Последний Оазис

Глава 1

Как все случилось, Этель не поняла. Пошла на рынок, улыбнулась вернувшимся морякам, набрала спелых слив у местных торговцев, а потом что-то ударило по вискам, и… темнота. Будто сознание ушло тотчас, в груди вспыхнул жар, ноги подкосились, и она полетела на неровную брусчатку.

Чьи-то сильные руки схватили ее под мышки, поволокли по пыльным улицам Эшгета, но она не видела, куда. И даже не в силах была видеть: что-то тяжелое тянуло голову к груди, плечи ломило от грубого хвата, и тяжелое дыхание, смешиваясь с пылающим жаром, тисками сдавливало шею.

А потом мрак. Словно веки противились открыться и видеть то, что с ней стало. Незаслуженно, слишком странно, неправильно — она не должна была здесь оказаться! Но как бы то ни было, вот уже четвертые сутки Этель пыталась свыкнуться с ролью узницы имперской темницы Эшгета.

— Эй! — Она дернула ржавую решетку, и темный коридор наполнился противным лязгом. Одинокий факел дрогнул от ее движений. — Кто-нибудь есть?

В этом месте несла патруль имперская стража. Потоки воздуха по телу от резких, но регулярных перемещений сначала заставляли ее вздрагивать; скрежет зубов от холода и безнадеги, прикосновения к колючим решеткам скручивали нутро до костей. Голова кружилась. Затем первая дрожь прошла, перестало пугать равнодушие стен, и Этель начало казаться, что если приспособиться, то не так уж здесь дурно. Но и эти мысли снова сменились страхом, когда вместо привычных стонов заключенных и криков стражников, вдоль стен начал струиться шепот. Никто не заглядывал в темницу, и в последние дни здесь стало до отчаянья тихо. И пустой желудок вторил беспокойным мыслям жалобным урчанием.

— Замри, — раздалось слева, — и не кричи, девочка. Дай послушать… дай услышать. Наконец-то мы можем… слышать.

Шелестящий голос проскользил где-то возле самого угла камеры и потух так же быстро, как возник. Даже эхо не задержалось в сырых сводах имперской тюрьмы.

Этель отошла от решетки. В необъятной тишине эти слова казались зловещим шипением. Однажды она слышала смерть: когда крик в другом конце коридора сменился хрипом, а затем, цепляясь за тяжелые капли воздуха, растворился в неуверенном кашле.

После этого ругались стражники, выносили тело пленника, а пожилые рабыни, лязгая кандалами, вытирали кровавые следы на каменном полу.

Но Этель не знала, кто еще был заключен здесь. Скорее всего, за стеной находился змеелюд, а, может быть, и вовсе она теперь осталась одна среди змей. И с ней говорил чужой шепот.

— Эй? Кто ты? — Этель присела и также тихо произнесла в ответ. — Ты что-то слышал?

— Молчи, девочка, — шепот отозвался сразу. — Мы в подземелье, но наверху происходят великие дела.

Этель подняла голову, но, как и все предыдущие разы, увидела лишь сгустившуюся тьму и робкую тень напуганной девчонки, вдруг выросшую в тревожном свете факела.

— Возможно, о нас и не вспомнят. Возможно, теперь наши тела навсегда останутся в этих стенах, но не это главное. Главное, что город излечится. Пришел новый Император, девочка. Я слышу его шаги по нашей земле, слышу голоса его слуг и воинов. И он пахнет… человеком. Тобой.

Говоривший звучно втянул воздух, и Этель представила, как огромный нос касается ее кожи и ведет по телу, впитывая каждый запах, словно бездомный пес. Но у змеелюдов могло и не быть носа. Бывало, что они и вовсе выглядели, как люди, и лишь раздвоенный язык выдавал их происхождение. Но сейчас, покрытая гусиной кожей, Этель явственно ощущала холод от этого странного шипения, которое, устремляясь в уши, пронизывало самое нутро.

Этель отошла от стены, поежилась, но голос снова приковал ее.

— Но ему плевать на тебя. На с-своих. Он хоч-чет власти. Он хочет справедливости. И он знает, как ее достичь. Конечно, знает, ведь он — захватчик. А у захватчиков лишь один с-способ. — Змеелюд замер и протянул, смакуя слова: — Кровью. Я слышу, как кровь течет с его мечей, как падают змеиные головы и хвосты на пыльную брусчатку. Как солнце палит, и чешуйки наших воинов ссыхаются под его лучами, и змеи тают… тают… тают.

Он понизил голос, а затем и вовсе замолчал. Этель сжала влажные ладони. В нависшей тишине стук ее сердца звучал гонгом. Власть захвачена? Стража перебита? О заключенных прежнего Императора вспомнят последним делом. Даже если новый Император — ее сородич.

— Смирись, девочка. Нам не уйти. Мы жертвы новой жизни. Мы — цена мира. Я рад, я счастлив, что ты умрешь первой. К сожалению, мы живем куда дольше, и без еды я буду затухать, тосковать без голосов и мучиться, слушая чужую жизнь.

