Последний шанс для ангела

Глава первая, в которой мы знакомимся с нашей главной героиней

Синий. Все вокруг было синим. Неоновый свет вывески моего любимого бара «Атлантида»» просачивался сквозь стеклянный фасад, окрашивая стены в цвет тонущего сумеречного неба. Он смешивался с отражениями фар проезжающих машин, расплывающимися по мокрому асфальту за окном, и с моим коктейлем «Голубая лагуна» — ярким, искусственным пятном в полумраке заведения.

Я сидела на высоком барном стуле, ощущая его холодок даже сквозь тонкую ткань черного платья, и медленно потягивала сладковатую жидкость через соломинку. В зеркале напротив на меня отражалась симпатичная женщина.

С гордостью отметила, что в свои тридцать я выгляжу сильно моложе. Миловидное лицо, аккуратный макияж, подчеркивающий серые глаза, ниспадающие на плечи светлые волнистые волосы. Маленькое черное платье подчёркивает стройную фигуру, туфли на каблуке добавляют роста.

Со стороны — уверенная в себе, собранная женщина, вышедшая весело провести свободный вечер в городе. Иллюзия была почти идеальной.

Почти. Потому что за этим фасадом скрывалась пустота, огромная и зияющая, как черная дыра. Выгорание в пресс-службе крупной госкомпании, которая съела семь лет жизни. Бесконечные отчеты, пресс-релизы, отработка скандалов, улыбки напоказ. Я уволилась три месяца назад, и с тех пор мой мир потерял привычные очертания. График сменился на пустоту, нормальных предложений не было, а разменивать себя на вечно свободные ставки с низкой зарплатой не хотелось.

Мысли неизбежно возвращались к Виталику. Виталий Орлов. Мой… что? Спутник жизни? Партнер?

Мы были вместе пять лет, и за это время наши отношения превратились в нечто удобное, привычное, но лишенное всякого смысла. Мы жили отдельно, что изначально казалось проявлением здоровой независимости, а теперь выглядело символом нашей отстраненности.

Смазливый Виталик всегда ставил свой комфорт превыше всего. Карьера финансиста, дорогая машина, квартира в центре, свобода действий. Он не желал обременять себя узами брака, и, как он однажды честно (слишком честно) признался, «моногамия — это неестественно для мужчины».

У нас были неприятные сцены, в том числе, и после его интрижек, после которых мы мирились, и все оставалось по-прежнему. Да, Виталик, определённо был не для серьёзных отношений, но я была слишком занята, чтобы что-то кардинально менять. Слишком уставшей, чтобы задумываться о семье, о детях.

Теперь, в тишине своего безвременья, я ловила себя на мысли, что даже не знаю, что я к нему чувствую. Привычка? Страх одиночества? Или я просто плыву в потоке серых будней, и перемен не случится уже никогда...

Дверь бара открылась, впустив внутрь порцию холодного влажного воздуха и Виталика. В дорогом пальто, с ухоженными руками и привычной самоуверенной улыбкой на губах.

«Насть! Вот ты где!» — его голос, громкий и немного хрипловатый, резанул слух совсем рядом. Пришлось возвращаться в реальность.

Виталик подошел, и прежде чем сесть на соседний стул, его ладонь шлепнула меня по заду. Нежно, игриво, но в этот момент это ощущение было похоже на удар током. Унизительный, снисходительный жест, который я ненавидела.

— Виталик, — я поставила бокал на стойку, так что лед зазвенел, резонируя с моим внутренним раздражением. — Я не одна из твоих девиц в пивной, чтобы так меня прилюдно хлопать.

Он лишь рассмеялся, помахав бармену, и заказал виски. «Макаллан, двадцать пятый, без льда». В элитном алкоголе Виталик разбирался.

— Ой, посмотрите на неё, моя злючка закисла совсем! — Виталик повернулся ко мне, его взгляд скользнул по мне оценивающе. — Сидишь тут, в синей меланхолии. И чего одна ушуршала? Сказал же, заеду за тобой.

— Мне нужно было побыть наедине с собой, — ответила я, глядя на его отражение в зеркале. Оно казалось мне более честным, чем его настоящее самодовольное лицо.

— Да ладно? — Виталик фыркнул. — Ну сколько можно, Настюха? Уволилась, теперь отдыхай, наслаждайся жизнью. А ты вся в себе, трагедию делаешь на ровном месте. Надоело тебе дома одной сидеть, вот и ноешь.

