После развода. Я (не) могу без тебя

Глава 1

– Нам надо с тобой серьезно поговорить, – серьезно просит муж, выходя на веранду.

Мы решили тут попить чаю после сытного обеда. Я как раз раскладываю вазу с любимыми конфетами Самира и хочу разлить чай.

Сегодня у нас выдался выходной и с утра мы с Самиром вдвоем. Мы успели с утра приготовить вкусный завтрак, после каждый занялся своими делами: Самир работал у себя в кабинете, я же высаживала цветы вокруг дома, выстраивая композиции в клумбах. Мы научились без слов понимать друг друга.

А потом я решила до обеда искупаться после работы с землей, вспотела. А когда вышла из ванной закутанная в махровый белый халат, то Самир набросился на меня у дверей с жадностью и страстно поцеловал меня. У меня сразу же закружилась голова от такого напора и силы, а потом мы занимались любовью в нашей постели…

У меня алеют щеки, когда смотрю на огромную фигуру мужа перед собой. В свои 50 он все так же великолепно выглядит, а седина в волосах добавляет ему статусности и благородства.

Самир строго следит за своим здоровьем, а спорт для него неотъемлемая часть жизни. Он всегда был подтянут, накачен и симпатичным мужчиной, и даже красивым, если бы не его вечно застывшая маска серьезности на лице. И сейчас в отличной физической форме.

Исходящая от него аура и сила всегда заставляла мужчин остерегаться его, уважать, а женщин смотреть на него с восхищением и каким-то обожанием. Он был самим воплощением силы и превосходства.

А я за ним чувствовала себя как за семью замками, любила больше жизни.

Иногда мне казалось, что такого быть не может, что я попала в сказку.

Но каждый прожитый год с ним всегда возвращал в реальность, что я жена самого Самира Рагибова.

Он был моей тихой и нерушимой гаванью.

Самир садится за столик.

– О чем? – спрашиваю, разливая чай по чашкам.

– О нас с тобой, – выдерживает паузу пока я ставлю перед ним чашку. – Садись, – отодвигает от себя немного чашку и скрещивает на столе огромные ручищи в замок.

Мне не нравится сейчас его вид. Я чувствую напряжение, исходящую от него, но одергиваю себя, что Самир всегда такой серьезный.

– Хорошо, – соглашаюсь тихо, опускаясь на свой стул. Ничего страшного не произошло, убеждаю себя.

– Я думал как нам с тобой жить дальше. И убедился, что больше не люблю тебя. Нам надо развестись.

Слова оглушают, бьют наотмашь. Мир словно сжимается до лица моего любимого мужа. Больше никто и ничто не имеет значения.

– Что? – переспрашиваю, надеясь, что ослышалась, а у самой сердце в ушах звенит.

– Нам надо развестись, Айше, – твердо повторяет, и его губы вытягиваются в тонкую линию от усилия.

Его взгляд непреклонен, в глазах не видно ни раскаяния, ни сострадания ко мне.

Как всегда он короток и говорит по делу. Никаких эмоций.

По своему обыкновению он лаконичен и говорит по существу. Чувства отсутствуют. Он не испытывает ко мне жалости. Решил объявить напрямую, глядя в глаза. Но почему именно теперь?

Гляжу на него, не способная осознать произошедшее.

Самир смотрит на меня так, словно разъясняет очевидные вещи несмышлёному дитя. В его тёмном взгляде не мелькает ни тени колебания или сожаления. Он уже принял окончательное решение.

– Я больше не люблю тебя, Айше, – повторяет он с той же непоколебимой уверенностью. – Я встретил другую женщину.

Земля уходит из-под ног. Меня словно наживую режет. Тошнота подкатывает к горлу, а в ушах стоит непрекращающийся звон.

– Другую женщину? – слова застревают в горле, словно осколки стекла. – Ты... изменял мне?

Самир даже не морщится. Его лицо – непроницаемая маска, высеченная из камня.

