
Яна Мосар "После развода. Я не выбираю бывших"
– Мам, пап, я… беременна, – наша восемнадцатилетняя дочь пригласила меня с бывшим мужем в кафе, чтобы сообщить это?!
Прикусывает губу и упирается взглядом в стол.
Моя чашка кофе застывает где-то на полпути ко рту. И больше уже не хочется. Ставлю ее назад.
– Сегодня не первое апреля, Лер, для таких шуток, – складывает пальцы в замок Сергей и разминает шею.
Я, та, что не верит ни в какие суеверия, и то перекрещиваю пальцы.
Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… только не это.
– Я не шучу, пап. Я не знала, кому из вас рассказать раньше, поэтому решила сразу двоим. Я, правда, беременна, простите, что подвела вас.
Она морщит нос, я утыкаюсь лицом в ладонь.
Мало мне проблем в бизнесе, теперь еще и это.
– Зашибись, вечерок! – хлопает в ладоши бывший муж. – А почему я тут не вижу второго участника процесса, Лер? Ты же не от Святого духа?
– Я ему пока не сказала… Думала, нам надо решить сначала самим.
– Думала она!
– Сергей! – одергиваю его.
– Что Сергей? – кивает мне. – Он, когда своим диньдоном размахивал, не думал о последствиях?
Да понимаю я все, но он уже, похоже, забыл, что мы женились тоже по залету. Пусть и чуть старше. И что из этого вышло? То, что я сейчас одна, а у него молодая любовница.
– Надь, ну ты куда смотрела? Не могла дочери рассказать про…
Нападает на меня.
– Да я знаю, пап… Ну, просто… так получилось. Мы не думали…
– Бл*, не думали они…
– Знаешь что, а ты куда смотрел? – киваю бывшему в ответ. – Она твоя дочь, такая же, как и моя!
– Но она живет с тобой, – тычет в меня указательным пальцем.
– А в отпуск ездит с тобой. Что?! Надо было рассказать.
– Мам, пап, ну не ссорьтесь.
Притормаживаем.
Кто тут виноват и не знаю. Вроде все уже знают, а… они все равно на те же грабли.
– Что с ребенком делать? Оставлять? – несмело спрашивает дочка.
– А ты сама что думаешь? – кивает Сергей.
Лера пожимает плечами.
– А что она может решить, а? – отодвигаю кружку, – Куда ей одной такое решение принимать. Без образования, работы и мужа. Оставляем, конечно, – киваю им. – Что тут думать?! Но готовься, – киваю дочери, – легко не будет.
– А может… не нужен он мне пока, – заикается Лера. – Я пожить для себя…
– Все, Лерок, – хлопает снова в ладоши Сергей, – для себя закончилось, – хлопает. – И детство закончилось, – еще раз хлопает. – Добро пожаловать, – раскрывает руки ладонями вверх, – во взрослую жизнь.
Она вздыхает.
– Хорошо, что к нам пришла, – ловлю взгляд мужа, а не сама глупостей наделала.
– Парню расскажешь, – поворачивается к ней отец, – мне сбросишь его имя и адрес, я сам поговорю, – отпивает свой кофе.
Я на автомате тоже делаю глоток. Уже холодный. Брр… Гадость.
– Не надо, пап.
– Надо!
– Сергей, – откашливаюсь, – послушай, из брака, где принуждают жениться, ничего хорошего не выйдет. Поэтому не надо никого заставлять. Не хочет – значит, не хочет. Сами справимся.
Не хочу при дочери, но открыто намекаю ему про нас.
– Алименты, значит, пусть платит. Не хрен диньдоном вхолостую болтать. Надо думать, что делаешь. Малыш, – поворачивается к дочери, – а он тебя не принуждал, не изнасиловал? А то мы можем…
– Нет, пап, честно, все обоюдно было.
– Вот ты… – сжимает пальцы в кулак, – скажи мне, ну чего тебе горело так?
– Я его люблю.
– Любит она… А он?
Пожимает плечами.
– Вот я твою маму…
– Не надо этих сказок про маму, Сереж, она не маленькая, все видит, как ты маму…
Обманул и изменил.
– Тогда, если мы оставляем, я побегу, а? Расскажу ему.
То ли радуется, то ли боится Лера.
– Давай, – кивает Сергей, – мне потом отзвонись. Я с ним все равно поговорю.
– Пока, пап, я тебя люблю, – поднимается и целует его. – Мам, буду к десяти, – целует меня.
И оставляет нас.
– Ну, привет… жена, – смотрит в глаза прямо Сергей. Давит взглядом.
Только за эти годы я чуть обросла уже перышками-то.
Натягиваю улыбку. Не млею и не плачу в подушку, что мне изменили с молодой и бросили.
– Привет, бывший муж.
За два года, что мы не встречались после нашего развода, он чуть изменился.
Височная линия побелела, как будто кто-то аккуратно присыпал ему волосы мукой. Морщины у глаз стали глубже – не от смеха, скорее от усталости. Челюсть стала резче, взгляд – спокойнее, тяжелей.
Он всегда был красив по-своему: не тот, кто сводит с ума первым впечатлением, а тот, кто цепляет надолго. И сейчас в нем появилась эта взрослость, которая не пугает, а вызывает уважение. Как будто с ним теперь можно не только ссориться, но и поговорить по душам.
Он повзрослел. Красиво повзрослел.
Но осадочек, что он когда-то променял меня на молодую барышню, не позволяет совести сказать ему об этом.
– Я думала, что ты с молодой женой, должен молодеть, а у тебя седина в волосах.
Ухмыляется уголком губ.
– А ты подтяжку сделала, что ли? Или ботокс? – язвит в ответ.
– Нет, представляешь два года назад избавилась от чемодана, который зачем-то таскала за собой и все ему прощала, – и бац – минус пять лет. Лицо разгладилось. Плюс самооценка. Плюс энергия. Минус предатель рядом.
– Чемодан, говоришь?
– Ага, с наклейкой "бывший в употреблении".
– Ладно, если без шуток, – улыбается не прикрыто, разглядывая меня, – то ты хорошо выглядишь. Давно что-то тебя не видел. Возраст не забирает у тебя годы.
Узнаю этот взгляд. Когда-то таяла от него. Так таяла, что растаяла, залетела и согласилась выйти замуж.
– Это были эмоции, – отшучивается в ответ. – И если это часто вспоминать, то могут добавляться морщины. Будь аккуратней.
– Очень заботливо с твоей стороны. Тогда я лучше пойду, а то на тебя глядя, невольно вспоминаю прошлое. Глядишь, так и в шарпея скоро превращусь.
Сергей смеется. Облизывает нижнюю губу.
– Я скучал по этому твоему юмору. Мне, по правде, это нравилось.
– Да? А я что-то все время думала, ты ушел к мягкой, нежной и покладистой. Чтоб без скандалов, без выяснений и шуточек. Так что не ври себе. Это тебе точно не нравилось.
– Надя-Надя… у нас был почти идеальный брак.
– Нет, идеальным он был бы, если бы мой бывший муж умер богатым и молодым до нашего с ним развода. Я бы оставила о нем светлую память и благодарила бы каждый день за то, что у меня обеспеченная и счастливая жизнь.
У меня звонит телефон. Протягиваю руку. Сергей же не стесняясь смотрит, кто мне звонит.
Пусть.
Я женщина свободная и еще нравлюсь мужчинам.
Егор.
– Да, привет, – отвечаю открыто и, не скрывая взгляда, смотрю на бывшего, – заберешь меня, Егор?
Сергей прищуривает глаза, стискивает губы. Зацепило.
– Хорошо, куда подъехать?
– Социалистическая, двадцать. Тут кафе “Шафран”.
– Ты с кем-то там встречалась?
– Да, потом расскажу все. Позвони, когда подъедешь.
Отключаемся.
Сергей прищуривается.
– Муж?
Спрашивает и смотрит на мои пальцы, проверяя наличие кольца.
– Это тебя не касается.
– Вижу, что не муж.
– Проверку зрения ты прошел, очки пока тебе не нужны, – натягиваю улыбку. - Не могу сказать, что очень рада тебя была видеть. Мне пора уже, – убираю телефон в сумочку.
Он может сколько угодно строить из себя равнодушного, делать вид, что все в прошлом, что у него там теперь молодая, гибкая, с ресницами до потолка. Но вот это…
Вот эта фраза: "заберешь меня, Егор?", сказанная вслух, не шепотом, не украдкой, – как выстрел прямо в его мужскую гордость.
И мне даже нравится его злить. Потому что, как бы мы ни разошлись, как бы он ни убеждал всех и самого себя, что я больше не его женщина – мое новое счастье ему режет слух.
Потому что есть одно правило. Древнее, как инстинкт:
Мужчина не любит терять то, что считал своим.
Особенно если это "свое" вдруг начинает цвести в чьих-то других руках.
Эволюционно это заложено.
Он может не любить. Может не хотеть. Может даже не вспоминать.
Но стоит бывшей женщине засмеяться рядом с другим, улыбнуться другому, притронуться к чужому плечу – внутри мужчины включается сигнал тревоги.
"Мое"
"Кто-то рядом с ней"
"Я не контролирую"
И неважно, что он сам ушел. Неважно, что он сам предал. Мужской мозг может простить все, кроме одного: когда бывшая больше не страдает.
Когда у нее глаза светятся. Когда ее кто-то другой забирает. Потому что она теперь не вещь, не фон, не милая тень из прошлого.
Она женщина, которую потерял. А потеря – это провал. А провал – это удар по самцу.
Вот и сейчас он сидит, смотрит, улыбается криво, щурится, а я чувствую: внутри у него клокочет.
И пусть.
Это больше не моя проблема.
Я теперь не его женщина.
Я теперь просто – женщина, которую ждет мужчина, который ценит и не потерял.
– Нам теперь придется встречаться чаще, Надь.
– Не волнуйся, не придется. Я с Лерой и ребенком сама справлюсь.
– Я ее отец, поэтому мне тоже важна ее дальнейшая жизнь. Я займусь тем, что выясню, кто этот бессмертный, что соблазнил нашу девочку, а ты ее к врачу своди, все дела там… Если нужны деньги.
– От тебя нам ничего не надо. Сами справимся. На невесту свою потрать лучше.
– Что ты мне тыкаешь этой невестой? Ты сама захотела развод. Могли и не разводиться.
– Упаси Бог с тобой жить. Уже бы в шарпея превратилась давно… А так еще ничего… Комплименты даже мужчины делают.
– Слушай, я тут подумал… Мне на глаза на днях попался аукцион, где продается здание старого завода, который уже не действует…
Вот гад…
– Зачем оно тебе?
– Подумал, а не открыть ли мне там торговый центр?
– Открой свой торговый центр где-нибудь в другом месте. Подальше от меня.
– А может, открыть большой фитнес-центр?
Об этом здании я уже сказала Егору, что он может его выкупить. Да, цена у него не маленькая, но завод потерял свою актуальность, менять профиль слишком затратно, местные власти решили его продать в частные руки, чтобы и заработать и здание не пустовало. Да, работы там много, но и месторасположение такое, что это все окупится за пару лет.
– Послушай, нам же хорошо жилось подальше друг от друга? Так давай не будем этот баланс нарушать?
– Ну, как хорошо… С тобой мне жилось лучше.
Не забывайте добавлять книгу в библиотеку, чтобы не пропустить новые главы.
Первую неделю проды каждый день, потом через день.
И книжечки очень любят, когда их поддержиют лайками. От этого они пухнут и обрастают новыми главушками
– Ну, как хорошо… С тобой мне жилось лучше, – бросает Сергей и будто невзначай обводит меня взглядом снизу вверх.
Я замечаю, как его глаза цепляются за линию шеи, декольте. Чуть облизывает губы.
Вот же старый бес.
– Ой, да ты прям в ностальгию впал. Если бы жилось лучше, ты бы как клоп не скакал по постелям.
Он улыбается, облизнув губу. Опять эта привычка. Как будто хочет что-то сказать – и смакует вкус слов заранее. Только я уже знаю его словарный запас. И как быстро за словами у него шли руки. К другой.
– А может, нам с тобой бизнес общий замутить? Может, простишь тогда?
Он улыбается. Типа шутит. Только глаза у него совсем не шутят.
– Ты серьезно сейчас? – переспрашиваю, чувствуя, как внутри щелкает что-то между раздражением и нехорошим предчувствием.
– Да, – отвечает уже без улыбки. – Абсолютно. Я открою там комплекс: фудкорт, фитнес-зал, торговые ряды, паркинг, реклама. Больше не разрешу открывать никакие салоны и парикмахерские. Будешь там монополистом
– Ты серьезно думаешь, что я с тобой в бизнес пойду?
– Надь, ты будешь не арендовать, а иметь реальную долю в растущем бизнесе.
– Хочешь купить мое прощение за квадратные метры?
– Нет. Ты всегда была сильной. Только теперь ты еще и красивая, и злая, и гордая. Это чертовски сексуально.
– А долю ты мне хочешь дать потому, что я сексуальная?
– Нет, я только тебе могу доверить управлять этим направлением.
Где-то внутри все перемешивается: злость, память, предательство, гордость – и тонкий, опасный соблазн. Потому что предложение – чертовски выгодное.
Но я уже с Егором распланировала выкупить это здание, поэтому сейчас менять лошадей и идти на поводу у ненадежного бывшего такое себе…
– А ты, Сережа, помнишь хоть один случай в истории, чтобы кто-то работал с предателями? Их или расстреливали сразу, или диньдон отрубали за измену. А у нас, в цивилизованном обществе, просто не пускают обратно. Даже если очень хочется.
– Я не хотел тогда разводиться. Это была ошибка. Случайность. Черт, ну… шалость! Один раз!
– Ах, шалость… Это ты свою помощницу так называешь?
– Я сразу все сказал. Не скрывал. Не врал. Я не хотел терять тебя. Я хотел, чтобы ты простила.
– А я хотела, чтобы ты не изменял. И что теперь?
– Слушай, я же тогда сказал, что та ночь ничего не значила.
Смотрит в глаза.
В этом взгляде все: и сожаление, и желание, и упрямство, с которым он когда-то за мной ухаживал.
Но теперь мне не шестнадцать, и даже не тридцать.
Я не та, кого купишь улыбкой, жарким взглядом на грудь и букетом ромашек.
– Ты нравишься мне, Надь. Сейчас даже больше, чем раньше.
– А мне нравится, что теперь я могу выбирать. И знаешь, кто выбирает бывших?
– Кто?
– Те, кому не повезло найти лучше. А мне, Сереж, повезло. Очень. И если ты, вдруг, опять решил сыграть в возвращенца – не обольщайся. В нашем доме теперь другие ключи. И ты в списке гостей не значишься.
На телефон падает сообщение от Егора, что подъехал.
– Прощай, Сергей, – поднимаюсь, он достает бумажник, чтобы рассчитаться.
– Я не прощаюсь, – слышу в спину.
Разворачиваюсь и иду к нему назад.
– Послушай, если хочешь помочь Лере, помогай. Но в мою жизнь не лезь. И вообще, лучше подальше от меня держись. Бывшее в употреблении "не подлежит возврату", Сереж.
Выхожу из кафе с той самой плавной уверенностью, которая дается женщине, знающей себе цену.
Хочется поскорее выдохнуть этот вечер. Кто бы мог подумать, что одно маленькое событие, может перевернуть весь мир.
Мой уже, конечно, покачнется слабо. Если только еще раз забеременеть самой. Но думаю, когда тебе за сорок, грамотнее переключиться на внуков.
Высматриваю на дороге машину Егора.
– Надь… Давай я тебя подвезу?
За спиной голос Сергея. Рядом пиликает сигнализацией его машина. Новенький мерс.
Оборачиваюсь. Сергей уже рядом, руки в карманах, ухмылка на лице.
– Спасибо, не надо. Меня заберут.
Прищуривается.
А я отворачиваюсь и высматриваю знакомую машину.
– Судя по скорости, ты быстрее доедешь на такси. Или на велосипеде. Или на лошади. Может, карету тебе вызвать.
Я фыркаю.
– Лучше медленнее, но в верном направлении. Ключевое тут “верном”. Без лишних остановок… в чужих постелях.
Он усмехается, облизывает губу и облокачивается на крышу машины.
– Ты все не забудешь…
– Ооо, я каждое утро благодарю Вселенную, что узнала обо всем так быстро и не долго носила рога.
Усмехается.
– Давай, – кивает на машину, – поехали, обговорим наш бизнес, я еще послушаю как ты меня ненавидишь.
Замечаю наконец машину Егора.
– А вот и за мной. Всего хорошего, Сергей. Прощай.
– До свидания, Надь.
– Свидания у нас с тобой точно не будет.
Он смеется, но взгляд чуть темнеет.
А я разворачиваюсь и иду к машине Егора.
А Сергей пусть смотрит. И привыкает к роли того, кто опоздал навсегда.
Егор выходит, дарит мне букет шикарных красных роз. Мягко целует в щеку.
– У тебя с ним, что ли, встреча была?
Кивает мне через плечо.
– Поехали отсюда. По дороге расскажу.
Егор открывает мне дверь, помогает сесть в машину. Я вдыхаю аромат свежих прохладных роз. Штук двадцать, не меньше.
Напрямую на Сергея я не смотрю, но боковым зрением вижу, как провожает нас взглядом.
– Что он хотел? – Егор крепче сжимает руль, в голосе хрипотца, которая проявляется, когда он сдерживается.
– Лера нас пригласила.
– Что за повод? – сразу напрягся.
– Это… – выдыхаю, – она беременна, Егор.
– Что?
Он резко переводит взгляд на меня. Назад на дорогу.
– Да. Не знала, кому сказать раньше, что делать и обратилась к нам с Сергеем?
– От кого беременна?
Я вздыхаю.
– Не сказала.
– Если бы Стас мне такое выкинул, пришел и сказал, что кто-то от него беременный…
– Ну и что бы ты сделал?
– На аборт отправил бы девчонку, – говорит Егор хмуро. – А этого, кто ее обрюхатил, лишил бы всего: денег, машины, телефона, всего, что папаша купил. Чтобы думал головой, а не тем, чем думают в темноте.
Я сжимаю губы.
– А мы ей сказали рожать.
