После развода. Хочу тебя вернуть

Пролог

Надя

– Давай по быстренькому, пока моя не видит, – доносится из-за приоткрытой двери.

Я замираю.

Мгновенно.

Как будто кто-то нажал на паузу внутри меня. Сердце замирает, а затем наступает тишина.

Хохот из зала, где проходит презентация, звон бокалов и шум от аплодисментов – все отступает на второй план.

Сейчас все сужается до этой двери и голоса за ней.

А этот голос...

Я не уверена.

Похож. Или нет?

Я делаю шаг ближе. Удерживаю дыхание, стараясь не шелохнуться. Сквозняк колышет шёлк моего платья, будто подчеркивает, что я здесь лишняя. Внутри тревога, вот только я не знаю, откуда она взялась.

Снова голос. На этот раз громче.

– Быстрее, малышка! А то Надя, как всегда, начнет паниковать.

– Да не парься ты! Просто позволь мне тебя расслабить перед важным выходом.

В голове что-то отзывается глухим ударом, будто я упала в воду. Не слышу, что он отвечает. Только движение. Сухой звук шагов. Шуршание ткани. Женский смех за той же дверью.

Тихий, приглушённый. Уж слишком интимный для кулуаров презентации.

Я стою. Смотрю на эту дверь, как на черту, за которой что-то заканчивается. Что-то важное. Или вообще всё.

Мои пальцы стискивают папку, которую я всё ещё держу. Эта презентация, в которую муж вложил месяцы.

Всё ради этого вечера.

Ради победы.

Ради того, чтобы все наконец увидели, какой он.

Мой муж. Архитектор года. Гений. Герой.

И я. Его жена. Сдержанная, расчётливая, идеальная.

Я медленно, почти незаметно, прижимаюсь к двери щекой. Грубо, как будто она может отдать тепло обратно, если я стану ближе. Кровь гудит в ушах, но я всё же различаю его голос. Узнаю интонации, эти плавные модуляции, которыми он когда-то шептал мне: «только ты».

– Ты меня зажигаешь, понимаешь? – говорит Ильдар с мягким напором, как будто повторяет что-то столь базовое, как аксиома.

– Ты даёшь мне мотивацию. Я просыпаюсь утром, и у меня мозги кипят от идей. После тебя я другим стал… настоящим.

Я закрываю глаза. Даже сейчас. Даже сейчас я не хочу верить в то, что может быть там за стенкой.

– С тобой всё по-другому. С тобой живо. У меня ни с кем не было таких эмоций, слышишь? Ни с кем.

Незнакомка смеётся. И смех этот липнет ко мне, как воск от горячей свечи.

Пауза.

А потом раздается ее голос. Уже не игривый, а обиженный, напряжённый, со стальной нотой:

– Ты всё время говоришь, какая я классная…

Она делает паузу, словно сдерживается.

– Но до сих пор не развёлся. Пора бы уже твоей старой всё рассказать, а?

У меня внутри что-то переворачивается. Не от слова «развестись». И даже не от «всё рассказать». А от «старой».

Это я старая? В пятьдесят?!

Моя рука хватается за дверную ручку крепче, чем надо, потому что всё внутри меня вот-вот обрушится. Но я не рассчитала силу. Дверь стремительно распахивается, ударяясь о стену.

Секунда.

И вот я вижу всё.

Мой муж Ильдар стоит передо мной. Без штанов. Только в наспех застёгнутой рубашке, с торчащими из рукавов руками, будто ему вдруг стало жарко. Лицо бледнеет, но он не прячется. Не двигается. Просто смотрит.

А рядом – она.

– Ты…? – вырывается у меня. Глухо, когда я вижу рядом с моим мужем свою двадцатилетнюю крестницу.

Глава 1

Моя крестница. Моя девочка, которую я держала на руках, когда ей было шесть.

Сейчас она в шелковой блузке, волосы растрёпаны, губы припухшие. Она даже не прикрывается. Просто стоит, слегка удивлённая, словно её застали не в постыдном, а в каком-то будничном, обыденном моменте.

Моя челюсть будто забывает, как закрываться.

– Что здесь происходит? – спрашиваю я, но голос кажется чужим. Хриплым. Неуверенным. Словно это говорю не я, а какая-то женщина, застрявшая между реальностью и кошмаром.

Ильдар не делает ни шага ко мне. Не пытается прикрыться. Не роняет ни «это не то, что ты думаешь», ни «позволь объяснить». Он просто смотрит. Глаза спокойные. Усталые. Почти безжизненные, и от этого страшно.

Он наклоняется, не спеша, подбирает с кресла брюки, начинает натягивать их.

– Всё и так видно, Надя, – говорит он без тени вины. – Что тут объяснять?

Алеся скользит по мне взглядом. В глазах ни раскаяния, ни смущения. Словно я не жена, а просто прохожая, заглянувшая не туда.

Я делаю шаг назад. Пол скрипит под каблуками. Рука всё ещё сжимает папку с его проектом, с его чертежами, с его победой. С нашей победой!

По крайней мере так я думала до этого секунды.

– Двадцать лет, Ильдар.

Я чувствую, как внутри всё переворачивается, но снаружи почти спокойна.

– Двадцать лет. И вот так? Сегодня? Пока я стою там, среди людей, жду, когда тебя объявят. Жду, чтобы ты вышел. С речью. С благодарностью. С гордостью…

Мой голос срывается, но я удерживаю себя.

– А ты здесь?! С ней?!

Он застёгивает ремень. Небрежно вставляет ногу в ботинок. Движения плавные, аккуратные. Как будто он собирается на деловую встречу, а не оправдывается перед женой.

– Всё возможно, Надя, – произносит он и наконец поднимает на меня глаза. В них – сухая, выгоревшая честность. – Когда мужчина чувствует себя живым.

Он делает паузу, смотрит на Алесю.

Та чуть улыбается. Почти торжествующе.

–А с ней я именно такой.

– С ней… – перехватываю я, – ты живой?

Он кивает.

– Я думал, что ты понимаешь это, – разводит руками, как будто говорит очевидные вещи. – Рядом с тобой я давно чувствую только тяжесть.

Он смотрит прямо в меня. Словно не хочет причинить боль, но и пощады не даст.

– Но я ведь…

– Нет, Надя. Не надо сейчас меня грузить своими «почему». Это неуместно.

В груди пусто. Ни крика. Ни слёз. Только трещина. Глубокая. Тихая. От затылка до сердца.

– Но я просто не понимаю, как? – слова растягиваются в воздухе, как крик, который не может сорваться.

– Как? Как? Очень просто! – вдруг врывается в разговор Алеся.

Она пожимает плечами. Чуть приподнимает брови. Ни стыда, ни извинения.

– Ты кроме своей выпечки больше ничего в жизни не видишь! Даже мужика своего! – говорит она. Голос мягкий, почти доброжелательный, но каждое слово, будто лезвие по коже.

– А вот я с самого детства знаю Ильдара. Он всегда был рядом. Надёжный. Умный. Воспитанный. Я им вдохновляюсь всю жизнь, ты же сама говорила…

Она не договаривает. Просто смотрит не как девочка, которую я крестила, а как женщина, уверенная в своём праве.

И в этот момент я понимаю.

Вспышками. Фрагментами.

Все те годы, что она проводила у нас дома. Сидела с ним за учебниками в кабинете. Смеялась над его шутками. Подолгу задерживалась после занятий. Я ставила чай, приносила печенье. Думала, как хорошо, что у него с ней такой тёплый контакт.

Он был её репетитором. Моим мужем. Моим Ильдаром.

И он даже не пытается отрицать.

– Надя, выйди, – говорит он тихо. Без эмоций. Как будто я мешаю.

– Что?

Я отступаю на шаг, но не могу оторвать взгляда.

– Ты серьёзно?

– Просто выйди, – повторяет он.

Не повышает голос. Просто смотрит. Как на проблему, которую надо аккуратно устранить, – мне нужно одеться. А потом. Потом мы спустимся вниз и сделаем вид, что этого не было.

Глава 2

Я вылетаю за дверь, совсем не обращая внимания на все, что происходит вокруг. Ощущение, будто кто-то хватает меня за плечи и вытаскивает наружу, прочь из той комнаты, где осталась жизнь, которую я знала.

Коридор передо мной, как в тумане.

Свет кажется слишком ярким, шаги не моими. Папка всё ещё в руке. Плотная, чёрная, с текстом, который мы готовили вместе. Он должен был выйти на сцену, взять микрофон, поблагодарить, произнести красивую речь.

«Без неё, без моей самой большой любви, этого бы не было», – репетировал Ильдар утром. Он смотрел на меня, улыбался. Так искренне и естественно, что я даже и подумать не могла, что вечером застукаю его с другой!

И вот сейчас я бегу, будто опаздывая на собственный праздник. Только вместо праздника у меня внутри огромная черная дыра.

Глаза мокрые, и слёзы градом капают на папку, расплываются на буквах. «Торжественная церемония награждения…»

Смешно.

Спотыкаюсь на лестнице. Хватаюсь за перила. Сердце колотится где-то в горле, в висках, в руках. Пальцы побелели, но я не отпускаю чёртову папку, как будто она всё ещё держит меня в мире, где что-то имеет значение.

«Дыши, Надя. Просто дыши».

Но я не могу. Потому что каждое моё «вдох-выдох» наполняется одним и тем же образом:

Ильдар. Алеся.

Он без штанов.

Она с растрепанными волосами и расстегнутой блузке.

Я сажусь на ступень, не в силах идти дальше. Прямо в коридоре.

Никто не знает. Никто ещё не знает.

В зале ждут. Ведущий наверняка уже зовёт его.

Ильдар Абрамов – победитель национального тендера. Архитектор года. А я…

Я просто сижу. Папка на коленях, руки дрожат.

Я не знаю, что делать дальше. Я не знаю, как выйти к людям с этим лицом. С этим сердцем, которое треснуло так, что звук, кажется, разлетелся по зданию.

Мне нужно в зал. Или…

Мне уже вообще никуда не нужно?

– А вот ты где! – резкий голос разрезает шум в голове, как выстрел.

Я вскидываю глаза — передо мной Ольга. Главный организатор. Вся в деловой броне: строгий костюм, чёткий макияж, на шее бейдж, который словно дает ей власть двигать людей, как фигуры на доске.

– Надя, срочно! Где ты пропала?

Она хватает меня за локоть, не давая опомниться.

– Ильдара нет, его никто не может найти. А выход на сцену уже по плану!

Я пытаюсь что-то сказать, но во рту сухо, язык не слушается.

– Ты в порядке? – она смотрит на меня внимательно, но не останавливается. – Слушай, неважно. Всё отлично. Сама справишься, ты же всё знаешь. Ты же готовила с ним эту речь. Ты жена Ильдара. Все тебя знают. Всё будет хорошо.

– Ольга, подожди, я… – голос сорван, словно внутри что-то отшлифовано до крови. – Я не могу…

– Можешь, – отрезает она, уже толкая меня в сторону сцены.

– Без тебя церемония встанет. Потяни хотя бы время, пока мы его не найдем! Папка у тебя? Отлично! Всё, поехали.

И она буквально выпихивает меня вперёд.

Свет ослепительный.

Аплодисменты. Микрофон. Лица в зале смутные, размытые, но повернуты ко мне. Они ждут.

Меня.

Жену года. Жену победителя.

Жену, которой больше не существует.

Глава 3

Я стою под прожекторами с дрожащими руками и ощущением, будто моё сердце где-то там, в коридоре, на полу, рядом с дверью, которую я захлопнула.

Микрофон пищит слишком близко.

Я отстраняюсь. Гул в голове всё громче.

Все ждут, когда я начну говорить. А я стою на сцене, нацепив маску идеальной жены, с папкой в руках, полными слёз глазами и дырой внутри.

Открываю рот. Но слова не идут.

Они все хотят услышать, какой Ильдар гений. Как мы шли к этой победе. Как его проект изменит город.

Но слова застревают в горле, и я могу думать только о шелковой блузке Алеси. О его ремне, который он застёгивал спокойно, будто все в порядке вещей.

Зал снова гудит, подначивая меня начать.

Медленно открываю папку.

Пальцы дрожат, бумага предательски шуршит. Первые строки расплываются от слёз, но я всё равно читаю. Пытаюсь зацепиться за текст, как за поручень в поезде, который вдруг пошёл под откос.

Глубокий вдох. Микрофон скрипит под пальцами. Свет в лицо. Люди ждут.

– Дорогие друзья… – начинаю я.

Голос звучит непривычно чётко, словно говорит кто-то другой, кто ещё верит в то, что здесь написано.

– От лица Ильдара Абрамова, архитектора и руководителя проекта, я хочу поблагодарить жюри и комиссию за оказанное доверие. Для него и для всей нашей команды – это огромная честь.

Я поднимаю глаза. В зале аплодисменты. Улыбки. А я, будто ледяная статуя, стою в центре прожектора.

– Музей современного искусства… – продолжаю, механически, потому что эта часть мне знакома. Мы писали её вместе.

– Это не просто здание. Это живая точка взаимодействия, место, где идеи получают форму, а эмоции завладевают пространством.

Каждое слово, как заноза. Я знаю, сколько в этом, уже бессмысленном тексте, потраченного времени. Сколько моих дней, моих правок, моих бессонных ночей. Мы писали, обсуждали, спорили… были командой. Или я просто так думала?