– Синара не любовница, – он произносит это с такой твердостью, что у меня перехватывает дыхание. – Я не изменял тебе физически. Но я встретил женщину, с которой хочу быть, и считаю правильным сначала завершить наши отношения, а затем уже строить новые., – он произносит это деловым тоном, словно говорит о каком-то проекте, а не о нашей с ним жизни.

Синара.

Это имя впечатывается в мое сознание раскаленным клеймом.

Кажется, даже его голос смягчился при произнесении ее имени.

Я не думала, что боль может быть настолько выворачивает внутренности.

Перед глазами проносятся картинки нашей совместной жизни. Двадцать семь лет... Три прекрасных ребенка... Дом, который мы построили вместе... И все это рушится в одно мгновение.

– Но как же мы? – руки начинают дрожать, и я прячу их под стол, чтобы он не заметил моей слабости. – Дети...

– Дети уже взрослые, – отрезает все так же строго Самир. – У Артура своя семья, Милана замужем с близнецами, Азиза заканчивает университет. Им не нужны родители, которые не любят друг друга.

Слезы подступают к глазам, но я сдерживаю их. За эти годы я хорошо изучила своего мужа – он презирает слабость.

– Двадцать семь лет брака, – озвучиваю охрипшим голосом. – Почему? – спрашиваю я, пытаясь совладать с дрожью в голосе.

Самир смотрит на меня так, будто я сказала что-то абсурдное. Он берет чашку, отпивает глоток и ставит ее обратно с характерным стуком.

– Да, двадцать семь, – отвечает он без колебаний. – Но это не имеет значения. Дело не в возрасте, а в том, что чувства к тебе окончательно потухли. Я не хочу жить во лжи, – он произносит это с такой твердостью, что у меня перехватывает дыхание. – Я всегда был с тобой честен, поэтому говорю прямо – наш брак закончен.

Глава 2

– Но это... – слова застревают в горле, превращаясь в беззвучный крик. Сердце колотится так, словно пытается вырваться из грудной клетки и убежать от этой невыносимой реальности.

Его взгляд – острый, как лезвие кинжала – пронзает меня насквозь. В темных глазах мелькает раздражение – то самое выражение, которое появляется, когда кто-то осмеливается противоречить его воле. За двадцать семь лет я выучила каждую черточку этого властного лица, каждый оттенок его настроения.

– Не стоит лишних слов. Все просто, – чеканит он, и каждое слово падает, как лавина с горы.

– Просто? – мой голос срывается, превращаясь в жалкий шепот. – Как ты можешь говорить такое после того, что было между нами всего пару часов назад?

– Я окончательно убедился, что больше не люблю тебя. Особенно после нашей близости, – его голос звучит с той же непоколебимой уверенностью, с которой он принимает решения в своей империи. – Ты постарела, стала скучной и пресной. От тебя несет старостью.

Его верхняя губа едва заметно дергается, словно сдерживая гримасу брезгливости. Каждое слово – как удар хлыста по обнаженной душе, оставляющий кровоточащие раны.

Даже когда наши дети болели, я не испытывала такого животного страха, как сейчас, слушая эти размеренные, почти деловые интонации человека, которому я отдала половину жизни.

– Нам надо развестись. И дело не в возрасте, а в том, что чувства к тебе окончательно потухли, – он подводит черту своим словам с той же безапелляционностью, с которой подписывает многомиллионные контракты.

– Эта была прощальная проверка? – слова вырываются сами собой, жалкие и убогие. Я почти умоляю его об объяснении, хотя за все годы брака никогда не опускалась до мольбы.

– Достаточно, Айше, – он поднимает руку властным жестом, которым обрывает речи своих подчиненных. – Я вижу, ты начинаешь истерику. Мы взрослые люди, а не подростки. Слезы для малолеток. Давай поговорим как взрослые.

Его слова хлещут по лицу.

Я всегда была гордой женщиной, достойной спутницей такого мужчины как Самир.

