После развода. Новое счастье в 40

Пролог

– Да у нас с Маринкой уже давным-давно не брак, а один геморрой. Давно бы сбежал от нее.

Голос мужа, такой родной и привычный, внезапно раздается на весь зал. Он звучит громко, четко и буднично из колонки, которую только что использовали для поздравительной речи.

Веселый гул гостей, смех, звон бокалов. Все это обрывается в одно мгновение. Словно кто-то нажал на стоп-кассету.

Я застываю с бокалом в руке, чувствуя, как кровь отливает от лица. Ледяная волна накрывает от макушки до пят.

Это Гена. Он вышел из зала поговорить с другом, и видимо забыл отключиться от колонки, когда звонил.

Может быть это какая-то ошибка? Может это не мой муж, с которым мы прожили в браке счастливых 20 лет?!

Внутри у меня все кричит: «Неправда!» У нас все хорошо. Мы не ссоримся, не изменяем. Мы вместе завтракаем по воскресеньям, он покупает мои любимые сырки, я берегу для него последнюю конфету. Мы всего неделю назад обсуждали поездку в Карелию на лето. Это же хорошо? Разве это не хорошо?

Но слово «геморрой» висит в воздухе. Грубое и пошлое. Затмевая собой все: красивую сервировку, аромат дорогого торта, улыбку сестры-именинницы, а голос в колонке снова продолжает ломать тишину:

– Ты ее видел вообще? За последние годы в ней от женщины ничего не осталось. Одно разочарование в халате.

Во мне все проваливается. Словно пол под сценой внезапно исчез, и я лечу в бездонную шахту.

«Ничего не осталось». «Разочарование в халате». Я вижу свое отражение в темном экране проектора. Платье, которое я выбирала с таким трудом, кажется мне теперь именно тем самым уродливым халатом.

Я все еще стою на сцене. В руке у меня смятый листок с тостом. Я должна была говорить о любви, о семье, о сестринской верности. А теперь я просто стою и слушаю, как публично свергают с пьедестала мою жизнь.

– С меня хватит, – продолжает Гена, и в его голосе слышно, как он отхлебывает что-то крепкое. – Кругом столько девок молодых, а я тут с этой… Ладно, я пошел. Скоро торт выносят, надо быть к концу, сделать вид, что все окей.

Щелчок. Связь прерывается. Но урон нанесен. Точечный, смертельный.

Я обвожу взглядом зал.

Тетя Люда замерла с куском рыбы на вилке. Подруга сестры смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Моя мама бледнеет.

Все они слышат. Все они слышат, как мой муж, мой Гена, говорит, что давно бы сбежал от меня.

Мне нужно что-то сказать. Что-то сделать. Но я стою посреди зала, не в силах даже пошевелиться.

Ведущий, румяный и потный, хлопает в ладоши, пытаясь вернуть внимание.

– Ну что ж, техника, она такая! Видимо, наш гость… э-э-э… так шутит!» – его смех одинокий и фальшивый, отскакивает от каменных лиц гостей.

Он протягивает руку, чтобы помочь мне сойти со ступеньки. Я делаю шаг, и моя нога подкашивается, будто ватная. Я не падаю только чудом, цепляясь за поручень. Спускаюсь вниз, в зал. Шаги даются с нечеловеческим трудом.

Кажется, все смотрят на меня.

Я вылетаю из зала, почти не видя дороги от навернувшихся слез. И тут же натыкаюсь на кого-то.

Знакомая рубашка. Я гладила ее утром.

– Марин, ты куда? – Гена смотрит на меня с легким удивлением, на губах довольная улыбка. Он протягивает руку, чтобы взять меня за локоть. –Пойдем, скоро торт…

Я резко дергаюсь, вырываю руку.

– Не трогай меня!

Он отшатывается, искреннее недоумение на лице.

– Что случилось? Что за очередная истерика? Я ничего не понимаю.

«Не понимает».

Во мне что-то рвется. Горький ком подкатывает к горлу, голос срывается на визгливый шепот.

– Не понимаешь? Не понимаешь?! А весь зал понимает, как ты меня опозорил! Потому что мы все слышали! Всю твою беседу с Сергеем! Слышали, как ты назвал наш брак геморроем! Слышали, что в меня «от женщины ничего не осталось»!

Я выпаливаю это все на одном дыхании, тыча пальцем в сторону зала. Его лицо меняется на глазах. Сначала недоумение, потом медленное осознание.

Он вспоминает про колонку. Краска медленно спадает с его щек. Но в глазах не раскаяние, а испуг, быстро переходящий в злость.

– Марина, успокойся, – он снова пытается взять меня за руку.

– Нет! – я почти отскакиваю. – Ты сейчас же пойдешь туда и скажешь всем, что это была шутка! Неудачная шутка! Розыгрыш!

Он смотрит на меня несколько секунд, и я вижу борьбу в его глазах. Его взгляд становится жестким.

– Нет, – тихо, но очень четко говорит он. – Я никуда не пойду.

– Что? – не верю я, - почему?!

– Потому что, Марин, – он выдерживает паузу, словно нарочно проверяет мои нервы, – потому что я говорил, как есть. И оправдываться за правду я не собираюсь.

--------->Листаем дальше к следующей главе

Глава 1

Я смотрю на него и ничего не понимаю. Вообще ничего. В голове каша из обрывков утра и этого кошмара.

– Я... я не понимаю, – голос мой звучит глухо, будто из глубокого колодца. – Гена... утром... утром все было хорошо. Ты целовал меня, уходя. Ты улыбался.

Я ищу в его глазах хоть что-то знакомое, ту теплоту, что была всего несколько часов назад. Но нахожу лишь лед.

– Да, целовал, – он пожимает плечами, и этот жест безразличия ранит сильнее любой грубости. – И что? Фактов это не отменяет. Я остыл, Марина. Окончательно.

Слово «остыл» падает между нами, как глыба льда.

– Остыл? – переспрашиваю я, все еще не в силах осознать. – Но... почему? Мы же... у нас все нормально. Я готовлю, убираю, создаю уют дома. Ты же сам всегда говорил, как это для тебя ценно!

— Дом! — он с силой выдыхает, и в его глазах вспыхивает та самая накопившаяся злость. — Понимаешь, с меня хватит этого самого твоего «уюта»! Хватит твоих тортов и стряпни! Я устал, понимаешь? Устал видеть в тебе кухарку, а не женщину!

– Но... ты сам... – я задыхаюсь, пытаясь найти слова. – Ты сам этого хотел! Ты говорил, что любишь, когда дома пахнет пирогами! Что ценишь, что у меня всегда чистый дом и приготовлен ужин! Ты хотел, чтобы я занималась бытом!

– Я хотел, чтобы ты занималась собой! – кричит он в ответ, и его лицо искажается. – Чтобы ты думала о детях, в конце концов! А ты что? Ушла с головой в свои кастрюли и стала мне... мамочкой! Заботливой, уставшей мамочкой, от которой пахнет не духами, а курицей с гречкой!

Я отступаю на шаг, будто он меня ударил.

Дети... Мы действительно мечтали о них. Но после семи неудачных попыток ЭКО, я просто не могла. И я думала, что мой дом, моя забота – это то, что я могу ему дать. То, что скрасит нашу боль. А для него это стало доказательством моей несостоятельности. Моей... неженственности.

Я смотрю на него, и шок медленно начинает сменяться горьким, холодным пониманием. Он не просто остыл. Он все это время копил в себе обиду и разочарование. А я, слепая, была уверена, что наша тихая, сытая жизнь – это и есть счастье.

Тишина между нами густая, тяжелая, как свинец. Его слова «кухарка», «мамочка», «остыл», все еще висят в воздухе, обжигая меня изнутри. Но где-то в глубине, среди обломков, просыпается последняя, отчаянная надежда. Может, не все потеряно? Может, это просто кризис, боль, и мы можем его пережить?

Я поднимаю на него глаза, и голос мой дрожит, но я заставляю себя говорить.

– Гена... Может быть... Может, мы еще можем что-то поменять? – Он молчит, и я спешно, пока не передумала, выкладываю свою последнюю, самую сокровенную надежду. – Я недавно... была у гинеколога. После всех этих лет... он сказал, что шанс есть. Что может быть, еще получится. Но нужно... нужно очень постараться. Вместе.

Я произношу это и сама верю в этот призрачный свет в конце тоннеля. В то, что мы можем снова стать командой. Бороться. За нас, за ту семью, о которой когда-то мечтали.

Но его лицо не смягчается. Напротив, оно становится еще жестче, каменеет. Он смотрит на меня не как на женщину, предлагающую спасти брак, а как на назойливого просителя.

– Нет, Марина, – его голос холодный и ровный, без единой нотки сомнения. – Ничего менять не надо. И стараться не надо. И уж тем более не надо делать никаких ЭКО. Потому что я твердо решил развестись.

Слово «развестись» обрушивается на меня с такой силой, что я физически теряю равновесие и прислоняюсь к холодной стене. Оно такое окончательное. Закрывающее все двери разом.

– Но... почему? – выдыхаю я, и это уже не надежда, а просто недоумение раненого зверя. – Мы же... мы могли бы попробовать...

– Потому что я не хочу! – обрывает он, и в его глазах вспыхивает раздражение. – Поняла?

Я сглатываю ком, в слезах глядя на мужа, который в секунду стал чужим.

– Я не хочу с тобой «стараться». Не хочу этих вечных походов по врачам, этих таблеток, этих слез, – вздыхает он, а потом окончательно добивает:

– И ребенка от тебя… я тоже больше не хочу.

--------->Листаем дальше к следующей главе

Глава 2

Я смотрю на него, и мой разум отказывается принимать эту реальность. Это должно быть дурным сном. Сейчас я проснусь, а он обнимет меня и скажет, что это всего лишь кошмар.

– Ты... ты уверен? – снова вырывается у меня, голос срывается на шепот. – Гена, подумай. Мы же столько лет вместе. Это нельзя просто так взять и выбросить.

Он вздыхает, и в этом звуке слышится неподдельное раздражение, как будто он видит во мне надоевшего ребенка.

– Я абсолютно уверен. Я долго думал об этом. Очень долго. Просто не знал, как тебе сказать. (После развода. Хочу тебя вернуть. rABcWCVT)

«Долго думал». Значит, все эти месяцы, когда он целовал меня по утрам, хвалил ужин, держал за руку перед сном, он уже знал! Он уже принял решение. И жил со мной, как с ничего не подозревающим приговоренным к расстрелу.

Я больше не могу сдержать слез. Они текут сами по себе, тихо, без рыданий.

– Марина, хватит истерик, – его голос жесткий, начальственный. – Перестань позориться, и веди себя, как мудрая женщина. Ты не у себя на кухне,

Я замираю, слезы застывают на щеках. «Будь мудрой». Какое удобное для мужчин выражение. Оно означает «стерпи, проглоти, не порть мне настроение».

– Вытри слезы и пошли назад, в зал. К гостям, – он говорит это так, будто отдает самое обычное распоряжение.

– Ты с ума сошел? – выдыхаю я. – Вернуться в зал? После того, что ты сказал? После того, как ты публично назвал меня... кухаркой и разочарованием? Чтобы они все смотрели на меня и видели... это? Чтобы я сидела рядом с тобой и делала вид, что у нас все в порядке? Нет. Ни за что.

Я уже поворачиваюсь, чтобы уйти, чтобы просто бежать, куда глаза глядят, но его голос снова останавливает меня, как удавкой.

– Не неси глупостей, – он говорит это с таким спокойным презрением, что у меня перехватывает дыхание. – Ты сейчас успокоишься, вытрешь лицо, и мы вернемся в зал. Надо сделать вид, что всё хорошо. Или ты хочешь сорвать своей любимой сестре юбилей?

Этот удар настолько низкий и расчетливый, что на мгновение я просто не могу поверить в его подлость. Он использует против меня мою же любовь к сестре. Мою ответственность. Он знает, что для меня семья это святое.

– Что? – единственное, что я могу выжать из себя. (После развода. Хочу тебя вернуть. wfRh2prR)

– Ты только подумай, – его голос становится сладким, ядовитым. – Именинница в слезах, гости разбегаются, праздник разрушен. И всё из-за твоих истерик. Из-за того, что ты не можешь взять себя в руки и потерпеть пару часов. Ты хочешь этого? Хочешь запомнить юбилей сестры как день, когда ты уничтожила её праздник?

