После Вчера

Глава 1

НЕ В ТО ВРЕМЯ, НЕ В ТОМ МЕСТЕ

Ранним воскресным утром Серафима спешила к остановке. Мысли в ее голове торопливо сменяли одна другую. Конечно, возраст уже не тот, чтобы устраивать гонки. Но еще есть порох... Да и нужно было успеть укрыться от приближающегося дождя. Еще недавно чистое голубое небо вдруг затянулось низкими грозовыми тучами. Небо хмурилось, словно там, наверху, кто-то сильно разгневался. Уже доносились раскаты грома. И яркая молния несколько раз прочертила небосвод.

Женщина лет пятидесяти пяти, а может чуть больше, торопливо шла по проселочной дороге: "Вон, впереди уже шоссе. Может, успею до дождя?". Побывав в гостях у своей племянницы в небольшой деревне со звучным названием Сосновка, она боялась опоздать на транзитный автобус. И чего этой деревеньке дали такое название, было непонятно. Сосны на этой территории вообще не росли. Ну, и ладно. Хорошо хоть деревенька потихоньку возрождалась за счет дачников. Кого-то забрали дети в город, а кто-то перекочевал на постоянное место жительства в другое место. "Все там будем", — Серафима посмотрела в ту сторону, где мирно почивали многие местные жители, и перекрестилась, хотя особо верующей себя не считала.

Старые, полуразрушенные домики, оставшиеся от прежних хозяев, потихоньку сносили. А на их месте вырастали современные двухэтажные коттеджи. Жизнь в них кипела особенно бурно по выходным. Вот и этой ночью громкая музыка, крики и рев автомобилей и мотоциклов не давали местным жителям спокойно отдохнуть.

"Скорее бы добраться до своего дома. Там тишина и покой. А эти охламоны всю ночь кутили. И что за молодежь нынче пошла?" — тяжело дыша, Серафима спряталась под крышей остановки. Через пять минут, отдышавшись от быстрой ходьбы, она выглянула на дорогу, чтобы посмотреть не видно ли автобуса.

Дождь уже начинался. Сначала это были крупные редкие капли. Через мгновенье они зачастили, превратившись в настоящий ливень. И тут из-за плотной дождевой завесы показалась хрупкая девичья фигура. Нет, она не бежала, а шла медленно, еле передвигая ноги. Голова и плечи были опущены. Рюкзак, зажатый в одной руке, волочился по земле.
— Давай скорее! Ты же вся промокла! — забеспокоилась женщина.

Но девушка даже не обратила на нее внимания. Ничего не замечая, она просто прошла мимо, села на скамейку, прилепленную к серой стене с неприличными надписями, поджала под себя босые ноги и обхватила голову руками. Рюкзак, выпавший из ее рук, свалился на землю. Темные волосы, спадая мокрыми прядями вниз, облепили ей лицо так, что его не было видно.

Только сейчас Серафима начала понимать, что с этой незнакомкой случилось что-то ужасное, и даже предположила мысленно что именно. И, да, она не могла остаться безучастной. Таким уж она была человеком, что ей до всего и всех в мире было дело. И бросать это несчастное дитя она не собиралась.

— Деточка, пойдем со мной. Тебе нельзя оставаться одной, — женщина помогла бедняжке подняться и потянула за собой. Автобус уже подъехал и остановился. Двери распахнулись, приглашая пассажиров внутрь.

Девушка, ничего не соображая, посмотрела на свою спасительницу невидящими глазами, встала и пошла за ней. Подхватив ее маленький рюкзачок, Серафима тоже вошла в салон, который на ближайшие полчаса был их спасением от дождя.

Пройдя через весь салон, они сели на последние сиденья. Пассажиры даже не обратили внимания на них, потому что таких же, как они, промокших от дождя, было еще несколько человек.

— Не бойся, девочка, я тебя не брошу. Скоро приедем домой. Обсушим тебя. Чайку горяченького попьешь, отдохнешь, а потом уже будем думать, что дальше делать, — вытащив из своей дорожной сумки чистый и сухой ситцевый платок, женщина попыталась вытереть лицо и мокрые волосы.

Ирина с благодарностью посмотрела на свою спасительницу. В какой-то момент ей показалось, что это добрый ангел спустился с небес, чтобы унять ее боль. Слезы ручьем побежали по ее лицу.

— Тихо, тихо, милая, — Фима неуклюже гладила девушку по голове своей шершавой ладонью. Этот незнакомый голос успокаивал, завораживал, и Ирине казалось, что такой ласки она не видела никогда и ни от кого в своей жизни. Она пыталась благодарно улыбнуться в ответ, но у нее плохо получалось.

