Последний двоедушник

Пролог

У него не было лица. Лишь имя, которое он почти позабыл. И одна-единственная душа, которой было слишком мало ему, чтобы выжить в этом безжалостном мире. Убей или умри – это закон он выучил слишком хорошо.

Голодным коршуном скользил он в белых как молоко небесах Первого круга Нави, и всё, что обитало здесь, всё, что имело душу, пряталось в смертном ужасе, завидев одну лишь тень его чёрных крыльев. Он привык. Одиночество больше не тяготило его, и он нёс его гордо, как знамя.

Ветер всё ещё пах ночью - сырой травой и землёй. Где-то внизу зеркальную гладь Навьего пруда взволновал изящный взмах лебедино-белой девичьей руки. Сверкнуло золото волос. Это одна из навок нырнула стремглав – поспешила спрятаться, оставив лишь венок из синих маков, покачивающийся на воде.

Зря. Он никогда не позволял себе охотиться на верхних кругах. Не хотел губить души, что обитали здесь. Они были слишком красивы для этого. Какая глупая сентиментальность! Он мог погибнуть из-за неё. Но всё ещё цеплялся за эти осколки эмоций, которые напоминали ему о том, что когда-то он тоже был человеком. Когда-нибудь ему придётся отбросить и их – вырвать с корнем из своей души, если захочет жить. Он чувствовал, что время это близится, потому что довольствоваться привычной пищей становилось всё труднее. Но пока этот день не настал, он позволял себе маленькие слабости.

Навка выбралась на берег поодаль, присела на камне вычёсывать волосы гребнем. Запела песню. Видимо, решила, что опасность миновала. Напрасно.

Он резко повернул голову влево, когда заметил ещё одну тень, стелившуюся низко, у самой воды, молниеносное змеиное движение – к девушке, что беззаботно напевала древний мотив, вонзающийся прямо в душу своей неизбывной печалью.

Среагировал быстрее, чем осознал, что делает. Камнем бросился вниз – наперерез нападавшему. Другому хищнику, который был ничем не лучше его самого. Другому двоедушнику, у которого, в отличие от него, больше не оставалось такой постыдной слабости, как жалость.

Сшиб его плечом прямо в полёте, и они покатились по берегу, ломая камыши, пачкаясь в грязи и тине.

С низким рычанием тот, второй, отскочил от него подальше, как только разглядел, кто на него напал. Он был значительно слабее и всегда избегал прямого столкновения. Несмело колышущая тень, очертания рваных вороньих крыльев за спиной, красные глаза, сверкающие из тьмы – у него тоже не было лица.

- Зачем ты это сделал? – шипящие звуки, что издавало горло этого второго, давно утратили сходство с человеческой речью.

Он не ответил – молча встал, отвернулся и пошёл прочь, расправляя крылья, чтобы снова взлететь. Что он мог сказать? Он сам не знал ответа на этот вопрос. Что толку было спасать эту глупую навку, что наконец-то догадалась затаиться в глубине пруда? Не она, так другая попадёт в лапы этого хищника рано или поздно. Ведь его охотничьи угодья были как раз на верхних кругах Нави… Кроме второго круга. Второй слишком хорошо охранялся.

- Стой! – вслед ему зашелестел окрик. Он не стал замедлять шага.

- Погоди! Ладно, я привык уже к твоим чудачествам… Но объясни хотя бы, почему ты не явился на Её зов? Собирали всех. Скоро новый прорыв, и такого мощного ещё не бывало за всю историю трёх миров, можешь мне верить! Я видел своими глазами, какие неисчислимые сонмы навьев стекаются по одному мановению Её руки в Ледяной чертог. Но Она заметила, что тебя нет, и была в ярости.

- Она мне не хозяйка. У неё довольно цепных псов.

- Но не таких, как мы! Ты же знаешь, что мы с тобой последние. Других больше нет и не будет, потому что слишком прочны границы меж Навью, Явью и Правью.

- К счастью для мира людей.

- Плевать я хотел на их счастье! Всё, чего я хочу – чтобы завеса, наконец, прорвалась, и я смог до них добраться. Найти себе вторую душу, выпить её до капли – и жить. Жить, а не влачить жалкое полумёртвое существование, как сейчас! Разве ты хочешь не того же?

У него не было правильного ответа на этот вопрос.

Поэтому он просто оттолкнулся от берега и взмыл в эти молочно-белые небеса, позволяя ледяному ветру в вышине пронзать себя насквозь. Острая боль свела судорогой правое крыло – видимо, повредил при падении. Как некстати! Значит, пища понадобится раньше, чем он рассчитывал.

Он ринулся к краю окоёма и пробил его своим телом. Оказался в зелёных небесах Второго круга. Здесь нужно поспешить. Здесь ему слишком опасно находиться долго, потому что…

Поздно. Его заметили.

- Э-э-эй, падаль! Тебе, кажется, было велено держаться подальше отсюда.

Он медленно, стараясь не делать резких движений, развернулся на голос. Спокойный, насмешливый голос хозяина этого места.

Наткнулся на пристальный взгляд янтарных глаз, в которых притаилась смертельная угроза. Крылья гигантского Медного дракона сверкнули золотом в лучах белого солнца. Ветер, что поднялся от их протяжных взмахов, едва не сшиб двоедушника наземь. В глубине разинутой пасти клокочет пламя, что вот-вот вырвется на свободу.

Так. Спокойно. Это уже серьезно… Что-то Дракон больно нервный. Скорее всего, это может означать только одно… Проверим догадку!

- Привет, Ратмир! Давно не виделись. А я тут мимо пролетал, дай думаю узнаю, как дела у жены, у детишек.