Я заставляю себя сделать глубокий вдох, собирая осколки своего достоинства.

– Хорошо, – мой голос звучит неестественно спокойно, словно не принадлежит мне. – Давай поговорим как взрослые. Когда ты познакомился с... ней?

– Не думаю, что это имеет значение, – его взгляд становится еще острее, как у хищника, почуявшего слабость жертвы.

– А для меня имеет, – упрямо шепчу, встречая этот испепеляющий взгляд. Внутри все дрожит, но я держусь.

Самир прикрывает глаза и массирует переносицу – жест, который я знаю наизусть. Так он делает, когда кто-то пытается оспорить его решение. Затем его спина выпрямляется, как стальной стержень.

– Шесть месяцев назад, – отчеканивает он, глядя мне прямо в глаза, словно бросая вызов.

Шесть месяцев...

Я жила в своем иллюзорном мире счастья, не подозревая, что он давно превратился в руины.

– И все это время ты...

– Тогда я не думал, что это выльется во что-то серьезное, – обрывает он меня тем же тоном, которым пресекает возражения на совете директоров. – Но сейчас не об этом. Я уже связался с адвокатом. Документы будут готовы к концу недели.

– К концу недели? – сердце сжимается так, что кажется, оно сейчас просто перестанет биться. – Ты так спешишь избавиться от меня?

– Я не спешу, – его брови сдвигаются, формируя знакомую складку власти. – Я просто не вижу смысла затягивать неизбежное. Все уже решено.

Мой взгляд падает на сад за окном, который только сегодня утром я украшала новыми цветами, представляя, как Самир будет любоваться ими. Теперь каждый из этих цветов кажется надгробием моей любви.

– А как же этот дом? – спрашиваю я, глядя на пруд, в котором отражается беспощадное солнце.

– Дом останется тебе, – его тон не терпит возражений. – Я перееду с Синарой в другое место.

Синара...

Это имя врезается в мое сознание раскаленным клеймом. Он уже все решил, все спланировал, пока я, слепая дура, жила в мире своих фантазий.

– Когда ты собираешься уехать? – мой голос звучит так же безжизненно, как увядшие листья.

– Завтра, – отвечает он с той же непоколебимостью. – Я уже собрал вещи.

Я смотрю в его глаза, пытаясь найти хоть каплю сомнения, хоть проблеск того Самира, которого я любила все эти годы. Но вижу лишь холодную сталь решимости.

– Ты хоть понимаешь, что делаешь со мной? – слова вырываются против моей воли.

Его взгляд становится почти снисходительным:

– Я даю тебе свободу, Айше. Ты еще можешь прожить эту жизнь спокойно.

В этот момент я понимаю – передо мной чужой человек. Не тот, с кем я прожила почти три десятилетия, а холодный, расчетливый незнакомец, для которого я стала отработанным материалом.

– Я поставлю детей в известность, – он поднимается, возвышаясь надо мной как несокрушимая скала. – Не хочу, чтобы они узнали от кого-то другого.

– Что ты им скажешь? – мой голос звучит как надтреснутое стекло.

– Правду, – отвечает он с той же непоколебимой уверенностью. – Что мы разводимся.

– А про свою... Синару ты тоже расскажешь? – имя соперницы обжигает язык ядом.

Его взгляд становится еще более властным:

– Да, расскажу. Они взрослые. Они поймут.

Внутри все кричит, но я молчу. Как он может быть таким бесчувственным? Таким... мертвым?

– А ты не боишься, что они осудят тебя? – мои ногти впиваются в ладони до крови. – Не боишься потерять их уважение?

– Наши дети знают меня, – в его голосе звенит сталь. – Возможно, сначала им будет сложно. Но со временем они поймут.

– Что поймут? – горечь переполняет меня. – Что их отец бросил мать ради молодой любовницы?

Его взгляд становится жестким, как алмаз:

– Синара не любовница, – каждое слово падает, как приговор. – Она женщина, которую я люблю и на которой собираюсь жениться. И я бы предпочел, чтобы ты не говорила о ней в таком тоне.