– Надь… ну какое ей рожать? Лере восемнадцать! Она сама еще ребенок. Ей учиться надо, карьеру строить. Браки в восемнадцать – это утопия. Он ее бросит или изменит. Потом еще будет матерью-одиночкой. А ему выплачивать алименты. И это хорошо, если будет, чем выплачивать. Успеет она еще нарожать.
Я познакомила их только через полгода, как начали встречаться с Егором.
Сначала не хотелось спешить. Лера тяжело переживала наш развод с Сергеем, все надеялась, что мы помиримся. Да и я боялась, что если покажу ей нового мужчину, она решит, что я ее предала.
Предлог нашелся простой и вроде бы бытовой: у Егора был день рождения, он устроил ужин в ресторане, позвал сына, я – Леру.
Лера молчала весь вечер. Исподлобья смотрела на Егора и на Стаса.
Не злая, не колючая. Просто – чужая.
– Надь, ты меня извини за прямоту, но где твой здравый смысл? Или бывший, как рядом появился, так его снесло? Ей восемнадцать. Она учиться пойдет, а сидеть с ребенком придется тебе.
Я резко поворачиваюсь к нему.
– Послушай, это моя дочь, и я сама решу, как нам с ней поступить. Я у тебя совета и денег не прошу. Ты спросил, я поделилась.
Машина скользит по пустой улице. В салоне тепло, но от разговора внутри все будто стянуто ледяной резинкой.
Он ведет молча. Стискивает руль, как будто от этого что-то зависит.
Я не выдерживаю.
– Мужчинам, знаешь, проще в этом вопросе.
– В каком?
– В таком. Забеременела – ну, иди, делай аборт.
– Надь…
– Для вас это просто технический сбой. Всунул – высунул, извини за прямоту, и пошел дальше жить свою жизнь.
Он бросает на меня короткий взгляд, но не перебивает.
– Аборт может повлечь за собой серьезные последствия. Воспаления, нарушения менструального цикла, гормональный сбой, спайки, в будущем может привести к бесплодию. Это мужчинам проще, одна не может родить, так другая родит. А женщине к кому идти? Потом начинается, ЭКО, постоянные анализы, врачи, обследования, гормоны, кресло это, как курица перед разделкой лежишь там.
Вздыхает.
– А я не хочу, чтобы ты снова превращалась в ту женщину, которой ты была, когда мы встретились.
– Я уже не та. Но и не та, что будет жить по чужим сценариям. Ни твоим. Ни Сергея.
Молчание. Густое. Накрывает, как туман.
Вот он – настоящий конфликт. Не из-за Леры. А из-за того, что каждый из них хочет видеть меня удобной.
А я – неудобная. И не собираюсь ей быть.
Просто в этом вопросе мы с Сергеем солидарны. Но это ничего не меняет между нами в настоящем.
Егору удобно, чтобы наши взрослые дети разъехались, учились и не мешали нам наслаждаться, наконец, жизнью, когда уже не нужно вставать по ночам, отправлять в первый класс, делать уроки, сдавать экзамены.
– В любой операции есть риск, Надь, но с другой стороны, а? Сколько женщин сделали и живут себе спокойно дальше?
– И ты теперь хочешь, чтобы я Лере сказала: "Иди, избавься"?
– Нет… я не это имел в виду. Просто… она молода. Ее жизнь только начинается. Объяснить надо.
Как вспомню эту ее королевскую полуулыбку, уверенный голос, изящную осанку, холодный пепельный цвет волос, так сердце будто возвращается на старую частоту.
Даже хотелось ее раскачать на эмоции, как раньше, чтобы поругалась, но нет…
Сидит и смотрит, как будто я ей уже давно никто.
И от этого хочется – стать кем-то.
Телефон в кармане начинает вибрировать. Алиса.
Ну, конечно... Чует.
– Да, Алис, привет, – отвечаю, не сбрасывая скорость.
– Котик… ты где? – мурлыкает тянущимся голосом.
– Еду.
– Кооотик… ты ко мне?
Есть в этом что-то. Девчачье, детское, вроде как я еще и не старик рядом с ней.
– Нет. Домой, Алис, устал.
Пауза. Я почти слышу, как она закатывает глаза.
– Ну не будь вредным. Я скучаю. Приезжай. Я тебя массажем побалую… горячей ванной. Любую твою фантазию исполню. В любом порядке.
Я вздыхаю.
Умеет она.
– Алиса…
– Что? Я же просто хочу тебя порадовать. Ты вчера не приезжал. Забыл меня?
Я хочу просто пожрать. И полежать. И подумать о жизни.
– Мне что, опять самоудовлетворяться под звуки аромалампы?
Я хмыкаю, но не смеюсь.
– Лис, не начинай.
– Сереж, я скучаю. Ску-ча-ю. Приедь. Я с утра в спортзале, вся в тонусе, загорелая, гладенькая, вся твоя. Ну давай…
А почему бы?
Надя не ждет.
Хотя именно ее взгляд не выходит из головы.
И надо бы, да, чем-то этот взгляд затереть. А то слишком хороша, коброчка.
– Сереж?.. Ну?
– Хорошо, пожаришь мне картошечки?
– Ммм… я лучше тебе ванну с морской солью сделаю и салатик легкий…
– Ладно.
Может, отвлекусь.
Алиса открывает дверь, как всегда – с улыбкой, и голыми ножками, что выглядывают из-под короткого шелкового халата.
– Привет, котик, – мурлычет, цепляя пальцами мой подбородок. – Какой ты уставший… ну-ка, давай я тебе помогу забыть этот день.
Помогает снять пиджак. Ведет меня на кухню.
На столе – бокалы, нарезаны апельсины, огурцы и помидоры.
Сажусь за стол.
Плита, духовка. Там пусто.
Видимо, апельсины с зеленью мой сегодняшний ужин.
Алиса садится ко мне на колени боком, обнимает за шею одной рукой. Трется как кошка.
Накалывает на вилку огурец и несет мне в рот.
Нет. Не как я люблю.
Жую. Потому что голодный, как волк.
Жестковато. Ни соли, ни вкуса. Внутри уже давно урчит, желудок сжался в комок, просит нормальной еды, а не хрустящей воды.
– Апельсинку хочешь? – пальчиками аккуратно несет мне в рот.
Закатываю глаза…
Готовить она никогда не умела. Всегда или в ресторане или вот так, нарезанные овощи. У нее фигура, спортзалы, питание. Попа конечно у нее что надо, да и вообще в постели она правда опытная любовница.
– Алис, а мяса у тебя никакого нет? Колбасы хотя бы…
– Ты что, правда голодный?
Прикусывает губу и расстегивает на моей рубашке пуговицы сверху вниз.
– Я думала, ты пришел не есть. А расслабиться. М? – наклоняется и целует в шею.
Сжимаю ее за талию. Секс это, конечно, хорошо, но я так хочу есть.
– У меня для тебя кое-что повкуснее, – встает с моих колен.
Становится напротив.
И тянет пояс от халата.
В одно движение он развязывается.
Под ним – ничего.
Грудь, живот, бедра, кожа – глянцевая, идеальная.
– Пошли, – берет меня за руку и тянет за собой.
Хоть секс получу, раз не накормила.
– У меня ванна с солью и розмарином. Тебе надо сбросить стресс.
– Алиса…
– Без слов, котик, – улыбается она.
Я иду за ней.
Так проще.
Потому что тело, в отличие от головы, не думает.
Потому что Надя сегодня сказала "нет".
А Алиса – всегда говорит "да".
Ванная окутана полумраком, всюду свечи, подсветка на полках, откуда-то тянет ванилью и розмарином.
– Давай я тебе помогу, – улыбается, целуя в шею и расстегивает дальше пуговицы на рубашке.
Если бы на ее месте была Надя, то…
Алиса нащупывает пряжку ремня.
Какого я вообще думаю о бывшей жене! Все! Счастливо! У меня релакс.
Я первый захожу в воду, погружаюсь в теплую воду с пеной. Алиса ставит рядом бокалы.
Спина расслабляется, как будто кто-то выключает напряжение в мышцах.
Алиса скользит вдоль тела, устраивается спиной на моих ребрах. Пальцы берут мочалку, медленно водят по руке, плечу.
– Как прошел твой день? – мурлычет почти убаюкивающе.
– Встретился с бывшей женой.
– Зачем? – напрягается и поворачивает ко мне голову.
– Лерка позвала.
– А я?
– А что ты? Это же не твоя дочь, чтобы ты решала что-то. Лера беременна, – выдыхаю.
Алиса замирает.
– Серьезно?
– Да. Восемнадцать. Ни работы, ни образования.
– И что теперь?
– Ну, что. Говорю, пусть женится, раз такой умный и не думает, откуда дети берутся. Или платит алименты.
– Ну правильно… А у него как с деньгами?
– Лерка пока не сказала, кто это. Но я узнаю. Если денег нет, значит, работу ему найду, и пусть пашет. Для меня это ерунда, конечно, но я за справедливость. Сделал ребенка – будь добр обеспечь его и мать.
– Ты такой справедливый. А сам бы женился еще раз, если бы попал в такую ситуацию?
Широко улыбаюсь и смеюсь.
– Ну, куда мне женится. Я уже как-нибудь так. Ребенок почти вырос. Обеспечен. Мне вот так нравится. Приехал, встретился и никто никому ничего не должен.
– Я думала, тебе нравится со мной проводить время.
– Очень нравится, особенно в постели.
Она прижимается плотнее, запрокидывает голову мне на плечо, поворачивает лицо – и наши губы встречаются.
Сначала осторожно, лениво, будто мы пробуем друг друга заново, не торопясь.
Забыл уже, как это с Надей целоваться.
Опять она!
Отвечаю Алисе жадно. Целую, как будто этим можно заглушить все, что крутится в голове.
– Алло, Надь… – отвечаю с той самой полуулыбкой, которая у нас с ней когда-то начинала ссоры, заканчивающиеся постелью. – Ну ничего себе… Ты меня решила порадовать ночным звонком?
– Сергей, – отвечает жестко и собранно, моего веселья не поддерживает, – Лера не у тебя?
У меня будто что-то щелкает в позвоночнике.
– Нет, не у меня? Она… говорила же, – на часах пол-одиннадцатого, – к десяти приедет.
– Вот говорила! Я не могу до нее дозвониться. Телефон выключен. Она как ушла из кафе, так больше и не приходила.
Разворачиваюсь, возвращаюсь в ванную.
– А ты сама чего ей не позвонила?
Сбрасываю полотенце, зажимаю между ухом и плечом телефон и одеваюсь.
– А ты чего не позвонил?
– Потому что она живет с тобой.
– Только ей уже восемнадцать и вроде как мы за нее не отвечаем.
– Почему раньше не начала искать?
– Потому что она всегда возвращалась вовремя.
– Твою мать.
Выхожу из ванной уже одетый.
– Ладно, буду звонить в полицию.
– Подожди. Дай мне пару минут, я сейчас попробую найти, где последний раз телефон у нее ловил.
Отключаюсь и листаю контакты. Тут у меня много нужных номеров.
Плевать, что ночь. Найти ее надо.
– Котииик… ну ты где? Что она хотела? – Алиса мурчит из спальни.
Но уже… не стоит.
– Артем, вечер добрый, помощь нужна твоя срочно, – нахожу наконец нужного человечка. – Нужна инфа: камеры, маршруты, последние звонки. Девочка, восемнадцать лет. Телефон отключен, – диктую номер. Во что была одета.
Алиса выходит из комнаты как из рекламы духов: мокрые волосы, полностью обнаженная. Такую бы нагнуть, но не сегодня.
Подходит и обнимает меня сзади, проводит руками по животу, прижимается бедром.
– Коть… а ты куда собрался?
– Алиса… не сейчас, – отстраняюсь мягко, но резко.
– Но мы же только…
– У меня пропала дочь. Я не в настроении для прелюдий.
– Ты же сказал, что просто не может дозвониться…
– Нельзя рисковать. Не в ее положении.
Она делает шаг назад. Губы поджаты, глаза сверкают.
Молча набрасывает на себя халат. Затягивает пояс с такой силой, как будто душит кого-то.
– Не маленькая, найдется.
– Вот у тебя будут свои дети, тогда посмотрим, как ты будешь за них трястись.
– А ты хочешь от меня ребенка?
– Сейчас я хочу найти свою дочь, – обуваюсь и забираю вещи.
– Ты же приедешь сегодня?
– Нет уже, Алис. Мне дочку надо найти.
– А если найдешь?
– Устал я. Завтра наберу.
Артем перезванивает минут через семь.
– Нашли.
– Где?
– Последняя точка – двадцать минут назад, пересечение Ленина и 4-й Парковой. Я тебе скину маршрут, что словили по пингу.
Включаю громкую, корректирую на ходу маршрут, открываю схему.
– Это в районе, где она живет.
Выдыхаю. Может, все же найдется?
– А камеры там можно проверить?
– Сейчас гляну.
Пока набираю Надю.
И я хоть за дочь переживаю, но мне нравится весь этот движ. Я как будто снова стал важен и нужен там. Пусть и на один вечер.
– Да, – на выдохе и молчит.
– Не вернулась?
– Нет. Что делать? Звонить в полицию?
– Спокойно. Слушай.
– Что?
– Ее нашли по координатам, проверяю маршрут, что мне скинули. Мне кажется, она идет в сторону дома.
– Слава Богу. Я тогда пойду ее искать и встречать!
– Надь, ну, а если она вернется, а тебя нет? Я еду уже, сам этот маршрут проверю.
У меня входящий. Артем.
– Повиси, мне тут звонят по поводу камер, – переключаюсь. – Да.
– Серег, визуально не видно, камеры ночью фигово цепляют. Но по описанию прошла одна, пешком.
– Я понял, спасибо, буду искать в том направлении.
– Помог чем?
– Да, она походу домой идет, просто пешком, а не на транспорте. Батарея, как всегда разряжена.
– Мой такой же, ну все, отпишись, как найдется. Если что, будем искать дальше.
Переключаюсь на Надю.
– Надюш…
– Ну, что там?
Она идет в сторону дома походу. Где-то уже наверное в районе парка.
На том конце слышу, как она выдыхает, почти рыдает. Потом – собирается.
– Хорошо. Спасибо.
– Надь… я еду туда, встречу, на всякий случай.
– Не надо. Я скажу Егору, он сам там посмотрит.
– А меня одного мало?
– Моя машина в сервисе, я не могу сама искать, вот и попросила его. Что такого?
– Ничего...
Отключаюсь. Сжимаю руль.
Не хочу, чтобы какой-то мужик левый нашел мою дочь раньше. Как будто без него не справимся.
Темно уже, приходится ехать медленнее, чтобы не пропустить.
Снова Надя.
– Да.
– Егор нашел ее, Сергей. Все хорошо.
– Где она? Как? Я заберу.
– Не надо.
– Надо!
– Не надо, говорю, сейчас! Он ее привезет домой.
– То есть как найти, так “Сереж помоги”, а потом – “вали”?
– Не начинай.
– Какого он вообще приперся? Звали его?
– Да, я попросила.
– Такой он теперь весь хороший, – притапливаю, – нашел ее. Нет уж, мне надо знать, что с ней, и где она была!
Его, может, и звали. Но я отец и у меня прав больше.
– Мам, - Лера выскакивает из машины Егора и бросается ко мне.
– Тише, маленькая моя, ну ты чего? Что случилось? Тебя обидел кто-то? Больно сделал?
Рыдает всхлипывая. Ничего не понятно.
– Ладно, пойдем в дом, там расскажешь все. Спасибо, Егор.
– Я провожу.
Мне не до гостей сейчас, вот вообще.
– Егор, я тебе позвоню завтра.
– Она ничего мне не рассказала, – он все равно провожает до двери, плакала – всю дорогу.
– Я разберусь.
За спиной звук еще одной подъезжающей машины.
Оборачиваюсь. Сергей.
Да что такое! Знала бы – не звонила. Хотя тогда, скорее всего, еще больше бы мучилась, пока она пешком дошла до дома.
Но мне сейчас дочь важнее. Завожу Леру в дом.
Егор за мной. Через пару секунд и Сергей заходит за нами.
– Лера, Лерок… – бросается к ней, обнимает сначала, потом берет ее лицо в руки и заглядывает, – ну ты чего? Красавица моя…
Она ревет еще сильнее.
– Почему не отвечала?
Достает из кармана разбитый телефон.
– Ясно. Тебя обидел кто-то, изнасиловал?
Машет отрицательно головой.
Ну хоть это мимо.
– Что случилось?
Машет головой и еще больше начинает рыдать.
– Сергей, хватит! Ты видишь, в каком она состоянии? Ей надо успокоиться, потом она все расскажет.
– Потом? То есть этот хрен ее обидел, а мы будем сидеть и ждать завтра?
Ее уже трясти начинает.
– Сергей! Успокойся. Завтра все решим, – убираю его руки от дочери.
– Помощь нужна, Надь? – Егор.
– От тебя какая помощь?! Черепаха быстрее поможет, – огрызается бывший муж.
– Прекратите, а?
Я отведу ее наверх и успокою, а вы закройте за собой дверь с той стороны, пожалуйста. Идем, Лер, – крепко беру дочь за руку и увожу от них.
– Я с тобой, мне тоже надо знать, что с ней.
– Сергей, – оборачиваюсь и зло на него смотрю, – она сейчас не в том состоянии, чтобы что-то говорить. Все разговоры завтра.
– Сам решу.
– В своем доме иди и решай, а мне надо успокоить дочь. Не заставляй меня вызывать полицию. Завтра.
Подходим к ванной, и я закрываю дверь перед ним и закрываюсь на защелку.
Лера всхлипывает, но уже меньше. Лицо все красное, заплаканное, нос сопливый.
– Лер, – ты мне только скажи, с тобой физически ничего не случилось?
Машет головой.
– Ну, хорошо, – помогаю ей раздеться. – Просто ты расстроилась сильно, да?
Кивает.
– С мальчиком с этим говорила?
Кивает.
Теперь понятно.
– Давай ты сейчас сходишь в душ, умоешься, потом я тебе дам успокоительное, и ты ляжешь спать.
– Хорошо, мам. А можно папе не рассказывать ничего?
– Давай так, ты мне завтра все расскажешь, и я посмотрю. Если справимся сами, то не будем рассказывать. Я позвонила ему вечером, потому что волновалась за тебя. Попросила помочь найти.