Я перелистываю страницу. Снова бегло читаю, и вдруг резко замираю, когда вижу кусок, которого не было в исходном варианте.

Ильдар добавил её сам. Без меня.

Слова врезаются в меня, строчка за строчкой:

«И всё же, за этот проект я хочу особенно поблагодарить человека, без которого он бы не родился. Ни в голове, ни на бумаге, ни в жизни.»

Я перестаю дышать.

«Это человек, который напомнил мне, что архитектура – это, прежде всего, чувство. Ритм. Слияние формы и дыхания. Эта муза вдохновляла меня каждый день, возвращала вкус к созданию и веру в себя.»

Я больше не могу.

Речь оставляет после себя ожоги на губах. Бумага становится тяжёлой, словно бетон. Я смотрю на строки, которые только что разрывали меня изнутри, и закрываю папку.

Медленно. Осознанно.

Микрофон всё ещё у губ, но я молчу. Тишина в зале становится ощутимой. Густой. Люди переглядываются. Кто-то кашляет. Кто-то хмурится.

Но я все еще стою. С закрытой папкой и трещиной вместо сердца.

И вдруг краем глаза вижу движение сбоку. Только успеваю повернуть голову, как вижу его...

На сцену поднимается Ильдар. Его походка напряжённая, взгляд скользит по залу, будто он сам не верит, что делает это. Он берёт второй микрофон. Подходит ближе ко мне, но даже не решается посмотреть в глаза.

– Друзья, – говорит он громко, чётко, и голос его не дрожит. – Простите за задержку. Я… хотел лично сказать несколько слов.

Я отступаю на шаг. Он стоит в свете, чуть расправив плечи. Такой знакомый и одновременно такой чужой.

– Я благодарен за эту награду. За возможность построить то, во что я верю. Музей, который станет домом для энергии нового поколения.

Пауза. Он смотрит в зал, и в уголках его губ появляется странная, почти искренняя улыбка.

– Но больше всего я благодарен за вдохновение, – говорит он. – За то, что ко мне вернулась страсть к созданию. Энергия. Чистая радость от работы.

Он делает шаг вперёд.

Микрофон звучит чуть громче. И тогда он говорит это.

– Благодарю своего соавтора проекта и мою студентку Алесю Волкову.

Шепот прокатывается по рядам.

– Её любовь к танцу, её тонкое восприятие искусства, её молодая сила и смелость… желание трудиться днем и ночью, познавать новое – всё это пробудило во мне желание творить снова. Благодаря ей этот проект стал тем, чем он является.

Меня бросает в жар. В зал. В землю.

– Мы готовили его вместе, – подчёркивает мой муж. – От эскизов до концептуальной идеи. И Алеся не просто вдохновительница. Она часть команды. И я горжусь тем, что представляю вам наш совместный проект.

«Наш?» «Наш?!» – слово врезается в память.

Как он может говорить об этом после того, что я сделала для его проекта?! После того, как я помогала ночью вычерчивать планы, вела переговоры, собирала материалы, корректировала речи, писала бюджеты? Наш, значит теперь с ней?

Глава 4

– Алесенька, иди сюда, – зовет Ильдар свою пассию, как будто дочку на семейную прогулку.

Так приторно. Так мерзко.

Она выходит из-за кулис легко, с той кошачьей грацией, которая всегда вызывала у меня умиление.

Раньше.

Когда она была девочкой с бантом, моей крестницей, пришедшей с урока фортепиано и просившей чаю с мёдом.

Теперь она в изумрудной шелковой блузке, идеально подчеркивающей цвет ее рыжих, густых волос, и облегающей юбке, с хитрым разрезом выше колена, который соблазнительно демонстрирует ее ножку.

Теперь она бежит не ко мне.

К нему.

В одно мгновение Волкова подбегает к Ильдару и без стеснения вешается ему на шею.

Не скрываясь. Не торопясь. Ласково, как будто они не на сцене, а дома, в гостиной. Его рука тут же ложится ей на талию, словно там ей и место.

Зал гудит. Это смесь удивления и… восхищения. Как будто перед ними что-то «смелое» и «новаторское». А не предательство, так нелепо замаскированное под дифирамбы ее молодому таланту.

Сюда же мигом выбегают фотографы и журналисты, которые до этого стояли поодаль, как охотники, выжидающие подходящий момент.

Вспышки ослепляют.

– Повернитесь чуть ближе, пожалуйста!

–А вы давно работаете вместе?

– А как вам удалось так быстро создать такой тандем?

Ильдар поворачивается к ним с полуулыбкой, чуть прижимая Алесю ближе.

– Иногда просто встречаешь человека, с которым… всё складывается легко.

– Слияние душ, – звонко смеётся Алеся, глядя прямо в объектив.

– Я понимала его с полуслова. Нам даже не нужно было обсуждать! Мы чувствовали. Внутри. На уровне идеи.

Я стою всё ещё на сцене. Несколько шагов в стороне. В руках папка, а в сердце пустота, которая вот-вот наполнится омерзительной слизью предательства.

Эти двое стоят рядом, как новая пара. Как герои красивой истории.

Он архитектор года. Она его молодая муза. А я! Я просто тень на их фоне!

– А вы, Надежда Николаевна, – вдруг обращается крикливо-жизнерадостный голос из зала, – скажите, а вы рады за мужа? Это же потрясающее событие! Такой проект, такое сотрудничество! Ваш муж войдет в историю!

Я поворачиваюсь.

Медленно.

На меня все смотрят.

Не как на женщину, которую только что вычеркнули из уравнения. Не как на жену, чью жизнь только что растоптали на глазах у сотни людей. Они смотрят на меня, как на картинку, которая должна подтвердить их веру в сказку о великом архитекторе и его молодой музе!

И все они без исключения ждут комментария. От женщины, которая, казалось бы, должна испытывать гордость за любимого.

Ильдар поворачивает голову ко мне. В его взгляде нет просьбы. Только требование.

Подтверди. Сыграй роль.

Последний раз.

Я чувствую, как пересохло во рту. Пальцы сжимаются на папке, вдавливая края бумаги. Колени ватные, сердце грохочет где-то у горла.

Рядом Алеся. С сияющими глазами и лёгким румянцем на щеках. Он держит её за талию. Легко и непринужденно. Как будто это их естественное положение.

Я пробую заговорить. Открываю рот. Слова не идут.

Ильдар смотрит настойчиво, почти незаметно кивает.

«Скажи», – говорит его взгляд. – «Скажи, что ты рада. Что ты гордишься мной. Что всё правильно.»

Я смотрю на него.

И вдруг понимаю: если я сейчас это скажу, я исчезну.

Совсем.

Стану мимолётной сноской в его новой истории. «Женой, которая всё поняла и молча уступила дорогу молодой и живой вертихвостке!»

Я не могу.

Я делаю шаг назад. Голос еле выходит. Хриплый, сорванный.

– Извините… я не могу. – цежу со вздохом.

И тут же разворот.

Я больше не могу здесь находиться.

Срываюсь с места и бегу со сцены. Прочь от света, от камер, от их сплетённых рук, от чужого счастья, выстроенного на моей крови.

Папка выпадает у кулис. Аплодисменты уже не мне. Я слышу, как кто-то смеётся. Кто-то что-то говорит, кто-то ещё задаёт вопросы.

А я бегу.

Впервые не за ним. А оттуда, где мне больше не рады.

Друзья, эта история выходит в рамках литмоба “Развод в 50”.
Здесь у нас и страсть, и ненависть и предательство и… жесткий ответ обидчику! Так что, я буду рада представить вам первую книгу из нашего литмоба

Глава 5

Я бегу, как будто за мной пылает сцена, и огонь уже подбирается к пяткам.

Выскакиваю из служебного входа, чуть не спотыкаясь о порог. В лицо бьёт тёплый июльский воздух, но мне холодно. Дрожат руки, трясутся колени, внутри всё проваливается в бездну.

На улице шумно. Вечерний город живёт, дышит, не подозревает, что моя жизнь только что закончилась под шум аплодисментов.

Машины проезжают, люди смеются, ветер шевелит афишу с лицом Ильдара.

Я поднимаю руку, как в бреду, останавливая первое попавшееся такси.

– Девушка. Мы сейчас работаем только через приложение. – сухо сообщает водитель. – Вызовите такси через него, и тогда я приму заказ.

Молчу.

Просто нет сил еще думать о каких-то приложения! О такси, и о том, почему меня просто не могут довезти до дома.

– У меня был очень… очень тяжелый день…, – выдыхаю сквозь слезы, - может быть отвезете меня так? Без приложения? У меня есть деньги, честно.

Водитель поворачивается ко мне. Пристально осматривает с ног до головы, словно прицениваясь.

И вот, наконец, выносит вердикт:

– Ладно… Садитесь. Куда едем?

Я запрыгиваю в машину, называю адрес и мгновенно замолкаю, откинувшись на спинку кресла.

Папка с речью всё ещё в руках. Сжимаю её как щит, как напоминание, что это не сон, не бред, не спектакль.

Это теперь моя реальность.

– Я была ему всем, – вырывается у меня.

Я не говорю это водителю.

Я говорю это… просто.

В пространство.

– И помощницей, и секретарём, и редактором, и подушкой, и чертёжницей без диплома. Я правила его тексты, слушала бесконечные монологи про нагрузку на балку, переводила чертежи в понятный язык для инвесторов…

Голос срывается. Я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. Улицы проносятся мимо, а у меня перед глазами они.

Он и Алеся.

Объятия. Смех. Эффектная речь про слияние душ.

– Я пекла ему тортики каждое воскресенье. Даже когда не могла стоять на ногах, потому что знала, как он любит сладкое: шоколадные бисквитные тортики, медовики, брауни или просто пироги с ягодами! Я знала, как он злится, когда ручки ящиков не ровно закрыты. Я стирала его рубашки вручную, даже когда у нас была машина, потому что «после машины не так пахнет»!

Глаза опять наполняются слезами. Я не вижу дороги.

– Я не была плохой женой. Я не была плохой. Я всегда старалась. Радовала его. Поддерживала. Спасала от него самого.

Но сегодня он вышел на сцену и при всех заявил, что этого ему было недостаточно, чтобы его вдохновлять!

Делаю короткую паузу. Перевожу дыхание и шмыгаю носом.

– Он просто… вычеркнул меня, – шепчу я. – Вычеркнул, как лишнюю осечку на чертеже. Без всякого сожаления.

Водитель краем глаза смотрит в зеркало. Я замечаю, как он хочет что-то сказать, но в последнюю секунду меняет свое решение.

И правильно делает. Я не выдержу сочувствия. Ни одного слова.

Я закрываю глаза и только слышу своё дыхание.

Сбивчивое. Глухое.

– Я ведь думала, что мы – это навсегда, – говорю в никуда. – Что это больше, чем просто помощь любимому, что это вклад в наше будущее. Нашу семью.

Я снова делаю глубокий вдох. И в этот момент, впервые за весь день, в сердце становится совсем пусто.

Не больно. Именно пусто.

Потому что, кажется, больше ничего не осталось.

Я закрываю лицо руками и замираю. У меня больше нет сил даже для того, чтобы дышать.

Машина плавно движется по улицам города, за окном привычный шум мегаполиса, но мне, кажется, что все это бутафория. А настоящая жизнь осталась где-то там.

На сцене.

Рядом с Ильдаром.

Машина поворачивает за угол, я поднимаю голову и лишь сейчас понимаю, что мы уже приехали.

Водитель по-прежнему молчит, я отдаю ему мятые купюры и выхожу на улицу.

Кое-как поднимаюсь на последний этаж, открываю дверь квартиры и застываю на пороге.

Тишина давит, словно тяжелый свинцовый плед. Здесь пахнет тем, что осталось после него: запахом его рубашки, едва уловимыми нотами парфюма и даже его теплом, которое он забрал с собой, когда ушёл из моей жизни.

Шаг за шагом я иду в спальню. Вся усталость, вся боль обрушивается на меня, словно нескончаемый ливень.

Я падаю на кровать, и подушка мгновенно становится моей единственной защитой от мира, который разбился вдребезги.

Я рыдаю.

Громко, беспощадно, от той безысходности, что душит, что разрывает на куски.

Я знаю, что где-то там: в широких залах, моего мужа сейчас носят на руках, боготворят, произносят тосты и поздравления! За Ильдара, которого я знала всю жизнь. Которого любила, защищала, строила вместе с ним этот дом, нашу семью.

Глава 6

Я не знаю, сколько времени проходит.

В комнате темно. Я даже не включала свет. Не шевелилась. Только рыдала, уткнувшись в подушку, пока слёзы не высохли, и не появилось ощущение бесконечного равнодушия.

Я лежу. Смотрю в никуда, и все во мне, будто тихо умирает.

И вдруг…

Хлоп.

Резкий звук.

Этот звук я не спутаю ни с каким другим. Потому что каждый раз именно так хлопает входная дверь, когда он возвращается домой.

Я замираю и прислушиваюсь.

Шаги. Тяжёлые. Неровные. По лестнице вверх, прямо ко мне.

Звук ключей. Удар ботинка о деревянную ступень. Потом тихое бормотание.

Это точно он.

Ильдар.

Я вскакиваю с кровати, волосы прилипли к щекам, ноги подгибаются. Сердце резко стучит!

Что сейчас будет? Разборки? Извинения? А может он все с таким же равнодушным выражением лица просто ляжет спать?

Дверь спальни со скрипом открывается.