- У Марины всё великолепно. Ждёт пятого. И почему-то по-прежнему упрашивает не поджаривать тебя как шашлык. Ума не приложу, почему она тебя жалеет. Хотя она у меня сердобольная. Слишком. Я – нет. И мне в такой момент не нужны никакие подозрительные личности, шляющиеся у порога.

- Намёк понятен, старина! Как раз собирался лететь дальше. Так что если посторонишься немного…

- Живо! Р-р-р-р-р-р-р…

- Всё, всё! Меня здесь уже нет! Марине привет!..

И надо же было ему не удержаться и напоследок нарваться-таки на струю драконьего пламени, опалившую кончики крыльев… Да ещё теперь, когда слабость и так подкатывает, как оглушающая волна. А ведь ещё несколько кругов! Ну ничего… Он справится.

Часть 1. Глава 1. Музыка ночи

Десятью часами ранее.

Санкт-Петербург.

С самого утра у неё было предчувствие, что сегодня случится что-то хорошее. Вспомнилось почему-то знакомое с детства ощущение ожидания праздника. Которое неизменно оказывалось слаще самого праздника.

И о чём она только думает?.. Анжела тряхнула гривой льняных волос, отгоняя непрошенные мысли. Надела бежевые замшевые туфли на шпильке - они прибавляли к её и так немаленькому росту ещё сантиметров десять, но Анжеле это нравилось. Нравилось привлекать внимание, вызывать восхищенные взгляды, ловить их на себе, как блики солнечного света. Это было для нее как лекарство, которое нужно постоянно принимать. Лекарство, вызывающее привыкание, но жизненно необходимое, потому что без него…

Стоп. Она остановила себя прежде, чем мысли пойдут по проторенной дорожке. Ни к чему вновь перебирать эти воспоминания – пусть себе лежат погребёнными где-то на дне памяти. Там, где до них никто и никогда не доберётся. В идеале – и самой забыть. Хотя это вряд ли.

Узкие джинсы, открытый топ – небесно-голубой, в цвет глаз, белая короткая куртка с рукавами три четверти… Всё лаконично, никаких украшений. Они ей были не нужны.

Бросила придирчивый взгляд в здоровенное зеркало у входной двери, подмигнула. Подхватила объемную сумку из телячьей кожи пудрового оттенка, в которой у неё был небольшой личный филиал «чёрной дыры», и вышла в общий коридор, погружённый в тени. Она снимала тесную однушку на окраине Питера – оттуда было далековато до работы, но на что хватило…

Консьержка внизу, хмурая женщина лет пятидесяти, проводившая большую часть суток за просмотром сериалов, глянула исподлобья неодобрительно куда-то в сторону её декольте.

Анжела тут же нацепила маску расчётливой стервы – специально для неё, чтобы позлить. Не удержалась – наклонилась в окошко будки и долго расспрашивала соответствующим тоном, когда заменят лампочки в парадном, то и дело поправляя волосы и поблескивая идеальным маникюром.

Так и не получив вразумительного ответа и дав себе мысленного пинка за только что устроенный детский сад, Анжела вышла, наконец, из дома. Высокая серая громадина заслоняла окоём, но в просвете двора-колодца неожиданно мелькнул клочок пронзительно-ясного голубого неба, расчерченного невесомыми перьями белых облаков.

От такого необычного для капризной питерской погоды зрелища она остановилась, как вкопанная, запрокинув голову. Отчего-то перехотелось спешить куда бы то ни было. Стало плевать, что на работе нужно быть уже через час, а ещё добираться через полгорода. Чем дольше она смотрела в небо, странно-подвижное в неподвижном абрисе бетонных крыш, тем сильнее её охватывало необъяснимое чувство – как будто она стоит в центре мира, в точке, где ось пронзает земной шар, и планета кружится под ногами вокруг неё – всё быстрее, и быстрее, и быстрее… И стоит оступиться – как тебя снесёт этим круговоротом, и полетишь вверх тормашками куда-то в космос…

С этим странным настроением нужно было что-то делать, но Анжела не представляла себе, что именно. Но иначе она просто не сможет сегодня хорошо работать.

Тогда она вздохнула и решила просто позволить себе ненадолго отключиться от суеты и сделать то, чего хочется именно сейчас.

А чего ей хочется? Анжела осознала, что понятия не имеет. Оглянулась по сторонам немного растерянно. Время – два пополудни. В этот час во дворе почти никого не было, даже мамочки с маленькими детьми куда-то подевались – видимо отправились кормить своих чад и укладывать их на послеобеденный сон. Робкая свежая листва зелёным кружевом лепилась к серым стенам домов, припаркованные машины ютились возле них, как цыплята у наседки. Тёплый ветер шевелил волосы и доносил запах… она никак не могла понять, чего. Сладкий, приторный, душный – но неизъяснимо манящий. Ей вдруг захотелось найти его источник и вдохнуть полной грудью. Она не стала противиться этому желанию.

Источник нашёлся быстро – буйные заросли осыпающейся черёмухи, что притулилась в углу двора позади крохотной детской площадки. Анжела подошла ближе, сбросила сумку прямо на асфальт, наклонила ветку и зарылась лицом в бело-зелёное облако. Закрыла глаза...

Запах пьянил. И она знала, что долго вдыхать его опасно, что скоро закружится голова – но ничего не могла с собой поделать. Он укутывал плотной пеленой, обволакивал, душил в объятиях… Ей захотелось в них раствориться.