– Меня Егор нашел…
Она заходит в душевую и закрывается. Я осматриваю ее бегло. Следов синяков нет. Скорее всего, она ему рассказала, а ему этот ребенок не нужен.
– Тебя папа нашел по координатам. Просто Егор был ближе, я ему подсказала, где тебя искать. Свою же машину пока в сервис отдала.
– Папа хороший.
Ну… с какой-то стороны, если посмотреть, то да. Алименты он платит хорошие, дочке все покупает, на отдых ее возит. Тут не придраться.
Я прислоняюсь к стене, жду дочку, пока та выйдет из душа. Хотя даже вода не может смыть этот комок внутри.
Слушаю, как она плачет, уткнувшись лбом в кафель, и так остро возвращаюсь в себя – ту, двадцатилетнюю.
Как же все повторяется, будто жизнь хочет, чтобы я еще раз прошла этот маршрут, но теперь – с ней.
Когда узнала, что беременна Лерой, было также страшно. Сначала рассказала Сергею – он сказал: "Решай сама".
Родители в шоке, отец три дня молчал, только мать что-то шептала про стыд, про как мы теперь людям в глаза будем смотреть. А я тогда ушла к подруге – помню, лежала на ее старом диване, смотрела в потолок и думала, может, правда… избавиться? Может, так будет проще?
Но не смогла.
Сергей нашел меня сам. Он поговорил со своими родителями, и они сказали, что правильно будет нам расписаться и рожать. Мне не хотелось так. Брак должен был быть чем-то осознанным. Новый самостоятельный шаг в будущее, а не идти с завязанными глазами куда скажут.
Но я в итоге под давлением Сергея и его родителей согласилась, потому что мои отказались мне помогать, а одна я бы не справилась.
Да, мы потом помирились, но осадок, что они могут не поддержать и в какой-то момент предать, остался. А я не хочу, чтобы моя девочка через это прошла одна. Не дам повторить моих ошибок.
Дверца душа отъезжает в сторону. Лера кутается в полотенце, глаза воспаленные, щеки мокрые, волосы прилипли к лицу.
– Пойдем, – тихо говорю. – Я тебе кое-что дам, и ты отдохнешь. Завтра поговорим.
Отвожу ее в комнату, укладываю в кровать.
Кручу в пальцах блистер.
Те самые таблетки…
Я принимала их в первую зиму после развода, когда все рушилось, когда сердце выло по ночам. Помогали хоть как-то заснуть.
– Вот, – кладу одну на ладонь, протягиваю с половиной стакана воды.
– Это что?
– Успокоительное. Очень легкое. Просто отдохнешь.
– Хорошо… – почти шепчет. – А мне можно?
– Точно, – стучу себе по голове. – Я еще не привыкла к этой мысли.
Достаю инструкцию и ищу пункт про беременность. Можно…
Ну и хорошо.
Я поправляю подушку, укрываю ее, сажусь рядом.
– Папе только ничего не говори…
– Хорошо, не буду пока. Но он все равно захочет узнать. Все, отдыхай. Завтра будем думать, что делать, кому и что говорить.
– Спасибо, мам.
Она кивает. Закрывает глаза. Лицо ее будто уменьшилось, снова стало детским.
Маленькая моя…
– Отдыхай.
Целую. Жду, пока дыхание станет ровным.
Только тогда тихо встаю. Выключаю ночник, прикрываю дверь.
Тень шевелится.
Я притормаживаю и медленно выглядываю из-за угла.
Сергей сидит за столом боком ко мне.
Не замечает меня.
Рядом миска с котлетами и кастрюля с макаронами, которые я наготовила на завтра. С аппетитом уплетает.
– Ты что тут делаешь?
Он поднимает на меня глаза и кивает, как ни в чем не бывало.
– Тебя жду, Надюш. Я не мог просто уехать. Мне надо знать, что с дочерью.
Накалывает на вилку еще одну котлету и прямо из миски несет в рот.
– А Егор где?
Пожимает плечами.
– Мне это как-то все равно.
– Ты… не прихамел, дорогой, а?
– Котлеты у тебя божественные. Ты их по старому рецепту делаешь?
Подхожу к нему и забираю миску.
– Нет, по новому. С отравой. Так что лучше езжай, а то у меня проблемы будут, где труп прятать.
– Надя, мля, голодный как носорог, – проглатывает на ходу котлету и прямо своей вилкой накалывает макароны из кастрюли.
– Хоть бы тарелку уже взял! Что за привычка дурацкая на ходу!
– Давай, поем с тарелки.
– Все! Ресторан закрыт, – и кастрюлю забираю.
Ишь… устроился удобно. Там живет, тут ест.
– Спасибо, спасла меня от голодной смерти. – Я только взглядом показываю “не подавись”. – Как Лера?
– Уснула Лера, – беру стакан и набираю воды.
– Что рассказала?
– Сергей, мы с ней не говорили. У нее стресс, я не знаю, что там случилось, но на ней синяков и прочего нет. В этом плане все нормально. Об остальном буду говорить с ней завтра.
– Я останусь, тоже хочу с ней поговорить.
– Нет. Ты едешь к себе. И сейчас. А я ложусь спать.
– Ну куда я в ночь поеду?
– Куда хочешь! Ты мне не муж, можешь не отчитываться, ревновать и искать тебя не буду.
– Надь… ну, может… на диване…
– Никаких диванов! И даже ковриков. Сергей, давай, иди уже, – забираю у него вилку.
Он недовольно чмокает, вытирает рот салфеткой и тянется рукой к разбитому телефону дочери. Кладет его себе в карман.
– Ты куда ее телефон берешь?
– Разбился, не включается. Хочу починить и посмотреть, что там у нее происходит.
– Ты что, будешь по ее телефону лазить?
– Да.
– Верни телефон.
– Разберусь, узнаю все, тогда верну.
– Это ее вещь и она уже не ребенок. Она имеет право хранить там какие-то секреты.
– В восемнадцать еще ребенок, – он поднимается и наливает в чайник воду.
– Ты что это себя ведешь тут так, будто ты не гость?
– Сложно чувствовать себя гостем в доме, где прожил столько лет, – щелкает чайником.
Достает пакетик чая с верхней полки, потому что они всегда там стояли, удобно и уже привычка.
– Сергей, я хочу отдохнуть. Может, ты дома попьешь чай?
– Так я тут как дома. Может, не надо было тебе отдавать весь дом при разводе?
Осматривается по сторонам.
Я на него в упор.
– Телефон Леры мне верни.
– Разберусь и верну, – закидывает чайный пакетик в кружку и заливает кипятком. – Отдам знакомому. Вскроет. Посмотрим, что за переписки у нее. Кто этот урод, что довел ее до такого.
Узнаю его эту настроенность, которую ничем не пробить, если он что-то решил.
Тут уже не достучаться просто так. И не переспорить. И язвить я устала. Нужна подзарядка.
Вспоминается, как Лере было лет девять. Она тогда захотела записаться в театральный кружок. Бред, по мнению Сергея.
– Никаких глупостей. Будет прыгать на сцене, потом тройки по математике. Лучше на плавание – там дисциплина.
Он был категоричен. Редко слушал, когда считал, что лучше знает.
Я не спорила, просто подошла к нему, когда Лера уже спала.
– Сереж, я тоже думала, что театр – это несерьезно. Пока не увидела, как она светится, когда выходит из кабинета после репетиции. Она вся – от макушки до пяток – живая. Настоящая. Она там раскрывается, учится артистизму, не бояться сцены, уверенности, да и вообще говорить, выступать. Согласись, это нужный навык, не меньше, чем дисциплина.
– Развлекается она, а нам потом репетиторов нанимать.
– Обещаю, если это будет мешать учебе, мы бросим.
– Пусть ходит. Главное, чтоб не бросила через месяц.
– Даже если бросит, она никогда тебя не упрекнет в том, что ты ей не дал построить карьеру актрисы. Пусть попробует, если ей нравится.
Зато потом, когда ей дали главную роль в Красной шапочке, сам помогал ей ее учить и, репетируя, играл роль волка.
А на ее первом спектакле сидел в первом ряду и поддерживал.
В актрисы она не пошла, конечно, но очень старалась и учиться, и ходить в кружок, лишь бы не разочаровать папу.
– Сереж, – я произношу тихо, но отчетливо, чтобы он не мог отмахнуться и дослушал, как тогда, с театром. – Погоди. Не надо этого делать.
Он бросает на меня быстрый, упрямый взгляд. Выкидывает пакетик от чая в мусорку.
– Надя, она беременна. Она ребенок с ребенком. Я не могу просто сидеть. Мне надо во всем разобраться и понимать всю картину.
Я подхожу ближе, опираясь ладонями о край стола. Не кричу. Не спорю. Говорю просто, по-человечески, потому что так, может быть, он меня услышит.
– Она тебя очень любит, Сереж. Правда. Чтобы ни было между нами, но для нее ты папа-герой. Тот, кто все решит, все поймет, все сделает правильно. Но если ты сейчас залезешь к ней в телефон... если сделаешь это за ее спиной – ты перестанешь быть этим героем. А станешь предателем.
Добавляет в кружку с чаем холодную воду и отпивает.
Внутри него идет борьба.
– Ты можешь там найти имя, адрес, переписку. Можешь даже решить ее проблему. Но знаешь, что ты не вернешь? Доверие. Вот что.
Он молчит, но дышит все чаще.
– Если ты хочешь быть для нее просто еще одним взрослым, который все знает лучше, – бери. Ломай. Узнавай. Только потом не удивляйся, что она тебе ничего больше сама не скажет. Никогда.
– Я не знаю. И с этим буду разбираться уже завтра.
– Так может нет такого доверия, как ты говоришь?
И ставит указательный палец на экран телефона.
Смотрю на потухший экран.
Глубоко вздыхаю.
– Хорошо, я знала, что ей нравится один мальчик, но он ей не отвечал взаимностью. Она не хотела называть его. Нечего было рассказывать.
– Теперь зато есть что.
– Сергей, ну ты правда считаешь, что каждый раз, как у подростка появляется симпатия, надо бежать знакомить его с родителями? Всех подряд? Всех друзей, одногруппников?
– С того, с кем спят, Надя, да, можно и подробней знать!
Я моргаю, молча переваривая это.
Он смотрит, как будто ждал моего ответа. Как будто загнал в угол.
– Ты с моими родителями, когда познакомился?
– Было другое время, – огрызается он, пряча руки в карманы, будто пытается зацепиться за собственную правоту.
– Ага, – киваю я. – И презервативы были дефицитом? Или ты тоже надеялся, что пронесет, как большинство придурков? Не знал, как дети появляются?
Он скалится.
– Я думал, ты у меня умная, Надя. Дочь научишь не делать твоих же ошибок.
– А ты всегда был святой, да? Ни ошибок, ни порывов. Только правильные решения.
– Разные были…
– Так и нечего теперь обвинять и цепляться ко мне. Я хотя бы стараюсь говорить с дочерью, а не взламывать ей телефон, как следователь на допросе.
Он сжимает губы, будто хочет что-то еще сказать, но глотает.
– Я просто не хочу, чтобы наша девочка страдала.
– Я тоже этого не хочу. Даже больше, чем ты. потому что я встретилась с буллингом в собственной семье из-за того, что забеременела.
Исподлобья на меня.
Когда-то он прошел это со мной. Забрал от них. Дал, где жить и поддержал.
Что у Леры и как так получилось, я не знаю. Но знаю про нас с Сергеем.
– Может, ты и прав. Может, надо было больше контролировать, отслеживать, читать между строк. Но я не хотела быть тем родителем, которого боятся. Я хотела быть тем, кому можно рассказать. И она рассказала. Пусть не сразу. Но пришла. К нам. А не в аптеку за таблетками. Не на мост. Не в подъезд к какому-нибудь "другу". Она пришла к нам. Потому что знала – здесь ее не добьют вопросами. Здесь – поддержат. Но она взрослеет. У нее тоже есть своя жизнь, мысли, цели, что-то что она не рассказывает всем подряд. Даже мне. Потому что я ей тоже всего не рассказываю.
– Надь… Может, я останусь? Ну, на диване лягу, я мешать вам не буду.
– Нет, Сергей.
– Я просто хочу с ней с утра поговорить. Мне пилить через весь город, потом обратно… Это неразумно.
– Нет. У меня есть мужчина, и мне, будь я на его месте, было бы неприятно, если бы у него ночевала бывшая жена.
– Ладно. Утром приеду, – выходит из кухни.
Я забираю стакан с водой и выключаю свет.
Он снова бросает взгляд на лестницу, наверх, туда, где спит Лера, и поворачивается ко мне.
– Утром заеду.
– Я тебе напишу. Утром сначала сама с ней поговорю я.
– Что вы меня на второй план отодвигаете?
– Мы отодвигаем? Напомню тебе, что это ты два года назад отодвинул нас на второй план. Так что, скажи спасибо, что она, – киваю на комнату дочери, – вообще с тобой общается.
– Я ей ничего не сделал лично.
– Ты просто ушел из семьи, а так ничего.
– Это ты захотела развод, могла и простить. Разобраться.
– Нет, в этом дерьме я даже разбираться не хочу.
– Ты не думала никогда, что ты и спровоцировала меня?
– Да, думала. А еще из-за меня началось цунами и землетрясение в Турции – это тоже я.
– Надя…
– Подожди, дай вспомнить. Обрушение рубля? Моя вина. Мировая инфляция, отмена концертов в Сочи, вымирание пчел – все на мне. А, и глобальное потепление! Я же испепеляю взглядом, помнишь? Вот атмосфера и не выдержала.
– Я серьезно.
– А я нет, – качаю головой и поджимаю губы. – Серьезно у нас уже было до того, как ты пошел налево. А теперь мне остается или смеяться, или рыдать. Ну, я, знаешь ли, выбираю первое.
– Ты меня не слышишь?
– А как, по-твоему, это слышать? “Ты меня спровоцировала”. Прямо как ребенок с конфетой: “Мама, это ты виновата, что я ее съел, потому что ты положила их на стол, а надо спрятать”. Ну давай, Сережа, расскажи, как я тебя вынудила лечь в чужую постель? Что, отказала тебе? Недолюбила? Или просто не сварила борщ в нужный день цикла Венеры?
– Я… – он осекается. – Я просто хотел сказать, что мы оба были не в лучшем состоянии.
– Ага. Только кто-то из нас пошел тра***я, а кто-то – вытаскивал на себе дом, ребенка, и себя из моральной ямы.
– Ты не так меня поняла, Надь, – голос у него глухой, но уже без злости. – Ну да, было. Да, виноват. Не спорю. Я это не оправдываю. Просто… ты будто все свела к одной точке. А у нас было гораздо больше, чем измена.
Он поднимает глаза, и в них – не наглость, не обида. Какая-то мужская растерянность, взрослая. Такая, какую я не видела от него лет десять.
– Я тоже знаю, что ты не пушистый кролик. Что ты можешь врезать словом похлеще пощечины. Что ты всегда держишь все в себе, пока не рванет. Мы с тобой… Надь, мы друг друга добивали молча. А потом, когда уже все дымилось, я, как идиот, пошел искать кислород в другой комнате.
Он делает шаг ближе. Не хватает меня, не давит. Просто стоит. Чуть опустив голову.
– Но мы сейчас… мы нужны друг другу. И Лере. Она ведь не просила нас разводиться. Может… попробовать вернуть все?
– Я уже баллон с кислородом давно поменяла, а старый выкинула. Так что спокойной ночи, Сереж. Позвони, чтоб тебе там кровать уже грели?
Натягиваю улыбку.
– Если завтра к обеду не обьявишься – я сам приеду.
Он берет свою куртку, не глядя на меня, и идет к выходу.
Что-то стучит.
Тихо, не резко, но достаточно, чтобы я распахнула глаза.
Уже светло.
Лера проснулась?
Скидываю одеяло, нахожу халат и босиком, на цыпочках, выхожу из спальни.
Лестница отзывается слабым поскрипыванием, когда я спускаюсь.
Лера стоит у плиты, заваривает чай. В руках кружка, плечи чуть подняты, как будто ей холодно или страшно.
Она оборачивается – и вздрагивает, чуть не роняя кружку.
– Мам… ты чего не спишь?
– Тот же вопрос к тебе, – подхожу ближе. – Ты в такое время обычно спишь.
Она смотрит на меня большими глазами, виноватыми, будто я уже накричала. Но я не кричу. Я просто сажусь за стол.
– Успокоилась немного?
Она кивает.
– Голова болит… и мысли все крутятся.
– Расскажешь мне, Лер?
Молчит. Глядит в чай, будто там ответ.
– Лера, ты моя дочка. Что бы ты мне ни сказала – я не отвернусь. Мне не все равно. Мне важно понять, что ты сейчас чувствуешь. Что ты хочешь.
Она садится напротив. Плечи все еще напряжены. Вдох – и едва слышный выдох.
– Я… прости… я…
Плакать начинает.
– Сначала скажи, кто он.
Поджимает губы и качает головой.
– Лер, ну… как мне помочь тебе, если ты не говоришь все.
– Мам… это… Я тебе рассказывала про мальчика, который мне нравится, – шмыгает носом.
– Да, я помню.
– У нас был бал, помнишь?
– Да.
– Он там был. Пригласил меня, мы танцевали, потом он меня поцеловал.
– Лер…
– Прости… я дура, но он мне так нравился, – трясется вся и всхлипывает, – я думала… я просто хотела, чтобы он был рядом… встречаться… – поднимаюсь и иду к ней, сажусь рядом и обнимаю. –
– Девочка моя…
И в этот момент что-то в груди у меня сдвигается, как пласт льда, подтаявший от теплоты ее испуганного, виноватого дыхания рядом. И так резко откидывает меня в прошлое, в то самое…
Я тоже так сидела когда-то. Тоже сжимала в руках чашку, которая обжигала пальцы, а сердце скакало в горле.
Сергей…
Он был старше. На два курса.
Я замечала его издалека – он всегда шел с кем-то, смеялся громко, уверенно жестикулировал, словно весь мир знал, кто он такой, и ничего не боялся.
А я? Я замирала, как птичка в кустах. Стоило ему появиться – я не могла дышать. Как будто воздух в комнате становился густым, и я краснела, наверное, до корней волос.
