Дамир
В Мадриде слишком душно. Жара стоит такая, что рубашка липнет к спине уже к обеду.
Сижу в кафе на Пласа Майор, допиваю третий эспрессо за час. Саид сидит напротив и листает документы, что-то бормочет про цифры и риски. Я киваю, но не слушаю.
Думаю о том, что нужно было остаться дома.
Переговоры завтра. Сегодня у меня свободный день. Типа отдых. Осмотр достопримечательностей, как у любого туриста.
Но мне нет до этого.
Амина звонила утром. Спрашивала, когда вернусь. Я ответил, что только через три дня. Она вздохнула. Я положил трубку.
Так живём уже три года. С тех пор, как родился сын.
Наследник. Продолжатель рода. То, ради чего всё затевалось.
Я его люблю. Наверное. Люблю, как умею. Но каждый раз, когда беру на руки, думаю не о нём.
О ней.
Хватит, Байсаров.
Делаю ещё глоток кофе. Горький, крепкий, обжигает язык. Хорошо, боль отвлекает.
Саид продолжает что-то втирать про испанский рынок и перспективы. Я смотрю мимо него на площадь. Туристы, голуби, уличные музыканты. Жизнь течёт.
А у меня внутри только пустота.
Я получил всё, что хотел, и понял, что не хотел ничего из этого.
Мотаю головой. Сейчас не время придаваться философским рассуждениям.
- Дамир, ты слушаешь? - Саид прерывается.
- Слушаю.
Вру. Не слушаю. Смотрю на площадь и вижу маленькую девочку.
Года три, может чуть больше. Тёмные, вьющиеся волосы до плеч. Платье белое в красный горошек.
Она одна стоит у фонтана.
Крутит головой, ищет кого-то. Губы дрожат, малышка сейчас заплачет.
Где, блядь, её мать?
Злюсь. Не знаю, почему злюсь. Но бесит, когда детей оставляют одних, особенно таких мелких. Это ж надо так за ребёнком не следить.
Девочка делает шаг, спотыкается. Падает на колени. Начинает плакать.
Никто не подходит.
Встаю.
- Куда? - Саид удивлённо.
- Минуту подожди.
Не жду, что скажет мой помощник. Спускаюсь с террасы, иду к фонтану. Народу целая толпа, но я пробиваюсь сквозь неё.
Девочка сидит на земле, трёт коленку. Плачет тихо, всхлипывает. Видно, что пытается сдержать боль. На коленке небольшая ссадина, кровь выступила.
Опускаюсь рядом на корточки.
- Эй. - Говорю по-русски на автомате. Не знаю даже, поймёт ли.
Она поднимает глаза.
И я замираю.
Глаза зелёные. Такие яркие. Как...
Нет.
Не может быть.
Смотрю внимательнее на её брови, форму носа.
Что-то знакомое. Слишком знакомое.
Совпадение, Байсаров. Просто совпадение.
- Упала? - Спрашиваю и улыбаюсь. Надо улыбнуться, чтобы не напугать.
Она кивает. Вытирает слёзы крохотной ладошкой.
- Больно?
Кивает снова. Нижняя губа дрожит.
- Сейчас посмотрим.
Тянусь аккуратно к коленке. Чужих детей трогать нельзя, я знаю. Но сейчас похуй на правила.
Ссадина неглубокая. Кровь уже останавливается. Ничего страшного.
- Потерпишь?
Она молчит. Смотрит на меня, изучает.
И вдруг улыбается.
Блядь.
Эта улыбка.
Я видел эту улыбку. Знаю её, и до сих пор очень хорошо помню.
Не может быть. Просто не может.
- Как тебя зовут? - Спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно, хотя внутри всё сжимается в тугой узел.
- Самира.
Сердце пропускает удар, потом ещё один, и я чувствую, как кровь стучит в висках.
Самира.
Имя красивое, певучее, с мягким окончанием. Знакомое. Слишком знакомое. Похожее на моё собственное, только в женском варианте, словно кто-то специально подбирал созвучие.
- А мама где, Самира? - Спрашиваю, стараясь говорить мягко, не напугать её ещё больше после падения.
Она оборачивается, смотрит на толпу растерянными глазами, и я вижу, как плечи её поднимаются и опускаются в беспомощном жесте.
- Не знаю. Мы мороженое ели, сидели вот там, у того столика с зонтиком. Я за голубем побежала, хотела потрогать. А теперь не вижу маму.
Говорит по-русски, с лёгким певучим акцентом, который не могу сразу определить, но который делает речь какой-то особенно мягкой.
- Сколько тебе лет?
Показывает три пальца.
- Почти три.
Три года.
Считаю в уме, когда я расстался с той, кого никак не могу забыть.
Нет. Нет, нет, нет. Это невозможно.
Встаю резко, слишком резко, движение получается дёрганым, и Самира вздрагивает от неожиданности. Я заставляю себя выдохнуть, успокоиться, взять себя в руки, потому что пугать ребёнка - это последнее, что нужно сейчас. Наклоняюсь снова, стараясь выглядеть дружелюбно.
- Не бойся. Найдём маму, обязательно найдём. Хорошо?
Она кивает, доверчиво тянет ручки вверх, и этот жест настолько естественный, настолько детский, что сердце сжимается.
Хочет, чтобы я взял на руки.
Не должен. Не моё дело вообще-то. Но беру. Поднимаю осторожно, чувствуя, какая она лёгкая, почти невесомая. Она пахнет детским шампунем с запахом яблок и чем-то сладким, мороженым, наверное, клубничным или шоколадным.
Прижимается ко мне, обнимает за шею маленькими тёплыми руками, и внутри что-то рушится, какая-то стена, которую я выстраивал целых три года.
Блядь, Байсаров, держись.
Смотрю на площадь, пытаясь найти среди толпы туристов и местных женщину, которая должна искать свою дочь. Она сейчас должна быть в панике. Ищу мать, которая обязана быть где-то рядом, потому что ребёнок не мог уйти далеко.
- А как маму зовут? - Спрашиваю, продолжая осматриваться.
Самира прижимается сильнее, утыкается носом мне в плечо, и я чувствую, как её дыхание щекочет шею. Шепчет в ухо тихо, почти неслышно:
- Мама.
Смеюсь, не могу не засмеяться от этой детской логики, несмотря на напряжение.
- Понятно. А ещё как? Другие люди как её называют?
- Яся.
Мир останавливается, время замирает, и я чувствую, как земля уходит из-под ног.
Ярослава.