Надежда
Он ушел в тот день, когда я впервые не заплакала.
Просто стояла у окна, держа в руках чашку, и не понимала — что теперь со всем этим делать.
С коробками и чемоданами, с новым годом на носу, и с восемью годами брака, которые ушли коту под хвост.
На кухне пахло кофе, хотя он его уже не пил. Говорил — горчит. А мне теперь горчило всё.
Я тогда еще не знала, что боль может быть такая мерзкая, и что она вернется с новой силой.
Я пыталась отмыть её слезами, потом уговорами, разговорами, криками, молчанием.
Ничего не помогло.
Хотя началось все в один прекрасный вечер. Просто отдых с друзьями. Просто зашли в стриптиз бар. Просто измена. Все просто.
Тогда
— Мам, а папа скоро придет? — доченька зевает, прячет холодный нос под одеяло, — Он обещал почитать.
— Скоро, — вру я с улыбкой, — Но сказку уже завтра. Папе отдыхать нужно, таким как ты девочкам уже пора спать.
— Я не маленькая.
— Взрослые тоже ложатся по расписанию, — улыбаюсь я и глажу ее по голове.
Возражает уже точно как взрослая.
— Тогда ты мне почитай.
Тянусь к полке, достаю книжку, сажусь на край кровати, начинаю читать. Голос дрожит — от усталости, наверное.
Вера слушает, глаза закрываются, пальцы всё ещё держат любимого плюшевого зайца.
— Всё, спи, моя девочка, – шепчу еле слышно и целую её в лобик.
Стою, смотрю. Такая крошка. Моя.
Папа ей обещал, а я опять вместо него. Ну да ладно. Привыкли. Служба есть служба и отдых тоже полагается.
Тихо прикрываю дверь. В квартире — тишина, только часы тикают. Тик-так. Тик-так.
Час ночи уже.
Он сказал — ненадолго.
Верю.
Всегда верю, но с мужчинами разговор такой.
Там где рюмочка - там вторая.
Там где вторая, там и бутылка.
Ох… Ладно. Что говорить?
Сажусь на кухне, наливаю чай.
Телевизор бубнит новости, что в мире творится.
А я опускаю голову на стол.
Глаза слипаются, уснула бы уже давно, день был тяжёлый, руки гудят после клиентов.
Хочется лечь, но сразу же усну.
Нет.
Дождусь все-таки.
Внутри — будто кошки царапают.
Не тревога даже, просто чувство... странное.
Сердце будто знает что-то, чего я не хочу знать.
«Да ладно, Надь, успокойся.
Выпил, вернётся.
Первый раз чтоли?”
Глотаю чай. Горячо.
Смотрю в окно — снег, фонарь, пустая улица.
Может, ванну набрать? Пена, свечка... хоть немного тишины и взбодрюсь хоть слегка.
И тут — щёлк.
Дверь.
Громко.
Я аж подпрыгнула на стуле.
Бегу в коридор.
Он стоит. Мой Володя.
Шатает его. Глаза — как два прожектора. На лице ухмылка.
— Здарова, жена, — скалится он, опускаясь к ботинку.
И всё.
Как будто кто-то по голове ударил.
Что? Что это за «здарова, жена»? Он когда так вообще говорил? Неужели смеется?
Дурак блин, какая пчела его укусила?
Стою, не знаю, злиться или смеяться. Пахнет… не только алкоголем. Что-то чужое. Сладкое. Я вдыхаю и внутри всё сжимается.
Хотелось сказать: «Вера спит».
Хотелось обнять, сказать какой же он дуралей, завтра ведь болеть будет.
А вышло — просто молчу. Встала как вкопанная и стону посреди коридора.
Он стоит, шатается, улыбается. Снег с ботинок мимо коврика раскидал.
А у меня внутри опять эти кошки.
— Давай, иди уже, — произношу тихо, чтоб Веру не разбудить.
Он цепляется пальцами за стену, спотыкается.