Он был не самым красивым, но… ярким. Он входил – и становилось шумно. Интересно. Живо.
Мне казалось, что если он посмотрит в мою сторону, то сразу поймет все.
Я ловила каждый его взгляд. И если мы вдруг пересекались, то потом смаковала этот момент сутками. Гадала, что он подумал обо мне. Проговаривала наши диалоги, заучила пару шуток, чтобы было, о чем говорить.
Вот так и влюбилась. Мгновенно.
Словно на скользкой дорожке – раз, и уже катишься. Без тормозов. Без шансов.
И верила, что если он вдруг почувствует хоть половину того, что чувствую я – то это будет счастье. Такое большое, как небо.
Я смотрю на Леру – и узнаю это выражение в ее глазах. Эту тонкую, хрупкую боль, когда сердце еще любит, а реальность уже трещит по швам.
Мы одинаковые.
Женские сердца одинаково учатся мечтать и одинаково разбиваются.
– Девочка моя… – глажу ее по волосам. – Я понимаю. Правда.
– Я… я люблю его. Я не могу без него. Я жить без него не хочу. Я думаю о нем постоянно.
– Почему ты мне раньше не рассказала?
– А что рассказывать, что на меня не смотрят мальчики? Что я никому не нравлюсь?
– Ты просто еще не встретила того, кто на тебя бы посмотрел по-другому. У тебя вся жизнь впереди.
– Ты не понимаешь! – отстраняется. – Я этого люблю. И когда он пригласил потанцевать, – шмыгает носом, – я думала, что понравилась ему. Что он заметил меня. Он так целовался. Он такой был… Потом мы начали встречаться тайно, но он сказал, что это нельзя никому говорить.
– Почему?
– У него друзья такие, что засмеют. Сказал, пока молчать, он придумает. А потом…
– А потом… был день факультета… и у него в машине… Мам, я правда не жалею ни о чем… – слезы льются, она пытается мне сквозь них рассказывать. и я слушаю, пока она не закрылась. – Это был мой первый раз.
Ррр…
– Ты достойна лучшего, Лерунь, чем лишение девственности в машине.
– А если любишь, то что? Я боялась, если откажусь, то он меня бросит.
– Ты с ним встречалась вчера?
– Да.
– Кто он Лер?
– Я не скажу, – вытирает ладошкой слезы.
– Почему? Он заставил? Угрожал?
– Нет! – резко.
– Я так понимаю, что он сказал, что ему ребенок не нужен.
Кивает.
Ожидаемо.
– Ну и черт с ним, сами родим и воспитаем.
Она машет головой.
– Я не хочу ребенка, мам. Я не хочу рожать. Я не хочу ходить с животом. Я не хочу на всю жизнь привязывать себя к нему. Кому я нужна потом буду с прицепом с этим? Мамочка, родная, пожалуйста, давай сделаем аборт?
– Я не хочу ребенка, мам. Я не хочу рожать. Я не хочу ходить с животом. Я не хочу на всю жизнь привязывать себя к нему. Кому я нужна потом буду с прицепом с этим? Мамочка, родная, пожалуйста, давай сделаем аборт?
Этот ребенок уже как будто стал проклятием или пожизненным приговором, а ведь еще даже не родился.
Это очень больно слышать и сложно объяснить, что вот так надо сделать сейчас. В ее мире этот ребенок лишний.
– Лера… – тихо произношу. – Я понимаю, как тебе страшно. Поверь. Я была в такой же ситуации.
– Не в такой. У тебя был папа, который тебя любил.
– Да. Но я про другое. Я тоже сидела, сжимая тест в руках, и думала, что мне конец. Что моя жизнь рухнула. Что все планы – в мусорку. И будто жизни больше не будет.
Она молчит. Слушает.
– И я, как ты сейчас, рыдала. Хотела спрятаться. Или исчезнуть. Или все это забыть, стереть, как будто не было. Понимаешь, вот тебя могло не быть, если бы я сделала аборт. Но я не сделала, хотя вся моя семья была против, чтобы я рожала.
Она шмыгает носом.
– Мам, я не хочу, чтобы ты думала, что я чудовище…
– Я не думаю, Лер. Никогда не думала. Просто… я хочу, чтобы ты знала: этот шанс – он не у всех бывает. Быть мамой. Быть нужной. Любимой. Да, будет трудно. Да, будет больно. Но я рядом.
– А если вдруг с тобой что-то случится? Что я буду делать?
– Лер, если так на все смотреть…
– Так, – говорю спокойно. – Давай начнем не с решений, а с того, что пойдем к врачу. Сделаем УЗИ. Посмотрим, все ли в порядке. Тебе в любом случае туда надо.
– Мам…
– А как ты думала? Надо узнать, какой срок и все ли развивается хорошо.
Она медлит. Очень долго. А потом – кивает.
– Только… ты со мной пойдешь?
– Конечно, пойду, Лер.
Обнимаю ее. Она вжимается в меня, как в детстве, когда просыпалась от кошмара.
– Лер… папа все равно узнает, кто он.
– Как? – резко отстраняется.
– Он хотел посмотреть твой телефон вчера, я не дала. Сказала, что ты сама нам все расскажешь.
– Мам, нет, – хватает меня за руку. Папе нельзя. Он... он убьет его. Я серьезно.
– Кого – его?
Она смотрит в сторону. Зажимает губу. Теперь уже и мне хочется знать все.
– Лера, что ты скрываешь?
– Ну, какая вам разница кто?! – вскакивает с кровати. – Я не хочу этого ребенка.
– Послушай, твой отец, конечно, тот еще… нехороший человек. Но как отец… он все свои связи поднимет, но найдет того, кто обидел его дочь. Подумай, может, тебе лучше самой рассказать?
– Я пришла к вам за помощью, а вы от меня требуете сделать то, что правильно. Оставить ребенка. А зачем? Можешь мне объяснить, если я не хочу.
– Я не прошу тебя делать это ради меня. Или ради него. Или потому что "так надо". Я прошу тебя подумать, что будет через пять, десять, двадцать лет. Какие могут быть последствия аборта, тем более в таком раннем возрасте.
Меня бы кто так поддерживал девятнадцать лет назад.
– Я тоже когда-то не хотела. Я тоже сидела, как ты сейчас, и думала: ну почему, ну за что, ну зачем мне все это. Я хотела сбежать. Я плакала по ночам. Я не знала, как справлюсь.
Но потом…
– Потом я родила тебя. И с того дня в моей жизни появилось самое главное, что у меня когда-либо было. Не мужчина. Не работа. Не карьера. А ты.
Отворачивает голову к окну. Я знаю, что будет тяжело. Понимаю все это. Одновременно не хочу ее на это подписывать, но и своими руками на это направить не хочу.
– А если я не буду счастлива? – выдыхает она. – Я сама только стала совершеннолетней, а ты хочешь, чтобы я уже была мамой.
– Лер, ну ты же не маленькая. Ты же не в куклы играешь. Ты знала, как дети появляются. Тебе никто не врал, не скрывал, ты все знала. Это не "случайность". Это – результат твоего выбора.
Она хмурится, отворачивается, но я подхожу ближе.
– Ты взрослая. Не полностью, не окончательно. Но уже достаточно, чтобы принимать решения – и нести за них ответственность. Хотела взрослой любви – тогда будь готова к взрослым последствиям. Ты думала, что пронесет? Что как-нибудь само рассосется? Нет, Лерочка. Так не бывает. В жизни вообще мало чего проходит "само". Особенно то, к чему ты была не готова.
Выдыхаю, чтобы занять руки, складываю еще джинсы.
– Пойми одну простую вещь: это не про "хочу" и "не хочу". Это про ответственность. Про то, как ты теперь поступишь. Я тебе даю совет. Взрослого человека, который прожил, который понимает, как это будет, какие будут сложности, но и знает плюсы и минусы. Ты мне все равно на слово не поверишь, потому что ты многого не знаешь и не понимаешь того, что знаю я. Сегодня мы сходим к врачу. Потом решай сама. Я не хочу, чтобы ты потом меня всю жизнь этим попрекала.
Убираю джинсы в шкаф.
– И если ты думаешь, что избавишься от страха – нет, не избавишься. Ты просто меняешь один страх на другой. Страх стать мамой – на страх, что ты сделала что-то не так. Папе я расскажу все, как есть.
– Не надо папе, пожалуйста.
– Не будь эгоисткой. Я тебя такой никогда не воспитывала.
Разворачиваюсь и иду к выходу.
– Если папа вмешается, то со мной вообще больше никогда говорить не будут!
– Артем, доброе утро. Спасибо, все норм, помог очень.
– Да какие проблемы, Серег…
– Слушай, а что с камерами?
– Неа, проверил. Когда она засветилась, то уже одна была.
– Ясно. Слушай, а можно как-то распечатку ее звонков добыть, ну с кем она говорила.
– Думаю да, скинь ее номер, отдам проверить.
– И еще пусть найдут, кому эти номера принадлежат.
– Лады. Тут у меня человек другим занят, если в течении дня сделаю, нормально?
– Да.
– Хорошо, Серег.
Отключаюсь.
Да, обещал не лезть. Но баб слушать – себе дороже.
Одно говорит, другое делает, третье делает, а четвертое – надо было угадать сразу, еще позавчера.
Ты ей – "я тебя люблю", а она это через три недели вспомнит, перевернет, припишет подтекст, которого ты даже в бреду не додумал, и предъявит как улику.
Как они живут в этом многослойном пироге эмоций и подтекстов – для меня загадка. Каждое слово у них как граната с кольцом из намеков: выдерни не туда – взорвется.
Женщины после развода вообще как с цепи срываются.
Вроде одна и та же баба – та, с которой в одном доме жил, которую знал насквозь… от которой ушел.
А теперь – она другая.
Словно скинула с себя кожу жены и нацепила маску Зены-королевы воинов.
Надя…
Когда мы только начали встречаться – она теплая была. Улыбалась как девчонка. Могла обняться и уснуть на плече, как будто в мире больше ничего не существует.
А теперь – сталь в голосе. Спина ровная, подбородок вверх.
И даже не орет. Вот что бесит. Шутит и язвит так, что почки ныть начинают.
Нет уж, Надя. Я по-другому устроен.
Если мне нужно знать – я узнаю. Пусть это даже будет по-мужски грубо.
Но я не могу просто сидеть.
Лера что-то скрывает – это факт.
Набираю сам.
Набираю Надю.
Гудок. Второй.
– Да, – голос бодрый, но холодный.
– Доброе утро, дорогая. Чего не звонишь? Допрос провела?
– Ага, с пристрастием.
– И что выяснила, говори фамилию, имя, явки, пароли.
– Я ничего не узнала, оно твердит только "я не скажу, потому что папа его убьет".
– Знаешь, я прям растроган. Такая у нее обо мне теплая уверенность.
– Ты бы слышал, с каким ужасом она это сказала. Как будто ты не только его, но и его родню в придачу отправишь в яму.
– Ну... а что? Может, не такая уж и плохая идея. Чистка генофонда, так сказать.
Она молчит.
Я слышу, как она выдыхает. Долго. С нажимом. Как будто собирается.
– Может, с телефоном-то не самая плохая идея была?
– Ты же понимаешь, я при любом раскладе никогда не скажу, что это хорошая идея.
– Знаю, – усмехаюсь в ответ, – ты ж у нас комитет по морали и нравственности.
– Послушай, у нас другая проблема и я пока не знаю, что с этим делать и как правильно.
– Рассказывай.
Она… она хочет сделать аборт. Избавиться от ребенка. – голос дрожит. Явно уже не язвит и не врет.
Вот тут даже я замолкаю.
Пауза затягивается.
Как будто кто-то резко выключил мысли в голове.
– Она сама это сказала?
– Да, говорит, что не хочет этой жизни, не хочет ребенка.
– Я не знаю, что делать, Сереж, – шепчет Надя. – Я ей рассказываю, что я тоже была беременна в девятнадцать. Что выбрала ее. Что она – лучшее, что у меня есть. Но она как не слышит.
– Знаешь, она правильно боится! Я, когда этого ушлепка найду, ему не жить! Придурок конченый, в мою дочь полез, на пять минут мозгов не хватило, зато штанами пошевелить – герой, блин! Я его кастрирую к чертям, без наркоза, на глазах у родителей!
– Сергей, успокой гормоны. Ты о дочери думай, а не о своих средневековых фантазиях.
– Как она вообще, Надь, могла связаться с таким дебилом?! У нее что, глаза не на месте? Или мозги отключаются, когда кто-то улыбается?
– Ой, не напоминай… - по голосу улыбается. – Я вот до сих пор не пойму, как сама влюбилась в дебила. На два курса старше, веселый, харизматичный… Ну вот, до сих пор расхлебываю.
– Признай, вкус у тебя все-таки был?
Даже поругаться с ней нормально нельзя.
– Вкус был. Потом – гастрит. Сейчас ремиссия.
– Ладно, мне пора, надо собраться. К двенадцати поедем с ней к врачу.
– На аборт?
– Пока только на осмотр.
– Давай я отвезу?
– Я такси вызову, не утруждайся.
– К одиннадцати приеду.
Отключаюсь.
Тут не нужны споры или уговоры. Обозначил время, приехал, отвез.
Мы могли бы доехать и на такси. Я бы справилась. В конце концов, я уже взрослый человек, который решает все сам. Но… я не стала отказывать от поездки с Сергеем намеренно.
Пусть везет.
Впервые за долгое время мне хочется, чтобы он поговорил с Лерой. Как умеет, но чтобы она чувствовала, что он ради нее едет, он рядом, тоже переживает, ему можно доверять.
Сергей ведет машину. Руки сжаты на руле чуть крепче, чем надо.
Лера на заднем сиденье. Капюшон натянут почти до бровей, уткнулась в окно, но смотрит будто в пустоту, взгляд рассеянный.
Сергей бросает взгляд в зеркало заднего вида, потом смотрит на дорогу.
Сергей поправляет громкость радио. Тихо играет что-то фоновое, не раздражающее.
– Лер, ты нормально себя чувствуешь?
Кивает.
– Голова болит.
Сергей тянется к бардачку, случайно или нет задевает мою коленку. Я убираю ноги. А он достает бутылку воды и протягивает назад.
– Держи. Выпей воды.
Она берет. Молча.
И все равно я вижу – во взгляде что-то дрогнуло. Еще не доверие, но… не безразличие. Маленький, тонкий мостик между ними.
Я смотрю в окно. Мы проезжаем знакомый перекресток. До больницы – меньше десяти минут. И сердце уже сжимается. Что она скажет врачу? Как отреагирует на УЗИ?
– Я помню, как тебя из роддома забирал, Лер, – усмехается сам себе Сергей.
Она не реагирует. Смотрит также в окно, но не слышать она не может.
– Ты была такая маленькая. Куколка, серьезная такая. Врач сказал: "Девочка с характером. Кричит, как на совещании".
Я улыбаюсь. Это правда. Плакала она так, что сбежались все и боялись слово сказать против. Все делалось так, как она требовала.
– Я стоял у дверей, – продолжает он, – и думал: а как ее вообще держать? Вдруг уроню? А вдруг там что-то отломаю.
Я поджимаю губы, чтобы не рассмеяться и не улыбнуться.
– Потом я держал тебя в одеяле, как будто ты – динамит. Страшно было. И радостно. И непонятно. Как будто вот тебе дают целый мир в руки и говорят – не сломай.
Усмехается.
– Мама тогда такая была уставшая, но… будто светилась, – теперь мне льет мед в уши.
– Про меня достаточно.
– Я тогда подумал…
– Пап, ну хватит, – резко перебивает Лера.
Сергей взглядом в зеркало заднего вида.
– Вы оба, правда, так хотите внуков? Ну заведите себе еще одного ребенка. Вместе. И воспитывайте. Может, на этот раз получится лучше. А от меня отстаньте.
Лера складывает руки на груди и отворачивается к окну.
Сергей хмыкает, приподнимает брови и переводит взгляд на меня:
– Слыхала, Надежда Васильевна? Предлагает нам с тобой репродуктивный челлендж. Завести младшенького.
– Я что-то не хочу уже с животом и новые растяжки…. Может, как суррогатную мать ее нанять?
– Вот ты не хочешь с животом и растяжками! А меня заставляете.
– Никто тебя не заставлял, – кидает через плечо Сергей. – Спать с мальчиками. Ты сама так решила, – паркуется перед клиникой. – Видимо, зря мы с мамой поверили, что ты уже взрослая и не проверяли, с кем ты там гуляешь.
– Спасибо за поддержку, пап.
Лера выходит первой. Идет к клинике, но туда не заходит, останавливается возле пруда, ждет нас.
Как же это сложно.
Лера на кресле, я за ширмой, Сергей в коридоре.
Врач – женщина лет сорока с доброжелательным лицом, делает УЗИ.
– Да, беременность есть. Шесть-семь недель. Все развивается нормально, без отклонений. Сердцебиение четкое, – она поворачивает монитор, но Лера не смотрит. – Можно вставать и одеваться.
Садится за стол, что-то пишет.
– Я сейчас выпишу вам направление на анализы. Потом придете, встанем на учет.
– А можно... – Лера подает голос неожиданно тихо, будто боится, что я услышу. – Можно прервать беременность?
Врач останавливает движение руки. Отрывает ручку от бумаги. Смотрит на нее внимательно. Потом – на меня.
– Прерывание возможно, да. Срок позволяет. Но я обязана вас предупредить, – говорит врач спокойно, профессионально. – Медицинское прерывание беременности – это вмешательство, которое несет риски.
Смотрит на меня, будто это я решила.
– Даже если процедура проходит без осложнений, это все равно стресс для организма. Возможны гормональные сбои, воспалительные процессы, проблемы с циклом.
Переводит взгляд на Леру.
– Иногда – спайки, что в будущем может осложнить или сделать невозможным зачатие. Учитывая ваш возраст, у вас впереди вся жизнь, и вы можете пока этого не осознавать, но последствия бывают не сразу, а спустя годы.
Лера закатывает глаза и, кажется, даже не слушает врача.
– И не только физические – эмоциональные тоже. Многие девочки после процедуры переживают вину, депрессию, ощущение потери. Поэтому решение должно быть обдуманным. Не спонтанным, не под давлением.