Этель знала, что змеелюд прав. Если в городе свершилось военное вторжение, то сейчас там беспорядки, пожары и смерти. Четыре дня назад, когда она еще была на свободе, об этом ходили тревожные слухи, но верил им далеко не каждый. По крайней мере, ее господин — почтенный судья Ди Форсун — с усмешкой отмахивался и, лежа на шелковой клинии, продолжал потягивать медовый эликсир: со времен войны рубиновых чаш Эшгет оставался неприступным.

Играли в этом определяющую роль толстые каменные стены или же самая современная экипировка солдат змеелюдов, Этель не знала. Вполне вероятно, его просто никто никогда не пытался захватывать.

Лаорианцы жили в процветании: с тех пор, как змеелюды заняли Эшгет, представители каждой расы обитали на своей исконной земле, занимаясь каждый своим делом. Как и Этель. Она прислуживала в доме почтенного змеелюдского судьи и раз в год являлась в Академию Тэгеша, чтобы пройти тесты на способности к магии.

Глава 2

Теперь Этель шла увереннее. Осторожно, но насколько могла, хромая, поспевала за странной троицей. К Ди Форсуну она, конечно же, не пошла: поняла, что отсутствие обуви в захваченном разрушенном городе — наименьшая из проблем. Главным было не отставать.

Перебежками по подворотням Эшгета их разношерстная компания добралась до городских ворот.

Здесь царила суматоха. Люди-захватчики и воины других рас из армии нового Императора сновали туда-сюда, сгребали тела по кучам и о чем-то между собой переговаривались. Иногда в город под конвоем вводили вереницы беглых змеелюдских воинов. Слышался лязг цепей и суровые команды.

Стража пропускала всех не глядя. Куда тщательнее она следила за процессом восстановления стен. Пока шли, Этель видела время от времени ядра баллист, попавшие в жилые дома или вспахавшие землю, но здесь, возле каменных стен, их было на порядок больше. Как и разрывов в каменной кладке. Сейчас ее восстанавливали пленные.

— Как вам зрелище? — прошелестел Вайсшехх. — Еще не успели потушить пожары, уже латают стены.

— Трусит, — сплюнул орк себе под ноги. — Думает, найдутся бунтари и отберут его лакомый кусок — Эшгет.

— А что, разве не найдутся? — лукаво ответил Ильсо, но тут же выглянул за угол дома, где они временно скрывались: в ворота снова вводили пленных.

— Уже нет, — рыкнул орк и, оглянувшись по сторонам, будто удостоверяясь, что никого здесь не было, уселся на землю, скрестив ноги. Этель съежилась: несмотря на полуденную жару, ее снова сковал озноб. И силы от голода совсем покинули. Орк вытер пот с морщинистого лба и закончил:

— Все, кто мог, уже пытались. Дошли самые преданные. И стойкие.

На этот раз Ильсо посмотрел обеспокоенно и даже, как показалось Этель, с некоторым укором. Но ничего не сказал. Вернулся к слежке.

— Куда их ведут? — впервые осмелилась спросить Этель и поежилась. Легкий ветер закружил песок под ногами, орк подставил лицо редким порывам: из-за близости пустыни в дневное время в городе стояло пекло, любая прохлада была на вес золота.

Никто не ответил, то ли посчитав вопрос глупым, то ли ответ — слишком очевидным, но она пояснила:

— В городской темнице… никого не было. Три дня или больше мы пробыли там в одиночестве. Почему никого не приводили?

Желудок подтвердил ее слова жалобным урчанием, но Этель проигнорировала этот позыв: ей не привыкать. Бывало, что в гневе Ди Форсун намеренно лишал ее еды. Но пить и вправду хотелось.

Змеелюд как-то грустно улыбнулся и хотел взять слово, но эльф снова обернулся, и на этот раз она заметила на его лице ухмылку. Он сказал только одно слово:

— Когон? — И посмотрел на навалившегося на стену дома орка. Тот доставал фляжку.

Однако заметив на себе внимание, недовольно поднялся и дернул Этель за руку:

— Внимательно смотри, девочка. И не задавай вопросов.

Он подвел ее к другой стороне дома, и Этель осторожно выглянула: обзор как раз выводил на главную площадь, — и у нее больше не осталось вопросов. В ужасе она зажмурилась и закрыла рот ладонью, хотела отпрянуть, но ощутила на плечах тяжелые руки. А затем рычащий голос прошептал прямо в ухо:

— Смотри! И знай, что творит твой сородич!

Во рту пересохло, и Этель прохрипела:

— Воды… пожалуйста!

Орк сунул ей в руки фляжку, а сам уставился на нее с нескрываемым любопытством. Этель спешно глотнула и, боясь нарваться на гнев Когона, перевела взгляд на площадь.