Через полчаса автобус въехал в небольшой поселок Кировский, где жила женщина. Перейдя на другую сторону шоссе, они свернули в ближайшую улочку. Ранние жители выгоняли свою скотину в стадо. Они с интересом оборачивались: "Кого это Фима ведет к себе?"

— Уже недалеко. Вон там под самым лесом и будет мой дом. Там я и живу, — открыв недовольно скрипнувшую калитку, женщина достала ключ и пропустила вперед свою гостью.

— Тебя как зовут, деточка? Я — Серафима, но здесь все меня кличут Фимой.

— Ира, — прошептав свое имя, девушка опять посмотрела отрешенным взглядом. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. Она то и дело проводила руками по волосам, по коротенькой юбчонке, словно хотела отряхнуть с себя что-то грязное и липкое.

— Сейчас, маленькая, водички согрею и отмоем тебя от всей этой грязи. А потом отдохнешь, — и Фима побежала ставить на газовую плиту огромное ведро воды. Затем притащила в дом большое корыто, разбавила горячую воду холодной. И, поняв, что девушка сама не разденется, стала снимать с нее некогда белую футболку и юбочку. Увидев на руках и ногах девушки синяки, женщина догадалась, что с ней произошло. Об этом свидетельствовало и грязное белье: "Снасильничали, изверги..."

Женщина долго терла мочалкой худенькое тело девочки. Гладила ее вздрагивающие угловатые плечи. Потом облила чистой водой из ковша. А грязную воду выплеснула на улицу прямо с порога, шепча себе под нос непонятные слова. Мочалку выбросила, потому что ей и самой было гадко прикасаться к ней. В горле что-то запершило, а сердце заплакало об этой чистой девичьей душе.

Говорить гостья не собиралась, но Фима не умолкала ни на минутку за столом, когда они пили чай:

— Пей, пей, деточка. Чаек хороший, на травах заваренный. Здесь и ромашка, и мелисса, и мята. Будешь хорошо спать. Просто, Ирочка, ты оказалась не в то время и не в том месте. Пойми, так бывает в жизни, — уложила в кровать, и укрыла теплым одеялом, потому что хоть на улице и был июнь, но бедняжку отчаянно колотило. Когда та закрыла глаза и затихла, Фима опять присела к столу и крепко задумалась.

Глава 2

Плачущая под дождем

Всю ночь гостья ворочалась, тяжело вздыхала, иногда всхлипывала и только на рассвете уснула. Сколько девушка будет отдыхать, она не знала. И будить ее не собиралась: "Сон лучше всего исцеляет".

Серафима по привычке проснулась рано, с первыми петухами. Взяв трехлитровую банку, она пошла к своей соседке Татьяне за молоком. Они дружили уже давно, с тех самых пор, как Серафима прикупила по дешёвке этот домишко и перебралась из большого города в этот маленький поселок. Сама она корову не заводила, потому что с ней много хлопот. А мелкое хозяйство держала. Всегда были свежие куриные яйца и мясо, если сильно захочется. Так что живность ее пернатая бегала по двору спокойно, потому что женщине было жаль резать этих курочек.
Соседка было поинтересовалась, кого это она привела, но Фима только махнула рукой и буркнула: "Потом..."

Вернувшись, она обнаружила Ирину сидящей на краешке кровати.

— Проснулась, деточка? Иди умывайся и будем завтракать. Стакан свежего домашнего молока тебе не помешает.

Кивнув, девушка маленькими глоточками пила. Она так крепко сжимала руками стакан, что костяшки ее пальцев побелели. Что-то, застрявшее у нее в горле, не давало ей глотать. И это что-то было не что иное, как крик души. Нужно было открыться кому-нибудь, отдать часть своих страданий. Но слов не находилось пока.

После завтрака Фима побежала в огород, а Ирина вышла во двор и села под большим орехом, который рос во дворе. Она безучастно сидела и смотрела в одну точку. И что за мысли крутились в ее голове, было не понятно Серафиме. Но она боялась этого ее состояния, потому что чувствовала сердцем, что ей очень тяжело. В такую минуту все, что угодно, может прийти в голову.
После обеда Серафима тоном, не принимающим возражений, сказала:

— Раздевайся, Ирочка, и ложись на эту лавку. Сейчас я буду лечить твое тело. Прости, деточка, но излечить твою душу я не в силах. Это можешь сделать только ты сама.

Ирина растерянно посмотрела на Серафиму, но подчинилась. Она доверяла этой женщине. Раздевшись до нижнего белья, девушка легла на твердые доски, покрытые грубой домотканой дорожкой.