Снова переводит взгляд на меня. Только теперь уже глубокий.
– Лер, подумай еще.
– Выпишите, пожалуйста, все, что нужно. Чтобы... если я решу.
Я не вмешиваюсь. Не могу. Молча сглатываю ком, поднимаю глаза на врача – она понимает. И просто кивает в ответ.
– Хорошо. Но мы не делаем, вам надо в стационар.
Лера испуганный взгляд на меня.
Да, туда, где взрослые тети лежат. Хотя… что взрослые, что не взрослые – ошибку совершают одну и ту же.
Лера идет впереди, шагает быстро, будто хочет вырваться из-под нашего внимания. Длинные рукава толстовки натянуты почти до пальцев, плечи подняты. За этой сгорбленной спиной – вся ее растерянность и злость на нас, на себя, на мир.
Мы с Сергеем чуть позади.
– Все нормально, – шепчу ему, пока Лера нас не слышит. – Сказали шесть-семь недель. Все в порядке. Но она сама спросила про прерывание.
Он поджимает губы, хмурится, смотрит на дочь.
– Может, так и не надо тогда, а? – тоже шепчет. – Ну, если она сама не хочет… Ну зачем? Насильно… Что, она потом его ненавидеть будет? Смотрит на ребенка – и думает, что ее заставили. Это нормально? Я не против, Надь. Но и заставлять не хочу.
– Я тоже, – выдыхаю.
– Потом она его бросит, скажет что ей не надо, а тебе растить.
– Я бы вырастила.
– А она бы потом всю жизнь себя считала виноватой. Хуже уже все равно не будет, Надь, – зачем-то кивает мне Сергей. – Лера. Лерунь.
Дочка оборачивается .
– Лера, дай мне свой телефон.
– Он не работает.
– Я починю.
Идем к ней. Сергей протягивает руку.
– Не дам.
– Лера!
Я не вмешиваюсь. Почему-то мне кажется, что она что-то скрывает, что мы должны знать. И может, это тот случай, когда надо и надавить. В восемнадцать взрослость и ответственность еще не наступила. По крайней мере в нашем случае.
– Лера! – еще жестче приказывает Сергей. – Отдай телефон.
– Нет!
Делает шаг к ней, чтобы забрать, а дочка срывается с места. И через пару секунд оказывается возле пруда, замахивается и кидает в воду мобильный.
– Нет! – почти одновременно с Сергеем выкрикиваю.
Но поздно. Белый прямоугольник взмывает вверх и с всплеском исчезает в мутной воде.
– Ты что, совсем рехнулась?! – Сергей подбегает, злой, как ураган. – У тебя с головой нормально?!
– Не трогайте меня! – кричит Лера, оглядываясь, как зверек, загнанный в угол. – Это моя жизнь! Мой телефон! Я не обязана вам ничего показывать! Мне уже восемнадцать!
– Восемнадцать? А чего ж ты тогда пришла маме плакаться, что беременная, решала бы сама.
– И решу! – срывается на нас и уходит.
– Решит она. Решала. Стой! – Дергается за ней.
– Сергей, хватит, – встаю между ними, ладонями прижимая его грудь. – Это не способ…
– А какой способ, Надя? Ты не понимаешь, она что-то скрывает! Это не просто беременность!
Под ладонями через плотную ткань рубашки чувствую, как напрягаются от безысходности его мышцы. Мы ничего не можем сейчас сделать, кроме как сорваться и накричать.
– Теперь уже понимаю.
Убираю руки.
– И новый телефон я тебе не куплю! – кричит ей вслед.
– И не надо! – оборачивается и огрызается.
– Ну как так-то… как?! Надь, я же… я просто не понимаю… Почему она нам не доверяет?
Пожимаю плечами.
– Я догоню ее, а то мало ли какие там мысли в голове, чтоб глупостей не наделала. Такси вызову.
– Я отвезу вас.
– Не надо.
– Надо, Надь!
– Не надо, Сергей.
– Мы поэтому с тобой и развелись, что ты все знаешь лучше.
Этот диалог и спор можно продолжать бесконечно, конечно.
– Называй, как хочешь, но у меня есть свое мнение и я могу его обосновать. Как бы там ни было, но Лере сейчас лучше не нервничать. Как там будет пока непонятно, но она беременна сейчас.
Оборачиваюсь. Лера уже прилично отошла.
– Теперь я точно не отступлюсь и докопаюсь до того, кто это.
– Расскажи потом, – усмехаюсь, снижая градус волнения.
– На казнь тебя приглашать? – прищуривается и улыбается в ответ.
– Сначала скажи кто, потом решим его судьбу.
– Ладно, иди догоняй, а вправду наделает глупостей еще.
Лера включает режим молчания. Ни говорит ничего. На вопросы не отвечает. Такое бывает редко, но это значит, что обида прям очень сильная. Причем, больше даже на меня.
И я могу продавливать ее и дальше и в итоге потерять с ней то, что у нас есть навсегда. А могу дать ей сделать этот выбор.
Лучше всего сейчас остыть, подождать пару дней и, если не передумает, то сделать то, что она хочет.
– Лер, – стучу в комнату и захожу, – лежит на кровати, отвернувшись к стене. – Давай подождем…
– Не хочу я ждать, мам. Не хочу думать об этом, не хочу представлять и привыкать к этой мысли. Я не хочу растить ребенка одна.
Сдаюсь.
– По-взрослому хочешь?
Молчит.
– Хорошо. По-взрослому, значит, по-взрослому. Телефоны врач дала. Бери, обзванивай, договаривайся, записывайся сама. Если тебе нужна моя поддержка, я с тобой съезжу. Но делать за тебя этот шаг я не буду.
***
– Рит, сделаешь кофе? – прошу помощницу, разбирая бумаги по работе.
Забрала машину из сервиса и поехала из дома на работу, чтобы отвлечься.
Как только Рита приносит кофе, разворачиваюсь к окну и набираю Егора.
– Привет, Надь. Только собирался тебе звонить.
– Как прошло все?
– Кто-то перекупил это здание. Прямо в последний момент. Оказывается, у них предоставляется преимущественное право выкупа арендатора при наличии вложений в капитальный ремонт. Я и не думал, что кто-то там его ремонтирует.
– Что-то там делали, да… – Жаль. Теперь, возможно, придется искать новое место.
– Я надеюсь, это не повлияет на тебя напрямую. У тебя прибыльный бизнес и это тоже привлекает клиентов. Как дочка?
– Ну как… Ты бы обрадовался ее решению. Она не хочет ребенка.
– Надь, я не радуюсь. Это, правда, лучшее решение. Для всех.
– Я так не считаю, потому что можно себе одним шагом всю жизнь испортить и вообще никогда не иметь детей. Потом жалеть…
– Все что мы выбираем в данный момент, лучше для нас в данный момент. Это самый правильный выбор, иначе это будет уже не наш выбор, а мы перестанем быть самими собой.
– Все красиво на словах, – отпиваю кофе, – а в жизни, потом жалеем о неправильных выборах. Ладно, Егор, у меня дела еще.
– Я тебя вечером заберу, может, поужинаем?
– Я на машине и мне домой надо, к дочери.
– Дай ей побыть одной и подумать. Хватит уже носится с ней, как с ребенком.
Может быть… может быть… Она же взрослая у меня.
Как же я не хочу, чтобы она это делала. Но выхода другого не вижу. Пока.
Разве что парня этого найти и действительно узнать, в нем ли дело. Может, он такой же. Боится, что денег не хватит или жить негде. Так это как раз можно все решить. сложнее, когда нет желания.
Набираю бывшего мужа.
Как так вообще вышло? То два года только краем уха о нем слышала от Леры. Теперь вдруг дела какие-то общие решаем.
– Я занят, Надь. Можешь коротко?
– У меня два вопроса, узнал что-то про парня Леры? И это ты выкупил здание на аукционе?
– Пару минут перерыв, – говорит кому-то, – я сейчас вернусь.
Быстрые шаги, хлопок дверью.
– Я проверил звонки и сообщения по ее номеру. Все чисто. Подружки, родня, курьерская доставка суши. Ни одного звонка парню. Либо его телефон был зарегистрирован на кого-то еще, либо через мессенджеры общались.
– Это не правильно, конечно.
– А с нашей девочкой так правильно? Я найду его. Мне уже ищут спеца, который может взломать аккаунты.
– Так телефона нет.
– Это не самая большая проблема. Вот если она почистила свои чаты и нет резервной копии, тогда все сложнее. По поводу второго вопроса, – говорит он, как будто между делом, – да, это я выкупил то здание.
Сидим с Егором на летней террасе в ресторане, тут симпатично – огоньки, деревянные стулья, пахнет грилем и жасмином. Уютно и без пафоса.
– Слушай, – Егор наклоняется ко мне ближе. – А давай махнем на выходные? У меня знакомые открыли коттеджный комплекс на озере, там тишина, банька, никаких телефонов. Только мы с тобой. Ну?
Да, отпуск – звучит хорошо. Но я не уверена, что умею отдыхать, когда у меня дочка в разнос пошла, а бывший муж влезает в ее жизнь через дверь, окно и стены одновременно.
– Я подумаю, – честно говорю. – Спасибо, что позвал.
– Надь, я понимаю, о чем ты сейчас думаешь, столько всего навалилось, но надо больше отдыхать, правда. Иногда после перезагрузки все проблемы сами рассасываются.
– Не всегда, – улыбается, – но часто.
Я улыбаюсь, подношу бокал к губам и именно в этот момент вижу, как напротив в зал заходят Сергей и она.
Та самая, с губами, будто уколы делала в автосервисе, и платье – как у рекламы "только за наличные".
Сергей в рубашке, улыбается официанту, ведет ее за руку к столику недалеко от нас.
Она кривится, осматриваясь. Слишком просто, видимо.
Он отодвигает ей стул, потом обходит стол, взгляд скользит мимо – и ловит мой.
На мгновение.
Егор поворачивает голову в ту же сторону, замечает их. Сжимает вилку чуть крепче, чем надо.
– Вот только его здесь не хватало, – бурчит. – Случайно, да? Конечно. Прям в наш ресторан, ага.
– Не обращай внимания, – говорю тихо, отставляя бокал и перевожу на него взгляд. – Правда. Он не стоит этого.
– Он специально, что ли?
– Не знаю. И знать не хочу.
– Я тут с тобой, а не с ним.
Егор сжимает нож и отрезает кусок мяса, бросает в рот. Наш вечер неисправимо испорчен.
Я не смотрю в сторону бывшего мужа, но зато кожа на шее, так и горит.
Дурой надо быть, чтобы не понимать, кто так меня рассматривает.
– Аппетит пропал, – отодвигает тарелку Егор, не глядя на меня.
Это его напряжение передается и на меня.
– Из-за моего бывшего мужа?
– Из-за того, что ты, – смотрит в глаза, – думаешь сейчас о том, что он тут, а не я.
– А откуда ты знаешь, что я думаю?
– Я вижу, как ты сразу изменилась.
– И как я изменилась? – тоже откладываю вилку.
– Знаешь такую фразу, не думай о белом слоне. И ты сразу об этом думаешь. Тут тот же принцип срабатывает, ты его увидела и думаешь о нем.
– Ты ревнуешь?
– Просто последние дни его стало слишком много что-то. Я только и слышу, Сергей то, Сергей это.
– Егор, я не собираюсь оправдываться перед каждым мужчиной в своей жизни, когда в ресторан заходит мой бывший.
– Проблема не в нем, Надь. А в том, что когда он рядом, ты смотришь не на меня. Даже если не хочешь. Даже если стараешься. Ты все равно не здесь.
Движение сбоку. Я отвлекаюсь и перевожу туда взгляд.
Но ничего сделать уже не успеваю.
– Добрый вечер, – Сергей берет стул и бесцеремонно подсаживается к нам.
Протягивает руку Егору.
– Мы тебя не приглашали за наш стол, – откашливается Егор.
– Меня не надо приглашать, я сам прихожу туда, куда считаю нужным.
– Я ненадолго, – с Егора переводит взгляд на меня, – прекрасно выглядишь, Надя. Егор, раз уж пересеклись… хотел сказать, Надя, что для тебя арендная плата твоего салона будет минимальная, если примешь мое предложение, так и вообще бесплатно. Егор, ты же бизнесмен. Уговори ее, что помещение – это хорошая инвестиция. Я по старой дружбе не обижу. А тебе, как коллеге: в следующий раз проверяйте документы заранее. Иногда сделки утекают из-под носа… буквально за ночь.
– Советы свои, знаешь куда засунь, – ценит сквозь зубы и смотрит, прищурившись на меня. – Очень ценные.
– Удачного вечера. – Сергей кивает мне, встает и уходит. Даже не попрощался с Егором.
Мы остаемся вдвоем. Егор долго молчит, потом отодвигает тарелку.
– Ты, я вижу, не удивлена. Что за инвестиция? Почему я узнаю об этом от него, а не от тебя?
Я не сразу нахожу, что сказать. В голове шумит.
Егор качает головой. Смотрит на меня – и я вижу в его глазах к ревности, еще и недоверие.
– Сергей купил то здание, в котором находится мой салон и предлагает мне с ним на пару заниматься им.
– И я узнаю об этом вот так?
– А ты знаешь, – Егор отпивает воду и уже не прячет раздражения, – я же мог вложиться в это здание еще весной. Но мне сказали, что уже поздно, что там все по рукам пошло. А теперь ясно к кому.
Я напрягаюсь от его прямого взгляда.
– Почему ты мне не сказала, что это он?
– Я сама только недавно узнала. И не успела еще... среагировать. Думала он просто так это говорит, зачем ему это здание на окраине?
– Среагировать? – фыркает. – Он выкупает твой салон, а ты сидишь и делаешь вид, что это ничего не значит.
Я отставляю вилку и смотрю Егору в глаза.
– Я делаю вид, что у меня есть вечер, который еще можно спасти. Но, похоже, уже нет.
– Слушай, Надь, – Егор откидывается на спинку стула, криво усмехается, – ну, хорошо. Он выкупил твое помещение. Случайно. Потом случайно у вашей дочери проблемы. Потом он оказался в том же ресторане. А дальше что? Случайно предложит тебе снова быть вместе?
– Ты ревнуешь? – убираю волосы за ухо.
– Ты хоть понимаешь, с кем имеешь дело? Это же человек, который тебя предал. Который спал с другой бабой, изменял, из-за которого ты страдала.
– Егор, остановись…
– А что, я неправду говорю? Ты сама мне рассказывала.
– Егор, если ты не перестанешь, то я сейчас уйду. Я правда не хочу оправдываться и отчитываться за каждый свой шаг.
– Я думал, у нас отношения, доверие, мы друг другу все рассказываем. Оказывается, нет?
– Я устала от того, что каждый мужчина в моей жизни считает, что знает лучше, как мне жить. Один изменял – потому что "ты сама виновата". Другой – пытается манипулировать прошлым и показывать свои лучшие стороны за счет моего бывшего мужа. Я сама разберусь.
Он обижается. Я это вижу. Слова цепляют. Но остановиться уже не могу.
– Я тебе благодарна за все. Ты рядом. Ты заботишься. Ты терпеливый. Но если ты думаешь, что теперь имеешь право решать, с кем мне говорить, где мне работать, и кого мне забыть – то нет. Никто больше не будет мне указывать. Ни Сергей, ни ты, ни кто-то еще. Благо, я теперь независимая.
– Независимая, – повторяет Егор, откидываясь на спинку стула. – А я тогда кто? Фоновая музыка? Или ступенька, по которой ты забралась в свой "независимый" салон?
Он говорит это спокойно, почти буднично, но я чувствую – под этими словами кипит обида. Горечь. И, возможно, боль.
Начинала я сама, на деньги, что остались после развода с Сергеем. Но Егор, конечно, открыл на многое глаза, помог раскрутить и привести еще больше клиентов.
– Я не забываю, Егор, – тихо отвечаю. – И я тебе благодарна. По-настоящему. Но это не значит, что теперь я обязана сверяться с тобой при каждом шаге.
– Нет, конечно, не обязана, – в голосе Егора появляется холод. – Просто честно скажи – мне быть рядом, пока удобно? Пока выгодно? Пока ты не решила, чего хочешь?
Я молчу. Потому что ответ не такой однозначный, как хотелось бы.
– Ты сильная, да, – продолжает он. – Умная, красивая. Ты не пропадешь. Но, Надь, независимость – это не когда ты всех отталкиваешь. Это когда ты умеешь принимать помощь и не боишься быть с кем-то на равных. А ты сейчас просто строишь стену. Ото всех. В том числе и от меня.
– Потому что я знаю, что стоит только расслабиться, и меня снова раздавит. Каждый захочет меня подстроить под себя. Если ради дочери или ради еще чего-то мне надо будет с ним общаться, то я буду это делать. Наши с ним отношения в прошлом. Сейчас он просто знакомый. А если завтра не Сергей, а кто-нибудь еще появится, подарит мне цветы, ты тоже будешь ревновать?
– А если моя какая-то бывшая появится , ты как отнесешься?
– Я доверяю мужчине, с которым я встречаюсь.
– Да прям… Тебе муж изменил, а ты всем доверяешь…? Не ври, Надя. Себе в первую очередь.
Возвращаюсь к своему столику, где меня уже ждет Алиса.
Этот Егор даже не соперник, так… заплывший на мелководье спасатель.
– Сереееж… – тянет Алиса голоском, будто в рекламе клубничного геля. – А зачем ты к ним ходииил?
– Поприветствовать, – пожимаю плечами. – Пока ты носик пудрила.
– Я давно уже вернулась, – продолжает ныть, чуть склонив голову. – А ты… там с ней.
– Решали деловые вопросы.
– А какие у тебя с ней дела?
– Ты носик припудрила?
Кивает, не понимая.
Я смотрю на нее с усмешкой, откидываюсь на спинку. Что-то есть в этой глупости ее. Можно расслабиться и не напрягаться.
– Ну, раз носик уже в порядке, можешь не совать его в чужие дела.
– Ну, коотииик… Ты специально, что ли, пришел в тот же ресторан, что и она, чтобы поиграть на моих нервах?
– А ты ревнуешь, что ли? – спрашиваю спокойно.
– Я просто не хочу, чтобы ты с ней общался.