Эти слова ранят глубже всего. Он защищает ее. Он уже на ее стороне. Потому что от меня "несет старостью."

Глава 3

Три дня.

Всего три дня прошло с того момента, как мой мир рассыпался на осколки.

Я смотрю на свои руки, погруженные в землю. Они не дрожат. На удивление твердые, уверенные движения. Как будто эти руки принадлежат другой женщине, той, которая не умирает каждую секунду от разрывающей изнутри боли.

Последние семьдесят два часа я не позволила себе пролить ни единой слезы. После того, как Самир объявил о своём решении, я просидела на веранде до самой темноты, глядя на сад, который, казалось, тоже внезапно поблек. Каждый вдох давался с трудом, словно мое тело разучилось дышать без него. Но я запретила себе плакать. Одна слеза — и плотина прорвется, смывая последние крупицы достоинства, которые у меня ещё остались.

Ночью, когда в доме воцарилась гробовая тишина, тот самый дом, где ещё недавно я чувствовала себя счастливой, я составила список дел на ближайшие недели. Территория вокруг дома требует внимания. Старые розовые кусты нужно обрезать, клумбы пересадить. Теперь у меня будет достаточно времени, чтобы заниматься цветами.

Целая вечность впереди… без него.

Сегодня особенный день. Самир позвонил детям и попросил всех приехать на обед. «Семейный сбор», — сказал он своим фирменным тоном, не терпящим возражений. Тем самым тоном, от которого когда-то у меня подкашивались ноги от восхищения. Теперь каждое его слово — как лезвие по открытой ране.

Заканчиваю с цветами и прохожу в дом. Переодеваюсь. Мою руки и спускаюсь на кухню.

Нужно сделать финальные действия.

Я вытираю руки о фартук и оглядываю накрытый стол. Всё идеально, как всегда. Как будто ничего не изменилось. Как будто мой муж не сообщил мне три дня назад, что во время нашей близости думал о другой женщине.

Звук подъезжающей машины заставляет мои плечи напрячься. Это Артур с семьёй — всегда пунктуальный, как отец. За ним, буквально через минуту, подъезжает Милана с мужем и близнецами. Последней приезжает Азиза — улыбающаяся, светлая, такая юная.

Каждый из них — часть меня, часть нас с Самиром. Как объяснить им, что скоро «нас» не станет?

— Мама! — Артур обнимает меня, и этот знакомый с детства жест едва не ломает мою решимость держаться.

— Выглядишь замечательно, — улыбаюсь я, отстраняясь, чтобы лучше рассмотреть сына, так похожего на отца — те же темные, пронзительные глаза, тот же властный наклон головы.

— Дедушка! — визжит мой трехлетний внук Саид, бросаясь к Самиру, который как раз выходит встречать гостей.

Самир подхватывает мальчика на руки с той же лёгкостью, с которой поднимал наших детей.Выражение его лица смягчается, единственное выражение, которое позволяет себе этот высеченный из камня человек.

— Ну, здравствуй, джигит, — говорит он, подбрасывая мальчика в воздух.

Я отворачиваюсь, не в силах смотреть на эту идиллическую картину. Вместо этого встречаю Милану и её мужа Рустама. Близнецы, как всегда, устраивают маленький хаос, но сейчас этот шум воспринимается как спасение от собственных мыслей.

— Мамочка, ты превзошла себя, — Милана целует меня в щёку и принюхивается к ароматам, доносящимся из кухни. — Мм, плов! Мой любимый!

— И долма, — улыбаюсь я. — И пахлава на десерт.

— Хочешь всех закормить до смерти? — шутит Рустам, но его слова вызывают во мне острую боль. Смерть. Я чувствую ее вкус каждую секунду с того момента, как Самир произнёс слова о разводе.

Азиза, моя младшая, последней обнимает меня, задерживаясь в объятиях дольше обычного.