Спасительная влага проскользила в желудок, но чуть не полилась назад: на площади возвели эшафот. Три гильотины стояли в ряд, на каждую из которых выстроилось по длинной очереди заключенных. Были тут не только змеелюды: опустошенно оглядывались и мгновенно получали удары от надсмотрщиков и торговцы-эльфы, и ящеролюды, и даже люди! Этель не увидела разве что сатиров и орков. Но это было объяснимо: первые всегда принимали сторону победителя, и потому вряд ли в городе остался хоть кто-то из них; а вторые просто тут не появлялись. В прошлом кочевые, сейчас племена орков пустили свои корни в Чутком лесу, на севере Лаории, поэтому в пекло мало кто из них желал соваться.

Пытаясь найти подтверждение своих мыслей, Этель осторожно перевела взгляд на Когона: могучий, огромный, с тяжело вздымающейся грудью, разодранном доспехе, ссадинами на лице и рваных штанах, сплошь покрытых песком. Глядя так же на площадь, он хмурился и про себя чертыхался, невольно сжимая кулаки. Но смотрел куда-то чуть в сторону от кровавых гильотин, откуда в очередной сбрасывали головы в специальные кучи.

Рядом стояли позорные столбы с привязанными пленниками. Жесткие плети прилетали им на спины, и с криками те сначала извивались, а затем замолкали, обессилев. Этель отвела взгляд: ей было невыносимо смотреть на творящуюся жестокость, но, вдруг заметив на кожаных перчатках орка стяжки в районе запястий, а чуть выше локтя кровавые следы от веревок, вернула внимание к столбам. Затем снова к орку, затем к столбам. Затем ей бросился в глаза песок в его волосах, кровавые пятна под грудью, опухшая шея, яростный взгляд...

В итоге орк сжал кулаки, судорожно провел по рукояткам топориков на поясе и вернулся к товарищам. Этель застыла. Кажется, она поняла куда больше, чем должна была. Есть враз перехотелось.

Глава 3

Она бывала на рынке Эшгета ежедневно и знала каждого торговца в лицо. Новенькие появлялись редко, даже приезжие. Была в этом своя прелесть, дружба, общность всех рас — несмотря на то, что Ди Форсун называл это конкуренцией. И почему-то сотрудничал с гномом-отшельником.

Ильсо тоже отметил, что на торговца Оргвин не похож: обычная лачуга, огородик, сад. Ни тюков с товарами, ни телеги во дворе, ни кобылы, ни верблюда. Даже вывески никакой снаружи, если бы он торговал на дому. Не говоря уже о помощнике и прилавке.

Ну а о том, что он и вовсе наверху, даже упоминать не стоило — выбивалось это из обычного уклада гномов. Несомненно, гномы в Лаории встречались, но настолько редко, что даже ходили байки, мол, если встретил гнома, сойдет на тебя удача несусветная и богатство до неба. И был в этом горький сарказм: гномы верили, что однажды небо, озарившись алым, упало на плечи Тусклых гор, и те заключили в свои объятия всех гномов. И в этом заключался великий дар Каменного духа, спасшего целую расу .

Поэтому гномы жили обособленно, никого к горе не подпускали, союзов ни с кем не заключали, не торговали и даже носа наружу не показывали. Верили, что отныне они под защитой, и если небо снова упадет, то расколется о Пик Великана, что на юге Тусклых гор. Иными словами — никаких рисков, они всегда в выигрыше.

— Но как-то же они выходят наружу, — задумчиво проговорил Ильсо, глядя в окно, на гнущиеся под напором невесть откуда взявшегося ветра деревья. Хорошо, что Этель успела сбегать в сад и нарвать еще персиков и яблок. Сидела теперь и уминала за обе щеки сладкие фрукты.

— И на праздник Единого бога в Эшгете приходят, — пожала плечами Этель. — Туда даже людей пускают.

— Все равно у всех рас своя религия, это лишь способ избежать наказания змеелюдов.

— Думаете, при новом Императоре будет так же?

— Он подмял под себя все фракции, от Чуткого леса до Фолэнвера, разрешил поклонение разным богам, получил поддержку всех правителей и пришел дать свободу своей расе. Людям. Уже не так, как раньше.

Ильсо развернулся, подкинул в воздух яблоко и сел напротив Этель, опустил взгляд.

— Но гномы же не пали.

— Он даже не пытался идти в Тусклые горы — знал, что проиграет: или потеряет войско, или потеряет время. И то, и другое критично. Да что и говорить, на тот же праздник Единого бога от лица гномов приходят явно не правители — обычные жители из тех, кто обитает наверху.

— О, вы там были? — восхитилась Этель, но Ильсо будто одернул себя и, бросив быстрый взгляд на комнату, занавешенную цветной тряпочкой, буркнул:

— Знаю… по долгу службы.

Этель не стала спрашивать. И так понимала, что он разведчик. А разведчики так просто ничего не скажут. Даже своим. И была ли она теперь своей, Этель не знала. Она вообще мало понимала, что будет, когда вернутся Когон и Оргвин. У нее по прежнему был выбор: укрыться в Скрипучих Пальмах в одиночку или бежать куда глядят вместе с орком и эльфом.

