Последння суббота

Последння суббота

Я смотрю на её лицо. Она медленно жуёт, сосредоточенно глядя перед собой.

Худенькая. Худышка, но будет рослой, в родителей. Длинные волосы. Красивый высокий лоб, украшенный детским шрамом. Большие, серьёзные глаза. Ресницы - словно крылья бабочки. Носик - милый носик. Изящные тонкие пальцы с обгрызенными ногтями. Губы – губы выразительные, как у матери. А вот брови мои - густые.

Я невольно улыбнулся. Она заметила и смущенно опустила голову.

- А почему ты никогда не ешь?

- Я не хочу.

- Я тоже, - она отодвигает тарелку.

- Нужно доесть. Ведь ты же сама себе накладывала? Может быть невкусно?

- Вкусно.

- Это я бабушке передам. Ведь она специально выбирала хороший рис.

- Я уже наелась. Только не надо просить есть «за маму», «за бабушку» - я уже большая…, - у нее на тарелке осталась горсточка риса.

- Да я не возражаю. Но раз ты уже большая, представь, сколько усилий было приложено к тому, чтобы на столе стояло это блюдо! Где-то в далекой Юго-Восточной Азии, например, в Китае. Маленький мальчик, твой ровесник, вместо того, чтобы идти в школу, весь день работает на рисовом поле, чтобы оно дало хороший урожай. Он с раннего утра до позднего вечера ходит по пояс в мутной воде, заботится о растениях, а ведь ему хочется играть как всем детям. Он мог бы ходить в художественную школу и рисовать прекрасные картины, но его родители бедны, и он помогает им выжить.

И вот в конце сезона они всей семьёй вручную соберут урожай – рисинка к рисинке, зернышко к зернышку. Затем рис переработают – высушат, очистят от мусора, ошелушат, ошлифуют – проделают множество операций, прежде чем упаковать этот ценный пищевой продукт и отправить за тысячи километров к нам - на полку магазина.

- И что?

- А то, что это мальчик живёт впроголодь, в то время как продукты его труда кто-то выбрасывает в отходы.

Она молчит. Насупилась. Похоже, готова заплакать. Наверное, я пережал. Но разве что чуть-чуть.

- Тебе жалко неизвестного китайского мальчика? Не расстраивайся. Это, конечно, образ. А этот рис – это просто недоеденный тобой плов. И всё-таки, нужно помнить, что за этими продуктами стоит человеческий труд.

Она взяла вилку и одним движением завершила ужин. Когда помыла тарелку, она подошла и уткнулась лицом мне в грудь.

Я нежно погладил ее по голове.

- Спасибо!

- Пожалуйста! Что с тобой?

- Скажи, почему тебя не любит моя бабушка. И мама перестала любить.

- А её сестра?

- Не знаю, но кажется - тоже.

- И дедушка?

- Дедушка очень не любит.

- А вот прадедушка любит. Это все знают. И ты, я уверен, тоже.

- Да, но почему остальные не любят.

- Я не знаю, но есть подозрение, что их заколдовала злая фея.

- Да ну - ты шутишь! Их не бывает!

- Правда? А я не знал. Наверное, всё-таки, одна есть. Но её чары падут - вот увидишь. Ну ты чего такая грустная?

- Ничего. Ты маме не скажешь?

- Не скажу.

- У меня теперь новый папа.

Нельзя сказать, что эта новость меня застала врасплох. И всё же, как-то быстро. «Новый папа». Сердце сжалось, но я постарался сохранять спокойствие. Наверное, это тот, что привёз ей передачу от матери в больницу.

***

О том, что её прооперировали, я узнал последним. Дочь сама позвонила.

- Всё в порядке, мне ничего не надо! - сказала она утомленным голосом.

В больнице меня давно знают. Я позвонил главврачу – аппендицит. Операция прошла успешно. Трудно передать, с каким чувством я это выслушал. Не позвони она, я бы ничего не узнал – что бы с ней ни случилось. Стало понятно, что я медленно, но неотвратимо отдаляюсь от самого дорогого мне человека, и сделать уже ничего не могу.

Я зашёл в отделение и встал у дверей. Медсестра пошла за дочерью в палату. Я увидел ее издалека и не узнал. Платьице – халатик, на её, и без того худеньком тельце, казалось непомерно большим. Она шла, прихрамывая - скрючившись вправо и держась обеими руками за бок. Мой ребёнок ранен. Она торопилась, словно боялась, что я не дождусь ее и уйду.

- Привет!

- Как ты, дочь? Болит животик?

- Всё хорошо! Знаешь, мне нужно спуститься. Папа, ну то есть, Женя, привёз передачу.

- Да я же всё принес! – я показал ей на два пакета, что стояли у двери. – То, что ты любишь и что теперь сейчас тебе можно — Сергей Сергеевич, главврач, всё разрешил.

Про «папу» Женю я сделал вид, что не расслышал. Почему вдруг она так его назвала, я не стал расспрашивать — мне было не до этого. Главное - она жива. Но эта оговорка стала ещё одним поводом для грустных размышлений - уже потом, позже.

- Я пойду, подожди здесь! – она высвободилась из моих рук и направилась к лестничному маршу.

Через несколько минут она вернулась, неся в руках двухлитровый пакет недорого сока. Она прижимала его то к одному боку, то к другому.