– О, ты не спишь! – говорит он, еле держась на ногах.

Голос глухой, неуклюжий, с перебивками на смешок.

Он заходит, покачиваясь. На нём всё ещё та же рубашка с банкета, но расстёгнута на груди, галстук в руке, пальцы в пятнах от шампанского или вина. Глаза мутные, веки тяжёлые, щеки красные.

Пьяный.

Я отступаю на шаг, смотрю на него, как на чужого человека.

Он пытается разуться, но теряет равновесие и падает прямо на кресло, которое с грохотом отъезжает к стене.

– Вот, блин... – хмыкает. – Ты бы видела, как все хлопали. Алесю чуть не унесли на руках… Говорят, мы… ну как это… гармония, что ли…

– Ты пьян, – тихо говорю я.

Голос чужой. Сухой.

Он поднимает голову и смеётся. Мерзко, устало.

– Ну да. Я теперь счастливый мужик. Тебе не понять. Ты же всегда серьёзная. Всё по графику, всё по списку. Даже в постели… Всё, чтобы было… правильно.

Я стискиваю кулаки.

– Зачем ты пришёл?

Он пожимает плечами.

– А где же ещё ночевать? Это мой дом.

Я не выдерживаю.

Делаю шаг к двери.

– Это не твой дом, – вырывается у меня. – Уже нет.

Он смотрит на меня, а в глазах ничего.

Ни боли. Ни сожаления.

– Не драматизируй, Надя. Ты не могла не догадываться о нас. Ты же не дура вроде.

В горле застывает огромный ком. Сердце снова разгоняется до неприличной скорости, я делаю вдох и с брезгливой ненавистью смотрю на Ильдара.

– Я тебе верила, Абрамов… потому что ты, черт возьми, мой муж! И ты давал мне клятву верности перед Богом!

Он не отвечает. Только тяжело вздыхает. Его глаза прищурены, как у ленивого кота.

Господи, как он может быть таким спокойным?

– Я просто не понимаю, как ты мог так поступить со мной?! – продолжаю я. – При всех. На сцене. Еще и боготворить свою Алесю. Говорить, что она твоя муза, твоя вдохновительница, твоё всё. И ни слова про меня. Хотя это я…

Я делаю шаг ближе. Меня трясёт.

– Это я сидела ночами с твоими чертежами, я разруливала встречи, когда ты был «не в ресурсе», я звонила подрядчикам, я носила твои бумаги, твои планшеты, я разговаривала с клиентами, когда ты не мог слова вымолвить! И всё ради твоих проектов! Ради тебя!

Он молчит. Смотрит куда-то в сторону. Щека прижата к спинке кресла.

Пьяное, равнодушное лицо.

– И ты даже не удосужился упомянуть меня, – шепчу я. – Ни одной фразы. Будто меня не было. Будто я просто… тень. Секретарша на фоне. Печка, у которой ты грелся, пока не нашёл себе солнце.

Он медленно поворачивает голову. Говорит лениво, почти устало:

– А чему ты удивляешься, Надя? Ты была для меня тылом.

Надёжным, спокойным… как фундамент. А вдохновение – это не фундамент. Это то, что бьёт током. Жжёт. Толкает творить. С тобой было стабильно, а Алесей все живо.

– Живо?! – перехватывает дыхание. – Живо, когда ты рушишь двадцать пять лет брака перед толпой гостей? Живо, когда ты делаешь из жены посмешище?

Он не отвечает. Только медленно закрывает глаза. Будто всё это не имеет к нему отношения.

– Ты сделал из меня дуру, – говорю тихо. – На глазах у всех.

Ильдар снова закатывает глаза. Видно, что этот разговор ему в тягость.

– Все сказала? – со вздохом спрашивает он, и не дожидаясь ответа добавляет: – Это хорошо. Потому что я устал от твоих упреков. Устал выслушивать, что я что-то тебе должен. Я хочу уйти туда, где мне не пилят мозг каждую секунду!

– Что?! О чем ты говоришь?!

Он открывает глаза и садится в кресле, опираясь на подлокотники.

Глава 7

Развод.

Слово падает между нами, как глыба льда. Оглушающе.

– Ты серьёзно?

В делаю шаг назад. Голова кружится.

– После всего… Ты даже не считаешь нужным поговорить? Пояснить? Спросить, как я?

– А разве мы еще не все друг другу сказали? – отвечает он равнодушно. – Я сделал выбор. И не сегодня, если честно. Просто… сегодня ты это услышала.

Я держусь за край комода, чтобы не упасть. Воздуха не хватает. Мне хочется кричать, бить посуду, бросать в него всё, что под руку попадёт, но я стою. Он уже разрушил всё внутри, и на это у меня больше нет ни сил, ни голоса.

– И ты считаешь, что просто можешь вот так… всё обрубить? Сказать «развод», бросить дом, жизнь, людей и убежать в закат с этой девочкой?

– Это не девочка. – Он говорит жёстко. – Это женщина, которая понимает меня.

Я улыбаюсь. Горько, безумно.

– Женщина, которая пришла в наш дом с пижамной вечеринки в пятом классе. Которую я прятала от грозы. Которой покупала бантики, когда у неё мама ушла в очередной запой. Это твоя муза?

Он встаёт.

Немного шатается, но выпрямляется, как будто снова тот самый архитектор с чертежами и холодным расчётом.

– Надя. Ты сильная. Ты справишься. У тебя будет дом, привычки, книги, кружки с мёдом по вечерам… твои булки и тесто. А у меня время. И я не хочу больше его терять.

Он проходит мимо меня, как мимо мебели. Как будто я – это уже не я, а просто декорация, которую он решил больше не включать в свой проект.

Движется к двери, явно собираясь покинуть спальню.

Я не даю ему уйти.

Сердце стучит, как будто оно знает: если он выйдет сейчас — всё, конец. Уже не будет дороги обратно.

– Подожди, – произношу тихо.

Голос сиплый, но я держусь.

– Я просто… Я должна понять. Объясни. Почему ты на самом деле это делаешь? Ты хочешь сказать, что всё, что было у нас… этого недостаточно?

Он с раздражением отводит взгляд, но я не отступаю.

– Я же всегда была рядом, Ильдар. Всегда. Я не просто тыл. Я твоя жена, которую ты сам выбрал. Мы с тобой смеялись, мы ездили на дачу, ты рассказывал мне про архитектуру, я училась разбираться в твоих схемах… Ты говорил, что с тобой никто так не работал, как я. Что я твой компас. Что…

Он резко отодвигается. Словно от огня. Смотрит на меня с раздражением, как будто я мешаю ему выспаться после тяжёлой вечеринки.

– Надя, хватит. Просто хватит. Я не обязан тебе за каждую пироженку, которую ты мне пекла, или за каждый раз, когда ты редактировала мои речи. Ты делала это, потому что сама хотела. А я больше не хочу. Мне мало просто удобства, ты понимаешь?

Я сжимаю губы.

– То есть это всё только из-за вдохновения? Из-за влюблённости? Ты готов разрушить двадцать с лишним лет жизни из-за музы?

Он резко выдыхает.

Лицо меняется. В глазах что-то темнеет.

– Ты не понимаешь, – говорит он медленно. – Не можешь понять. Потому что ты не мужчина. И я… я не молодею. У меня за спиной десятки проектов, но что останется после меня? Планшеты? Модели? Фасады?

Я молчу. Что-то холодное сползает по позвоночнику.

– Я хочу ребёнка, Надя, – бросает он, как будто это аргумент в споре, а не удар под дых.

– Понимаешь теперь? Я хочу оставить что-то настоящее после себя. А ты…

Он не договаривает. И не нужно.

Я замираю.

Мир снова начинает кружиться. Только на этот раз от тишины. В голове гул.

Пустой, болезненный.

Он хочет ребёнка.

Вот почему.

Вот зачем ему Алеся.

Вот почему всё это.

Он не просто уходит ради «новизны». Он уходит ради новой семьи.

Я прижимаю ладонь к животу.

Машинально. Там, где когда-то было столько надежды. Где я так и не смогла стать матерью. Где он никогда не упрекнул меня ни словом.

А теперь это становится его причиной.

– Значит… ты уходишь, потому что я не смогла дать тебе ребёнка? — тихо спрашиваю я.

Он молчит. Не отвечает. Но мне и не нужно.

Я всё поняла.

Глава 8

Я отступаю назад, будто он ударил меня, хотя он просто стоит. Просто говорит. Но каждое его слово режет, как бритва.

Глаза застланы слезами, но я их не чувствую. Только вкус соли на губах.

– Это нечестно… – шепчу я. – Ты… ты же говорил, что это неважно. Что если не получится, то мы всё равно… вместе. Что ты со мной, не потому что ты хочешь детей, а потому что ты меня любишь.

Он тяжело вздыхает и отводит взгляд, будто устал от моего голоса, от моей боли.

– Тогда да, – говорит он. – Тогда я так думал. Я правда надеялся, что смогу… Принять. Смириться. Построить жизнь иначе. Но…

– Но?! – я поднимаю голос. – Но теперь появилась она, и вдруг все стало важным? Ребёнок стал важным? Ты хочешь сказать, что все годы, когда мы с тобой ходили по врачам, по процедурам, по анализам… Когда я лежала после ЭКО, боясь пошевелиться… Всё это было зря?

– Нет, Надя, – он смотрит прямо. – Не зря. Я тебе благодарен. Но… Я хочу жить дальше. По-настоящему. С возможностью… продолжить себя.

– Продолжить себя?! – голос срывается. – А я, значит, была просто временной остановкой?

Он молчит.

– Я не машина, Ильдар, – шепчу я. – Я не пустая оболочка, в которую ты пытался что-то заложить. Я жила тобой. Я верила в нас. И ты обещал, что это не разрушит нас.

Он опускает голову. Потом говорит тихо, но жёстко:

– Я сделал всё, что мог. Дал тебе всё, что мог. Но я больше не могу притворяться. Я хочу детей. Я хочу знать, что кто-то после меня пойдёт по этой земле и будет моим продолжением.

– А я? Я не часть тебя?

Он смотрит на меня. В его взгляде нет ни жестокости, ни жалости. Только чужое спокойствие. Как у человека, который уже перешёл мост и не собирается возвращаться.

– Ты прошлое, Надя. А я хочу жить дальше.

Я закрываю лицо руками, будто так смогу остановить это. Сдержать. Но слёзы сами катятся по щекам. Меня трясёт. Я даже не дышу.

– Ты… Ты не можешь так… – всхлипы вырываются один за другим. – Просто взять и перечеркнуть всё… Всё, что у нас было…

– Надя, – его голос звучит резко, и он вдруг снова кажется мне чужим.

Холодным. Прямым, как линейка на его чертежах.

– Слёзы тут неуместны.

Я поднимаю на него глаза. Он стоит, опёршись на дверной косяк, с таким выражением лица, будто перед ним не жена, а стена, неудобно преграждающая дорогу.

Нечто, что мешает. И раздражает.

– Возьми себя в руки, – говорит он твёрдо. – Иди умойся. Успокойся. Мы взрослые люди.

Я задыхаюсь от обиды.

– Взрослые люди? – хриплю я. – Взрослые люди не предают вот так. Не стирают совместную жизнь, как с доски…

Он не реагирует. Только коротко кивает:

– Завтра утром обсудим детали развода. Раздел имущества, документы, банк. Всё это надо решить спокойно. Я не хочу скандалов. Это никому не нужно.

«Это никому не нужно», – звенит в голове последняя фраза мужа, брошенная мне с порога с поразительной небрежностью.

Он выходит из комнаты, не хлопая дверью.

Просто исчезает за ней, и вместе с ним исчезает всё: тепло, время, вера, привычный мир.

Я остаюсь одна в темноте.

И впервые за двадцать лет брака, я не понимаю, кто я.

Без него.

Без «нас».

Без будущего, которое мы так долго строили вместе…

А он теперь будет строить его с другой. С той, у кого всё только начинается.

Глава 9

Я просыпаюсь, будто от толчка где-то в груди. Мысли тяжёлые, спутанные.

Вчерашний день. Презентация Ильдара. Он и Алеся вдвоем на сцене. Ну а потом… потом его слова про музу, ребенка и развод.

Я снова вздрагиваю. На этот раз сон снимает, как рукой.

Сажусь на край кровати и прислушиваюсь, не сразу поняв, что меня разбудило. Как вдруг снова слышу глухой стук внизу, как будто кто-то уронил что-то тяжёлое.

Потом скрип двери, шаги. Шорох молнии.

Я встаю с кровати. Сердце бьётся быстро, будто мне приснился кошмар, но я знаю, что это был не сон. Это все реальность! Жизнь, где меня больше не считают женой, спутницей и даже подругой.

Накидываю халат. Спускаюсь босиком, по деревянным ступеням. Холодным и чужим, как будто я гостья в собственном доме. В доме, который ещё вчера был нашим.

На первом этаже сразу вижу Ильдара. Он стоит в холле. Наполовину в пижаме, наполовину уже в чём-то походном: джинсы, майка, его коричневая дорожная сумка. Та самая, с которой он ездил на конкурсы и в командировки. Сумка брошена у двери. Все отсеки открыты и в нее летят рубашки, носки, тюбики с его кремом для бритья, очки в жёстком чёрном футляре.

Он не слышит, как я подхожу.

Или делает вид, что не слышит.

– Ты уже уезжаешь? – спрашиваю я, и не узнаю собственный голос.

Усталый. Тяжелый.