Слово «ноешь» вонзилось в самое сердце. Вот так он всегда. Любую мою проблему, любое смятение Виталик сводил к моим якобы капризам. Как же я устала от этого постоянного обесценивания!

— Сейчас проблема не в отсутствии работы, — мой голос стал тише и холоднее. Я перестала смотреть в зеркало и повернулась к моему крайне раздражающему собеседнику. — А в том, чтобы понимать, зачем ты с кем-то вообще. Или зачем он с тобой.

Виталик отхлебнул виски, сделал вид, что задумался, но в его глазах читалось лишь раздражение.

— Опять за свое? Ну что я тебе, недодал что-то что ли? В рестораны ходим, в отпуск ездим. В постели всё нормально. Чего тебе еще надо, Настюх?

«Чего тебе ещё надо?» — этот вопрос висел в воздухе между нами, тяжелый и риторический. Виталик не ждал ответа. Он искренне не понимал.

— Мне надо, чтобы меня не хлопали по заду в публичном месте, как дешевую девчонку, — начала я, чувствуя, как гнев поднимается комом в горле. — Мне надо, чтобы мой партнер если уж не хочет жениться, то хотя бы не пропадал неизвестно куда. Мне надо, чтобы, когда мне плохо, я слышала не «хватит ныть», а «расскажи, что случилось».

— Не кажется ли тебе, что ты излишне драматизируешь? — Виталик усмехнулся. — Планочку то задрала. Чай, не шестнадцать, придумывать себе сказочного принца на белом коне. Устаканься, Насть. Мы же с тобой взрослые люди. Не впадай в детство и с жиру то не бесись. Взрослая жизнь — она про удобство, а у нас с тобой все удобно. Тепло, светло и мухи не кусают.

«Удобно». Это слово прозвучало как приговор. Да, Виталику было чертовски удобно. У него была я — скромная, неглупая, не требующая кольца и совместной ипотеки. Этакий аэродром, который всегда был открыт после его полётов к другим девушкам. А что было мне?

— Удобно, — повторила я, и голос мой дрогнул. — Знаешь, Виталик, а мне, кажется, неудобно. Неудобно быть одним из пунктов в твоем списке удобств. Неудобно чувствовать себя одинокой, когда ты рядом. Неудобно осознавать, что за пять лет мы не стали ближе, а только отдалились.

Глава вторая, в которой жизнь преподносит неожиданный поворот

Машина Виталика была его вторым домом, и он это всячески подчеркивал. Не просто средством передвижения, а продолжением своего статуса, доказательством состоятельности. Салон, пропахший кожей и его парфюмом с древесными нотками, был безупречно чист, будто только что из автосалона.

Ни одной соринки на ковриках, ни единого пятнышка на глянцевой панели. Порой мне казалось, что Виталик относится к этой машине с большей нежностью, чем ко мне. В ней был идеальный, стерильный порядок, которого так не хватало в наших отношениях.

За стеклом, в которое я безучастно смотрела, плясали отражения фонарей, выхватывая из темноты мокрый асфальт, суетящиеся тени прохожих под зонтами и размытые контуры ночного города.

Город в дождь казался гигантским аквариумом, где все мы были одинокими рыбами, мечущимися в мутной воде. Я чувствовала себя частичкой этого безликого потока, затерянной и никому не нужной.

Дождь барабанил по крыше, убаюкивающе и монотонно. Дворники размеренно, как метроном, разгоняли потоки воды, печка работала на полной мощности, овевая ноги мягким, сухим теплом. Это был тот самый физический комфорт, который Виталик умел обеспечивать с легкостью. Комфорт, который так часто подменял собой душевное тепло.

Витик включил музыку. Глухой, пульсирующий бит, на который нанизывались плавающие, эфирные синты — тот самый дип-хаус, что он любил слушать после работы, называя это «перезагрузкой для мозгов». Он отбивал ритм пальцами по рулю, слегка покачивая головой.

Виталик был в своей стихии — здесь, в этой дорогой машине, под звуки модной музыки, с женщиной рядом. Все атрибуты были на месте.

Ритм проникал внутрь, вибрируя где-то в груди, и понемногу ледяная скорлупа, в которую я заключила себя в баре, начала таять. Гнев уступил место усталости, а усталость — странному, почти животному чувству комфорта от этого кокона, несущегося сквозь непогоду.

Может, он прав? Может, не стоит усложнять? Просто плыть по течению, принимать его подарки, закрывать глаза на его «шалости» и наслаждаться тем, что есть: стабильностью, красивой жизнью, этим теплом...