- Что, тебе тяжело? Давай я помогу, - я взял упаковку и сразу понял в чем дело: она была очень холодной – на улице мороз, а мамин друг не догадался хотя бы положить сок в пакет.

***

Тааак, это было в феврале. Значит, «новый папа» это тот заботливый мужичок. Быстрая карьера.

Теперь я понял, зачем меня просила ее мать отказаться от дочери. Мол, тогда не нужно будет платить алименты. Помню, что хотелось сказать грубость, но я ограничился предложением родить себе ребенка, а мою дочь отдать мне. Теперь все встало на свои места.

- Знаешь, в нашей семье никто никогда не отказывался от своих родных. Бывало, что принимали в семью. Но ни от родителей, ни от детей никто не отрекался. И я не буду. Я хочу, чтобы ты знала, что у тебя один отец. И у меня — одна дочь.

Она смутилась, но ничего не сказала. Молодец! Держится достойно. Мне нравится её упрямство – тихое, но твёрдое. Конечно, ей трудно во всём происходящем разобраться. Она не может игнорировать позицию матери. Я ей сочувствую, и больше об этом «папе» говорить не буду.

После ужина она уже в который раз просмотрела полюбившиеся фрагменты «Острова сокровищ», а затем села разбирать книжки - они всюду в нашем доме.

Но, пожалуй, главное, что её тянет оставаться с ночёвкой у меня - впереди. Когда за окном совсем стемнеет, она будет играть в чародейку. Сядет на ковер посреди большой комнаты, достанет из своей сумочки ритуальные принадлежности - длинное черное платье с блестками (наверное, бабушка дала), корону снегурочки, волшебную палочку, спички и свечи, которые я должен надежно закрепить в подсвечниках. Рядом я обязательно поставлю тазик с водой: безопасность этого таинственного мероприятия должно быть обеспечено моим личным участием.

В общем-то, само действо заключается в поочередном зажигании и тушении свечей, наблюдении за струйками дыма и загадочном шёпоте – слов мне совсем не разобрать…

Я же размышляю о своем новом положении. Ну что ж, у меня вроде есть какой-то статус. Хоть я уже не единственный отец, но мне ещё позволяют брать её на выходные и шлют счета на оплату - уже немало. Таких как я принято называть «воскресный папа».

Кстати, а какой сегодня день? Суббота? Да, суббота. Она сегодня ночует здесь – только что говорила с мамой. Она разрешила.

Ей нравится ночевать у меня. И я рад, хоть и не сплю практически до утра. Как в первые годы ее жизни (мы были ещё все вместе - семьей), когда я из соседней комнаты слышал, как ребенок, ещё сонный садится на кровать посреди ночи, и трет глаза, прежде чем заплакать. Через короткое время я уже наловчился добегать до детской спальни, чтобы отнести к матери в постель ещё до того, как дочь начнёт хныкать. И тогда она забивалась под тёплый бочок мамы и мгновенно засыпала.

Она уже выросла - школьница, но я так и не могу заснуть, когда она дома и по привычке несу свою сторожевую вахту.

Теперь она спит уже спокойно. Перед сном просит посидеть рядом, что-нибудь почитать. Сегодня она впервые пару раз погладила меня по кисти. Это ощущение мне было неведомо ранее. «Если она и могла как-то выразить своё чувство к отцу, то это было самое искреннее и нежное его проявление», - подумал я.

Вспомнил, как воспитатель детского сада мягко попенял мне:

- Ваша девочка вас очень любит. Так не встречает своих родителей ни один ребёнок в нашем учреждении. Вернее, даже вашу жену она так не встречает. Больше того, я не припомню подобных отношений за всю свою жизнь. Конечно, это похвально. Но вы должны понять, что некоторым родителям это кажется чрезмерно эмоциональным.

Да понятно, конечно. Когда к тебе через весь двор детского сада бежит длинноногая девочка с криком: «Папа, папа! Это мой папа!» Она падает, поднимается, бежит и кричит «Папа!», и я всегда замечаю удивленные и грустные детские глаза. Глаза её товарищей. Странно, что это естественное проявление радости вызывает зависть. Мне неловко за наше счастье, но попросить дочь быть сдержанней, не могу. Слишком искренне она радуется. И я тоже. Она взбирается мне на плечи и мы идем домой по улицам города под добрые улыбки прохожих.

Но всё когда-то проходит. И вот сейчас, казалось бы - её чувства вернулись, но я догадался, что это просто детская привычка гладить руку матери перед сном. Ребёнок сильно устал, и засыпая, сделал эти движения неосознанно.

***

Больше я её никогда не видел.

Вообще-то, в следующую субботу мы договорились сходить в художественный музей. Нас пригласил мой друг на персональную выставку. Поэтому в пятницу я должен был забрать её с художки, чтобы вместе сделать необходимые закупки в магазинах - вечером мы планировали наварить креветок, сделать салат «Цезарь», испечь пирог, а потом смотреть старые мультики.

Она позвонила в понедельник.

- Привет! Ты только не удивляйся – я сама удивлена. Мы уезжаем. Не спрашивай ни о чём – я ничего не знаю. Просто уезжаем и, наверное, навсегда. Ну, всё, нужно бежать! Пока!