывают редко, из них выходят недовольные и замученные гости. Интересно, чья была идея устроить торжество в конце рабочей недели?

Наверное, Карины. Чья еще? Мать Демида больше не имеет на него влияния, и тот все делает так, как хочет его ненаглядная.

Я выглядываю из-за живой изгороди и смотрю на прибывающих гостей, чтобы увидеть родителей и подойти к ним.

Думаю поздороваться с ними, сделать вид, что я прекрасно чувствую себя на этом празднике жизни, а потом свалить, сверкая пятками. Идея просто топ.

Родителей Демида я видела и даже расхвалила сие великолепное торжество, взамен получив кислую мину от матери Демида.

Все всё понимают… никто на мои сладостные речи не купится, слишком дешево я их продаю.

Шмыгаю мокрым носом и отпиваю из бокала шампанское. Мне бы стопку чего-нибудь покрепче. Чтобы согреться хоть немного. Пусть и тепло это мнимое, обманчивое и вообще опасное для жизни.

А еще лучше полная бутылка.

Взять бы ее да уйти в тень зализывать свои до сих пор кровоточащие раны.

Он женится…

Мой любимый, самый родной и дорогой на свете мужчина встретил любовь всей своей жизни и теперь поведет ее к алтарю.

Она уже перевезла свои вещи в дом, который он купил для нее. Такой, как она хотела.

С панорамными окнами, где она сможет записывать свои тупые ролики с псевдомедитациями, которые впаривает бабам, и шикарным садом, который планирует засадить гортензиями, потому что это самый эстетичный, по ее блогерскому мнению, цветок.

Да чтоб кроты пожрали весь твой сад!

Впору разреветься, но я столько рыдала за последние годы, что уже и плакать нечем, закончились давным-давно слезы. Не осталось ничего… Одна боль тупая внутри, как от ампутированной конечности.

Допиваю остатки шампанского и морщусь — стало еще холоднее, ведь алкоголь был охлажден.

Растерянно мажу взглядом по саду, в котором в детстве проводила очень много времени с Демидом и его младшим братом Гордеем.

Что мы только ни творили тут. И подкопы делали, и шалаши из цветов строили. Конечно, потом нам прилетало, но я была готова на эту жертву, лишь бы он… лишь бы Демид был рядом.

А уже через месяц он наденет кольцо на палец другой.

Под торжественный марш Мендельсона ее поведет к алтарю отец. В шикарном платье и с фатой, прикрывающей лицо. Она — та, другая — произнесет клятву моему Демиду в вечной любви, в верности. Всю эта чепуху про долго и счастливо, про то, что и в горе, и в радости, бла-бла-бла.

Их речи лживы. Пропитаны обязательствами и планом, который готовил распорядитель свадьбы последние четыре месяца.

В них нет ни слова правды, уж мне ли не знать…

Я отлипаю от ледяной кирпичной стены и разворачиваюсь, на нервах ставлю пустой бокал на столик, но и тут выходит промашка.

Вся моя жизнь — одна гребаная промашка.

Бокал из хрупкого стекла разбивается, по кисти течет кровь. Алыми струйками стекает по белесой, окоченевшей ладони и дальше, за запястье.

Сегодня на мне черное.

Сегодня я королева драмы, о да. Но мою кровь на платье на увидят.

Истерически усмехаюсь, представляя, как захожу в дом, где собрались уважаемые гости, — а я в белом платье, испачканном кровью. Вот это было бы эпично! И запомнилось бы сильнее, чем всякая банальщина с предсвадебным ужином.

Слышу позади шорох, но не придаю ему значения, потому что это черный ход и пользуется им лишь персонал — выходят на перекур или принимают товар.

Собираю пальцы в кулак, зажимая место пореза, чтобы кровь перестала идти, но не поворачиваюсь. Пусть сначала уйдут.

— Так-так, — тянет знакомый голос. — Вот ты где.

Громко стону и поднимаю глаза к небу.

— Господи, ну почему? Что я тебе сделала, что ты шлешь мне его?

— Мне просто интересно, кого ты ждала? — спрашивает насмешливый голос. Щелкает зажигалка, сразу слышится запах табака.

Я оборачиваюсь и смотрю в глаза Гордею.

Мы никогда не были дружны, хотя все детство провели вместе. Гордей всегда был третьим в нашей с Демидом дружбе. Мешал. Бесил. Отвлекал.

Вот и сейчас он стоит, привалившись к каменной стене, аккурат там, где я стояла несколько минут назад. Курит, насмешливо поглядывая на меня. Оценивая, без стеснения по-мужски проходясь по мне взглядом.

На лице нахальная, ликующая улыбка. Так бы и врезала ему, ей-богу!

— Я ждала знамения свыше о том, что беды мои закончатся, — отвечаю, вздыхая.

И как по заказу на черную кожу моей куртки падает первая капля. Следом другая. Медленно, но верно начинает идти дождь.

Гордей хмыкает:

— Кажется, это оно, то самое, Оливка, — и в довершение вызывающе дергает бровью.

— Отвали, — прохожу мимо него, задевая плечом.

Затем миную дверь, в дом, и иду по газону в сторону ворот. Я хочу убраться отсюда как можно скорее.

— Что, даже не останешься?

Не оборачиваясь, показываю ему палец.

— Странно, — продолжает говорить нараспев. — А я так надеялся на представление, Оли… Я бы посмотрел, как ты выдержишь помолвку своего бывшего мужа.

Глава 2

Оливия

Улыбаюсь, хотя улыбка эта скорее похожа на болезненный оскал.

С Гордеем мы никогда не были близки, в отличие от Демида.

Демид старше меня на пять лет, Гордей на три года.

Между мужчинами два года разницы, но они как два полюса — совершенно разные.

Гордей это хаос.

Демид спокоен и собран. Дипломатичен. Тактичен и учтив.

Демид правильный до мозга костей.

Когда он пошел налево и трахнулся со своей Кариной, первым делом пришел ко мне. Каяться. Просил простить его. И отпустить, да.

Карина — девочка, неугодная семье Демида. Не их круга, чужачка. Не такая. Ее не приняли, изгнали из жизни Демида. Скинули эту фигуру с шахматного поля, придавив тяжеленным слоном.

Вместо нее поставили меня.

Я думала, что я королева, потому что победила, но оказалось, что просто пешка. Разменная монета.

Моя история — про ту, обратную сторону. Про девочку, которая «та». Я та самая, мечта свекрови, из своего круга, делающая все как надо, потому что с пеленок обучена этому.

Парадокс в том, что счастья это нихрена не приносит. И первая любовь выстреливает, а ты оказываешься ненужной, нелюбимой женой.

Демид жил со мной пять лет.

Пять лет мы были семьей. Пять лет планов и мечтаний. Я порхала, счастливая донельзя. Еще бы! Любовь всей моей жизни стал моим мужем!

Демид, как и полагается воспитанному мужчине, вел себя со мной так, будто любил.

Знала ли я, что это ложь?

Я бы соврала, сказав нет.

Розовые очки держались на мне целых пять лет… я до последнего боялась потерять их, хотя знала, что однажды этот день настанет.

Когда же это произошло, я поняла — все, конец.

Сколько слез, боже… им не было конца и края. Демид, его мать и отец, мои родители и сестра — все пытались вытащить меня, потому что я ушла в глубокую, непроглядную депрессию.

Я любила сумасшедше. Ненормально и неправильно. Так, как будто он единственный. Я умирала…

Несколько месяцев походов к психотерапевтам, и вуаля — я научилась врать так, чтобы мне верили.

— Как у меня дела? О, прекрасно, спасибо! Вчера начала писать картину. Что, простите? Показать? Да-да, непременно! Когда закончу!

— Как я себя чувствую рядом с Демидом, ведь наши родители очень дружны? Ох, непросто. Демид был и остается дорогим мне человеком, но я понимаю, что наши пути разошлись. Я желаю ему только счастья.

— Как мое вчерашнее свидание? Знаете, неплохо. Но нужно пообщаться больше.

Ложь.

Ложь.

Ложь.

Все это чертова ложь от начала до конца.

Но без нее никак.

Мне надоело, что со мной все носятся.

Все, кроме Гордея…

Тот последние два года не появлялся в стране, благополучно укатив за бугор.

Он единственный, кто не видел моего падения. Но это вовсе не значит, что он не понимает, что происходит.

— Так что там, Оли? Уже уходишь? — усмехается Гордей мне в спину.

Я круто разворачиваюсь и подхожу к нему. Возможно, слишком близко, но я, вообще-то, тоже не железная!

— Катился бы ты туда, откуда приехал, Гор! — говорю сквозь зубы.

— Не могу, детка. Там скучно, — скалится в кривой улыбке. — То ли дело тут. Столько контента. И почти весь создаешь ты.

Я склоняю голову набок, рассматривая мужчину.

Раньше он был дрищем. Не в породу Демида.

Но потом что-то пошло не так и у Гордея приросла масса, он вытянулся и стал, пожалуй, настоящим красавчиком.

А еще мудаком.

Гордей — идеальный козел, разбиватель женских сердец из разряда «детка, трахнемся и разбежимся».

— Я тебе не контент, Гордей! И я держала себя в руках до того, как увидела тебя.

— Не обманывай себя, Оливка, — говорит обманчиво-мягко. — Ты просто набухивалась, пока никто не видит и продумывала план побега.

Вздергиваю подбородок, почти касаясь носом подбородка Гора.

— Я не собиралась бежать, как преступница. Просто мне нужно было уехать, чтобы покормить кота.

— У тебя нет кота, детка, — Гордей заводит успевшую намокнуть прядь мне за ухо.

— Значит, пылевых клещей! — рявкаю на него.

Гордей закатывает глаза и стонет:

— Как же я скучал по твоему юмору.

— Я не шутила.

— Я о том же.

Шумно выдыхаю:

— Разговор зашел в тупик. Я поехала. Пока.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но Гордей перехватывает меня за руку, не отпуская.

— Какого… — округлив глаза, смотрит на свою и мою руку, практически полностью залитую кровью.

Тут же резко дергает вверх рукав моей куртки, проверяя запястье.

— Ты с дуба рухнул? — выдергиваю руку.

— Кто тебя знает? — Гордей срывается. — Может, ты, блять, вскрылась?

Я страдала и упивалась своим горем, но мыслей что-то сделать с собой у меня не было никогда.

Возможно, я идиотка, но жизнь люблю.

— Я бокал разбила, — указываю на осколки на столе.

— А обработать рану не судьба? — кривится Гор.

— Как раз собиралась, — нетерпеливо веду плечом.

— Ага. Как же.

Он берет меня за здоровую руку и тянет в дом, через кухню, к гостевым туалетам.

Народу собралось прилично, на нас косятся, вскидывают брови.

— Гордей, — цежу тихо.

— Да насрать на них! — громко объявляет он и заталкивает меня в туалет. Подносит мою руку к потоку воды.

Я дергаю ею, потому что вода кажется обжигающей, но Гордей не отпускает мою меня.

Его рука в моей крови. Вся раковина розовая от нее же.

— Олив, ну что ж ты! — как-то даже мягко произносит Гордей.

— Оно само, Гор.

Мужчина достает аптечку, заматывает мне руку бинтом.

— Красота! — выставляю руку и оцениваю ее вид, а потом перевожу взгляд на зеркало, смотрю на свое отражение.

Укладка распалась, тушь местами потекла от дождя, на платье капли то ли воды, то ли крови. В довершение всего еще и бинт…

Ладно, как там говорил Гордей? Да насрать!

— Спасибо.

— Угу, — Гордей отворачивается.

Глава 3

Оливия

Кто-то скажет, что это особый вид мазохизма, и, скорее всего, будет прав.

То, что я здесь, не что иное, как издевательство над самой собой.

Но так уж повелось — моя семья и семья Покровских дружат уже много лет. Дружили сначала родители, потом мы, дети.

Наш с Демидом развод пошатнул дружбу, но не разрушил ее.

Чем больше я упивалась горем, тем сильнее отец ненавидел Демида.

Я поняла, что если продолжу дальше в том же духе, то все закончится скандалом.

Да, себя было жалко.

Я всегда держала свои чувства в секрете. Никто не знал, насколько сильно я люблю Демида, поэтому, когда мы расстались, они не понимали, почему я таю на глазах.

Родителям мы втюхали историю про то, что не сошлись характерами.

Так захотел Демид, а у меня не было сил доказывать обратное. Дело-то было вовсе не в этом, а в том, что я любила всем сердцем. Он тоже любил. Просто другую.

Поэтому родители не понимали, отчего мне так плохо.

У меня получилось обвести всех вокруг пальца, но как следствие теперь я должна доказывать всем правдивость своих слов и улыбаться прямо на помолвке бывшего мужа.

— Пойдем, поздравим Демида и Карину, — шепчет мама мне на ухо.

— Конечно, — натянуто улыбаюсь и иду следом за ней, ощущая, как узел на моей шее затягивается.

Демид и Карина перешептываются, влюбленно глядя друг на друга. Так, будто кроме них, нет никого во всем этом мире и тысяче миров вокруг.

Они даже не замечают нашего приближения, настолько увлеченно воркуют.

На Карине белое струящееся платье по фигуре. На Демиде стильный черный костюм.

«Вместе они совсем не смотрятся!» — ядовито шепчет голосок внутри.

И тут же торможу себя: они прекрасно смотрятся друг с другом. Наверное, потому что любят. И дело тут даже не в одежде.

— Демид, здравствуй, — мать с родительской теплотой прижимает к себе моего бывшего мужа, похлопывает по спине.

— Здравствуйте, Елизавета Римовна, — Демид мягко улыбается и переводит взгляд на меня: — Оливия.

Киваю вместо приветствия, подмечая, что взгляд бывшего мужа не изменился при виде меня.

Я не задеваю никаких струн внутри него, не бережу его сердце или душу. Ничто не отзывается, Демид спокоен, ведь рядом с ним женщина, которую он любит много лет.

…Не то что меня.

— Мы с Оливией подошли поздравить вас, — говорит мама и смотрит на Карину.

Та не сводит взгляда с меня, словно контролируя, чтобы я не выкинула чего-нибудь.

Это даже оскорбляет, ведь я никогда не устраивала сцен.

Никогда…

Всегда свою боль я проживала одна — и никогда прилюдно.

— Да, — улыбаюсь уголками губ. — Поздравляем вас с помолвкой. Надеюсь, свадьба будет не менее шикарной.

В сердце будто вонзаются тысячи осколков, так мне больно произносить эти слова, но я делаю это. Потому что должна.