Громыхнуло. Вспышка молнии осветила ночное небо, и Этель вздрогнула: почти не помнила на своем веку гроз. Песчаные бури случались часто, но чтобы грозы?

В окно ударил порыв ветра, шквал снаружи гнул стволы деревьев, кажущиеся теперь робкими кустарниками. Снова раздался громовой раскат.

Этель зажмурилась, чтобы не видеть. Одинокая свеча догорала, и на черном полотне ночи вспышка слепила и вызывала какой-то глубинный трепет. По коже пошли мурашки.

— Ох, совсем темно! — послышалось со спины, и гном засуетился, в спешке что-то выискивая. Затем достал еще пару огарков. Стало чуть светлее. Показался Когон:

— Это что, дождь? Здесь?

Он чуть прихрамывал, держался за поясницу и также обеспокоенно обводил взглядом комнату. От нового порыва входная дверь задрожала.

Этель обернулась к окну и резко вскочила: по стеклу, отбивая неровный глухой ритм, стекали даже не капли — целые дождевые ручьи, — и Этель завороженно смотрела.

Скрипя половицами, к ней подошел Когон, задрал голову и, фыркнув, опустился на свое кресло. Гном вздохнул и, поставив четвертую свечу, так же сел в круг.

От нависшей тишины по спине пробежал холодок, со входа засквозило. Самое то после изнуряющего пекла, но… должно ли быть так на самом деле?

— Эльфы любят дождь, — Ильсо нарушил затянувшуюся тишину. — Любили, по крайней мере, пока я не ушел. — А на молчание дополнил: — Ну, в нашем лесу, когда еще не было этого… всего.

Никто все равно не ответил. Этель тоже не обернулась. Лишь капли разгонялись в зловещем танце и рвались пробить стекло в перекошенном окошке. Отбивая неровный ритм, словно в крике о помощи, они срывались с натянутого воздуха и разбивались об упругую поверхность.

— А вообще, у меня и похлебка есть…

Этель отошла, будто ожидая новую вспышку, а может быть, просто боясь одиночества в холодных объятиях рвущейся сквозь преграду стихии. Гном почесал бороду и, не дождавшись ответа, побрел на кухню. Этель заняла место за столом и обвела взглядом понурых эльфа и орка. И о чем они думали?

С окна стекали ливневые потоки. Каждая капля — одна из миллиона. Каждая капля — как оборванная жизнь. Будто в отчаянии, они срывались с неба, искали спасение здесь, на земле, но на размытом песке их ждала лишь общая могила без имен и памяти.

Глава 4

Вдоль реки песка почти не было. Наоборот, тут царила жизнь: зеленые деревья, травы, цветы. Даже ветерок и соблазнительная свежесть.

Несмотря на то, что ей досталось ютиться на одной лошади с орком, Этель наслаждалась: за последнюю децену она впервые могла свободно дышать.

Куда они направляются, для чего, какая цель у гнома, она не имела представления. Он собрался молниеносно — будто давно готовился к походу, не мог уйти, а тут случай сам подвернулся. Да и Когон с Ильсо не возражали. Посмотрели только как-то хитро на их нового спутника и кивнули: мол, лишний молот в бою не помешает. Вот только что это будет за бой, Этель спросить побоялась.

Она вообще старалась молчать: какая роль отведена ей в отряде? Почему они согласились ее взять?

Неизвестность ее не пугала: слишком уж это состояние походило на обыденное, а вот новый безграничный мир вызывал головокружение. А может быть, это все влияние жары и непрерывной скачки.

Впервые она потеряла сознание, когда они остановились перевести дух и набрать воды. Ну, и отпустить напряжение в ногах — с непривычки бедра сковало каменными тисками, и, сделав шаг к спасительной влаге, Этель свалилась ничком.

— Придется дальше держаться реки, — услышала она спокойный голос Оргвина, когда очнулась. Ясное синее небо обрамляли широкие листья монстеры. Пахло влажностью и сладкой травой. В округе различался стрекот насекомых. Где это они?

— Исключено, — отрезал Когон, — мы делаем крюк. Нам нужно в Долину Нищих как можно скорее.

— За нами может быть слежка, — подтвердил Ильсо. — В первую очередь нас будут искать у воды, но сейчас нам важно обойти Пылающие Топи, затем мы свернем севернее.

Этель вытерла влагу с лица, отбросила прилипшие пряди, села. Под ней был походный тюфяк, позади журчащая речка, вокруг — джунгли. Или все же островок жизни среди пустыни? Но если орк с эльфом собирались в Долину Нищих, значит, сейчас, судя по окружавшим их джунглям, они должны были от нее отдаляться. И чрезмерная влага это подтверждала.

— Что, если Долина Нищих в огне? — с сомнением спросил Оргвин и почесал бороду. — Это деревня для элиты змеелюдов, наверняка они укрылись там, но… что, если Человек опередил нас?

— Мы это выясним, — твердо ответил Ильсо. — Там нас… ожидают.