Девушка лежала, закрыв глаза, и прислушивалась к своим ощущениям. Прикосновений не было, но целительное тепло расслабляло, успокаивало и перемещалось по ее спине. И только спустя десять минут она почувствовала на коже немного шершавые ладони. Сначала они гладили легонько по плечам, постепенно спускаясь до самой поясницы. Женщина тихонько бормотала какие-то слова, которые Ирина не могла понять. Она только слушала спокойный убаюкивающий голос: "Тихо, девочка. Тихо. Все у тебя будет хорошо. Отпусти боль телесную и сердечную".

Больше Ирина терпеть не могла. Она вскочила с этой лавки и выбежала на улицу прямо под дождь, который опять пришел не понятно откуда. Она подняла голову к небу, и капли ручейками побежали вниз по лицу. И не видно было слез, перемешанных с дождевой водой. И вдруг девушка заговорила:

— Мы там отдыхали, веселились, играли. Мне завязали глаза черным платком. Только что все смеялись. Приехала машина. И вдруг кто-то вошел. А все словно пропали, испарились. Их было трое. Да, трое. Один из них хриплым голосом сказал: "Ну что, куколка, вот ты и попалась". Сорвать платок не дали, смеялись, связали руки, еще глотали что-то из бутылки.

"Пей, Дэн, вот твой шанс. Пан или пропал".

"Держи, Миха". Что-то упало на пол, наверное, посуда.

"Да, ладно, пацаны, я не хочу так!"

"Как хочешь, можешь оставить ее, но тогда ты проспорил свою машину. Вспомнил наше пари? Да ты чё, не мужик?"

Скользкие руки по всему телу. И боль...

Я их запомнила, хоть и не видела лиц. У одного, с хриплым голосом, неприятный запах изо рта. Другой все время хихикал. А у этого, который... запомнился парфюм с запахом табака и бергамота. Дорогой, наверное. Это был спор. И все.

Серафима слушала крик израненной души и не перебивала: "Бедная девочка... Что пришлось пережить". Ей надо было очиститься, высказать все.

— Что все... — испуганно вскрикнула женщина.

— Нет. Только один. Другие командовали. Как же стыдно и больно!

Ирина подняла руки к небу и завыла. Потом упала на колени и прошептала: "Будьте вы прокляты... и на небе и на земле".

В эту же секунду так громыхнуло, что Серафима вздрогнула и втянула голову в плечи. Через все небо сверкнула молния и ударила в старое сухое дерево у калитки. И среди шума дождя обе услышали голос: " Да будет так!"

А может и показалось им в этом стрессовом состоянии. Или голос плачущей под дождем девушки был услышан? Кто знает?

Серафима еще раз перекрестилась, хотя не веровала никогда, подбежала к Ирине, помогла ей подняться на крыльцо. Дождь хлестал с невероятной силой. А полыхающее дерево горело, как факел, пока не сгорело дотла.

"Господи, что это было? Или мне почудилось?" — Серафима смотрела в небо, словно надеялась там кого-то разглядеть. Но там ничего и никого не было.

Гроза уже уходила. За горой еще грохотало, и изредка вспыхивали отблески молнии.

Плечи девушки еще долго вздрагивали от рыданий, а потом она затихла, успокоилась.

Продолжение следует.

Глава 3

Спрятаться можно, но не убежать от себя

Когда утром в понедельник Ирина заявила, что ей надо съездить в город, Фима заволновалась. Переживала, что не вернется девчонка. А она уже к ней привыкла.

Так быстро прошел месяц. С виду девушка вроде бы успокоилась. В голову к ней не влезешь. Ничего, что свидетельствовало бы о психологическом срыве, не происходило. И Серафима тоже успокоилась.

— Деточка, конечно, поезжай. Тебя, наверное, родители потеряли, — кивнула Фима, сетуя на себя за то, что не задумалась об этом раньше.

— Тетя Фима, нет у меня никого. Одна на всем белом свете. Родители погибли в аварии. Машина столкнулась с огромной фурой. Я это помню. Мне тогда было 8 лет. А оставшуюся жизнь я прожила в детском доме. После школы я поступила учиться на кондитера. Тогда и стала жить самостоятельно в однокомнатной квартире, где мы раньше жили с мамой и папой. Мне есть, где жить. Работала я в небольшой кулинарии, а теперь меня, наверное, уволили. Ничего, найду другую работу. А вам спасибо за заботу и то, что помогли в трудную минуту, — Ирина обняла эту женщину, которая всего за месяц окружила ее заботой и любовью, стала самой близкой и родной. Она просто не дала ей совершить самый страшный поступок в жизни.