Я стою, парализованная. Он поймал меня в ловушку. С одной стороны, на меня давит адское унижение, необходимость сидеть рядом с человеком, который только что растоптал годы нашей жизни. С другой – разрушенный праздник сестры, на который она так надеялась, за который так переживала.

– Ты... ты ублюдок, – шепчу я, почти не осознавая слов.

Он пожимает плечами, будто приняв это за комплимент.

– Это реальность, Марина. А ты же взрослая, мудрая женщина. Сделай правильный выбор.

Дорогие читатели, добро пожаловать в мою новинку!

Если вам нравится история, и вы также, как я ждете возмездия для очередного муженька, пожалуйста, добавьте книгу в библиотеку, чтобы не потерять. Также буду благодарна вам за звездочки. Они очень мотивируют меня писать для вас каждый день♥

Глава 3

– Хорошо, – выдыхаю я, и голос мой звучит глухо и отстранённо. – Раз ты не хочешь, чтобы я срывала юбилей, я не пойду в зал. Но и не останусь здесь. Я поеду домой. Сейчас же.

Гена фыркает, и в этом звуке слышится такое знакомое, утомлённое превосходство, будто я снова говорю какую-то детскую чушь.

– И на чём ты поедешь, Мариш, а? Мы за городом. Километров сто. За тобой сейчас никто не поедет, все уже изрядно выпили. А такси сюда не понесётся, в такую глушь и в такой час.

Каждое его слово, будто гвоздь, вбиваемый в крышку моего гроба. Он прав. Я даже не взяла сумочку. Она осталась там, в зале. Да и телефон почти разряжен, чтобы вызвать такси и оставаться на связи.

Я молчу, бессильно сжав кулаки. Слёзы унижения снова подступают. Осознание собственной беспомощности добивает меня окончательно.

– Иди прогуляйся, – его тон смягчается, но это не забота, это снисхождение к слабому. – Подыши воздухом. Приди в себя. А потом вернёшься в зал, в нормальном настроении, и мы дотерпим до конца. Как взрослые люди.

Он смотрит на меня, ожидая покорности. И я понимаю, что у меня нет выбора. Бежать некуда. Устраивать сцену – значит сделать хуже сестре. Остается только эта мучительная, унизительная альтернатива. Просто «дотерпеть».

– Завтра уже будем обсуждать всё остальное... – буднично договаривает он, а затем поворачивается и уходит.

Дверь за ним закрывается с тихим щелчком. Этот звук отсекает меня от всего мира. Я остаюсь одна в пустом, освещённом тусклыми бра, коридоре.

Шок. Это не просто слово. Это физическое состояние. Внутри пустота, звон в ушах, а по коже бегут мурашки. Я не могу осознать, не могу сложить в голове картинку.

Ещё утром был обычный день. Чистый дом, запах кофе, его поцелуй в щёку на прощание. Ещё вчера мы смеялись над сериалом. Ещё месяц назад он подарил мне на день рождения серьги.

Это был хороший брак. Нормальный. Не идеальный, конечно. Были ссоры, недопонимания, периоды охлаждения. Но так разве не у всех? Мы же мирились. Мы же засыпали рядом. Он же держал меня за руку в больнице...

Больница.

Мысль, острая и ядовитая, пронзает мозг. Дети. Он говорил о детях. Значит, всё-таки из-за этого? Из-за того, что я не смогла?

Перед глазами, будто прокручиваясь на плёнке, возникают воспоминания, которые я годами старалась запихнуть в самый дальний угол памяти. Семь протоколов ЭКО. Семь маленьких надежд, которые становились всё призрачнее с каждым разом. Уколы, от которых распухало и болело всё тело. Гормональные бури, заставлявшие плакать без причины. Его усталое лицо в коридорах клиник. Сначала он держал мою руку, говорил: «Ничего, справимся». Потом просто сидел рядом, уткнувшись в телефон. А потом... Потом он начал находить причины не ехать на очередной прием.

«У меня аврал на работе». «Я плохо себя чувствую». «Марина, может, хватит?»

А я, глупая, думала, он жалеет меня. Боится за моё здоровье. А он... Он просто устал. Устал от меня, от моих бесконечных попыток, от моей «неудачи».

«От женщины ничего не осталось».

Да.

От женщины, которая могла бы стать матерью, возможно, ничего и не осталось. Осталась только изможденная, измученная бесконечными процедурами тётка, которая умеет только печь пироги и гладить рубашки. «Кухарка». «Мамочка».

Я закрываю лицо руками, но слёз нет. Сейчас во мне только леденящий, всепоглощающий ужас.

Как жить?

Вопрос повисает в пустоте, не находя ответа. Всю свою взрослую жизнь я была его женой. Это было моей главной ролью, моей идентичностью. Я знала, кто я. Я Марина, жена Гены. А теперь кто я? Просто Марина. Одинокая, бесплодная, никому не нужная женщина за сорок, которую муж назвал геморроем и разочарованием на весь семейный юбилей.

Я сижу на холодном полу, прижавшись к стене, и смотрю в одну точку. Из-за двери доносится музыка, смех. Кто-то говорит тост. Для кого-то жизнь продолжается. Вот только я уже не представляю, что будет завтра.

Друзья, очень приятно видеть вашу активность на книге!

Давайте доберём сегодня 150 звездочек ⭐️ ⭐️ ⭐️ и я сразу выложу еще одну главу!❤️

Глава 4

Я не знаю, сколько времени сижу на холодном кафельном полу. Дрожь пробирает меня всё сильнее, и, наконец, заставляет подняться. Ноги одеревенели, но держат. Я захожу в ванную и смотрю на себя в зеркало.

Отражение пугает. Мёртвенная бледность, заплаканные красные глаза, размазанная тушь. Я охлаждаю платок под ледяной струёй и прижимаю его к векам.

Глубоко вдыхаю. Выдыхаю.

«Соберись, – приказываю я себе. – Ты должна быть сильной. Хотя бы ради сестры».

Толкаю тяжелую дверь и вхожу обратно в зал.

Первым вижу его. Гену. Он стоит в кругу родни, улыбается своей самой обаятельной улыбкой, разливает что-то по бокалам. На его лице играет полное, абсолютное спокойствие. Ни тени стыда. Словно ничего не произошло. Словно он не разнёс нашу жизнь в щепки всего двадцать минут назад.

Всеми силами стараюсь себя сдержать. Воздух словно испаряется из зала, заставляя меня чувствовать скованность.

Я делаю шаг к нашему столу, надеясь просто раствориться в толпе, но ко мне уже бежит Катя. Её лицо сейчас выражает ужас и беспокойство.

Еще бы. Она наверняка не меньше меня перепугалась, когда услышала слова Гены из колонок.

– Марин! Как ты? Где ты была так долго? Я тебя обыскалась!

Её голос дрожит, и я чувствую, как от её вопроса слёзы снова подступают к горлу. Сжимаю её пальцы в ответ, заставляя свои губы изогнуться в улыбку.

– Всё в порядке, Катюш. Честно. Просто... Стало душно. Голова закружилась. Вышла подышать.

Мой голос кажется чужим. Неестественным.

– Ну, слава Богу, – выдыхает она, опускаясь на стул рядом. – Я так перепугалась. Это было так неловко... Для всех. Как хорошо, что Гена уже всё объяснил.

Моё сердце на секунду замирает, а затем начинает биться с бешеной скоростью.

Объяснил? Что он мог объяснить?

– Объяснил? – мой голос звучит хрипло. – Что именно он объяснил, Катя?

– Ну, – она чуть смущается, понижая голос до доверительного шёпота. – Что вы оба давно это обсуждали. И что ты спокойно все приняла. Мол, вы оба созрели для такого шага.

Внутри у меня всё обрывается. Я чувствую, как земля уходит из-под ног, хотя я сижу.

– Что... Что значит, я «спокойно приняла»? – я слышу, как мой голос становится громче, но не могу себя сдержать. – Катя, о чём ты?

Сестра смотрит на меня с искренним недоумением, даже с легким упрёком.

– Марин, ну что тут непонятного? – она говорит, как будто объясняет что-то очевидное ребёнку. – Что ты с ним согласна. И что ты тоже прекрасно понимаешь, что... Что ты ему, в общем, не ровня. Что он перерос тебя, так сказать.

Я застываю. Словно меня окатили ледяной водой с головы до ног. «Не ровня». «Перерос». Эти слова, произнесённые голосом моей сестры, звучат в тысячу раз страшнее, чем из его уст.

Он не просто солгал. Он убедил их. Он сделал так, что они теперь смотрят на меня не с жалостью, а с неким понимающим одобрением. Мол, «умная девочка, не стала цепляться».

Во рту пересыхает. Я смотрю на Катю, на ее лицо, на котором читается полное принятие этой чудовищной версии. И я понимаю всю глубину пропасти, в которую он меня столкнул. Он отнял у меня не только мужа и семью. Он отнял у меня право на правду. На сочувствие. Он превратил меня из жертвы в добровольную участницу собственного унижения.

Глава 5

Я не могу сдержаться. Возмущение поднимается во мне горячей волной, смывая весь тот ледяной шок.

– Значит, такую версию он распускает у меня за спиной?! – мой голос дрожит от ярости и обиды.

Я хватаю Катю за руку, заставляя её смотреть на меня.

– И как тебе не стыдно это слушать и с этим соглашаться? Ты же знаешь, сколько я вложила в этот брак, в этот дом! В него самого!

Я тычу пальцем в сторону зала, где он стоит и беседует с гостями так непринуждённо, словно ничего не случилось.

– У нас огромная квартира! Кто каждый сантиметр там отдраивал? Я! Кто готовил на все эти его корпоративы, дни рождения? Я! Без горничных, без домработниц! Всё на мне! Я убивалась, чтобы у него был идеальный тыл, чтобы он мог спокойно строить карьеру! И это теперь называется «не ровня»?

Слёзы снова наворачиваются на глаза, но на этот раз от бессильной злости. Я жду, что Катя поймёт, обнимет меня, скажет, что он подлец.

Но ее лицо не меняется. В её глазах лишь легкое раздражение и... Снисхождение.

– Марин, – говорит она тихо, но очень чётко. – А ты сама не понимаешь? Ты сама и стала ему горничной.

Я отшатываюсь, словно она ударила меня по лицу.

– Что?

– Ну посуди сама, – она разводит руками, как будто объясняет азбучные истины. – Чтобы быть с таким мужчиной, женщина должна уметь совмещать всё. И работу, и быт, и семью, и оставаться при этом женщиной. Ухоженной, интересной, ласковой. А ты что? Зарылась на своей кухне, как крот. О чем вы с ним разговаривали? О ценах на рынке на муку? О новых швабрах?

Каждая её фраза как нож. Острый и точный.

– Ты думала, он будет вечно благодарен тебе за выглаженные рубашки? Мужчины так не устроены. Им нужна партнёрша, ровня, а не... Прислуга.

Слово «прислуга» повисает в воздухе. Оно жжёт сильнее, чем «кухарка». Потому что оно звучит из уст сестры. Из уст человека, который должен быть на моей стороне.

Я смотрю на неё, на свою сестру, и не верю своим ушам. В горле стоит ком, а по лицу разливается жар возмущения.

– Значит, по-твоему, семья – это соревнование, кто более интересный и ухоженный? – голос мой срывается, но я не могу остановиться. – Ты, видимо, вообще не представляешь, каково это – работать на износ, чтобы в доме был уют, чтобы всё работало! Это тоже труд, Катя! Не менее важный!

Она закатывает глаза с таким видом, будто я говорю на давно устаревшем языке.

– Ой, Марин, хватит нести эту ерунду про труд домохозяйки, – она отмахивается, и в её голосе звучит ледяное презрение. – Нормальная женщина у такого мужика бы давно горничную выпросила, а ты что? Сама в итоге прислугой стала, вместо того, чтобы мужа новым бельишком радовать. Не удивлюсь, если у него уже и любовница давно есть.

Мир вокруг меня замирает. Шум зала, музыка, смех. Всё это превращается в оглушительный гул в ушах. Я чувствую, как земля уходит из-под ног.

– Что? – это всё, что я могу выжать из себя.

– Ты что, правда ничего не видишь? – Катя смотрит на меня с каким-то почти жалостливым любопытством. – Он же последний год как с цепи сорвался. Командировки эти бесконечные, задержки на «работе». Да он даже сегодня, на прздник на полчаса позже обещанного приехал. Ты никогда не задумывалась, где он проводит это время?

