Последние стражи Аарона. Изгнанники

Глава 1. Новый путь

Переулки Дагмера

Пока дышал Ивэн Бранд, Дагмер можно было спасти. Эта мысль вонзилась в разум Эрлоиса Толдманна словно тысячи ножей.

Он крепче сжимал губы, чтобы не реветь, не закричать, не зашипеть, освобождая от доспеха павшего короля Дагмера, найденного им под завалом обрушившейся лавки. Кто-то, а вероятнее всего – его королева, позаботился о нем, как следует подтягивая ремни наплечников, поножей, наручей и нагрудника. На плечах юноши красовались волки с раззявленными клыкастыми пастями, перекликаясь с фамильным гербом Брандов. Эрло залюбовался бы такой искусной работой, если бы не спешил понять, насколько страшны раны короля. Клинок с кроваво-красной яшмой на рукояти все еще сверкал в его дрожащей от напряжения руке.

Много зим Эрлоис отворачивался от самого себя, но теперь на его пальце красовалась семейная реликвия Толдманнов – тот серебряный перстень с белой как снег костью, что он прятал на кожаном шнурке под одеждой с тех пор, как в битве за Ангерран умер его отец. Он успел растерять себя без остатка, пока жил в плену среди магов крови. Теперь этот перстень стал для него безмолвным кричащим напоминанием о том, кто он есть.

Освободив Ивэна от доспеха, Эрло, наконец, понял, отчего вокруг было так много крови. Левая рука короля была словно изодрана выше кисти. Сорвав с прилавка скатерть и наскоро изорвав ее на ленты, Эрло остановил кровь как умел. Он снова ощупал голову Ивэна, убеждаясь, что та цела. Он смахнул с лица короля белые спутанные пеплом и потом пряди, юношеские и легкомысленные. Подумал, что сбреет их, как самому настоящему ловцу, как только Ивэн очнется. Никто в окрестностях Дагмера не должен был узнать, что король выжил, пока он не окажется подальше от этих мест и собственного брата, захватившего город.

– Не вздумай умирать, – просипел Эрлоис, дыша одной лишь только болью, недоумевая, отчего не умер и не истекал кровью он сам. – Я хочу взглянуть, как ты отвоюешь Дагмер. Хочу убедиться, что ты вернешь себе бедную Анну. Хочу втюриться в какую-нибудь прехорошенькую магичку на том пиру, что ты устроишь, да так, чтобы без памяти, и поутру вручить ей серебряный браслет! Готов поспорить, ты бы на это посмотрел, а?

Он вновь прислушался к дыханию друга – тот все еще дышал, заявляя свои права на жизнь. Два десятилетия назад на руках Моргана Бранда погиб старший брат Эрлоиса. А он сам теперь в еще дымящемся после боя Дагмере захотел сыграть с судьбой, северными богами или самим Создателем в дерзкую игру. Рискнуть и если умереть, то не напрасно.

Эрло приладил к поясу Зовущего Ярость – тяжелый меч Ивэна, все еще не обагренный кровью. Он счел, что тот несомненно сослужит добрую службу в новом пути. Бросить такое оружие, выкованное самим Стейном Локхартом, было бы сродни предательству. Поднатужившись, Эрло перекинул здоровую руку Ивэна через свое плечо. Ему предстоял сложный путь, но он не оставил бы друга даже за все соблазны мира. Эрло вспоминал снова и снова, как Ивэн, король Дагмера и маг воды, сокрушал южан ледяными иглами и выжигал их беспощадным пламенем. Прежде он никогда не слышал, чтобы хоть кто-то был способен уместить в себе две магии разом, оттого был уверен, что юноше уготована особенная судьба. И он готов был сделать все возможное, чтобы ее нить не оборвалась этой ночью. История их семьи не должна была повториться.

Отперев прикрытую дверь лавки ударом ноги, Эрло на мгновение замер. Он был уверен, что город по-прежнему мертв, но теперь на площади кишели стервятники – южане подбирали трофеи и добивали раненных. Он успел рассудить, что тех всего пятеро, и взмолился, чтобы никто из них не видел Ивэна в сражении.

Сама торговая площадь вывернулась наизнанку. Словно великан из детской сказки сложил в большую корзину деревянные лавки, камни проломленной городской стены, умирающих и уже мертвых, а потом снова опрокинул все на землю. Над горизонтом занималась алая полоска рассвета, но встретить его было суждено не всем.

Эрло облизнул пересохшие губы, поборол подступившее головокружение и с напускной смелостью вышел из лавки, волоча за собой друга.

– Слава южным берегам и новому королю Дагмера! – вскрикнул Толдманн, однако эти слова едва не встали ему поперек горла. – Сестра проклянет меня, если не верну в лагерь ее муженька! Славные господа, знаете ли вы, где разбит госпиталь?

– Слава берегам, да, как же, – проворчал один из мародеров, обирая карманы мертвого северянина. – Госпиталь в замке, магово ты отродье.

Южане пялились на Эрло. Он выглядел как отступник, а вот на Ивэне остался подлатник, какой могли позволить себе лишь богачи. По лицу Эрлоиса струился холодный пот, он не знал, идти ли ему дальше или хвататься за меч.

– Не слушай старого дурака, маг, – бросил ему другой южанин с акцентом, режущим северное ухо. – Ступай своей дорогой со своим родичем, пока тот не помер.

Эрлоису не нужно было повторять дважды. Как только дорога стала свободнее, он взвалил Ивэна на плечи и зашагал прочь из города.

Лекарский лагерь, Дагмерский лес

Роллэн признавал себя безмерно наивным и глупым. Злился, что не был готов увидеть и услышать все, что ему довелось. Поначалу он долго не мог прийти в себя, но пара звонких пощечин, выданных мастером Оденом показавшим слабину лекарям, быстро заставили его собраться. Он сбился со счета, сколько исковерканных раненных тел прошло через его руки, заклинания и эликсиры за одну слишком темную ночь.