Должна, хотя хочется разреветься, упасть на колени и спросить у Демида, почему он так поступил со мной. Почему не смог полюбить? Ведь я была правильной! Нежной, ласковой. Не задалбывала, не лезла куда не надо. Когда ему было грустно, веселила. Когда он был зол, часами выслушивала монологи на тему того, почему его окружают одни дебилы.

Вела быт, вила гнездо, мечтала о детках.

Что же я делала не так, раз у меня ничего не вышло?

— Спасибо, Оливия, — говорит Карина, приторно улыбаясь мне. — Торжество будет круче, чем какая-то помолвка, круче всех свадеб за последние лет пять-десять. Да, дорогой?

Карина тянется к Демиду с поцелуем, и тот, будто не понимая, что это был камень в огород нашей свадьбы, целует ее в ответ, а после щелкает по носу:

— Конечно, родная. Наша свадьба будет самой роскошной.

Неужели он ничего не понимает? Неужели не осознает всю боль, которую причиняет мне, намекая на нашу свадьбу?

Она у нас была скромной. Я тогда долго планировала свадьбу, но когда презентовала свои задумки мужу, получила ответ, что ни к чему нам такое пышное торжество.

Платье от Кристиана Диора, о котором я мечтала, оказалось слишком. Количество гостей — слишком. Фата, ресторан, фуршет, программа, цветочное оформление — все слишком!

В итоге свадьба у нас была тихая и только для своих. У меня даже не было как такового свадебного платья, вместо него я купила белый костюм.

Карина победно улыбается мне, но это лишнее. Я и без того знаю, что проиграла.

— Что ж, Демид, Карина, мы пойдем, найдем отца. А то он обещал подъехать, но, видимо, где-то задержался.

— Конечно, Елизавета Римовна! Оливия, увидимся!

— Ага.

Разворачиваюсь и иду следом за матерью, перехватываю ее за руку.

— Мам, голова раскалывается, сил нет. Кажется, я начинаю заболевать. Я уеду домой, ты не против? — со страдающим видом спрашиваю у матери.

Она сканирует меня взглядом, но все-таки сдается:

— Хорошо, Оливка, поезжай. А я тебе позвоню перед сном.

— Не стоит, ма. Я завалюсь спать.

— Ладно.

Пока она не передумала, сматываюсь.

Чтобы не светиться, дожидаясь такси, выхожу и иду по тротуару пешком. Перед КПП у въезда в поселок всегда дежурят такси, уеду домой оттуда.

Через пару кварталов около меня тормозит черный «Гелик», опускается стекло, являя миру нахальную рожу Гордея.

— Садись, страдалица.

— Обойдусь, — продолжаю идти.

— Обещаю не дергать тебя и отвезти куда скажешь, — говорит неожиданно.

Останавливаюсь. Секунду размышляю и сажусь в машину младшего брата моего любимого.

— Можешь говорить что хочешь, твои слова меня не заденут, — кутаюсь в куртку.

— Даже то, что Карина будет в твоем свадебном платье? Напомни, от кого оно? От Диор?

Глава 4

Оливия

Я слышу, как звенит у меня в ушах. Голос Гордея звучит словно отдаленно.

Он насмешливо продолжает говорить:

— Карина тут не так давно на семейном обеде хвалила твой вкус. Говорит, ты отдала папку с наработками распорядителю за ненадобностью? Как удачно. Теперь Кари может вообще не заморачиваться, а просто спиздить твою свадьбу.

Я проглатываю ком, который встает поперек горла. Я не хочу… я отказываюсь верить в то, что все это происходит со мной, что это реально!

Ведь я никогда бы так не сделала. Зачем мне чужая свадьба? Мне нужна моя собственная, особенная, неповторимая. Такая, чтобы не как у всех.

К чему копировать?

Вот только выходит так…

У меня была совершенно другая свадьба. Того, что я планировала, не видел никто, кроме Демида, родителей и распорядителя. Поэтому все приглашенные будут считать, что торжество организовала сама Карина. Станут хвалить ее вкус и сыпать комплиментами.

А я окажусь за бортом.

Собственно, я уже там.

Она украла моего мужа, мой дом, а теперь и мою свадьбу.

— Представляешь, Оли? — все никак не угомонится Гордей. — Карина припрется в твоем свадебном платье. Она даже в Париж слетала, в фирменный магазин — примерить платье, чтобы сидело на ней лучше, чем на тебе.

Я сжимаю кулаки, потому что едва держусь.

— Ты не подумай, подруга, я осуждаю.

— Демид не допустит этого! — произношу дрожащим голосом.

— О нет, детка. Он уже дал зеленый свет.

— Он не мог так со мной поступить! — чуть ли не выкрикиваю.

Гордей бросает на меня жалостливый взгляд:

— Оли, но он уже сделал это.

Я срываюсь. Набрасываюсь на Гордея с кулаками. Машина виляет, потому что он пытается перехватить мои руки и одновременно удержать руль. В конце концов он съезжает на обочину, и я с принимаюсь лупить его еще сильнее, проходясь ногтями по лицу и шее.

— Хватит! — ору я. — Хватит издеваться надо мной!

Он больно сжимает мои запястья и дергает на себя, но я царапаю его руку и кричу ему в лицо:

— Тебе нравится это?! Признайся, что тебе нравится видеть мое унижение! Тебе нравится видеть, как я страдаю!

Вскоре у меня заканчиваются силы, и я откидываюсь на спинку сиденья, размазываю по лицу слезы, всхлипываю.

Я искренне, честно пытаюсь справиться со своей болью. Отпустить. Начать жить сначала. С нуля.

Так какого черта они продолжают дергать меня, причиняя боль? Раз за разом причиняя боль…

Ведь я не трогаю их. Черт, никогда не трогала! Демид ушел, и я боролась за себя сама, а за него нет, потому что поняла: это конец.

Что мне сделать, чтобы они перестали уничтожать меня, подталкивать к пропасти?

Практически без сил я поворачиваю лицо к Гордею.

Он сидит так же, как и я, откинувшись на подголовник, и слепо смотрит перед собой.

Снова зарядил дождь. Неработающие дворники больше не слизывают дождевые капли, поэтому что впереди, не видно — лишь потеки капель на стекле.

У Гордея красное лицо. Я вижу на скуле царапины от моих ногтей. Они уходят ниже, к шее. На воротнике белой рубашке кровь от вскрывшейся раны на моей руке, потому что бинт съехал во время моей истерики.

Я смотрю на молодого мужчину перед собой и запоздало осознаю одну важную вещь…

Он не сопротивлялся.

— Почему ты не пытался остановить меня? — спрашиваю сиплым от рыданий голосом.

Гордей не смотрит на меня и отвечает, продолжая буравить взглядом лобовое:

— Тебе нужно было выплеснуть все дерьмо, накопилось внутри.

Медленно моргаю, заставляя шестеренки в голове вертеться.

— Гор, ты спровоцировал меня? — произношу тихо.

Он наконец поворачивается ко мне и отвечает устало:

— Нет.

Весь его нахальный, дерзкий запал проходит, и я вижу перед собой не высокомерного ублюдка, собирающего женские сердца, а обычного мужчину. Уставшего, измученного чем-то мне неведомым.

Уж точно не мной. Я с ним не общалась в течение многих лет, и несколько минут, проведенных сегодня вместе, не могли настолько расстроить его.

— Зачем тогда это все?

Гордей рассматривает мое лицо, как будто силясь узнать. Вглядывается в глаза, задерживает внимание на моих губах, волосах.

— Ты сама не понимаешь? — спрашивает приглушенно.

Отрицательно качаю головой.

Еще несколько секунд он рассматривает меня, словно пытается запомнить, а потом отстраняется и снова натягивает свою бесячую ухмылку:

— Не хотел, чтобы ты свалилась в обморок и испортила фотографии моего брата со свадьбы, когда поймешь, что она полностью слизана с твоей, — презрительно делает кавычки пальцами. — С твоей идеальной, мать ее, свадьбы.

— Я бы не свалилась в обморок, — отворачиваюсь к окну, чтобы он не видел моего лица.

— Конечно нет. Ты бы просто молча страдала, выдавая всем резиновую улыбку.

— Знаешь, вообще-то она работает, — отвечаю тихо.

— Она работает потому, что никому не хочется копаться в чужом дерьме, детка, — болезненно хмыкает Гор.

Я оборачиваюсь, разглядывая его, и в очередной раз осознаю, что все его ребячество просто фарс и на самом деле он другой.

— Отвези меня домой, — прошу тихо.

Я больше не хочу мусолить произошедшее. Мне необходимо уехать как можно дальше от того места, где мой любимый наверняка прямо сейчас признается в любви своей ненаглядной.

Гордей молча заводит машину, неспешно выезжает на дорогу.

Удивительно, но я успокаиваюсь, расслабляюсь, осознавая, что мне хорошо прямо сейчас, именно в этот момент.

Он останавливается у моего подъезда, и я необдуманно говорю:

— Пойдем, верну тебе долг и обработаю раны.

Гор вскидывает удивленно бровь, но заглушает машину, забирает ключи и идет следом за мной.

Я открываю дверь, и мне навстречу выходит кот.

Гордей заходит в квартиру и смотрит на кота, ошарашенно округлив глаза, так, будто видит привидение.

— У тебя реально кот!

Глава 5

Оливия

— Садись, — толкаю Гордея к лимонного цвета дивану.

Тот устало валится на него и тут же вытягивает ноги. Кот, предатель, без раздумий запрыгивает ему на ноги, и Гор чешет его за ухом.

— И ты туда же, предатель, — сетую беззлобно. — Кормлю тебя я, а ласка, выходит, другому?

Гордей беззвучно усмехается и чешет кота за ухом еще активнее, тот начинает тарахтеть от удовольствия и тереться о его руку.

— Он просто чувствует хорошего человека, — подмигивает мне Гордей.

— Ты еще начни втирать про свою светлую ауру.

— Эй, у меня чистейшая аура, — натурально оскорбляется.

— Да-да. Уверена, она чиста, как слеза младенца, — сажусь напротив на низкий журнальный столик: — Иди сюда.

Раскрываю аптечку и копаюсь в содержимом, выбирая все, что нужно, потом поднимаю взгляд и замираю, потому что Гордей придвинулся ко мне слишком близко.

Хмурюсь.

Мужчин, кроме мужа, у меня не было, так что мне неловко рядом с Гором. Пусть и провели мы все детство вместе, но сейчас-то мы другие. Мы выросли, и такое близкое нахождение друг к другу уже не выглядит безобидно.

Отстраняюсь.

Одну руку кладу на подбородок Гордея, второй прикладываю ватный диск к царапинам, чтобы убрать кровь и обеззаразить рану.

— Не больно? — спрашиваю тихо, чувствуя, что между нами происходит что-то странное.

— Ты не сделаешь мне больно, детка, — отвечает насмешливо, но голос все равно выдает его напряжение.

— Я могу оплатить тебе химчистку, — рассматриваю задумчиво ворот рубашки. — Она вся в крови, навряд ли у тебя получится бесследно вывести пятно.

— Забей. Я просто выкину ее, — говорит Гордей беззаботно и откидывается на спинку, когда я его отпускаю.

Я убираю аптечку в сторону и пересаживаюсь на кресло розового цвета.

Гор окидывает мою квартиру заинтересованным взглядом.

Когда мне исполнилось восемнадцать, родители торжественно вручили мне ключи от моего собственного жилья. Это, в общем-то, обычная двушка. Просторная, с хорошей планировкой.

Я толком не жила в ней, потому что поначалу долго откладывала ремонт, а потом и вовсе уехала жить к Демиду.

Его квартира — идеально белая.

В ней белое все.

Стены, пол, потолок, мебель.

Даже гребаная зубная щетка в стаканчике — и та белая.

У Демида был культ на чистоту. А еще фетиш на монохромность. Он категорически не переваривал обилие различных цветов. Не только в одежде, вообще во всем.

Его максимум — черный костюм и белая рубашка. Только этот контраст он мог выносить.

Когда я вернулась в свою квартиру, поняла, что окончательно сойду с ума, если перенесу этот до мигрени выхолощенный интерьер в свой новый дом.

Поэтому моя квартира пестрит всеми цветами радуги.

Белый у меня лишь унитаз…

Желтый диван, розовое кресло, терракотовые занавески, зеленый комод, на котором стоит красная лампа, пестрый ковер на полу.

Даже кот у меня пятицветный.

Не то чтобы я его выбирала… но тут уж как получилось.

— Веселенько у тебя, — равнодушно заявляет мой гость.

— Вообще-то, я не спрашивала твоего мнения.

— Если честно, я думал, тебя вынесет раньше, — переводит на меня прожигающий взгляд.

— Что, прости?

— Неужели тебе это не набило оскомину? — Гордей ставит локти на колени и рассматривает меня, как интересный экземпляр на стенде в музее. — Белая, как морг, квартира Демида. Когда я впервые попал к нему домой, мне стало дурно. Ты не ловила паничку, пока жила пять лет в этой сраной операционной?

— Нет, не ловила, — отвечаю с вызовом.

Вообще-то, я пыталась поменять кое-что. Сначала повесила яркую картину, за что получила от мужа нотацию о том, что если я хочу внести какие-то изменения в интерьер, это надо согласовать с ним.

Потом были новые занавески. Я решила не сильно бесить Дениса, поэтому купила бежевые.

Они ушли в мусор в тот же вечер.

Последним пострадавшим был фикус… Его цвет был слишком зеленым, что раздражало Демида.

— Брось, Оли, — Гордей устало улыбается и принимается закатывать рукава рубашки, оголяя татуировки.

Я вижу птицу. Рисунок черно-белый, но готова поклясться, что я вижу цвета. Тут красный, а тут желтый… Это просто профдеформация.

— Можешь мне не врать. Ты… художница. Художники не могут жить в таких интерьерах. Белый цвет их напрягает, он как незакрытый гештальт, который нужно исправить. Кстати, где все твои картины?

До брака я писала маслом.

В доме родителей у меня была мастерская, но Демид запретил мне забрать комнату для гостей под мастерскую. Когда я заикнулась об этом, думала, его хватит сердечный приступ.

Мое вдохновение хирело, пока окончательно не сдохло. Я избавилась от всех кистей, красок, холстов и карандашей. У меня не осталось ничего…

Порой мне кажется, что я разучилась писать.

Иногда я пытаюсь, но получается дикая несуразица, будто я пятилетка, которая только учится рисовать.

И словно плевок в лицо: я купила себе раскраску по номерам для взрослых, чтобы каждый день помнить о собственном ничтожестве…

— Картины у родителей. И нет, когда я жила с Демидом, чувствовала себя превосходно. Все это, дорогой Гор, твоя больная фантазия. Не нужно ее натягивать на мою былую жизнь.