Каждое её слово как удар током.

Командировки. Задержки. Внезапные звонки, после которых он уходил, бормоча что-то о срочных делах. Я всё это видела. Но я списывала на усталость, на стресс.

Сердце бьётся где-то в груди, тяжёлое и частое.

– Нет. Нет, – шепчу я. – Я не верю. Гена бы никогда…

– Ну и не верь дальше… – пожимает плечами Катя. — Ты бы всё равно не поверила. Упёрлась в своего Генку. Мы с ним то, мы с ним это. Он у меня такой молодец, ковёр помог новый в гостиную выбрать.

Она произносит это так буднично. Словно мы обсуждаем не крах моей жизни, а сломанную стиральную машину.

Я отступаю от неё на шаг, потом на другой. Мне нужно пространство. Воздуха не хватает.

– Извини меня, Маринка, – разводит сестра руками, – но ты и правда его на дно тянешь. Такому видному мужику нужна под стать женщина. А ты на эту роль, увы, уже давно не годишься.

Вот так вот сестрица и приоткрыла занавес к тому, что на самом деле думала о сестре? Или есть еще причины, почему она так поступает с Мариной? Пишите ваши догадки в комментариях и я выложу продолжение!

Глава 6

Я отступаю от Кати на несколько шагов. В голове стоит гул. Я не верю! Не верю в то, что её слова могут быть правдой!

Любовница. Измены.

Нет. Это просто её предположения. Наверняка она не знает. Или всё-таки знает?

Мне физически нехорошо. Голова кружится, в глазах темнеет. Я делаю несколько неуверенных шагов, опираясь о спинки стульев, и тут передо мной вырастает он.

Гена.

С невозмутимым, спокойным лицом, будто он не опозорил меня перед толпой родственников.

– Ну что, успокоилась? – спрашивает он тихо, но так, чтобы я точно услышала.

Его взгляд скользит по моему лицу, и я вижу в нем не заботу, а проверку. Проверку того, насколько я послушна.

– Там сейчас как раз торт твой выносить будут. Надо порезать. Все-таки хоть какой-то толк будет от твоей стряпни.

Он говорит это так буднично, словно у нас с ним никогда и не было разногласий. Словно мы просто обсудили какую-то мелкую бытовую проблему. Словно, не было его слов о «геморрое», о «разводе», о том, что я ему не подхожу.

Я смотрю на своего Гену. На этого красивого, ухоженного мужчину в дорогом костюме. И не вижу в нём мужа. Я вижу тюремщика. Тюремщика, который пятнадцать лет держал меня в клетке под названием «любовь», а теперь, когда клетка надоела, просто выпускает на волю, изуродованную и не приспособленную к жизни.

– Ну же, пошли! Что ты стоишь, как вкопанная. Люди ждут, – говорит он, протягивая мне руку, но в этот момент меня словно бьёт током.

Я резко отшатываюсь от мужа, глядя на него с ужасом и непониманием.

Я не могу никуда идти. Не могу резать этот проклятый торт. Не могу улыбаться и говорить красивые слова о семье и любви. Не могу дышать воздухом, пропитанным ложью.

– Не смей трогать меня!

Мой голос звучит хрипло, но твёрдо. Я вижу, как его глаза сужаются от удивления и злости.

Я не даю ему ничего сказать. Разворачиваюсь и иду. Просто иду.

Мимо столов, мимо удивлённых лиц, мимо сестры, которая смотрит на меня с открытым ртом.

— Марина! – слышу я его шипящий голос позади. – Куда ты? А торт кто резать будет?!

Но я уже не слышу, что происходит за спиной. Да мне и не нужно это, потому что меня поглощают собственные чувства.

Я даже не ищу свою сумку, не ищу пальто. Мне ничего здесь не нужно.

Ничего.

Выскакиваю на крыльцо и бегу к выходу со двора, совершенно не разбирая дороги. Ночной воздух бьет в лицо. Холодный и свежий, с запахом мокрой земли и опавших листьев.

Все, чего я сейчас хочу – это остаться одной.

Не видеть не Гену, ни сестру, которая все это время считала меня обузой в семье.

Я бреду по холодному асфальту, чувствую, как замерзают ноги сквозь тонкую подошву туфлей, а ледяной ветер пробирается под платье, заставляя зубы стучать.

Я иду по обочине, не разбирая дороги. Просто вперед. Прочь.

В ушах до сих пор звенит фраза моего мужа из колонки. «Геморрой». И спокойный, будничный голос сестры: «У него, наверное, любовница есть».

Любовница.

Это слово вонзается в мозг снова и снова. Значит, все эти «рабочие ужины», «внезапные совещания», его усталость, его отстраненность… Это не стресс?

И как теперь жить?

Вопрос висит в холодном воздухе, безответный. У меня нет ничего. Ни дома, ни мужа, ни веры в себя. Даже моя собственная сестра смотрела на меня с жалостью, смешанной с презрением. «Прислуга». Я была прислугой в своём же доме. И всё это время думала, что строю семью.

Слезы снова наворачиваются на глаза, но они тут же высыхают на ветру. Внутри пустота, чёрная и бездонная. Что мне делать? Куда идти? Возвращаться к родителям? Смотреть в их полные жалости глаза и выслушивать упреки, что «мы же тебя предупреждали»?

Нет. Только не это.

Внезапно сзади меня окутывает свет фар. Я инстинктивно жмусь к краю обочины, думая, что машина пронесется мимо. Но она замедляет ход и плавно останавливается рядом.

Тёмный внедорожник. Стекло водительской двери опускается.

За рулём сидит мужчина. На вид ему около сорока. Вроде приличный. Он смотрит на меня с нескрываемым беспокойством.

– Девушка, с вами всё в порядке? – его голос низкий, спокойный. – В таком виде, ночью на трассе… Вам нужна помощь?

Я останавливаюсь и смотрю на него. В его глазах нет ни оценки, ни плохо скрытого любопытства, как у гостей на празднике.

Мне становится не по себе. Сколько я знаю историй о женщинах, которых похищали именно так, прикрываясь заботой и добротой.

Я нервно сглатываю, и отступаю еще на шаг.

Нужна ли мне помощь?

Я одна. Посреди трассы. Телефон сдох, и я почти не чувствую пальцев на ногах.

И тут меня окончательно накрывает.

Вся моя собранность, всё напряжение, которое держало меня на плаву, рушится. Губы дрожат, и я не могу вымолвить ни слова. Я просто стою возле холодной трассы, в своём дурацком блестящем платье, и молча плачу, сотрясаясь от тихих, неконтролируемых рыданий.

Как думаете, согласится ли Марина поехать с незнакомцем? Или лучше бы ей вернуться обратно? Пишите ваши предположения в комментарии)
Ну а я пока знакомлю вас с первой новинкой нашего литмоба

Глава 7

Тепло в салоне машины обволакивает меня, и от этого контраста с ночным холодом я начинаю постепенно оттаивать. Слёзы всё ещё текут по щекам. Тихо, беззвучно. И я ничего не могу с этим поделать. Просто сижу сгорбившись, и смотрю в тёмное окно, за которым проплывают огни большого города.

Незнакомец не включает музыку. Не задаёт глупых вопросов. Просто едет, изредка бросая на меня тревожные взгляды.

– Может, всё-таки, расскажете, что случилось? – наконец, осторожно спрашивает он. – Мужчина какой-то обидел?

Я мотаю головой, вытираю лицо ладонями. Голос срывается, когда я пытаюсь говорить.

– Если бы дело только в мужчине было… Вся жизнь. Вся жизнь сегодня разрушилась. И вот теперь у меня ни мужа. Ни работы. Ни перспектив.

Он кивает, не требуя подробностей. Его ненавязчивость сейчас дороже любых слов.

– Так может, всё-таки помощь какая-то нужна? – снова спрашивает он после паузы. – Может, где остановиться? Или с работой помочь?

Я горько усмехаюсь сквозь слезы.

– Ха, с работой. Спасибо, конечно, за предложение. Только что может домохозяйка с двадцатилетним стажем?! Только торты печь да рубашки гладить.

Произношу это вслух и понимаю, насколько это жалко и бесперспективно. Мир полон успешных женщин, а я добилась только того, чтобы стать для мужа обузой!

Машина плавно останавливается у тротуара. Я понимаю, что мы уже у моего дома. Мужчина поворачивается ко мне.

– А что, если я закажу у вас торт? – говорит он совершенно серьёзно. – Сможете сделать?

Я смотрю на него в полном недоумении.

Шутит что ли так? Жалеет?

– Вы что... Вы можете и лучше кондитера найти. Я просто... Пеку для дома.

– А я как раз для дома и хочу, – он не отводит взгляда. – Дочке на день рождения через неделю. Она обожает шоколадные торты с клубникой. Сможете?

В его тоне нет ни капли снисхождения или насмешки. Только деловое предложение

Я смотрю на незнакомца. На его спокойное лицо в свете уличного фонаря. И медленно киваю.

– Смогу.

– Отлично, – он достает телефон. – Давайте ваш номер. Я позвоню, обсудим детали.

Я диктую цифры, которые он заносит в контакты. Мои пальцы все еще дрожат.

– Спасибо, – выдыхаю я, открывая дверь. – За... За всё.

– Не за что, – он снова кивает. – Берегите себя.

Я выхожу из машины и почти бегом, стуча зубами от холода, направляюсь к своему подъезду.

В квартиру захожу тихо, надеясь проскользнуть в свою комнату незамеченной. Но в прихожей горит свет, а из гостиной доносится тихий звук телевизора.

Сердце на мгновение замирает.

Гена? Нет, не может быть. Он точно ещё на празднике.

Спустя секунду из гостиной выскакивает Даша. Моя племянница. Катя попросила приютить ее на месяцок, пока та устраивается с новой работой в столице, и ездить каждый день за сто километров от дома моей сестры, Даше было неудобно.

– Тётя Марина, а вы чего так ра... – она замирает, уставившись на меня. На моё заплаканное лицо, растрёпанные волосы, на вечернее платье, в котором я шаталась по ночной трассе.

Её глаза округляются.

– Тётя Марина! Что случилось? Вы в порядке?

Я пытаюсь улыбнуться, сказать, что все хорошо, но у меня не получается. В горле снова стоит ком. Я просто качаю головой, прислоняюсь к косяку двери, и силы окончательно покидают меня.

– Проблемы с мужем, – выдыхаю я, и это звучит как приговор. – Он... Он хочет развестись.

Я жду от неё жалости. Глупых утешений. Но Даша не говорит ни слова. Она просто подходит ко мне и обнимает.

Я замираю, а потом медленно, неуверенно, опускаю голову ей на плечо.

И снова плачу. Долго. Почти навзрыд.

– Тётя Марина, не переживайте вы так, – говорит она, не отпуская меня. Её голос тихий и уверенный. – Всё устаканится.

– Как? – спрашиваю шёпотом, – как всё может устаканиться, если после стольких лет Гена просто решил от меня избавиться?

Она несколько секунд молчит, словно обдумывая мои слова, а затем аккуратно предлагает:

– Может, вам вообще стоит уехать на время? Успокоитесь. Придёте в себя. А там уже и решение как-нибудь само собой придёт.

«Уехать».

Это слово сейчас звучит не так уж и безумно.

Может, Даша права?

Я устала. Гена устал. И теперь нам обоим просто нужен отдых, чтобы посмотреть на отношения новыми глазами?

Я медленно выпрямляюсь, вытираю слезы. Смотрю на ее молодое, серьёзное лицо.

– Может, и правда, стоит.

– Конечно, стоит, – уверенно кивает Даша и снова берёт меня за руку. – Сейчас я вам чаю сделаю, а вы пока идите, собирайтесь. Вам сейчас с мужем вообще лучше бы не пересекаться.

Глава 8

Я сижу на кухонном стуле, закутавшись в свой старый, потертый халат. Он пахнет домом. Моим домом. Тем, который, возможно, уже скоро перестанет быть моим.

Даша ставит передо мной кружку с горячим чаем. Пар щекочет нос.

– Тетя Мара, – начинает она осторожно, садясь напротив. – А что именно случилось? Ну, там... детали. Почему он вдруг так решил?

Я смотрю на темную поверхность чая.

Детали. Какие тут могут быть детали?

– Если бы я знала детали, Даш. Сказал, что остыл. – Произношу это и снова чувствую ледяной укол где-то под сердцем. – А Катя... твоя мама... вообще считает, что у него кто-то есть.