Да что же это сегодня с ней такое? Анжела распахнула глаза, удивляясь тому, каким светлым, выбеленным показался мир вокруг после минутного забытья. Резко отстранила трепещущие ветви, источающие дурман, и отвернулась. Подхватила сумку и быстро пошла прочь со двора – она уже и так катастрофически опаздывала.

Всю дорогу – и в автобусе, и в душном метро, Анжелу неотступно преследовал запах черёмухи. Она долго не понимала, отчего, пока не догадалась проверить причёску. В длинных льняных волосах её запутались белые лепестки.

Когда она вынырнула из метро и, ускоряя шаг, понеслась по Невскому в сторону набережной Фонтанки, небо уже затянуло хмурой пеленой. Накрапывал дождь, быстро усиливаясь и грозя смыть с такой тщательностью наведённый марафет. Анжела выудила из недр «чёрной дыры» складной синий зонт, на котором красовались подмигивающие ярко-жёлтые смайлы, и поскорее укрылась под ним. Праздничное предощущение немедленно спряталось где-то в глубине её организма, но не исчезло совсем, как ни странно.

Нырнула в длинную серую пятиэтажку дореволюционной постройки, уныло взирающую тёмными очами на речные воды, что у самых её ног пугливо вздрагивали и трепетали под натиском тугих дождевых струй. На верхних этажах здания был оборудован небольшой зал для модных показов, за которым простирался лабиринт гримёрных, примерочных и всевозможных административных помещений.

Взбежала по узкой лестнице, слабо освещённой мерцающими сиреневыми и голубыми светильниками, чувствуя, как пол под ногами вибрирует от ритмичного гула, резонирует с музыкой. Редкие гости уже начинали подтягиваться. «Галерея Врубеля», как назвал это место его хозяин – несостоявшийся художник – готовилась представить очередную модную коллекцию очередной восходящей звезды Питерского бомонда. И Анжела должна была стать одним из манекенов на этом празднике жизни.

Глава 2. Забытые имена

Он висел над Бездной, и чёрные небеса были под его ногами – опрокинутые, бесконечные, безжизненные. У него была сотня имён, но сам себя он предпочитал называть Изначальным.

Тьма царила здесь, такая непроглядная, какую даже тысяча солнц не смогла бы рассеять – их пожрали бы её голодные клыки, разорвали на части и проглотили с довольным урчанием.

Над головой его чёрную пелену вспарывали корни Великого Древа. Они прорастали в купол этого мира, и их тонкие концы, будто корявые пальцы старика, впивались в тело Изначального. Пронзённый ими, оплетённый и связанный, он висел в коконе этого смертельного плена бесчисленные столетия. Не в силах пошевелиться, не в силах дышать, не в силах поднять век. Медленно врастая в Древо, медленно рассыпаясь на части, как истлевающий осенний листок.

По корням прошла дрожь – это там, наверху, на Седьмом круге Нави ларвы рылись в земле у подножья Великого Древа, искали поживы. Изначальный мог слышать их мерзкий визг.

У него больше не было ног, а руки срослись с корнями. В разваливающейся грудной клетке мёртвые ветра Бездны свили себе гнездо. Но он по-прежнему мог ощущать боль, когда золотая листва опадала в кроне Древа – где-то там, бесконечно далеко, куда ему вовеки не подняться по воле Тех, что Спят.

Однако в тот миг, когда ещё один лист начал свой последний танец, кружась и печально звеня в потоках солнечного света, Изначальный вздрогнул.

И впервые за тысячу лет смог открыть глаза, разлепив тяжёлые веки.

Потому что впервые за тысячу лет одно из его созданий вышло на охоту в Явь. И охота эта увенчалась успехом.

Две души начали медленное соединение. Навь и Явь встречались на тонком мосту, сплетали пальцы ищущих рук. Он это чувствовал, он это знал – и это наполняло его трепетом ожидания.

Ибо впервые за много веков совпадут три условия.

Очень скоро усыхающее Древо ослабит свою мёртвую хватку, и расплетётся сеть корней вокруг остатков плоти Изначального.

Очень скоро Мара, эта строптивая малолетка, так послушно следовавшая его мудрым советам, пробьёт перегородки меж мирами. Создаст прореху достаточную, чтобы чрез неё просочилась Тьма намного более могущественная и древняя, чем любые порождения Нави.

Очень скоро его двоедушник примет в объятия и выпьет до дна смертную душу дочери Яви. И тогда Изначальный подчинит себе своё слепое орудие, сотворённое когда-то лишь для того, чтобы служить проводником. Как только орудие будет достаточно заряжено силой, оно будет готово послужить целям создателя.

Некоторое время Изначальный позволил этим приятным мыслям кружить в своей голове, как чёрным воронам. Но потом прислушался к тому, что шептали ему предчувствия, и сухие губы его сложились в едва заметную улыбку.

Он понял, что где-то в Яви началась ещё одна охота. И возможно, ещё один двоедушник скоро вонзит когти в сопротивляющуюся добычу. Удваивая шансы своего создателя на благоприятный исход.

Анжела сладко потянулась и села в кровати. Комнату заливал бледный дневной свет. На полу валялся позабытый льдисто-голубой карандаш.

Кажется, сегодня ночью ей приснилось что-то хорошее. Какой-то добрый и очень светлый сон.

Во всём теле она ощущала странную лёгкость, а вчерашние дурные воспоминания поблекли и больше не терзали её ржавым гвоздём. Они словно подёрнулись лёгкой дымкой, ушли куда-то вглубь памяти. Это было страшным облегчением. Новый день она начнёт с чистого листа. И улыбки.

Девушка вскочила с постели и побрела в ванную умываться. Далеко не сразу обнаружила ещё одну странность.