Гордей внимательно смотрит на меня, сканируя меня взглядом — не вру ли.

И я, конечно, вру.

А он все понимает, наверное, поэтому переводит тему:

— Откуда у тебя этот кот?

— Приблудился.

— Как его зовут?

— Кот, — пожимаю плечами. — Просто кот. Иногда Котофей. На самом деле, он у меня недавно. Я дала объявления во все местные паблики в надежде, что его заберут потерявшие кота хозяева, потому что котик ухоженный. Он явно не дворовый.

Гордей чешет ему подбородок.

— Он просто знал, куда идти со своей бедой.

— О чем ты?

— Ты, как никто, можешь его понять, — говорит без сарказма, наоборот, с какой-то странной болью.

Глава 6

Оливия

— Пожалуйста, можно я тебя поздравлю и сразу уеду? — молю Майку.

— Ну-у, подруга, это что за новости?

— Слушай, ну не хочу я ехать в клуб, понимаешь? Нет у меня настроения тусить. Можно я просто с утра поздравлю тебя и вернусь домой?

Растираю пальцы.

Они черные, грифель прочно въелся в кожу.

Растерянно обвожу взглядом свою квартиру, которая идеально подходит под описание словом хаос.

Вокруг листы, обрывки газет, рекламные буклеты. Я даже до книг добралась и начала рисовать в них, но вовремя остановила себя.

Все без толку.

Я пыталась повторить рисунок птицы Гордея, нарисовать другую. Еще змею, льва, пальму, какие-то завитки.

Все впустую… три дня бесполезной траты новых карандашей, бумаги и моих и без того потрепанных нервных клеток.

— Оливия, ты, конечно, страдаешь, и все в таком роде, — Майка начинает психовать. — Но сколько можно, скажи мне? Я не трогала тебя больше полугода! Ну хочется тебе пострадать, кто я такая, чтобы мешать? Но ты же выкарабкалась!

Ох, Майка-Майка… знала бы ты, что я не хочу идти в клуб не потому, что планирую страдать.

Мне срочно… критически важно нарисовать еще что-то… Хоть что-нибудь, у чего будет душа.

— Да не хочу я туда, Майка. Время тусовок прошло. Вот пригласила бы ты меня на «Юнону и Авось», я бы с удовольствием сходила!

— Знаешь что? На спектакли мы успеем на пенсии сходить. Значит, так, слушать я ничего не хочу! Завтра вечером жду тебя в «Яме»!

— О боже, — опускаю лицо в ладони и стону. — Еще более пафосного клуба не нашлось?

«Яма» — клуб для привилегированного молодняка нашего города. Залетных там нет, охрана чужаков попросту не пустит.

И кажется, что богатая молодежь должна тусить более сдержанно, — уж кто, как не они, нахавались этого, да?

А вот хрен.

Отрываются так, будто это последний раз в жизни.

В свое оправдание скажу: в клуб я не хочу идти не только по этим причинам — еще и потому, что я в принципе никогда не любила такого рода развлечения.

Ходила в клубы я в основном за компанию с подругами.

Педант Демид предпочитал более благородное времяпрепровождение.

— Ты. Придешь! — чеканит подруга.

Шумно выдыхаю.

— Конечно приду, Майя.

— Вот так бы сразу!

Ладно, схожу, развеюсь. Да и Майя моя подруга еще со школы, поэтому ничего страшного, потерплю.

Оставшийся день я судорожно рисую. Пальцы немеют, карандаши натирают мозоли. Карандаши заканчиваются с катастрофической скоростью, я ничего не успеваю поделать.

Когда рисовать становится попросту не на чем, я лезу в аптечку, достаю картонную коробку с таблетками и разворачиваю ее, пытаюсь рисовать на ней.

— Нет, это вообще финиш… — бормочу себе под нос и отталкиваю от себя коробку, ложусь на пол и рассматриваю потолок. Белый. Чистый.

А может?..

— А вот это вообще клиника!

Резко поднимаюсь и начинаю убирать бумагу.

К сожалению, все это подлежит утилизации, но рука, только начавшая рисовать, не может этого сделать, поэтому я собираю рисунки и запихиваю в большую коробку, ставлю ее на комод.

Минут двадцать я пытаюсь оттереть карандаш с рук и ногтей, но это не так-то просто.

Плюнув, отправляюсь спать, но сон не идет. В голове вертится так много мыслей, что я не могу ухватиться ни за одну. Точно как птицу — не могу поймать.

Сплю плохо, ворочаюсь. В пять утра напряжение заставляет подняться с кровати.

Прямо в пижаме я снова иду рисовать.

В себя прихожу где-то в середине дня оттого, что живот начинает урчать. Я не ела со вчерашнего дня.

Буквально насилу заставляю себя остановить этот хаос. Так и до срыва можно дойти.

Занимаюсь бытовыми делами: иду в магазин за продуктами, готовлю себе обед, потом убираю квартиру.

Вечером принимаюсь собираться. Особо не заморачиваюсь — черные облегающие брюки, топ с переливающимися пайетками. Волосы просто распускаю, макияж делаю неброский.

Моя цель — поздравить подругу и, сославшись на головную боль, свалить.

Я еду на своей машине, красном «Мини-Купере». Выпивать я не планирую, а своя машина под боком — это возможность свалить в удобный момент.

В клубе народу еще не так много, можно протолкнуться. Майку и ее компанию я нахожу сразу — ВИП комнату видно издалека.

Иду к подруге, протягиваю огромный букет ее любимых ирисов.

— Оливка, как я рада тебе, — шепчет Майка, тепло обнимая меня.

— С днем рождения, Май, обнимаю ее в ответ. — Будь счастлива.

Майка тянет меня к друзьям, и я сажусь за стол.

Ребята выпивают, шутят. Воздух пропитан весельем, радостью. Я тоже вовлекаюсь в празднование, хоть и не совсем искренне. Громкая музыка долбит по ушам, голова и вправду начинает болеть.

— Пойдем танцевать! — тянет меня Майка.

— Ой, я что-то…

— Быстро!

Покаянно иду на танцпол, танцую несколько треков, пока не понимаю, что сзади ко мне кто-то пристроился.

Оборачиваюсь. Парень — один из гостей Майки. Я молча отхожу от него, но он как приклеенный идет следом, снова трется рядом. Повторяю попытку побега еще раз, пока наконец не выдерживаю:

— Отвали от меня, что непонятного? — выкрикиваю со злостью.

— Да брось, Оль. Я просто потанцую тебя, — у парня заплетается язык.

Боже, как мерзко.

Да и какая я ему, блин, Оля.

Плюнув, разворачиваюсь, чтобы подняться и забрать свои вещи да свалить отсюда, но парень не отпускает меня, хватает за руку.

Я уже собираюсь заорать и позвать охрану, но вдруг на парня налетает кто-то и валит на пол. Ощущения, будто локомотив врезался в человека, потому что мне кажется, я слышала хруст костей.

Завязывается драка.

Оба мужчины безжалостно бьют друг друга, а я в испуге закрываю рот рукой. Кто-от оттягивает меня подальше, но я не могу отвести взгляда от того, кто спас меня, потому что я узнаю этого мужчину…

Ох, твою ж мать. Гордей!

Глава 7

Оливия

Я будто примерзаю к полу, в шоке наблюдая за замесом, который устроил Гордей.

Мужчины дерутся с особой жестокостью, и это поражает меня — я не видела драк ни разу в своей жизни.

Подбегает охрана, мужчин разнимают, выводят на улицу.

Минута на то, чтобы прийти в себя и осознать, что вообще происходит.

— Майка, прости, я поеду! — говорю шокированной имениннице, быстро забираю свои вещи и выбегаю на улицу, пока подруга не очухалась и не стала уговаривать меня остаться.

Желания продолжать праздновать нет ни малейшего. Настроение испоганено окончательно.

На улице, на подоконнике окна клуба, сидит Гордей. У него разбита губа, из брови течет кровь, костяшки сбиты. Он пьяно смотрит перед собой. Тянет руку к карману, достает сигарету, закуривает и с наслаждением затягивается.

Нахал, который лез ко мне, сплевывает кровь на асфальт, и я отворачиваюсь, не желая смотреть на это.

— Ментов вызывать будем? — спрашивает охрана.

К посетителям тут особое отношение, поэтому и спрашивают, а не делают, то, что должны, боясь нарваться не немилость мажоров.

— Нет, — тихо отвечает парень, сплевывает снова и возвращается в клуб.

Охрана, глянув на притихшего Гордея, тоже уходит, а я подхожу к нему и сажусь рядом, положив на колени сумочку и обнимая себя за плечи.

— Ну и зачем все это? — спрашиваю тихо.

— Надо было подождать, когда он тебя в сортир затянет, чтобы трахнуть без твоего согласия?

Морщусь. Вряд ли бы до такого дошло…

— Спасибо, — говорю тихо.

Гордей пьян. От него разит алкоголем.

— Что ты тут делаешь? — спрашивает он, по-прежнему не глядя на меня.

— У подруги день рождения.

— Херовые друзья у твоей подруги.

— Да, не буду спорить, — пожимаю плечами.

Холодно.

Легкая куртка толком не греет. Она не предназначена для долгого нахождения на улице, а Гор вообще в одной футболке.

— Где твоя куртка? — спрашиваю его.

— Не знаю, — говорит равнодушно. — В клубе осталась, наверное.

— Я схожу за ней, — поднимаюсь, но Гордей перехватывает меня.

— Не надо. Похер на нее, все равно все ценное со мной.

— Ладно.

Остаюсь стоять около сидящего Гордея.

Он, будто забывшись, перебирает мои пальцы. Нежно. Такое ощущение, что вообще боится прикоснуться ко мне.

— Ты рисовала? — Гордей пьяно поднимает ко мне лицо.

Опускаю взгляд: да, на кончиках пальцев до сих пор остались черные следы от карандаша.

Можно, конечно, соврать, но почему-то не хочется этого делать.

— Да.

Кивает, будто бы не только моим словам, но и своим мыслям, но руку мою не выпускает.

Хоть Гордей и раздет, руки у него все равно горячие, возможно, тому виной воздействие алкоголя.

— У тебя руки холодные, — говорит тихо и разворачивает мою ладонь, тянет к себе, дышит на нее своим теплым дыханием.

Я же стою, застывшая от этого небольшого акта заботы. В ушах слышен лишь гул собственного сердца, кончики пальцев покалывает от колючих разрядов.

Шумно сглатываю, осознавая, что чувствую себя пьяной, хотя не выпила ни грамма алкоголя. Что со мной? Неужели близость Гордея так влияет на меня?

Нет!

Аккуратно забираю у него руку и говорю:

— Поехали, я отвезу тебя куда скажешь.

Гордей трясет головой, пытаясь прийти в себя, но послушно встает и идет за мной.

Походка у него нетвердая, сказывается количество выпитого. Кстати, я, может, и не видела Гордея долгое время, но мне казалось, он не из тех мужчин, которые любят прикладываться к бутылке.

Когда мы доходим до моего «Мини-Купера», Гор замирает:

— Что за адова колесница?

— Эй, это моя машина.

— Никакая это не машина, а спичечная коробка.

Да, Гордею нужно постараться, чтобы поместиться в ней, — рост у мужчины приличный, ему явно будет неудобно.

Матерясь себе под нос, он с горем пополам садится, подтягивая к себе ноги, а я выезжаю на проспект. Я помню адрес, где жил Гордей, но запоздало думаю, что за столько лет все могло измениться и он переехал в другое место.

— Я правильно еду? — бросаю взгляд на Гора, но с досадой обнаруживаю его спящим. — Гор! Гордей!

Ноль эмоций.

Вздыхаю и разворачиваю машину, направляя ее в сторону своего дома.

Тут мне тоже предстоит квест, потому что Гордей до конца не просыпается, но кое-как перебирает ногами, и у меня получается дотянуть его до дивана.

На диване он со стоном вытягивается и вырубается окончательно, а я уже привычно иду за аптечкой.

В этот раз повреждения похуже, чем в прошлый.

Обрабатываю раны на брови и на губе, на руках. Мажу гелем наливающийся синяк на скуле, в очередной раз задумываясь о том, что Гор никогда не был драчуном.

Неужели его так возмутило, что меня домогается левый тип? Какое Гору дело до меня? Как бы странно это ни звучало, но мы, по сути, чужие люди, которые дружили лишь в детстве. Или же Гордей изменился? Ожесточился, стал более бесстрашным?

По-хорошему, надо бы снять с него одежду, но этого я уже делать не буду, лишь приношу плед и накрываю мужчину.

В ноги к нему тут же прыгает Кот, сворачивается клубочком. Ладно, пусть так.

Сама иду в ванную, моюсь и переодеваюсь в пижаму, ухожу к себе.

Бессонная ночь накануне и усталость накрывают меня, и я вырубаюсь быстро, даже не ворочаюсь перед тем как заснуть.

После расставания с Демидом я сплю плохо. Какими-то урывками, а если и проваливаюсь в сон, то снится дурное.

Сегодня совсем другая ночь. Спокойная. Какая-то умиротворенная.

Я чувствую, как мне становится тепло и хорошо, будто кто-то крепко обнимает меня.

Глава 8

Оливия

Я чувствую, как мне жарко.

Будто я лежу под тропическим солнцем в полдень.

Веду ногой, чтобы скинуть одеяло, но на мне его и так нет.

А еще не хватает кислорода. Я пытаюсь вдохнуть, но не получается сделать вдох полной грудью.

Еле-еле выползаю из неги, медленно раскрываю глаза и смотрю перед собой.

Картинка та же, что и полгода до этого.

Моя спальня. Мое окно. Мои занавески бутылочного цвета на месте. Однако кое-что изменилось.

Например, мужская нога, вальяжно закинутая на меня. А еще татуированные руки, которые обнимают меня. И не затекли же они у него!

Несколько секунд я лежу не шелохнувшись, даже не моргая.

Так, ну, в принципе, все ясно.

Пока я благополучно впервые за несколько месяцев расслабилась, мой незваный ночной гость решил, что спать на диване не прикольно и без спроса залез ко мне на кровать.

Наверняка перепутал меня с одной из своих подружек.

Может, он не привык спать один и всегда выбирает себе даму для ночного времяпрепровождения?

А может, все гораздо банальнее и он тупо пришел туда, где удобнее? Я так крепко спала, что не услышала, и Гор благополучно расслабился, а во сне привычно притянул меня к себе.

Я так увлекаюсь собственными рассуждениями, что забываю о том, что, в общем-то, было бы неплохо подняться и избавить себя от гостя.