Я поднимаю на нее глаза. Даша смотрит на меня широко раскрытыми глазами. В них нет ни жалости, ни осуждения. Чистое, неподдельное удивление.

– Кто-то есть? – переспрашивает она, как будто проверяя, правильно ли расслышала. – Серьезно? А он... он что-то такое сам говорил? Намекал?

Я медленно мотаю головой.

Нет. Он не говорил. Во всех его ужасных, ранящих словах сегодня не было ни одного намека на другую женщину. Была только я и мое неумение быть для него интересной.

– Нет, – выдыхаю я. – Он говорил только про меня. Что я ему не ровня. Что устал. Но... – я делаю глоток горячего чая, и он обжигает горло, возвращая к реальности. – Но я надеюсь, что все это неправда. Про другую. Что у нас просто... кризис. Как у всех. А он... Гена... он же верный. Он не смог бы…

Я говорю это почти умоляюще, глядя на Дашу, как будто она, молодая и неиспорченная, может подтвердить мою правду. Что люди не меняются так резко. Что двадцать лет не могут оказаться полной ложью. Что человек, который утром целовал тебя в щеку, не может к вечеру решить, что ты геморрой, от которого нужно сбежать.

Я цепляюсь за эту мысль, как утопающий за соломинку.

Кризис.

Да. Это звучит не так страшно. Кризис можно пережить. В нем можно разобраться. А вот мысль о том, что все это время он был с другой, делился с ней тем, что должен был делить со мной... эта мысль добивает окончательно.

– Может, он просто устал. На работе стресс. А я... я слишком давила на него со своей опекой, – договариваю я, когда в коридоре слышится щелчок ключа в замке. Я инстинктивно вжимаюсь в стул, как будто могу стать меньше, незаметнее.

Гена появляется на пороге кухни буквально через секунду.

Его лицо искажено гримасой злобы. От него пахнет дорогим коньяком и чужим духами.

– По-твоему это смешно? – он начинает сразу, даже не поздоровавшись. – Я должен бегать за тобой и оправдываться перед всеми, почему моя жена, сестра именинницы, сбежала с праздника, и сама Катя должна резать торт?

Я чувствую, как по спине бегут мурашки. Не от страха, а от возмущения.

– А почему я должна оправдываться за то, что мой муж прилюдно назвал меня геморроем и «разочарованием в халате»?

– Я тебя не опозорил. Я озвучил правду, которую и так все давно знали.

Его слова бьют точно в цель. Но сейчас они не парализуют, а наоборот, раскаляют.

–Как ты вообще можешь быть недовольна? – он продолжает, его тон становится ядовитым. – Я тебя столько лет содержал, пока ты сидела на моей шее! Думаешь, я не устал от того, что я содержу в доме прислугу, когда мне просто нужна была женщина?! Настоящая!

Он делает паузу, и я вдруг замечаю, как его взгляд неловко падает на Дашу.

Она тут же отводит его, словно по команде, но мне хватает этой секунды, чтобы понять, что эта девочка знает куда больше, чем говорит.

– Настоящая? – переспрашиваю я, – что ты имеешь в виду? Или кого?

Гена снова смотрит на меня. Но на этот раз уверенность Драгунского уже куда-то испарилась.

– Неважно, – буркает он, словно хочет закрыть тему, но Даша медленно поднимается со стула.

Она стоит, прямая и строгая, и смотрит прямо на него. На ее лице не страх, а холодное презрение.

– Милый? – говорит она, и это ласковое слово звучит из ее уст как плевок. – Может, все-таки уже скажем ей правду?

Вот и слетают все маски милых девочек! Пишите в комментариях + и я сразу выложу продолжение!

Ну а пока познакомьтесь с еще одной новинкой нашего литмоба

Развод. Извинений не надо

Для читателей старше 18 лет

https://litnet.com/shrt/W3NG

Глава 9

– Милый? – мое собственное эхо звучит в оглушительной тишине кухни.

Я смотрю на Дашу, потом на Гену, который не может оторвать взгляд от пола. Мозг отказывается складывать эти кусочки. «Милый». Это же... это ласковое слово. Зачем она его сказала? Почему именно так?

– Тетя Марина, – голос Даши снова привлекает мое внимание. Он стал мягче. Виноватым, но в ее глазах по-прежнему читается дерзкая уверенность.

– Только не злитесь, пожалуйста. Это... все получилось случайно. Мы не специально.

Слова падают в сознание, как камни в пустую пропасть. Я медленно поворачиваю голову к ней, и наконец-то пазл складывается.

Вся ее внезапная потребность пожить у нас. Ее странная осведомленность о его «рабочих» планах. То, как он в ее присутствии всегда становился чуть оживленнее, чуть моложе.

– Ты... с ним? – вырывается у меня хриплый, разбитый шепот. Я указываю пальцем на Гену, который стоит, словно пригвожденный к месту. – Ты... моя племянница... и мой муж?

Даша молча кивает, покусывая губу.

Внутри все переворачивается. Тошнота подкатывает к горлу. Я пустила ее в свой дом. В свою крепость. Доверяла. А она... они...

– Как ты могла? – мой голос срывается на крик, в котором смешались боль, предательство и отвращение.

– Даша! Твоя мать... что скажет твоя мать?!

Я жду, что она смутится, испугается. Но вместо этого Даша пожимает плечами с таким видом, будто я спросила о погоде. Ее лицо снова становится холодным и отстраненным.

– Мама? – она произносит это слово с легкой усмешкой. – Мама в курсе.

Эти три слова добивают меня окончательно. Земля уходит из-под ног. Я хватаюсь за столешницу, чтобы не упасть.

Катя. Моя сестра. Она знала. Она знала, что ее дочь и мой муж... Она знала и отправила Дашу прямо в наш дом. И сегодня, на своем юбилее, она смотрела на меня и... что? Жалела? Считала дурой?

Наконец отрываю взгляд от Дашиного самодовольного лица и перевожу его на Гену.

Мой муж. Человек, с которым я делила жизнь двадцать лет.

– Почему? – вырывается у меня хриплый, надтреснутый шепот. – Гена... как ты мог?

Он вздыхает, как будто я задаю ему какой-то пустяковый вопрос. Пожимает плечами.

– Я не планировал, если ты об этом, – говорит он, и в его голосе нет ни капли раскаяния.

– Но она... – он бросает быстрый взгляд на Дашу. – Она молодая. Звонкая. Яркая. С ней... с ней хочется жить. Ухаживать. Я просто не сдержался.

«Не сдержался». Пока я выстаивала у плиты, пытаясь угодить его вкусу, пока я гладила его рубашки, чтобы он выглядел безупречно... он «не сдерживался».

С моей племянницей. В нашем доме.

В голове проносятся образы. Его частые «уходы в гараж». Его телефон, который он всегда клал экраном вниз. Его нежные, почти отеческие шутки с Дашей, которые я считала милыми.

– Значит... – мой голос срывается, я задыхаюсь. – Значит, пока я тебе ужины готовила... пока я стирала, убирала... вы с ней... тут...?!

Я не могу договорить. Картина слишком отвратительна.

Гена просто разводит руками.

Молча.

Да, все так. И ему нечего добавить. Нечего объяснять. Это просто случилось, и его это устраивает.

Что-то во мне щелкает. Ледяная волна накрывает с головой, заглушая всю боль, весь шок, все отчаяние. Остается только одна, кристально ясная и безоговорочная мысль: «Я не могу здесь находиться. Ни секунды больше».

Я не смотрю на них. Я разворачиваюсь и вылетаю с кухни. Шаги гулко отдаются в пустой прихожей. Я хватаю первую попавшуюся сумку. Свою вечерний клатч, валяющийся на тумбе, и выскакиваю за дверь.

Глава 10

Тыкаю в кнопку домофона, опираясь о холодную стену подъезда. Палец дрожит.

– Кто? – раздается голос подруги из динамика

– А-Алина... – с трудом выдавливаю я, – это я. Марина.

Раздается резкий, продолжительный гудок. Я толкаю тяжелую дверь и почти вползаю внутрь. Поднимаюсь на нужный этаж, волочась по ступенькам.

Дверь уже открыта. На пороге стоит Алина. В старых спортивных штанах и растянутой футболке, с лицом, полным тревоги.

Семь лет назад судьба свела нас на кулинарных курсах. Ее брак когда-то разбился о такое же подлое предательство – муж притащил в их дом любовницу, а вину свалил на нее саму. Она прошла через этот ад и вышла из него закаленной. Мне была нужна сейчас не жалость, а ее стальная уверенность, ее знание, что жизнь на этом не кончается.

– Марин?! Боже мой, что с тобой? Почему ты так выглядишь? – спрашивает Алина, широко распахнув глаза.

Я не отвечаю. Я просто делаю шаг вперед и падаю ей на грудь, обвивая ее руками. Все, что я держала в себе – весь шок, всю боль, все унижение – вырывается наружу в виде беззвучных, сотрясающих рыданий.

Я плачу, уткнувшись лицом в ее плечо, и не могу остановиться.

Алина не отталкивает меня. Не задает глупых вопросов. Она просто держит меня, крепко обняв, и гладит по спине.

– Тихо, тихо, все, я тут, – бормочет она. Потом я чувствую, как она вздыхает, и ее объятия становятся еще крепче. – Ясно. Поняла. Нужна тяжелая артиллерия.

Она осторожно отводит меня в квартиру, закрывает дверь и, не отпуская, ведет на кухню. Усаживает на стул, а сама открывает холодильник. Через мгновение на столе с глухим стуком появляются два бокала. Следом летит плитка горького шоколада, пачка печенья, кусок сыра. Все, что было под рукой.

– Так, – говорит Алина, решительно откручивая штопор. – Выкладывай. Все. С самого начала. И не вздумай ничего приукрашивать или приуменьшать.

Она наливает напиток в два больших бокала, один толкает в мою сторону. Я сжимаю холодное стекло, делаю большой глоток. Оно обжигает горло, но немного приносит меня в чувство.

И я начинаю говорить. Сначала медленно, сбивчиво. Про юбилей. Про голос из колонки. Про слово «геморрой».

Потом голос крепнет, наполняясь горькой яростью. Про его холодное лицо в коридоре. Про отказ оправдываться. Про то, как он назвал меня «прислугой». Про слова сестры. И наконец, залпом, сквозь новые слезы, я выпаливаю самое страшное.

Про Дашу. Про то, что они делали за моей спиной.

Алина слушает, не перебивая. Ее лицо становится все мрачнее. Когда я заканчиваю, она залпом выпивает все, что осталось в бокале и наливает еще.

– Я не знаю, что делать, Аля, – голос мой предательски дрожит. – Я просто... раздавлена. Я не могу туда вернуться. Представлять, что они там... – меня передергивает. – А что мне делать? Куда идти? Я ничего не умею! Меня никуда не возьмут! У меня нет денег, нет профессии... я никто!

Я закрываю лицо руками, чувствуя, как паника, холодная и липкая, снова подбирается к горлу.

И тут Алина хлопает ладонью по столу. Звонко, так что я вздрагиваю и опускаю руки.

– Немедленно возьми себя в руки! – командует она, и в ее глазах горит огонь. – Слышишь? Немедленно! Этот мужик пусть катится к своей молодухе, если у него крыша набекрень. А ты сейчас должна думать только об одном – о себе! И о том, чтобы этот козел тебя при разводе не раздел до нитки!

Она встает, подходит ко мне и садится на корточки, заглядывая мне в глаза.

– Ты будешь жить у меня. Пока не встанешь на ноги. Места хватит. А завтра, – она тычет пальцем в воздух, – с утра, ты идешь туда. Забираешь все свои вещи, документы, все, что нажито непосильным трудом, и съезжаешь. Без разговоров, без сцен. Просто забираешь свое и уходишь. Поняла?

– Но...

– Никаких «но»! – обрывает она. – Пусть эта... племяшка ему теперь носки стирает и борщ варит. Посмотрим, как долго ее молодости и звонкости хватит на быт с эгоистичным уродом. А ты, – она берет меня за подбородок, – ты будешь жить. Для начала просто переживешь это. А потом посмотрим.

Ну что? Как вам такой запал от Алины? Как по мне, очень даже, чтобы Драгунский опомнился от своей молодой и звонкой!

К слову, если вам также как и мне понравился персонаж Алины, загляните к ней в историю. Она себя в обиду точно не даст!

