После развода. Ненужная истинная дракона

Глава 1

— У меня с моей новой истинной ребёнок с магией рода родился. — Бросил Герберт, стоя ко мне спиной в своём кабинете.

Леди Инесс, моя старая нянюшка, всегда говорила, что если супруг прибыл в дурном настроении — не показывай нрав.

Так же леди Инесс говорила, что если кто-то тебе доносит сплетни, будто бы у твоего супруга появилась содержанка — никому не верь.

Но ни в первом, ни во втором наставлении не было ни слова о том, что делать, когда недовольный муж возвращается домой и сам говорит о том, что у него появилось новая истинная, которая родила ребёнка с магией рода.

Я переступила с ноги на ногу.

И прикрыла глаза, стараясь спрятать за ресницами жгучие слезы, которые чуть было не опалили щеки.

Когда мне было восемнадцать лет, в старое поместье Дринроу приехал на тот момент королевский дознаватель — Герберт Шейн из рода Чёрной Стали, могущественный дракон, звезда своего рода. Тот, кому преклонялась знать, кого боялась знать и с чьим мнением считался даже сам король.

Сильный род.

Крепко стоящий на ногах род.

Род, в котором магия драконьей крови била ключом, да так сильно, что любой из рождённых наследников тут же обретал её.

И тогда, много лет назад Герберт Шейн взял бесприданницу. Девушку из обедневшего рода, сводящую едва концы с концами для того, чтобы держать на плаву старое поместье.

Сироту.

Казалось ли мне тогда, что все это лож — да.

Поверила ли я потом своему будущему супругу — однозначно.

Мы прожили с ним долгие пятнадцать лет в браке.

За это время у нас родились дети.

Руперт —старший, которому вот-вот исполнится тринадцать.

И малышка Адалинда, которой скоро пять.

— Её мой дракон попробовал… — Хриплый голос Герберта заставлял меня морщиться, казалось, как будто бы он специально стеклом по стеклу проводит, вызывая звук дребезжания и неприятное чувство оскомины на зубах. — И она ему понравилась…

Наглая ухмылка, которая говорила о том, что та, другая, понравилась не только дракону, который сидит в каждом из нас.

— А я? А наши дети? А наш брак?

Леди Инесс всегда учила держать свои эмоции под контролем.

Леди Инесс запрещала плакать на людях.

Но у меня был самый лучший муж на свете, другого такого невозможно было найти.

Герберт сделал все возможное для того, чтобы я никогда не почувствовала, что я ему не важна и не ценна.

Герберт приехал из дальней поездки в соседнее государство на рождение Руперта.

Вокруг меня толпились магии, лекари и повитухи.

Первая беременность тяжёлая, которая говорила о том, что появится новый наследник рода Чёрной Стали.

Маги боялись применить магию, чтобы обезболить. Они не хотели, чтобы малыш почувствовал что-то инородное. И в момент, когда я поняла, что я не рожу сама, ворвался Герберт.

Глядя на меня, изнемождённую, у него бы в принципе, простой выбор — оставить меня сходить с ума от боли, но при этом спасти наследника, либо наложить запрет на слова магов и лекарей.

После его запрета я родила в течение нескольких лучин.

Руперт кричал громко, во всю силу маленьких лёгких. А Герберт стоял, едва дыша, и баюкал на руках своего первенца.

Я не представляла, что могло произойти с моим мужем, чтобы он мне сейчас сказал о том, что у него есть другая женщина.

Другая…

Видимо, более достойная его, видимо, с хорошей магией, а не с моей, маленькой, слабой, бытовой, которая легла пятном на репутации рода Чёрной Стали.

И многие леди и лорды, отворачиваясь от меня, шептали, что это моя вина, что у Руперта до сих пор не проснулась магия, что ему скоро будет много лет, а он до сих пор не разбудил в себе истинную силу.

— Герберт… — Тихо шепнула я, делая шаг вперёд.