— Всё хорошо, мама? — спрашивает она, заглядывая мне в глаза.

Самый проницательный из моих детей. Всегда чувствовала тончайшие оттенки настроения.

— Конечно, дорогая, — лгу я без запинки. За три дня я научилась мастерски скрывать боль. — Просто устала немного с приготовлениями.

— Ты бы позвонила, я бы приехала пораньше, помогла.

— И лишила тебя твоих драгоценных лекций? — улыбаюсь я, поправляя выбившуюся прядь её тёмных волос. — Ни за что.

Дети рассаживаются за столом, няни уводят малышей играть в сад. Самир занимает свое обычное место во главе стола — властелин, окруженный своими подданными. Я сажусь напротив, на другом конце. Как всегда, когда мы все вместе, и совершенно иначе.

— Ну, рассказывайте, — Самир обводит детей взглядом, в котором сквозит привычная властность, — что нового в ваших жизнях?

И они рассказывают.

Артур о новом проекте в отцовской компании, Милана о занятиях с близнецами, Азиза о предстоящей практике в летнем лагере. Я слушаю их голоса будто сквозь толщу воды. Подаю блюда, улыбаюсь, киваю, задаю вопросы. Идеальная хозяйка дома. Идеальная жена.

Несуществующая жена.

— Мама, ты какая-то тихая сегодня, — замечает Милана, когда я ставлю на стол тарелку с пловом. — Что-то случилось?

Я замираю.

Вот он, момент, которого я боялась и ждала одновременно. Взгляд невольно обращается к Самиру, который накладывает себе долму с таким видом, будто ничего особенного не происходит. Будто он не собирается сегожня разрушить представление наших детей о семье.

— У нас с мамой есть важный разговор, — произносит Самир тем же тоном, которым обычно объявляет о важных деловых решениях.

За столом мгновенно воцаряется напряжённая тишина. Три пары глаз — таких разных и таких похожих на наши — устремляются на нас.

— Что-то серьёзное? — хмурится Артур, инстинктивно выпрямляя спину точно так же, как делает его отец в моменты принятия решений.

— Достаточно, — Самир кладёт вилку и нож на край тарелки с безупречной точностью, каждое его движение выверено, как у хирурга перед операцией. — Нам с мамой нужно с вами поговорить. Вам может быть непросто принять это, но мы приняли решение развестись.

Тишина, которая наступает после его слов, звенит в ушах громче любого крика. Я вижу, как расширяются глаза Азизы, как напрягаются желваки на скулах Артура — точь-в-точь как у отца, когда тот сдерживает эмоции. Вижу, как Милана машинально хватается за руку мужа, словно ища опору.

Глава 4

Тишина за столом разрастается, словно трещина в хрустальной вазе, неумолимо разделяя нашу семью на "до" и "после". Я продолжаю механически жевать плов, не чувствуя вкуса, и тихая пульсация в висках отсчитывает секунды оглушающего молчания.

– Вы... шутите? – голос Миланы дрожит, как натянутая струна. Её пальцы с аккуратным маникюром судорожно сжимают салфетку, превращая накрахмаленную ткань в смятый комок.

– Я никогда не шучу о серьёзных вещах, – отвечает Самир, промокая губы салфеткой. Точные, выверенные движения, ни одного лишнего. Даже сейчас, разрушая основы нашей семьи, он остаётся безупречно сдержанным.

Артур резко отодвигает тарелку, и столовое серебро звякает от его движения. Фарфоровый край тарелки ударяется о хрустальный бокал, и этот звук будто прорезает завесу оцепенения.

– Когда вы приняли это решение? – спрашивает он, и его взгляд перескакивает с меня на отца. – И почему сейчас? Двадцать семь лет вместе, и вдруг...

– Решения такого рода редко бывают внезапными, – Самир отрезает кусочек мяса с хирургической точностью. – Обычно они зреют годами.

Ложь. Каждое его слово – изысканная, виртуозная ложь. Ещё неделю назад наш брак казался нерушимой крепостью. По крайней мере, для меня.