БЫВШАЯ ЖЕНА.

СЧАСТЬЕ НА РУИНАХ

(для читаталей старше 18 лет)

https://litnet.com/shrt/OV8m

Глава 11

Гена

Медленно открываю глаза, не сразу осознавая, где и с кем я нахожусь. Первое, что я чувствую – теплое, гибкое тело Даши, прижавшееся к моей спине. Она что-то игриво шепчет мне ухо, а затем переходит к легким, игривым покусываниям мочки моего уха, от которых по всему телу пробегают приятные мурашки.

– Доброе утро, – шепчет Даша, и ее голос, хрипловатый от сна, звучит для меня самой сладкой музыкой.

Я переворачиваюсь и притягиваю ее к себе, зарываясь лицом в ее распущенные волосы, пахнущие дорогим шампунем и свежестью.

Я счастлив.

По-настоящему! Просто до одури! До головокружения! В груди теплится непривычное чувство легкости и наполненности, будто меня наконец-то выпустили на свободу после долгого заточения.

«Вот оно, – ликует какая-то часть моего мозга. – Вот ради чего стоит жить!»

Мысленно сравниваю это утро с теми, что были раньше с Мариной.

Она уже наверняка давно бы встала. На кухне пахло бы овсянкой или яичницей, доносился бы стук посуды. Она бы ходила на цыпочках, стараясь меня не разбудить, и от этого ее присутствие ощущалось бы еще назойливее. А тут…

Теплая, ласковая девушка, которая хочет только меня, а не торопится запихать в меня омлетик с сыром!

– Пора вставать, солнышко, – говорю я, нежно целуя Дашу в плечо. – Скоро мой адвокат подъедет. Будем разбираться с документами по разводу.

Она что-то нежно ворчит, но покидает постель, грациозно потягиваясь, и уходит в душ. Я остаюсь лежать еще пару минут, купаясь в ощущении своего триумфа и обретенной свободы.

Все правильно. Все идет по плану.

Наконец, я поднимаюсь и иду к шкафу. Настроение по-прежнему отличное.

Вот сейчас соберусь, переговорю с адвокатом по поводу имущества и поеду в офис, вот только…

Я замираю, глядя на полки, где всегда лежали чистые майки.

А где моя одежда?

Я открываю одну полку, другую. Даже залажу в соседний шкаф с пиджаками!

Ничего. Только стопка аккуратно сложенного, но грязного белья в корзине.

Раздражение. Острое и внезапное, неприятно начинает покалывать под ложечкой.

«Черт возьми, – мысленно ругаюсь я. – И когда это все успело накопиться?»

При Марине такого не было. Чистое белье всегда появлялось в шкафу как по волшебству. Я отмахиваюсь от этой мысли, как от назойливой мухи. Мелочи. Не стоит внимания.

Попрошу Дашу постирать. Она же из дома часто работает. Ей точно не сложно будет.

Натягиваю вчерашнюю футболку и иду на кухню в предвкушении кофе и чего-нибудь съестного.

Но запаха еды нет. На столе стоит только чашка с остывающим кофе, а Даша, уже одетая в деловой, но откровенно сексуальный костюм, уткнулась в ноутбук, на ходу наговаривая что-то в телефон.

– …да, Костя, я понимаю, но цифры по рекламе нас не устраивают… – говорит она, а увидев меня, лишь молча указывает глазами на кофемашину.

Я подхожу, нажимаю кнопку. Аппарат шипит, выдавая струйку черной жидкости.

– А где завтрак? – спрашиваю я, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало раздражения.

Даша прикрывает ладонью микрофон телефона и смотрит на меня с легким удивлением.

– Гена, я не знаю. У меня с утра уже созвоны. Сделай себе что-нибудь сам. Мне некогда.

Она тотчас возвращается к разговору, словно даже не замечает меня, стоящего посреди кухни с чашкой пустого черного кофе в руке.

Голодный.

В несвежей футболке.

Мое утреннее блаженство куда-то испаряется, сменяясь непонятной, глупой обидой.

Кажется, наш неверный муженек начинает что-то подозревать! Интересно, какой выход из ситуации он найдет? Заставит Дашу ему носки стирать?)

А пока вы ждете следующей главы, предлагаю заглянуть в новинку нашего литмоба

Развод. Кому ты нужна в 45?

ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ СТАРШЕ 18 ЛЕТ

https://litnet.com/shrt/Li6k

Глава 12

– Как это тебе некогда? – вырывается у меня изумленно.

– Гена, масик, я вообще-то тоже работаю, – говорит она, и в ее тоне сквозит легкое раздражение. – У меня тут креативы, созвоны. Для клиентов надо контент делать. Какой завтрак?! Ты же обеспеченный мужчина, найми себе домработницу.

Ее слова повисают в воздухе, острые и неожиданные, как пощечина. «Найми домработницу»?! Она шутит так?

У Марины вот таких мыслей почему-то не возникало!

Я смотрю на Дашу. На ее идеальный макияж, на костюм, в котором она сидит перед камерой, и что-то внутри меня замирает.

Это не та картина, которую я рисовал в своем воображении.

Я пытаюсь взять ситуацию под контроль, перевести все в практическое русло. Может, я просто не так все объяснил.

– Ладно, черт с этим завтраком! – отмахиваюсь я, делая вид, что ее слова меня не задели. – Но вот белье… Сможешь ты сегодня хотя бы постирать мои майки? Погладить и отдать? А то все грязное.

Наступает секунда тишины.

Даша поднимает на меня взгляд. Короткий. Ошеломленный.

А потом вдруг резко заливается звонким, беззаботным смехом.

– Ой, милый, рассмешил! – вытирая слезу, говорит она. – Стирать и гладить? Скажешь тоже!

Она подходит ко мне, легким движением встает на цыпочки и целует в щеку. Ее губы горячие, и, как обычно, ей сразу удается заставить меня ощутить легкое возбуждение.

– Ну все! Мне тут пора ехать в офис! Хорошего дня!

Я даже не успеваю ничего толком понять, как уже слышу щелчок закрывающейся двери.

Что это только что сейчас было?

В смысле? Она не будет даже стирать?!

Но как же…

Я чувствую, как он шока подгибаются колени. В ушах еще звенит ее смех. Чувствую себя одураченным.

Может ей нужно больше времени, что стать хозяйкой? Или у молодёжи вообще так не принято сейчас, и она заказывают себе доставки и клининг?

Нет.

Я люблю Дашу.

Пылко. Страстно! Как никого никогда не любил. И я уверен в этом. Эта страсть, это головокружение, эта энергия, которую она дает… Но ее поведение! Ее короткое «Найми домработницу!»

Я медленно подхожу к шкафчику, нахожу пачку песочного печенья, оставшуюся с каких-то давних времен. Разламываю и запиваю его глотком остывшего, горького кофе. Печенье крошится на языке, и комом встает в горле.

Внезапный звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть. Адвокат. Леонид Сергеевич.

Точно! я же абсолютно забыл о его визите.

Открываю дверь, и тотчас натыкаюсь на его хитрый, адвокатский взгляд. Он взгляд скользит по прихожей несколько оценивающе.

Я провожаю Леонида в гостиную. Он садится в кресло, открывает портфель и достает аккуратную папку.

– Документы на развод. Все готово, – он кладет ее на стол передо мной. – Все стандартно. С учетом ваших пожеланий. Супруга получает минимум, положенный по закону.

Он делает паузу, поправляет очки.

– Ей, конечно, будет непросто, – говорит он безразличным тоном, как о погоде. – Денег нет, работала давно. Снимать жилье, искать работу…

Эти слова, произнесенные так спокойно, почему-то вонзаются в меня острее, чем я ожидал. В голове всплывает образ Марины на кухне. Она мешает что-то в миске, поворачивается, улыбается… «Ген, я новый рецепт пирога испекла!» А я в тот день был злой из-за проблем на работе и даже не попробовал.

Я резко трясу головой, прогоняя воспоминание. Все это дурацкое наваждение! Я просто голодный!

– Совсем без работы говорите? – переспрашиваю, словно в забвении, – без перспектив?

Адвокат молча кивает, и вдруг меня будто током поражает внезапная, но гениальная мысль!

– Леонид Сергеевич, – говорю я, и голос мой звучит хрипло. – А внесите-ка еще один пункт в наш с Мариной договор…

Как думаете, что на этот раз задумал Драгунский? Жду ваши варианты в комментарии, будет интересно узнать ваши варианты) А сейчас по традиции знакомлю вас с новиночкой литмоба.

Развод. Танцы на осколках

ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ СТАРШЕ 18 лет
https://litnet.com/shrt/SrR4

Глава 13

Марина

Сознание возвращается медленно и неохотно, будто продираясь сквозь толстый слой ваты.

Первое, что я чувствую… тяжесть. Во всем теле. В костях, в мышцах, даже веки будто стали свинцовыми. Голова раскалывается, пульсируя в висках ровно в такт неприятному подташниванию, подкатывающему к горлу.

Странно…

Я вчера даже не пила почти. Тогда откуда взялись эти тянущие спазмы в животе и голове, будто бы после самой бурной вечеринки по молодости?!

Еще некоторое время лежу с закрытыми глазами, не решаясь пошевелиться. Глаза открывать не хочется.

Зачем?

Чтобы снова окунуться в реальность, где все чужое? Дом. Поток. Стены. Даже моя жизнь теперь кажется чужой.

Но реальность вползает внутрь. Холодная и неумолимая. Моей прежней жизни нет. И моего мужа теперь для меня тоже больше не существует.

Не будет совместных завтраков, утреннего секса, обсуждения новостей по вечерам перед камином. Не будет поездки в Карелию, ремонта на кухне и даже оливкового дерева, которое мы договорились посадить на балконе, тоже никогда не будет.

Я делаю глубокий вдох, стараясь совладать с накатывающей лавиной эмоций.

Из гостиной доносится запах кофе. Алина уже на ногах. Я слышу ее четкие, деловые шаги. И тут же в памяти всплывают ее вчерашние слова, сказанные твердо и безжалостно: «Он от тебя отказался. Добровольно. Значит, теперь ты справляешься сама. Только сама».

С силой протираю глаза, заставляю себя сесть. Голова кружится, тошнота накатывает новой волной. Но я делаю глубокий вдох. Потом еще один.

«Справляться. Самой».

Кое как привожу себя в порядок. Иду в душ, затягиваю тугой хвост и надеваю одежду, которую приготовила мне Алина.

Час спустя я уже стою у двери нашей квартиры.

Не звоню. Просто вставляю ключ в замок и поворачиваю.

Запах дома мгновенно обволакивает меня. Знакомый, родной и одновременно такой тяжелый.

Делаю шаг внутрь и замираю.

Гена выходит из гостиной. На нем дорогой халат, в руке он держит чашку. Увидев меня, его лицо озаряется широкой, довольной улыбкой. Не удивление, не напряжение, а именно радость. Как будто я вернулась из долгой командировки, а не сбежала после того, как он публично назвал наш брак геморроем.

– О, Марина! Ты явилась! Наконец-то! Мы с Дашей уже волноваться за тебя начали, – бросает он цинично, а затем более серьёзным тоном добавляет: – Но хорошо, что ты вернулась. Как раз дело есть.

Он выступает вперед, протягивая мне папку с какими-то документами.

– Мы тут с адвокатом подготовили документы по разводу. Надо, чтобы ты подписала.

Я не беру папку, лишь молча смотрю на него, пытаясь найти в этом довольном, упитанном лице хоть каплю стыда.

–Кому надо, Гена? Мне? Ты должно быть шутишь?

Он вздыхает, с легким раздражением, будто я отвлекаю его от важного дела.

– Ну разумеется тебе, Марина. Ты же не хочешь эти годы бесполезных судов, скандалов… сцен? Я позаботился о том, чтобы все прошло спокойно. Тебе только подписать.

Он кладет папку на тумбу в прихожей и отступает на шаг, скрестив руки на груди, как начальник, ожидающий доклада. В воздухе висит запах его дорогого одеколона, который раньше казался мне таким родным. Теперь он режет обоняние.

Я медленно открываю папку. Листы с ровным типографским текстом плывут перед глазами. Я присматриваюсь. Читаю. И…

Не верю своим глазам!

– Гена, ты серьезно? – у меня перехватывает дыхание, когда я вижу эти

формулировки в документах. – И это все, что ты готов мне оставить? Нашу первую однушку, в которой даже пола нормального нет?!