У меня оставалась глупая надежда на то, что муж на меня посмотрит через плечо, повернётся и скажет:

— Мне нравится, как ты отреагировала. Я был уверен в тебе, что ты не купишься на эту ложь. Поэтому если вдруг тебе кто-то скажет о том, будто бы у великого Герберта Шейна появилась какая-то содержанка, ты не поверишь…

Но Герберт ударил больнее, чем плетью, больнее, чем все злые слухи, которые ходили все эти годы о нашем браке, что я порченная кровь и не смогла подарить наследника роду с сильной магией, больнее, чем злые слова его матери о том, что это я во всем виновата, что у Руперта до сих пор нет силы, о том, что я виновата, что Герберт держит давление со стороны короля…

Он ударил намного больнее.

Наотмашь.

Заставил меня сгорбиться и опустить лицо к полу…

— А я тебя никогда не любил.

И слова просто как констатация факта, говорящие о том, что что-то в этом было не то…

— Я же твоя истинная. И печать истинности…

Она проступила сразу, почти сразу, как только Герберт сделал мне предложение.

У кого-то она проступала вязью на запястьях: несмываемая, нестираемая, как татуировка силы, у кого-то была действительно печатью на ключице. Либо в области сердца.

И только у меня, видимо, как у изначально неподходящей, метка была вдоль позвоночника.

Герберт улыбался, когда увидел это, проводил пальцами, прощупывая каждый позвонок и смеялся…

— Она вьется , словно вьюнок…

Его метка была серьёзной.

Тяжёлый, опоясывающий правую руку широкий браслет. С вензелями, которые меняли направление в зависимости от движения силы.

— От того, что ты моя истинная, ничего не меняется, а то ты не знаешь, как легко избавиться от метки…

Моё сердце дрогнуло и сжалось в точку.

Я отшатнулась, испытывая шок.

Избавиться от метки...

Это примерно как вырвать сердце своему дракону, это примерно как плюнуть на его выбор, на выбор зверя, который не просто потому, что кто-то кому-то подходил, обратил внимание на того или иного. А потому, что чувствовал своё. Одна пара, один партнёр до конца жизни.

— Ты не посмеешь, — зачем-то произнесла я, словно бы пытаясь образумить Герберта, но муж наконец-то обернулся ко мне и зло хохотнул.

Глава 2

— Пусти… — прошептала я на границе сознания.

Воздуха не хватало, пальцы все сильнее и сильнее давили.

— Пусти,— я набралась сил.

Взмахнула рукой, стараясь ногтями короткими, обрезанными чуть ли не до кожи расцарапать руку своему мужу.

— Пусти! — выдохнула последний глоток воздуха, и Герберт пришёл в себя.

Отпустил, отпрянул, брезгливо потёр ладони друг о друга.

— Так что не надо мне здесь про истинность что-то говорить, ты прекрасно знаешь, что ничего вечного и постоянного в нашем мире не существует. Это глупая сказка для наивных простолюдинов о том, что истинность — зарок, на самом деле ничего вечного нет.

Герберт отвернулся, а я, прижав ладонь к полыхающему горлу, попыталась выровнять дыхание.

Спиной налетела на створку двери — тяжёлый дуб, грубо вытесанный, под стать моему супругу, начал греть кожу.

Моя слабая магия, бытовые заклинания, немного лекарского дела, травоведение, яды и противоядия, моя слабая магия, взвизгнув, постаралась забиться в недра души так, чтобы больше не соприкасаться с той хищной, которая раньше ластилась, как сытый жирный кухонный кот. А обозлившись, впилась всеми когтями.

— Ты о детях подумал?

— О детях? — презрительно бросил Герберт, останавливаясь у своего стола и поднимая несколько стопок бумаг. — Я подумал о детях, уедешь в старое поместье моей прабабки — Раудан. И все на этом, детей заберёшь с собой. Руперт до сих пор не слышит зова магии.

Герберт зло усмехнулся и покачал головой.

— У меня вообще создаётся впечатление, как будто бы это не мой сын…

Я дёрнулась вперёд, желая вцепиться ногтями мужу в лицо.

Как он смел такое говорить?

Фамильные камни, старый дурацкий обычай, определяющий чистоту крови, никому не нужный, всеми забытый, кроме прабабки Лукреции, которая умерла несколькими лунами позже рождения Руперта.

Малыш, ничего не понимая, лежал тихо в своей колыбельке. А прабабка привезла фамильные камни.