– Алис, вот только давай без условий и ограничений.
– Для меня условия есть, а для тебя…
– Когда будешь меня содержать, – перебиваю с улыбкой, – тогда и права появятся, и условия. А пока… можешь поревновать в уголке, но тихо, чтобы аппетит не портить.
Она хлопает ресницами, округляет губки, в которые я бы… в общем, нашел им другое применение.
– У меня уже аппетит пропал.
– Вызвать тебе такси?
– Хах… а ты что, хочешь тут остаться? К ним присоединишься?
– Зачем? Поем в тишине. Спокойно, – смотрю в глаза уже без улыбки.
Глупостей тоже должно быть в меру. А сейчас явно с этим перебор.
Надя поднимается и выходит из ресторана одна. Хрупкая, уверенная в себе, с осанкой как у модели.
Вот и все. Сорвался ваш идеальный вечер.
Чертовски приятно, когда все идет по моему сценарию.
Егор остался за столом – злой, как сытый барбос, которому кость не отдали. Пытается расплатиться по счету быстрее, но что-то не так с оплатой.
– А чего ты на нее так смотришь! – истерично кидает.
– Алиса, хватит.
– Я не собираюсь сидеть тут и смотреть, как ты… как ты!
– Все, стоп.
Официант приносит блюдо. Алиса смотрит на тарелку, как на собачий корм.
– Аппетит пропал, – фыркает, складывая руки на груди.
Задрала. Вот честно.
– Я устал. Просто хотел пожрать. А не слушать, как ты выносишь мозг.
Поднимаюсь, бросаю на стол пару купюр, рассчитываясь за ужин, и голодный иду к выходу.
– Сереж… Сереж… ну, подожди. Прости.
Я не жду. Вываливаюсь из зала – на улицу.
Хватаю воздух. Как будто жар внутри.
Надя заводит свою машину.
– Не туда смотришь, – слышу позади голос Егора.
Не оборачиваюсь. Только усмехаюсь.
Надя уезжает, оставляя нас провожать ее взглядом на пороге ресторана.
– Что тебе надо от Нади?
Вот достал.
– А тебе? – спрашиваю в ответ.
– Я с ней встречаюсь.
– Пока что.
На то место, откуда уехала только что Надя, паркуется патрульная машина.
– Она не вернется к тебе.
– Это она сказала? – поворачиваюсь к нему. – Или ты так решил за нее?
Он делает шаг ближе. А я – ни на шаг не двигаюсь.
– У тебя же эта… девочка молодая. С губами и нарядами. Тебе ее мало? Или Надежда – спорт у тебя теперь? Доказать, что можешь?
– С кем я сплю – не твое собачье дело, – криво усмехаюсь.
Лечить он меня еще будет.
– А вот и нет, мое, – бросает. – Когда ты снова начал влезать в Надину жизнь, в ее бизнес, в ее семью – это автоматически стало моим. Потому что потом успокаиваю ее я.
– Ты драматизируешь, Егор. У нас с Надей – своя история. Ты пришел позже. Прими это.
– Да я не против ее истории. Я против того, чтобы ты снова приближался к ней.
Я стискиваю зубы.
– А ты, значит, герой? Пришел спасти?
– Нет. Я просто не скотина.
Молчим секунду. Он делает шаг еще ближе, почти в упор.
– Ты ей изменял. Ты ее предал. Ты ее бросил. А теперь ты – кто? Покровитель? Спаситель? Или думаешь, если здание выкупил, бизнес поддержишь, то теперь можешь условия ставить?
– А тебе завидно, да? – разворачиваюсь к нему. – Что она на меня смотрит, когда я вхожу.
– Да чтоб ты знал, мне за нее обидно. Она точно не заслужила, чтобы ее предавали, ей изменяли, сливали на нее вину и все свое дерьмо.
– Рот закрой.
– Если я закрою, то кто тебе правду скажет?! Что она хочет быть любимой, а рядом чтобы был тот, кто не предаст и не изменит.
– Ты закончил, герой? – выдыхаю и смотрю, не моргая, в глаза. – А теперь послушай меня, раз уж мы тут устроили вечер откровений. Хочешь поговорить о прошлом? Может, напомнить тебе какой ты весь белый и пушистый, а? Или ты думаешь, что отмолил все свои грехи?
– Заткнись.
– А что? Правда глаз режет? Или боишься, что Надя узнает, какой ты на самом деле?
Щелчок. Грань пройдена.
Доли секунды… и он резко замахивается. Кулак летит в мою сторону. Успеваю лишь чуть отклониться, но по касательной он задевает мою щеку. Кожа горит. Все внутри взрывается.
На автомате наношу короткий, жесткий удар кулаком в живот – точно под ребра.
Егор сгибается пополам, хрипло втягивая воздух, сплевывая на пол.
– Мразь! – сипит, и, не отдышавшись, толкает меня.
Я не успеваю сгруппироваться. Сбиваю стулья. Падаю на спину. Столешница хрустит под моим весом, проламывается. Неубранные бокалы летят в разные стороны. Один – на пол, второй задевает колено, режет насквозь брючину.
Кто-то отскакивает, кто-то кричит.
– Хватит! – визжит где-то за спиной Алиса. – О боже, драка! ДРАКА! Разнимите их кто-нибудь!
И все прекращается.
Егора оттаскивает от меня один полицейский. Тот что-то доказывает и пытается вырваться. Второй – хватает меня за руку.
– Вы оба задержаны.
Ну приплыли, блин.
Смотрю на этого придурка конченого, что затеял драку.
– Господи, что вы творите! - причитает за спиной Алиса. – Это же… Вы видели, он первый! Он его ударил! Котик, скажи им! Коооотик…
– Будем выяснять в отделении,– строго отрезает полицейский.
– Сереж, я с тобой.
– Алиса, езжай домой. Не надо тебе туда. Я сам все решу.
– Позвони мне…
Киваю.
Нас загружают в машину. Везут.
В отделении дают возможность сделать один звонок. И на том спасибо.
Поужинал, блин. Лучше бы слушал, как Алиса десять минут выбирает, какой фильтр наложить на селфи. Хоть голодным бы не остался.
А сейчас синяк на скуле, брючина порвана, желудок сводит от голода, и ночь, похоже, длиннее, чем я рассчитывал.
В отделении тусклый свет и запах дешевого моющего средства. Сижу на металлической, ледяной скамейке, ноющей от падения спиной упираюсь в стену.
В стороне скрип шариковой ручки, оформляют какого-то бомжа.
Дают возможность сделать один звонок. Один. Как в кино.
– Анатолий Николаевич, здравствуйте.
– Добрый вечер, Сергей. Случилось что-то?
– Да. Недоразумение. В общем, я в отделении полиции. Можете похлопотать, чтобы отпустили скорее?
– Уже выезжаю.
Кому звонит Егор, не знаю, но его нет долго. Будто там полгорода на уши поднимает. А может, отпустили уже...
Но нет, скоро возвращается.
Интересно, Надя знает? Наверное нет, иначе бы так не психовал. Не то, чтобы хочу манипулировать, все не без греха, но пусть не строит из себя святого .
– Новицкий! На выход.
Дверь открывают.
Я бросаю почти победный взгляд на Егора, натягиваю улыбку и выхожу.
Если это мой адвокат, то я сюда уже не вернусь.
Анатолий Николаевич, как всегда в безупречном сером пальто, при галстуке, будто не вечер, а прием в министерстве. Улыбка еле заметная, в глазах холодный прищур.
– Анатолий, – протягиваю руку.
– Приветствую, я уже поговорил с дежурным, – поправляет манжету и быстро вполголоса мне описывает ситуацию. – Бытовой конфликт. "Мелкое хулиганство". Обычно заканчивается штрафом или административным арестом до пятнадцати суток.
Да твою ж…
– Мне важно, чтобы это не вышло никуда. Ни рапорта, ни протоколов.
– Я уже сказал, – кивает, – составим объяснение как несчастный случай: не подрались, а толкнули друг друга по неосторожности, упали, разбили мебель. Если вторая сторона не пойдет на принцип, то все решаемо. Ущерб заведению возместим и все забудут.
– Хорошо, главное – чтоб замяли.
Анатолий Николаевич достает папку, кладет ее на стол.
– Подпишешь то, что я скажу, – говорит сухо, – я договорюсь, чтобы нигде это не проходило: ни в базе, ни в карточке. Только, Сергей…
– Что?
– Не устраивай таких шоу на публике. Это не драка во дворе, это столица. Здесь за каждым столом сидит кто-то, кто кого-то знает. В следующий раз я тебе не гарантирую тишину.
– Если начинать разбираться, то он ударил первый, я защищался.
– Сергей, мы не в суде. Здесь главное – кто первый договорился, – отрезает адвокат и кивает на дверь. – Пошли.
Минут двадцать уходит на "разговоры": объяснения, подписи, неофициальные договоренности. Дежурный мнется, кивает, но соглашается после звонка сверху.
Я подписываю, где велели. Пару фраз в нужный момент – и все уходит под ковер.
Когда выхожу из комнаты, где оформляли бумаги, в коридоре вижу: Надя что-то обсуждает с дежурным.
– Надя, ты что тут делаешь?
– А ты что тут делаешь?
Поднимает глаза. Взглядом по моему виду.
– Почему ты и Егор в одном отделении полиции?
– Видишь? – Сергей слегка поворачивает голову и показывает пальцем на щеку, где еле заметное покраснение. – Это когда мужик не может слушать правду. А начинает махать руками, как школьник на перемене.
Надя закатывает глаза.
– Хотя нет, школьник, наверное, поумнее будет. Тот хотя бы понимает, когда нарывается.
– Угу, вы оба как школьники, – бросает со своим фирменным холодным сарказмом, – потому что уважающий себя мужик может решить вопрос без ночного допроса, драки и вызова адвоката?
Складывает руки на груди.
– А уважающий себя мужик сам не может разобраться? – улыбаюсь в ответ, – надо обязательно женщину звать посреди ночи, чтобы спасла?
– Я сама приехала. И поддержать, а не спасать.
***
Пока ждете главу, заглядывайте в новую историю "Вернуть жену любой ценой"
https://litnet.com/shrt/98me
Если ссылка не открывается, книгу можно найти на моей странице.
Честно сказать, я писала первые главы и рыдала. Но дальше, надеюсь, все будет не так драматично))
– Мне нужен участок земли, который принадлежит тебе. Назови цену, Ада.
– Это нельзя купить.
– Все можно купить. Что ты хочешь?
– Ребенка. Я хочу назад своего ребенка. Это тоже можно купить, Мирон?
Пять лет назад я еле пережила болезненный развод и… потерю долгожданного ребенка. А когда смогла собрать себя по кусочкам, встала на ноги и… вдохнула полной грудью, на пороге вновь появился ОН. Бывший муж. Он забрал у меня все: планы на будущее, мечты, семью. И самое главное - я никогда не смогу стать мамой. По его вине.
https://litnet.com/shrt/9ghW
Я уже почти дома. Знакомый поворот, темнеющее небо над кронами деревьев.
Звонит Егор.
Остыл?
Только я еще нет.
Наговорил он, конечно, знатно. А мне что делать с его ревностью? Нам уже не по двадцать, чтобы крутить романы на стороне. Да и зачем, если можно все открыто сказать.
Я смотрю на экран, выдыхаю и отвечаю.
– Да.
– Надя… – хрипло откашливается, – слушай, я не могу дозвониться до своего адвоката и Стас тоже не отвечает. А мне нельзя долго говорить…
– В смысле нельзя?
– Меня задержали, в общем, боюсь, что больше могут и не дать позвонить. Можешь дозвониться до Стаса, пусть найдет юриста моего или съездит к нему. Он знает адрес.
– Как задержали? За что?
– Да ерунда. Не бери в голову. Ошибка. Просто, найди сына, пожалуйста.
– Продиктуй мне номер юриста, я сама ему позвоню еще. Должен же он ответить.
Егор диктует номер юриста, отделение.
– Егор, что случилось?
– Долго рассказывать, Надюш.
– Все живы? – с опаской спрашиваю.
– Да. Живы...
Так говорит… как будто меня успокаивает, но и не просто “живы”, а лучше бы не были живы.
– Время! – слышу на заднем фоне.
Разворачиваюсь и еду туда сама. На ходу безостановочно набираю то адвоката, то сына Егора. Кто-то же должен увидеть звонок.
В итоге сначала дозваниваюсь до его сына. Стас в шоке, потому что папа только его всегда доставал оттуда. А тут сам попал.
Стас обещает, что съездит к адвокату сам и привезет его. Но мне выбирать не приходится. Я еду в отделение, может быть, я что-то смогу сделать сама. Хотя я в этих делах не сильна.
В отделении пахнет затхлой бумагой, старым кафелем и чужими судьбами. В окне – зеркало, за ним кто-то курит.
Пытаюсь у дежурного допытаться, что случилось.
А встречаю кого?
Сергея.
Подозрительно много случайных встреч с ним сегодня.
На лице стесанная щека, порван карман на рубашке и брючина.
Конечно, не промолчит, что я тут.
– А уважающий себя мужик сам не может разобраться? Надо обязательно женщину звать посреди ночи, чтобы спасла?
– Я сама приехала. И поддержать, а не спасать. А ты один, да?
– О, Надежда Васильевна. Не ожидал, – за Сергеем появляется его адвокат. Тот самый, что нас разводил.
– А я не ожидала, что вы снова будете вытаскивать моего бывшего мужа из неприятностей.
Он улыбается сухо.
– Да какие же это неприятности, голубушка, так… мелкое хулиганство.
– С крупным он завязал, да?
– Надя... Не лучшее место так шутить.
– А что тебе есть, что скрывать? – продолжаю, не стесняясь окружающих.
– Сергей Евгеньевич, подойдите расписаться.
Бывший отходит к молодому лейтенанту, я наклоняюсь к адвокату.
– Анатолий Николаевич, так что случилось?
– Подрались ребята, – пожимает плечами.
– Какие ребята.
– Сергей Евгеньевич и Егор Александрович.
– Подрались? Им по сорокету. Какое подрались?
– Видимо, что-то ценное не поделили. Хорошего вечера, – улыбается и оставляет нас.
Получается, я поехала, а они подрались. За здание это, что ли…
Ой…
– Мы за Вершининым! – дверь распахивается, узнаю юриста Егора. Худощавый, лысеющий, в дорогом пальто и с глазами, в которых читается раздражение.
Следом за ним заходит Стас.
– Да у вас тут целый спасательный отряд, – подтрунивает Сергей.
– Не завидуй, что за тебя только адвокат переживает, а за Егора – семья.
– Думаю, Лера за меня тоже переживала бы, если б была тут. Но я предпочитаю не волновать такими пустяками и самому все решить.
Адвокат Егора идет сразу разбираться, что к чему. Сергея окликает какой-то знакомый, я сажусь на лавку рядом с Витей.
Молчит. Косится то на меня, то на Сергея. Не шарится в телефоне, не ерзает, просто сидит, как статуя.
– Все нормально будет, не волнуйся, – успокаиваю его, – там они чуток повздорили.
– С кем?
– С Сергеем, – киваю на зачинщика.
– Надежда, это же ваш муж, да? – шепчет мне, чуть наклоняясь. – Или мне показалось?
– Бывший, – поправляю его.
Стас чуть усмехается, выпрямляется.
– Пойду покурю, подожду отца в машине. Если что, наберите меня.
– Хорошо.
Я зажмуриваюсь. Выдыхаю.
Внутри – сплошной шум, как в морской шторм.
Мужчины в моей жизни – как стихийные бедствия. Один громит дом изнутри, другой бьется за территорию, как на ринге. А я – между.
Наконец, Егора отпускают. Выходит следом за адвокатом.
Сергей тут же заканчивает разговор, будто специально только этого момента и ждал.
– Ты вообще мужик или кто? Женщину ночью вызывать, чтобы тебя спасала, – сверкает глазами, – сам накосячил – сам и разгребай.
Поднимаюсь и иду к ним.
– Слушай, я не маленькая, сама разберусь куда, к кому и когда ехать.
– Надюш, спасибо. Правда, не надо было приезжать. Я бы не тревожил тебя, если б дозвонился до сына или адвоката раньше. А так, только тебе и доверяю.
– Доверяешь? – скалится Сергей. – Тогда надо было ночевать в камере, если такой гордый. А не женщину по ночам таскать.
– Мою женщину.
Делаю шаг и становлюсь между ними, как гребаный арбитр в ринге.
– Вы закончили меряться перьями, петухи? Взрослые мужики, а как дети. Пока, Сергей.
Выдыхает и идет на выход.
– Егор, там Витя приехал на машине, ждет тебя на парковке.
– Тебя подвезти?
– Нет, я на машине.
– Спасибо еще раз, Надь.
Киваю и мы наконец выходим из отделения. Сергей стоит на ступеньках, снова с кем-то говорит, теперь уже по телефону.
Егор провожает меня до машины.
На улице ночь, пахнет пылью, дождем и глухой злостью, которая висит между нами, будто смог.
Делает шаг ближе, приобнимает за плечи и демонстративно целует в щеку. Слишком долго, слишком театрально, чтобы было просто "спасибо".
Идет за руль. Запускает двигатель. Везет домой. Без слов.
Когда-то он сам мне выбрал этот автомобиль. Безопасный, надежный, напичканный электроникой, чтобы мог меня контролировать еще и в дороге. И при разводе отдал мне.
– Где твоя машина?
– Осталась возле ресторана.
– Из-за чего дрались?
– Он первый начал.
Растягиваю губы в улыбке и смеюсь.
– Как в детском саду.
– Хорошо, скажу по другому. Противоправные действия были инициированы с его стороны. Мои действия были ответной реакцией на его агрессию и носили характер необходимой самообороны.
Я усмехаюсь в темноте.
– Готова поспорить, что ты его спровоцировал, – усмехаюсь, наблюдая, как за окном моросит по стеклам июльский дождь. Мелкими струйками, будто кто-то сверху старается отмыть этот вечер.
Сергей включает дворники.
– Даже не пытался, – флегматично тянет бывший муж. – Просто сказал правду. А правда, как известно, бывает неудобной. Особенно для тех, кто строит из себя принца на белом "мерсе".
– Про какую правду ты говоришь?
– У всех есть какая-то правда в прошлом, которую мы не хотим раскрывать.