Он повернул голову в сторону Этель и умолк — конечно же, учуял движение. Остальные повторили за ним и поднялись. Орк пошел проверить лошадей, Оргвин направился к ней.

— Что случилось? — шепотом спросила Этель, глядя в теплые глаза гнома. — Вы меня здесь оставите?

— Ты истощена и обезвожена, — вздохнул Оргвин и протянул ей фляжку. Следом достал финики и миндаль. Этель посмотрела с недоверием, но искренняя улыбка гнома убедила ее принять еду и отпить из фляжки. — Нужно время, чтобы тебе восстановиться после темницы и набраться сил, но… его нет.

Оргвин обернулся на переговаривающихся орка с эльфом. Они готовили коней.

— Я смогу, — пролепетала Этель и поднялась на ноги. Голова закружилась, перед глазами поплыли черные круги, к горлу подступил ком. Оргвин удержал ее за руку:

— Прислонись к орку и закрой глаза. Сейчас пойдем медленнее, а к ночи коней и вовсе придется оставить. Но ты сможешь выспаться.

Он говорил серьезно, но глаза по-прежнему улыбались. И странно было смотреть на него сверху вниз: при ее невысоком росте гном едва доставал ей до плеч. Зато через плечо была перекинута увесистая кожаная сумка — с чудесными вещицами, как говорил гном и ни на секунду с ней не расставался.

— Я смогу, — повторила Этель и заплетающимися ногами направилась к орку.

Он смерил ее надменным взглядом и только хмыкнул, продолжая готовиться в путь. Этель обняла себя и осмотрелась. Солнце стояло в зените, но плотные листья изогнутых деревьев закрывали их, словно зонтом. Но тяжелый воздух липким потоком оседал на плечи. Неужели так будет всегда? Не проще ли было остаться?

Вспомнив пустую темную тюрьму, Этель содрогнулась. А страшные казни и разруха на улицах величественного Эшгета вводили в оцепенение: у нее не было выбора, ей оставалось только одно — уйти. А сейчас — следовать за сомнительными спасителями и стараться им не досаждать.

— П-простите, что я так… свалилась, — промямлила Этель, обращаясь к Когону и расправляя карманы шелковых походных штанов: нарядный сарафан пришлось сменить в угоду удобству. Ткань все равно прилипала, но все же в штанах она ощущала себя немного увереннее. — Я просто… просто…

Она задумалась и забегала глазами по земле: и как ей оправдаться? Орк и эльф уходили от преследования, по доброте душевной взяли ее с собой, а она, выходит, их подставила?

— Держись крепче, — буркнул орк, закрепляя седло. — Жить захочешь — выстоишь. А если на ходу свалишься, тебе уже ничто не поможет. Не обессудь.

Этель с чувством заверила:

— Этого больше не повторится!

И потеряла сознание снова.

Несмотря на то, что сдержала слово и ухватилась за Когона что есть мочи, несмотря на то, что зажмурилась и запретила себе видеть меняющиеся пейзажи, и даже несмотря на то, что ноги уже привыкли к непрерывной скачке и почти не тянули. Успела только позвать тоненьким голоском:

Глава 5

На следующий день они вошли в настоящий лес. Здесь густо росли пальмы, кипарисы и каштаны, вдоль узкой тропинки тянулся дикий виноград, переплетались зеленые, покрытые мягким лишаем стволы деревьев, и то и дело сверху спускались лианы. Было влажно и душно.

Вьюнка осталась позади, но, как минимум, до полудня в лесу по-прежнему слышалось тихое журчание — мелкий приток, как сказал Ильсо.

Это успокаивало Когона — значит, не пропадут. Значит, где-то совсем рядом ушло от цепких рук человека племя его сородичей. То, что это произошло на два дня пути ближе к Эшгету, не имело значения: все русло реки было для них спасением. Так заверил Ильсо, но Когон и сам понимал, что эльф прав.

Он увел орков, когда Когон подставился. Поверил Императору и попал в плен — прямиком к позорному столбу. И если бы не ловкость и смекалистость Ильсо, быть его голове одной из тысячи брошенных в кучу у эшафота. И потому сейчас Ильсо был ведущим — знал, куда пройти и как, без привлечения лишнего внимания. Когону, по большому счету, было все равно: лишь бы вернуться домой, удостовериться, что со старейшиной все в порядке, и идти искать Истинных — чтобы те вернули убитых.

Перед глазами само возникало улыбающееся и спокойное лицо Зурхи, будто она принимала все, как должно — и разруху в племени, и смерти сородичей, и потерянность Когона, впервые опустившего руки и не нашедшего ответа что делать. И красные маки у нее на животе, и лепестки, срывающиеся капельками с сердцевины и спадающие к подолу. И неестественную бледность ее кожи, и вмиг стекленеющий взгляд. Ее забрал Император. Как и весь привычный ему мир.

— Т-ш-ш! — это прозвучало как-то злобно, и Когон остановился. Ильсо зыркнул на него и кивнул под ноги: он наступил на ветку. Когон перевел непонимающий взгляд.