Надо возвращаться к жизни. Забыть. И не вспоминать. Худенькая девушка с рюкзачком за плечами остановилась в конце улицы и помахала своей спасительнице рукой на прощанье, сохранив в сердце слова этой мудрой женщины: "Будет трудно, приезжай, доченька". Серафима вытерла кончиком платка выступившие на глазах слезы и направилась к своей подруге Татьяне. Ей тоже необходимо было с кем-то поделиться своей печалью.

Ирина вошла в салон остановившегося автобуса, вздохнула с грустью и отправилась в город.

Домой.

Вот и такой знакомый с детства двор.

Высокие старые акации окружали его со всех сторон. И каждую весну в период цветения этот аромат цветущей акации будоражил чье-то сердце.

Хотелось мечтать, любить, жить.

— Куколка, и где же это ты пропадала? Спряталась, что ли? А от меня не спрячешься, — перед ней стоял высокий мужчина с грубым шрамом на правой щеке.

Кто он, Ира не знала, но эти слова: "Куколка..." заставили ее вздрогнуть. И этот неприятный запах, который запомнился навсегда... Все, что она так упорно пыталась забыть, замелькало в ее мозгу неприятными картинками.

— А может повторить хочешь? — скаля рот, в котором не хватало зуба, он похабно заржал, но увидев ее испуганные глаза, оглянувшись по сторонам, опомнился. — Ладно, ладно, успокойся. Смотри, держи рот на замке. Поняла?

Девушка машинально кивнула головой и в ту же секунду поняла, что тут ей не жить. Страх уже закрался в ее сознание.

Забежав в подъезд, она трясущимися руками вытащила ключ от квартиры. Долго не могла попасть в замочную скважину. Открыв дверь и войдя в небольшой и тесный коридорчик, села в кресло и задумалась: "Недалекий какой-то. Он даже забыл, что глаза у меня были завязаны. Я же их не видела. И что теперь делать? Жить и трястись каждый день?" Но пересилить свой страх она уже не могла.

Бежать...

Ирина машинально начала бросать самые необходимые вещи в дорожную сумку. Главное, не забыть документы. В этой квартире ей было страшно оставаться. Кто-то же дал ему мой адрес. Наверное, Мила. А кто же еще? И с этого момента она решила больше никогда не заводить подруг. Никогда. От мысли о мужчине в ее жизни сразу бросило в дрожь и затошнило.

Еще раз оглянувшись, она побежала на вокзал: "Только бы успеть. Спрятаться. Чтоб никто не нашел. Ни один человек".

Серафима стояла у калитки, теребила платочек, словно кого-то ждала. "И кто ко мне может прийти. С тех пор, как переехала сюда, никто ко мне не наведывался, кроме Ирочки. Да, больные заезжают постоянно. Но так то чужие люди. Опять одна", — тяжко вздохнув, она посмотрела еще раз на дорогу.

Ирина, которую она только утром проводила, бежала ей навстречу. Слезы уже покатились по лицу, размазывая подкрашенные глаза: "Он меня нашел..." Она обняла эту чужую женщину, спрятала свое лицо у нее на плече и зарыдала в голос.

— Ничего, все пройдет и забудется. Оставайся у меня, — Серафима гладила вздрагивающие от рыданий плечи. — А давай перекусим. Ты же голодна, наверное. А я одна совсем не хотела есть.

Она быстро собирала на стол картошечку, котлетки, малосольные огурчики. Особенно ароматными были котлеты из свежего свиного мяса. Но Ирина вдруг закрыла ладонью рот и выскочила из-за стола. Ее долго рвало за углом дома: "Наверное, это тот пирожок, что я съела на вокзале", — вернувшись обратно, предположила она.

Серафима с тревогой посмотрела на девушку: "Ирочка, а когда у тебя были эти дни?" Та долго смотрела в глаза Серафимы и вдруг поняла, что с ней произошло.

Закричав, как раненая птица, Ирина побежала через огород прямо к лесу. Но не добежала, запутавшись в высокой траве. Упала на колени и заскулила, как маленькая собачка. Она колотила руками по земле до тех пор, пока не поранила руки. Серафима запыхалась. Под горку идти было трудно, но все-таки догнала ее. Женщина села рядом, прижала девушку к себе. И так они долго сидели и оплакивали свою судьбу:

— Девочка моя, ну что же тут поделаешь...

— Что? Я избавлюсь от этого ребенка. Я его уже ненавижу. Я же не так хотела родить. А от любимого человека. Мой ребенок должен был родиться от любви, а не от насилия. Почему это все происходит со мной? Что и кому я сделала плохого? — слез уже не было, только сухие горящие глаза.