— Ща… подожди… — бормочет, улыбаясь.
Я подхожу, беру под руку. Пахнет табаком и перегаром. Дуралей точно.
Потащила этого бугая в спальню.
— Осторожно.
Он роняет куртку прямо у кровати, смеётся.
— Да ладно тебе, Надь… не злись… не злись, мы так посидели…
Не злюсь. Не злюсь, ничего плохого он не сделал, просто напился. Бывает.
Я мотаю головой и помогаю лечь.
Он плюхается на кровать, тяжело дышит. Снимаю с него свитер.
Падаю взглядом на рубашку — белая, чистая.
Вернее, была.
На воротнике что-то блестит.
Розовое.
Как блеск для губ.
Я замираю.
Смотрю ближе.
Нет, не показалось.
Розовые следы.
На белом.
Я будто внутри сжимаюсь в кулак. Сердце дергается, как от тока.
Не верю.
Не хочу верить.
— Володя, — шепчу я, хватаясь за воротник.
Он мычит что-то нечленораздельное, глаза уже закрыты.
Даже не слышит меня. Я дергаю край рубашки. Пятно размазывается по ткани. Блеск остаётся на моих пальцах.
Боль — быстрая, резкая.
Как будто нож под ребра. Не в сердце даже — глубже. Всё тело будто обвисло, руки ледяные.
Он с кем-то целовался.
Да? Он?
Мой муж, отец моей дочки.
Мой Володя, который «не из таких».
Который всегда говорил, что ему только семья нужна.
Вот он — лежит, пьяный, с чужой губной помадой на воротнике.
Меня трясёт. В груди — шум, в ушах — звон. Дышать тяжело.
Я отхожу на шаг.
Смотрю на него — он храпит. Всё просто. Спит.
Гоню плохие мысли, может этому есть разумное обьяснение, а я уже надумала?
Замечаю что-то в кармане. Бугор какой-то. Может телефон? Лезу рукой. Ткань под пальцами скользкая.
Достаю.
Смотрю.
Белые.
Женские стринги.
На секунду даже не понимаю. Швыряю их на пол. Мозг просто выключается. Стою. Держу их в руке. Не знаю, сколько так стою.
Минуту? Десять?
Тишина, только его храп.
Потом приходит понимание.
И вместе с ним — боль.
Я не могу дышать. Рот открывается, но воздуха нет. Всё внутри сжимается, будто сердце решило остановиться.
Чужие трусы.
Чужие руки и губы, которые трогали моего мужа.
–Ты мне изменил? – спрашиваю у этого тела, которое меня даже не слышит.
Надежда
Я не сплю всю ночь.
Смотрю в потолок, слушаю, как он храпит. Хожу проверяю как там Вера. Доченька все так же беззаботно сопит и обнимает любимого зайца.
Прохожу снова к дверям спальни. Смотрю на него, распластался звездой, не стыдно ему. Спит предатель.
Не верю.
Неужели правда?
Нет, такого не может быть. Не с нами. Не с ним. Он ведь верный… думала я, совсем наивная.
Хожу по квартире босиком, будто привидение.
Глаза болят, режет — от недосыпа или от слёз, уже не понять.
Всё вокруг напоминает о нём. Его чашка на столешнице, рубашка на спинке стула, даже запах его бритвенного лосьона в ванной.
Как будто дом сам пытается убедить меня, что ничего не случилось.
А я знаю — случилось. Сердцем чувствую - плохо наше дело.
Снова заглядываю в спальню. Он теперь лежит лицом в подушку.
Так спокойно, будто ему вообще ничего не снится.
Неужели человек способен спать вот так — с чужими трусами в кармане просто взять и уснуть при живой любящей жене?
Я стою у двери и смотрю.
Свет из окна от фонаря падает ему на щеку, и я вижу того же мужчину, которого любила.
Руки, плечи, эти родные черты.
А внутри всё выворачивает.
— Скотина, — шепчу злобно. — Какая же ты скотина, Володя.