Он оборачивается. Без удивления. Как будто знал, что я спущусь.

– Да. Надо заехать в агентство, потом сразу в студию. К вечеру уже перееду.

Он говорит это как будничное «вынести мусор».

Я стою у перил, держась за дерево. Оно шершавое. Надёжное. Какой и я была когда-то для него.

– Я думала… что мы хотя бы поговорим. Утром.

Он пожимает плечами, не останавливаясь.

– Что говорить, Надя? Мы всё уже сказали. Ночью. Много лишнего, кстати.

Я вздрагиваю. Он продолжает собирать вещи, как будто разговаривает со мной в фоновом режиме.

– Я не хочу скандалов, не хочу упрёков. Я сделал выбор. Это моё право. Он замирает, бросает в сумку последний свёрнутый свитер.

– И, как я сказал, дом твой. Я ничего не забираю из мебели или техники. Только свои вещи.

Я молчу. Не потому что нечего сказать, а потому что слова сейчас не имеют веса.

Он не слушает. Он уже там. В другой жизни.

Стою на лестнице, не двигаясь, будто он, выходя, забрал с собой не только свою сумку, но и воздух. Всё вокруг кажется тусклым, неживым. Стены, ковёр, даже утренний свет сквозь шторы какой-то блеклый.

Я даже не хочу ничего ему говорить. Он ведь все решил, а слова в нашем случае уже точно ничего не решат.

Отступаю на шаг от Ильдара, как вдруг пространство заполняет новый звук.

Звонок в дверь.

Резкий, уверенный, будто врывается в тишину с чужим дыханием.

Ильдар вдруг оживляется. Оборачивается. Голос его деловой, чёткий:

– А, это, должно быть, юрист. Я попросил его заехать пораньше.

Он даже улыбается чуть-чуть, как будто у него встреча по проекту, а не финал отношений, которые длились почти тридцать лет!

Дверь открывается, и в дом входит человек в сером костюме с кожаным портфелем. Молодой, вежливый. Всё при нём: очки, чисто выбритый подбородок, холодная, аккуратная папка в руке.

– Доброе утро, – говорит он. – Надежда Валерьевна?

Я киваю. Он чуть склоняет голову в знак приветствия.

– Отлично. Значит вы уже готовы. Не будем затягивать и приступ к делу.

Я не успеваю дать ему ответ, как мужчина без лишних слов протягивает мне папку.

– Мы можем пройти в гостиную и там обсудить детали.

Я бросаю взгляд на кипу документов, абсолютно не внушающих мне доверия.

– Что это? – спрашиваю с опаской у юриста.

– Здесь все документы. Проект соглашения о разводе, приложение по недвижимости, подписи, сроки, перечень имущества. Мы постарались сделать всё максимально мягко и… цивилизованно.

Пальцы сжимают края папки так крепко, что они белеют. Бумаги внутри ровные, пахнут свежей типографской краской и чем-то холодным, как металл.

Я опускаю глаза, пытаясь вчитаться. Строки расплываются, но не от слёз. Их я уже выплакала ночью. От какого-то внутреннего оцепенения.

Пункт 3.1. Раздел движимого имущества.

Автомобиль марки Lexus RX 500 — остаётся в распоряжении И. Р. Абрамова.

Пункт 3.2.

Имущественные активы, зарегистрированные на И. Р.Абрамова, включая студию архитектурного проектирования «FORMA» – не подлежат разделу.

Я моргаю. Воздуха становится меньше.

Пункт 4. Финансовые счета и накопления.

Глава 10

– Я не буду это подписывать, – говорю я, и голос мой, пусть и охрипший, звучит впервые за всё утро твёрдо. – Это нечестно. Это несправедливо, Ильдар.

Он стоит напротив, с руками в карманах, будто это не бракоразводный процесс, а деловая встреча.

Лицо ровное. Слегка скучающее, а губы слегка вздрагивают от ядовитой усмешки.

– Ты сам просил меня не работать, – я делаю шаг к нему. – Ты говорил, что тебе нужна опора, нужен тыл. И я согласилась! Я отдала тебе свои лучшие годы! Жила твоими проектами, твоими идеями, бросила работу, чтобы МЫ могли творить историю и искусство! А теперь ты говоришь, я не участвовала?!

Он криво усмехается, будто слышит это уже в десятый раз. – Надя, прекрати. Ты же не наивная девочка. Он разворачивается к юристу: – Мы ничего менять не будем.

– Ильдар… – я делаю шаг вперёд, голос срывается. – Я не прошу всего. Я прошу… часть. Просто часть. Хоть что-то, чтобы не остаться в пустоте. Я не работала, потому что ты так хотел. А теперь ты забираешь всё, будто я не существовала?

Он поворачивается ко мне резко. Глаза холодные.

– Я уже сказал: ты получаешь дом. Целый дом, Надя. Не комнату, не дачу в глубинке. Дом в центре. Если ты хочешь денег, я тебя не ограничиваю. Ты можешь его продать и купить квартиру, две, хоть три. Живи спокойно до конца своих дней. Что ещё тебе надо?

Меня словно ударяют.

– Живи до конца своих дней? – тихо повторяю я, а внутри как будто рушится последняя надежда на то, что с Ильдаром можно говорить о честности. – Ты говоришь со мной, как будто я отработанный материал. Как будто я уже… всё. Я качаю головой, не веря: – Ты же знал, что я не смогу начать всё заново. Что у меня был только ты, дом и наше хозяйство!

Он молчит, а потом, едва заметно пожимает плечами:

– Может, в этом и была ошибка.

И снова смотрит не на меня, а мимо. Мимо нашей жизни. Мимо всех моих слов.

Как будто я уже прошлое. Как будто он давно вычеркнул меня из своей архитектуры.

– Я оставляю тебе документы, – говорит Ильдар, забирая папку из моих рук и укладывая ее на журнальный столик, как будто кладёт меню в ресторане, где заказ уже давно сделан.

– У тебя есть пара дней, чтобы подумать. Подписать. И… Взвесить всё хорошенько.

Я стою, как вкопанная. Слышу себя, как бьется в висках, как дыхание прерывается, как после бега, только я не бегу, я падаю.

– Не шантажируй меня, – выдавливаю я. – Это звучит как угроза.

Он чуть усмехается, почти с жалостью.

– Надя, – произносит моё имя, будто впервые за много дней, и оно звучит так чуждо, будто он пробует его на вкус. – Это не угроза. Это совет. Настоятельный. – Он берёт сумку с пола, закидывает её на плечо. – Не начинай со мной войну. Не трать силы. Потому что, если дойдёт до разбирательств, я покажу, что ты тридцать лет просто жила на моей шее. Всё оформлено на меня. Все счета тоже мои. Ты нигде не работала. У тебя нет портфолио, нет проектов, нет подтверждённого участия в бизнесе. Только ты, домашний уют и твои тортики.

Я сглатываю. Меня будто ударили по лицу:

– Ты так думаешь обо мне?

– Нет, – сухо отвечает он. – Так будет думать суд. Он поворачивается, не глядя в глаза. – А я не хочу доводить до суда. Потому что, правда, ты заслужила, чтобы всё прошло тихо. Без позора. Без копания.

– Позора? – шепчу я. Он уже у двери.

– Подпиши бумаги, Надя. Не унижай себя и меня.

И прежде, чем я успеваю что-то сказать, что-то закричать, он открывает дверь, выходит, и…

Хлоп.

Дверь захлопывается за его спиной с таким звуком, как будто ставит окончательную точку на всей нашей жизни. Словно судья вынес последний приговор.

А я… Я остаюсь в пустом доме. С папкой на столе. С рвущимся из груди криком. И ощущением, что мой мир был не крепостью, а временной конструкцией, сделанной под его проекты.

Глава 11

Стою в коридоре, смотрю на закрытую дверь, за которой только что исчез Ильдар.

Он ушёл. Ушёл не в гневе. Не с пустотой в сердце. На его лице даже не было тени разочарования.

Он ушел с твердой и холодной решимостью уйти, как будто просто закрыл папку с проектом, над которым больше не хочет работать.

Молчание в доме давит на грудную клетку, я слегка поворачиваюсь к гостиной, как вдруг боковым зрением замечаю юриста.

Точно. Он ведь еще здесь.

Мужчина задумчиво смотрит на меня, а затем делает шаг ближе, как будто все это время ждал подходящего момента.

– Надежда Валерьевна, – говорит он с вежливым нажимом, – я понимаю, что вам непросто, но… с юридической точки зрения это правда очень выгодное предложение. Особенно для женщины в вашем положении.

Я медленно поворачиваюсь к нему.

– В моём положении? – переспрашиваю я.

Слова выходят не громко, но во мне уже всё кипит.

– Что вы имеете в виду?

Он чуть теряется, но затем быстро берет себя в руки. Голос остаётся учтивым, но тон назидательный.

– Ну, простите. Я лишь хотел сказать, что вы неработающая, предпенсионного возраста, без… финансовой самостоятельности. Ильдар Равилович поступает, я бы сказал, благородно. Другие мужчины в таких случаях забирают вообще всё. Вплоть до фамилии. А он оставляет вам дом, который вы можете выгодно продать. У вас будут средства. Это разумно.

– Разумно?! Благородно?!

Я резко подхожу к журнальному столику, хватаю папку с документами и, не задумываясь, со всего размаха швыряю её в юриста. Бумаги высыпаются, как сорванные страницы, кружат в воздухе, одна даже попадает ему по щеке.

Он отшатывается, не ожидая, что я сделаю что-то подобное. Смотрит на меня с испугом и обидой.

А я смотрю прямо ему в глаза.

– Уходите. Немедленно.

– Надежда Валерьевна, я…

– ВОН! – кричу я.

Громко. Звонко. Так, что, кажется, звенят стёкла в дверце серванта.

Он, явно сбитый с толку, начинает собирать бумаги с пола.

Суетливо, неловко.

Я не двигаюсь. Смотрю, как он судорожно запихивает договор в кожаную папку, путается в собственных ногах.

– И не смейте больше предлагать мне подобное унижение, – говорю я уже тише, почти шёпотом.

– Я может быть и жила эти годы за счет мужа, но это не значит, что время отняло у меня права!

Он бормочет извинение, пятится к двери, явно стараясь исчезнуть, как можно скорее. Щёлкает замок. И в следующую секунду…

Тишина.

И вот я стою посреди холла.

Совершенно одна.

Комнаты огромные, светлые и уютные вдруг сжимаются до маленьких и ничтожных пространств, которые давят на меня всем своим весом, вызывая приступ клаустрофобии.

Мне тяжело дышать. Словно воздух здесь пропитан не кислородом, а болью. Этим приторным, пронзительным запахом предательства, который въелся в стены, в подушки, в обивку кресел, в дерево кухонного стола.

Я закрываю лицо руками, и начинается…

Сначала дрожь в пальцах. Потом в груди. И вот уже волной накрывает истерика.

Я сползаю на пол.

Прямо там, у дверей, где ещё несколько минут назад стоял он. Мужчина, которому я верила больше, чем себе.

Я всхлипываю, как раненое животное. Заношу вверх кулак и со всех сил ударяю по полу, словно стараясь разбить вдребезги ту боль, которая пронзает тело.

– Зачем… зачем я так жила? – шепчу я себе в ладони, захлёбываясь слезами. – Зачем я отдала ему себя всю… всю, до последней капли?

Я вспоминаю, как отказывалась от предложений: маленьких, робких, но своих. Как говорила: «мне не нужно работать. У меня Ильдар, у нас всё общее». Как он улыбался, гладил по волосам и говорил: ты у меня домашняя, моя любимая. А теперь… теперь я для него просто было.

Прошедшее время.

Я встаю, шатаясь, подхожу к полке, где ещё стоят рамки с нашими фотографиями. Вот мы в Париже, вот у моря, вот в первый день, когда переехали в этот дом. И всё это ложь? Или просто устарело, как газета десятилетней давности?

Я хватаю одну из рамок, смотрю в свои глаза на фото: такие влюблённые, светящиеся!

И вдруг очередной спазм пронзает током мою грудь, проходится по телу от кончиков пальцев, до мочки уха.

Это ненависть.

Ненависть к себе.

– Надо было быть, как все… – говорю я вслух, злым, искажённым голосом.

– Карьеристкой. Холодной. Умной. Независимой. Без этих иллюзий!

Я швыряю рамку в стену.

Раздается звон и стекло разлетается. И снова тишина. Эта тишина убивает. Потому что в ней нет Ильдара. В ней только я. И опустошение.

Мне страшно. Дом, который я считала крепостью, теперь похож на музей. И на глаза мне попадаются только экспонаты нашей мнимой любви.

Глава 12

Ильдар

Я выхожу из машины и вдыхаю воздух. Влажный, летний, с легкой пылью города и чем-то ещё… Новым. Свободным. Живым.

Поднимаюсь по ступенькам в студию, открываю дверь. Знакомый скрип петель, запах дерева, бумаги, свежего кофе и растворителя. Моя территория. Мой мир. Без Нади. Без её контроля, вечного запаха дрожжей в доме и постоянных недовольств.

Кидаю сумку на стул, расстёгиваю рубашку. Разворачиваюсь к окну. Солнечный свет проникает внутрь, ложится на доски пола. Вот он – мой новый старт.

