Последний подарок

Последний подарок

ПОСЛЕДНИЙ ПОДАРОК

Оглавление

Аннотация. 2

Глава 1: Наследство Деспота. 5

Глава 2: Незнакомец со знакомым лицом.. 38

Глава 3: Тень сомнения. 51

Глава 4: Искупление из плоти и крови. 66

Глава 5: Лицом к лицу с небытием.. 77

Глава 6: Откровение в тишине. 88

Эпилог: Чистый лист. 100

Глава 1: Наследство Деспота

Ветер на высоте пятисот метров — это не просто дуновение. Это живой, пронизывающий поток, сотканный из ледяного свиста стратосферы, металлического привкуса выхлопов гиперзвуковых лимузинов и сладковато-прелого запаха озона, которым пахнет грозовое небо после разряда молнии. Он гулял по вертолетной площадке небоскреба «Вершина», завывая в антеннах и срывая с ног слабых — но слабых здесь не было. Здесь, в поднебесье, собиралась элита, и ветер был для них лишь фоном, подчёркивающим их могущество.

Для Алисы Вигорской этот ветер был единственным, что казалось настоящим. Он забирался под шелковую подкладку её чёрного платья от дизайнера, который теперь, наверное, уже хоронил и кого-то другого, и заставлял кожу покрываться мурашками. Он трепал непослушные медные пряди, выбившиеся из строгой, идеальной укладки, которую ей сделали всего час назад — «чтобы выглядеть подобающе», как сказал стилист. Алиса не сопротивлялась. Она не чувствовала ничего, кроме плотной, тяжёлой пустоты где-то в районе солнечного сплетения, словно её внутренности аккуратно извлекли и набили освободившееся пространство ватой из спрессованной печали и старой, заскорузлой, как плесень в подвале, ненависти.

Похороны Аркадия Вигорского были таким же безупречным, дорогим и бездушным спектаклем, как и вся его жизнь. Не было ни намоленной тишины собора, ни уставшего лица сельского священника. Вместо этого — приватный аэропорт на крыше его империи, залитый белым, искусственным светом, бившим в свинцовое небо. Здесь, на мраморном постаменте, напоминавшем алтарь инопланетного бога, стояла капсула «Эквилибриум» из матового чёрного сплава. Она была похожа на громадную, идеально отполированную слезу, и с её холодных стен стекали струйки конденсата, словно она плакала по тому, кто находился внутри. Сквозь толщу оптического криогелита, мерцающего синевой, угадывалось неподвижное, высеченное изо льда и мрамора лицо её отца.

Его хоронили по первому, «алмазному» тарифу. Тело не предадут земле, не отдадут на съедение огню. Его, заключённого в саркофаг из титана и платины, запустят на приватную орбиту, в вечное, беззвёздное путешествие среди спутников и космического мусора. Последний эгоистичный, раздутый до космических масштабов каприз человека, считавшего планету слишком тесной клеткой для своего величия даже в смерти.

Алиса стояла в метре от сияющего саркофага, вцепившись в небольшой клатч так, что костяшки пальцев побелели. Она прятала в его складках не просто руки — она прятала дрожь, которую чувствовала где-то глубоко внутри, но которая так и не прорывалась наружу. Рядом, соблюдая тщательно выверенную, почтительную дистанцию, толпились стаи грифов в костюмах, стоимость которых превышала годовой доход небольшого города. Его партнеры, конкуренты, подхалимы — все, чьи судьбы он когда-то согнул или сломал по своей прихоти. Их соболезнующие взгляды скользили по ней, как по дорогой мебели, частью интерьера, которой она всегда для них и была. Они не видели в ней человека, тем более — скорбящую дочь. Они видели наследницу. Актив. Ключ к империи. Их шёпот был не о нём, не о масштабе потери, а о слияниях, акциях, о том, кто теперь займёт место у руля и кому достанется кабинет с панорамным видом на весь город.

Она не плакала. Слёзы — это реакция на потерю чего-то любимого, ценного, на боль, которую хочется смыть. Внутри неё не было ничего, что могло бы породить хоть одну слезинку. Всё, что могло плакать, высохло в ней много лет назад, выжженное раскалённым железом его воли, иссушенное ледяными ветрами его равнодушия.

«Держись, солнышко», — тихий, тёплый, безошибочно узнаваемый голос прозвучал прямо у плеча, едва перекрывая вой ветра. Это была Мария. Её верная домоправительница, единственный человек, чьё присутствие здесь не казалось кощунственным или фальшивым. На её щеках, обветренных и покрасневших от холода, блестели настоящие, немые слёзы. Она любила его странной, рабской, безоговорочной любовью, прощая все его тирании и унижения за редкие моменты щедрости и некую отстранённую, почти божественную справедливость, которую она в нём видела. Алиса лишь кивнула, сжав губы, не в силах вымолвить слова благодарности. Любое слово могло стать той трещиной, через которую хлынет всё, что она так тщательно запирала внутри, — и она боялась, что это будет не горе, а крик ярости, который услышат все собравшиеся здесь лицемеры.

Раздался низкий, механический гул, идущий из-под плит площадки. Капсула, не издав ни малейшего скрипа, абсолютно плавно, с гипнотической медлительностью начала погружаться в открывшийся люк в полу. Последний путь на взлётную полосу, к ждущему его гиперзвуковому катафалку. Наступила ритуальная минута молчания, отмеряемая тиканьем десятков дорогих хронографов. Алиса смотрела, как тает, исчезает в недрах здания то самое лицо — с резкими, жёсткими, как гранит, чертами, с вечной складкой высокомерия и недовольства между сдвинутых бровей, с тонкими, всегда сжатыми в тугую ниточку губами, изрекавшими лишь приказы и вердикты.

И она вспомнила другие его глаза. Не застывшие в криогенном сне, а горевшие холодным, стальным огнём безразличия и гнева.

Ей было десять. Она только что вернулась из музыкальной школы, окрылённая, с ощущением лёгкой магии у себя в руках. В них она несла свой первый, самый главный в мире клад — скрипку. Недорогую, ученическую, с потертым смычком и едва заметной трещинкой у подгрифника, но для неё это был не просто инструмент. Это был ключ. Ключ к миру, где звуки складывались в истории, где можно было говорить без слов, где её хвалили не за правильные ответы у доски, а за то, как дрожал воздух, заставляя вибрировать струну. Она влетела в свою комнату, ещё не сняв пальто, и столкнулась с ним. Он стоял посредине, огромный и тёмный, заслоняя собой свет от окна.