За что? Зачем?
Как можно было так глупо?
Даже не спрятал, не подумал.
Ты ведь знал, что придешь домой, где спит твоя дочь, где жена готовила ужин и ждала тебя обалдуя пьяного.
Ты ведь всегда всё продумываешь, Володя. До мелочей.
А тут — настолько…
Абсурд. Смешно, если бы не было так больно.
Прохожу мимо его куртки — в ней всё ещё этот запах.
Алкоголь, табак и чужие духи. Задерживаю дыхание, чтоб не чувствовать, но от этого только хуже. Запах врезался в память.
Часы показывают без двадцати шесть. Через час поднимать Веру в садик.
Собери рюкзак, надень шапку, поцелуй папу, пока он спит.
Нет. Пусть лучше не видит его, тем более в таком состоянии.
Иду в ванную.
Хочу просто смыть всё это.
Открываю кран — вода льется.
Пусть течет. Может, унесет всё мои плохие мысли подальше.
Пар медленно поднимается.
Я смотрю вперед. Все плывет, от усталости уже голова кружится.
Как будто я где-то за стеклом, в чужом сне, в котором застряла.
Хочется моргнуть и проснуться.
Чтобы Володя тихо вошёл, обнял, накрыл меня пледом.
Чтобы сказал: «Ты чего не спишь? Поздно уже.»
И всё. И никакого белья, никакой лжи, никакой этой пустоты в груди.
Но нет.
Я моргаю — и ничего не меняется. Вода шумит. Слёзы обжигают щеки.
Я сажусь на край ванны и не чувствую, как остываю.
В голове — пустые вопросы.
Как теперь жить? Как смотреть ему в глаза? Что дочке говорить, если это правда?
Я даже не знаю, где больше боли — от предательства или от того, что всё ещё люблю его…
Вода почти переливается через край. Смотрю на неё, на своё отражение. Глаза опухшие совсем.
Выгляжу как жертва, но на деле. Позволю ли я себе этой жертвой быть?
После ванны мне стало чуть легче. Обернулась в полотенце, шагаю к зеркалу — наношу крем. И вдруг — шаги за дверью.
Я вздрагиваю. Боже…
Сердце бешено стучит в груди. Очень неожиданно.
Открываю дверь — он плетётся по коридору уже в одних трусах, волосы растрепаны, взгляд мутный.
— Водички бы, Надь… — бормочет предатель, — И таблеток от похмелья.
Я стою, не двигаюсь.
— Таблеток от похмелья? — переспрашиваю я и сама не узнаю свой голос. — Может, пояс верности?
Он моргает, будто не понимает.
— Чего?.. — язык заплетается. – Это тут причем?
А я поправляя полотенце не могу не спросить:
— Чьи трусы я нашла у тебя в кармане?
Дорогие читатели, время познакомитсья с нашими героями!
Надежда — 32 года, мастер маникюра. Работает по найму, день расписан по минутам.
Не плачет при людях, только ночью. Часто прикусывает губу, когда нервничает.
Любит дочку и до сих пор — мужа, хоть и ненавидит за предательство.
Внутри — смесь обиды, нежности и выжженной веры в свое женское счастье.

Владимир — 36 лет, военный, спецназ.
Выпрямленная спина, голос, к которому привыкли подчиняться. Снаружи — сила и уверенность, внутри — усталость и потерянность.
Боится слабости, потому врёт и прячется иногда за алкоголем.
Любит семью по-своему, но осознает это слишком поздно.

Вера — сейчас уже 8 лет. Любит, когда мама поёт. Когда грустит, теребит ухо зайца и шепчет ему секреты. Есть несколько подружек в школе, приводит их в гости.

Бакс- озорной игривый пес самой лучшей хозяйки.

С остальными героями мы познакомимся чуть позже.
А пока спешу напомнить - Не забывайте добавлять книгу в библиотеку и ставить лайки(звезды)!
Ваша поддержка ценна для автора!