Глава 2. Узница

Покои королевы. Замок Дагмера

Такого долгого рассвета Анна не могла припомнить за всю свою жизнь. Солнце выползало медленно, словно не желая освещать своим светом ту тьму, что напала на Дагмер. Оно зависло над горизонтом, когда Анна приказала служанкам приготовить для нее ванну.
Она не была уверена, что и теперь вправе приказывать во дворце, но девушки ее послушали и принялись носить ведра с кипятком, проскальзывая мимо двух мужчин, охранявших теперь вход в королевские покои. Анна не могла не заметить ужас, застывший в глазах служанок. Он явственно напомнил ей о мраке, сковавшем замок. О нем нельзя будет забыть и через несколько десятков лет, если только Гален позволит ей выжить. Но если ей суждено умереть – она сделает это красиво.
Анна сбросила с себя всю окровавленную одежду, швырнув ту в пылающий камин, осторожно подобрала оборки платья кочергой так, чтобы сгорело все без остатка. Оказавшись же в ванне, она терла свои дрожащие пальцы с небывалым остервенением – ее кожа должна была оставаться белой в день, когда ей суждено умереть. Служанки принесли еще ведра с кипятком и обе замешкались, увидев, что королева пожелала обойтись без их помощи в омовении.
– Лейте, – сухо приказала она, вцепившись в бортики ванны.
– Но… Ваше величество… – неуверенно отозвалась одна из девушек. –
Ваша кожа…
– Я сказала, лейте.
Анна схватила за руку одну из служанок, когда та оказалась близко, притянула к себе и шепнула ей на ухо, чтобы стражники у дверей ничего не услышали:
– Если можете, бегите.
Девушка вдруг упала на колени и закрыла лицо руками, еще немного и разрыдается в голос.
– Ты – приготовь мое дорожное платье. А ты принеси мне вина из Каменного бора и сыр, – громко и властно потребовала Анна, а сама погладила служанку по плечу.
Другая служанка быстро заставила подругу подняться, и обе бросились выполнять приказы королевы. Оставшись одна, она быстро смыла с тела, лица и волос запекшуюся кровь. Приступы дрожи не отступали даже под натиском горячей воды. Чувствуя их приближение, Анна заставляла себя дышать еще глубже и выпрямлять спину. Она боролась с собой, той девушкой, отчаянно мечтающей сжаться, спрятаться в темный угол, дрожа от ужаса. Она то и дело воскрешала в памяти мягкую улыбку Ивэна, его смех, в котором звенела его молодость. Она знала, что ему было бы больно видеть ее сломленной и трусливой. И это вовсе не подобало королеве. В день, когда на ее голову была возложена корона Дагмера, она и подумать не могла, что все обернется именно так.
Едва Анна выскользнула из ванной, в покои вернулись служанки, уже выполнившие ее приказ. Она отпустила их, пожелав позаботиться о себе сама. Ею овладела мысль о том, что она делает это в последний раз.
В день, что может стать последним для нее, Анна выбрала черное дорожное платье из шерсти, слишком простое для королевы, но так желала ее душа. Никаких драгоценных камней, никакой искусной вышивки. Этот наряд с высоким горлом напоминал дублеты отца, а он так и не научился смиряться с излишествами, даже будучи старостой Дагмера. Анна рассудила, что если и отправится в свой последний бой, то сделает это как полагается воину и королеве.
Облачившись в платье, она устроилась перед зеркалом, намереваясь привести в порядок волосы, как вдруг дрогнула на полувдохе, заметив отражение незнакомки, замершей у двери. Миленькая девушка с каштановыми туго стянутыми косами внимательно следила за Анной, но робко потупила взгляд, как только их взгляды пересеклись в зеркальной глади. Жесткий черный корсет с золотой вышивкой подчеркивал едва наметившуюся грудь, весь ее облик, а в особенности расцелованная солнцем кожа, кричали о ее южной крови.
– Кто ты? И что тебе нужно? – сурово бросила Анна, так и не дождавшись, пока девушка сама заговорит. Она испугалась от того, как тихо было нарушено ее одиночество, но даже не повела бровью.
– Господин назначил меня вашей фрейлиной, Ваше Величество.
Анна медленно поднялась, оказалась у края ванной и коснулась одними лишь кончиками пальцев остывшей воды.
– Я не расслышала кем? Шпионкой?
Сотня ледяных игл с переливчатым звоном взмыла в воздух. Южанка не успела вздохнуть, как они окружили ее. Одного движения руки Анны хватило бы, чтобы выкрасть всю ее южную красоту, и еще сотни по одному лишь взмаху – чтобы отобрать у нее жизнь.
– В Дагмере с десяток лет не было придворных дам, – холодно прошипела королева. – И я не собиралась этого менять.
– Его Высочество подумал это исправить, желая, чтобы вам не было одиноко.
Проклятая южанка даже не поморщилась. До тех пор, пока одна из игл не коснулась ее шеи, подчиняясь темным желаниям Анны. Она готова была лишить девушку жизни только за то, что по ее венам разлилось солнце, куда более изменчивое, чем северные туманы.
– Сделайте же это, прошу, – голос южанки сорвался. – Смерть куда достойнее, чем быть в услужении!
Благородная. Конечно. Быть может даже благороднее, чем была когда-то сама Анна. Это не бросалось в глаза, но теперь то, как девушка держалась и манера говорить, выдавали ее происхождение.
– Как тебя зовут? – спросила Анна, равнодушно обрушив иглы на пол. Те, звеня подобно хрусталю, опали вниз и обратились в капли воды, едва коснувшись пола.
– Я из рода Демаре, – девушка поклонилась, почтительно опустив голову. – Я знаю историю, умею врачевать, шить, петь…
– Я спросила твое имя.
– Сильви, госпожа.
– Несомненно южанка? – у Анны не вышло вытравить брезгливость из голоса. Минувшая ночь изменила многое на карте Изведанного мира.
– Моя семья из Борлетты.
– Заплети мне косы. Этому ты явно обучена.
Анна вернулась к зеркалу, вручила Сильви гребень, а сама вытащила из шкатулки опасную серебряную шпильку. Острием та походила на оружие, а венчающем ее рубином – на корону Дагмера.
– За что тебя сослали сюда, Сильви Демаре? – Анна дотянулась до кубка с вином. Такой завтрак разил отчаянием, если не сделать вид, что он привычен.
Она сделала глоток и замерла на мгновение, помня многочисленные рассказы Ивэна о том, как он заготавливал вино, пока был послушником в Монастыре Всех Пророков. Ей хотелось верить, что виноград для откупоренной бочки собирал именно он, в ту пору даже не догадываясь об ожидающих его испытаниях. Сделав еще один глоток, Анна на миг вообразила, что прикоснулась к губам Ивэна. Вот только это вино было терпким, а поцелуи короля – сладкими.
– Я дочь командира Воинов Пепла, – ответила Сильви, прилежно расчесывая янтарные волосы госпожи и, очевидно, прежде не подчиняясь никому. – Я – залог. Пока я во дворце, господин знает, что Юг его не предаст.
Анна крепче сжала зубы, понимая, как мало значит верность Юга, когда слово их короля не значит ничего. Ее руки задрожали, но она сплела пальцы перед собой и расправила плечи. Через зеркало она вглядывалась в черты новоиспеченной фрейлины, в ее карие, в тон переспелым вишням, глаза. Она непременно выдаст Галену все как на ладони, стоит только надавить. Правда брызнет из Сильви как сок из спелого борлеттского персика.
– А еще я еретичка. Верю в пророка Юстаса. Потому из трех дочерей отец выбрал в услужение Вам именно меня, госпожа.
– Слишком дерзко для южанки, – фыркнула Анна, мало веря сказанным словам.
Она прикрыла глаза, и Ивэн будто снова оказался рядом. Она вспомнила тот день, когда он, маг воды, признался, что укротил стихию огня. Руалийская церковь осуждала магов, а существование пророка Юстаса и вовсе отрицала. Пророк владел стихиями мира, и Анне стало любопытно, что сказала бы Сильви, узнай она о том, что свергнутый король-маг владеет двумя из них. Но она не ведала, выжил ли Ивэн в минувшем бою, потому только сильнее помрачнела.
– …Он верит, что я своими глазами увижу тлетворность магии и отвернусь от Пророка. Думает, что я должна была это сделать лишь потому, что он сражался против Империи…
Анна поняла, что какое-то время не слушала Сильви. Голос ее растворился в непрерывном монотонном стуке, врывавшемся в покои с улицы.
– Ты слышишь этот звук? – бесцеремонно прервала Анна. Ей не было никакого дела до религиозных воззрений южанки.
– Да, госпожа.
– Замок еще не отмыт от крови, а у его стен уже возводят помост с виселицей? Не для меня ли, моя верная Сильви? – она сама сжалась, ощутив, сколько яда может таиться в собственном голосе.
– Его Высочество не намерен казнить вас, – руки девушки быстро запорхали, стягивая косы от висков.
– А ты так хорошо знаешь Его Высочество, чтобы верить в твердость его слов?
Еще глоток. Еще поцелуй. А за ними – вновь липкий страх.
Заплетенные волосы уверенным движением руки Анна собрала опасной шпилькой, нагретой теплом ее ладони.
– Теперь отправляйся к своему господину и сообщи, что королева желает его видеть.
Сильви поклонилась и собиралась уйти, но Анна окликнула ее в дверях.
– Потом найти лучшего портного. Желаю, чтобы он пошил мне новое белое платье.
– Белое? – в недоумении переспросила Сильви. В ее стране это был цвет скорби.
– Белый – это надежда, вечная, как северный снег, – ответила Анна, вглядываясь сквозь ромбики стекол во внутренний двор замка. Она не ошиблась. Там в самом деле возводили помост.