Нога совершенно перестала болеть.

Она уселась прямо на пол посреди коридора и осмотрела ступню. Порезы начали затягиваться. Опухлость прошла. Кожа вокруг ран была розовой и не отзывалась на малейшее прикосновение мучительной болью, как вчера.

Чудеса!

Анжела вспомнила ещё кое-что. Вернулась в комнату и забрала с подоконника огрызок яблока. Выбросила его в мусорное ведро на крохотной кухне, в которой теснились белый гарнитур, ещё советского производства, низкий холодильник, старая электрическая плита и колченогий стол с одной табуреткой.

Впрочем, на кухне Анжела всё равно практически не появлялась. Ей было лень готовить для себя одной. Максимум, на что её хватало – это сварить куриных грудок. Огурцы она даже не резала – просто мыла и грызла. Капусту тоже отрывала по листку и съедала так. А любимая еда – яблоки – вообще получила постоянную прописку на подоконнике в спальне. Одно-два можно было даже найти в её личной «чёрной дыре» в сумочке.

Позавтракав на скорую руку парочкой белков от варёных яиц и огурцом, Анжела принялась за дело, которое не могло ждать. Обзвонив кое-каких знакомых и прошерстив Интернет в поисках подходящих рекламных объявлений, она записала несколько адресов, по которым сегодня ей могла улыбнуться удача.

Оставалось успешно пройти кастинги. Анжела прогулялась туда-сюда по коридору и поняла, что почти не похожа на хромую цаплю. Ну что ж, это была прекрасная новость! Правда, от шпилек она по зрелом размышлении всё равно решила отказаться. Ужасала одна мысль о том, чтобы снова втискиваться в туфли, которые вчера оказались для неё самым настоящим орудием пыток – что белые, с Микиным «подарочком», что те, в которых едва доковыляла до дома.

Но какова стерва, а? Анжела даже не подозревала, что зависть Мики зашла так далеко. Хотя догадывалась, что помимо страстного желания стать номером один в «Галерее Врубеля», Микой двигало и желание заполучить её владельца, устранив соперницу. Пусть подавится теперь таким счастьем! А она не опустится до того, чтобы мстить или тем более подавать на неё в суд. Хорошей оплеухи хватило, чтобы выпустить пар. Хотя временами Анжела и сожалела, что в последний момент-таки передумала и переложила туфлю в левую руку. Надо было врезать как следует, за такую-то мерзость…

А впрочем, миролюбивое настроение быстро возвращалось к Анжеле по мере того, как исчезала хромота.

Глава 3. Манящие огни

Стрыга медленно ползла по тёмному узкому коридору, пол которого светился голубым. Однако и этого слабого свечения было довольно, чтобы невыносимо жечь её лапы, и она время от времени поджимала их, жалобно скуля. Но всё равно продолжала ползти.

Грузное тело уже едва помещалось в сужающемся проходе, и временами бока стрыги, покрытые чёрной жёсткой щетиной, касались стен. Это причиняло новую боль и заставляло вздрагивать, скалить острые изогнутые клыки, что в два ряда росли в её пасти.

У неё не было глаз – лишь острый нюх и желание убивать. Только это желание заставляло стрыгу терпеть боль и проталкивать своё тело всё дальше и дальше по мучительному пути, по дороге меж Навью и Явью. Всей кожей она чувствовала, что где-то там, впереди – добыча. Стрыга представила, с какой сладостью вонзит длинные зазубренные лезвия когтей в живую трепещущую плоть, и с удвоенной силой продолжила движение.

Потом стрыга вспомнила, что ей нельзя разрывать на части всех, кого встретит. Хотя бы одного она должна принести целым. Не обязательно живым, но непременно целым. Тогда хозяин обрадуется. Тогда хозяин похвалит. Но только это было слишком сложное задание – так трудно удержаться после стольких веков отчаянного голода… Ну ничего, она справится. Она умнее тех, других, которые вернулись ни с чем. За это хозяин рассердился на них. И скормил остальным. А она не такая – нет. Она умнее!

Снова обжигает лапы свет. Ну ничего, хозяин обещал, что там, в Яви, будет темно. Будет ночь. Это хорошо.

Последнее усилие. Воздух вокруг сгустился, стал плотным, в нём она вязла, как в смоле. Нет… она справится. Ещё усилие… Другие смогли, и она сможет тоже… Потому что впереди ждёт желанная награда.

С низким рёвом стрыга вывалилась из портала, что был на высоте двух метров от мраморного пола – в белой стене, инкрустированной разноцветной мозаикой пёстрого восточного узора.

Тонкие резные колонны взмывали ввысь и поддерживали ажурный потолок, выполненный в форме многолучевой звезды. Эта звезда, самая большая из многих, которые можно было увидеть этой ночью, несомненно считала себя главным её украшением и горделиво возносила свою главу, тянулась к остальным звёздам на стройных ногах-колоннах, будто хвастаясь пред ними своей красотой.

Невдалеке мирно журчал фонтан, и его тихий плеск вторил степенному движению облаков, что серыми мазками покрывали тёмную палитру ночного неба.

Всякому, кто пришёл бы этой ночью к павильону «Узбекистан» на ВДНХ, показалось бы, что он попал в оживший мир сказок тысяча и одной ночи.

Но так казалось бы ему недолго. И, к счастью для людей, никто из них не явился сюда в эту ночь – а потому стрыга, отряхнувшись и шумно потянув носом воздух, повернулась и на полусогнутых направилась к выходу. Её передние конечности были намного длиннее задних, и она не могла быстро бегать, зато умела совершать невообразимые прыжки, а одного удара могучей лапы хватало, чтобы снести полголовы зазевавшемуся ларву или размозжить криксу.