– Но почему? – настаивает Азиза, и на её щеках выступают красные пятна. – Должна же быть причина!

Как объяснить дочери, что её отец встретил женщину, рядом с которой я кажусь ему старой и обрюзгшей? Что во время близости со мной он думал о другой? Что моё тело, родившее ему троих детей, теперь вызывает у него лишь брезгливость?

– Причин всегда множество, милая, – отвечаю я, удивляясь спокойствию собственного голоса. – Иногда люди просто перерастают отношения. Становятся чужими.

– Но вы всегда казались такими... – Милана запинается, подбирая слово.

– Счастливыми? – завершаю я за неё, и мои губы складываются в улыбку, которая, должно быть, больше напоминает гримасу боли. – Мы были счастливы. Долгое время. Но всё меняется.

Самир бросает на меня быстрый взгляд. В его тёмных глазах мелькает что-то неуловимое. Я не могу прочитать этого человека, с которым прожила половину жизни.

– Дети, – его голос звучит как удар молотка судьи, – я понимаю, что эта новость шокирует вас. Но мы с мамой взрослые люди, и это наше решение.

Рука Артура сжимается в кулак, костяшки белеют от напряжения.

– Есть кто-то другой? – спрашивает он напрямик, пронзая отца взглядом.

Внутри меня всё замирает. Воздух застывает в лёгких, отказываясь выходить. Сердце пропускает удар, а потом начинает колотиться с такой силой, что рёбра, кажется, вот-вот треснут от этого бешеного ритма.

Самир не опускает глаз. Его взгляд твердый, непроницаемый встречается с взглядом сына.

– Да.

Одно слово.

Всего одно слово, а комната будто наполняется невидимым, удушающим газом. Я судорожно глотаю воздух, цепляясь пальцами за край стола так, что ногти впиваются в полированное дерево.

– У тебя? – уточняет Артур, и его голос звенит от еле сдерживаемой ярости.

– У меня, – подтверждает Самир с той же непоколебимостью.

– И ты вот так просто об этом говоришь? – Милана повышает голос, ее глаза наполняются слезами. – При маме?

– Ваша мать знает, – Самир бросает на меня короткий взгляд. – Мы с ней уже обсудили всё несколько дней назад.

– И ты согласилась? – Азиза поворачивается ко мне, её глаза полны недоверия и боли. – Просто так отпустила его к другой?

Все взгляды устремляются на меня. Я чувствую их тяжесть, как физический вес, давящий на плечи. Это момент выбора. Я могу сказать правду, что мой мир разлетелся на осколки, что каждый вдох дается с болью, что я умираю изнутри с каждой секундой. Или я могу сохранить лицо. Не показать, насколько глубоко ранена, насколько уничтожена.

– У вашего отца есть право быть счастливым, – произношу я, и каждое слово обжигает горло, как кислота. – Так же, как и у меня.

– Ты что, тоже кого-то встретила? – недоверчиво спрашивает Милана, и эта абсурдная идея могла бы рассмешить меня в другой ситуации.

– Нет, – качаю головой, поднимая взгляд от тарелки. – Но я имею право на счастье без человека, который больше не любит меня.

Самир откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди, тот самый жест, который всегда означал, что он закрывается от разговора. Между нами пролегла пропасть шириной в двадцать семь лет.

– Когда ты собираешься...уйти? – спрашивает Артур отца, и его голос звучит так формально, словно он ведет деловые переговоры.

– Я уже собрал вещи, – отвечает Самир, и эти слова пронзают меня, как острый нож. Он уже всё решил, всё спланировал, даже не задумываясь о моих чувствах. – Ключи от дома останутся у мамы. Я найду другое жилье.

– С ней? – голос Азизы дрожит от сдерживаемых слёз.

– Да, – отвечает Самир с той же невозмутимостью, с какой обсуждал бы погоду. – Я не вижу смысла скрывать очевидное.