— Слишком шумно ступаешь! — пояснил эльф. Орк закатил глаза: у разведчиков явно была какая-то другая картина мира, они будто вовсе не смотрели, куда идти, главное, чтобы шли тихо. — Тут могут быть сатиры.

— Ну и что? — шепотом спросил Когон и так же картинно повторил жест с закатыванием глаз. — Топоры мне на что?

Он кивнул на пояс с оружием, Ильсо едва сдержал рык:

— Нам нельзя наследить! И попасться. Сатиры — отменные шпионы, один только святой Инувис знает, кому они служат!

— Никто не знает, иными словами, — буркнул Когон на упоминание эльфийского бога и обернулся: позади едва плелась Этель с поддерживающим ее под руку гномом.

Оргвин кивнул и, очевидно услышав их разговор с Ильсо, потянулся за молотом, но Когон его остановил:

— Не торопись, гном. Ильсо слишком мнительный. — И, сделав над собой усилие, перевел взгляд на девчонку. Она тяжело дышала и с головы до пят обливалась потом. На бледном лице выделялись огромные лазурные глаза, волосы она повязала платком. Казалось, вот-вот, и она рухнет прямо на месте, но, заметив, что Когон ее изучает, едва слышно, задыхаясь, пролепетала:

— Кажется… — она глубоко вдохнула, — по мне кто-то ползет…

Она оступилась и непременно упала бы на землю, но гном ее удержал. Отчего ее глаза стали еще шире, а кожа — белее прежнего. Ильсо резко развернулся и в два шага оказался рядом с ней:

— Что это и где? — процедил он сквозь зубы, но девчонка заверещала:

— Не знаю! А-а-ай!

Ее визг разлетелся по округе, отражаясь эхом среди густо растущих деревьев, и теперь Когон уверенно кивнул гному: сейчас его молот будет нелишним. Но прежде чем гном успел сделать хоть одно движение, платок на голове девчонки засветился: будто костер тлел на темном фоне ночи или солнце клонилось к горизонту — свечение явно походило на… пламя!

— Туманные духи гор… — пролепетал Оргвин, глядя, как порыв сжигает ткань, и наружу вырываются волосы девчонки, целиком охваченные огнем.

Когон зарычал от досады: уже услышал, что к ним приближалась стая лесных сатиров, а, развернувшись, встретился лицом к лицу с клинком одного из козлоногих.

— Наш лес! — заверещал он и яростно накинулся на орка. Из кустов повылазило еще с дюжину таких же. Когон церемониться не стал: его топор рубанул четко под изогнутым рогом. С противным блеянием сатир рухнул ничком. Его сородичи бросились в атаку.

Когон только и успел поймать укоризненный взгляд Ильсо, но тут же переключил внимание на стадо мелких козлоногих “людишек”, как любили называть сатиров в их племени, и вскинул руки, будто приглашая в свои смертельно крепкие объятия.

Отбивая неровный ритм копытами, будто расстроенное стадо, сатиры в прыжке преодолели поваленные бревна и всей гурьбой накинулись на орка.

Когон будто этого и ждал. Поманил низкорослых сатиров усмешкой, перехватил топоры и сходу обезвредил двух самых ближних. Где-то скраю, выдохнув, к драке присоединился Оргвин. Ильсо по-прежнему чего-то ждал. Или… разбирался с волосами девчонки?

Поймав азарт битвы и вкус скорой и несомненно легкой победы, Когон и думать забыл о проблеме, которая выявилась у них же в отряде. Пока его собственную спину не обожгло что-то резкое и… беспощадное. Бывшее когда-то волосами Этель.

Сатиров в одночасье и след простыл. Трое воинов застыли в немом оцепенении, глядя на человеческую девчонку, которая сама вперилась в них испуганными глазами и не знала, что делать.

Глава 6

Они упали оба. Слаженно, четко, как по команде, рухнули на землю без сил.

Когон успел только увидеть бледное лицо девчонки, а затем на его глаза будто легла темная повязка, и все пропало: звуки, запахи, ощущения реальности, физические силы. Остались только воспоминания, бурной рекой по-прежнему разливающиеся в дремлющем сознании.

Там было все как прежде: их племя, Чуткий лес, скрипучий, но до того знакомый голос старейшины Укмара, теплые глаза Зурхи, как угольки, и маки… вновь и вновь расцветающие у нее на животе. Она любила цветы.

Эти образы летели по кругу и всегда обрывались на алых цветах. Когон порывался вмешаться, вонзить топор в человеческого солдата прежде, чем успеет его меч отнять жизнь жены, но каждый раз опаздывал. Он не мог изменить прошлое. И не мог разгадать последние слова старейшины.

— Ты вернешься, Когон, — сказал Укмар ему в спину, когда все воины орков уже встали под знамена Ригарда, а он не мог уйти. Стоял и ждал, когда старейшина лично ему скажет. Старейшина, заменивший ему и отца, и мать. Стая летучих мышей тогда сорвалась из-под сводов Пещеры Памяти — священного места орков — и заглушила слова вождя писком. Но Когон услышал:

— Ты приведешь сюда человека, и тогда мы будем готовы. Умей отступить вовремя, умей просчитать ход врага, и тогда ты победишь.