Где-то на полпути, в центре круглого помещения стрыга притормозила на пару мгновений, принюхиваясь. Встала дыбом щетина на её могучем мускулистом теле, напоминавшем чудовищную химеру, рождённую от брака гиены и гориллы.

Да… Она ощущала это отчётливо… И это заставляло скалиться в бешеной ярости…

Несомненно – когда-то на этом самом месте погибла стрыга. А может быть, и не одна.

Ну ничего, она отомстит за эти смерти! Мара всё сказала правильно – люди забыли, что такое страх. Настоящий, не придуманный, не тот, который для развлечения, чтобы пощекотать себе нервишки перед сном. Нет – страх мучительный, от которого стынет кровь и стучат зубы, от которого все мысли разом выбивает из головы. Самый древний, самый чистый, прекрасный в своей чистоте и самый пронзительный страх.

Страх смерти.

Мара им это напомнит.

Вот только низвергнутая в Навь богиня, что открыла портал этой ночью, почему-то решила, что стрыги ей послушны. Забыла, кто их настоящий хозяин. Но верность и преданность своему создателю – самое главное для стрыг испокон веков. Нет почётнее жизни, чем жизнь во благо хозяина. Нет лучшей смерти, чем смерть от руки хозяина. Хотя последнего всё-таки не хотелось…

И стрыга с удвоенным рвением пошла вперёд, пригнувшись и прислушиваясь к мельчайшим нюансам запахов и звуков, что нёс ей ночной ветер.

Старательно обходя брызги от фонтана, она вышла, наконец, наружу. И застыла.

Открытое пространство впереди укутывала прозрачная ночная тьма. Непривычная для большого города. Это гасящее поле от портала – оно уничтожало все источники света на километры вокруг. Ни одна искра света не должна была потревожить тех, кто выбирался на поверхность, чтобы подчинить сонную Явь велениям проснувшейся Нави. Даже звёзды, казалось, погасли в этот миг – их скрыла пелена облаков, или может быть, они в испуге сбежали куда-то в глубины ночного неба по спасительному Млечному пути.

Стрыга испустила низкий вибрирующий звук на несколько октав ниже того, что могло воспринять человеческое ухо. Звук отразился от каждого здания, каждой скульптуры, каждого цветка в клумбе и вернулся к источнику.

Теперь стрыга знала, что вокруг неё, так же уверенно, как если бы видела своими глазами. Но это видение было лучше. Вместе с остальными органами чувств оно давало стрыге столько слоёв восприятия действительности, сколько не подарит ни один настоящий глаз. Она видела трепет травы на ветру за много сотен метров от себя. Она ощущала биение сердца парочки голубей, что притулились друг к другу у ног скульптур рабочего и крестьянки, возвышавшихся на массивной внушительной арке входа на ВДНХ. Она по запаху могла определить, где ступала нога человека совсем недавно, несколько часов назад, когда это место было заполнено людьми – безмятежными, прогуливающимися, такими глупыми в своём неведении.

Скоро они поплатятся за свою глупость.

…Аааааааргх, как хорошо!

Явственный запах человеческой плоти – живой, дышащей. И совсем недалеко. И приближается.

Глава 4. Одинокий цветок

Анжела судорожно вздохнула, как утопленница, и села, прижимая руку к груди.

Оказывается, она лежала всё это время на каких-то мешках, укутанная тёплым одеялом, а вокруг неё толпились люди. Выражения лиц – встревоженные, обеспокоенные.

Ближе всех был Волхв. В одной руке он держал термос, другой протягивал чашку дымящегося чая.

- Это было волшебно, моя девочка! Твоё лицо будто светилось изнутри. Той самой магией, о которой ты говорила… Скажи – что ты видела там, за порогом? Я знаю, ты уходила туда. Так что же?..

Анжела смутилась и взяла из его рук чашку. Ресницы её дрогнули.

- Если бы я сама знала… Если бы только знала.

Он положил большую тёплую ладонь ей на макушку.

- В следующий раз придумаю тебе что-нибудь… Менее холодное. Иди домой, грейся, и жду тебя завтра утром в студии – при улыбке и с тем самым боевым настроем, которым ты меня покорила.

Они улыбнулись друг другу, как два заговорщика. Допив чай, Анжела медленно побрела к выходу, по-прежнему кутаясь в одеяло. Её всё ещё морозило, но на сердце было тепло.

Уже садясь в машину, она вспомнила, что до сих пор не сняла венок.

Подняла руку и стащила его с головы, морщась от того, что волосы запутались в листьях.

Потом бросила взгляд вниз, и сердце пропустило удар. В венке не хватало одного цветка.

Домой Анжела ехала, как в тумане. В голове всё прокручивались воспоминания о странном сне наяву, который она видела сегодня. И она представляла его взгляд, снова и снова. Стоило закрыть глаза – и он впивался в душу. Смотрел так, будто знал её лучше, чем она сама.

Весь вечер в маленькой пустой квартире, погружённой в серый сумрак, Анжела мужественно боролась с желанием достать альбом и снова, как умалишённая, пялиться на портрет. А потом взять карандаши и рисовать, рисовать, рисовать… Чтобы во сне снова увидеть его.

Нет, так дело не пойдёт! Анжела решительным жестом сграбастала со стола венок, который сохранила по какой-то глупой сентиментальности, и выбросила его в мусорное ведро на кухне. Всё равно розы уже завяли без воды.