Ей было сложно отвести взгляд от этого мрачного зрелища. Кто-то убирал мертвецов, оставшихся после сражения, а кто-то уже возводил виселицу для новых. Смерть и беда сковали замок Дагмера, и что за правитель не хотел бы избавиться от них? Только тот, который становится лишь сильнее от пролитой крови. Гален Бранд. Анна медленно теряла рассудок от испуга и все яростнее желала увидеть его вновь. Неизвестность разбивала ее на части.
Такой ее и увидел Ульвар, напряженной, растаскивающей липкий страх по всем оставшимся с ней уголкам души, чтобы никто и никогда не заметил его власти над ней. Она отшатнулась от окна, чтобы ринуться ему советнику навстречу.
– Ульвар? Слава Создателю, вы живы! Они ничего не сделали вам? Вы что-то слышали о короле? Знаете хоть что-нибудь о моей семье?
Слова лились быстрее, чем приходило осознание. Оно накатывало удушливыми волнами. Усилием воли Анна заставила себя спрятать мрачную догадку за непроницаемой маской и доиграть ту роль, что невольно примерила ранее.
– Что Вы, нет, Ваше Величество, – вкрадчиво проговорил казначей, а его слова сочились медом. – Со мной все хорошо, если так может быть после этой жуткой ночи. Я пришел убедиться, что с Вами все в порядке. В конце концов, мы – то немногое, что останется здесь от прошлого. Вести о прежнем короле и вашей семье не доходили до меня.
Анна села за столик, взяла в руки еще один кубок и наполнила его, ожидая, что Ульвар примет этот жест, как приглашение. Он сел напротив, расправив по-стариковски сухими руками складки богато расшитого одеяния. На его плече красовалась серебряная брошь в виде змеи с изумрудными глазами. Та самая, которую когда-то носила мать Галена, – первая королева Дагмера.
Южане пробрались в город через усыпальницу в сердце горы. Вход в нее был защищен магической печатью. И снять ее мог только кто-то из королевских советников. С каждым вдохом и ударом сердца у Анны оставалось все меньше сомнений, и те, наконец, рассыпались в пыль, когда Ульвар, потянувшись за предложенным ему кубком, прошептал:
– Слушай внимательно, девочка, – его пальцы оплели ее руку, держащую кубок. – Соглашайся со всем, что тебе предложит мой внук. Ты ведь совсем не повинна в делах Брандов. Не ты загоняла магов в рабство. Ты еще сможешь помочь Дагмеру…
– Вы! Это вы сорвали печать! Вы предали нас всех, – со злостью шептала Анна, пристально глядя Ульвару в глаза, чтобы он не смел отвести взгляда, пока ее пальцы вытягивали шпильку из волос.
Прежде чем он успел опомниться, она выпустила кубок, перехватила его руку и со всех сил впечатала в столешницу, пронзив острием.
– Ваше Величество, мерзкий предатель! Я все еще твоя королева, старик!
Кровь и вино смешались, пока Ульвар вопил от боли и все глядел на свою ладонь, приколотую к столу. Анна отступила было на шаг, но, не помня себя, схватила его за затылок и ударила лицом об стол. Она, наверняка, убила бы его будь время на ее стороне. Впервые лишила бы человека жизни за все то, что случилось по его вине, за все смерти, которые принесло за собой его предательство. За Ивэна – живого или мертвого, за отца – живого или мертвого. За всех, кого она так любила, но потеряла из-за него. Первый удар стоило нанести в горло, чтобы разом покончить с этим. Она готова была потянуться за шпилькой, но все оборвалось – кто-то сбил ее с ног, прижав к полу своим телом.
Ее голова могла расколоться как спелая дыня, едва ударившись о каменный пол, но на затылке лежала чья-то чужая рука, костяшки пальцев которой, наверняка, сбились от падения.
– Дрянь! – что было мочи вопил предатель, и двое стражников, охранявших ее покои, бросились к нему.
– Надо же, сколько ярости. С ума схожу от таких.
Анна дернулась, желая бросить в лицо Галену сноп ледяных искр, ослепить его, драться до последнего. Теперь она была готова, пускай даже он был в тысячу раз сильней. Ей хотелось вцепиться ему в горло зубами подобно волчице, вновь обратиться к магии, но заклинание угасло едва зародившись. Он схватил ее за запястья, вжал их в пол высоко над головами, отчего тело Анны выгнулось, и только крепче прижалось к нему.
– Не заставляй меня нарушать данное слово. Я ведь обещал, что не причиню тебе вреда. Ты важна мне.
Дыхание Галена обжигающе скользило по щеке Анны. Стоило закрыть глаза и забыть обо всем, и ее разум легко бы поддался, вообразив на его месте Ивэна. Прежде лишь он один был с ней так близок.
– Я бы послала тебя гнить во Тьму! – надрывно захохотала она. – Но ты ведь и есть Тьма.
Глаза. Его проклятые черные глаза заставили Анну замолчать, вынули душу, обдав холодом, и вернули обратно. Этот взгляд – мрачный и пугающий в своем бездонном мраке, Гален унаследовал от дядюшки, но вот улыбка, столь ясная и полная жизни, у них с братом была одна на двоих. Анна хранила глубоко в памяти очертания губ Ивэна и это сходство заставило ее задрожать. Она резко отвернулась, не желая больше смотреть на Галена. Увидев его впервые в тронном зале, она едва не задохнулась от ужаса, разглядев его виски с вязью черных вен и потемневшие губы. Никогда прежде отступник не приближался к ней так близко. Теперь же расстояния между ними вовсе не было, как и отметин магии крови на лице Галена. Для кого-то он решил вернуть себе человеческий облик, и Анна молча взмолилась, чтобы он это сделал не для нее.
– А я уж было подумал, что ты трепетная голубка, взращенная для услады глаз.
Анна хотела оскалиться, бросить острую грубость в ответ, но Гален вдруг коснулся ее щеки, нежно повел кончиками пальцев от виска до подбородка, и она снова притихла лаской загнанная в угол. Нежность бывает страшнее насилия, если ее дарит тот, кто внушает пронзительный страх.
Гален вдруг ослабил хватку, мягко высвободил руку из-под затылка Анны и встал. Подойдя к столику, залитому кровью, он наполнил опрокинутый кубок Ульвара вином и, не брезгуя, сделал глоток.
– Борское? – не ожидая ответа, спросил он. – Понимаю, отчего ты выбрала именно его.
Анна опомнилась и села на каменном полу, не решаясь встать. Ее взгляд был прикован к сбитым костяшкам на руке Галена, что спасли ее затылок от неминуемого удара. Хитроумным эликсиром можно было спрятать затемненные вены, но ничем не скрыть черную кровь, если в ней слишком много зла. Та сочилась мелкими каплями, а Гален вовсе не пытался ее унять.
– Ты приказала мне явиться. И вот, я перед тобой.
Словно распознав смятение Анны, он протянул ей руку, желая помочь, а она неожиданно для себя подчинилась, коснувшись пальцами его ладони, и спросила надломленным голосом:
– Чего ты хочешь?
Медленно присев на край стула, она все наблюдала за ним, таким беспечно расслабленным и спокойным. На столе перед ними разлилась кровь его деда, но он ее не замечал, словно та была для него обыденностью, частью убранства его королевских покоев. Вот он небрежно провел рукой по угольно-черным волосам, вот облизнул пересохшие губы, а вот, наконец, заметил ее пристальный взгляд, с полуулыбкой потянулся ко второму кубку, наполняя его.
– Я всегда считал вино из Каменного бора слишком скучным, – он протянул его Анне. – У них было много общего с моим братом. Я прав?
– Ты не знаешь его.
– Да, я не знал его. Но разве можно ждать хоть какого-то веселья от того, кто всю жизнь носил сутану святоши?
Анна подавила желание огрызнуться, плюнуть в слишком правильное лицо Галена, снова отдаться злости и бездумному мщению. Он не бил ее, не пытал, даже не унижал. Он говорил об Ивэне, будто его жизнь оборвалась. А это было куда больнее.
– Зачем тебе понадобился Дагмер?
Она снова повторила вопрос, в ответе на который таилось ее будущее.
– Я желаю дать магам все, чего они заслуживают, – мягкий, задумчивый голос Галена сбивал с толку. – Мне суждено все изменить. У моего отца было довольно странное представление о свободе. Да, кстати об этом… – он сделал медленный глоток и сел, расслабленно закинув ногу на ногу, будто беседовал о пустяках со старой знакомой. – Хочешь ли ты остаться королевой? Или предпочтешь быть вечной пленницей, доживая свои дни взаперти?
– Я – королева Дагмера, – хищно оскалилась Анна. – И, если желаешь это изменить, доколачивай быстрее свой проклятый помост!
Гален шикнул на нее в стремлении приструнить как капризного ребенка.
– Ш-ш-ш-ш! Помни, моя дорогая Анна, я не желаю тебе зла. Но мне следует укрепить свою власть. Ты поможешь Дагмеру, оставшись королевой. Сменится лишь король.
– Я лучше сама затяну петлю на своей шее, чем соглашусь на это, – злобно зашептала она, вскочив, и вдавила ладони в край стола.
– Я лишь объявлю, что казнил тебя, а ты останешься жить в заточении, сожалея, что отвернулась от магов в час нужды.
Гален даже не шелохнулся. Даже теперь, когда она смотрела на него сверху вниз, пораженная гневом и готовая напасть, он лишь продолжал пить скучное борское.
– Я не чудовище, – объявил он. – Я дам тебе на скорбь целую луну. Выбор за тобой.
– Прочь! – ожесточенно выдохнула Анна.
– Да, моя королева.
Он почтительно склонил голову, одарив ее обезоруживающе восхищенным взглядом. Таким, от которого захотелось спрятаться. Она, сжавшись, невольно обхватила себя руками вместо того, чтобы гордо вздернуть подбородок.
Он победил.