Но почему-то делать я это не спешу… осознавая, что мне хорошо.

Впервые за долгое время я не чувствую себя изгоем общества и семьи. В моем окружении есть кто-то… И кто бы мог подумать, что человеком, который заставит меня что-то чувствовать, окажется младший брат мужа.

Все-таки я вылезаю из объятий Гордея. Сделать это не так просто, потому что он вцепился в меня как клещами и отпускать не собирается.

Кое-как стекаю на пол и на цыпочках выхожу из спальни, бросая взгляд на Гордея.

Тот прижимает к себе мою подушку, пытается закинуть на нее ногу, но в какой-то момент замирает и продолжает и дальше мирно сопеть.

А я цепенею, разглядывая мужчину в моей постели.

Гор разделся до трусов. Наверное, мне стоит поблагодарить его за то, что он оставил на себе хотя бы одну вещь и его задница оказывается прикрыта.

Спина мужчины рельефная, плечи широкие. На спине витиеватые узоры татуировок, которые уходят на бицепсы.

Говорят, что люди, у которых много татуировок, делают их потому, что хотят заглушить душевную боль физической — она, как бы дико это ни звучало, легче.

Рана на теле заживет, оставив лишь шрам как напоминание.

Душевная рана не заживет от зеленки. Ей нужна вещь гораздо более ценная — время. А иногда и оно не спасает.

Я разглядываю мужчину еще некоторое время, а когда понимаю, что уже попросту неприлично таращусь, тихо выхожу.

Часы на микроволновке показывают девять утра, что шокирует меня не меньше крепкой мужской задницы на моей кровати.

Не могу вспомнить, когда я вставала так поздно. Обычно я просыпалась на рассвете, потому что сплю всегда плохо.

Сейчас же тело какое-то ватное, расслабленное, будто и не мое вовсе.

Я иду в ванную комнату, умываюсь, чищу зубы и возвращаюсь на кухню, чтобы приготовить завтрак.

Демид приучил меня к овсянке по утрам.

Он же читал мне лекцию о пользе пищеварения от нее, множестве витаминов, содержащихся в ней же. Поэтому я привычно ставлю на плиту ковшик и начинаю варить в нем кашу, а пока у меня есть парочка минут, разрываю коробку из-под овсянки, сажусь за стол и начинаю рисовать загогулины, которые плавно перетекают в абстракцию, что я видела на спине Гордея.

Каша закипает, и я откладываю рисунок, накладываю себе порцию в тарелку, варю кофе и сажусь за стол.

В дверях появляется мужская фигура, и я поднимаю взгляд.

— О боже! Ты бы хоть прикрылся! — закрываю глаза рукой, потому что Гордей явился ко мне в том, в чем спал, а именно в боксерах.

И да, я отчетливо вижу утренний стояк, который он явно не собирается скрывать.

Беру со стола кухонное полотенце и кидаю им в Гора.

— Немедленной прикройся! — говорю угрожающе.

— И не жалко тебе полотенце?

— Ничего страшного, я его потом сожгу.

Гордей прикрывается полотенцем и потягивается. Весь заспанный, взъерошенный, помятый. Видимо, пробуждение не из приятных.

Он проходит и садится за стол, смотрит на мою тарелку, морщится.

— Это блевотина твоего Кота?

Опускаю взгляд в тарелку.

— Ну спасибо! Теперь я всегда стану думать об этом, когда буду пытаться съесть овсянку. Кстати, твоя порция ждет тебя!

— О боги, за что ты так со мной, Оли? — громко стонет.

— За то, что пришел спать ко мне, — выставляю вперед ложку. — Я не разрешала!

— Ничего не помню, — вздыхает.

— Между нами ничего не было!

Гордей нахально усмехается:

— Детка, поверь, случись между нами секс, ни ты, ни я не забыли бы об этом!

— Ты самодовольная сволочь.

Вальяжно потягивается.

— Не то чтобы это было беспочвенно.

— Ты неисправим, — качаю головой и отношу тарелку в посудомойку, а порцию Гора ставлю перед ним. — Приятного аппетита.

— Бэ-э.

— Если не нравится, можешь приготовить завтрак сам, даже разрешаю взять мои продукты. Я пока пойду приведу себя в порядок.

— Куда-то собралась?

— Да, я куда-то собралась, — передразниваю его и ухожу.

Мне надо в магазин для художников.

Не могу же я постоянно рисовать на мусоре? Я планирую закупиться бумагой, карандашами и красками.

Крашусь перед зеркалом, когда слышу запах, доносящийся с кухни.

Медленно выхожу из своей комнаты и застаю великолепную картину.

Гордей сидит за столом, перед ним яичница с поджаренным беконом, а на коленях Кот, которого он подкармливает прямо из тарелки.

— Это негигиенично, — назидательно говорю я.

— Зато человечно.

Пока я собираюсь, слышу, как шумит вода, как Гордей ходит по моей квартире. Звуки не кажутся чужеродными, ощущение такое, будто Гор жил со мной всегда.

Глава 9

Оливия

Партия принадлежностей для рисования, которую я купила неделю назад, благополучно закончилась, как и мой отпуск.

Вообще-то, родители, как и учителя, прочили мне будущее великолепной художницы. У меня были хорошие результаты и уникальные работы.

А потом… ну потом случился Демид, и я решила: да зачем мне эти картины, тем более Демид не одобряет наличие мастерской под боком. Лучше буду самой лучшей женой! Начну готовить мужу! Обхаживать его, чуть ли не плясать перед ним на задних лапках и заглядывать в рот.

Пусть это ведет в никуда, но разве меня кто-то предупредил о том, что мужчина не будет любить за то, что «правильно».

Демид не поднимал тему рисования. И только сейчас я понимаю — ему просто было насрать, чем я занимаюсь. О чем мечтаю. Чего хочу.

Сидеть дома я не могла, это не в моем духе. Поэтому пошла к отцу и попросилась к нему на работу.

У моих родителей сеть отелей, в одном из них я работаю управляющей. Эта работа не для души, а просто чтобы не сидеть без дела и не брать деньги у родителей.

В ней нет ничего суперсложного. Отелям родителей уже много лет, и все поставлено на поток, многие проблемы решаются в два счета без каких-либо сложностей.

Так что через два дня мне предстоит выйти на работу. Ну а пока у меня есть время, я иду в кофейню, еле волоча пакет из художественного магазина.

Он набит всем чем только можно. Я полностью спустила на покупки свою зарплату, но это не значит, что я несчастлива по этому поводу.

— Принесите мне, пожалуйста, латте с карамельным и ореховым сиропом! — прошу подошедшую официантку.

— Вы уверены? — она морщится. — Будет очень сладко.

— Будет идеально! И кусочек вон того шоколадного торта!

Девушка мой выбор больше не комментирует, лишь сообщает, что в ближайшее время все принесет.

А я, счастливая и довольная донельзя, поворачиваюсь к окну и разглядываю прохожих.

Я сижу спиной ко входу, поэтому не вижу посетителей, но, откровенно говоря, и не особо горю желанием смотреть на других людей.

— Ваш кофе и десерт, — говорит официантка и ставит на столик мой заказ.

Я же с невероятным удовольствием принимаюсь поглощать все это.

Боже, как я люблю сладкое! Душу за него готова продать.

Демид, приверженец правильного питания, не особо приветствовал в своем доме сладкое.

То, что он не хочет видеть не десерты, а меня, я поняла примерно на пятом сеансе с психотерапевтом.

— Оливия? — спрашивает знакомый голос, и я замираю, вжимая голову в плечи.

Демид обходит столик и становится напротив.

— Привет! Рад тебя видеть! — целует меня в щеку.

Хотя это вовсе не поцелуй — так, касание щеками.

Сесть спиной ко входу было моей фатальной ошибкой.

— Привет, Дем, — говорю предательски дрожащим голосом.

— Я присяду, ты не против? — спрашивает легко, даже не догадываясь, что прямо сейчас меня начинает трясти.

— Конечно садись! — нервно дергаю рукой и задеваю чашку с кофе, которая, слава богу, не заваливается на бок, но пара капель кофе выливается.

Демид одет в черный костюм и черную рубашку, его любимый монохром, который идеально ему подходит.

— Балуешься десертами? — цыкает. — Уверена? Знаешь, после тридцати сахар хуже усваивается организмом, отсюда ожирение, ухудшение состояния кожи, риск развития диабета, плохие зубы…

Он говорит и говорит, и я понимаю, что мое настроение катится в бездну.

Мне нет тридцати!

Назло ему я зачерпываю ложкой неприлично большой кусок торта и запихиваю его в рот, чуть ли не давясь.

Демид морщится.

— Ну как знаешь. А я зашел выпить кофе, у меня как раз перерыв, — поясняет мне. — А ты какими судьбами тут?

Демид, как и Гордей, работает на отца.

Офис компании действительно находится рядом, в противоположной части бизнес-центра. Но это не значит, что я, как заправская шпионка, караулила Демида.

Просто художественный магазин находится совсем рядом. Он самый большой в городе, поэтому я приехала именно сюда.

Это действительно стечение обстоятельств, не иначе.

— Да вот, покупала кое-что, — указываю подбородком на несколько пакетов.

Демид читает название магазина и выгибает бровь:

— Ты снова решила писать? — удивляется.

— Да.

— А я думал, ты забросила эту затею, — говорит безразлично.

Я отпиваю кофе и едва не давлюсь им.

— Мне всегда нравилось заниматься живописью, — говорю тихо, будто в свое оправдание.

— Да? — искренне удивляется. — А мне кажется, это бесполезная затея. То ли дело работа в отеле! Ты курируешь полсотни человек. А рисование так, блажь.

Я смотрю на мужчину напротив себя. На любимые зеленые глаза, до боли знакомые руки. На мужчину, за которым была готова последовать куда угодно — хоть в рай, хоть на плаху.

Но то, что я вижу сейчас, приносит не только боль, но и горечь.

Он меня не знает совсем. Прожил со мной пять лет, но так и не узнал о моих мечтах. Ему просто было все равно.

— Это не блажь, Демид. — И откуда я только беру силы на простые слова? — Ты бы понял это, если бы хоть немного узнал меня.

— Перестань, — отмахивается. — Если бы так хотела рисовать, уже придумала бы что-нибудь.

К сожалению, доля правды есть в его словах. Вот только кого винить в том, что в браке мне не хотелось писать? Фантазия отказала, словно застопорилась. Ни одной мысли, идеи. Ноль, ничего!

— Возможно, — отворачиваюсь к окну. — Зато теперь я с удовольствием занимаюсь своим любимым делом.

— Ясно, — подытоживает безразлично. — О, мой кофе готов. Ну я пойду, Оливия. Приятно было перекинуться парой слов. Не болей.

И треплет меня по волосам, как пятилетнюю девчонку.

Если и оставалось во мне что-то цельное, оно разбивается с оглушительным грохотом. Глаза наливаются слезами, но я держусь, не даю пролиться ни одной.

Оборачиваюсь, чтобы проводить взглядом Демида, и он уходит, махнув мне рукой на прощание.

Глава 10

Оливия

— Оливия, у нас ЧП.

Поднимаю взгляд от бумаг и смотрю на Марину, которая сегодня главная на ресепшен отеля.

Пока она смотрит мне в глаза, я прикрываю папкой копию договора, на котором рисовала. Хотя, конечно, рисунком это не назвать. Так, какие-то непонятные узоры, которые я выводила бездумно.

— Что там, Марин?

— Сегодня у нас арендован люкс для интервью. И с ним проблемы.

У нас антуражный отель. Из всех отелей сети родителей, этот — мой любимый. Он небольшой, на двадцать номеров, но каждый из них неповторим. Дизайнер поработал на славу, и теперь все номера отличаются друг от друга. Именно поэтому в нашем отеле часто устраивают фотосессии, девичники и снимают интервью блогеры, коих развелось бесчисленное множество, и всем необходимо продать свой продукт.

В нашем городе такой отель один, поэтому я попросилась сюда. Подальше от пафоса и слепящей белизны.

— Что случилось?

— Трубу прорвало. Там потоп, девочки сейчас все убирают, ремонтников вызывали.

— Понятно. Предложи для проведения интервью другой люкс.

— Он занят.

Вовремя.

— Марин, ну посмотри, что есть из категории повыше и покажи им. Если не устроит — извинись, пообещай скидку на следующую бронь. Ты же сама знаешь все.

— Оливия, я не могу! — стонет. — Они уже в холле и скандалят. Просят вас подойти.

— Хорошо, я сейчас спущусь.

Один из главных минусов моей работы это то, что нужно разговаривать с людьми.

А людей я не люблю.

Вот краски и холсты — да. Тишину люблю. Классическую музыку.

А вот эти все разборки — нет. А в том, что сейчас будут именно разборки, я уверена.

Убираю документы в выдвижной шкаф и поднимаюсь, выхожу в коридор, закрываю на ключ кабинет и иду разбираться с капризным клиентом.

Едва я спускаюсь по лестнице в холл, слышу знакомый писклявый голос.

Ладно, не такой уж он и писклявый, просто неприятный моему чувствительному слуху и раздражающий мою душу.

— Нам нужен именно этот люкс!

— Сейчас подойдет управляющая и все решит. Подождите, пожалуйста.

— Ну и сколько нам ждать вашу управляющую? Кто нам заплатит за простой! — верещит гостья.

Я выпрямляю спину и подхожу к группе людей. Тут видеооператор, люди со светом, девушки с чемоданчиками — видимо, там косметика.

— Добрый день. Карина, не стоит так кричать. Оттого, что ты вопишь на весь холл, труба в люксе не починится.

Складываю руки на груди и смотрю на злющую Карину.

Нравится ли мне эта картина? То, как она бесится? О, да!

Карина сняла маску милого одуванчика, которую она пытается демонстрировать всем, и показала стерву, которую прячет за слащавыми речами и комплиментами. Она повторяет мою позу — складывает руки на груди и окидывает меня презрительным взглядом:

— А тебе можно так со мной разговаривать? — выгибает бровь. — Ты же управляющая, для меня — обслуживающий персонал.

В холле становится тише, все взгляды обращаются на нас.

— Я могу разговаривать с тобой так, как захочу, — приторно улыбаюсь ей. — Ведь мы почти одна семья.

— А я могу и пожаловаться, — смотрит на меня угрожающе.

— Ты, конечно, можешь попробовать, — отвечаю легко.

Она прекрасно знает, что отель принадлежит нашей семье. И знает, что я в нем работаю, это никто не держит в секрете.