Бросилась ничком на кровать и зарылась пылающим лицом в подушку. Зарычала от бессилия. Ну почему эти мысли не выходят из головы? Сердце билось как сумасшедшее, она задыхалась. Она будто лишилась самого дорогого… Наверное, так бывает, когда рядом нет близкого человека, к присутствию которого привыкаешь и без которого не можешь больше ни минуты. Но ведь у Анжелы никогда не было такого человека… Так откуда эти незваные, непрошеные эмоции?..

- Глупая, глупая, глупая тень! Ну зачем ты мне приснился!

Анжела устыдилась самой себя. Как ребёнок, ей-богу!

Нет, нужно всё-таки поскорее уснуть…

И проваливаясь в глубокий сон после тяжёлого, нервного дня, Анжела изо всех сил прогоняла отчаянное желание вновь ощутить на себе взгляд льдисто-голубых глаз этой ночью.

Рогволд шагнул к постели и внимательно всмотрелся в спящее лицо Анжелы. К счастью, с ней всё было в порядке. Он успел вовремя – вывел её из того сна, хотя это и пришлось сделать чуть ли не силком. А она ещё и сопротивлялась! Хотела остаться там, с ним? Глупая… Если бы это произошло, они погибли бы оба.

Сел на край и убрал с её лица спутанные волосы.

Сегодня вторая душа преподнесла ему очередной сюрприз. Как она смогла найти его? Последовать за ним в собственную тень, в которой он таился, дожидаясь ночи? Это было невероятно, невообразимо, в это невозможно было поверить. Но всё же у неё получилось.

Он бережно очертил пальцами линию её бровей.

А ещё его ударила в самое сердце её ранимая и хрупкая красота – там, на снегу, в венке из белых роз. Рогволд увидел её такой в тот момент, когда она, засыпая, начала погружаться в собственную тень. И когда душа Анжелы отделилась от тела, чтобы пойти по призрачному пути, а её глаза распахнулись в удивлении от чудес, что предстали её любопытному взору – он увидел, наконец, их настоящий цвет. И поразился ему.

Потому что у взрослой Неды глаза были вовсе не цвета летнего неба над рекой. Нет – их оттенок был оттенком неба зимнего. Глубокого, хранящего свои тайны северного неба. Взгляд этих глаз взволновал его до глубины души. Сколько ещё он сможет сопротивляться желанию подойти ближе и утонуть в нём? Он не знал. И есть ли вообще способ увидеть снова это чудо?

Его пальцы продолжили путь, легко коснувшись длинных трепещущих ресниц.

Сегодня он сумел не поддаться порыву. Отвернулся от ищущего взгляда синих глаз, попытался скрыться в глубине её тени. Но она нашла его там…

Следующим испытанием было отпустить её руку. Анжела схватилась за неё, как утопающий… Интересно, сжимала бы она так сильно его ладонь, если бы знала, что это – рука её будущего убийцы?..

По счастью, он смог вовремя вывести её из тени обратно в Явь. Прежде, чем стало слишком поздно.

«И о чём же ты, интересно, думала, когда засыпала в снегу? Как беспечно…»

Его пальцы очертили нежную линию скул, спустились по щеке и замерли у губ Анжелы, когда в голову пришла простая и очевидная, в общем-то, мысль.

А ведь он испугался сегодня вовсе не за собственную жизнь! Хотя, умри Анжела, – и в тот же миг связавшая их нить утянет и его прочь из мира живых. Только, в отличие от Анжелы, он не уйдёт в Навь, к душам предков, на Первый круг с его белыми небесами, зачарованными прудами навок и берёзовыми рощами берегинь – нет, он умрёт тогда последней смертью, из которой нет возврата.

Но в тот момент он даже не подумал об этом. А испугался до чёртиков за Анжелу. Что её хрупкая красота поникнет и рассыплется в прах, как цветок, расцветший до срока в снегу. Страх сжал его сердце при мысли о том, что с лица Яви окажется стёртой эта странная, трогательная, нежная, но сильная душа по имени Анжела.

И вот сейчас, когда пальцы касались бархатистой, как лепесток, кожи, когда под руками бился спокойный пульс, когда его согревало тепло её сонного дыхания – Рогволда настигло осознание.

Глава 5. Только твой выбор

Крикса была очень маленькой, но очень голодной. А ещё ей было холодно. Она выпала из портала, как голый птенец из гнезда, и посидела немного на карнизе, чтобы прийти в себя, дрожа от ночного пронизывающего ветра.

Портал открылся прямо в часах, что украшали фасад московского кукольного театра имени Образцова. Громадная четырёхметровая конструкция из сочетания потемневшей стали, меди, латуни и текстолита чуть звенела и подрагивала. По краям циферблата примостились волшебные домики с окошками, заботливо прячущими за металлическими ставнями свои секреты. Но каждый час одно из окошек распахивалось и делилось этим волшебством – и оттуда под песню «Во саду ли, в огороде» выглядывал какой-нибудь сказочный герой.

Лишь в полдень и полночь они выходили все разом – остальные часы были тщательно поделены и оставались вотчиной лишь одного из них. Здесь были «час волка», «час осла», «час лисы», «час попугая», «час обезьяны» и даже «час бобра».

Но крикса появилась ровно в «час совы» - два часа ночи.

Росточку в ней было – по колено взрослому человеку. Но голода и озлобленности хватило бы с избытком на десяток стрыг. Похожая на призрачную куклу, сотканную из теней, она расправила маленькие ручки и ножки и приготовился взлететь, воспарить вместе с ночным ветром, что понёс её бесплотное полупрозрачное тело над спящими московскими улицами.