Никакого осадка внутри. Я сделал всё честно. Всё объяснил. И, если быть откровенным… я долго терпел. Долго ждал. Долго играл роль. Но сколько можно жить по инерции? Я мужчина. Я архитектор. Я живой. А Надя давно превратилась в декорацию. Пыльную, предсказуемую, пусть и заботливую. Но мёртвую внутри. Она обиделась, что я захотел чувствовать? Хотел быть вдохновлённым? Хотел больше?

Смешно.

Студия залита светом. Солнце пробивается сквозь широкие окна, ложится мягкими пятнами на белые планшеты, расставленные по столам. Я хожу между ними, ощущая, как солнце ласкает меня со всех сторон. Гладит. Улыбается мне. Подсказывает, что я сделал все правильно.

Это новое ощущение для меня.

Это свобода. Лёгкость. Простор. Никакого напряжения в плечах. Никакой тени за спиной, которая напоминала бы: «Ты забыл принять таблетки», «Ты обещал перезвонить тому-то», «Не забудь, что у тебя встреча…» Нет. Всё это прошлое. А я здесь. Сейчас. В будущем.

Медленно поднимаю глаза на главный макет. Музей современного искусства. Белоснежные, обтекаемые формы. Парящие перекрытия. Стекло, как вода. Пространство, как вдох. Проект, в котором наконец-то отражаюсь я сам, а не пожелания комитетов, не поправки жены, не осторожные фразы «надо подумать, как это воспримут». В этом проекте нет компромиссов. Только моя линия. Только моя идея.

И ритм. Ритм, который задала Алеся.

Я подхожу к планшету, где развёрнут концепт-файл с её танцевальной серией. Её фигура, лёгкая и грациозная, вдохновила меня на архитектуру центрального зала. Ощущение полёта. Без опоры. Без страха. Я улыбаюсь. Такой женщины у меня ещё не было. Не просто молодая. Не просто гибкая. Она словно пульс. Она не ждёт от меня спасения, контроля, заботы. Она смотрит на меня, как на гения. И я таким себя чувствую.

Я наклоняюсь над чертежами, подправляю линию кровли, добавляю пометку. Потом сажусь в кресло, смотрю на студию, на свет, на макеты, на эскизы, и вдруг понимаю, как долго я мечтал о дне, когда всё будет вот так. Без компромиссов. Без вины. Без тяжести прошлого.

Мир открыт. Мои руки свободны. А вечером Алеся будет в новом платье, у нас будет вино, фрукты, и её смех в моей квартире. В моей новой жизни.

Мои мысли прерывает внезапная телефонная вибрация. Я медленно поворачиваюсь к мобильному, который нарушил момент моего настоящего блаженства. Неохотно беру его в руку. Номер незнакомый. Городской.

– Алло, Ильдар Равилович слушает, – говорю я, по-прежнему не до конца прийдя в себя после пережитой эйфории.

И в следующий момент… Голос на другом конце провода ломает весь ритм:

– Добрый вечер, Ильдар. Это мэр города.

Я выпрямляюсь.

Резко. Пальцы сжимаются на корпусе телефона.

– О! Какая честь для меня… – голос чуть подсел, – …чем обязан?

– Хотел бы лично поздравить вас с победой. Проект музея впечатляющий. Настоящая гордость для города.

– Благодарю, – говорю, стараясь держаться уверенно. – Мы с командой вложили в него всё.

– Вот именно. Поэтому хотел бы пригласить вас завтра на ужин. Неофициальный. В закрытом зале у Воробьевых. Мы будем обсуждать стратегическое развитие культурного центра. Хочу, чтобы вы были рядом с женой… И с вашей, как я понял, креативной помощницей, Алесей, верно?

Мое тело словно пронзают кинжалом. Я моргаю. Слишком долго. Слишком медленно.

– Простите, вы… Кого?

– Вашу жену. Вы ведь до сих пор в браке? – голос мэра звучит деликатно, но с нажимом. – Это важно. Показать сильный союз в паре. Надежный имидж. Но и, конечно, Алесю, как символ будущего. Молодая, яркая и амбициозная. Нам нужна такая молодежь.

Меня будто кто-то вырезал из пространства. И сейчас я болтаюсь где-то в параллельной вселенной.

До сих пор стоит звон в ушах.

Привезти жену. Надю…

Которую я только сегодня утром выставил из своей жизни, а теперь мне говорят, что её присутствие необходимо. Для образа. Для общественного одобрения. Для фасада.

– Да, – говорю с трудом, – конечно… Мы придём. Все трое.

– Отлично! Жду завтра к восьми. Охрана вас пропустит.

Связь обрывается. Я всё ещё держу трубку, как будто она может что-то исправить. Потом медленно кладу телефон обратно. Смотрю на макет музея, на чертёж, на тонкую фигуру Алеси, вырезанную из бумаги в центре композиции.

Надя. Она больше не часть моей жизни. Но город ещё не знает. А значит, я должен сыграть. Ещё раз. Для публики. Для мэра.

Глава 13

Еще несколько минут сижу ровно, сверля взглядом точку на двери. Сердце учащённо стучит в груди. От волнения. От осознания того, что разговор с Надей теперь стал необходимостью.

Не знаю, сколько проходит времени, но вдруг дверь распахивается с характерным щелчком. Я не успеваю повернуться. Только чувствую, как в комнату врывается ветер из её волос, запах духов и звонкий голос:

– Угадай, кто приготовил тебе сюрприз?

Алеся. Лёгкая, как весенний дождь. Она подбегает, встает на цыпочки и целует меня в щёку, потом ещё раз. Ближе к губам.

– Я очень соскучилась по тебе, зай. А ты? – улыбается, садясь на край стола и покачивая ногой в босоножке.

Она сегодня в коротком платье. Таком же воздушном, как она сама, и почти прозрачном. Волосы собраны небрежно, но в этом её фирменная красота. Не сделанная, не скопированная – живая. Как будто каждый её жест говорит: «Мне хорошо с тобой. Я здесь, потому что хочу, а не должна».

Я беру её за талию и притягиваю ближе. Она сразу отзывается, чуть выгибается навстречу. Наши губы встречаются.

Вкус сладкий, с привкусом клубники. Она смеётся, вплетает пальцы в мои волосы.

– Сюрприз, говоришь? – шепчу, целуя её в шею.

– Угу. У тебя сегодня праздник, архитектор года. Так вот, я решила, что сегодня заставлю тебя ощутить, что это по-настоящему твой день.

Она смеётся звонко, тянется ко мне. Мы снова целуемся.

На столе. Среди чертежей, рядом с будущим музеем, который она помогла мне придумать. Я чувствую, как в груди снова поднимается волна того самого ощущения: я живу. Это настоящее.

Но тут я вспоминаю… Мэр. Ужин. Надя.

Я отстраняюсь, всё ещё удерживая её за талию.

– Алесь, подожди, – шепчу одними губами, всматриваясь в её ангельские глаза.

–Да, Ильдар? Что-то не так? – робко спрашивает она.

Я вздыхаю.

–Нам с тобой завтра надо показаться.

– Кому? – она моргает, с притворным испугом.

– Мэр города. Приглашает на ужин. Говорит, будет говорить про будущее музея и нашего города. Хочет видеть меня, тебя… И мою жену.

Алеся соскальзывает со стола. Улыбка с лица мгновенно пропадает. Она подходит к окну, встаёт спиной ко мне, скрестив руки на груди.

Я сразу чувствую – настроение изменилось. Всё. Только что было легко, звонко, жарко… А теперь, будто ледяной сквозняк прошёлся по комнате.

– То есть… – медленно говорит она, не поворачиваясь. – Она тоже будет за столом?

– Это… Инициатива мэра. Не моя.

– Но ты согласился.

– Алесь, пойми… Это политика. Имидж. Они хотят видеть семью. Хотят убедиться, что вокруг музея надёжные, устойчивые фигуры. Это всего лишь вечер. Один ужин.

Она резко разворачивается, глаза сверкают.

– Один ужин? Ильдар, да сколько можно этих «ещё немного»? Сколько мы будем притворяться? Я что? Снова твоя маленькая тайна? Снова «сначала закончу дела, потом официально»?

– Это не так. – я стараюсь говорить спокойно. – Я всё делаю. Подготовил бумаги, поговорил с Надей. Я не отступаю. Просто этот вечер важен. Всё на кону. Весь проект.

– А я? Я не на кону? – её голос дрожит. – Или мне снова сидеть рядом как помощница, пока все будут думать, что твоя настоящая женщина это она?

Я подхожу к ней медленно. Осторожно. Как к дикому зверю, который вот-вот сорвётся с цепи. Она стоит у макета, руки сцеплены, глаза смотрят куда-то в пол. Такую Алесю я вижу редко. Не дерзкую, не раскованную, а ранимую. Обнажённую душой.

Я подхожу ближе и обнимаю её сзади, аккуратно, без нажима. Чувствую, как она сперва напрягается, но не отстраняется. Я прячу лицо в её волосах, вдыхаю запах.

– Алесь, – шепчу в самый изгиб её шеи. – Один вечер. Всего один. Потом всё будет по-настоящему.

Она не отвечает. Я обнимаю крепче.

– Я поговорю с Надей. Она будет просто… Тенью. Скажет дежурную фразу и уйдёт, а ты останешься. Все увидят это. Ты центр моего мира, ясно?

Наконец Алеся медленно оборачивается. Её взгляд смягчается, но в нём ещё прослеживается недоверие.

– Ты точно… Не передумаешь?

– Нет, – я качаю головой. – Всё решено. Ты моя женщина. И всё остальное… Это просто переходный этап. Мы пройдём его. Вместе.

Я глажу её по волосам, по щеке. Она наконец позволяет себе опереться лбом мне в грудь.

– Ладно… – тихо говорит она. – Но только потому, что я…

– Я знаю, – перебиваю я. – Я тоже.

Я закрываю глаза, крепче прижимаю её к себе. И в глубине себя понимаю: завтра, на том ужине, начнётся новая глава.

Старое уйдёт.

Надя уйдёт.

Алеся останется.

Навсегда.

Тем временем мы все ближе к предстоящему ужину с мэром. Вот только согласится ли на него Надя или пошлет мужа подальше?
Узнаем совсем скоро, а пока я приглашаю вас в новинку Анна Нест

Глава 14

Надя

Я сижу в кухне, прислонившись спиной к стене.

Воздух тяжёлый, пахнет тишиной и пережитым. Плакать больше не хочется. А в груди осталась лишь звенящая пустота.

Я поднимаюсь медленно, как человек после тяжёлой болезни. Подхожу к кладовке, достаю мусорные мешки. Чёрные, плотные. Такие, в которые обычно выбрасывают обрывки старых жизней. И коробки. Большие, картонные. Из-под вещей, что мы когда-то берегли.

Теперь же я не хочу, чтобы от них осталась даже пыль.

Поднимаюсь наверх. В спальню. Открываю шкаф.

На первой полке расположились его галстуки. Сложенные идеально. По цветам, по рисункам. Большую часть из них, я выбирала ему сама. С любовью.

Я беру их и без колебаний, и с ненавистью бросаю в мусорный мешок. Бросаю быстро, порывисто. Даже не смотрю на узоры. Все туда!

Открываю следующую дверцу.

Здесь уже ровными рядовыми расположились его рубашки. Особенно меня интересует одна. Голубая, в которой он вчера поцеловал её.

Бросаю её в мешок с особой силой, будто ударяю прошлое кулаком. Запах его парфюма шлейфом тянется за тканью, и меня мутит.

Нет.

Всё.

До свидания.

Я подхожу к его тумбочке. Записная книжка с пометками по проекту.

Туда же. В мусор!

– Предатель, – шепчу я, едва касаясь стеллажа с его книгами.

Он всегда оставлял их повсюду: на подоконнике, на стуле, на лестнице. Теперь они летят одна за другой в мешок. Том за томом. Ярость нарастает.

Я стою посреди комнаты, с руками по локоть в пыли, в старой футболке, прилипшей к телу от пота.

Сначала я просто хотела выкинуть его рубашки. Но сейчас уже не могу остановиться. Каждый предмет в доме будто кричит его имя. Ядовито выплевывает по слогам то, что он говорил мне уходя.

Я кидаю в мешки галстуки, книги, стопки чертежей, его дурацкую любимую чашку с треснутой ручкой, которую он никогда не разрешал выбросить. И с каждым новым движением… я будто вытаскиваю из себя осколки.

Мне не хочется просто убрать их с глаз, мне хочется, чтобы они исчезли. Вместе с воспоминаниями о нем.

Я почти бешеная, с остекленевшим взглядом, вытаскиваю мешки к входной двери.

Один, второй, третий.

Картонная коробка с его книгами рвётся, и томик «Проектирование городов будущего» падает на пол. Я поднимаю, швыряю обратно с таким размахом, будто швыряю самого его.

– Убирайся, – говорю вслух, хрипло, – убирайся из моей жизни.

Я открываю дверь. Ветер врывается в дом. Такое чувство, будто он хочет выдуть из него всё, что застоялось. Я выношу мешки на крыльцо. Ставлю аккуратно. Один за другим. Как подарок.

Забери. И больше не возвращайся.

Сердце в груди стучит гулко. Я выставляю за порог последний пакет и медленно сползаю на пол, осознавая сколько сил я потратила на то, чтобы очистить этот дом от его присутствия. Руки гудят от усталости, пальцы в пыли и порезе, кровь подсохла у ногтя.

Я выдохлась. В прямом и переносном смысле. Ни слёз, ни слов. Лишь усталое, тяжёлое молчание.