Карина сдувается. Она, конечно же, понимает, что у нее не выйдет меня укусить. Единственная боль, которую она мне может причинить, — это через Демида.

— Нам нужен люкс, — говорит уже спокойнее.

— Понимаю. И я в лице отеля приношу вам извинения за доставленные неудобства. Взамен могу предложить либо номер более низкой категории, либо расположиться в бизнес-зале.

— Нам нужен люкс! — чуть ли не рычит на меня.

А мне нужен твой муж! Вернее, мне нужен мой муж обратно!

Развожу руками:

— Или обычный номер, или мы компенсируем вам затраты и вы можете подобрать себе другой отель.

Как же мне хочется вцепиться в ее наращенные волосы и к чертям собачьим вырвать их.

Карина подходит ближе. Она крупнее меня, выше. Я, наверное, заранее в проигрыше, потому что у нее фора килограммов двадцать.

— Ты хоть знаешь, сколько стоит собрать команду из десяти человек?

— Карина, — улыбаюсь, хотя хочется расцарапать ей лицо. — Мне это не особо интересно. Так что, берете номер, нет?

Да какая же ты бесячая сука!

— Он отвратительный! — фыркает. — В люксе хоть вид на город есть.

— В следующий раз, пожалуйста, обходите стороной наши отели.

Раз тебе тут все как кость в горле.

— Я пожалуюсь на тебя! — ахает. — Ты хамишь!

— Пожалуйся, — закатываю глаза. — Папуля сделает мне а-та-та. Так что, берешь номер, нет?

— Ладно! — чуть ли не выплевывает мне в лицо.

— Марина, оформи, пожалуйста, четыреста третий.

Это самый красивый номер из свободных.

Карина идет к своей команде, шумно рассказывает о том, какой ужасный тут сервис, а после они уходят.

Меня же дергают работники, и приходится переключиться.

Через четыре часа я выползаю в холл с мыслью поскорей добраться домой и просто завалиться спать.

Идя в сторону лестниц, замечаю знакомую фигуру, разрисованную татуировками. Гордей стоит напротив аквариума, оперевшись о стену, и смотрит на рыб. Он умиротворен и неподвижен.

Легко бью его по плечу и улыбаюсь:

— Заблудился?

Гордой не улыбается в ответ. Проходится по мне взглядом абсолютно равнодушным.

— Привет, Оли.

— Привет. Неожиданно. Мог бы и предупредить, что приедешь.

Он склоняет голову набок, смотрит будто сквозь меня.

Молчит.

— Гор, я тут! — кричит за моей спиной Карина.

Я оборачиваюсь на нее, а потом обратно к Гордею. Улыбка гаснет.

— Я приехал не к тебе, Оли, — говорит он равнодушно и направляется к Карине.

Забирает у нее пакеты и уходит вместе с ней.

И этот уходит с ней…

Глава 11

Оливия

Лист за листом отправляется в мусорную корзину.

Она уже забита, и вновь попавшая туда бумага скатывается на пол.

Я сажусь на диван и подкладываю под голову подушку.

Не получается. У меня ничего не получается. Будто кто-то приоткрыл кран и дал мне сделать глоток воды, а после снова перекрыл его.

В голове тупая пустота. Ничего, ни одной мысли.

У меня было два дня выходных, и оба этих дня я безвылазно провела в квартире, пытаясь нарисовать хоть что-то.

Кот проходит около моих ног и трется о них, громко мяукает, смотря на меня с ожиданием.

— Чего тебе? — спрашиваю не слишком дружелюбно. — Я тебя кормила, не надо смотреть на меня так.

Снова это требовательное мяу.

— Ты видел вообще себя? Посмотри, как за последнюю неделю раскабанел. Так что теперь только диета.

Коту явно не нравятся мои слова, он чего-то хочет от меня, как и я сама ожидаю чего-то от себя. Понять бы еще, чего именно я хочу?

Я поднимаюсь и начинаю уборку в квартире, потому что стоит избавиться от последствий двухдневного хаоса.

Бесцеремонно запихиваю все свои рисунки в пакет с мусором.

Под руку попадается рисунок птицы, копия тату Гордея.

Рукой провожу по ее перьям, будто они настоящие и я могу почувствовать их гладкость. Но, конечно, ничего подобного не происходит, волшебства не случается.

Трясу головой, сбрасывая с себя наваждение, сминаю и отправляю в пакет свой первый за пять лет рисунок, будто это может причинить боль Гордею.

Мы с ним не друзья. По сути, и не были ими никогда. Но можно было быть чуточку любезнее, ведь так?

И с чего вдруг тогда, в гостинице, я решила, что он приехал ко мне? И главное — почему я расстроилась, когда поняла, что он приехал за этой...

Ладно, то, что мы с ним пересекались пару раз на помолвке его брата и в клубе, еще не делает его моим другом. Он приехал за Кариной. В этом нет ничего такого.

Демид очень занят, а Карина не водит. Скорее всего, Дема попросил брата встретить свою невесту, чтобы та не таскала тяжелые сумки.

Замирая с мусорными пакетами посреди квартиры, я пытаюсь вспомнить: заботился ли обо мне так когда-нибудь Демид, когда мы были женаты?

Нет, конечно, — он был учтив и все такое, но никакой тревоги о том, где я, и что, возможно, мне потребуется помощь, у него не наблюдалось.

Дни и так были тоскливыми, а се йчас я собственноручно испоганила себе настроение еще сильнее.

Собираюсь выйти из квартиры, но звонит телефон. На экране мама. Еще и видеозвонок.

— Черт!

Бросаю пакет и лечу к зеркалу.

Скажем так, я… не особо следила за собой эти пару дней. На футболке пятно от пиццы, вчера у меня благополучно приземлился туда кусок. Волосы, заплетенные в две косы, растрепались.

Ладно, черт с ними.

Прикрываю пятно рукой и отвечаю на звонок:

— Привет, ма!

Мама тут же придирчиво проходится по мне взглядом.

— Так и знала, что надо вытаскивать тебя!

— Эй, я рисовала!

Мама закатывает глаза:

— Ну мне-то хоть не рассказывай.

Вздыхаю.

— Олив, я жду тебя сегодня на ужин.

— Ма-ам!

— Имей совесть, мы не видели тебя неделю! Чтобы была к семи.

Отключается, а я роняю руки вдоль тела. И не поспоришь ведь.

Плетусь к мусорке и на обратном пути вижу Майю, стоящую у моего подъезда.

Окликаю ее, и подруга оборачивается.

— Что ты тут делаешь?

— Ты два дня не отвечала на мои звонки!

— Я рисовала.

— То есть это твои рисунки были в тех огромных мусорных пакетах?

Скриплю зубами.

— Вот-вот, Олив. Собирайся, мы едем тусить.

Еще одна… Выставляю руки:

— О нет, никаких тусовок! Мне хватило похода в клуб в тот раз. Тем более меня родители позвали на ужин.

Майя прищуривается:

— Правда?

— Конечно! А хочешь, поехали со мной? Мама давно зовет тебя в гости.

— А знаешь, поехали!

Пока я собираюсь, Майя сканирует взглядом мою квартиру.

— И ни одного рисунка, — вздыхает.

— Получится что-то стоящее, покажу.

— Ну да, — звучит скептически.

Обидно.

Я же ничего не могу с этим поделать. Раньше у меня с легкостью получались картины. Конечно, какие-то были лучше, какие-то хуже, но я хотя бы рисовала.

Переодеваюсь в удобные широкие джинсы и теплую кофту — на улице какого-то черта похолодало еще сильнее, и мы едем на моей машине к родителям за город.

Всю дорогу Майя планирует выходные на месяц вперед и на каждую тусовку зовет меня, берет с меня честное слово, что приду.

Я его, конечно, даю, иначе подруга не отцепится, а сама знаю, что скажусь больной или придумаю еще какую-нибудь отмазку.

Когда мы подъезжаем к дому родителей, я паркуюсь и в шоке обхожу гелик Гордея. А это точно его, я запомнила номера. Вот только что он делает у моих родителей?

Лечу в дом родителей, Майка за мной.

— Чья это тачка?! — шепчет она мне. — Не твоих же предков?

Затем замирает и смотрит, широко распахнув глаза:

— Ва-ау! Я умерла и попала в рай для хороших девочек?

Слежу за ее взглядом.

Гордей стоит посреди гостиной. С голым торсом.

— У «Мерседеса» на стенде любой мотор миллион ходит, даже самый современный. Косяк в том, что дорога не стенд и за рулем не комп, — говорит, стоя рядом с моим отцом.

Видимо, мы услышали лишь часть разговора.

— Кто это, Олив? Скажи, что он свободен! Я заберу его сейчас же! Любыми методами.

— Тебе такой не нужен, поверь, — шикаю на подругу.

А вообще меня больше интересует другое…

— Что тут происходит?! — восклицаю в недоумении.

Гордей и папа оборачиваются разом.

— А, Оливка, Майя, привет! — папа раскрывает объятия и идет ко мне. — Мы столкнулись с Гордеем около налоговой и решили пригласить его в гости, раз уж у нас сбор.

Выглядываю из-за спины отца, смотрю на Гора.

— А в налоговую он ездил, как я понимаю, вот в таком виде, — подбородком указываю на его обнаженный пресс.

Глава 12

Оливия

Гордей откровенно рисуется. Знает, что сексуальный, зараза, вот и показывает себя со всех сторон.

Майка краснеет так, будто не видела никогда мужского тела, ее похотливые глазки сразу же блестят, и я моментально жалею, что привезла ее сюда.

— Ты бы уже тогда и брюки снял, что ли, — язвлю, глядя на непрошеного гостя.

— Олив, да что с тобой? — удивляется отец. — Мы приехали к нам домой, Гордей стал открывать газировку, и она вылилась ему на рубашку. Мать закинула ее в стирку.

— Что, Оли, все оказалось не так интересно, как ты думала? — хмыкает Гор. — И кстати, может, представишь меня своей очаровательной подруге?

Стреляет в нее глазами, откровенно заигрывает.

А «очаровательная подруга» вот-вот начнет пускать слюни на это голое тело, совершенно не стесняясь присутствующих.

Майка обходит меня, ненароком задевая плечом, и с вытянутой рукой подходит к Гору.

— Я Майя, подруга Оливии. А ты, как я понимаю, Гордей?

Боже... да она светится, как новогодняя игрушка в лучах гирлянды.

— Ты все правильно понимаешь, Майя, — произносит ее имя с улыбкой и пожимает ей руку.

Да вы потрахайтесь еще при нас! — хочется заорать.

И вообще — меня страшно бесит сейчас и Майя, и Гор. Любезничают друг с другом, будто влюблены.

— О, все в сборе! — мама входит в гостиную. — А я Гордею как раз отцовскую футболку принесла.

— Лиза, вы волшебница! — Гордей отпускает руку Майи и подходит к моей матери, целует ее руку, а у меня буквально челюсть отваливается.

Мама расцветает, как, черт ее возьми, майская роза.

— Ой, Гордеюшка, ну что ты! Я просто принесла тебе чистую футболку, — краснеет.

А я теряю дар речи.

Это что за показательное выступление?

А папе как, нормально, что с его женой так откровенно заигрывают? Перевожу взгляд на отца, но тот стоит и с улыбкой наблюдает за мамой и Гором.

— Пап, ты не находишь странным то, что какой-то левый тип целует твою жену?

— Гордей очень милый молодой человек. И он из вежливости и воспитания целует руку маме. Что в этом такого? Олив, ты чего такая злая-то?

— Вы позвали в дом чужого человека! — шиплю.

Ага, ну и лицемерная ты коза, Оливия. Сама-то два раза звала Гордея к себе. Один раз вообще спала с ним в одной кровати.

— Гордей не чужой, — возмущается отец, — он сын наших друзей. Да, мы не виделись несколько лет, но сути-то это не меняет. Мы разговорились у налоговой. Ты знала, что он диссертацию на тему искусственного интеллекта защитил?

В шоке перевожу взгляд на Гора.

Вот этот татуированный тип? Диссертацию?!

— Да он в школе с двойки на тройку перекатывался! Родители спонсировали школу, чтобы ему оценки натягивали. Разгильдяй — в отличие от Демида, который ездил на все олимпиады.

Услышав имя моего мужа, отец морщится.

— А потом Гордей, по всей видимости, взялся за ум. К чему ты сюда снова своего Демида приплетаешь!

Открываю рот, чтобы высказать отцу все, что думаю, но вмешивается мама:

— Идемте за стол, уже все готово. Оливия, что ты там с отцом ругаешься? Не успела приехать, уже собачитесь! Майя, сядешь рядом с Гордеем?

— Сяду! — отвечает тут же, едва мама договорила вопрос и добавляет тише. — И рядом, и на…

Косимся с мамой на подругу, но Майя так и не сводит взгляда с Гордея, который не слышал второй половины фразы.

Все направляются к выходу из гостиной, и я подхожу к Гору, шикаю на него:

— Ты решил всех женщин в моем окружении соблазнить?!

— Ревнуешь? — играет бровями.

— Переживаю, как бы ты не навешал лапши на уши Майке и матери. Знаешь, не хочется потом успокаивать их, когда они поймут, какой ты на самом деле.

Гор подходит ближе, непозволительно близко.

— И какой же? — спрашивает на выдохе, ведет носом так, будто нюхает меня.

— Ты аморальная сволочь.

— Я слышал вещи и похуже, Оливка.

— И перестань так говорить, — отступаю.

Он за мной.

— Как?

— Так! — трясу головой. — И футболку уже надень наконец!

— А говоришь, не ревнуешь, — широко улыбается, являя миру еще и идеальные зубы. — Не переживай, милая, в моем сердце только ты.

Да что ж ты бесячий-то такой!

— Я не ревную, просто боюсь за свой аппетит.

Разворачиваюсь, чтобы уйти.

— Верь в это, Оливка, — тихо усмехается мне в спину.

Рассаживаемся за стол. Мама с папой во главе стола, я на одной половине, Гор и Майя напротив рядом друг с другом.

— Гордей, как здорово, что ты вернулся, — отец явно не может успокоиться. — Родители наверняка страшно рады.

Гор вертит в руках вилку и усмехается:

— Может, и рады, мне не сообщали. У них все эти годы фокус внимания на другом сыне был, — отвечает легко и будто играючи, но подтекст прозрачен.

Глава 13

Оливия

— Уверен, тебе это только кажется, — отец хочет выйти из ситуации дипломатично. — Марта много говорила о тебе, когда ты был за границей.

— Жаль, что дальше разговоров дело не шло, — Гордей усмехается.