Криксе вовсе не понравилось место, где она выпала из портала, потому и спешила поскорее убраться оттуда. Оно всё было пропитано радостью, смехом, детскими улыбками – и они жгли её огнём.

Крикса не хотела и не могла выносить этого. Она погасит их все! Каждый смех обратит в крик. Ведь это было слишком жестоко – напоминать ей о том, чего её саму лишили.

Она принюхалась, пролетая мимо высокого дома с затемнёнными окнами. Ни в одном из них не горел свет, и даже уличные фонари зияли чёрными дырами на ткани ночи – навий портал, как всегда, погасил всё освещение на несколько сотен метров вокруг.

Кажется, ей улыбнулась удача! Из форточки пахнуло тёплым запахом, которого она так искала. И тогда крикса плавно спикировала на окно, ухватилась маленькими пальчиками за раму и пробралась внутрь, как юркая белочка.

В комнате было темно и тихо, и очень спокойно.

Всё белое, чистенькое, уютное.

В углу в кресле дремлет старушка – уронила на колени книгу, очки сползли на нос.

А рядом с ней стоит колыбель, в которой спит маленький мальчик, посапывая и повернув головку к крохотному кулачку.

Крикса бесшумно пролетела по комнате и приземлилась на край колыбели. Принялась болтать ножками, оставляя призрачные следы в воздухе. Крикса должна была родиться девочкой, поэтому у неё даже был свой сарафан.

Должна была. Но не родилась.

Потому что отец бросил мать, и та избавилась от ребёнка ещё до его рождения. Её гнали страх и отчаяние – но криксе было всё равно, чем руководствовалась эта женщина, поступая так. На самой последней, самой непоправимой черте это был только её выбор.

С тех пор только голод и жажда были криксе материнским молоком и лишь ночь баюкала её в своей колыбели.

И она тянулась к человеческому теплу – изо всех сил! Чтобы выпить его до капли и хотя бы на миг вернуть то чувство покоя и безмятежности, которое ещё жило слабым отголоском воспоминания на дне её исковерканной души. И пусть жизнь того, кто на свою беду попался криксе на пути, покинет тогда хрупкую оболочку – чем этот ребёнок лучше неё? Почему он заслуживает жизни, а она – нет?!

…И крикса потянула руку к малышу.

Он проснулся и пронзительно закричал. Этот крик был криксе слаще всякой музыки.

Ещё немного, ещё мгновение, и она коснётся…

Полумрак комнаты мягко осветился золотистым сиянием, и крикса, как зачарованная, повернулась к дверному проёму, где возник какой-то человек. Забыла о ребёнке, и тот снова погрузился в безмятежный сон.

Предмет в руках человека источал призывный свет, что не обжигал, но манил непреодолимо – и крикса полетела к нему, как мотылёк на пламя свечи.

Ей так хотелось прикоснуться к этому пляшущему огню… Она чувствовала, что он подарит ей, наконец, долгожданный покой. Он даже подарит ей сны. Сны о маме…

Но с противным лязгом опустилась решётка, и крикса очутилась в клетке. На металлических прутьях сверкнули тут и там прилепленные рыжие камешки, и она не могла теперь даже попытаться выбраться – её словно отталкивала какая-то сила.

Крикса захныкала – жалобно и умоляюще, но ей не ответили. На клетку опустилась тёмная ткань. Где-то над головой крикса услышала мужской голос.

- Бери её и неси осторожно в машину.

- Послушай, ну я правда не понимаю, зачем ты с ним играешь, - сказала Анжела, отправляя палочками в рот очередную суши с тунцом и острым соусом.

Лера раздражённо бросила палочки на стол тёмного дерева, аккуратно застеленный бамбуковыми циновками. Их кабинка была отделена от остальных здоровенным аквариумом, в котором плавали какие-то лимонно-жёлтые рыбки. Одна из них зачем-то методично переносила с места на место песчинки, собрав себе таким образом здоровенную кучу песка.

- Анжелк, сколько тебе раз повторять – ну какая игра? Просто… Я не знаю. Мне гордость не позволяет.

- Сколько вы уже не разговариваете?

- Ну-у-у… Дня три, наверное, - подруга потупилась, и на её хорошеньком личике проступила краска. Каштановые локоны до плеч в тщательно уложенном беспорядке, озорной взгляд карих глаз, родинка над верхней губой – Лера была очаровательна и всегда это знала.

- Позвони ему! – Анжела начинала терять терпение. Вся эта Санта-Барбара у Леры и Макса длилась уже полгода, и ни один из упрямцев не желал уступать другому.

- Не могу. Я не брала трубку вчера весь день. Как я теперь сама позвоню? Это будет значить, что я признала, что виновата.

- А ты виновата?

- Если честно… Мы оба были хороши.

- Ну так позвони!

- Да не хочу я первой звонить этому балбесу! Я решила так – как только он в следующий раз позвонит, я возьму трубку и извинюсь за то, что наговорила сгоряча. Но только после него!

Глава 6. Часть моей твоей души

Выбор… Никому не дано выбирать заново. Вода в реке времени не бывает одинаковой.

Но значит ли это, что нужно смириться с последствиями однажды сделанного выбора и жить с ними, даже если они грозят тебя раздавить?

Тем более, если выбор был сделан не тобой?

Где-то в отдалении упал ещё один кусок фиолетовых небес, и земля под ногами снова дрогнула. Неда глядела на него удивлённо, молча, а Рогволд всё так же стоял неподвижно на границе перехода и напряжённо всматривался куда-то за неровную линию горизонта. А скорее, всматривался в этот момент он в самого себя.

Тысяча лет.