Глава 3. Пророк и убийца

Леса Дагмерской гряды

Светлые пряди короля падали на снег и, подхваченные тихим порывом ветра, летели вниз к ручью, уносились прочь, совсем как его юность и беспечность. Он стоял на коленях и беспрестанно молился, пока Эрлоис ловко орудовал ножом, срезая локон за локоном.
Сверженного правителя Дагмера распознал бы любой, кто хорошо помнил его отца, но сделать хоть малость в желании быть неузнанным, оказалось легче, чем оставить все, как прежде. Одно осталось неизменным – Ивэн Бранд все также истово возносил свои молитвы Создателю. Эрло рассудил, что лучше бы тот кричал, сквернословил, лез в драку, рыдал, но его друг был твердым, суровым и молчаливым – не подступиться. Они оба были жизнелюбивы и порывисты, на этом и сошлись когда-то, распознав родственность душ с первого общего смеха. Теперь же, Эрло смотрел на Ивэна и не сложно было различить, насколько глубоко он прятал любое чувство, способное его подкосить. Слова молитвы лились нескончаемым потоком и помогали бывшему монаху забыться.
– … пусть Создатель волею своею благословит меня и направит мою руку…
Чирк! Новая отрезанная прядь упала на плечо Ивэна. Эрло смахнул ее небрежным жестом, и молитва оборвалась. Ивэн дернулся, его спина выпрямилась, напряглась как нить в руках ловкой швеи, словно короткое прикосновение прошило его иглой. Эрло замер и был недвижим до тех пор, пока вновь не услышал воззвание к Создателю.
– … ведь блаженен тот, кто желает мести…
Чирк. Мягкие волосы натягивались и падали, поддаваясь острозаточенному лезвию кинжала, равных которому больше не скует ни один кузнец Изведанных земель. Перед глазами Эрло все еще стоял образ его творца – погибшего смертью героя Стейна Локхарта. Он являлся стоило только сомкнуть веки.
– … и грязны помыслы его и греховен путь его…
Эрло встряхнул головой, отогнав прочь видение. Подхватив очередную прядь, он заметил, как явственно дрожит кулак Ивэна, упертый в заледеневшую землю. Израненная рука, не так давно подштопанная Роллэном, покоилась на перевязи, оттого Ивэн не мог приложить сомкнутые ладони ко лбу, как того требовала молитва.
Чирк… Эрло не стал обривать друга на лысо, как поступал почти с каждым мужчиной, вступившим в ряды ловцов. Он рассудил, что Ивэн, хоть и потерявший наследие отца, не должен становиться ровней наемнику. Эрло когда-то брился и сам, вкладывая в этот жест отнюдь не потребность не подхватить вшей в лесу, сколько насмешливый вызов. Это было своего рода ребячество – красоваться так, как не было принято при дагмерском, да и при любом другом дворе на Севере. Он держал в уме, что Ивэну доведется предстать пред Собранием Земель и выглядеть он должен был подобающе.
Закончив, Эрло хотел было заговорить, но не решился. Он обмыл кинжал в ручье, заботливо протер его и отошел подальше к костру, желая освежевать тушку кролика, пойманного для ужина. Он сбросил охотничью куртку и засучил рукава по локоть, невольно радуясь, что зима в этих местах еще не стала излишне жестокой. Его руки в который раз обагрились кровью, а он все поглядывал на Ивэна, вслушивался в его незатухающую яростную молитву. Черты его лица, лишившись легкомысленных юношеских кудрей, стали тверже и благороднее. По линии подбородка можно было явственно прочесть родство с Морганом, во всем остальном же он был кричаще напоминал отца.
Эрлоис мог разделать кролика не глядя, и был рад, что опыт избавил его от необходимости созерцания крови. Накануне он видел ее слишком много. Ему нестерпимо хотелось говорить о лагере отступников, о Селме, о том жесте, который мог предстать предательством, о бойне в Дагмере, спрашивать о боли Ивэна, о том, как он – маг воды – вдруг укротил огонь, о том, что он чувствует, впервые пролив столько крови и все потеряв. Но они оба изменились, и Эрло решил, что теперь стоит быть бережным и внимательным, ведь от каждого шага Ивэна зависела судьба Севера. И это была чудовищная ноша.
Почти закончив с кроликом, Эрло сглотнул, предвкушая простецкий ужин. На голодный желудок и без сна ему скверно думалось о судьбах мира. Его тело тоже дрожало, но от сбивающей с ног усталости. Выбирая место для лагеря, он прикинул, что они оба смогут позволить себе отдых, укрывшись в глубине небольшой пещеры, стоило только загасить огонь, чтобы не привлечь лишнего внимания с тракта. Устроив кролика на самодельный вертел над костром, Эрлоис хотел было стереть кровь, окунув руки в снег, но не успел. Тишину, нарушаемую лишь словами молитвы, неожиданно разрезал пронзительный девичий крик.
Ивэн вскинулся, на одно короткое мгновение уставился на Эрло, а тот лишь успел бросить предупредительное:
– Даже не думай, – сам не зная, сколько сможет слушать этот крик и оставаться в стороне.
Но они оба были слабы и сложно было угадать, смогут ли они помочь несчастной. Да и ввязываться в передрягу означало запомниться всем, кто останется жив.
Ивэн же без тени сомнения вскочил на ноги и, безоружный, побежал вниз по склону. Эрло грязно выругался, схватил Зовущего Ярость – превосходный королевский меч, и помчался следом. Ветки больно хлестали по лицу, стылая земля уезжала из-под ног в месиве льда и камней. Он потерял Ивэна из виду, оттого опрометью несся на крик и отвратительный гогот мужиков, считавших, что в лесной глуши их никто не остановит.
Не сумев вовремя замереть, скользя по ледяному крошеву, Эрло едва ли не вывалился на дорогу. Весь в шрамах, с руками в крови по локоть и с внушающим страх мечом он без слов кричал, что ему не стоит перечить. Он огляделся. Их было семеро, а он один. Ивэн не явил свое присутствие также неуклюже, как довелось ему.
– Отпусти ее! – прорычал Эрло, глядя в упор на щербатого оборванца, схватившего за волосы еще совсем молодую девчонку. Он стянул ее с груженой добром телеги, а она упиралась, билась и визжала.
Старик, правящий повозкой, лежал на земле ничком. Эти семеро были похожи на отступников, впрочем, теперь Эрло видел тех в любом разбойнике. На его лбу выступила испарина, пока он медленно переводил взгляд с одного оборванца на другого, стараясь отгадать в них приверженцев магии крови.
– Глядите-ка! Еще одна забава, – заговорил самый тощий из них, поигрывая убогим ножом. – Проходи мимо, верзила, либо присоединяйся, но не стой на нашем пути. Это все, – он окинул широким жестом повозку, – … как и девка – наша добыча. Никто не сладит с Галками. Слыхал о нас?
Щербатый вдруг рывком поднял девчонку на ноги, прижал к себе и провел языком по ее щеке. Она заверещала снова, выворачиваясь, норовя впиться зубами в руку обидчика.
– А что ты слышал о Птицелове Ангеррана, сучий потрох? – выкрикнул Эрлоис, наперед зная, что никого из банды не оставит в живых.
Краем глаза он заметил, как на дорогу вышел Ивэн. На его ладони заиграло ослепительно белое пламя.
Лицо тощего побледнело. Он оскалился, перехватил покрепче меч и с боевым кличем рванул вперед. Сталь запела, врезаясь в плоть, словно успела истосковаться по крови. Первый разбойник умер почти мгновенно, не успев даже занести свой топор, второй же опомнился и отбил удар Эрло коротким мечом. Удар, другой, поворот, замах, отскок. Кровь. Не помня усталости, тело знало, как ему выжить – так давали о себе знать годы, проведенные в наемническом лагере в Корсии.
Разбойник с тяжелым длинным щитом бросился на Эрло, но сразиться они не успели – его голова вспыхнула свечой. Он не издал ни единого крика – рухнул на снег уже мертвым. Омерзительная вонь паленого мяса резко ворвалась в легкие Эрло, и он закашлялся, злясь на самого себя за то, что никак не мог привыкнуть к ней, пропитавшей весь мир еще минувшей ночью. Едва не упав, он тряхнул головой, чтобы вернуть себе самообладание и прогнать прочь морок.
Обернувшись, Эрло взглянул на Ивэна и отчего-то ощутил, как волосы на затылке встали дыбом. Ему великое множество раз доводилось видеть мага в бою, но ледяное спокойствие друга повергло его в трепет. Тому удалось подчинить себе лед и пламя – одно лишь это внушало суеверный ужас. Средоточием его магии были руки, но Ивэн вовсе не беспокоил ту, что должен быть держать в покое. На его ладони то плясал огонь, то искрился лед, а лицо оставалось невозмутимым, будто магия вовсе не стоила ему усилий, будто он больше не боялся смерти. Короткая вспышка и на пальцах Ивэна искры сплелись с влагой, выдав облако пара. Лицо щербатого сварилось, Эрло остановил его оглушающий крик, вонзая меч в спину.