Я не знаю ничего об этом. Для меня семья Покровских всегда была дружной. Родители Демида постоянно говорили о том, какой умный у них старший сын. Что он преемник бизнеса и всего остального. Для меня это было чем-то само собой разумеющимся. Наверное, потому что и для меня Демид был номер один.

Кто такой Гордей? Мальчик, которого нет рядом. Который уехал еще до нашей помолвки. Его не было на свадьбе, он не появлялся в нашей жизни.

Демид иногда разговаривал с ним по телефону, но для меня Гордей всегда оставался очень далеким. Фигура, которую не видно.

Но кто я? Просто жена брата.

Я и подумать не могла, что в его семье могут отодвинуть Гора на задний план. Ведь он такой же сын, как и Демид, просто сейчас далеко, вот и все…

Я пытаюсь вспомнить что-то из детства. Но кадры с Гором будто бы стерты. Да и что там происходило, когда я уезжала домой? Я не знаю…

А может, это просто беспочвенные обиды Гордея?

Майя откашливается и, видимо, решает прийти на помощь отцу, а может, просто преследует свой корыстный интерес:

— Оливия, неужели и вправду ты дружила когда-то с Гордеем? И почему ты мне раньше ничего про него не говорила?

— Не то чтобы мы дружили, — после этих слов я почему-то чувствую свою вину.

— О нет, Майя, — включается Гор. — Оли дружила с моим старшим братом. Вот там была настоящая дружба, переросшая потом в брак. А я, полагаю, лишь бесил нашу дорогую Оливию, не так ли?

Дергает бровью, намекая на то, что все знает.

Он меня раздражал, именно так и было. Эгоистично мне хотелось как можно больше времени проводить с Демидом, но постоянно встревал он, как третий лишний.

Именно таким я его и видела.

— Я плохо помню, — наклоняюсь над тарелкой, чтобы не смотреть в глаза Гордею.

— Лиза, лучше расскажи, как у тебя получается такая мягкая говядина? — Гордей сам закрывает неудобную тему и переводит разговор в другое русло.

Мама с радостью принимается рассказывать о чудесном маринаде для мяса, а я перестаю вникать в их диалог и поднимаю взгляд на Гордея.

Тот слушает маму внимательно. И это не показное, ему реально интересно.

Я открываю какие-то детали в мужчине, которых не замечала раньше.

Шрам на скуле, крохотная россыпь веснушек на носу, несколько седых волос на висках. Не рано ли? Ему ведь нет тридцати.

Не стоит отрицать его привлекательность и то, что он выбивается из общей массы.

Он не такой.

Не такой, как все.

Спроси меня — знаю ли я человека, хоть отдаленно похожего на Гордея внешне и внутренне, и я не найдусь с ответом.

Ужин протекает относительно спокойно. Неудобных вопросов больше никто не задает. Майя упорно налегает на вино, удивляясь его вкусу, а отец в подробностях рассказывает о том, что это уникальное домашнее вино, от которого никогда не болит голова.

Майя пьянеет на глазах и начинает заваливаться на Гордея, тот придерживает ее, а сам продолжает общение с моими родителями.

Когда мама поднимается, чтобы убрать со стола, отец уходит на перекур, а Майя отправляется в туалет, скорее всего, чтобы вернуть вино обратно в реальный мир, Гор поворачивается и смотрит мне в глаза:

— Детка, такими темпами ты просверлишь во мне дыру, — усмехается нахально.

Закатываю глаза.

— Мир не вертится вокруг тебя, Гор.

— Ревнуешь?

— Я же сказала — нет. Для того чтобы ревновать, надо что-то чувствовать, а у меня внутри ничего нет к тебе.

— М-м, даже как-то обидно это слышать, — делает вид, что страшно оскорбляется.

Я почему-то больше не хочу играть в эти игры.

— Почему ты сказал, что твоим родителям ты безразличен? — спрашиваю серьезно.

— Во-первых, я сказал по-другому, а во-вторых, так и знал, что ты зацепишься за это.

— Но ведь они любят тебя, — продолжаю неуверенно. — Ведь так? На семейных обедах, когда ты был за границей, о тебе постоянно говорили, обсуждали…

— Что обсуждали? — перебивает.

— Ну… тебя, — кручу в голове воспоминания, пытаясь воспроизвести детали хоть одного разговора. — Что ты учишься, потом работаешь, язык учишь.

Гордей откидывается на спинку стула и складывает руки на груди.

— Забей, Оливка. Обсуждали — отлично, значит, не стоит мне верить.

И снова эта напускная веселость.

— Демид говорил мне, что ты не хочешь приезжать домой. Почему ты вернулся сейчас?

— Поначалу за бугром было весело, потом одолела тоска по отечеству. Вот и все, детка. Не ищи глубину там, где ее нет, — смеется беззвучно.

Закусываю изнутри губу и понимаю, что он просто втирает мне удобную историю, которая не вызовет лишних вопросов.

— Мне кажется, ты сейчас врешь, — заявляю твердо.

— Я вообще тот еще пиздабол, — отмахивается легко и поднимается на ноги.

В столовую возвращаются мама с отцом:

— Гор, ты куда?

— Мне пора. Лиза, Женя, спасибо вам за вкусный обед и компанию.

Слишком поспешно идет к выходу, в коридоре сталкиваясь с Майей, которую шатает.

— Гордеюшка, ты домой? Подбросишь меня? — вешается на него.

— Без проблем, красотка.

Они уходят вдвоем, напоследок Майя играет бровями, явно довольная раскладом.

А я просто понимаю, что Гордей сбежал от разговора. Это значит, там есть что бередить и существует риск разбередить то, что мне не понравится.

— А красивая они пара, — мама с улыбкой провожает Гора и Майку.

— Ничего красивого, — злюсь и сама себя не понимаю: какое мне дело до них?

Глава 14

Оливия

— Слушай, я вообще ничего не помню. Что было-то? — Майя стонет в трубку. — Помню, уходила с Гордеем, а проснулась у себя в квартире одна.

— Откуда мне знать?

— Ну не Гордею же мне звонить, спрашивать о таких вещах?

— А кому еще? Не думаешь же ты, что я стояла со свечкой? — спрашиваю, закипая.

— Ладно, не злись. Где ты? Может, заедешь в гости?

— Не могу, — со стоном откидываюсь на подголовник автомобильного кресла. — Я на новоселье.

— Чьем?

— Демида и Карины, — отвечаю сквозь зубы.

— Ты, конечно, мазохистка, Оли, — говорит подруга с восхищением.

— Наши родители слишком близко дружат, так что…

— Так что надо не забывать периодически макать тебя в дерьмо прошлого брака. Ясно. Понятно.

— Я пойду, Майка.

Отключаюсь и выхожу из машины, нехотя плетусь к новому дому, который мой бывший муж построил за полгода.

Вот как бывает. Я пять лет просила, чтобы мы переехали в квартиру побольше, но он всегда находил отмазки. А тут вывернулся наизнанку, ради своей Каро прыгнул выше головы.

И, уверена, слова против не сказал.

Я специально припозднилась, потому что не хотела приехать в числе первых и слоняться по дому неприкаянной тенью.

Замираю в воротах и поднимаю взгляд на дом.

Хочется сказать, что он отвратительный. Совсем неуютный, безвкусный и вообще полный отстой. Но это было бы откровенной ложью.

Дом, хоть и небольшой, но очень красивый. Приятный взгляду. Кажется, что тут живет любящая семья.

Я делаю первые шаги по территории, на которой высажено много молодых деревьев и в будущем, вероятно, появится большой сад. Идти тяжело. Я кожей чувствую, что мне не надо туда.

Майя в чем-то права.

Надо было отказаться. Не врать, что больна, а сказать как есть: мне больно находиться в том месте, где живет мой бывший, но по-прежнему любимый муж и его невеста.

Но это значило бы раскрыть себя и показать свою уязвимость.

Меня тут же начнут жалеть, охать и ахать.

Я не хочу жалости, довольно ее.

— И долго ты планировала морозиться тут? — поворачиваю голову и вижу Гордея, который стоит у стены и затягивается сигаретой.

— У тебя хобби такое — подглядывать за другими?

— Вообще-то, я тут курил, — машет сигаретой перед моим носом. — И надо сказать, я удивлен, что ты приехала. Еще не поздно свалить отсюда, детка.

Хмыкает привычно-самодовольно.

— Обещаю, я не сдам тебя.

— Я не трусиха, чтобы сбегать! — возмущаюсь.

— Я и не говорил, что ты трусиха, — отвечает невозмутимо. — Но как мне кажется, свалить с новоселья твоего бывшего мужа — отличная идея.

— У меня все нормально, — говорю сквозь зубы.

— Ага. Ты так часто повторяла эту фразу, что сама в нее поверила, — продолжает поддразнивать меня.

— Понять не могу — ты заделался моим психоаналитиком? — не выдержав, подхожу к Гордею и на нервах выдергиваю из его рук сигарету.

— Верни, — он отлипает от стены, надвигается на меня. — Ты еще не доросла до таких игрушек.

— Мне двадцать пять! Имею право, — я вообще не собиралась, но он будто специально выводит меня из себя, поэтому затягиваюсь сигаретой.

Гордей скручивает меня, после небольшой перепалки выдергивает из пальцев окурок, бросает его на землю.

— Ты когда повзрослеешь? — рычит на меня, а я закашливаюсь.

Курить я не умею, так что дым определенно пошел не туда.

— Непроходимая идиотка, — Гордей вздыхает и качает головой.

А я откашлывшись, приваливаюсь к стене, в том месте, где стоял до этого Гор, и взгляд приковывается к его руке.

Неосознанно я поднимаю руку Гордея. Там красная точка, видимо прижег сигаретой, пока воевал со мной.

Веду пальцем около раны.

— Прости. Не знаю, что на меня нашло.

Поднимаю взгляд и замираю.

Гордей нависает надо мной как гора. Дышит тяжело, смотрит так, что по коже бегут мурашки. Мне кажется, нас оплетает куполом его аура. Тяжелая, болезненная, наполненная множеством чувств и эмоций. Их так много, что и не разобрать каждую.

Он делает одно крохотное движение — проводит большим пальцем руки, которой я держу, по моей коже.

Касание легкое, практически невесомое, но я ощущаю его тепло. Секунда — и он будто собирается.

— Давай сбежим? — спрашивает севшим голосом.

— В смысле? — хмурюсь.

Еще одна секунда — и вот передо мной привычный Гор. Самодовольный и невозмутимый.

— В смысле что давай пошлем нахер мою семейку и свалим? Разрешаю тебе даже придумать историю о том, как мне стало плохо и ты поспешила меня увезти отсюда, считай, спасла.

Я смотрю на Гора, а он продолжает гладить меня по руке.

Прихожу в себя и отпускаю его, трясу головой:

— Не надо ничего, Гор, — говорю тихо. — Я пойду к ним.

Гордей смотрит на меня внимательно, будто пытается увидеть, что там внутри, и задает мне один вопрос:

— Зачем?

Я молчу. Потому что ответов на этот вопрос много, Какой из них верный или неверны все, я не знаю.

— Ты до сих пор его любишь, ведь так? — спрашивает в тон мне. Тихо и отстраненно.

Я открываю рот, чтобы опровергнуть все, но не успеваю, — из-за угла дома к нам подходит Демид.

— Вот ты где! — говорит раздраженно, глядя на Гора, а потом переводит взгляд на меня. — Оливия, и ты тут!

Мы втроем переглядываемся. Демид первый тянется ко мне с поцелуем в щеку, но я не двигаюсь. Ситуация кажется мне крайне неловкой.

Бывший муж целует меня и поворачивается к Гору:

— Отец ждет тебя. Сейчас, Гор.

Тот демонстративно закатывает глаза и молча уходит от нас, бросив напоследок странный взгляд на Демида.

Едва за Гордеем закрывается входная дверь, Демид поворачивается ко мне:

— Ты с ума сошла курить?

— Да я… — тут же мнусь, — так вышло.

— Не смей курить, слышишь?!

В шоке смотрю на Демида.

— Прости, Демид, но ты не имеешь права указывать что мне делать со своей жизнью.

Глава 15

Оливия

Захожу в дом и бездумно веду взглядом по пространству. А у самой в голове слова Демида.

Что это было? Ревность?

Какое ему дело до того, с кем я общаюсь? По сути, Демид мне никто.

После того как мы развелись, я стала для бывшего мужа невидимкой. Он никак не реагировал на меня на совместных встречах, не интересовался обо мне у родителей, вообще никаким образом не проявлял интерес.

Конечно, я понимала почему. У него тут любовь бурлит, зачем ему депрессивная бывшая жена? Несколько месяцев он толком не общался со мной, а тут ставит ультиматумы, да еще и таким тоном.

Почему?

В голову закрадывается мысль: а все ли так хорошо у него с Кариной? Свадьба на носу, мысли должны быть заняты ею, но никак не мной.

Я слышу шум голосов и приглушенные звуки музыки из дальней комнаты и медленно иду в ту сторону по коридору.

Здесь много дверей, но все они закрыты. У одной из них замираю, потому что слышу разговор на повышенных тонах:

— Я запретил тебе отказывать Брагину! — кричит мужской голос, в котором я узнаю отца Демида и Гордея.

— Твой Брагин хотел наебать нас, — раздается в ответ монотонный голос Гордея.

И что-то мне подсказывает, что он вовсе не расслаблен и держится из последних сил.

— Я его должник! — восклицает отец.

— Ты договор читал? Нет? А я да. Там такие условия, которые в случае форс-мажора оставят нас ни с чем. Я не подпишу это!

— Не смей!.. — кричит мужчина, и дверь в коридор распахивается. Мне едва не прилетает по плечу, но я успеваю отскочить.

Гордей поворачивается в мою сторону, и я вижу на его лице выражение, от которого волосы встают дыбом. Маска злости буквально делает из Гордея демона.

Он понимает, что это я стояла под дверью, и его лицо смягчается.

— Ударилась?

— Нет.

— Подслушивала? — спрашивает с претензией.

— Мимо проходила, — ну, по сути, так и было. — Я пойду, найду родителей.

Обхожу Гора и сбегаю. Маму нахожу быстро, она разговаривает с матерью Гордея и Демида.

— О, а вот и наша Оливия приехала, — Светлана распахивает объятия и заключает меня в них.

Мне кажется, так, как она, по поводу нашего с Демидом развалившегося брака не переживал никто.

— Привет, — обнимаю ее в ответ, потом приветствую маму.

Света снова забирает мое внимание себе:

— Ты только посмотри на этот интерьер! — морщится, пока никто не видит. — Ужас просто! Карина втюхивает свои подписчикам что-то про экологичность, а сама натянула пластик на потолок. А эти элементы декора, совсем же не модно, прошлый век. И вдобавок — искусственные растения! Кошмар!