Если все изумруды вспыхнут силой, значит, родная кровь.

Если нет — нагуленный ребёнок.

Это было так унизительно.

Но унижение я испытала уже после того.

Прабабка Лукреция не ставила никого в известность, просто привезла камни и положила их возле Руперта, сама стояла над колыбелькой и наблюдала, как один за одним загораются силой изумруды.

Уже потом, в бешенстве от злости, Герберт швырнул старое фамильное ожерелье своей прабабки и взревел на весь дом:

— Мои дети, ни один из них никогда не будет проходить эту дурацкую проверку. Если ты сомневаешься в чем-то, то тебе свои сомнения надо высказать мне.

Прабабка хохотала, имела дурной нрав.

Я считала, что все она сделала правильно, только потом до меня дошло, что именно она сделала и как она высказала своё недоверие в отношении меня.

И слышать сейчас такое от Герберта было унижением.

Похуже, чем даже услышать о том, что у него где-то на стороне появился нагулянный ребёнок…

Нагулянный ребёнок с магией рода.

— Как ты смеешь такое говорить? Ты же знаешь…

— Я все знаю, но это единственное, что мне приходит на ум, когда я начинаю задумываться над тем, почему Руперт до сих пор не может услышать зов магии. Почему до сих пор он находится на домашнем обучении, вместо того, чтобы поступить в военную академию.Почему до сих пор он ни разу не прикоснулся к дарованной драконьим Богом силе. Это единственное определение, которое приходит мне на ум, Анна. И не будь прабабка настолько вредной, возможно, тогда бы я её поблагодарил. Ну а сейчас, ну ладно, спасибо. Сделала за меня всю работу.

Горло саднило, а по коже то и дело бегали противные мурашки, как будто бы пытаясь превратиться в золотистую чешую.

— Как ты смеешь так говорить? Мы с тобой столько лет в браке. Пятнадцать лет, Герберт, что ты за пятнадцать лет не мог раньше понять, что наш брак обречённый?

— Да, не мог! Я давал тебе время. Я давал время Руперту для того, чтобы все было как в нормальных семьях, но только наша становится посмешищем. Поэтому я решил завести себе другую.

— А старая, ненужная получается…

— Получается, вы отправляетесь поместье прабабки, вдовий дол, его так местные называют. Возможно, когда Руперт наконец-таки сможет обрести силу что-то изменится. А пока что бракованные дети меня не интересуют.

Герберт взмахнул рукой, поднимая лоскуты воздуха. И дубовая дверь толкнула меня в спину, намекая на то, чтобы я вышла.

Я не вышла, я выпала, вывалилась, дрожащими руками цеплялась за бархатные стены коридора для того, чтобы дойти до своей спальни.

Навстречу мне попалась нянюшка Кло, которая присматривала за Адалиндой. Дочка была маленькой, непоседливой и такой, что иногда сводила с ума всю семью, поэтому без лишних глаз было тяжело. Тем более в моменты, когда Герберт требовал от меня постоянного присутствия и участия в светской жизни, хотя сама бы я не соприкасалась с этой частью наших обязанностей.

Добредя до спальни, я медленно опустилась на пол. Тяжёлое бархатное платье цвета зрелого коньяка зашуршало.

Меня сгибало пополам, крики вороньим карканьем рвались из горла.

Мне все ещё казалось, что это неправда, мне все ещё казалось, что сейчас Герберт придёт в себя, скажет, что он погорячился, и, возможно, все у нас будет как прежде.

Мне ещё казалось…

Но когда тяжёлые напольные часы пробили семь вечера, мой муж облачённый в строгий камзол чёрного цвета, с идеально собранными волосами на затылке, вышел из дома.

Карета ждала у главного входа. Лакированная, переливающаяся всеми бликами вечернего города.

Он уезжал не к кому-то, он уезжал к ней.

Адалинда перед сном попросила спеть ей колыбельную.

Я долго не уходила от дочери, потому что боялась, что как только выйду за дверь её детской, та новая жизнь навалится на меня со всех сторон.

Я не знала, как сказать детям, что мы их отцу не нужны, о том, что мы просто бракованная семья, о том, что мы для него одно разочарование…