Наконец, стало тихо. Не осталось ни одного звука, кроме судорожных всхлипов девушки. Она сидела на снегу, прижимая голову старика к себе, и рыдала.
– Где тот принц, которого я не знал, и король, с которым я был дружен? – Эрло сам не разобрал ужасом или восторгом были пропитаны его слова в тот короткий миг, пока Ивэн глядел на него холодными глазами и стирал чужую кровь со своего лица.
– Оба умерли ночью, мой друг. Выжил лишь маг.
Эрло молча вложил в его руку Зовущего Ярость. Ивэн, ставший почти незнакомцем из-за хранимых им тайн и пережитой ночи, вызывал в нем опасения, но все же он оставался правителем Дагмера, способным сражаться за него.
– Де… Дедушка…
Стенания спасенной избавили Эрло от поиска ответа. Он направился к ней с особой осторожностью, не желая испугать. Присев рядом, он взглядом спросил дозволения прикоснуться к старику. Девушка кивнула, но тут же затараторила:
– Я не смотрела. Я ничего не видела. Ничего не слышала. Ничего-ничего.
Эрло нащупал нужную вену на шее ее деда – та явственно заявляла, что он был жив.
– Живой? Он живой? Молю вас, милорд, скажите, что он живой!
– Как тебя зовут?
Оказавшись рядом, Ивэн заговорил с девушкой, и Эрло забеспокоился, когда она слишком пристально вгляделась в его лицо.
– Лора, – наконец выдавила она.
– Что вы, Лора, делаете одни на пути с грузом и без должной охраны?
Она вслушивалась в мягкий голос Ивэна, а Эрло думал, как лучше привести в чувства старика. Думал до тех пор, пока тот не схватил его крючковатыми мозолистыми пальцами за руку.
– Чай не ваше песье дело… – озлобленно прохрипел он, откашливаясь.
Лора вскрикнула, и поцеловала старика в лоб.
– Тише, дедушка. Милорды спасли нас!
– Отделаешься синяком на затылке, дед, – пообещал Эрло, примирительно вскинув руки. – Мне бы в твои годы такую крепкую черепушку…
– Ох, мне бы в твои года такой брехливый рот! – старик сел и осмотрел внучку, повозку, а потом узрел и остальное. – Создатель милосердный!.. Что здесь…
Снег вокруг почернел от крови и копоти.
– Это уже неважно, дедушка. Мы живы!
– Стоит убрать тела и увезти повозку глубже в лес. Переночуете с нами, а завтра продолжите свой путь. Одних в ночь мы вас не отпустим, – Ивэн подал старику раскрытую ладонь. – Теперь на дороге вам может встретиться кто угодно.
Дед недоверчиво смотрел на своих спасителей и оставленные ими трупы, лишь встретившись взглядом с внучкой, протянул руку в ответ.
– Ступайте, – буркнул Эрло, успевший сжаться, пока на него пялился старик. – Я сам займусь телами.
Его вид часто пугал обычных людей, и когда-то он гордился этим впечатлением. Теперь же он вверил спасенных людей Ивэну, который, в отличие от него, ничем не походил на душегуба. Он умел вызывать доверие и делал это даже теперь, когда они оба выглядели как трусливые дезертиры.
Эрло, оттаскивая первое тело с дороги, приметил, как Ивэн прыгнул на козлы рядом со стариком и выпросил у него вожжи.
– Я мастер в этом, – со смехом заверил он, впрочем, никто не пожелал с ним спорить.
Ради спасенных людей Ивэн старался выбраться из своего кокона боли, а Эрло с облегчением выдохнул, радуясь, что друг нашел в себе на это силы. Он говорил, не молчал – это уже многое изменило.
Снег повалил крупными хлопьями, а тусклое солнце катилось к закату. Эрло принялся подчищать последствия боя. Он не шарил по карманам убитых, хотя когда-то не брезговал и этим. Он лишь сорвал с одного из них и без того краденый плащ. Тот был теплый, с меховой оторочкой, да и мертвецу он уже не нужен, а ночи в лесах Дагмерской гряды могли быть суровыми. В то время как Ивэн оставался в одном плотном подлатнике.
Эрло скрыл следы повозки, разметав снег веткой ельника, а остальное позволил довершить зиме. Он остался доволен – если Галок было больше, никто из них не распознает место боя, а случайный путник не отыщет разбитую стоянку. Этой ночью все могли спать спокойно.
Возвращаясь к огню, Эрло издалека заслышал оживленный разговор. Олдман, так звали старика, что-то с упоением рассказывал Ивэну.
– Так, стало быть, вы из самого Ангеррана, Олдман? Отчего я думал, что это Создателем забытое место…
– Ха! Я слишком сильно пророс в те земли, чтобы бежать оттуда, даже когда от них почти ничего не осталось, да, Лора? Разве худо мы живем теперь? Но сколько лет прошло, а рожь там все не растет! Так и обмениваем вяленное мясо на рожь в Эстелросе, а дома печем хлеб!
Эрлоис похолодел и замер, наблюдая за Лорой. Она слышала, что он назвался Птицеловом перед разбойниками, но теперь, беспечная и не вовлеченная в разговор, делила кролика на части молча, словно ее и не было у костра.
– Я жил на мертвой земле. Вокруг не было ничего, одна лишь моя мельница. А потом мне сказали, что мир вокруг теперь зовется Айриндор, и вместо славного короля им будет править наместник. Он, хоть и северянин, да все равно пришлый и не слышит сердца Ангеррана. Род Толдманнов был славен и крепок. Знать бы куда пропал этот их младший мальчишка, а?
Сердце Эрло ринулось к горлу, он отступил было на несколько шагов вглубь леса, но Ивэн обернулся. Он всегда слышал больше, чем другие.
– Проходи. Проходи скорее! Тебя ждет самый славный кусок мяса, друг.
Он не назвал ни имени, ни прозвища, глядя все теми же холодными глазами.
– Этот плащ теперь твой, – Эрло спрятал тревогу за напускной беззаботностью. Бросив добычу у ног Ивэна, он сел рядом и принял из рук Лоры ножку зажаренного кролика.
Спасенные не остались в долгу – принесли к костру темное вяленное мясо и ароматный хлеб. От его запаха кружилась голова, а голод скручивал внутренности в тугой узел. Эрло набросился на еду.
– А вы? Стало быть – дезертиры?
– С чего это ты так решил, дед? – Эрло захохотал несдержанно, а слова под чужим, пристально изучающим взглядом летели быстрее, чем он успевал их обдумать. – Присмотрись! – он провел ладонью по своей шее, испещренной узорами. – Мы наемники Корсии.
– Не дури мне башку! Говорите вы оба как северяне. Да еще и Аверет слишком белокожий для корсианца!
Эрло ухмыльнулся, услышав, что Ивэн представился именем, с которым воспитывался в монастыре.
– Дедушка… – Лора рискнула осторожно одернуть его. – Так ли важно…
Она так отчаянно уверяла, что не смотрела на то, как Эрло и Ивэн расправлялись с разбойниками, так оторопела от слов старика теперь, что не оставалось никаких сомнений – она видела и слышала, и теперь опасалась своих спасителей.
– Так выдержите путь в Эстелрос? – Ивэн, отвлекая внимание старика, правил разговором виртуознее, чем не так давно повозкой. Короткая улыбка свергнутого короля, и Олдмана перестал интересовать их жуткий облик. – Мне все невдомек, как вы отправились в дорогу вдвоем? К вашей удаче, нам по пути. Проводим вас до самой площади…
Вести о судьбе Дагмера наверняка успели дойти до Эстелроса, и теперь попасть в город могло быть непросто. Но старого торговца стража знала в лицо, а его охрана не стоила бы особого внимания – Ивэн явно продумал все наперед и теперь уговаривал старика не только из-за беспокойства о его судьбе.
Лоре было непросто орудовать ножом над дичью, и Эрло, решив не вмешиваться в разговор, жестом предложил ей свою помощь. Она кивнула. И зашептала, как только он придвинулся ближе и перехватил нож:
– Спасибо. Кто знает, что случилось бы без вашей помощи! Были бы мы живы? Хотела бы жить я, если бы вы не пришли…
– Ты ведь поняла, кто я? – мелкие кости податливо проломились под лезвием в умелых руках.
– Возвращайтесь домой, когда наступит мир, мой принц. Ангерран помнит о вас.
Эрло, пронзенный этими словами, бросил на старика быстрый взгляд, желая убедиться, что тот ничего не слышал.
– Никто не узнает, что вы нас спасли. Я клянусь. Да и вряд ли кто поверит, –Лора шептала, почти не шевеля губами, а ее дед явно был уже глуховат.
– Значит, тронемся завтра с рассветом? – пробасил Олдман с видом торговца, только что выменявшего мешок зерна на мельницу.
Он ударил Ивэна по протянутой раскрытой ладони – это был единственный общий жест, что ужился во всех Изведанных землях и подтверждал совершенную сделку.

