Последний Вдох

Последний Вдох

Пробуждение было резким, пропитанным липким, леденящим ужасом. Я словно вынырнул из глубин самого страшного сна, где реальность и кошмар слились воедино. Сердце колотилось в груди, отбивая бешеный, рваный ритм, а тело покрывал холодный пот. В памяти еще стояла жуткая, неправдоподобная картина: наш дом, наш маленький, уютный мир, поглощенный бездонной толщей воды.

Нет, не дом. Только эта крошечная, герметичная комната, бывшая частью нашего подвала-убежища, оказалась каким-то чудом цела, оторванная от остального строения и погруженная в темноту.

Вода. Везде вода – не здесь, не в нашей капсуле, но за толстым, почти непроницаемым стеклом иллюминатора, если бы мы могли его видеть. И лишь одна мысль, один хрупкий лучик в этой тьме, цеплялась за рассудок, не давая ему окончательно утонуть: мы выжили. Только мы.

Ощущение невыносимого давления обволакивало меня. Оно было физическим, реальным. Будто над нами не просто метры, а целые лиги воды, бесконечно тяжелой и безмолвной. Наш отсек, казалось, медленно опускался, или, возможно, был зажат на невероятной глубине. Я почти физически ощущал эти огромные, непостижимые глубины. В моем воспаленном воображении там, во тьме, раздавались глухие, мощные удары – скрежет металла, треск отдаленных конструкций, или, быть может, действительно хвосты исполинских, неведомых обитателей океана, потревоженных нашим вторжением в их царство. Эти звуки, усиленные вязкой средой, проникали в самую душу, предвещая нечто неотвратимое.

Моя рука в панике шарила в темноте, пока не наткнулась на твое плечо. Ты была здесь. Живая. Я сжал твою ладонь, и ледяной ужас на мгновение отступил, уступая место почти болезненной нежности. Твои пальцы были теплыми, но я уже чувствовал, как холод окружающей среды проникает сквозь стены нашей спасительной, но обреченной капсулы. Как это было возможно в этом царстве холода и смерти? Этот островок тепла стал моим якорем в бушующем океане безумия.

Я лежал в кромешной тьме. Она была настолько плотной, что казалось, можно прикоснуться к ней. Моим слухом управляло только оно – наше общее дыхание, которое теперь наполняло ограниченный объем воздуха в нашей капсуле. Спокойное, размеренное, такое привычное в обыденной жизни, здесь оно превратилось в зловещий отсчет, в метроном, отбивающий последние мгновения. Я никогда прежде не задумывался, насколько оно едино для нас. Не мое отдельно, и твое отдельно, а будто это единый, неделимый поток жизни, который мы разделяем. И теперь этот общий поток был предательски скуден. Воздух, запертый с нами, ощутимо редел, становился тяжелым.

Этот размеренный ритм стал центром моего мира. Он был единственным, что имело значение, единственным, что подтверждало наше существование в этой подводной тюрьме. Каждое легкое движение твоей груди рядом со мной, каждый тихий выдох, который сливался с моим, лишь углубляли это потрясающее, ужасающее осознание. И самая страшная, самая леденящая душу истина пронзила меня, словно ледяной осколок: на двоих нас... воздуха не хватит.

Отчаяние толкнуло меня на безумный, но искренний порыв. Я попытался замедлить свое дыхание, сделать его почти неслышным, украсть у себя самого драгоценные молекулы кислорода. Мое единственное желание было отдать тебе хоть каплю того невидимого сокровища, которым мы так бездумно пользовались прежде. Просто чтобы ты смогла продержаться еще хоть мгновение, еще один удар сердца.

Но ты спала. Твой сон был глубоким и безмятежным, спасительным забытьем. Ты не знала. Ты не чувствовала чудовищного веса водных столбов над нами. Не слышала раскатистые удары, доносящиеся из бездны. И тебе не была известна жестокая правда: что наш общий, жизненно важный ресурс на исходе.

Я вспомнил, как мы лежали вот так же, в нашей постели, в ленивое воскресное утро. Солнечный луч пробивался сквозь щель в шторах и рисовал золотую полосу на стене, на твоих волосах. Твое дыхание щекотало мне шею, и я, притворно жалуясь, поворачивался и обнимал тебя крепче. Тогда наше общее дыхание казалось бесконечным, как сама жизнь. Как я мог не понимать, что это и была жизнь? Не осознавать, что этот общий воздух, наполнявший наши легкие, был самой сутью нашего «мы»?

Это осознание было одновременно нежным и мучительным. Нежным – потому что оно говорило о нашей неразрывной связи, о том, как глубоко мы переплетены в самом своем существе. Мучительным – потому что в этой кошмарной, водной реальности оно предвещало неминуемый и трагический конец.

Мой отчаянный порыв сменился холодной решимостью. Я перестал просто пытаться. Я заставил свои легкие замереть. Сначала на секунду. Потом на две. Каждая клетка моего тела вопила, требовала воздуха, грудь разрывалась от жгучей боли. Но я лишь крепче сжимал твою теплую ладонь и слушал. Слушал твой вдох — ровный, полный, живой. И это давало мне силы. Каждый мой сэкономленный вздох – это не «лишняя секунда для тебя» в прямом смысле, а замедление расхода кислорода в нашей замкнутой системе. Мой отказ от дыхания мог лишь немного, на ничтожные мгновения, отсрочить неизбежное, но я верил, что это имеет смысл. Секунда твоего теплого, безмятежного сна.

Дыхание. Этот ритм, мой и твой, стал замедляться. Казалось, он растворялся, становясь все тише, все тоньше. Боль уходила, сменяясь странным, светлым оцепенением. Невыносимый вес воды над нами перестал давить. Я больше не слышал отдельных вдохов и выдохов, лишь отдаленное, еле уловимое эхо чего-то очень родного. Твое спокойное дыхание... оно продолжалось, размеренно и ровно, унося тебя дальше в сон.

Перед глазами, в непроглядной тьме, снова вспыхнуло то самое солнечное утро. Я видел золотую полосу на стене. Я чувствовал запах кофе и твоих волос. Я ощущал твое дыхание на своей коже.

Спи, любовь моя. Дыши.

Дыши за нас двоих.

Я больше не боролся. Я просто был. В этой абсолютной тишине, где теперь осталась лишь ты, твое безмятежное забытье и мой последний, беззвучный выдох, который растворился в воздухе нашей теперь уже смертельной ловушки, отдавая тебе все, что у меня было.