– То есть, ты ему ткнул в лицо что-то, что должен был уже забыть?
– Он первый полез сравнивать, – пожимает плечами. – Начал про то, какой он "надежный" и как "любит по-настоящему".
– И что в этом такого?
– В этом ничего, но он в меня тычет, а сам тоже не идеален.
– Это было до меня, – тихо говорю. – И меня не касается.
– Странно, Надь. Ты с пеной у рта защищаешь его "до тебя", но мое "до тебя" тебе все равно мешает.
Я отворачиваюсь к окну. Сердце стучит неровно. То ли от злости, то ли от неловкой правды.
– Потому что твое "до меня" было "во время меня", – бросаю, – и даже "после". Потому что твои скелеты не прятались в шкафах. Они садились с нами за стол.
Он смеется. Тихо. Хрипло. Как будто узнал знакомую боль.
– А его скелеты ты готова обнимать, потому что "это тебя не касается". Удобная позиция.
– Может, просто я устала жить чужими косяками. Мне бы свои разгрести. Настоящее уже трещит, а мы все грыземся за прошлое. Ты – его, он – твое. Я между.
Сергей глухо барабанит по рулю.
– Может, вы просто прекратите рубиться правдой и оставите мне право решать самой, кому верить?
Он кивает.
– Резонно. Как Лера? – уверенно и аккуратно ведет машину, а я расслабляюсь.
– Ничего не изменилось, – выдыхаю. – Я дала ей пространство. Сказала, что не буду давить. Она сама должна принять решение. Сама прожить это. Хочу, чтобы сама выбрала, кем стать – матерью или девочкой, которая просто испугалась.
Сворачивает к моему дому. Машина мягко катится во двор.
Заглядывает в окна, у Леры горит свет.
– Я зайду.
– Поздно уже, Сергей.
– А я к дочери. На десять минут. Я не задержусь.
– Ни ночевать, ни чай, ни "разговор по душам", – щурюсь. – Только дочка и все.
Сергей кивает.
– Конечно, – но так прищуривается подозрительно, как будто не только.
Мы заходим в дом молча. Я поворачиваю ключ, отворяю дверь, снимаю куртку, он следом. Шаги глухо стелются по коридору. Запах дома – немного ваниль, немного влажный текстиль. Моя крепость. Мой беспорядок. Моя территория.
– Не зови ее, – разувается Сергей, – сам поднимусь.
– Как хочешь, только постучи, – протягиваю руку, приглашая его.
Сергей щелкает выключателем над лестницей, горит только последняя. Остальные перегорели. И я бы сама поменяла, но они находятся высоко, и стремянку на лестнице не поставить. Вот жду, когда перегорит все и вызову разом мастера.
– И Надь, – разворачивается на середине лестницы, – я бы не отказался от кружки твоего кофе, если что, – подмигивает, как будто мы не прошли через измену, развод, а просто снова живем вместе.
Я приподнимаю бровь, сложив руки на груди.
– Мы ведь договорились – ты пьешь кофе в другом доме. С чужими женщинами.
Он смеется носом.
– Надь, ну не будь ты такой принципиальной занудой. Все равно ведь сделаешь. Ты же не злопамятная. Просто с характером.
Цепляет. Но не больно. А словно царапают старый шрам – не до крови, но вспоминается все.
Он стучит к дочери, я иду на кухню. Ставлю кружку и делаю ему кофе.
Пока он говорит с Лерой, не вмешиваюсь, иду в душ.
Скидываю с себя одежду, иду по прохладной плитке, закрываюсь в душевой кабинке. Вода мгновенно забирает напряжение. Горячая, густая стекает по плечам, по позвоночнику, унося с собой усталость, тревогу, запах чужой одежды, отделения, всех этих ночных эмоций.
Стенки душевой быстро запотевают. Все вокруг – в мягкой пелене пара. Я прислоняюсь лбом к стеклу.
Несколько долгих, безмолвных минут – только я, шум воды и ощущение, что хоть здесь все под контролем.
Когда заканчиваю, отжимаю волосы, приоткрываю створку дверцы и тут же ее захлопываю.
– Ты что тут делаешь?
Прячусь от хищного, прожигающего взгляда Сергея.
– Зашел руки помыть и полотенце тебе подать.
Снова приоткрываю дверцу, но уже чуть-чуть, просовываю руку, выхватываю у него полотенце и тут же захлопываю стекло.
– Ты с ума сошел?! – взрываюсь, – Ты совсем границы не чувствуешь?
– Да видел я у тебя уже все, Надь, – говорит спокойно, даже лениво и включает воду, чтобы помыть руки.
– Вон отсюда! – шиплю в ответ.
– Да что ты как, не родная, – смеется негромко и беззлобно.
– Вон!
– Жду тебя на кухне.
– Из дома вон, Сергей!
Усмехается, вытирает руки, неспешно уходит.
Я заворачиваюсь в полотенце, проверяя, что точно его тут нет и быстро закрываю на защелку дверь.
Даже в голову мысль не пришла, что он может войти. Хам. Будет тебе сейчас кофе…
Быстро одеваю сорочку, поверх халат.
С любым другим мужчиной это естественно бы расценивалось, как флирт или какой-то намек, но это бывший муж, с которым уже все прошли и закрыли вопрос.
Он пахнет все тем же знакомым парфюмом. Дорогим, глубоким, с древесной горчинкой и чем-то опасно-знакомым. Как сигнальный дым от костра, который уже однажды спалил мне все.
И даже то, как он прижимает… не грубо, а с той самой уверенностью, от которой когда-то вены звенели под кожей… Все это слишком знакомо. Слишком точно. И слишком поздно.
Уворачиваюсь и выскальзываю из его рук. Делаю шаг назад, выстраивая границу.
– А я думаю, что тебе просто не нравится, что теперь ты – прошлое. А у меня другой мужчина, – говорю спокойно. Даже ровно. Фиксирую его диагноз.
Сергей усмехается, будто глупость сказала. Но это так.
– Надь…
– Я только понять не могу, два года тебя это вообще не волновало. А тут вдруг осенило.
– Так я тебя два года не видел. Серьезно, я соскучился.
– А вот эта девушка, с который ты сегодня вечером был, знает, что ты по мне соскучился.
Он не отвечает. Только смотрит.
– Это не серьезно.
– Ммм… а я серьезно?
– Как пойдет.
– Ты как был кобелиной, так и остался.
– А ты помнишь, каким я был?
Что вот он меня подлавливает на каждом слове…
– А что тут помнить. Ты кофе допил?
– Почти.
– Вызывай такси и уезжай. Я хочу спать.
– Могу составить компанию.
– Думаю, твоя компания уже греет тебе постель.
Сергей лениво достает телефон и открывает приложение с такси.
Вот он серьезно, думал, что я поведусь на это?
Мне же не двадцать и я уже не та девочка, что растает от того, что он ждет меня под дождем с цветами и моим любимым мороженым.
– Замерзнешь, – бросаю мимоходом.
– Только если ты меня не впустишь, – отвечает спокойно и нагло, как всегда.
Мы ссорились тогда, сильно. Я хотела порвать, он – "все наладить". А потом я его впустила. И все случилось прямо в коридоре. Даже пальто не сняли. Он целовал так, будто хотел выдрать из меня всю злость. Цепко, неотвратимо. Я помню, как соскальзывала спиной по стене, а он шептал: "Ты моя. Все равно моя".
Это был пожар, который оставил после себя одни угли.
Я прислушиваюсь – в доме тишина.
– Что сказала Лера?
– Она спала уже. Я выключил свет и накрыл ее пледом, будить не стал.
Хм… Да ладно… Притворилась, может…
– Такси будет через десять минут.
– Отлично. Можешь уже собираться, на улице подождешь.
– Нет. А может… ну его это такси, я у тебя останусь переночевать. Согласен на…
– Нет.
– Ты дослушай. Согласен на диван.
– Нет. Никаких диванов.
– Мне сейчас в ночь ползти за машиной к ресторану, потом домой.
– Ну ничего. Все лучше, чем слухи, что ты изменил любовнице с бывшей женой.
– Ммм… я бы с тобой изменил.
– Ты не меняешься, Сереж. Тебе плевать на человека рядом – ты изменишь с кем угодно, лишь бы тебе самому было хорошо. А что чувствует твой партнер – не в счет. Когда-то это была я, теперь твоя любовница.
Но договорить не успевает, у меня начинает играть телефон. Егор.
Черт. С этим всем я забыла ему позвонить.
– Да.
– Привет, ты дома?
– Да извини, вылетело из головы.
– Как добралась?
– Все хорошо.
– Надя, спасибо еще раз, что приехала. Не надо было, конечно тебе туда ночью приезжать. Потом домой одной ехать.
– Все нормально.
– Такси подъехало, я пошел, пока, Егору привет, – натягивает довольно улыбку. Паршивец.
– Надь…
Опять, что ли?
– Счастливо, – выпроваживаю Сергея и закрываю за ним дверь, – Егор, если ты опять хочешь устроить сцену ревности, то лучше просто отключись. Сергей подвез меня до дома, на моей машине. Мы выпили кофе, обсудили, что случилось и сейчас он уезжает домой.
– Это было обязательно?
– Нет. Но он настоял, чтобы я не садилась за руль.
– Почему ты меня не попросила?
– Я и его не просила. Он сам так решил.
– А он за тебя все решает до сих пор?
Режет по-больному. Я давно уже решаю все сама, но когда вот так в лоб стреляют, невольно прошлое поднимается и добивает.
– Спокойной ночи, Егор. Я устала.
Отключаюсь.
Вот что он ждет? Что я буду врать и выдумывать что-то?
Да, я устала. Да, поехала с бывшим мужем. Какие он свои цели преследовал, я могу только догадываться, но при этом сегодня как раз обо мне заботился и волновался он, а не Егор.
Утро встречает тусклым светом и тяжестью в теле – полуночная каша из воспоминаний, злости и… чего-то еще, что лучше не называть.
В салон захожу как во сне. Девочки сразу все понимают по моему лицу.
– Масочку, может, Надежда Васильевна? – уточняет Катя, с тревогой глядя на мои солнечные очки, скрывающие отеки под глазами.
– И кофе, – киваю и сбрасываю сумку на диван. – Только погуще. Желательно, чтобы он меня убил.
Пока теплый пар косметики распаривает лицо я постепенно прихожу в себя. Девочки накладывают легкий макияж.
Я снова оживаю. Пробегаюсь по цифрам, графикам, остаткам с прошлой недели. Надо что-то думать с помещением. Принять предложение Сергея и всегда потом зависеть от него. С другой стороны, мы тут только недавно, все обустроили, сделали ремонт. Опять это все по кругу, еще и растраты лишние.
Секретарь стучит в дверь осторожно, как будто знает, что я могу взорваться.
– Надежда Васильевна, к вам посетитель. По поводу аренды.
– Уже? – морщу лоб. – Быстро они.
– Надежда Васильевна, а правда, что здание выкупили и нам надо будет съехать?
– Откуда такие слухи?
– Так все говорят.
– А что еще все говорят? Может, кто-то знает свободное место получше?
– Нет, все наоборот говорят, что тут очень удобно и в центре города.
– Понятно, ладно, позови этого представителя, пусть проходит. Обсудим, что они хотят.
Катя расстроенная уходит, я раскрываю ежедневник.
– Неплохо у тебя тут.
Ежедневник захлопывается. Поднимаю глаза. Сергей.
Я все еще сомневаюсь, правильно ли поступаю.
С одной стороны, “нет”. Работать с бывшим мужем такое себе. Еще и эти его недвусмысленные намеки. Хотя с этим как-то уж разберусь. Ладно. Но вот терять это место, искать сейчас что-то, переезжать. В двадцать можно и горы свернуть, спать по два часа в день и наутро выглядишь как принцесса. Сейчас любой стресс и недосып виден невооруженным взглядом.
В любом случае попробовать можно, а там уже будет видно. Ну правда же, открыть тут торговый центр и это приведет еще больше клиентов. Мы, конечно, и так не жалуемся, но если смотреть на перспективу, то всегда можно расшириться.
И вся жизнь будто замирает на пару дней. Сергей и Егор пропадают. Лера тоже отмалчивается. По поводу больницы так ничего и не узнала. Ждет, что это сделаю я. А в итоге дождется, что будет уже поздно. Но я тоже не лезу. В конце концов, пора ей начинать жить и писать свою историю.
Егор объявляется в пятницу, ближе к обеду.
– Надя, привет…
– Привет, – спокойно отвечаю, хотя то, что он пропал на несколько дней, это ненормально.
– Надюш, может… поужинаем сегодня?
– Пятница, вечер, Егор, я бы хотела побыть дома, если честно, и отдохнуть.
– Я бы к тебе приехал… но…
Мнется, подбирая слова.
– Но что…?
– Я бы хотел вас пригласить на ужин.
– Кого нас?
– Тебя и Леру.
– А ее зачем?
– Есть повод.
– Не думаю, что она согласится.
– Я бы очень хотел, чтобы вы пришли вдвоем. Это важно для меня.
– Что случилось, Егор?
– Это небольшой сюрприз? Можно я и оставлю это сюрпризом? Соглашайся, Надь.
– Ладно, – почему и не “да”. Так отсижу дома вечер, а там проветрюсь хоть. – Только, если Лера не согласится, то я буду одна.
– Давай, я ей позвоню, это очень важно для меня. Я хочу, чтобы она была.
– Хорошо, постараюсь ее уговорить.
– Я пришлю за вами такси.
– Да не надо, я на машине.
– Нет, Надя, я хочу, чтобы ты ни о чем не волновалась, а только отдыхала.
– Хорошо.
Если уж мужчина включил инициативу, то чего вставать в позу. Буду наслаждаться его проявлениями.
Набираю Леру. Она предложение встречает без энтузиазма, но когда я говорю, что Егор хотел даже сам ей позвонить и пригласить, то соглашается.
Пользуясь служебным положением, прошу девочек "навести красоту": укладку, макияж, чуть-чуть чуда.
Они смеются, переглядываются – знают уже, что если я в таком тоне прошу, значит, у меня свидание.
Вечером Егор, как и обещал, вызывает нам такси. Лера едет молча, не особо в восторге, но раз он очень просил.
– Лер, ты решила что-нибудь? – тихо спрашиваю, чтобы занять тишину в салоне.
Молчит. Пальцы сжимает в кулак.
– Что будем делать? – поворачиваюсь к ней. – Время идет, Лер. Потом будет поздно. Или ты все оставляешь? Тогда надо заниматься другими делами. Специалисты, обследования.
– Господи, мам... – она обрывает, голова откинута к спинке. – Тут об этом надо говорить? – переводит взгляд на водителя.
– Тут.
А то дома, у нее то душ, то туалет, то курсовой, то кто-то звонит, то она уже спит.
– Я не знаю, что делать. Никто не говорит, никто не подсказывает! Все только смотрят и ждут, как я сама решу. А я не знаю! Я! Не! Знаю!
– Ты взрослая, Лер. Ты прекрасно знала о последствиях. А сейчас хочешь отделиться от всего этого, чтобы решили за тебя. Но это уже часть тебя. И никто не решит и не сделает за тебя. Но я рядом.
– Я хочу, чтобы это все прошло само. Я не хочу каких-то манипуляций и врачей. Чтобы меня смотрели.
В ее возрасте я тоже шарахалась от гинеколога. Но после родов стало как-то все равно. Да и с возрастом проще на это смотришь. Он врач, ты пациент.
– Хотела бы я тебе сказать как по-другому, но такого варианта нет.
Сворачиваем к ресторану. Такси тормозит.
Егор выбирает не случайный ресторан. Камерный, с приглушенным светом, белыми скатертями и ровно такой музыкой, под которую хочется говорить о личном и интимном.
Леру едва уговорила поехать. А сейчас сомневаюсь, что она тут вообще нужна. Но раз Егор настаивал…
Официант вежливо отодвигает стул, я сажусь, Лера – рядом. На столе уже стоят бокалы, ваза с цветами – кремовые пионы, будто из свадебного букета.
Невольно скольжу ладонью по прохладной скатерти, взглядом – по столу. Накрыто на шесть человек.
– Мы кого-то еще ждем?
Егор кивает с легкой улыбкой.
– Да, одну минуту. Как вам тут?
– Мило.
Мило, но не расслабиться. Что это все значит? Лера откидывается на спинку стула и зависает в телефоне.
А у меня внутри скребет. Что за сюрприз? Кто еще? Надеюсь, он не Сергея пригласил.
Я стараюсь не смотреть на Леру – она хмурая, напряженная, сжимает салфетку, как штурвал. Сразу видно – ей тоже все это не по душе.
Я люблю сюрпризы, но только тогда, когда я знаю, что от него ждать. А не вот так.
– О! – Егор встает из-за стола. – А вот и те, кого мы ждем.
Я рефлекторно поворачиваю голову.
В нашу сторону идет Стас, сын Егора. За ним – пожилой мужчина в дорогом костюме и седая, подтянутая женщина с прической, словно с телевидения. Родители? Это что, знакомство с родителями?
Нет. Нет, Егор, ну блин…
Ну почему сейчас? Почему вот так?
Почему меня не предупредить-то?
Сердце ухает в грудной клетке, ладони холодеют. Я оборачиваюсь, чтобы оценить, как реагирует Лера.
И ловлю ее панический взгляд.
– Мама, – она шепчет, но голос напряженный, натянутый, как струна. – Мама, я хочу уйти. Прямо сейчас.
– Лер, подожди, – тянусь к ее руке, но она резко дергается.
– Ты знала? – почти шипит. – Что он нас с родителями знакомить будет?
– Нет! – тут я тоже резко. – Честно, Лер. Я не знала. Он сказал – сюрприз.
– Я не хочу с ними знакомиться! – у нее уже рвется голос. – Я не хочу с ним ужинать!
– Пап, это что? – вдруг резко бросает Стас.
Я бы тоже хотела, как и Стас услышать, что это.
– Стас, прекрати. Это ужин. Все. Просто ужин.
Егор старается улыбаться, но улыбка все тоньше.
– Ужин – это пицца в коробке. А тут белые скатерти, свечи, цветы. Ради чего все.
– Вот садись и узнаешь, – кивает сыну.
Тот скользит недовольным взглядом по мне, потом по Лере.