Я едва могу дышать, глядя на эти беспощадные строки сухого текста!

Дом, бизнес, машина – все достается ему, а мне…

Квартирка. Та самая в пригороде. В убитой «хрущевке», которую мы когда-то купили за копейки. Тогда мы брали ее как временный вариант пока Гена делал ремонт в доме, а потом долгие годы сдавали студентам. Я сама, своими руками, сдирала там старые обои, замазывала щели, красила батареи. Там текло с потолка, дуло из окон, и мы грелись под одним одеялом, потому что даже денег на обогреватель не хватало!

Эта квартира никогда не была активом! Это память о нашей бедности, о наших началах, которые он, видимо, ненавидел все эти годы.

И это все, что он мне оставляет. После стольких лет брака. После того, как я выстроила ему тыл, сберегла его силы, чтобы он мог расти. После семи проваленных ЭКО, которые подорвали мое здоровье.

– Марина, будь реалисткой. – прерывает поток моих мыслей муж, – Ты же ничего не вкладывала в мой бизнес. Не зарабатывала. А эта квартира… она твоя. Ты в ней так много сил оставила.

Он говорит это с такой ядовитой сладостью, что меня чуть не выворачивает.

– Ты должна признать, что это справедливый раздел.




Друзья, спасибо, что читатете книгу, поддерживаете меня лайками и комментариями! Очень приятно видеть ваш актив)
Сегодня знакомлю вас с новинкой литмоба от Елены Грей

«Развод. Без правил»

Глава 14

Я смотрю на него, и у меня подкашиваются ноги. Не от слабости, а от осознания всей глубины его подлости.

Он все продумал! Все.

– Так... – мой голос дрожит от сдержанной ярости. – А кому тогда достанется эта пятикомнатная квартира на два этажа, где я обустраивала каждый уголок?! Куда мы с тобой каждые выходные по молодости ездили стены шпаклевать, а?!

Он смотрит на меня с каким-то странным сочетанием жалости и торжества.

– Марина, будь взрослее. Квартира всегда принадлежала моей семье, – он разводит руками, – она оформлена на мать. Так же как и бизнес. Ты же знаешь, что я не люблю светиться. Имущество на счетах, да, поделим пополам. Но, – он делает многозначительную паузу, – с учетом того, что ты официально нигде не работала все эти годы, твой вклад... скажем так, будет пересчитан.

«Пересчитан». Мой вклад. Мои двадцать лет жизни, мои нервы, моя энергия, вложенная в него и в этот дом. Все это только что он просто обнулил!

– Это серьезно? – выдыхаю я. Мне нужно опереться о стену, чтобы не упасть. – Ты собираешься оставить меня без всего?

Он вздыхает, как будто я непонятливый ребенок, от которого требуют невозможного.

– Я не оставляю тебя без всего. У тебя будет крыша над головой. Разве этого мало?

– Мало?! Мало? – я едва сдерживаю себя, чтобы не наброситься на Драгунского, – ты владелец огромной компании! У тебя свой бизнес! Дом! Огромные доходы! И ты считаешь справедливо, что твоя жена не получит и процента от этого после развода?

Гена молча разводит руками.

– А что я могу сделать? По закону тебе полагается только то, что я указал в договоре.

– Ты же сам понимаешь, что это обман! Твоя мать не имеет отношения к твоему бизнесу! Да и эту квартиру мы с тобой полировали вместе! Вместе делали в ней ремонты, вместе обустраивали и обживали.

Он в очередной раз лишь равнодушно пожимает плечами, будто не имеет никакого отношения к этому унизительному договору.

–Я просто не понимаю, как у тебя хватает наглости? – задыхаясь спрашиваю у мужа, – после всего, что мы пережили. После всего, что я для тебя делала. Ты просто списываешь меня со счетов, ссылая в квартиру без стен и полов! Без денег, без работы, без возможности нормально устроить свое будущее.

Голова снова начинает гудеть. Я отхожу в сторону и падаю в кресло. Происходящее просто не укладывается в голове.

Вот так вот все просто у него. Раз. И в один день твоя дорогой муж уже выселяет тебя из квартиры, чтобы освободить место для молодой любовницы.

– Марин, не делай из меня изверга, – говорит он на удивление спокойно, – я правда забочусь о тебе. К слову, если вдруг тебе нужна будет работа, – он делает паузу. – Я могу предложить вариант.

Я замираю.

– Вариант?

– Ну да. По работе. Есть весьма выгодное предложение.

Он садится в кресло напротив и придвигается ближе.

– На мне и Даше теперь большая квартира. Кому-то нужно будет за ней ухаживать. Стирать, гладить, готовить. Ты же это отлично умеешь. Я могу платить тебе за эту работу. И хорошо платить.

Кажется, земля уходит из-под ног. Он что? Предлагает мне стать служанкой. Для него и моей племянницы, которая запрыгнула к нему в койку в моем же доме?!

Это даже не жестокость. Это какое-то изощренное садистское унижение.

Я медленно выпрямляюсь. Внутри все леденеет. Слез нет. Только холодная, стальная ярость.

– Да пошел ты, Драгунский! – выплевываю я, срываясь с места, – Пусть твоя шлюшка тебе теперь носки стирает!

Гена мгновенно взрывается.

– Марина! Не будь дурой! На что ты жить будешь, а? На какие шиши? На подачки от своей алкашки-подруги?

– Я найду, на что жить. Но точно не на твои подачки. И не в роли прислуги у тебя и у этой…

Он смеется, но смех его нервный, злой.

Я забегаю в спальню. Впопыхах хватаю свои вещи. Все самое необходимое. Личные сбережения, документы, вещи на первое время и со злостью запихиваю их в сумку.

– Плохое решение, Марина! Очень плохое! – кричит муж, пока я собираюсь. – У тебя нет денег даже на нормального юриста, чтобы оспорить что-то!

Я ничего не отвечаю.

Молча сбрасываю последние вещи в сумку и вылетаю в коридор. У меня больше нет никакого желания здесь оставаться.

Когда я оказываюсь в прихожей, Драгунский последний раз пытается меня зацепить.

– Марина, пожалуйста. Не делай глупостей. Ты останешься ни с чем и пропадешь! – цедит он с фальшивой заботой, но меня это уже не трогает, лишь распыляет мой гнев.

– Посмотрим, – бросаю ему в ответ, со всей силы хлопнув дверью.

Этот звук, будто щелчок, отсекающий прошлое.

Я стою в подъезде, прислонившись лбом к прохладной стене, и пытаюсь отдышаться. В руках держу две огромные сумки, набитые моей старой жизнью. В ушах еще звенит от его голоса.

Я пытаюсь взять себя в руки и дышать спокойно.

Нужно просто сделать это. Просто уйти и позволить себе жить дальше не возвращаясь в прошлому.

Обида, боль и горечь подступают горлу, заставляя поморщиться, как вдруг в тишине подъезда раздается вибрация. Глухая, настойчивая. Я с трудом нахожу телефон.

На экране высвечивается незнакомый номер.

Сердце на секунду замирает. Может, Алина с нового номера?

Я снимаю трубку.

– Алло? – мой голос звучит сипло и устало.

– Здравствуйте, – раздается в трубке спокойный, низкий мужской голос. Он кажется знакомым, но я не могу его вспомнить. – Это Марина? Мы вчера говорили... в машине. Я подвозил вас.

В памяти всплывает темный салон, запах кожи, и тот самый мужчина, который не задавал лишних вопросов, а просто предложил помощь.

– Я по поводу торта. Сможете сделать?

Я стою посреди грязного подъезда, с двумя сумками, в которых поместилось все мое имущество, с разбитым сердцем и пустым будущим. А потом делаю глубокий вдох, выпрямляю спину.

– Да, – говорю я уже увереннее. – Смогу. Какой вам нужен?


Вот, как вовремя подоспел наш тайный клиент для Марины) посмотрим, что из этого выйдет! Обойдется все одним тортиком или будет что-то еще?)

А пока очень рекомендую Вам заглянуть в новинку Аллы Дроздовой

Глава 15

Две недели спустя

Две недели. Четырнадцать дней, которые ощущаются как четырнадцать лет.

Я живу у Алины на раскладном диване. Он убирается на день, и комната снова становится светлым, минималистичным пространством, а не лагерем беженки. Мои вещи ютятся в одном углу скромной стопкой, напоминая, что это все временно.

Должно быть временно.

Каждое утро я сажусь за ноутбук Алины и шлю резюме. Ответы приходят, но они все однотипны, как отказы на конвейере. «Благодарим за проявленный интерес… К сожалению, на данный момент ваш опыт не совсем соответствует…»

Опыт. У меня его нет. В самой важной графе «место работы» стоит жирный прочерк.

Пятнадцать лет – огромный срок для того, чтобы спугнуть работодателей.

Иногда, конечно, звонят. Спрашивают, где я работала в последний раз. Я бормочу что-то о помощи мужу в бизнесе, о ведении домашнего хозяйства. На другом конце провода воцаряется короткая, неловкая пауза, а затем: «Мы вам перезвоним».

Не звонят.

Алина, видя это, только хмурится за ужином.

– Да брось ты это, Марин! – говорит она, разрезая отбивную, которую я приготовила – хоть какое-то оправдание своему пребыванию здесь. – Ты готовишь так, что пальчики оближешь! Иди в любой ресторан, скажи, что умеешь! Они с руками оторвут!

Я горько усмехаюсь, отодвигая тарелку с пастой, которую сама же и сделала.

– Для ресторана нужно образование, Аля. Хотя бы поварские курсы. А у меня только школа жизни и пятнадцать лет у плиты для одного человека.

Она что-то бурчит в ответ, но я уже не слушаю. Спасает меня только один заказ.

Тот самый, от мужчины из машины.

Его зовут Борис. Он заказал торт для дочки на десять лет. Большой торт со сливочным кремом и фигурками фей. Я с головой ушла в работу. Купила на последние деньги продукты, перечитала кучу рецептов бисквита, чтобы он был идеально воздушным.

Сейчас торт почти готов. Осталось только выровнять кремом и добавить на вершину маленькую сахарную фею, которую я лепила вчера весь вечер. Завтра утром он должен быть готов к передаче.

Я аккуратно наношу последние завитки крема, когда в тишине разрывается звонок моего телефона.

Аккуратно откладываю в сторону кондитерский мешок, снимаю перчатки и бросаю взгляд на экран.

Звонит мама.

Сердце на секунду замирает. Мы с ней почти не разговаривали с того самого юбилея сестры. То ли ей, то ли мне было слишком неловко поднимать эту тему. И тут вдруг… звонок. Посреди дня.

Не вечером. Не утром, как мы привыкли общаться. Именно в то время, когда я обычно занимаюсь домашними делами.

Я прикладываю телефон к уху, снимаю трубку.

– Да, мам, привет. Что-то случилось?

– Марина? – голос матери звучит перепугано. – Доченька, приезжай, пожалуйста. Срочно. У меня… давление подскочило. Таблетки не помогают. Не знаю, что делать!

Ледяная волна страха смывает все остальные мысли.

Торт. Заказ. Поиск работы. Все это мгновенно теряет значение.

Бросаю трубочку с кремом, срываю с себя фартук. Руки дрожат. Я смотрю на почти готовый торт, который должен быть сдан завтра утром. Потом на телефон, в котором застыл испуганный голос матери.

– Я сейчас, мам. Сейчас! Держись.

Запихиваю торт в холодильник, при этом оставаясь с мамой на линии. У нее периодически были такие приступы. Главное, чтобы и сейчас все обошлось!

Спустя полчаса, я уже влетаю в квартиру матери, сердце колотится где-то в горле. В голове самые страшные картины. Представляю ее лежащей в постели, бледной, с тонометром в дрожащих руках.

– Мама! – кричу я, пробегая в прихожей, – ты где?

Запах борща и свежего хлеба. Из кухни доносится тихий голос диктора по телевизору.

Я застываю на пороге в ее спальню. Мама сидит за столом. Перед ней стоит нетронутая тарелка с супом и чашка с чаем. Она не бледная, не дрожит. Она просто сидит и смотрит на меня. Твердым, испытующим взглядом.

– Ты… ты в порядке? – выдыхаю я, все еще не в силах поверить. – У тебя давление…

– Садись, Марина, – перебивает она меня. Ее голос ровный, холодный. – Давление у меня…слава богу. А вот с тобой нам надо серьезно поговорить...