— Карина сама все выбирала? — спрашиваю удивленно и осматриваюсь.

— Да, даже от дизайнера отказалась.

Верчу головой из стороны в сторону.

— Видимо, Демид очень любит свою невесту, раз позволил ей принимать самостоятельно решения относительно дизайна, — говорю с натянутой улыбкой, а сама вспоминаю, как он выкинул картину, которую я повесила на стену.

— Думаю, мой сын тронулся умом! Тут же жить невозможно, — продолжает Светлана. — Дом новый снаружи, а внутри будто возвращение в двухтысячные.

Интерьер дома крайне специфический.

— Хорошо, что она взяла твои наработки по свадьбе, — Светлана говорит это так, как будто подобное абсолютно нормально. — А то если бы она и свадьбу сама организовывала, я бы от стыда сгорела.

Резко поворачиваю лицо к бывшей свекрови. Внутри все полыхает.

То есть и она все знала? Хоть бы кто сказал… но сообщил мне об этом человек, от которого я бы и не ожидала.

— Уважаемые гости! — Демид привлекает к себе внимание. — Мы рады приветствовать вас в нашем доме. Осматривайтесь, скоро будет фуршет, и мы объявим важную новость.

Он держит под руку свою ненаглядную. Карина сверкает, как новый пятак. Счастлива донельзя. Впрочем, Демид выглядит ничуть не менее счастливым.

Через пару минут, когда наши мамы отходят в сторону, ко мне подходит Карина. На ней снова белое платье — как бесконечное напоминание о том, кто тут невеста:

— О, Оливия, и ты здесь.

— Меня приглашали вроде как, — выгибаю бровь.

Карина окидывает меня взглядом.

— Да. Вроде как. Но я почему-то подумала, что ты не приедешь.

Натягиваю на лицо улыбку:

— Почему же ты так подумала?

— Может, потому что тебе будет неприятно смотреть на наше счастье? Демид пригласил тебя из вежливости, ну а ты из вежливости могла бы и отказаться. Я бы не очень хотела, чтобы мне завидовали в моем же доме.

— Карина, — добавляю меда в голос и обвожу взглядом дом, — дорогая, поверь, я не завидую тебе. Да и Демид был не только моим мужем, но и другом. Мы уже дружим двадцать лет. Не вижу причин отклонять приглашение.

Конечно, причины есть, но побесить Карину дорогого стоит.

Карина психует. Наступает на меня, но для окружающих держит приторно-миленькую улыбку на лице:

— Как же ты меня достала! Шныряешь вечно повсюду.

Мне приходится поднять подбородок, чтобы заглянуть ей в лицо:

— Я прихожу туда, куда меня зовут. И не хожу туда, куда не присылают приглашений. Подумай об этом в следующий раз, когда будешь бронировать номер в отеле моих родителей, — усмехаюсь нагло.

— Ах ты сука… — дергается, подаваясь ко мне, но тут же взвизгивает, потому что на нее проливается лимонад из стакана, который держит Гордей.

Розовая жидкость разливается по белому наряду, кубики льда со звоном летят на пол.

— Да чтоб тебя! — взвизгивает Карина.

— Каро, прости! — Гордей прикладывает руку к груди. — Ты резко двинулась, я вздрогнул, и все вылилось.

С рычанием Карина убегает, а мы с Гордеем провожаем ее взглядом, стоя рядом друг с другом. На полу от ее обуви остаются мокрые следы, да и в целом внешний вид испорчен сладким напитком.

— Ты ведь сделал это специально, — говорю, не глядя на Гордея.

— Это недоказуемо, — отвечает невозмутимо.

Глава 16

Оливия

Светлана заметно прибухнула.

Ощутимо.

Вообще она любительница куража, но, видимо, в этот раз ее состояние вызвано вовсе не весельем, а скорее отчаянием. И мне кажется, она нашла во мне подругу по несчастью: отыскала меня в углу, где я пыталась притвориться кактусом, и со слезами на глазах принялась обнимать.

— У меня никогда… никогда не будет такой невестки, как ты!

Я поглаживаю ее по спине и грустно улыбаюсь:

— Перестань, Света. Все у тебя будет.

— Ну не с ней же! — бывшая свекровь косится на Карину, которая уже сменила наряд.

И снова я зависаю взглядом на ней и Демиде, разглядывая их пару. Красиво ведь смотрятся, как бы сильно мне не хотелось это признавать.

— Может, у вас еще все наладится. Притретесь с ней друг к другу, — отвечаю дипломатично.

— А к тебе вот притираться не надо было, — Светлана улыбается и проводит рукой по моим волосам: — Ты изначально была нашей. Наша девочка! Как же я хотела, чтобы ты вышла замуж за одного из моих сыновей. В моих мечтах было породниться с твоими родителями.

Сглатываю и повторяю, как заторможенная:

— За одного из сыновей…

— Конечно, Демид тебе больше подходил, — Светлана мечтательно улыбается. — Он, весь такой мужественный и собранный, и ты — нежная, милая. Знаешь, мне всегда казалось, что вы очень удачно дополняете друг друга! А вот мой младший… знаешь я даже не надеялась на то, что вы найдете общий язык.

— Почему? — спрашиваю Светлану.

Мы с Гордеем и правда так и не нашли общий язык. Мы будто полярно разные, думаем о разном, видим мир иначе. Ну какая из нас пара, ведь так?

— Гордейка мой шалопай, — Светлана ласково улыбается и ищет сына взглядом.

Тот стоит в компании друзей Демида, они обсуждают что-то с серьезными лицами.

— Сейчас он вроде как не похож на шалопая, — хочется встать на сторону Гора и защитить его.

О его выходке с лимонадом я молчу.

— Ох, Гордей был и остается им, — Светлана отмахивается, а мне становится немного грустно за ее младшего сына.

Ощущение такое, что на нем поставили крест. Но почему? Со слов моего отца, Гордей хорошо учился за границей, даже диссертацию защитил. И сейчас работает в семейном бизнесе.

Но все равно что-то не так, да? Недостаточно хорош для идеального сына, зато идеален для бездельника?

— Я очень долго переживала ваш разрыв, — по щеке Светы течет слеза. — Так надеялась, может, сойдетесь снова. Внуков нам нарожаете, мне бы так этого хотелось!

Сама того не ведая, Светлана задевает болевые точки внутри меня. Почти пять лет мы с Демидом пытались завести ребенка, но беременность так и не наступила.

Я винила себя. Корила. Мысленно ненавидела за свое бесплодие.

Хоть и увещевали меня врачи, что это объясняется психосоматикой, где-то в глубине души я понимала, что детей нам с Демидом не видать.

Светлана не видит, что своими словами задевает внутри меня что-то очень личное, женское, такое что порой приносит боли гораздо больше, чем предательство мужчины и продолжает дальше размышлять:

— Может, ребеночек сохранил бы ваш брак?

— Ребенок не помог бы в этом, — отрезаю резко и неожиданно даже для самой себя. — Демид не полюбил бы меня просто оттого, что я родила ему сына или дочь.

Светлана вжимает голову в плечи и покаянно кивает:

— Да, конечно. Ты права, Оливка. Права… именно поэтому едва вы разошлись, он привел в дом Карину. А теперь и вовсе… — машет рукой.

— Вовсе что? — хмурюсь.

Светлана, будто понимая, что сболтнула лишнего, начинает нервничать.

— Ты прости, я совсем забыла. Мне надо уточнить кое-что… кое у кого.

Откровенно сбегает, оставляя меня в недоумении.

Я так и остаюсь стоять в одиночестве, периодически ловя на себе заинтересованные взгляды местных сплетниц.

От меня уже не ждут ничего. Давно стало понятно, что я не буду устраивать скандалов. Да, так и буду стоять в стороне и делать вид, что ничего необычного не происходит.

Ну подумаешь, пять лет были женаты? Но расстались-то друзьями!

И только единицы знают, что происходило у меня внутри.

— Дорогие гости, минуточку внимания! — Демид выходит на середину гостиной, и вокруг него собирается народ.

Я так и остаюсь стоять в стороне — в метре от двери, которая ведет на задний дворик.

Остановилась ли я тут специально, на случай потребности в экстренном побеге? Определенно да.

Карина светится от счастья, Демид притягивает ее к себе за талию, оставляет нежный поцелуй на щеке.

Они такие милые и открытые в своей любви, что невольно я начинаю чувствовать себя эмоциональным импотентом, потому что искренне не понимаю, смогу ли когда-нибудь снова полюбить, хотя бы на четверть так сильно, как любят друг друга эти двое.

— Что там за новость, Дем? Не томи! — кричит кто-то из его друзей.

Демид широко улыбается другу и обводит гостей взглядом.

Когда его глаза останавливаются на мне, он замирает. Улыбка становится неестественной, словно приклеенной.

Я чувствую, как погода в помещении меняется и мне становится холодно. По коже бежит неприятный озноб.

Что бы сейчас ни сказал мой бывший муж, он знает, что причинит мне боль, — вижу это по его глазам, в которых плещется вина.

— Вы самые близкие, поэтому мы хотели сообщить вам лично, — Демид поворачивается к Карине, ласково улыбается той и кладет руку на ее живот.

О нет.

Нет-нет…

Пожалуйста.

— Карина и я — мы ждем ребенка.

На секунду закрываю глаза, понимая, что, если и оставалась во мне хоть кроха надежды, она умерла прямо сейчас.

Глава 17

Оливия

Новость вызывает бурю эмоций у гостей.

Одни счастливо хлопают в ладоши, другие бросаются поздравлять будущих родителей, кто-то украдкой смахивает слезу, ну а остальные просто тактично хлопают в ладоши — по большому счету им плевать на эту новость, они были приглашены на празднование из уважения, поэтому из-за него и выказывают мнимую радость.

Я не вхожу ни в одну из перечисленных групп.

Новость становится для меня не шоком, нет. Ударом.

Ударом по чему-то очень личному: по боли, по неуверенности, по слабости, которая не связана с Демидом.

Не то чтобы я испытывала комплексы на тему материнства до этого момента, но фоновое чувство некой неполноценности присутствовало всегда.

Не смогла, не вышло.

Чья вина?

Уж точно не мужика. Мужик-то у нас никогда не виноват.

И если раньше я хоть как-то могла думать, что причина в Демиде, то сейчас не прокатит.

Сколько они вместе? Полгода? А уже ребенок.

А я… пять лет…

Чувствую, как из меня потоком вытекает жизнь, радость, улетают крохи счастья, которые я копила.

Если и можно придумать способ добить меня, то этот идеальный. Лучше просто не придумаешь.

Мало того, что у моего бывшего мужа совсем скоро свадьба с его первой любовью, что они переехали в новый дом, так еще и беременность.

Я искренне ищу в себе хоть кроху «хорошего человека», ведь я должна порадоваться за Демида.

Он действительно был моим другом, никогда не обижал меня, а когда предал, в тот же день искренне сознался. Хотя бы поэтому стоит порадоваться за него.

Но во мне нет ни грамма, ни крупицы какого-либо хорошего чувства или эмоции. Эта новость убивает меня.

Я могу заставить себя улыбаться на его помолвке и делать вид, что все прекрасно.

Могу изобразить счастье, оказавшись в его новом доме, именно таком, как хотела она.

Но тут я бессильна. Это выше меня. Сильнее. Боль душит, топит меня, и я просто не могу ничего сделать с ней.

И Светлана знала — неспроста она завела этот пьяный разговор о детях и спасении брака.

Демид еще раз мельком цепляется за меня взглядом. На его лице снова раскаяние.

Возможно, он не до конца понимал муку, которую я испытывала от осознания факта его скорой свадьбы, но прекрасно понимает, что я чувствую сейчас, после этой новости.

И мне кажется, так еще хуже.

Лучше бы он остался равнодушен. Лучше бы сделал вид, что меня тут нет.

Я опускаю взгляд на свои сцепленные руки и пытаюсь наладить дыхание, но получается откровенно хреново.

— Оливка, вот ты где! — передо мной появляется мама. — Идем, поздравим Демида и Карину.

Я смотрю маме в глаза и не могу поверить в то, что она не понимает… Ведь она знает все, я не скрывала от нее наших проблем с зачатием.

— Нет, — выдаю тихо.

— Как нет, это неприлично!

Как маленькой девочке, мне хочется разреветься.

— Я ухожу, — говорю так же тихо и разворачиваюсь, чтобы воспользоваться своим планом и сбежать.

— Оливка! — зовет мама меня разочарованно, но мне плевать.

Я тут не останусь и уже не буду играть роль. Мне больно.

И я имею право на эту боль.

Перед глазами все плывет.

Это не слезы, даже близко. Их нет.

Просто я теряюсь во времени и пространстве. Не знаю, что делать. Куда идти и как унять эту боль внутри.

Обхожу дом и останавливаюсь у стены, где нет окон, — это значит, что меня не увидят.

Вокруг высажены розы и стоит лавочка, видимо, этот уголок создан для уединения.

Опускаюсь на лавочку и приваливаюсь затылком к стене.

Когда я перестану чувствовать все это? Я просто не могу больше. У меня не осталось сил.

У меня не осталось ничего.

Ни семьи, ни дома, нет и любимого дела, даже мечты о ребенке и той нет, потому что не от кого. Да и какова вероятность того, что все получится? Очень невысокая.

Что я делаю не так в своей жизни, за что все это происходит со мной?

Краем глаза замечаю движение, и уже через пару секунд на лавочку напротив меня опускается Гордей.

Я поднимаю взгляд и встречаюсь с его глазами. Зелеными, нереальными. Я никогда не видела таких глаз у мужчин.

Гордей смотрит на меня привычно безэмоционально, нечитаемо. Заглядывает в лицо с интересом и явным желанием откомментировать мои действия.

— И почему я не удивлена, что ты пришел? — усмехаюсь устало.

— Ты же знаешь, что я не могу без тебя, детка, — улыбается теперь уже с печалью в глазах.

— Не можешь? — спрашиваю тихо.

— Конечно, не могу. Без тебя совсем скучно.

— Вот ты засранец.

Вместо ответа Гор разводит руками и продолжает внимательно разглядывать меня.

— Ты знал? — спрашиваю с замиранием сердца.

И ответа жду с боязнью. Мне кажется, если он ответит да, это будет еще одним предательством.

— Нет, — Гордей качает головой. — Если бы знал, нашел способ сказать тебе.

Смеюсь тихо:

— Нашел способ? Ты бы вывалил это на меня как снег на голову.