Глава 4. Отданный соли

Азхар, Тиронская империя

Азхар был преисполнен звуками, гудел словно пчелиный улей. С улицы доносился громкий голос прорицателя, нараспев читавшего воззвание небесам о многолетнем здравии солнцеликого императора Илберта Саккафа.

Эти благозвучные молитвы на старотиронском наречии вплетались в жизнь города на рассвете, в ту пору, когда солнце было в зените и когда падало в море, оставляя за собой на небе оранжевый след. Когда прорицатели выходили на улицы, мир не замирал, а продолжал буйствовать криками торговцев, зазывающих господ, музыкой, бесконечным цоканьем лошадиных подков по мощеным улицам. Времена руалийского правления не стерлись из сущности Тирона, а исказились под изнуряющим солнцем, словно кто-то взглянул на него через цветное стеклышко.

Мириам будто снова оказалась в Мецце, но видела ее словно во сне, как и все последние дни, проведенные в Азхаре. Она заставляла себя примечать все, что происходит с ней, вслушиваясь, касаясь, вдыхая ароматы. Десятки раз прежде побывав в этом городе, только теперь она подпускала его ближе.

Портьера из темно-зеленых искрящихся бусин зашелестела под пальцами Мириам, когда она решилась вернуться в большой светлый зал лавки портного. Оглядевшись, через пестрые стекла витражей она увидела, что мастер и Райс беседуют снаружи, попивая местный горький напиток из маленьких чашечек.

В ожидании их возвращения, Мириам еще раз посмотрела в зеркало, но не признала девушку, взглянувшую на нее в ответ. В платье из ткани, что была легче облака и вторила цветом местным закатам, она казалась себе совсем иной. Мелкие серебряные браслеты переливчато зазвенели, когда она потянулась поправить изумрудную шпильку в волосах. Этим утром она втерла в запястья несколько капель розового масла, и теперь снова ощутила его аромат. Розы в Азхаре – желтые, розовые, алые и даже темные, пурпурные, – пахли совсем иначе, чем дагмерские. Их запах приторный, как местные сладости, но век этих цветов под палящим солнцем был слишком краток.

Налюбовавшись, Мириам ступила на расшитые ковры, устилающие пол. Каждому шагу подпевали серебряные монетки, собранные тонкой цепочкой на ее щиколотках. Она невольно улыбнулась. Местные женщины как маленькие пташки соревновались чей окрас ярче, чей щебет звонче. Они были слишком непохожи на тех, других, живущих по ту сторону Великого моря. Мириам захотелось слиться с их пестрой толпой, представить, будто в ее жизни никогда не было Севера.

Она села на софу, украшенную золотой вышивкой. Сделала это, как было принято среди местных – полулежа, уткнувшись локтем в изголовье. Она тоже пригубила глоток темного напитка, откусила кусочек финика. Слышав смех Райса, она фыркнула, дивясь собственной глупости и желая отыскать его взглядом. Ей нравилось, как он смеется – громко, запрокидывая голову, как человек, живущий свой самый счастливый день. Глупой она была только потому, что прятала это от себя. Его смех ей полюбился не теперь в Азхаре, а много зим назад в королевском замке Дагмера.

Едва дверь распахнулась, портной увидел Мириам, и принялся рассыпаться в восхищении:

– О, Неопалимый господин, ваша г’юзе ханимеф – самая прекрасная из женщин. Сколько их бывает в лавке вашего покорного слуги, не знал краше, не знал!

Многие жители Азхара называли Райса по имени его галеона, многие кланялись ему как вельможе. Как все знатные мужчины Тирона, он носил белые одежды. За Великим морем он давно не был пиратом, так о нем говорили лишь на родине.

Он улыбнулся Мириам глазами и уголками губ, когда она, отставив чашечку, поднялась и закружилась, открывая его взгляду кропотливую работу мастера. Платье было слишком легким, практически невесомым, с неприличным по северным меркам вырезом до середины бедра. Оно струилось по телу и летело, будто живое. Но Райс глядел вовсе не на него.

– Только сам закат над Великим морем может сравниться с вами, госпожа, – все изумлялся портной. – Но этой изящной шее не хватает золота, мой златоокий друг, – невзначай бросил он Райсу, наверняка желая подсказать нужную лавку.

– Брось, мастер. Ты ведь помнишь, что мы северяне. Мы не носим золота.

Мириам, услышав эти слова, вспомнила о заговоренном медальоне Смотрителя со сверкающими гранатами. Только лишившись его, она поняла, как дорожила им.