– Я пойду лучше.
– Сядь! – приказывает Егор. Тон такой, что ослушаться невозможно и тот опускается на стул.
Мне неловко. Как будто я кукла, которую поставили в центр семейной драмы.
– Алексей. Рад знакомству, Надежда, – вежливо кивает отец, – сын нам много о вас рассказывал.
Я киваю, пытаясь понять, много – это что? И в каком контексте?
– Валентина, – представляется его мама. Видно, что строгая, но хорошо выглядящая, тянет ко мне ладонь.
Я с натянутой улыбкой пожимаю им руки и сажусь на место. Стараюсь держать себя в руках, чтобы не высказать всего своего “восторга” Егору прямо сейчас.
– Здрасьте, – бурчит Лера.
Лучше бы я Леру не уговаривала. Дело не во встрече. Дело в том, что он решил такой момент важный без меня, без нас с дочкой.
Сюрпризы точно не мое.
Он еще и родителей сажает напротив нас. Лера вжимается в кресло. Опускает глаза. На лице выражение "хочу исчезнуть".
– Пап, а ты для чего нас собрал? Мы должны одобрить что-то?
– Нет, я просто хотел собрать всю семью и познакомить всех.
– Я лично тут всех знаю, меня зачем было звать.
– Потому что ты моя семья.
– Ты зовешь меня “поужинать”, и тут... типа вот. Встреча поколений. Никто даже не спросил, хочу ли я.
– Мам, я хочу уйти.
– Я тоже, – шепчу в ответ. – чуть-чуть еще побудем и пойдем.
– А у вас, правда, свой салон красоты, Надежда? – интересуется мама.
Вот он, что рассказывал обо мне.
– Да, небольшой. Я косметолог. Но сейчас больше просто руковожу.
– А у вас там скидки для пенсионеров есть? – прищуривается и прощупывает меня.
Столько, сколько зарабатывает ее сын, можно жить в косметических кабинетах.
– Для вас, конечно, будут.
– Загляну к вам обязательно, – переводит взгляд на Леру, – а ты, наверное, учишься?
– Да, – Лера едва слышно отвечает.
– А где? Может, со Стасом, нет?
– Все? – вскакивает Стас, – я посидел пять минут с вами, могу идти?
– Стой, – Егор одергивает его.
– Пап, ну правда. Я не знаю, на что ты надеешься, но… поужинайте без меня.
Я чувствую, как у Леры дрожит коленка и она нервно пытается сбросить эту дрожь. Под столом кладу ладонь на ее руку.
– Я в кои-то веки собрал всех просто поужинать, а ты хочешь сбежать?
Тяжело выдыхает и снова садится. Небрежно берет меню и лениво листает.
– Давайте, что ли, заказ сделаем? Я угощаю всех.
– Я не хочу ничего, – сразу выдает Лера.
Весь вечер какой-то… неправильный, что ли.
И хуже всего, что Егор не понимает этого. Он один, похоже, ну и его родители. Потому что они, похоже, знали.
Я беру себе салат только. Егор настаивает на горячем. Хочет быть щедрым и учтивым, но не тут и не так. Сама себе кажусь сейчас стервой, которой не угодить. Но ничего не могу поделать.
Внутренний протест на его “сюрприз” уже спровоцирован.
Егор берет в руку бокал и поднимается.
– Я не просто так вас всех собрал. Да, надо было предупредить, но мне не хотелось, чтобы вы заранее о чем-то догадались.
Все поднимаем на него взгляд.
Он не торопится. Спокойно, будто каждый его шаг весит что-то важное.
– Надя, – отходит от своего места и подходит ко мне. – Я все думал, как тебе это сказать. Где. Когда. Какими словами.
У меня на спине нервно суетятся мурашечки.
– И в какой-то момент понял, что это все неважно. Потому что есть ты. И все остальное вокруг – уже вторично.
Лера рядом часто дышит. Стас напряженно смотрит то ли на меня, то ли на Леру.
Валентина переглядывается с мужем. Мне становится душно.
– С тобой, – продолжает Егор, – я ощущаю, что я не один, что живу, что есть рядом половинка и та, кто всегда поддержит и выслушает.
А у меня внутри холодеет.
Нет… Нет, только не это…
Он же не собирается сейчас...
– Ты не простая. Ты сильная. И ты меняешь все вокруг себя. Даже когда просто молчишь.
Достает из внутреннего кармана пиджака небольшую коробочку. Маленькую, обтянутую серым бархатом.
Открывает. И внутри – кольцо. Не блестящее, некричащее. Но с изящной гранью, в которой отражается мягкий свет ресторана.
– Надя, – он смотрит прямо в глаза, – при наших семьях, я хочу открыто сказать, что люблю тебя. Выходи за меня.
Улыбается и ждет, что я радостная и счастливая брошусь ему на шею.
А я молчу.
Не знаю даже радоваться или нет. Просто… ничего не говорю.
Как будто кто-то выдернул провод из розетки. И все выключилось.
Секунда. Другая.
Я чувствую, как на меня смотрят. Все. Даже Лера, даже официант с замершим блокнотом. Даже свечи на столе, кажется, вытягиваются в ожидании.
Я на Леру. Она смотрит на меня с раскрытым ртом.
На Стаса. Тому только не хватает поднять палец к виску и покрутить.
И хоть это относится ко мне, но я согласна с ним.
Что Егор делает?!
Кто так делает? При всех?
Он что, боится, что я наедине откажу, а при всех постесняюсь? Не понимаю, зачем так об этом? Зачем то, что касается двоих, выносить на всеобщее обсуждение.
– Егор... ммм… – откашливаюсь, голос сам пропадает куда-то. – Это так неожиданно.
– Я знаю. Мы просто так много с тобой ссоримся, что надо от этого избавляться.
– Ты думаешь, кольцо решает все проблемы? Тогда не было бы разводов.
– Ты согласна попробовать со мной?
Если бы не его родители, то он бы уже услышал все. А так… Поставил меня в такое положение, чтобы я чувство вины испытывала и он что, правда надеется, что я скажу “да”?
Я забираю у него коробочку с кольцом, чтобы не стоял тут с ней, как Ленин с протянутой рукой.
Он расплывается в улыбке.
Я кручу ее в руках.
– Ну, раз уж ты решил это сделать при всех, задать мне этот вопрос, то отвечать я тоже буду при всех.
Но тут у Леры играет телефон. Громко, на весь зал. Она даже не подумала отключить звук.
– Егор, я считаю, что все это слишком быстро. Я относительно недавно развелась, и я не не готова снова к браку.
Он молчит, замерев.
Уж точно он ждал, что при родителях я этого не скажу. Ему вообще повезло, что я сдержалась. Будь он один...
– Пап, давай потом, Егор делает маме предложение! – громко шепчет Лера.
– Черт. Вот зачем она! Лучше бы Сергей не знал.
Ловлю жалостливые и осуждающие взгляды его родителей. Это должно было быть “да!”, с поцелуями, объятьями и поздравлениями.
– Прости, – добавляю я. – Это не “нет”. Скорее… “не сейчас”.
– Я же не говорю, завтра идем в ЗАГС. Соглашайся, – давит на меня, – потом решим с датой.
А я в принципе не хочу снова окунаться в это все. Мне и одной хорошо. Не надо быть никому кухаркой, служанкой и прачкой. Не надо ждать обмана и предательства. Ребенка я уже родила. Дочь одумается, скоро и внуки будут.
– Не знаю, пап, давай потом, – шепчется за спиной. – Мам, ты согласна?
– На что? – оборачиваюсь к ней.
– Выйти за Егора? Папа спрашивает.
Это я тут слова подбираю, она как есть в лоб обо всем спрашивает.
– А это кто? – наклоняется к ней Валентина.
– Скажи, это не его дело.
– А какая ему вообще разница? – недовольно фыркает Валентина.
– Ну, они работают вместе, – прижимает к груди телефон Лера, – он интересуется не собралась ли мама в еще один декрет?
– Лера! – притормаживаю ее.
– Надь, что значит, вы вместе работаете?
– Я согласилась с ним заниматься тем торговым центром.
– То есть он увел его у меня из-под носа, а ты теперь с ним работать будешь? Ты поэтому не берешь? Надеешься, что он вернется? Опять хочешь, чтобы изменял тебе? Нравится, чтобы унижал?
– Егор! – одергивает его отец.
Я не сдерживаюсь. Может, неправильно, но срываюсь и залепляю ему пощечину.
– Да, пап, забери меня, – Лера просит Сергея, – нас.
Его еще тут не хватало!
– Фьють, – присвистывает Стас, – косится в сторону Леры.
– Я отказала, потому что я была в браке. Я знаю, что это такое. И понимаю, зачем туда надо идти. А ты решил, что если надеть галстук, взять кольцо и посадить родителей за стол – то это триггер к свадьбе? Но это так не работает.
Егор открывает рот, но я поднимаю руку – не даю вставить.
– Мы вроде как вместе, но каждый раз, когда что-то идет не по плану – ты исчезаешь, или обвиняешь, но мы не решаем ничего. Все сходит на нет.
– Я просто...
– И ты не имел права выносить мою жизнь на всеобщее обсуждение. Это надо было обсудить наедине, понимаешь? Без свидетелей. Без твоей красивой речи. Это должно было быть между мной и тобой.
– Я сделал, как чувствовал.
– Да что ты вообще перед ними унижаешься, бать? – голос Стаса разрезает воздух, как заточка. – Прямо цирк какой-то. Стоишь, выкобениваешься с кольцом, а она перед всей семьей делает из тебя посмешище.
Лера хватает ртом воздух.
– Стас… – пытается вставить Егор, но тот не слушает.
– Эти вот, – он делает резкий кивок в нашу сторону, – семейка спецов по выжиманию всего, что можно. Одна ноет, что ей времени не хватает, другая сидит, надув губы, как будто ей что-то должны. Ты же говорил, что она нормальная. А у них это, видимо, по женской линии. Прилипнут, выжмут все до последнего и потом скажут: "не сейчас".
– Ты что себе позволяешь? – сминаю салфетку.
– Я говорю, как есть. Вы думаете, я не вижу, как вы папой пользуетесь? А доченька ваша… Одинаковые! Только и ждете, что вам принесут все, да еще и с поклончиком.
Лера делает короткий вдох, у нее перехватывает дыхание. Сидит как каменная. А потом вдруг бледнее. Рука тянется к животу.
– Лера? – я сразу к ней. – Что такое? Дыши. Дыши, слышишь? Все хорошо? Болит что-то?
– Больно… – шепчет она. – Мамочка…
– Ты доволен?! – срываюсь на Стаса. – Вот ты доволен? Говорить гадости девочке, у которой такое состояние?
– Стас, заткнись! – резко бросает Егор. – Немедленно. И извинись.
– Ага. Перед этими? – кривляется. – Без меня, – отталкивает стул и поднимается.
– Лера, пойдем.
– Папа сейчас приедет… – шепчет и почти плачет. – Я хочу, чтобы он меня забрал. Больно очень, мам…
***
После развода не всегда бывает грустно, иногда очень даже с юморком))
Предлагаю отвлечься легким ромкомчиком в перерывах между продами. Без измены, но... ситуация была не однозначная
После развода. Дочки-витаминки от бывшего мужа

– Шмыкозявки цыц, вы чьи? – Давид кивает на моих четырехлетних дочек-близняшек.
– Ее, – тычет в меня указательным пальцем Вита.
– Шам шмакозявка, шапливый баклажан! – бурчит Аминка. – Ты нам решторан раздавил, и теперь у наш нет меню!
Не слушает их. Переводит на меня взгляд.
– Твои? – переспрашивает, будто не верим им.
– Мои!
– Это ты сказала на моей машине нацарапать “ХУ”?
– Я не успела еще одну букву дописать, – заявляет Вита.
– Какую? И краткое?
– А я еще не знаю, как она называется.
– Кто будет оплачивать удаление этой наскальной живописи? – кивает мне.
– Да у тебя страховка все покроет, – заступаюсь за дочек. – Зато на всю жизнь запомнишь, что у нас во дворе не паркуются на тротуарах.
– У вас? А вы что, тут живете? – кивает на дом.
– Да.
– Надеюсь, не в этом подъезде?
– Не надейся, в этом. Лучше съезжай с нашего района, тут опасно.
– Да нет… мне нужен именно этот.
Пять лет назад мы разругались в пух и прах. Никто не захотел уступать, каждый остался при своем. На эмоциях развелись. Только потом я узнала, что беременна. И сейчас, когда я встретила достойного отца для своих девочек, появляется бывший муж. Не просто появляется, а покупает квартиру в одном доме со мной, открывает свое кафе и еще, баклажан, предлагает решить мою проблему.
Лера тяжело дышит. Хватает жадно воздух. Руками обнимает себя и складывается на стуле пополам.
– Лера, детка… – опускаюсь рядом, ладонью проверяю лоб – холодный. – Где болит?
– Живот болит сильно, внизу. Мам… – Лера сжимает мою руку. – Где папа? Позвони ему, пожалуйста. Когда он приедет?
– Надя, давай я вызову скорую, – Егор делает шаг ближе.
– Не надо, – срывается Лера, – сейчас папа приедет, он меня отвезет.
– Надя, ты можешь ее потерять, а мы ждем Сергея?!
– Мам… больно… – шепчет Лера.
– Вызови скорую.
– Я не хочу на скорой, – воет Лера.
– Лера, папа долго может ехать, у нас каждая минута на счету, мы можем не успеть.
– Не успеть, что? – срывается и кривится от боли.
– Ты можешь потерять ребенка.
– Так, может, и лучше, если потеряю!
– Не говори так!
– Я не хочу его спасать!
На словах она не хочет ребенка, а на деле – боится. Боится, как это. Боится потерять.
Она кивает, сжимает губы, сквозь зубы – стон.
– Егор, вызовите, пожалуйста, скорую.
– Алло, скорая? – голос Егора резкий, жесткий, ни тени обычной мягкости. – Лесная, 14. Здесь девушке восемнадцать лет, беременна. Сильные боли внизу живота. Да, мы тут, ждем.
– Должны быть через десять минут.
– Беременна? Залетела, что ли?! – фыркает Валентина.
– Мама!
– Вот это спектакль. То мамаша с пощечинами, то дочка – в положении. Свадьбы, разводы, дети – все сразу в однин вечер. Что это вообще сейчас творится?
Валентина качает головой и закатывает глаза, как будто критик на представлении, которому не угодили актеры.
– Да прекратите вы! – резко осекаю всех. – Вы хоть слышите, что вы говорите? Это ребенок. Ей плохо. А вы тут как на базаре.
– Раз ноги перед мальчиками раздвигала, значит, уже не ребенок!
Вот сколько в ней еще этого яда и злости? Кобра!
– Вы можете помолчать?
– Да я молчу. О чем говорить. Девочка малолетняя почти. И такое поведение… Позорище.
– Это я позорище?
Лера резко дергает головой в ее сторону. Потом на Стаса и открывает рот.
– Бабуль, дед, вам тут делать больше нечего, мне кажется, давайте я вас отвезу домой лучше, – поднимается Стас.
– Ты прав, вечер все равно испорчен.
– Останьтесь, – просит Егор.
– Нет, вечер, правда… не из приятных. Выбор у тебя, Егор, так себе. Что мать, что дочь.
– Достаточно, – поднимаюсь, – Это моя дочь. Не вам ее судить. Не вам ставить диагнозы и морали читать. Она не к вам пришла за поддержкой. И слава богу.
Валентина отводит взгляд, бросает салфетку на стол, чмокает.
– Пойдем, – кивает мужу и Стасу.
Телефон звонит у меня. Сергей.
– Надя, что у вас там? Я подъезжаю уже.
– Мы вызвали скорую. Ей врач нужен.
– Я буду через пару минут.
Отключаюсь.
– Папа уже подъезжает.
Лучше ей на скорой ехать, но чтобы чувствовать себя спокойно надо, чтобы мама и папа были рядом.
Двери ресторана со стуком распахиваются, и вбегает Сергей. Замечает нас сразу.
– Папочка… – все их ссоры и споры тут же отходят на второй план.
– Ты как, малышка?
Она кривится.
– Ее надо в больницу. Ей тянет живот. Это плохо.
Когда они еще приедут!
Сергей подхватывает ее на руки, как будто она совсем крошечная, будто не восемнадцать, а восемь. Поднимает, прижимает к груди. И весь мир в этот момент сужается до его рук, до ее белого лица у него на плече, до моего бешено стучащего сердца.
– Надь, идем.
Придерживаю ему дверь. Выходим на улицу.
– Сергей, вон скорая.
Успели…
Леру укладывают на кушетку, мне разрешают ехать с ней. Сергей решает ехать за нами.
Скорая сразу же трогается. Ее осматривают на ходу.
– Лера, ты как? – периодически трясет всю. Бросает то в жар, то в озноб.
И вдруг бледнеет и ищет меня взглядом.
– Что?!
– Мама… из меня что-то течет… что-то теплое…
Я не чувствую под собой сиденья. Просто не чувствую.
Руки леденеют.
Фельдшер, молодая женщина, наклоняется к Лере.
— Девочка, спокойно, не двигайся резко. Сейчас посмотрим.
И резко оборачивается к водителю.
— У нас кровотечение! Давай быстрее.
Машина взрывается воем сирены.
Второй фельдшер измеряет давление.
– Девяносто на шестьдесят. Пульс сто двадцать.
– Ставим капельницу. Держите её за руку. Разговаривайте. Чтобы не теряла сознание.
Достаёт капельницу, ловким движением подключает в вену.
— Сейчас будет легче. Ты умница. Главное — дыши. Дыши, слышишь?
Лера бледнеет на глазах.
– Михалыч, – девушка обращается к водителю. – Сколько нам ехать?
– Три-четыре минуты.
Девушка берет рацию и прикладывает к губам.
Теперь озноб пробирает и меня.
– Скорая, тридцать вторая. Женщина, восемнадцать лет, кровотечение, давление девяносто на шестьдесят, пульс сто двадцать. Подозрение на выкидыш, готовьте акушеров и реанимацию. Будем через три-четыре минуты.
Лера борется, но в какой-то момент отпускает мою руку и закрывает глаза.
– Лера! Лера! Спасите мою дочь! Пожалуйста.