Соседка Татьяна наблюдала за происходящим со своего огорода. Она уже знала со слов Фимы ее историю и переживала за эту девочку: "Господи, помоги ей. Хоть бы ничего не сделала с собой". Эта женщина была лет на пятнадцать старше Серафимы, поэтому она еще и крестилась, и шептала молитвы.

— Ты еще такая молодая, Ирочка. Нельзя тебе избавляться от этого малыша. Это опасная операция. Ты выноси и роди. А дальше жизнь покажет.

Глава 4

Ангелы-хранители бывают и на земле

Как быстро летит время! Еще вчера стояли жаркие летние деньки. Но вот уже сентябрь заканчивает свой бег по земле, радуя обилием ярких оттенков. Желтый, оранжевый, багряный цвет листвы заставляет по-другому посмотреть на устройство мира. Поневоле приходишь к мысли, как скоротечно все не только природе, но и в человеческой жизни. Вчера все вокруг зеленело, а сегодня уже увядает. Так и человеческая жизнь... Не успеешь оглянуться, и вот время зрелости, мудрости, старости пришло. Кому как нравится...

С мыслями о бренности бытия, Серафима подошла к колодцу и остановилась, залюбовавшись нарядной рябиной. А та стояла, красуясь алыми гроздьями, словно зазывала каждого, кто пройдет мимо: "Отведай моих ягод".

Вот и Фима не удержалась, сорвала осторожно одну и положила в рот. Ощутив терпкость и кислоту на языке, все равно не выплюнула, проглотила. Еще не наступил ее час. Только морозец сделает ее по-настоящему вкусной. Вот тогда и появится возможность в полной мере ощутить на языке ее изысканность. Это только вначале терпкость, а потом сладость. И горчинка...

Надо терпеливо ждать.

Только собралась мыслями вернуться к Ирине. А сознание — бац... и вернуло ее на много лет назад. "Зачем эти воспоминания? Зачем еще раз переживать ту боль?" — но прошлое уже засасывало ее, и она погружалась в этот омут с головой. И опять, как наяву, хваталась за живот. В пьяном угаре муж толкал, и она падала, не удержав равновесия. Ее пронзило от потери, от боли, от крика. Девочка. Не выжила. Не уберегла.

Это сломало ее.

И возникло решение бежать... Продала квартиру и купила домик в этом поселке под самым лесом. Там она, как и Ира, первое время отдыхала душой, зализывала раны.
А потом...

Серафима почувствовала нечто такое, что происходило с ее руками при соприкосновении с местами скопления боли. В такие моменты, словно тысячи игл, впивались ей под кожу ладоней. Боли не было. Руки были горячими, словно их ошпарили кипятком. Она научилась лечить.
Благодаря этому Серафима жила и выжила.

Свои, местные, подлечившись, в благодарность приносили то, что могли: кто десяток яиц, кто баночку сметаны. Фима никому не отказывала. А городские расплачивались деньгами.

Выбравшись из своих воспоминаний, она твердо решила и Ирину научить всему, что знала сама. Всегда будет свежая копеечка в кармане.

Но Ирина пока была не готова. Когда приезжали пациенты, она уходила в гости к Татьяне. Или закрывалась в своей комнатушке. Ей, напуганной людьми и жизнью, хотелось спрятаться и не видеть чужих, в особенности лиц мужского пола. Но эти особи тоже болели. Даже чаще, чем женщины. И приезжали.

Так хотелось разбудить, вернуть к жизни это невинное дитя.

И тогда Серафима, прихватив десяток булочек, которые испекла девушка, с собой, пошла на автозаправку.

Там работала Маргарита, которую она несколько лет назад отбила у болезни. Эта Маргарита взяла в аренду помещение и организовала небольшой буфет. Торговала всем, что привозила с собой из города, где она и проживала. Каталась на машине туда-сюда, но это не приносило ей неудобств.

— Привет, дорогая! Как здоровье, как твои дела? — Серафима не знала, как начать этот непростой разговор.

— И тебе, Фима, здравствовать. Не тяни кота за хвост. Говори, зачем пришла. Ты же не просто ко мне заглянула? — засмеялась хозяйка буфета — полная женщина с копной рыжих волос.

— Вот, гляжу — ты тут торгуешь. Столько людей заходит в твою забегаловку, а у тебя одна вода на прилавке да шоколадки. Может, кто перекусить хочет. А нечего. Вот моя постоялица испекла булочки. Смотри. Называются — "Эстонские", — на ухо она шепнула хозяйке, сколько стоит одна. — Но можешь свою цену поставить.