Он больше не улыбается, смотрит пристально:

— Правда, какой бы ужасной она ни была, всегда лучше пыли, которую у нас принято пускать в глаза.

Киваю и обнимаю себя руками:

— Знаешь, я что-то так устала от этой правды.

— Это пройдет, Оливия. Обязательно пройдет. Просто нужно время, — отвечает серьезно.

— И почему мне кажется, что ты говоришь вовсе не о том, что происходило только что?

— Как знать, — снова набрасывает на себя ухмылку. — А вообще я поражен.

— Чему же?

— Впервые за столько лет ты сделала не то, что правильно, а то, что захотела. Ушла, не сказав приторных поздравительных речей, в которые никто не верит.

— Неужто я настолько плохая актриса? — прикладываю руку к груди, картинно оскорбляясь. — Обижаешь!

— Отвратительная! — Гордей выдает максимально мерзкое выражение лица.

Я смеюсь, на душе становится легче.

Глава 18

Оливия

— Ты куда идешь? — оборачиваюсь на Гордея, который невозмутимо продолжает шагать по лестнице.

— Как это куда? К тебе, — обходит меня и останавливается у двери в квартиру. — Открывай.

— Вообще-то, я не звала тебя в гости.

— Меня не надо звать, я сам прихожу, — нахально выхватывает у меня из рук ключи и сам открывает дверь.

Гордей ведет рукой, приглашая меня войти первой, и заходит следом за мной.

Его сразу выходит встречать кот и демонстративно обтирается о штанину.

— Привет, толстяк, — ласково говорит Гордей и прямо тут садится на пол и чешет ему за ухом. — Олив, ты бы перестала его раскармливать. Он же кабан!

— Знаю! И я посадила его на диету.

Гордей продолжает сидеть на полу и сюсюкается с кошаком:

— Кто это у нас тут такой жирненький? Чья это пушистая морда отъела бока?

Закатываю глаза:

— Может, ты заберешь его себе? Мне он не дается в руки.

— Так легко избавляешься от своего окружения? — Гордей стреляет в меня глазами.

— Да нет, — чешу затылок. — Не в этом дело.

— В чем тогда?

— Может, ему будет лучше с тобой, чем со мной.

Гордей смотрит на меня, оценивая правдивость моих слов.

— Тебе он нужнее, — отвечает наконец.

— Ладно, раз уж пришел, напоить тебя чаем, что ли? — потому что я понятия не имею, что делать с навязавшимся Гордеем.

Он поднимается, спускает на пол кота:

— Я буду все!

— Тогда пойдем.

Пока я занимаюсь чаем, Гордей разваливается на стуле, вытягивая ноги перед собой.

А они у него длинные, Гор выше Демида, под две метра ростом. Наверное, поэтому, в детстве младший был тощим дрыщом?

У Гордея несколько раз звонит телефон, потом начинают сыпаться сообщения. Звонки он скидывает, на сообщения отвечает.

— Тебе не надо быть где-нибудь в другом месте? — бросаю на парня красноречивый взгляд.

— Например? — он поднимает взгляд от телефона.

Ложечкой, которой насыпала чайные листья, указываю на телефон.

— Тебя явно потеряли.

Покровский расплывается в уже ставшей привычной улыбке.

— Детка, не стоит ревновать, ты у меня одна такая.

Скашиваю на Гора глаза:

— Всякое ты нес, но это прямо неожиданно.

— Ты у меня особенная, — тянет нараспев. — Мне никакие другие не нужны.

И показательно переворачивает телефон экраном вниз.

— Как можно к тебе относиться серьезно?

— В этом и суть, — широко улыбается. — Никак.

Качаю головой и ставлю перед Гордеем чашку. Его телефон снова пиликает.

— Да поговори ты уже с девочкой!

— Кстати, это твоя подруга.

— Майя?

— Ага. Выпытывает у меня, трахались мы или нет, — медленно отпивает чай.

— А она что?.. — сажусь напротив.

— Не верит. Говорит, трахались.

Давлюсь чаем.

— В смысле?

Гордей опирается о стену и растирает лицо. Я только сейчас обращаю внимание на то, что выглядит он устало.

— Страшная девушка твоя Майя. Не в смысле некрасивая, а в смысле у меня от нее мороз по коже. Ей приснилось, что мы переспали, и теперь она пытается меня убедить в том, что это не выдумка, а реальность.

— А ты?

— Я ей: другую люблю, не изменяю, не было ничего, не пей больше то вино.

Чашка дергается в руке.

— Другую любишь? — переспрашиваю тихо. — Это кого?

— Тебя!

— Как же ты меня достал, Гордей, — стону. — Детский сад.

Покровский улыбается во весь рот.

— Пей чай и уходи. Со мной ничего не случится, вены не вскрою, из окна не выпрыгну.

— Не могу, Олив, -—отвечает Гордей без насмешки и совершенно серьезно.

Непробиваемый какой-то!

— Что там у вас с отцом?

Покровский закатывает глаза.

— А что, думаешь, только тебе можно ковырять чужие раны?

— Нет там никаких ран, не придумывай, — отмахивается.

— Почему тогда вы с отцом не ладите?

— Потому что я не такой, как ему нужно. Недостаточно внимательный, недостаточно собранный, недостаточно серьезный, недостаточно… Демид.

Все это он говорит легко, но мне кажется, это напускное, на деле такие вещи ранят гораздо сильнее рассказов.

— А ты что? — спрашиваю аккуратно. — Пытаешься соответствовать?

— Нахрена? — искренне улыбается. — У него уже есть один идеальный сын, пусть второй будет Иванушка-дурачок.

Качаю головой.

— Но ты же не такой.

— Тебе-то откуда знать? Ты разговариваешь со мной какой… пятый раз за пять лет?

— Прости, что не звонила все это время.

— Ты и не должна была, Оливка, — отвечает мягко.

— Или должна… ведь ты мне не чужой.

— Перестань, — отмахивается. — Тут нет никого, так что не надо всего этого. В конце концова, если бы я хотел услышать твой голос, набрал бы твой номер сам.

Киваю, соглашаясь.

— Пойдем лучше фильм посмотрим? Мне скинули ссылку на ужастик.

— Ты знаешь мои слабости.

Располагаемся на диване, на колени Покровскому тут же забирается кот.

— Эй, бро, раздавишь! — говорит Гордей, но принимается гладить пушистую шкурку.

Тот урчит, прикрывает глаза. Я искренне делаю вид, что смотрю ужастик, но то и дело поглядываю на своего гостя и кота, устроившегося у него на коленях. Запоминаю…

На середине фильма меня вырубает. Засыпаю я неожиданно и крепко, а просыпаюсь посреди ночи оттого, что затекла рука.

Открываю глаза и не сразу понимаю, где нахожусь. Собственную гостиную признаю не сразу.

В комнате темнота, я накрыта пледом. Поднимаюсь, прохожу по комнатам, но Гордея нигде нет.

Ушел.

Взгляд натыкается на бумагу, карандаши.

Сажусь рисовать. Мужские руки, которые гладят довольного кота.

Глава 19

Оливия

Что же там заложено в генах Гордея, что, едва он побывает у меня в квартире, я после этого я начинаю неистово рисовать?

Теперь у меня дома лежит множество набросков.

Сотни изображений кота, его морды.

И не меньшее количество мужских рук, пальцев.

На первый взгляд, каждый рисунок выглядит по-разному, но я-то знаю, кому принадлежат эти руки.

Одному высокомерному засранцу, у которого все-таки есть сердце и душа, пусть он и постоянно уверяет меня в обратном.

Я рисую всю неделю.

Просыпаюсь рано утром и до работы хватаюсь за карандаш. Рисую после нее, даже не поужинав.

Вот и сейчас я тороплюсь домой с новой упаковкой бумаги, на которой планирую нарисовать еще сотню морд моего кота и не менее сотни мужских рук.

Захожу в квартиру, раскладываю свои покупки и иду по комнатам.

— Кот! Котофей!

Не могу найти его нигде.

— Эй, ты где? Я принесла тебе вкусняшек. — принимаюсь шелестеть пакетом с жидким кормом, но кот не выходит.

На привычных местах я его не нахожу, хотя в последнее время он встречал меня прямо у порога. Я еще наивно полагала, что он признал во мне хозяйку, но, судя по всему, это и близко не так.

Ищу кота под кроватью, шкафами и комодами, но нахожу в ванной комнате.

Он лежит на коврике у стиральной машины и спит.

Присаживаюсь на корточки, глажу пушистую шерсть:

— Ты что, заболел?

Кот открывает один глаз и тут же закрывает его.

Глажу его по спинке максимально нежно. Тот не отзывается никак, только дышит тяжелее.

Неужели и вправду заболел?

Что делать-то?

У меня никогда не было животных, я не особо в теме. Вернее, у мамы был кот, но по большей части им она занималась сама.

Сажусь на пол возле кота и принимаюсь искать телефон ветеринарки. Рядом с домом их немало, но отзывы не очень хорошие.

— Знаешь, хоть ты и не особо дружелюбен по отношению ко мне, к плохим ветеринарам я тебя не поведу.

Кот не реагирует.

Принимаюсь искать дальше.

В процессе поиска у меня звонит телефон. Смотрю на экран и замираю в шоке, не зная, что делать.

У Гордея есть мой номер телефона, как и у меня его.

Но ни я, ни он не звоним и не пишем друг другу.

— Алло.

— Привет, Оливка! — Гордей, как всегда, весел и расслаблен.

— Ну привет.

— Я забыл у тебя зарядку.

— Да, точно. Я нашла ее.

— Круто! Я подъеду, заберу?

— Когда? — кошусь на кота.

— Сейчас.

— Вообще-то, я собиралась уехать, — говорю нерешительно, не сводя взгляда с кота.

— Я у твоего дома и уже поднимаюсь, — слышу, как в телефоне хлопает дверь машины.

— Заходи тогда, чего уж.

Сейчас я по-быстренькому разберусь с Гордеем и повезу в ветеринарку кота.

В дверь звонят, и я распахиваю ее. Гордей влетает в квартиру как ураган.

— Она на столике в гостиной, можешь забрать, — киваю Гору, а сама иду в ванную.

Покровский ходит по моей квартире как у себя дома.

В дверях ванной замирает.

— Довела животное, да?

Поворачиваюсь к мужчине.

— Не знаю, что с ним. Пить, есть отказывается, никак не реагирует на меня.

Гордей подходит ко мне и садится на корточки рядом, тянется к коту, кладет руку ему на голову, ведет по спинке, животу.

Тот дергается, не дает себя трогать.

— Оливка… А ты возила хоть раз своего питомца в ветеринарку? — поворачивается ко мне с таким выражением на лице, будто я маленький ребенок.

— Нет. А что?

— А то, что, если бы ты привезла его к ветеринару, там бы тебе наверняка сказали, что это не кот, а кошка. И твоя кошка сейчас рожает.

У меня от лица отливает кровь.

— В смысле кошка?

— А вот так, — разводит руками. — Как ты не заметила?

— Слушай, ты видел ее шерсть? — чуть ли не выкрикиваю в панике. — Да она же не подпускала меня к себе все это время! Не давала тискать! А вот ты почему не заметил?

— Олив, я держал ее на руках раза три, — спокойно отвечает Гор. — И живота не видел.

— О боже, что же теперь делать? — вскакиваю на ноги и принимаюсь ходить из угла в угол.

— Ну как минимум перестать называть ее котом.

Резко поворачиваюсь к Гордею:

— Твое остроумие сейчас неуместно! — рявкаю на него.

Покровский приваливается спиной к ванной и смотрит на меня бесяче-спокойно.

— Соберись, истеричка. И принеси парочку ненужных полотенец или простыней.

Убегаю к шкафу, переворачиваю его и нахожу там нужное, возвращаюсь.

— Кидай туда, а я положу ее сверху.

Гордей бережно поднимает кошку, укладывает на полотенца.

Мы с ним садимся друг напротив друга, замолкаем.

Я вздыхаю и смотрю на кошку с печалью:

— И ты туда же…

Все вокруг беременеют, но только не я. Хотя откуда у меня взяться ребенку, не от святого духа же.

Гор складывает руки на груди и отвечает мягко:

— Не переживай, Оливка, и у тебя будет.

Поджимаю губы.

Ему не понять.

Когда у кошки начинаются роды, Гордей остается со мной. Непонятно, кого он поддерживает больше — кошку или меня.

Полночи он рядом. И я благодарна ему за это. Я бы сама не справилась.

Когда все заканчивается, он садится рядом со мной, поворачивается, утомленно улыбается и протягивает руку, отводит от моего лицы волосы, выбившиеся из косы.

— Ты большая молодец, Оливка. Теперь вы с кошкой матери-героини.

Смотрю на Гордея и будто вижу его иначе, под другим углом.

Взгляд вдумчивый, такой глубокий, что, кажется, в нем можно утонуть. В зеленых глазах столько доброты и нерастраченной нежности.

Отдаю ли я себе отчет в своих действиях? Вряд ли.

Но я первая тянусь к нему и целую.

Новинка нашего литмоба_после_развода Ольги Тимофеевой и Яны Мосар
После развода. Дочки-витаминки от бывшего мужа https://litnet.com/shrt/PgPw
– Шмыкозявки цыц, вы чьи? – Давид кивает на моих четырехлетних дочек-близняшек.
– Ее, – тычет в меня указательным пальцем Вита.
– Шам шмакозявка, шапливый баклажан! – бурчит Аминка. – Ты нам решторан раздавил, и теперь у наш нет меню!
Не слушает их. Переводит на меня взгляд.
– Твои? – переспрашивает, будто не верим им.
– Мои!
– Это ты сказала на моей машине нацарапать “ХУ”?
– Я не успела еще одну букву дописать, – заявляет Вита.
– Какую? И краткое?
– А я еще не знаю, как она называется.
– Кто будет оплачивать удаление этой наскальной живописи? – кивает мне.
– Да у тебя страховка все покроет, – заступаюсь за дочек. – Зато на всю жизнь запомнишь, что у нас во дворе не паркуются на тротуарах.
– У вас? А вы что, тут живете? – кивает на дом.
– Да.
– Надеюсь, не в этом подъезде?
– Не надейся, в этом. Лучше съезжай с нашего района, тут опасно.
– Да нет… мне нужен именно этот.

Пять лет назад мы разругались в пух и прах. Никто не захотел уступать, каждый остался при своем. На эмоциях развелись. Только потом я узнала, что беременна. И сейчас, когда я встретила достойного отца для своих девочек, появляется бывший муж. Не просто появляется, а покупает квартиру в одном доме со мной, открывает свое кафе и еще, баклажан, предлагает решить мою проблему.