– О, эти ваши дикарские предрассудки! – воскликнул портной, воздев руки к небу. – Северяне просто жадны, оттого и не украшают своих прелестных женщин золотом. – Однако, подумав, добавил: – Я не говорю, что жаден ты, мой друг, ведь Азхар для тебя – родной дом.

– Старый ты плут! – расхохотался Райс, потянувшись к кошельку, спрятанному на поясе под белым кафтаном. – Как бы я не презирал золото, все равно плачу им.

Он достал пару монет и отдал их портному. Тот в ответ склонился в почтительном жесте.

– Да будут твои года долгими, кошелек полным, а море останется ласковым к тебе, как губы любимой!

Мастер поклонился и Мириам. От нее не скрылся тот многозначительный взгляд, которым он одарил Райса. Он проводил их до двери, и только отойдя от лавки на пару шагов, она спросила:

– Г’юзе ханимеф? – азхарцы так легко вплетали старо-тиронское наречие во всеобщий язык, что к этому было непросто привыкнуть.

– Он назвал тебя моей прекрасной госпожой, – уходящее солнце вмиг отразилось в его глазах. Один из них сверкнул будто разлитым по радужке золотом, другой согрел цветом майской зелени. Магия часто оставляла свои отметины в облике. Взгляд Райса виделся Мириам одним из лучших ее творений.

Глава 5. Клятвы

Покои королевы. Замок Дагмера

Сильви из Борлетты не оставляла Анну ни на миг. И едва примечая пробуждение своей госпожи, она вливала в нее гадкий травяной настой. Мерзкий привкус раздобытого южанкой высушенного краснолиста, способного победить жар, убеждал Анну в том, что Сильви действительно знала толк в лекарском деле. В Руале этот стойкий цветок не приживался, предпочитая пологим холмам склоны высоких северных гор.

Анна не могла сосчитать, сколько дней провела в сжигающей лихорадке с того дня, как Совет был осквернен кровью. Она не спрыгнула с крепостной стены, не бросилась с боем на отступника, не вскрыла белизну своей кожи ножом для сыра, но стояла по колено в ледяной воде Рейи. И все-таки выжила, хоть и сотрясаемая удушающим кашлем и пылающая жаром, она все еще была жива и оттолкнула Сильви, когда та попыталась напоить ее медовым молоком.

– Я рада, что вам хватает на это сил, госпожа, – лишь ответила руалийка.

Анна металась между смертью и жизнью, от отца – к супругу. Оставаясь живой, она все еще верила, что Ивэн не оставит ее. Впутавшись в подушки, на которых он спал, вырываясь из небытия, она пыталась уловить все тени его последнего присутствия. Когда он улыбался и гладил ее по волосам с первыми лучами солнца, под глазами закрадывались следы морщинок, что исказят его облик через несколько десятков лет. Когда он улыбался, все вокруг становилось яснее, будто именно он был способен выбраться из любой чащи, решить любую задачу, победить любое зло.

«…Ни мир, ни война, ни железо, ни кровь не разделят нас. Клянемся быть вместе. Отныне и вовеки».

Слова клятвы, данной ими на Храмовом холме, без конца возвращали Анну в жизнь.

– Ни железо, ни кровь… – в бреду прошептала она, чувствуя, как пересохли ее губы.

Распахнув глаза, она увидела Сильви. Та бросила на нее изумленный взгляд, словно уже и не ждала, что это случится и убежала. Суматоха разорвала тишину, как только она ступила за порог.

Анна приподнялась на локтях, но, почувствовав, что все еще поражена ознобом, крепче закуталась в одеяла. Мгновение за мгновением она восстанавливала тот мир, что был рядом с ней, пока она плавилась в лихорадке. Его частью была и южанка – именно она вырвала ее с той стороны, бесконечно опаивая травами, протирая ее тело и выполняя все то, что должен был сделать любой лекарь, намертво привязанный к кровати больного. Услышав голоса за дверью, Анна вновь рухнула на подушки и притворилась спящей.

– Ваше Высочество, королева должна есть хоть что-то, чтобы жить, – Сильви была взволнована. – Я клянусь Создателем, она приходила в себя…

– Оставь нас. Не о чем беспокоиться. Спасибо, Сильви.

Такой мягкий голос, что в нем можно утонуть, но Анна затаила дыхание, опасаясь явственно задрожать.

– Ей помогут молоко и мед? – Гален хмыкнул, очевидно не веря в такой простой путь к спасению.

Сильви кивнула, прежде чем закрыть за собой дверь, выполняя его просьбу.

Повременив, Гален устроился в глубоком кресле у кровати, медленно опустил платок в чашу с ледяной водой, стоящую рядом на столике. Анна замерла, вслушиваясь в наступившую тишину, прежде чем он заскользил по ее горящему лбу и пылающим щекам. Прикосновения Галена были уверенными и неожиданно нежными.

– Не хочешь жить? – он потянулся ближе и осторожно убрал непослушную прядь волос, упавшую на ее лицо. – Понимаю. Я мог бы пойти простым путем – избавиться от тебя. Сказать, что ты умерла в лихорадке, как и моя мать.

Гален еще раз смочил платок в ледяной воде, чтобы уже коснуться ее подбородка и ключицы.

– Что же мне делать теперь? Задушить тебя или отравить? Как бы я поступил, окажись и в половину настолько чудовищен, как все слухи обо мне, о которых ты знаешь?

Нечаянная капля воды соскользнула с щеки Анны, побежала по шее, ускоряясь, но Гален успел перехватить ту едва весомым касанием.

– Вот только я не чудовище. И не зверь.

Он вновь пробежался платком по ее лбу.

– Но от зверя или же волчьих предков мне достался удивительно острый слух. Не знаю, все ли Бранды наделены им? Ты ведь знала их лучше, чем я.

Гален вновь нырнул пальцами в чашу с ледяной водой.

– И этот слух подсказал мне, что ты не спишь. Я слышу, как твое дыхание рвется, когда я касаюсь тебя.

Сердце Анны отчаянно громко застучало, но прежде, чем она распахнула глаза, он дотронулся до ее губ, призывая оставить все как есть и сохранить тишину.

– Так будет спокойнее нам обоим. Я буду говорить, а ты станешь слушать, если пожелаешь.

Он осторожно погладил Анну по волосам, пытаясь убедиться, что она приняла его правила. Поборов запрятанную глубоко тревогу, она согласилась, стараясь дышать глубоко и ровно, чтобы Гален не мог уловить ее страх.

– Сколько раз мне придется повторить, что я не желаю тебе зла? Но я никогда не любил исхоженных троп. Оттого я готов. А ты, должно быть, никогда и не слышала моей истории, Анна? Что ж… Я – позор своего рода. Вряд ли обо мне хоть кто-то желал говорить в этом замке.

Он вдруг бережно приподнял ее голову, подставив ладонь, а другой рукой поднес к ее губам горшочек с теплым медовым молоком. Анна сделал глоток, распахнув на миг глаза, но Гален этого не приметил.