Попробовав эту воздушную слоёную вкуснятину со вкусом корицы, Марго расплылась в улыбке:

— То, что надо! Держите меня подальше от сладкого и мучного. Эх, пропала моя диета!

Выпечка, появившись на прилавке, вмиг разлетелась. И Марго отдала деньги Фиме, оставив себе навар. Она была довольна:

— Ладно, пусть печет, что умеет, и приносит, — на том и договорились.

Деньги очень порадовали девушку: "Наконец-то, не буду нахлебницей. И отложить можно".
Впервые женщина видела, как у девчонки загорелись глазки: "Дитя, совсем дитя… " А после обеда Ирка даже решилась совершить прогулку до магазина, чтоб на появившиеся деньги закупить необходимые продукты для следующей порции выпечки

Разговоров о беременности Ирина и Серафима не заводили. Женщина чувствовала, что это опасная тема. А Ирка делала вид, что ничего не происходит, хотя округлившийся животик уже бросался в глаза. И сердилась, когда Фима беспокоилась о ее самочувствии.

Решив не обращать внимания на происходящие с ней перемены, девушка, как черепаха, пряталась под своим панцирем. "Ничего. Я все переживу. Вот не буду думать об этом ребенке. И его словно и нет. А мне надо вырваться из этого плена. Выкарабкаться во что бы то ни стало", — но на это было так трудно не обращать внимания.

Тем более, когда все вокруг смотрели на ее живот.

И ей казалось в этот момент, что все знают, откуда и как он появился. И только тетя Фима сияла в короткой девичьей жизни, как лучик оставшейся надежды. Это она каждый раз заставляла ее подниматься и идти дальше.

"Ангелы-хранители бывают и на земле..." — решила она. Так Ирина мысленно называла свою спасительницу.

Ирина из окна небольшой комнатки, где спала, наблюдала за горящим на фоне голубого неба кустом калины. Как красиво! Представила алые ягоды на белом снежном покрывале. И улыбнулась.

И пироги будут вкусные, хоть и с горчинкой.

Продолжение следует.

Глава 5

Я не хочу знать, кто там

Терпение Серафимы лопнуло. Она устала жить в постоянной тревоге о малыше, которого носила под сердцем Ира. А девчонка упертая оказалась. Ни в какую не хотела идти к врачу.

Под предлогом похода в магазин за продуктами, женщина зашла к врачу-гинекологу, которая вела прием в поселке всего три раза в неделю, приезжая утренним рейсом по понедельникам, средам и пятницам. Небольшое здание, в котором располагалась с одной стороны больница, а с другой — поликлиника, находилось в центре населенного пункта. Но мало кто из жителей посещал это учреждение. Старались лечиться в городе у надежных врачей. А здесь, на месте, только по необходимости. Специалистов своих не было. Все приезжали из города и уезжали обратно. Но, например, зуб срочно удалить или анализы сдать можно и дома.

А вот Аллу Леонидовну уважали все женщины. Она была толковым гинекологом и многим женщинам помогала поправить свое здоровье. А иногда случалось, и внезапные роды принимала.

— Здравствуйте, Серафима Дмитриевна, с чем пожаловали? Неужели приболели? — в голосе доктора промелькнуло беспокойство. Эта мудрая женщина в белом халате знала о том, как Серафима лечит людей. И удивлялась всегда ее умению. Но разгадать ее тайну не могла.

— Нет, Алла Леонидовна, я по другому поводу. Девочка у меня живет. Беременна она, а никак не могу уговорить ее прийти на проверку. Тревожусь, все-таки срок уже не маленький, пять месяцев. И дело это деликатное... — и Серафима поведала доктору о том, что случилось с Ириной. — Надеюсь, что приведу ее в пятницу. Так прошу вас, не спрашивайте ее ни о чем таком.

— Хорошо, я поняла. Просто возьму анализы. А в полицию почему не обратилась?

— Так не видела она лиц насильников. Глаза были завязаны. Правда, один прокололся. Нашел бедняжку, напугал и угрожал. Так что не хочет девчонка огласки. Стыдно ей и страшно.

На следующий день Фима начала обрабатывать Иру. Приводила сотни доводов, почему необходимо посетить врача.

— Ирочка, это же просто анализы.

— Я себя нормально чувствую, — угрюмо возражала ей девушка.

— Надо проверить здоров ли ребенок и ты.

Ирина после долгих раздумий, наконец-то, согласилась, чем очень обрадовала свою хозяйку. Конечно, особым желанием идти на прием к врачу Ира не горела. Шла медленно, словно ее вели на казнь.