Эти слова дали Когону надежду, что повиновение Человеку — лишь тактическое отступление орков перед решающим боем. Но чем дальше он отходил от племени, тем больше сомневался: Ригард собрал армию из орков, ящеролюдов, эльфов, людей и даже сатиров, ему удалось удержать дисциплину и сохранить боевой дух перед главным боем. Его армия взяла столицу, змеелюды сложили полномочия, а орки, выходит, по-прежнему отступали? Или уже проиграли полностью, не сумев поднять даже белый флаг?

Когон хотел верить, что старейшина знал больше и сейчас готовил силы для восстания, но вера эта с каждым днем угасала: слишком многое произошло после его ухода из племени. И, в частности, то, что его собственные сородичи дали присягу человеку, разорившему их дом.

Их лица мелькали у него перед глазами — отдельно от тела, расплываясь рябью в темноте, и в прошлых бытовых сценах, когда они еще были одним племенем и могли называться если не друзьями, то соседями. И особняком от всех — Гнехт, друг детства, ставший теперь правой рукой нового Императора.

Он выходил из самой темной глубины сознания, с двумя топорами, скалился и насмехался: он на стороне победителя, Когон проиграл. А у него был шанс не раз встать рядом с другом, облачиться в имперские латы, получать жалованье и жить в собственных покоях в одной из вилл славного Эшгета. Именно это повторял ему Гнехт из видения, напоминал юношеские споры, шутливые драки и жизнь в Чутком лесу — их связывало многое, и только один шаг Когона навстречу другу мог изменить его судьбу.

И на контрасте — разбитое кочевое племя на побережье Вьюнки. Разбитое самими орками, командирами армии Ригарда во главе с Гнехтом. И яростный рык Когона, бросившегося на старого друга с топорами — он явно не думал, что делал, но знал: что угодно лучше, чем предательство. Даже смерть.

Стоя у позорного столба на центральной площади охваченного огнем Эшгета, Когон терял сознание от беспощадно палящего солнца и глотал скрипящий на зубах песок — прежде чем приковать, его волокли по земле. Но он смирился и с этим. Пока на другую ночь к нему не явился Ильсо, и на два дня они укрылись в подполье, чтобы подлечить раны и поставить его на ноги.

От воспоминаний голова раскалывалась, что Когон не мог оценить, насколько давно это происходило: месяц или два назад, или же совсем недавно. И раз эльфа не было рядом, не приснилось ли ему такое необычайное освобождение?

Но, различив, наконец, тихий тоненький голосок, понял — не приснилось. И даже больше: это они вместе с Ильсо освободили Этель.

Она смотрела на него огромными лазурными глазами и тихонько водила по его предплечью холодной ладонью — что совсем не сочеталось с палящим солнцем, стоящим в зените. Кожа девчонки побелела, на щеке появилась ссадина, а во взгляде читался испуг.

— А ну! Руки прочь! — прорычал орк и, вырвав руки, тут же вскочил.

Но не успел сделать и шага, как перед глазами снова потемнело, в голове забили гонги, дыхание сперло, ноги подкосились, и Когон рухнул обратно на землю. В ушах стоял нестерпимый гул.

— Когон! — пискнула девчонка, и сквозь расплывшуюся реальность он различил ее обеспокоенное лицо. — Не торопись, лучше избегать резких движений.

Растерев раскалывающийся затылок, Когон буркнул:

— Воды дай. — И уже хотел последовать ее совету и разлечься на берегу, как Этель промямлила:

— Воды… нет. Совсем.

Она развела руками и кивнула в сторону русла, бывшего когда-то рекой Вьюнкой. Теперь же Когон увидел там только пустырь и ни намека на влагу.

— Это… что? — только и вырвалось с хрипом. Солнце в один миг будто стало еще жарче, и по спине сбежала струйка пота. С лица же пот тек почти непрерывно, что Когон его уже не замечал.

— Похоже на… ров? — неуверенно ответила девушка и пожала плечами. Разбираться в происходящем хотелось меньше всего, но… как они пойдут дальше? Как это вообще стыкуется с планами Ильсо? И вообще, как на это отреагируют сатиры — хозяева леса?

Глава 7

До самой зари вокруг лагеря бродили тени. Оборачиваясь на каждый шорох, Когон даже не решился улечься спать: мало того, что в округе сновали враги, так еще и внутри отряда следить за спокойствием приходилось.

Несмотря на то, что присмотреть за девчонкой вызвался гном и даже смастерил ей простенький ковш, чтобы она смогла облиться живительной водой из чана, он то и дело поглядывал в сторону зарослей, откуда доносился плеск и тихое пение. Оргвин бродил в округе и смотрел себе под ноги. Но молот все же на всякий случай прихватил. У тревожного огня остались Когон и Ильсо.