И вдруг эту звенящую тишину разрушает внезапный щелчок замка.

Я вздрагиваю, резко поднимаю голову, отползая от входа. Дверь медленно открывается и на пороге появляется Ильдар.

Он стоит ровно. Невозмутимо, впрочем, как и обычно. Лицо чуть бледное, взгляд перескакивает с мешком на коробки. Он в шоке. И не скрывает этого.

– Что… это? – выдавливает он, не заходя дальше.

– Это твои вещи, – спокойно, даже удивлённо, отвечаю я. – А ты что здесь забыл? Ушёл, так уходи. Я думала, ты теперь у своей музы ночуешь.

Он делает шаг вперёд. Потом ещё один.

Осторожно, как будто боится, что я в него чем-то кину.

– Надя, – говорит он уже тише, – нам нужно поговорить. Серьёзно.

– О чём? – я встаю, опираясь о стену. – Всё уже сказано. Ты сам мне об этом напомнил утром. Ты уходишь. Оставляешь мне дом, а себе забираешь молодость, вдохновение, или что ты там еще говорил…

Он отводит взгляд.

Молчит. А я тут же понимаю, что явился он не просто так. Ильдару что-то надо.

– Ну так зачем ты пришел? – произношу я. – Говори. Только быстро. У меня мешки с твоими манатками. Хочу выставить их за ворота до вечера, пока мусорка не приехала.

Он морщится, будто от удара. Видно, что слова про мусор его задевают.

Ну и пусть! Пусть чувствует. Пусть хоть немного осознает, каково это, когда тебя выкидывают из жизни, как старую ненужную вещь.

– Надя… – он делает паузу. – Это… касается не только нас.

И тут у меня внутри всё замирает. Что ещё? Что может быть хуже предательства, чем эта затянувшаяся агония?

Глава 15

– Мне нужно, чтобы ты пошла со мной на ужин с мэром, – говорит он наконец.

Спокойно, почти официальным тоном, как будто я его подчинённая.

Я моргаю. Ощущение, будто меня окатили ледяной водой.

– Ты издеваешься? – голос мой звучит на удивление тихо, но в нём звенит сталь. – Веди свою Алесю. Покажите мэру, как у вас всё прекрасно. Можешь прихватить букет и шампанское. А я, прости, – больше в этом не участвую.

Я поворачиваюсь, будто собираюсь уйти обратно вглубь дома, но он делает шаг за мной.

– Надя, подожди. Это же просто формальность. Я обещаю, что после этого ты меня больше не увидишь, но сейчас я не хочу устраивать сцены разборок перед главой города. Мне нужна моя жена и доказательство стабильного партнерства.

– Я не твоя жена, – оборачиваюсь я резко. – Юридически – пока да. Но морально ты нас уничтожил. И партнёрство тоже. Хочешь карьеру с Алесей, так строй её с ней. Что ты тянешь меня за собой? Зачем тебе я?

Он вздыхает, сцепляет пальцы, как будто не знает, как объяснить. Но он всегда знал. Он просто привык, что я соглашусь.

– Надя, ты умная женщина, – говорит он чуть мягче, – пойми, сейчас не время для скандалов. Ужин с мэром – это важный шаг для проекта. Он консервативен. Он хочет видеть «семью». А Алеся – он запинается, – она слишком молода для этих формальностей. Ты должна просто… побыть рядом. Улыбнуться. Сказать пару слов. Поддержать.

Я чувствую, как злость снова начинает закипать внутри. Он называет это «поддержкой». А я – унижением. Очередной попыткой использовать меня, как удобную маску для его новой жизни.

– Я больше не намерена прикрывать твою задницу, Ильдар, – говорю я, делая шаг к нему. – И если ты думаешь, что после всего можешь прийти и сказать: «улыбнись, посиди рядом, пусть мэр думает, что я всё ещё приличный человек», то ты глубоко ошибаешься.

Он качает головой.

– Надя, не усложняй. Просто один вечер. Я тебе уже сказал: ты получаешь дом. Это много. Учитывая, что по бумагам ты вообще нигде не числилась. Ты не работала. Ты жила за мой счёт.

– Потому что ты сам просил меня не работать! – я не выдерживаю, голос срывается. – Потому что я была тебе нужна!

– И я это ценю, – он поднимает ладони, как будто пытается меня успокоить. – Но давай не будем вдаваться в эмоциональные подробности. Мы говорим сейчас про реальность. Про то, как всё выглядит снаружи.

Я оборачиваюсь, чувствую, как грудь поднимается от тяжёлого дыхания. Он и правда не понимает. Или делает вид, что не понимает.

– Мне нет никакого толка идти на эту встречу, – говорю я уже тише, сквозь стиснутые зубы. – Ты мне ничего не оставляешь. Машины, студия, счета – всё на тебе. А мне «дом», который я, по-твоему, должна продать, чтобы дожить до конца своих дней. А теперь я ещё и в спектакле должна участвовать?

Он подходит ближе. В его лице появляется жёсткость. Вот теперь настоящий Ильдар. Без прикрас.

– Это и есть твоя сделка, Надя. Ты получаешь не только дом, ты получаешь выход без шума, без суда, без грязи. Всё чисто. Всё молча. Я тебе оставляю лицо. А если ты решишь всё усложнять – поверь, я могу легко выставить тебя как женщину, которая просто… сидела у меня на шее. И поверь, у меня есть люди, которые это подтвердят.

У меня внутри будто что-то обрывается.

– Ты угрожаешь мне? – спрашиваю я медленно. Он не отвечает сразу. Только смотрит. Потом чуть пожимает плечами:

– Я тебя предупреждаю. Один ужин, и ты получаешь то, что обещано. Ты же не хочешь скандалов, правда?

Он делает ещё один предупреждающий шаг. Слишком близко.

Так, что я уже чувствую, как меня качает. Не от страха. От ярости. От отчаяния. От чувства, что он реально верит, будто я до сих пор его тень. Что я ничего без него.

Я медленно выпрямляюсь.

– Нет, Ильдар. Я не хочу скандалов. Но ещё меньше я хочу сидеть в углу, пока ты целуешься с девочкой, которой в два раза меньше лет, чем твоему браку. И если ты правда думаешь, что я проглочу всё это, то ты плохо меня знаешь. Даже после тридцати лет.

Он отводит взгляд. Сжимает губы.

Я стою, будто вся в огне. Глаза сухие, но внутри кипит. Не от боли уже, нет. От унижения. От отвращения.

От того, что он правда считал, будто можно прийти сюда, в мой дом, после всего, и потребовать услугу.

– Уходи, – говорю тихо, но в голосе сталь. – Уходи, Ильдар.

Он вздрагивает. Смотрит на меня, как на неуправляемую часть плана.

– Надя, не драматизируй. Один вечер – и всё. Просто…

– Нет, – перебиваю я, делая шаг ближе. – Я сказала: уходи. Я не буду участвовать в твоём фарсе. Не буду сидеть за одним столом с тобой и девчонкой, с которой ты изменял мне в день своей награды. Которой, между прочим, я когда-то заплетала косы.

Он хмурится, хочет что-то сказать, но я уже стою у двери и резко открываю её. Сквозняк ударяет в прихожую.

– Вон, – указываю на выход. – Это не просьба, Ильдар. Это последняя граница, которую ты перешёл. Ни ужина. Ни разговоров. Ни лица для общественности. Тебе нужна чистая история? Пиши сказку сам. Без меня.

Глава 16

Едва опускаюсь на край дивана и позволяю себе вдохнуть, как вдруг очередной стук в дверь заставляет меня вздрогнуть.

Неужели вернулся?

Стук повторяется. Глухой, однако весьма настойчивый.

Я замираю, потому что хорошо знаю эти паузы, акценты и расстановки. Только один человек обычно так стучит в дверь.

Я снова тянусь к дверной ручке, потому что знаю, что если не открою, то он войдет сам.

Открываю дверь и вижу за ней Ильдара. Он стоит на пороге. На этот раз лицо сдержанно, губы сжаты.

Словно он пришел говорить то, что ему совсем не хочется говорить.

– Надя, – говорит ровно. – Я подумал. Если ты всё же пойдёшь со мной на ужин… я готов подписать допсоглашение. Тридцать процентов от всех наших совместных накоплений. Всё официально. Всё честно.

Я молчу. Потому что знаю: подвох будет обязательно.

– А если нет? – спрашиваю, не двигаясь с места. – Если я не пойду?

Он смотрит на меня. Холодно. Расчётливо.

– Тогда я буду бороться. Он делает паузу и добавляет: – И ты не получишь ничего. Ни дома. Ни денег. Ни спокойствия. У меня сильные юристы. Докажем, что ты всю жизнь была иждивенкой. И живи тогда с воспоминаниями, Надя.

Сжимаю пальцы в кулаки. В груди растет знакомая тяжесть. Он пришёл не ради мира. Он пришёл меня шантажировать.

Опять.

– Знаешь, Ильдар, – говорю медленно. – Ты, по-моему, перепутал семью с инвестиционным проектом. Вклады, выгоды, проценты. Только проблема в том, что я была человеком, а не вкладом.

Он молчит. Наверное, думает, что я сейчас соглашусь. Пойду на поводу. Как всегда.

– Ты сам выбрал уйти, и я тебя не держу, – говорю твёрдо. – А теперь хочешь, чтобы я отыграла для тебя одну последнюю сцену, чтобы не испортить твою репутацию. Чтобы твоя девочка смогла сесть за один стол с мэром, а я притворилась женой, которой всё по-прежнему нормально.

Я делаю шаг ближе, глядя ему в глаза:

– Я не хочу этого, Ильдар. Я не хочу продавать свою гордость ни за тридцать процентов. Ни за сто.

Он сжимает челюсть. Но не отвечает. Просто смотрит. Я уже почти захлопываю дверь, но он, как всегда, в последний момент вставляет ногу в проем.

Спокойно, точно знал, что я не закрою достаточно резко.

Стоит, глядит на меня с этим ледяным спокойствием, в котором сейчас только яд.

– Надя, – говорит тихо. – Смирись.

Пауза. Его голос ровный, почти ласковый, но в нем слышится сталь.

Он делает шаг ближе, заглядывает мне в глаза.

– Я прошу один ужин. Один. Как мужчина, который провёл с тобой жизнь.

Он ухмыляется краешком губ.

– Но если ты решишь, что можешь меня шантажировать, Надя, – голос понижается, становится опасным, – ты очень быстро поймёшь, как далеко я готов зайти, чтобы защитить свою новую жизнь. Я не потерплю давления. Ни в какой форме. Ты хочешь войну? Ты её не выдержишь.

Я сглатываю. Внутри всё снова клокочет. Страх, гнев, боль, унижение. Но я стою.

Молча. Потому что знаю, он хочет реакции. И не получит.

– Завтра в семь, – говорит он спокойно, как будто назначает встречу подчинённой. – За тобой приедет машина.

Я молчу. Просто смотрю на него. На чужого мужчину в теле моего мужа.

– И надень что-нибудь приличное, – добавляет, не глядя. – Без этих своих мрачных платьев. И прошу тебя, не надо портить вечер.

У меня начинает пульсировать висок. Медленно, но всё громче.

Он подходит ближе, и мне как никогда хочется отстраниться, но я стою на месте. Пусть видит, что я не боюсь его угроз.

– Если ты вздумаешь устроить сцену: срывать ужин, выставлять себя жертвой или кого-то из нас врагами, – голос его становится тише, но звонче, как хруст снега под сапогом, – ты об этом сильно пожалеешь, Надя.

– Это угроза? – спрашиваю я.

Ровно. Даже удивляюсь, как спокойно звучит мой голос.

Он смотрит на меня с усталой усмешкой.

– Нет. Это предупреждение.

Ильдар поворачивается к выходу. Я понимаю, что он сказал все, что хотел.

Подходит к двери и уже стоя на пороге буднично, хладнокровно, без эмоций бросает:

– И ещё. Не смей выбрасывать мои вещи. Я пришлю тебе адрес, куда их направить, - делает паузу, а затем язвительно добавляет: – ну или мы с Алесей за ними заедем.

А вот и ужин с мэром на носу) Интересно, что предпочтет Надя? Пойти на ужин и молча согласиться на 30% и дом или бросить вызов мужу?

Продолжение уже совсем скоро, а пока приглашаю вас в новинку нашего литмоба от Ольги Гольдфайн

Глава 17

Я брожу по дому, как по полю после битвы. Всё вроде стоит на своих местах: стулья, диван, даже ваза с геранью на подоконнике. Только внутри всё сдвинуто, разрушено, трещит по швам, как у раннего воина на последнем издыхании.

Комната за комнатой. Я прохожу их так быстро, будто перелистываю главы старой книги, которую перечитываю в отчаянии.

Моя жизнь. Мой дом.

Наш дом. Нет.

Уже не наш.

Я подхожу к старой этажерке. Трогаю пальцем пыльную рамку с фотографией, которую почему-то жалко было выкинуть.

Здесь Ильдар еще совсем молодой. Он держит меня за плечи, улыбается. Тогда он мечтал о славе, признании, популярности. Мечтал, что будет создавать великие проекты, и я нисколько в нем не сомневалась. Потому что верила в него. И ему тоже верила!

И вот спустя столько лет он планирует ужинать с мэром, с любовницей и с «бывшей», которая ему мешает.

Сажусь на край дивана, закидываю ногу на ногу, нервно постукиваю пальцем по колену.