Кажется, Марину сейчас ждет еще один сюрприз! Вот только, о чем с ней хочет поговорить мать, что пришлось заманивать дочь в гости обманом. Жду ваши варианты в комментариях!

А пока я хочу порекомендовать новинку нашего литмоба от Дарьи Словник

“Развод (не) по плану”

16+
https://litnet.com/shrt/KdXy

Глава 16

Я медленно опускаюсь на стул напротив. Внутри все замирает, а потом медленно начинает закипать от возмущения.

Она обманула меня! Заставила мчаться сюда сломя голову, бросив все, под предлогом плохого самочувствия?

– Мама, – начинаю я, и голос мой дрожит от гнева. – Ты не могла просто позвонить и сказать, что хочешь поговорить?

– А ты бы приехала? – парирует она, прищурившись. – Или была бы, как всегда, занята своими делами? Мы должны обсудить твой развод. Что за безобразие, ты устраиваешь? Гена звонил мне.

И тут все встает на свои места.

Ну конечно он звонил! Еще нажаловался наверняка.

– Он сказал, что ты ведешь себя, как последняя дура, – продолжает мать, отхлебывая чай. – Что гордость тебя сгубит. Что он предлагал тебе хорошие условия, а ты плюнула ему в лицо. И теперь живешь бог знает где.

Я сижу и не верю своим ушам. Кажется, даже воздух в комнате застыл, такой он густой и тяжелый. Я смотрю на мать, на ее спокойные руки, сложенные на столе, и не могу понять, сплю я или это реальность.

– Мама, – голос мой звучит хрипло, – какого черта здесь происходит? Ты вызвала меня под предлогом того, что умираешь, чтобы… что? Отчитать меня?

Она вздыхает, смотря на меня с тем выражением вечного разочарования, которое я видела все свое детство.

– Я хочу, чтобы в семье был мир, дочка. Чтобы все были счастливы. А ты что делаешь? Мы с отцом не такого будущего хотели для тебя.

«Мы с отцом». У меня перед глазами темнеет.

– А какого будущего вы хотели? – шепчу я. – Чтобы я была в браке с человеком, который назвал меня геморроем на весь зал?

– Не говори гадостей! – она резко хлопает ладонью по столу, и чашки звенят. – Гена был прекрасным мужем! Обеспечивал тебя, носил на руках! А ты… ты его не ценила. Он устал. Это бывает с мужчинами. Надо было войти в его положение, проявить мудрость, а не сбегать, как испуганная кошка!

Я вскакиваю со стула. Меня начинает трясти.

– Войти в положение? В какое еще положение? В положение бедного оскорбленного мужичка, который вместо решения проблем притащил в кровать любовницу?

– Он хотел детей! – внезапно кричит мать, и в ее глазах вспыхивает настоящая ярость. – А ты что ему дала?

Вот оно. Главная правда. Я для них неудачница. Не смогла родить. Не смогла удержать мужа. Я позор для семьи. А Гена «прекрасный муж», который всего лишь «устал» и «хотел детей».

Я смотрю на нее, и во рту появляется горький, металлический привкус. Вся боль, все унижение, вся ярость этих недель поднимаются комом в горле и вырываются наружу.

– Знаешь, что, мама? – мой голос звучит тихо, но с такой ледяной ненавистью, что она невольно откидывается на спинку стула. – Если он такой прекрасный муж, то можешь сама с ним жить. И сама терпи его любовниц. Ах, да! – я делаю шаг вперед, и слово выстреливает, как пуля. – Кстати, ты знаешь, что он спит с Дашей? Моей племянницей!

Я жду, что она ахнет, что ее лицо исказится от ужаса и негодования. Но ничего этого не происходит. Она просто опускает глаза и смотрит на свои руки, сложенные на столе.

– Я… я как раз хотела поговорить с тобой об этом, – говорит она тихо, но в ее голосе нет ни капли удивления.

Мир вокруг меня плывет, когда до меня доходит отвратительная правда…

Так она знала! Даже моя родная мать все знала, но не удосужилась сказать правду в лицо?!

Я в ужасе пячусь назад, как вдруг за моей спиной раздается резкий щелчок открывающейся двери.

Я мгновенно оборачиваюсь, застывая на месте.

В проеме стоит Даша. Одетая в один из моих старых, дорогих халатов, который я не забрала от матери.

– Здравствуй, тетя Марина, – говорит она своим приторным голосочком, – не злитесь на вашу маму, она хочет, как лучше для всей семьи.


А вот и Даша объявилась! Очень интересно, ей удалось запудрить мозги матери Марины, или все же мама выберет сторону дочери в итоге?

А пока, я приглашаю вас в новинку от Марты Левиной нашего литмоба

Для читателей старше 16+

Развод в 45. Ход королевы

https://litnet.com/shrt/Y9DT

Глава 17

Она смотрит на нас с мамой, и на ее лице играет легкая, торжествующая улыбка.

– У вас тут все нормально? – обращается она к моей матери, словно меня здесь вообще нет. – Я там чайник поставила на кухне. Может быть, за общим столом всем будет удобнее?

Я замираю на пороге, не в силах сделать еще один шаг.

– Что ты здесь делаешь, Даша? – мой голос звучит ровно, почти бесстрастно, и это холодное равнодушие пугает даже меня. – Или ты уже и в этой квартире решила прописаться?

Даша делает невинное лицо, хлопает глазками и подходит ближе.

– Тетя Марина, не надо так. Я всегда к вам хорошо относилась.

Меня передергивает от этого «вы» и ее сладкого тона.

–Так хорошо относилась, что решила к моему мужу в штаны залезть?!, – говорю я, глядя прямо на нее. – Да! Действительно очень по-семейному!

– Марина! – вскрикивает мать, – Немедленно прекрати это!

– Мне очень грустно, что вам пришлось уйти, – продолжает Даша, и в ее глазах я вижу не грусть, а холодный расчет. – Вы для меня как сестра. И знаете… мне бы очень нужна была ваша помощь.

Я молчу, чувствую, как подступает к горлу тошнотворный приступ. Что ей там может быть от меня нужно?

– У меня столько работы, а Гена, он ведь любит, чтобы в доме был идеальный порядок. И чтобы все было постирано и поглажено. И он так привык к вашей кухне… – она делает паузу, смотрит на меня с притворной мольбой. – Может вы бы могли вернуть? Помочь мне, Гене... Мы были бы, как одна большая семья.

«Как одна большая семья».

Эти слова повисают в воздухе. Такие чудовищные и абсурдные, что у меня перехватывает дыхание. Они хотят, чтобы я вернулась. В дом к бывшему мужу. В качестве прислуги. Для него и для его новой пассии – моей племянницы. Чтобы я стирала ее нижнее белье и готовила ему ужины, пока они играют в счастливую пару в моей же спальне!

Я смотрю на свою мать. Ее лицо выражает молчаливое одобрение. Для нее это, видимо, идеальное решение. Внучка пристроена, дочка тоже из семьи не сбежала, да и зятю всегда набрать можно, чтобы приехал шкаф починить.

И тут во мне что-то щелкает. Вся боль, вся ярость, все унижение вдруг кристаллизуются в одно ледяное, абсолютное презрение.

Я медленно подхожу к Даше. Останавливаюсь прямо перед ней. Смотрю ей в глаза.

– Запомни, – говорю я тихо, но так, чтобы каждое слово врезалось в память. – Ты мне никакая не сестра. Ты просто девка, которую мой муженек нанял для своих игрищ. Носки будешь ему сама стирать, поняла?

Я поворачиваюсь к матери.

– А ты… Ты сделала свой выбор. Живи с ним. И с ней. У вас и правда теперь одна большая гнилая семья.

Я уже почти подхожу к двери, когда слышу внезапный голос Даши.

– Тетя Марина, подождите! – кричит она, с какой-то необъяснимой издевкой. – Я… я понимаю, что это шок. Но скоро всё изменится. Мне скоро будет совсем не до готовки и уборки.

Ее слова заставляют меня замедлить шаг. В них слышится что-то новое, какая-то надменная уверенность.

Я оборачиваюсь. Она стоит, положив руку на живот в том самом моем халате, и смотрит на меня с вызовом.

– Что именно изменится, Даша? – спрашиваю я, и у меня в груди холодеет.

Она медленно подходит к столу, открывает свою сумку, нарочито долго капается в карманах, будто проверяя мою прочность.

– О, нашла! – вдруг вскрикивает она и поворачивается ко мне, недобро сверкнув глазами.

– Я хотела рассказать вам раньше, но вы так быстро сбежали…, – небрежно бросает она и кладет передо мной на стол крохотный пластиковый предмет.

Я наклоняюсь, смотрю на стол и тут же вздрагиваю.

Две жирные, ярко-алые черты смотрят на меня, как насмешливые глаза.

Положительный тест на беременность.

Мир сужается до этих двух черточек.

Что? Как это вообще может быть?

Гена. Ребенок. Тот ребенок, о котором я молила годами. Тот, ради которого прошла через семь адских протоколов ЭКО.

И он дал его ей. Легко. Просто. Случайно.

– Видите? – ее голос звучит сладко и ядовито. – Всё будет по-другому. И… – она делает паузу, чтобы усилить эффект, – я хочу, чтобы вы остались рядом. У вас ведь нет своих детей, а так… – она ухмыляется, – вы могли бы быть старшей сестрой для моего малыша.


А вот и сюрпиризы от Дашеньки еще и в самое больное место героини!

Тем временем, я представляю вам предпоследнюю историю нашего моба

Только для читателей 18+

Развод. Хочу твою жену
https://litnet.com/shrt/Q045

Измена мужа – это полбеды. Его алкоголизм и мои две работы дополняют картину безнадёги нашего брака. А если вспомнить, что муж даже не догадывается, каким способом я женила его на себе, можно заплутать в интригах нашей непростой жизни.

Глава 18

Слова Даши повисают в воздухе. Раскаленные и ядовитые. Они впиваются в меня, как раскаленные иглы, и на мгновение я просто не могу дышать. Весь мир сужается до ее ухмыляющегося лица и до бледного, отведенного в сторону взгляда моей матери.

Это последний, смертельный удар. Она не просто отобрала у меня мужа, дом и прошлое. Она отбирает будущее.

Я смотрю на тест, потом поднимаю глаза на ее молодое, сияющее лицо. И вижу там не радость будущей матери. Я вижу торжество победительницы, которая только что поставила последнюю, жирную точку в нашем противостоянии.

И вдруг…

Резкий спазм в животе заставляет меня согнуться.

Я ахаю от неожиданности, хватаясь за живот.

Боль распространяется волнами от нижней части живота и отдает в поясницу. Я снова морщусь и пытаюсь разогнуться, но не выходит.

– Марина! – испуганно восклицает мать, делая шаг ко мне.

– Ой, Марин, брось, чего уже ломать комедию? Просто скажи, чем именно ты недовольна, – голос Даши звучит притворно-участливо, но я слышу в нем лишь раздражение.

Их голоса доносятся до меня как сквозь толщу воды. Еще один спазм, более сильный, заставляет меня простонать.

Я прислушиваюсь к своим ощущениям, пытаясь понять, что со мной происходит. Это вовсе не привычная тянущая боль перед месячными, а что-то острое, живое и пугающее.

– Не трогайте меня, – вырывается у меня хриплый, прерывистый шепот. Я выпрямляюсь, чувствуя, как бледнею, но не отступаю. – Не подходите!

– Но тебе плохо! Надо врача! – мать пытается схватить меня за руку, ее пальцы холодные и цепкие.

Я с силой вырываюсь, отшатываюсь к двери. Еще один укол в животе, отдающий тошнотой.

– Врача? – я издаю что-то среднее между смехом и рыданием. – А зачем? Чтобы он подтвердил, что я бесплодна, пока твоя любимая Даша плодит наследников моему мужу? Идите вы все к черту!

Я вижу, как мать зажмуривается, будто от пощечины, пока Даша просто стоит с каменным лицом, наблюдая, как я почти ползу к двери.

Мне больше нечего им сказать. Я разворачиваюсь, стиснув зубы против новой волны боли, и почти бегу из квартиры, хлопнув дверью так, что звенит стекло. Слезы текут по лицу, но я их почти не чувствую. Есть только эта жгучая, режущая пустота внутри, которая кричит о несправедливости, о потере и о том, что все кончено.