Алла Леонидовна лишних вопросов не задавала, а сразу предложила пройти на кресло, чтобы взять мазок. Зайдя за ширму, Ирина встала, как вкопанная, и не могла сдвинуться с места. Глядя на то место, куда ей было необходимо взобраться и куда положить ноги, Ирина от ужаса опять погрузилась в воспоминания. И смех, который звучал в ушах каждую ночь, был гомерическим.

Когда Алла Леонидовна вошла в смотровую, девушка держалась за голову и шептала:

— Нет, только не это.

Обняв Иру за плечи, женщина увела ее в совсем маленькую, но другую комнату:

— Все, все, милая, приляг на кушетку. Ну и обойдемся пока. А давай сделаем УЗИ, узнаем, как там малыш, все ли в порядке с твоим здоровьем. Хочешь узнать, кто у тебя будет: мальчик или девочка?

Ирина, только что спокойно лежавшая на кушетке, подскочила и стала одергивать футболку:

— Я не хочу знать, кто там. Не хочу. Понимаете?

— Хорошо. Тогда я не скажу.

После посещения врача Ирина вообще не хотела разговаривать, сердилась, злилась.
А потом ушла в комнату и не выходила оттуда. Даже ужинать не пришла.

Утром проснулась Серафима от запаха корицы, который витал в воздухе и щекотал ноздри. Захотелось выпить чашечку кофе и смаковать эту воздушную булочку с ванильным и коричным ароматом. Выйдя на кухню, женщина обняла Ирину и прошептала на ухо: "Ладно, не сердись. Я же хотела, как лучше". Та улыбнулась, насыпала в маленькую турку кофейный порошок и поставила на горелку. Серафима не переносила вкус растворимого кофе. От него у нее была изжога. Себе она заварила душистый чай на травах.

— Сама отнесешь выпечку Маргарите?

— Нет, я не смогу. Еще нужно испечь торт. Одна женщина заказала ко дню рождения.

— Значит, я пойду, — лицо Фимы расплылось в улыбке. Она радовалась хотя бы тому, что в работе девушка забывается. Неприятные воспоминания уходят на задний план. Этого она и добивалась.

После того, как Серафима ушла, Ира испекла пять коржей. Разболелась спина.
Девушка подошла к окну и долго смотрела на опустевший огород, на дерево под окном, на обнажившийся лес в конце участка. Холодный ноябрьский ветер гонял опавшую листву. Только один несчастный листок каким-то чудом удержался на ветке. Его мотало во все стороны, рвало на куски, но он не сдавался. Держался крепко за ствол. "Вот и я такая же одинокая, как этот листочек. Но он же держится. И я смогу. Нет, тетя Фима, я не хочу знать, кто должен родиться. Это не мой ребенок, а того человека, который... Лучше не знать."

Задумчиво покусывая ногти, Ирина вздрогнула от внезапно закравшейся в сознание мысли. Или от стука. Серафима вернулась, хлопнув дверью.

Что-то стало тревожно на душе. А ветер в ночной тишине выл протяжно, словно волк. И не было этому вою ни конца и ни края. И чудился девушке среди этого завывания детский плач. Она закрывала уши руками, не желая его слышать. Ничего.

Все пройдет.

Продолжение следует.

Глава 6

Каким-то неведомым женским чутьем она поняла — пора

Каким-то неведомым женским чутьем Ирина поняла — пора. Выгадав время, когда Серафиму увезли в соседнее село Первомайское на массаж к тяжело больному после инсульта, девушка собрала свои нехитрые пожитки в спортивную сумку. Оглядела ставшую родной комнату. Слезы тот час набежали на глаза, и она все-таки решилась написать Серафиме записку: " Тетя Фима, спасибо вам за все. За это время вы стали для меня самым родным человеком. Как мама... Но я уже все решила. Не судите... Ира".

Погода была мерзкая. Дождь со снегом больно хлестал в лицо, словно стараясь удержать на месте. Каша из грязи и снега прилипала к сапогам, и идти было трудно. В салоне автобуса девушка отогрелась и успокоилась. Много времени, девять месяцев, она прожила в заботе и уюте, подаренном ее спасительницей. Стало тревожно от того, что забыла, как это самой заботиться о себе. Но она верила, что у нее все получится.

Квартирка на втором этаже встретила девушку тишиной. Шторы были плотно закрыты. Ни один солнечный луч не попадал внутрь. В этой тесноте не хватало свежего воздуха. Хотелось вдохнуть хотя бы глоток.