Он не блефует. Он никогда не блефует.

Ильдар умеет убирать тех, кто мешает. Я это знаю. Я ведь рядом с ним прошла все этапы. Я отлично знаю, как он вёл переговоры, как лишал людей контрактов, как выжимал под ноль.

Без эмоций. Без жалости.

Да, он вежлив, обаятелен и при этом абсолютно безжалостен.

Я тоже когда-то восхищалась этим. Казалось, что он такой умный, просто настоящий стратег и победитель по жизни. Но теперь я понимаю: он просто привык забирать. Всё, что хочет и всё, что ему нужно.

Я подхожу к окну. На улице серо. Как в голове. Он предложил тридцать процентов. Тридцать.

Не пять. Не ноль.

Но готова ли я согласиться на это?

Я понимаю: если откажусь – он включит свою настоящую игру. Переобует всех юристов. Перепишет все протоколы. И к суду уже буду существовать не я, а нелепая, заплаканная бывшая жена, сидевшая у него на шее.

Он заставит всех забыть, кто на самом деле вёл его переписку, корректировал чертежи по ночам, договаривался с подрядчиками, пока он блистал на сцене.

Я может и сидела дома, но новостей за свою жизнь прилично начиталась, и знаю, как богатые дяди обходятся со своими женами, когда те перестают быть им нужны.

Мне вдруг становится снова страшно. И больно. И обидно до тошноты.

Но я понимаю, что сейчас я не могу позволить себе ни истерик, ни порывов. Слишком опасно быть честной с человеком, который не любит тебя, но который отлично умеет разрушать.

Мне нужно думать. Трезво. Осторожно. Как будто рядом тигр, а у тебя в руках только свечка. Он сказал «один ужин». Но с ним ничего не бывает «один раз».

Я медленно сажусь за кухонный стол. Смотрю в пустую чашку. Сейчас мне нужно решить: я буду гордой или я буду живой.

***

Утро следующего дня

Дом словно застыл в тишине. Только тикают старые часы в гостиной, будто отсчитывают время до следующего удара.

Я завариваю чай. На автомате достаю печенье из банки, накрываю на стол. Вроде бы все, как всегда, но при этом совсем не так, как раньше.

Звонок в дверь заставляет сердце вздрогнуть.

Я тут же вспоминаю, как вчера Ильдар заявился ко мне на порог. Требовал от меня явиться на этот паршивый ужин!

В горле словно застревает тугой ком, но я тут же заставляю себя успокоиться. Я знаю, что это не он.

Это Лидия.

Моя давняя подруга и соседка, с которой мы познакомились благодаря кулинарным курсам.

Она входит бодро. Ее улыбка, как и обычно, озаряет всю гостиную, а в руках у нее громадный поднос с румяным пирогом.

– Ну здравствуй, хозяйка, – говорит она весело. – Ты что, даже не позвонишь? Я тут для тебя такой рецепт откопала! Вишневый пирог в новом исполнении! Просто пальчики оближешь!

Я улыбаюсь, как могу. Она садится на кухонный диван, озирается.

– Ладно, я все понимаю. Ты, наверное, уборку генеральную затеяла. У тебя там столько мусорных пакетов стоит у входа...

Я неловко отвожу взгляд, но Лидия продолжает:

– Главное, чтобы не переезд! А то мы с мужем так к вашему с Ильдаром соседству привыкли!

И тут она замокает. Смотрит на меня, словно молнией шибануло.

– Надя… все хорошо? Я может что-то не так сказала?

– Лид… – Я сжимаю ладони, – у меня всё развалилось.

Она сразу замирает.

– Что случилось?

Я смотрю на нее. На это доброе, беспокойное лицо. Лидия та, кто знал Ильдара с самого начала. Она присутствовала на нашей свадьбе, стояла рядом, когда я не могла встать после выкидыша, делала настойки, приносила суп. Я не хочу начинать реветь. Но не могу молчать.

Глава 18

Мы выходим из машины у дома мэра. Теплый вечер. Дорогая брусчатка под ногами напоминает, что мы заявились на важный светский прием, а фасад особняка освещён мягким золотистым светом. Алеся цепляется за мою руку и взволнованно вдыхает воздух, как будто мы в сказке, которую она так долго ждала.

– Боже, Ильдар… Это нереально… – шепчет она и оглядывается по сторонам. – Смотри, даже входная дверь будто из фильмов.

Я усмехаюсь.

Для неё это мир, в который она только входит. Для меня же территория, где надо играть хладнокровно. Особенно сегодня.

Нас встречает работник дома. Это высокий, лысоватый мужчина в темно-синем костюме с перчатками на руках. Он кивает с легкой улыбкой.

– Господин Абрамов, рады приветствовать. Мэр ожидает вас в зале для ужина.

Он жестом приглашает нас следовать за ним. Алеся переступает порог дома с видом королевы, но в глазах её почти детский восторг. Я чувствую, как её пальцы сильнее сжимают мою руку. Она едва сдерживает себя от того, чтобы не выдать тысячу комментариев по поводу люстры, паркета или картин на стенах.

Но пока ей удается сдержанно молчать, лишь изредка показывая мне взглядом свой восторг.

– Ты только посмотри… – говорит она тихо, когда мы проходим мимо антикварного зеркала в резной раме. – Я будто в музее.

Я киваю. Внутри у меня всё по-другому. Напряжение под кожей. Эта встреча не просто ужин. Это политическая сцена. И я должен выглядеть безупречно. Не дать слабину. Особенно, если Надя решит сыграть свою партию.

– Держи спину, – говорю Алесе тихо, когда мы входим в просторный зал с длинным дубовым столом. – Сегодня мы должны быть с тобой одной командой.

Мэр выходит нам навстречу из двери в противоположном конце зала.

Это плотный мужчина, лет пятидесяти пяти с густыми седыми висками и выразительными глазами, в которых сразу читается контроль.

Он протягивает мне руку:

– Господин Абрамов. Рад, что вы приехали.

– Честь для меня, Руслан Харисович, – отвечаю, сдержанно жму ему руку.

– А это, полагаю, ваша…

– Моя прекрасная коллега и помощница, – быстро подхватываю, прежде чем он успеет договорить. – Алеся. Мы с ней вместе работали над проектом.

Алеся сияет.

– Очень приятно! – она становится на цыпочки и почти театрально протягивает руку мэру. – У вас такой роскошный дом… Это произведение архитектуры. Чувствуется вкус, стиль, эпоха!

Мэр чуть улыбается.

– Спасибо, юная леди, мне приятно. Я ценю, когда молодёжь замечает детали.

Он поворачивается ко мне:

– А где ваша супруга? Я надеялся увидеть и её. Всё-таки она важное лицо и фигурировала рядом с вами во многих публикациях.

Я напрягаюсь. Глаза мои коротко скользят по часам.

– Она… уже должна была выехать, – говорю с уверенностью, которой не чувствую. – Вероятно, вот-вот подъедет. С утра я… не мог с ней связаться, возможно, неполадки с телефоном.

Мэр кивает, но взгляд его становится чуть более внимательным. Он привык к подтекстам.

– Бывает. Женщины всегда приходят эффектно. Под занавес.

Алеся тут же вклинивается, звеня голосом:

– Наверное, ей хочется выглядеть безупречно. На такой встрече всё должно быть идеально!

Мэр удовлетворено кивает.

– Ну разумеется. Мы никуда не спешим.

Мужчина проходит чуть вперед, вальяжно занимая место во главе стола. Мы же с Алесей располагаемся чуть поодаль.

– У вас здесь такая... такая эклектика! Я прямо чувствую, как дух классицизма сочетается с... готикой? – вдруг выдает Алеся, продолжая удивленно вертеть головой.

Руслан Харисович на мгновение приподнимает бровь.

– Готикой?

Она оживлённо кивает:

– Ну да! Эти окна... они такие, как… стрельчатые, да? Почти собор! Очень «мрачная элегантность», как в модных журналах говорят.

Я вжимаюсь в кресло.

Проклятье.

Это не готика. Это модерн. Старый московский модерн с элементами арнуво. Да она вообще путает стили, как дети путают ложку и вилку.

Мэр не говорит ни слова. Только медленно делает глоток вина. Но по тому, как скользит его взгляд по Алесе, я вижу, что он не доволен.

Хорошо бы спасать ситуацию.

Я делаю глоток из бокала и ровным тоном выдаю:

– Простите, Руслан Харисович. Надя, моя жена… иногда страдает от мигреней. Возможно, её не будет сегодня.

Не хотелось бы нарушать атмосферу...

Я даже не успеваю закончить фразу, как в зал входит один из работников дома.

– Простите, господа… – он слегка склоняется. – Прибыла супруга Абрамова. Но… в компании какого-то мужчины.

Я резко поворачиваю голову.

Глава 19

Я сижу в зале, чувствуя, как в висках стучит кровь, но на лице держу вежливую маску. Алеся увлеченно рассказывает мэру что-то про вдохновение и хореографию, а вот я уже не могу слушать.

Я жду.

Жду долго. Напряженно.

И каждая секунда кажется мне целой вечностью.

Кого только моя женушка посмела с собой притащить?!

И тут двери открываются.

Первой входит она.

Надя.

Я моргаю, потому что в первый миг не узнаю её.

На ней черное платье. Лаконичное, но подчёркивающее талию и плавную линию бедра. Волосы не как обычно. Никакого неопрятного заколотого пучок на затылке. Сейчас они аккуратно распущены и мягко обрамляют лицо. Макияж сдержанный, но в глазах сталь. Сейчас Надя такая, какую я ее давно не видел. А может, вообще никогда.

Следом за ней входит он.

Мужчина. Его я тоже прежде не видел. Он высокий, в тёмно-сером пиджаке. Уверенный шаг, чуть насмешливый взгляд, будто он тут всех знает. И меня особенно.

Мэр с любопытством поднимается.

– А вот и госпожа Абрамова. Рад, что вы смогли прийти, Надежда. А это…?

Надя чуть поворачивается ко мне, бросает взгляд.

Прицельный, как выстрел.

– Это Олег. Старый друг нашей семьи. Он тоже вовлечён в наши дела и проекты. Особенно касающиеся архитектуры и совместных дел, – хитро произносит она, а я сглатываю.

Друг семьи?

Я сжимаю челюсть, чтобы не рявкнуть.

Ни разу за тридцать лет я не слышал ни про какого Олега.

Никогда.

И уж точно он не имел отношения к моим проектам. Но мэр, зараза, кивает с уважением и жмёт ему руку, словно он действительно был частью команды.

Олег усмехается.

– Рад познакомиться. Много слышал о вас и об этом ужине. Для меня честь находится здесь.

Я не подаю руки. Просто киваю.

Алеся чувствует напряжение и инстинктивно прижимается ко мне.

– Кто это вообще? – шепчет мне на ухо.

– Узнаю позже, – отвечаю ей, не отрывая взгляда от Нади.

Она же... спокойно поворачивается к мэру и говорит:

– Мы с Олегом думали, что это будет отличный вечер для обсуждения деталей, связанных с социальной частью проекта. Поддержка молодого искусства очень важная составляющая, верно?

Она улыбается.

Холодно.

А я не могу оторвать взгляда от этой сцены.

Как он, этот чертов Олег, вальяжно отодвигает стул для Нади. Как она кивает ему, будто они репетировали эту вычурную вежливость сто раз. И самое отвратительное, что это не выглядит наигранным!

Она… естественна рядом с ним. Как будто это они пригласили НАС в гости, как будто это МЫ им что-то должны!

Надя садится рядом, скрестив ноги, и даже в этом движении есть что-то… показное. Нарочито уверенное. Я ощущаю, как скрипят мои зубы.

– Прекрасный зал, – вдруг говорит она мэру. – Вы знаете, здесь, кажется, оригинальные лепные элементы времён середины XIX века. По стилю похоже на неоромантику. Но обновлено аккуратно, почти незаметно. Особенно вот эта ниша с колоннами. Очень деликатная реставрация. Видна рука мастера.

Мэр буквально оживает.

– Вы разбираетесь? – он искренне удивлён и восхищён. – Редко встретишь человека, который обращает внимание на такие вещи.

– Ну… я же жена архитектора, – с мягкой усмешкой отвечает Надя и бросает взгляд в мою сторону. – Тридцать лет в окружении чертежей, линий, форм. Как не запомнить?

Я чувствую, как что-то во мне лопается. Слишком спокойно. Слишком уверенно. Словно её не трогает ни мое присутствие, ни Алеся, ни развод, ни ультиматумы.

Я больше не могу сидеть.

– Надя, – говорю резко. – Можно тебя на минуту?

Она чуть поворачивает голову.

– Сейчас?

– Сейчас.

– Хорошо, – отвечает она, но с таким видом, будто делает одолжение.

Слегка касается плеча Олега. Он встаёт вместе с ней. Я сжимаю кулаки, но ничего не говорю.

Мы выходим в коридор, и как только дверь за нами закрывается, я шиплю:

– Это что было?

– Ужин, – отвечает она спокойно. – Ты же сам настоял, чтобы я пришла. Вот я и пришла.

Я смотрю ей в глаза.

– Ты притащила мужика. В мой вечер. К мэру. Представила его «другом семьи». Ты что, издеваешься?

– Нет, Ильдар. Это ты надо мной издеваешься уже несколько месяцев, – бросает она холодно, словно не боится. – Сначала в спальне. Потом на сцене. Потом в договоре. Ты хочешь, чтобы я сидела тихо?