— Ну и в чем был план? — шевеля тлеющие угли, негромко спросил орк. К ногам полетели искры.

— Провалился, — признался Ильсо со вздохом. — Козлы сдали нас с потрохами. Теперь мы знаем, кому они доносят.

— А могли бы и не выпустить вообще-то, — проворчал Когон и поднял взгляд. — Задавили бы числом при желании.

— Думаешь, Ригард распространил на нас ориентировки?

— Думаю, что надо советоваться прежде чем что-то утверждать.

Когон зло зыркнул на друга, но тот только ухмыльнулся:

— Ой ли, Когон! Кто это у нас сидит в кровище с ног до головы?

— Думаешь, был выбор? — вспылил орк. — Вы сами же повесили на меня девчонку! И как я должен был справляться? За ней же глаз да глаз!

— И поэтому вы вернулись без воды, — закатил глаза Ильсо. — Ты не уследил? Или она напиться не хотела?

— Похоже, что не хотела, — сплюнул орк. — Пока я шел до берега, русло высохло!

— В каком это смысле? — нахмурился эльф.

— Угу, в прямом! И не пялься на меня так! Говорю, что видел!

Когон бросил палку в костер и поднялся. Ильсо вырос рядом:

— Нет уж, расскажи, Когон, — пропел он, — это весьма занимательно.

— Ничего занимательного! Она просто все портит, и думать тут не о чем! Ходячее горе.

Над бровью вдруг заиграла вена, и в голову, будто стрелой, что-то ударило. Но признаваться в том, что видел, стало как-то совестно: да и какая вообще разница? Прошлое — это только его бремя.

— Но в ней магия, понимаешь? Нам это полезно! Тем более, когда нет выбора, и придется волочиться через всю пустыню.

— Это самоубийство! — Когон бросил на друга быстрый взгляд, но сразу развернулся к темным барханам: по ним бродили тени — люди Императора. На небе вышла серая луна, горячий песок отдавал тепло парящему вблизи леса воздуху. — Никто не пересекал пустыню, Ильсо. Нам не найти Хрустальную Цитадель. А что за ней, так и вовсе — одному святому Бронгу известно. — Он коснулся кулона племени на своей груди. Потянул резко, что шнурок впился в шею, но резко отпустил: если Гнехт предал, он тем более обязан помнить. И процедил: — Но всякие боги кинули нас, когда позволили выйти Ригарду из Фолэнвера, так что… гиблое это дело. Надо избавляться от слежки и уходить.

На последней фразе он понизил голос и посмотрел на друга пристально, будто хотел, чтобы тот считал скрытый смысл в его взгляде. Но Ильсо отреагировал бурно:

— Вот это самоубийство, Когон! — воскликнул он, но, будто спохватившись, что их могут слышать совсем не те, кто должен, понизил голос до полушепота: — Если мы выйдем на слежку, которая непременно за нами будет, и сам Император это подтвердил, не факт, что мы с ней справимся. Даже втроем.

Он посмотрел так же выразительно, и на сдержанный рык Когона для убедительности покачал головой. Пару мгновений они безмолвно пытались переубедить друг друга взглядами, но орк как обычно выдохнул первым и забубнил под нос бессвязные ругательства. Ильсо продолжил:

— А если справимся, то не факт, что рядом не скрывается другая.

— Так выясни это! Это же твой профиль!

— Я один, Когон, а их может быть бесчисленное множество: цепочка, ведущая прямиком в Эшгет. И мне бы не хотелось попадаться. А так… у нас будет шанс уйти.

— Где? В Хрустальной Цитадели? Уверен, что Ригард сдержит обещание?!

— Да хоть и там, — кивнул эльф. — Если повезет, то сможем скрыться раньше. Не знаю — смотря что там в пустыне. Но возможности будут. Неявные. В конце концов, песчаные гадюки опасны не только для нас, но и для человеческой разведки.

Когон скрестил руки на груди и вдруг признался:

— Разведка человеческая, но в ней состоят и орки, и эльфы. Как будем убивать своих?

Глаза Ильсо стали стеклянными:

— Как всегда, орк. Без грамма сожаления.

Когон отвернулся и засеменил вокруг палатки. Поднялся ветер и теперь трепал ее тряпичные полотна. В лицо летел песок. Впереди пустыня, позади высохшая река и приказ Императора. Перед глазами цель — найти Истинных, чтобы вернуть свое племя. Но что, если ему и правда не стоит возвращаться? Что, если это шанс найти их? Впереди целый месяц, и за это время может произойти что угодно.

— Ладно, — выдохнул Когон и вытянул шею, открываясь свежему пустынному ветру. Простенький кулон на шее — две скрещенные ветки на неровной деревяшке — затрепетал. — Мы попробуем следовать приказу, но… сначала нам нужно в Долину Нищих.

— Постараемся отвести глаза слежки, — согласился Ильсо. — Там нас ждет Вайсшехх, и он сможет помочь снаряжением и советом. Да и… неплохо было бы раздобыть верблюдов.