Глава 6. Чары и кровь

Фелис, Корсия

Лишь она одна могла овеять свое исчезновение такой непроницаемой тенью. Морган не считал дни с тех пор, как Ивэн приказал отыскать ее, хладнокровно убеждая, что она жива. Она, огненная Мириам из Руаля, лежала на погребальном алтаре в замковой часовне, а потом исчезла. Без следа, без отпечатка, что можно было различить. Исчезнув, словно комета с небосвода, она не оставила бы после себя ни пылинки, но в руках Моргана лежал амулет – тонкая серебряная цепочка с медальоном, усыпанным темными каплями гранатового камня. Спрятанные внутри него соцветия лаванды все еще хранили свой аромат с того дня, когда он подарил его.
Моргану хотелось верить, что, бросив свой медальон на столе в голубятне, – их общем месте, куда приходили мольбы о помощи со всех Изведанных земель, – она давала знать, что жива. И, с тех пор как он нашел его, вся жизнь обратилась в сплошное скитание. Он стал бродягой, меняя в беспорядке коней, лодки и корабли, покрываясь дорожной пылью и морской солью. Он бросился искать ее по деревенькам Дагмера, ринулся за гряду, появился в Айриндоре, но не услышав даже ее тени, отправился прочь с континента. Дорога, лишь в которой он прежде обретал себя, нынче опротивела ему.
Словно оглушенный, он мчался в дом под красной крышей, едва оказавшись в Корсии. Его пьянила надежда. Бездушная и наивная. Ведь они оба так мечтали о нем, оба совсем не желали покидать его стен. Но Моргана встретили лишь звенящая пустота, пыль и прозрачные паучьи кружева. Он пролежал на той кровати, что они делили с Мириам не так давно, от рассвета до самого заката, не смея сомкнуть глаз. Зима, пусть и ласковая, бесснежная добралась и до Фелиса, потому ночи стали холоднее, но Морган оставался недвижим подобно статуе, лишь крепче стискивал зубы. Он вспоминал те исполненные счастьем дни, когда они, соединенные общей дорогой и долгом, по привычке разделяли это ложе по разные его стороны, но пространство между ними было нерушимо, словно Дагмерская гряда. Как только в ту пору ему не довелось понять, что он тяжело болен скверной, околдован и безволен? Однажды поутру он едва не лишился разума от охватившего его вожделения, однажды ночью он пьяный и беззаботный поцеловал Мириам, когда Великое море, разделившее Дагмер и Корсию, истончило кандалы, сковавшие его шею. Только теперь Морган признавал, что никогда и не был охвачен любовью к той ведьме, что выкрала его жизнь, но был безвольно связан запретом прикасаться к кому-то кроме нее.
Теперь же, после смерти Гауданы, все чары пали, наделив его скорбью по непрожитым дням и невысказанным словам. Скверна подточила его. Он исхудал, а черные волосы у висков слегка подернулись сединой. Но он был свободен. Такова была воля Создателя. Иначе не объяснить то, что он все еще жив, в ту пору как должен был уйти из этого мира вслед за околдовавшей его ведьмой, – темная магия не делала одолжений своим жертвам. И все же, совсем как в старых сказках, колдовство смогла победить любовь.
Потому Морган раз за разом представлял себе Мириам, словно один лишь ее образ мог очистить его душу от любого зла – того, что жило в нем всегда, либо стало его наказанием. Он представлял себе ее, пока вдруг не уснул, едва лучи восходящего солнца стали блуждать по выбеленному потолку. Он и сам не понял, как это произошло, ведь Мириам встретила его в чертогах тихо приближающегося сна.
Картинки из прошлого мелькали в каком-то безумном вихре, не давая ухватиться и насладиться ими, таяли, словно дымка.
Вот, их первая встреча. Еще совсем юная Мириам – воровка и ведьма, напоказ приговоренная к смерти, по ее рассеченной им ладони стекает алая кровь. Она смотрит на него, но не на толпу, собравшуюся сделать из ее смерти праздник, смотрит с испугом только потому, что он северянин. Уже тогда она ничего не боялась.
Вот, первый ритуал, проведенный над ней в Дагмере по наказу Священного караула. И снова алые капли крови падают в чашу, крича всем о ее честности. Вот, второй ритуал, третий. Она такая маленькая и отчаянная вдруг бросается с бранью на сира Тревора, выхватывает кинжал и сама с яростью рассекает свою ладонь. И вновь чистая кровь вьется алой змейкой по ее запястью, а Морган тогда впервые подумал, какой опасно красивой станет Мириам всего через пару зим.
Вот, она пережила Посвящение и он украшает ее шею простым серебряным медальоном. Уже восторженная и гордая девчонка, эта Мириам глядит на него широко распахнутыми, греховно зелеными глазами.
А вот, в какой-то крохотной деревеньке, спустя целую зиму, он смотрит, как она танцует среди костров, встречая весну. Понимает, что она оглядывается, выискивая в толпе селян именно его. И пропадает. Безудержно тонет, внезапно поддавшись охватившей его слабости. Она уже достаточно взрослая, чтобы смело любоваться ею. И он любуется, а она смело хватает его за руку, когда бесконечные пляски сливаются в ревущее, искрящееся торжество.
Потом наступает Тьма. Тягучее, звенящее тишиной ничто. И вот, всполохи, искры, один разорванный скомканный поцелуй как полет, нет, как падение над вечной и всесильной Тьмой.
Пробуждение ото сна было тяжелым. Морган желал уцепиться за тлеющий образ и прекратить свою погоню, но Мириам по-прежнему далека или более не жива – было не разобрать, ведь в его руке все еще зажата ее цепочка с медальоном.
Он быстро оделся, почти бегом спустился к морю. На побережье бушевал шторм, выбрасывая высоко и шумно посеревшие языки волн. Оказавшись на том самом месте, где однажды поцеловал Мириам, Морган не оглядываясь принялся размечать прямо на песке защитный круг, вычерчивать старо-тиронские символы. Он был неважным чародеем, а теперь будто сделался еще и недалеким, опрометчивым магом, отринув всякую осторожность.
В последний раз он обращался к этим чарам, когда Мириам старательно вывела для него этот круг мелом на полу в башне посреди айриндорских топей. Редко, но им все же приходилось охотиться на отступников, а теперь Морган словно объявил охоту на нее. Странным образом он помнил все до мелочей: каждый ее жест, каждый взгляд, ее пальцы, перепачканные мелом, ее тревогу. Словно тот, прежний Морган, не мог прикоснуться к ней, обличить свои чувства, вместо этого запечатывая ее глубже в свою память. Словно однажды надеялся освободиться от злых чар, будто знал, что все, что он видит – важно, ценно и способно спасти его жизнь.
Тогда они несколько ночей успели провести в лесу. Мириам устало и язвительно бросила ему, прежде чем он ступил в круг:
– Отключишься – брошу тебя здесь.
Врала. Она никогда бы не оставила его. Потому Морган одарил ее напускной задорной усмешкой, а она, как вредная невоспитанная девчонка, показала ему язык. Он знал Мириам достаточно хорошо, чтобы понять, что вместо колкости она хотела сказать: «Пожалуйста, береги себя!».
Теперь же много дней вокруг него была одна лишь тишина. Но остановить его не мог даже шторм.
Он стянул с себя рубаху, бросив ту на песок в надежде, что пробирающий до костей ветер удержит его, поможет быстро вырваться из чар. Следом упал его медальон, а другой, с россыпью гранатов, он взял с собой в круг, обмотав вокруг ладони переплетенные звенья тонкой цепочки. Медальон Мириам был заговорен не для него и не мог защитить его от песни чужой темной крови, но почему-то Морган надеялся, что тот сможет привести его к ней.
Он опустился на колени, все еще прекрасно помня, как в последний раз, оставаясь наедине со штормом, умирал, поглощенный скверной, а теперь же жаждал услышать, как она звучит. Но ему нужна была особая песня – едва различимый шепот крови Смотрителя, вкусившего Тьму. И чтобы услышать ее, он готов был оглохнуть от сонма других.
Морган выкрикнул небесам древнее как мир заклятие, облаченное в старо-тиронскую речь. Выкрикнул, надрывая голос, желая быть громче шума беснующихся волн, дабы слиться с обезумевшим вокруг него ветром, чтобы тот разнес их по всей Корсии.
Он закрыл глаза, прислушиваясь, и уже через миг расхохотался над своей глупостью.
– Бездарь! – бросил он сам себе, уверенный, что эти чары ему теперь не по силам.
Много дней он с ненавистью грыз себя, ведь ему довелось поддаться Тьме и не заметить этого. Он никогда не был неуязвим, но рьяно верил в обратное. Мириам никогда не оставила бы его, но они были разными. Он же бросил ее, укутавшись в теплый плащ скверны, насланной на него ведьмой. Теперь пришло время платить за это своей силой, своей магией и своим духом.
– Ничтожный! – зарычал он в гневе, с размаху ударив сжатым кулаком по песку, разрывая защитный круг.
В мгновение ока чары овладели им, пронзили его тело, страшно выгнув неестественной дугой, и повалили на песок подобно выпущенной врагом стреле.