Ирина взяла в руки фотографию. Вот мама, папа и она, совсем еще маленькая девочка восьми лет. Вспомнила этот эпизод, запечатленный на фотографии, когда они отдыхали на озере. Отец поймал большую рыбину, а она была такая скользкая, что он не мог ее удержать. Эта хитрая рыбка махнула хвостом и скрылась в воде. Звонкий девичий смех из далекого счастливого прошлого заставил улыбнуться. Так и просидела до самого вечера вспоминая.

Открыв форточки шире, хотела отравиться в магазин. Почувствовала ужасный голод. Но ни пообедать, ни поужинать ей так и не удалось. Внезапно начало тянуть поясницу, а весь живот опутало болью. Ирина, хоть и не знала, как это бывает, но сразу поняла, что необходимо вызвать скорую помощь.

Появившись в больнице в конце рабочего дня, Ирина ловила на себе недовольные взгляды. И казалось, что все были не рады ее присутствию здесь. После всех процедур роженицу поместили в отдельную палату. Промаявшись там до утра, Ирина вышла в коридор.

Еще было совсем рано. Медсестра, положив руки на стол, дремала. Где-то плакал ребенок. Санитарка, размахивая шваброй, усердно драила пол, как палубу на корабле. Оторвавшись от работы, сердито буркнула:

— Чего тебе?

— Я больше не могу терпеть.

— Сейчас позову врача, — вышла заспанная женщина в белом халате, видимо врач, и повела Ирину на проверку в смотровую. А дальше все суматошно засуетились, забегали. И буквально через полчаса на свет появилась девочка.

Теперь Ирина вздохнула с облегчением, словно избавилась от тяжкого груза. Она лежала в небольшой большой палате с двумя окнами, выходящими во двор. Три женщины вокруг нее копошились, суетились, готовясь к кормлению своих малышей. А она лежала, отвернувшись к стене, и не представляла, что будет делать завтра, когда ей принесут ребенка.

— Ваааля! — мужской голос нетерпеливо звал под окном.

Худенькая женщина со светлыми волосами лет сорока поднялась и подошла к окну:

— Мой явился. Я сейчас, девочки. А то он у меня такой горластый. Поднимет на ноги всю больницу, — она взяла своего малыша, похожего на куколку бабочки, и подняла к окну.

— Сын у меня родился! — радостно крикнул немолодой папаша, видимо всем, кто выглянул в окно. Валентина засмеялась: "Долгожданный, девочки у нас. Трое".

— А мой муж сказал, что ему все равно, кто родится: мальчик или девочка, — расплылась в улыбке высокая рыженькая женщина с зелеными глазами.

— Это все они так сначала говорят. А потом за сыном сюда посылают. Это я вам точно говорю, — черноглазая цыганка с длинными вьющимися волосами с любовью и нежностью смотрела на голубой сверток. — Пять девок у нас. Ага. Целый табор. Нет, сына ему подавай! Наследника. Да не смотрите вы так на меня. Мы уже давно не кочуем. Живем в деревне. Дом есть. Хозяйство есть. Не воруем. Могу погадать. Есть желающие?

Тишина наступила, когда все пошли обедать в общую столовую. Ирина медленно встала, подошла к окошку и выглянула на улицу.

Ей показалось, что она там не была вечность. Она долго смотрела на голые тополя под забором больницы. Хоть и был конец марта, но зима не сдавала свои позиции и тихонько подбрасывала работу в виде снега дворникам.

"Почему я не могу радоваться, как все? А все дело в том, что я не смогу принять этого ребенка. Не смогу. Я даже не знаю, чей он. И каждый раз, глядя на него, я буду вспоминать, как он появился", — сомнения одолевали ее, но те доводы, которые она приводила, все равно перевешивали.

Что такое двадцать лет? Совсем мало, чтобы знать настоящую жизнь. Тем более десять из них она провела в детском доме. А там этому не учили. Кормили, одевали, учиться заставляли. А нормальная счастливая жизнь в чужих семьях проходила где-то рядом. Ее семьей стали такие же, как она, обделенные жизнью, заботой и любовью. Она не могла любить этого ребенка. Не могла.

А после вечернего кормления женщины пристали к цыганочке Соне с просьбами погадать:

— Ну, вы, бабоньки, даете! Все у вас есть. Так вы еще хотите знать все наперед, что будет, — но каждой из них она раскладывала карты, которые прихватила с собой даже в роддом.

— А ты, красавица, ничего не хочешь узнать? — неожиданно цыганка обратилась к Ирине. Девушке казалось, что черные Сонины глаза выворачивают всю душу.

— Нет, — встала и решила выйти прогуляться по коридору.

— И правильно, дорогая! Никогда не знаешь, где потеряешь и как потом найдешь...

Продолжение следует.