Тысячу бесконечных лет плыл он по течению. Просто перетаскивал себя из одного дня в другой – и каждый из них был наполнен вялым круговоротом пресных, осточертевших мыслей и выцветших эмоций.

Быть может, за эти века он просто позабыл, как принимать правильные решения? Утратил способность находить нужные пути?

Потому что с каждым шагом, ведущим из души Анжелы, он всё острее чувствовал, что путь этот был неправильным и решение – неверным.

Он читал это в потерянном лице Неды. Он читал это в своей мрачнеющей душе. Он читал это на лике осыпающихся в немом укоре небес.

Что будет с Анжелой, если он заберёт у неё сейчас эту часть её души?

Не сгусток эмоций, не мимолётные впечатления за день, которые он бережно, по чуть-чуть, чтобы не навредить, собирал на самой поверхности всё это время. А самую главную, самую бережно укрытую, самую лелеемую часть?

Двоедушник вдруг очень живо представил себе, какой станет Анжела без Неды. Спокойная, уверенная в себе, без внутреннего надлома, без постоянного неугомонного стремления к чему-то большему… Равнодушная, безразличная, высокомерная и самовлюбленная.

Рогволд разжал руку и снова опустился рядом с девочкой на одно колено. Нежное, трогательное лицо – глаза как у оленёнка, и вот-вот расплачется.

- Ты же не хочешь уходить и оставлять её одну, да?

Неда помолчала и кивнула.

- Ну, тогда…

Предыдущий выбор за него сделала Мара. Теперь же всё в его руках. Он не должен больше малодушно плыть по течению. Пора вспомнить, что такое быть человеком, если он и правда хочет снова им стать.

Быть человеком – это делать выбор и нести ответственность за его последствия. Быть человеком – это принимать непростые решения. Быть человеком – это никогда не знать наверняка, к чему они тебя приведут через день, год или полжизни, но всегда отчаянно и с надеждой браться за исправление своих ошибок.

Неда смотрела доверчиво в его глаза и ждала, что он скажет дальше.

- Тогда постой пока здесь, подальше от огня. А я пошёл чинить твои качели. Чтобы тебе снова было на чём качаться.

Она бросилась к нему, крепко обняла и заплакала. Рогволд почувствовал, как светлее стало на душе, за долгие века почти позабывшей, что такое свет. Кажется, он, наконец, принял правильное решение. И кажется, он знал теперь, какое ещё решение он должен принять. Но сначала – неотложное дело.

Обратный путь к холму дался ему совсем легко. Трава больше не цеплялась, она словно бы расступалась перед ним в немом приглашении.

А на холме меж тем догорали кусты черёмухи, и полурассыпавшийся остов берёзы скорбно застыл руинами на его вершине.

Двоедушник подошёл ближе, прикрывая глаза ладонью от пышущих жаром искр. Он не смог взять боль Анжелы себе, просто прикоснувшись ладонью к её телу. Быть может, он касался неправильно. Не тело к телу – душа к душе. Возможно, таков будет правильный выбор на этот раз.

Рогволд закрыл глаза и раскинул руки. Сгусток тьмы отделился от его груди и вспыхнул чёрной звездой. Тёмное сияние её становилось всё ярче, глубже, пульсацией разрасталось до того места, где были когда-то качели, и белые цветы, и берёза, мягко плещущая листвой на ветру.

Темнота эта окутала вершину холма и спрятала её, убаюкала в своих объятиях. Успокоила огонь, утихомирила ветер, стёрла запах гари.

Мгновение за мгновением утекали в бесконечность, пока он касался Её своей душой. А потом с удивлением почувствовал отклик.

Жадный и требовательный. Потому что Она хотела его душу не меньше, чем он – её. Двоедушник замер лишь на миг, но не смог противиться этой невысказанной мольбе. Вздохнул – и отпустил…

И Анжела забрала себе ту часть души, что вылетела его из груди. Она мягко растаяла в светлеющих, исцелённых небесах.

Рогволд огляделся и увидел чёрную вершину холма, покрытую толстым слоем сажи и пепла. А на ней – тонкое белоствольное деревце, пробивающееся сквозь тлен, окружённое упрямой молодой порослью.

Двоедушник улыбнулся и прислушался к ощущениям. Он должен был чувствовать пустоту там, где теперь недоставало части его души. Должен был – но не чувствовал. Вместо этого по сердцу разливалось тепло. Его душе было тепло и уютно в её ладонях, и это чувство было внове двоедушнику.

Может быть, это было последнее, чего недоставало его решимости. Ну что ж, очередь второго решения.

Сзади бесшумно подошла Неда и стала рядом.

- Что теперь?

- Теперь – ждать, пока снова вырастет твоя берёза. Чтобы я сделал тебе новые качели.

Порывом ветра взметнуло и понесло прочь пепел.

Небеса поднимались всё выше и становились нежно-лиловыми, как только что распустившаяся сирень.

- Рогволд, скажи, а что будет потом?

- Хм… - он бросил на неё весёлый взгляд. – Точно не знаю. Но думаю, это зависит от нас. От меня и Анжелы, я имею в виду. А ты пока побудешь здесь и посторожишь нам это место. Здесь красиво, правда?

Шаг – и снова ночные сумерки баюкают тишину девичьей спальни.

Рогволд повернулся и сложил руки на груди, внимательно рассматривая спящую Анжелу с задумчивым прищуром. В его взгляде были тепло и ласка.

Её дыхание наконец-то успокоилось, щёки порозовели, тело расслабленно раскинулось на кровати, грудь мерно вздымалась…

- Ну что, моё сокровище – какие идеи, как будем тебя будить?