Я выхожу из подъезда, и меня будто выворачивает наизнанку. Ноги подкашиваются, я хватаюсь за холодный металл перил, чтобы не упасть, кое-как добираюсь до машины и падаю на сиденье.

Еду на автопилоте, слезы текут по лицу ручьями, но я их не чувствую. Внутри одна сплошная, пульсирующая боль. Физическая и душевная, слившаяся воедино.

Семь протоколов ЭКО. Семь надежд, закончившихся отчаянием. Усталое лицо Гены в коридорах клиник. Его вздохи и утешения. Его слова о том, что мы можем быть счастливы и без малыша.

А теперь… теперь он дал ребенка той, которая даже не пыталась. Легко. Мимоходом. И моя собственная мать готова принять эту подмену, лишь бы сохранить видимость благополучия.

Когда я вваливаюсь в квартиру Алины, то почти сразу падаю на кресло, обхватив руками живот.

За время дороги боль в животе стала чуть меньше, хотя мне по-прежнему непросто двигаться.

– О, Марин, ты как раз вовремя, я там макаро…, – раздается голос подруги из комнаты, а когда она выглядывает в коридор, то на ее лице мгновенно застывает ужас.

– Господи, Марина. Что с тобой?! Снова Гена приезжал?

– Нет, Гена тут не причём, – говорю я, пытаясь отдышаться. – Просто живот прихватило. Не знаю почему. От стресса может так все обострилось.

Я пытаюсь объяснить ей боль, это жгучее, тянущее чувство внутри. Рассказываю про тест Даши, про ее слова. Про отвратительный выбор матери.

Алина слушает и ее лицо становится все серьезнее. Она смотрит на меня, на мои руки, прижатые к животу, и с какой-то необъяснимой тревогой изучает меня с ног до головы.

– Марин. А давно ли у тебя последние месячные были? – вдруг спрашивает она, и я едва ли не подскакиваю на кресле.

С чего бы этот вопрос? Какое это сейчас имеет значение?

– Не знаю… – бормочу я, пытаясь сообразить. – Не до того было. Неделя… нет, больше. Дней десять, наверное. Но, Аля, брось, это не…

– Десять дней задержки? – перебивает она, и в ее глазах зажигается какой-то странный огонек. – И ты до сих пор не забила тревогу?

– Да брось ты! – я почти кричу, потому что начинаю понимать, к чему она клонит, и это кажется мне чудовищной, жестокой шуткой. – Я не могла! Ты же знаешь! Сколько лет, сколько попыток! Это невозможно! Просто стресс, гормоны сбились!

Но Алина уже встает и идет в свою спальню. Возвращается с маленькой картонкой в руке. Кладет ее мне на колени.

Тот самый тест. Тот самый, что был у Даши. Только на этот раз, предназначенный для меня.

– Сделай, – говорит она тихо, но очень твердо. – Просто сделай. Чтобы исключить вероятность.

Я смотрю на коробочку, и у меня подкашиваются ноги.

Глава 19

Я сижу на холодном краю ванны и смотрю на тест, лежащий на краю раковины. Секундная стрелка на часах на моем запястье, кажется, звучит так же громко, как удары молота. Сердце колотится где-то в горле, смешиваясь с тупой, ноющей болью в животе.

«Глупость, – шепчет мне внутренний голос. – Безумная, жестокая глупость. После стольких проваленных ЭКО. После всех этих лет. После того, как он ушел».

Я зажмуриваюсь, вспоминая две жирные полоски на тесте Даши. Они будто выжжены у меня в сетчатке. Ее торжествующее лицо. Ее предложение стать «старшей сестрой».

Таймер на телефоне издает тихий сигнал.

Время.

Я медленно открываю глаза и поднимаю взгляд на тест.

Одна полоска.

Яркая, четкая, уверенная.

И больше ничего.

Пустота.

Белое поле, которое кричит о моей несостоятельности громче любых слов.

Я так и знала.

Я механически встаю, беру тест за гладкий пластиковый корпус и не глядя швыряю его в мусорное ведро под раковиной. Он падает беззвучно на лежащие там ватные диски и обертку от шоколада.

Сначала ничего не чувствую, а потом накатывает волна. Не боли, не истерики. Глухого, беспросветного разочарования.

В себе. В своем теле. В этой чудовищной шутке судьбы, которая заставила меня на секунду поверить в невозможное, только чтобы тут же, с особой жестокостью, указать на мое место.

Ложная надежда. Самая жестокая из всех.

Я не плачу. Во мне просто не остается сил на это.

Тихо выхожу из ванной. Алина смотрит на меня с вопросом в глазах, но я просто молча качаю головой.

– Я спать, – говорю я глухим, чужим голосом и прохожу мимо нее к дивану.

Я не раздеваюсь. Просто падаю на постель, поворачиваюсь лицом к стене и натягиваю одеяло на голову, как в детстве, пытаясь спрятаться от всего мира. От боли в животе, которая теперь кажется просто физиологическим подтверждением моего провала.

Одна полоска.

Для меня это приговор. Окончательный. Никакого чуда. Никакого шанса начать все сначала.

Я закрываю глаза и пытаюсь заснуть, чтобы хотя бы на несколько часов убежать от реальности, которая оказалась еще бессердечнее, чем я могла предположить.

Когда я снова открываю глаза, то уже почти не чувствую боли в животе.

Лишь редкие, тянущие спазмы, в моменты, когда я резко поворачиваюсь.

Еще некоторое время лежу с закрытыми глазами, пытаясь продлить ту тонкую пленку небытия, что отделяла меня от реальности всю ночь. Но она рвется. Вместе с первыми лучами солнца в окно вползают и воспоминания.

Боль. Тест. Одна полоска.

Я резко сажусь на диване, отгоняя воспоминания прочь.

Нет. Сегодня я не могу себе этого позволить. У меня есть незаконченное дело.

Торт. И я должна его доделать и передать в срок.

Я двигаюсь на кухню на автопилоте. Быстро принимаю душ, заливаю в себя холодный чай, потом надеваю фартук и достаю торт из холодильника, аккуратно поставив его на стол. У меня есть около двух часов, чтобы закончить с декором. Аккуратно нанести блестки на крылышки феи и сделать вензеля из розового крема.

Пока я занимаюсь делами, то и не думаю ни о чем другом. Работа всегда спасала меня. Пусть это и была работа по дому, зато она приносила мне столько вдохновения, столько новых идей, столько возможностей, чтобы создавать десерты не только красиво, но еще и вкусно.

Едва я наношу последний виток крема, как замечаю вспыхнувший экран моего мобильного.

Проходит секунда и раздается первый гудок. Я смотрю на экран, и сердце уходит в пятки, когда я вижу номер Гены.

Что ему еще от меня нужно?! Не добил до конца? Хочет снова подослать ко мне адвоката, чтобы тот запугал меня исками?

Я смотрю на вибрирующий телефон, и во рту появляется горький привкус.

Нет.

У меня больше нет для него ни слов, ни сил, ни эмоций. Пусть звонит моей матери. Она там его и оближет, и в десна поцелует!

А с меня хватит этой семейки! Пусть выговаривает все ей. Они теперь одна команда.

Я сбрасываю вызов и убираю телефон подальше, в самый дальний карман сумки.

Через двадцать минут раздается звонок в дверь. Я открываю, и тут же вижу на пороге Бориса.

Я на секунду теряюсь, не зная, как правильно вести себя с первым в жизни клиентом. Позвать в дом? Или торт сюда вынести?

– Марина, здравствуйте, – он улыбается, и от его радушной улыбки, мне сразу становится чуточку легче.

– Здравствуйте, проходите. Все готово, – отвечаю немного смутившись, а затем приношу коробку с тортом, перевязанную розовой атласной лентой, и ставлю ее на комод в прихожей.

Борис делает шаг ближе, открывает крышку и несколько секунд пристально рассматривает торт, словно ищет в нем недостатки.

Глава 20

Он тычет пальцем в сторону выезда со двора, за которым только что скрылась машина Бориса.

Я стою онемев.

Шашни? Он про Бориса? Про человека, который просто забрал торт для дочери?

– Ты следишь за мной? – это все, что я могу выжать из себя. Голос тихий и холодный.

– Я защищаю свою репутацию! – кричит он в ответ. – Ты думаешь, я не знаю, как это называется, и что ты тут с ним… – его взгляд скользит по мне, по моему простому домашнему платью, и задерживается на конверте в моей руке. И в его глазах вспыхивает новое, гадливое понимание. – А, ясно… Не только шашни, я смотрю. Уже и деньги берешь. Быстро ты, однако. Нашла, чем подработать, да?

Его слова «берешь деньги» повисают в воздухе, такие грязные и пошлые, что у меня перехватывает дыхание.

Я отступаю назад, на улицу, под холодное осеннее солнце. Он следует за мной, не отставая.

– Я не буду это слушать, – говорю я, и голос мой дрожит от ярости и отвращения. – Уходи немедленно!

– Ага, конечно! – он смеется, резко и фальшиво. – Выгонишь своего законного мужа, чтобы тут с чужими мужиками…

– Он забрал торт! – срываюсь я на крик, прижимая конверт к груди. – Торт, который я испекла! За который он заплатил! Это работа, Гена! Понимаешь? Работа!

– Не неси чушь! – он машет рукой, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. – Брось ты эту дурость, Марина! Какая к черту работа?! Какие тортики?! Да этих кондитеров уже столько развелось. У тебя ничего не выйдет!

Каждое слово, как удар хлыстом.

– Подумай сама, – говорит он, и его голос становится тише, но от этого еще ядовитее. – Тебя никто не знает, денег у тебя нет на раскрутку. Ты никому не будешь нужна, Марин. Никому.

Я иду вперед, стараясь не замечать все, что Драгунский вываливает на меня вслед.

Только бы не поддаваться. Только бы не отвечать.

– Вернись к нам, Марина. И у тебя будет работа, содержание. Ты всегда будешь пристроена. И мать будет тобой довольна…

Он не успевает договорить. Внизу живота, будто в ответ на его слова, снова возникает острая боль. Спазм такой силы, что я не могу сдержать стон и инстинктивно сгибаюсь, хватаясь за живот.

– Видишь? – его голос доносится сквозь туман боли. – Даже твое собственное тело от тебя отворачивается. Тебе плохо. Тебе не справиться одной.

Я выпрямляюсь, стиснув зубы. Слезы от боли выступают на глазах, но я смотрю на него прямо.

– Я… не вернусь, – говорю я, и каждое слово дается мне через боль. – Ни к тебе. Ни к Даше. Ни в эту… вашу уродливую пародию на семью. Лучше я… одна. Лучше сдохну, чем вернусь к вам.

Я вижу, как его лицо багровеет от бессильной злости. Он что-то кричит мне вслед, но я уже разворачиваюсь и, превозмогая боль, иду обратно в подъезд. Дверь закрывается, заглушая его голос. Я прислоняюсь лбом к холодной стене, пытаясь перевести дыхание.

С трудом поднимаюсь по лестнице, держась за перила. Каждый шаг отзывается резкой болью внизу живота.

Да, что же это такое? Откуда эта боль?

Вваливаюсь в квартиру, едва переводя дух. Алины нет дома. Тишина и одиночество гудят в ушах. Мне нужно успокоиться. Выпить таблетку от этой проклятой боли, заварить чаю, лечь.

Плетусь в ванную. Рука тянется к шкафчику над раковиной, где мы храним аптечку, но взгляд невольно скользит вниз, к мусорному ведру. Туда, куда вчера полетел тот самый проклятый тест. Символ моей окончательной несостоятельности.

И тут сердце замирает.

Что-то не так.

Я опускаю взгляд и пристально смотрю на вчерашний тест, лежащий в мусорном ведре.

Я помню его с кристальной ясностью: яркая, одинокая красная полоска и пустое белое поле рядом. Я смотрела на него, пока глаза не начали болеть.

Но сейчас... сейчас что-то изменилось.

Я медленно, будто в замедленной съемке, наклоняюсь. Боль в животе тут же обостряется, пронзающим напоминанием. Я задерживаю дыхание, протягиваю руку и осторожно, за самый край, вытаскиваю тест из корзины.

И вот он в моей руке. Пластик холодный. Руки дрожат, и я снова боюсь на него смотреть, потому что до последнего заставляю себя думать, что мне показалось.

Но вот я поворачиваю тест.

Смотрю прямо на окошко, и мое сердце с грохотом падает вниз, когда я вижу на своем тесте две четкие полоски…