Я делаю шаг ближе.

Она едва заметно отступает.

Глава 20

Мы стоим в коридоре, между залом с тонкими бокалами и ложью, и тишиной за закрытой дверью. Ильдар почти нависает надо мной, тяжёлый, злой, с лицом, которое я когда-то знала наизусть. Теперь оно чужое, почти хищное.

– Что ты сейчас сказала? – переспрашивает он.

Глаза выпучены. Лицо перекошено от гнева.

Я выпрямляюсь.

Я не девочка. И не жена, которой можно указывать.

– Это мой юрист, – повторяю спокойно. – Его зовут Олег Белов. Он представляет мои интересы. И он здесь, чтобы убедиться, что всё, что касается меня, фиксируется официально. Чтобы ты не смел меня унижать. Ни словом, ни действием.

Ильдар сначала молчит, а затем резко откидывается назад и громко смеётся.

– Ты серьёзно? Юрист? – он презрительно растягивает слово. – Думаешь, этого будет достаточно, чтобы со мной бороться?

Он шаг за шагом приближается ко мне.

– Я не из тех, кого можно испугать, нацепив дорогой костюм и серьезно надув губки. Хочешь, я сейчас подойду к нему, задам один-единственный вопрос, и он потеряет лицензию? Я таких «адвокатов» за карьеру сотнями видел. Подставной актёр. Не больше.

Я молчу, но внутри всё сжимается. Не от страха. От отвращения. Его спесь, его убеждённость, что всё вокруг это его собственность. Включая меня.

– Надя, – говорит он тише, почти шипит, – если ты решила играть по-крупному, то я тоже могу. Дом тебе никто не обещал навечно. Я переиграю тебя в суде в три хода. И ты останешься ни с чем. Ни с чем! Поняла?

Я смотрю ему в глаза. Он ждёт, что я испугаюсь. Заплачу. Отступлю.

Но я просто молчу, позволяя ему злиться столько, сколько ему хочется.

– Я тебя предупредил, – шикает он, а затем язвительно добавляет: – не нужно играть в игры с их создателем!

Видимо, он и правда сказал мне всё, что хотел, потому что в следующую секунду. Он разворачивается и тяжелым шагом марширует обратно в зал.

Проходит несколько минут.

Я привожу дыхание в порядок, поправляю платье. Убеждаю себя в том, что все сделана правильно, а затем, стараясь казаться уверенной, захожу в зал.

Мне страшно. Но этот страх не похож на паническую дрожь. Он больше напоминает сдавленную пружину внутри.

Но я иду.

Так, словно ничего не произошло.

В центре стола сидит Алеся, раскинув локти, сияя так, будто это её день. Она что-то оживлённо рассказывает мэру, вставляя в каждое предложение имя Ильдара. Он сидит рядом, потягивая вино, не мешает и не поправляет.

Конечно.

– …а когда Ильдар совсем устал, я сама садилась за чертёж. Знаете, как оно бывает: ночь, тишина, чайник вскипел… И вот я уже сижу, просчитываю нагрузку на конструкцию фасада… – звонко, будто на сцене, заливается Алеся.

Мэр улыбается, вежливо, но немного в сторону, с прищуром.

– Простите, Алеся, а какое именно участие вы приняли в проекте? Ну, вот прямо технически.

Алеся тут же подаётся вперёд, не сбавляя оборота:

– Ой, я же всё делала! И перепроверяла расчёты, и чертила схемы за Ильдара, когда у него были встречи. И с переговорами помогала. Я звонила поставщикам, объясняла тонкости логистики. Мы с ним буквально жили в этом проекте! Я старалась всё понять: структуру, эстетику, даже законодательство! Мы с ним просто одно целое в этом музее!

Замираю. Ощущение, как будто меня ударили чем-то тяжёлым. Не по телу, а по памяти.

Я ведь помню, как я сидела по ночам с его эскизами. Как я исправляла в чертежах нелепые ошибки. Как я отдавала свои лучшие идеи, чтобы он мог отдыхать. Я ведь и вправду жила этим проектом.

А теперь мою работу присваивает она.

С её голоском. С её сиянием. А Ильдар молчит.

Даже не пытается её остановить. Не говорит: «Нет, это не она. Это Надя».

Нет. Он смотрит на мэра, будто ничего не происходит.

А я чувствую, как у меня забирают не только прошлое. Но и настоящее.

Пока ужин в полном разгаре и Алиса пытается вставить палки в колеса, предлагаю вам заглянуть в последнюю новинку нашего литмоба от Арины Тепловой

Читать книгу здесь… https://litnet.com/shrt/PWr3

Глава 21

Олег, всё это время молча наблюдавший за представлением, вдруг наклоняется вперёд. Его вежливая улыбка сперва касается Алеси, а затем Ильдара.

– Простите, Алеся, – говорит он, словно невзначай.

Его голос спокоен, но в нём слышен едва заметный нажим, как у человека, который знает, на какую кнопку нажать.

– Вы упомянули, что сами делали расчёты по нагрузке на фасад? Интересно.А на какую формулу вы опирались при определении коэффициента ветровой устойчивости для южной стены?

Алеся мигает.

– Ой, ну это технические моменты, конечно, мы всё обсуждали с Ильдаром…

– Но вы же чертили, да? – продолжает Олег с той же вежливостью.

– Значит, наверняка знаете, на какую нагрузку проектировалась балка над стеклянной галереей?

– Ну… я… – Она начинает мяться, выискивая в воздухе подходящие слова. – Там же всё индивидуально рассчитывается… ну, с учётом материала…

– Конечно. Только, простите, – он делает вид, что вспоминает, – в проекте ведь была ошибка с термонагрузкой на световой купол, насколько я помню. Вы её тоже сами исправляли?

Она теряет улыбку. Остановилась. Секунда.

И напряжение повисает в воздухе.

Но вдруг, словно найдя спасательный круг, она вскидывает голову и, с улыбкой торжества, лезет под стол.

– Одну минутку! Я ведь даже сохранила один из чертежей, над которым работала!

Она достаёт из сумки планшет, вводит пароль и несколько секунд что-то ищет в памяти устройств.

А затем, как ни в чем не бывало кладёт планшет на стол.

– Вот! Это мой вклад!

Все тянутся взглянуть. Ильдар молчит, мэр склоняется поближе.

А у меня перехватывает дыхание. Этот чертёж я знаю наизусть. Каждая линия моя. Я рисовала его в ту ночь, когда у Ильдара сломался ноутбук, и всё пришлось делать мне на планшете!

Вот эта кривая, слишком округлая, я потом хотела её поправить. Вот эта приписка сбоку – это моя рука. Мой почерк.

Я даже дышать не могу! Не то, что говорить! Олег уже поворачивается ко мне и чуть склоняет голову.

– Ваш? – тихо спрашивает он.

Я еле заметно киваю.

В груди сейчас пустота.

Она украла!

Мою работу. Мою жизнь. Мою роль.

Ильдар откашливается, его голос звучит уверенно и напоказ тепло:

– Алеся была не просто вдохновением, она невероятно способная. Её ум действительно дал проекту второе дыхание. Она вникала во всё. И я горжусь, что она была рядом на этом пути.

Он говорит это так, будто мы с ним никогда не обсуждали ни единого плана, будто моих бессонных ночей и выверенных расчётов просто не существовало.

Мэр, сдержанный, но заинтересованный, кивает:

– Понимаю. Проект действительно выдающийся. Работа такого уровня большая редкость. Знаете, – он смотрит на Алесю, – если вы действительно так талантливы, вам нужен будет свой проект. Но под чутким руководством Ильдара, конечно. Уверен, он сможет направить вас.

Алеся прижимает к себе чертёж – мой чертёж.

И сияет:

– Это большая честь! Я готова! Я очень многому научилась у Ильдара!

А мне становится холодно.

Это происходит на моих глазах. Меня вычеркивают. Тихо, официально и навсегда.

Меня здесь больше нет. Моя работа больше не моя. Мои старания приписаны другой. А Ильдар даже не посмотрел на меня.

Он украл мою жизнь и передал её в чужие руки, обернув это подарочной ленточкой восхищения.

Мэр поднимает бокал и говорит, обращаясь ко всем:

– За союз искусства и разума!

Все поднимают бокалы, а я просто сижу.

Молча.

С прямой спиной. С холодом внутри.

Я проиграла. На глазах у всех.

И как я теперь докажу, что она украла мои чертежи?!

Глава 22

Мэр делает еще один глоток из бокала, а затем с легкой полуулыбкой поворачивается к нам с Алесей:

– Леди, у меня есть небольшая награда для вашего идейного вдохновителя. Вы не поможете принести ее из служебной комнаты? Мой помощник вас проводит, – говорит он спокойно. – А мы с мужчинами пока покурим и обсудим детали презентации.

Алеся тут же подрывается с места, хвостиком примостившись по правую руку от помощника мэра.

Вижу, как Ильдар довольно кивает ей, словно напоминая, чтобы она завладела всем вниманием в этом доме.

Я тоже перевожу взгляд на Олега. Медленно, будто спрашиваю у него разрешение на то, чтобы больше не участвовать в этом цирке.

Но юрист наклоняется ко мне и тихо бормочет:

– Вам нужно сходить с ней, а я пока переговорю с Вашим мужем. На том языке, который он понимает.

На секунду мне становится даже страшно. О чем это он собрался говорить с Ильдаром в присутствии мэра?

Но затем я быстро привожу мысли в порядок, неохотно киваю, поднимаясь из-за стола, и мы с Алесей выходим вслед за помощником мэра.

Однако стоит нам только оказаться в полутёмном коридоре без камер и свидетелей, ее лицо тут же меняется. Из сияющей благовоспитанной девушки она превращается в ту, которую я давно уже научилась узнавать по тонкому хищному изгибу губ.

– Ты, кстати, сегодня выглядишь лучше, чем обычно, – говорит она, слегка косясь на моё платье. – Видимо, отчаяние всё-таки вдохновляет.

Я не отвечаю.

Мы идем дубовому по паркету, и каждый её удар каблучка, словно укол в мои нервы.

– Только вот поздновато ты, конечно, начала себя приводить в порядок. – Она делает вид, что разглядывает какую-то картину. – Все важное уже прошло мимо.

Я резко останавливаюсь и поворачиваюсь к ней:

– Ты ошибаешься. Ничего не прошло мимо. Просто кое-кто решил влезть туда, где никогда не стоял.

Алеся поджимает губы, но не теряет ухмылки.

– О, я стояла. Рядом. Вернее… лежала. Пока ты ночами горбатилась над тем, что он в итоге даже не оценил, я вдохновляла его на жизнь. Настоящую. Полную событий и красок.

–Мне даже интересно посмотреть, сколько продлится твоя самоуверенность, – говорю я тихо. – Временные музы вечно думают, что стали художниками.

Алеся сжимает челюсть.

– Смешно слышать это от женщины, которая прожила всю жизнь в тени. Ты думаешь, он бы не остался с тобой, если бы ты была хоть немного... интересной?

Это больно. Она целится туда, где слабее всего.

Но я не моргаю. Я не позволю ей победить.

– Я прожила жизнь, которую сама выбрала. И даже если она рушится, я хотя бы не притворяюсь. А тебе, Алеся, стоит подготовиться. Рядом с ним не выживает никто, особенно те, кто по наивности думает, что он способен кого-то любить.

Волкова лишь молча закатывает глаза.

– Что ж, значит со мной он стал другим, – лопочет она и останавливается, когда мы доходим до дверей одного из шкафов с прозрачными дверцами и подсветкой, словно в ювелирном магазине.

Помощник мэра открывает шкаф и достает тяжелый стеклянный куб с выгравированным именем Ильдара.

Я тянусь к награде, но руку тут же подсовывает Алеся, буквально выдрав кубок из-под моего носа.

– Я первая, кто должен вручить награду, – говорит она с фальшивой улыбкой. – Это ведь наша с ним общая победа.

Она уверенно забирает куб, прижимает его к себе и, не оглядываясь на меня и помощниками, бежит вперёд, словно опасаясь погони.

Воздух густеет от напряжения.

Я перевожу дыхание.

Нет. Только бы не подавать виду, что меня это задевает. Только бы не вестись на провокации!

Я иду за ней, не отводя взгляда, словно ожидаю в каждом действии этой малолетней дряни очередной подвох.

Алеся шагает впереди, словно охотница, играя с кубом в руках.

– Ты знаешь, – вдруг говорит она, не оборачиваясь, – я ведь правда не хотела уводить Ильдара. Он сам… ну… набросился на меня. Ты бы видела, как он на меня смотрел. Голодно. Как будто лет десять воды не пил.

Я сжимаю кулаки, продолжаю идти.

– Он же у тебя был как высушенный. Прямо сухарь. Ты что, правда его тридцать лет не трогала? – продолжает она, теперь уже с мерзкой усмешкой в голосе. – А ведь он, между прочим, машина в постели.

Моя грудь сжимается. Я резко останавливаюсь. Больше не могу.

Она делает еще шаг и поворачивается ко мне. У неё в глазах торжество, почти восторг.

И вот я взрываюсь:

– Закрой рот. Просто закрой рот, слышишь?! Как тебе не стыдно такое говорить?! – слова срываются с меня, как натянутая проволока.

Мой голос громкий, звонкий, злой.

Алеся делает вид, что испугалась.

Она отскакивает назад, словно боясь удара.