— Ну что, отошла немного? — его голос прозвучал приглушенно, в такт музыке. Виталик одной рукой ловко рулил, другой добавлял громкости, делая бит еще более навязчивым. — Я же говорил, не стоит раздувать из мухи слона. Все устаканится.

Я молчала, глядя на его породистый профиль, подсвеченный панелью приборов. Виталик был таким уверенным в своей простой картине мира. Для него все было либо черным, либо белым. Либо выгодно, либо нет. Либо удобно, либо неудобно. Мои душевные метания, мой экзистенциальный кризис, поиск себя — все это он списывал на «нервы» и «женские капризы».

— Слушай, — Виталик бросил на меня быстрый взгляд, пытаясь поймать мой взгляд, — не грусти ты так. Хватит хмуриться, а то морщины появятся. Жизнь — она, как зебра. Полоса черная, потом белая. У тебя сейчас черная, ну, серая. Уволилась, нервы шалят. Перегорела, бывает. А мне, вот, премию обещали за тот проект с немцами. Неплохую такую. Хотел тебе сегодня рассказать, чтобы настроение поднять...

Он назвал сумму. Цифра была действительно внушительной. Раньше такие суммы заставляли мое сердце биться чаще, рождали планы, мечты. Сейчас внутри ничего не шевельнулось.

— Хочешь, платье тебе закажем то самое, от кутюр, которое в бутике на Петровке приглядывала? — Виталик продолжал, явно довольный эффектом, которого, по его мнению, добился. — Или сходим в «Ласки», устроим вечер, посидим у панорамного окна. А хочешь — вообще забью на все, возьму отгулы, и махнем на недельку в Тай? Солнце, море, кокосы… Тебе только сказать. Все для тебя.

«Тай». Одно короткое слово, прозвучавшее так невинно, словно обухом по голове. Теплый уют салона вдруг стал удушающим. Музыка превратилась в назойливый, оглушающий гул.

Я вспомнила, как совершенно случайно, прокручивая ленту в соцсети полгода назад, наткнулась на фото. Загорелый, счастливый Виталик, в одних плавках обнимал двух девушек в бикини где-то на пляже Пхукета. Он смеялся, щурясь от солнца, выглядел таким беззаботным и свободным. Под фото красовалась подпись его друга: «Вот это отдых! Тройничок рулит!».

Тогда я ему устроила сцену. Кричала, расшвыривала мебель в его квартире, пытаясь унять душевную боль от предательства, от этого публичного унижения.

Виталик сначала отнекивался, потом, загнанный в угол, отшутился: «Ой, Насть, не придумывай. Не тройничок, а бизнес-партнёры! Это старые фото, просто поехали коллективом, отмечали закрытие сделки. Представляешь, Настюха, и девушки умными бывают, не только мужикам бизнесом заниматься! Так, выложили, поугорать. Ты же не ревнуешь к моим партнерам?».

И я, уставшая от скандалов, от вечной борьбы, от необходимости постоянно доказывать свою правоту, сделала вид, что поверила. Сделала вид, что забыла. Загнала эту боль, эту обиду и это унижение в самый дальний угол сознания, замазала все его подарками и обещаниями. И вот теперь, в тепле и уюте этого салона, старая рана вскрылась с новой силой.

Это слово — «Тай» — вырвало из глубин памяти тот самый снимок, его наглую ухмылку на фоне пальм и этих его «бизнес-партнерш». Вся его «философия» — «не бойся, все устаканится» — предстала в своем истинном свете.

Это была философия удобства, прикрытая дешевой житейской мудростью. Все устаканится, если не дергаться, не предъявлять, делать вид, что все хорошо, глотать обиды и принимать в подарок дорогие безделушки. И платье, и ресторан, и поездка — это всего лишь способы залатать дыры в нашем фасаде, чтобы он не рухнул окончательно. Пластмассовый мир победил. Я жила в красивой, но абсолютно фальшивой реальности.

— Виталик… — начала я, и голос мой прозвучал хрипло и неестественно громко, перекрывая музыку. Ком в горле мешал дышать. Я хотела выкричать ему в лицо все, что думаю об его «Тайланде», о его «бизнес-партнерах», о наших дырявых отношениях. Но не успела.

Из-за поворота на встречную полосу, скользя по мокрому асфальту, вынесло огромный темный пикап. Он шел на скорости, его фары ослепили, превратив дождь в сплошную стену из света.