Последняя афёра.

Глава 1. Петербург, 16 августа 1798 года (четверг).

Ростопчин стоял возле окна своего нового кабинета и смотрел, как по стеклу стекают струйки дождя. Прошла уже неделя, как он вернулся в столицу, получил звание генерал-лейтенанта и приступил к работе в военном департаменте. Кто хлопотал о его возвращении ко двору, Федора Васильевича не интересовало, поскольку он понимал, что сделано это было не по велению сердца, а за приличную мзду. Взяточников и казнокрадов он ненавидел, а лицемеров презирал. Он хорошо помнил, как при живой еще императрице, лежавшей в соседней комнате на смертном одре, пресмыкались и лебезили перед будущим императором те, кто еще недавно откровенно третировал его. От этих невеселых мыслей Ростопчина отвлек осторожный стук в дверь.

- Ваше превосходительство, к вам помощник смотрителя Эрмитажа (1), господин Зарубин. – Доложил, стоявший в дверях по стойке смирно адъютант.

- Пусть войдет. – Ростопчин развернулся и направился навстречу гостю.

Николай Павлович Зарубин был его старым приятелем, еще по службе в Преображенском полку. В войне со Швецией он был ранен в ногу и после излечения его перевели на службу в Кригс-комиссариат (2). После смерти императрицы Зарубин попал под сокращение, а деваться ему было некуда. Родители давно умерли, а имение (старый полуразвалившийся дом с небольшим участком земли) продали за долги. Только связи Ростопчина позволили ему остаться в Петербурге в должности одного из помощников смотрителя Эрмитажа, а если точнее, то просто кладовщика.

- Здравствуй Николай! - Ростопчин крепко пожал протянутую другом руку. – Проходи, садись. Чай или кофе?

- Нет, Федор, ничего не хочу. – Зарубин прихрамывая, подошел к креслу и тяжело вздыхая, уселся. - Тут такие дела, что не только аппетит потеряешь, но и голову.

- Ты меня пугаешь, Николай! – Ростопчин вернулся на свое место. – Украли картины?

- Можно сказать и так. Ты в курсе, что император купил в Амстердаме коллекцию картин для строящегося Михайловского замка?

- Что-то слышал, но особо не вникал, поскольку меня это не касается.

- В июне посланник Колычёв (3) сообщил, что на продажу выставлена коллекция из восьмидесяти картин «малых голландцев»(4). Стоимость коллекции тридцать тысяч золотых дукатов (5).

- Какие-то астрономические суммы?

- А что ты хотел? Этим картинам сто пятьдесят лет, а то и больше. Если покупать в розницу, то обойдется еще дороже. Император решил приобрести коллекцию и отправил в Амстердам знатока живописи Корсакова. Тот осмотрел коллекцию и дал заключение, что картины подлинные. Их оплатили и доставили в Петербург.

- Ну, слава богу, я уж подумал, что опять затонули, как предыдущая коллекция Екатерины.

В 1771 году возле берегов Финляндии в шторм затонула двухмачтовая шхуна «Фрау Мария», перевозившая закупленные императрицей картины голландских художников XVII века. Тогда на дно Финского залива ушли около тридцати бесценных полотен Хендрика ван Балена (6), Яна ван Гойена (7), Адриана ван де Велде (8), и Герарда Доу (9).

- Погоди радоваться. Картины маленького формата, написаны на дубовых досках, поэтому все разместилось в двух больших деревянных ящиках. Сразу после разгрузки ящики доставили к нам в Эрмитаж. Корсаков мельком заглянул ко мне, распорядился заняться измерениями картин для изготовления рам и уехал. Вот я сегодня с утра пораньше открыл ящики, а там оказалось совсем не то, что покупали!

- Опять «мазня», вроде той, что Екатерине прислали из Италии?

В 1779 году один из итальянских корреспондентов Екатерины II сообщил ей, что имеется прекрасная возможность приобрести по сходной цене превосходные картины Рафаэля (10), Леонардо да Винчи (11), Корреджо (12) и других великих мастеров. Не проверив информацию, императрица приказала купить картины и привести их в Петербург. Такая доверчивость дорого обошлась российскому бюджету, поскольку вместо картин прислали даже не искусные подделки, а откровенную мазню.

- Нет, на этот раз, на мой взгляд, картины приличные, но это не наш заказ.

- Нам прислали не наш заказ?

- Нам прислали подделки!

- Извини, Николай, но ты не специалист, чтобы решать такие вопросы.

- Ты прав, Федор. – Согласился Зарубин. – В живописи я ничего не понимаю, но за два прошедших года я кое-что все-таки узнал. Картины «малых голландцев», а их у нас в Эрмитаже достаточно, выглядят несколько иначе. Каждая картина индивидуальна, это видно даже не специалисту. Те картины, что нам прислали, внешне смотрятся довольно прилично, вот только доски, на которых они написаны, похожи как близнецы. Сюжеты разные, размеры разные, но обратная сторона у всех картин одинаковая. Такого не должно быть, это продукт массового производства.

- То, что в Европе за гроши можно купить копии известных картин это не секрет, наверняка там все поставлено на поток.

- И что с того? Думаешь, мне от этого легче? Представь, что будет, когда узнает император!

- Кому еще, кроме тебя известно о подделках?

- Пока никому, я тебе первому рассказал.

- Корсаков уже видел, что он привез?

- Корсаков – птица вольная, он на службе не состоит. Когда захочет, тогда и приедет, а отвечать и выкручиваться, придется мне. Ты прекрасно знаешь, что такое, попасть императору под горячую руку.

- Кто сейчас руководит Эрмитажем?

- В том то и дело, что никто! С тех пор, как два года назад уволили итальянца Мартинелли (13), никого не назначили. Там сейчас только обслуживающий персонал.

- Хорошо. Я постараюсь найти Корсакова, переговорю с ним и сразу к тебе в Эрмитаж. Никуда не уходи, жди меня.

- Спасибо Федор, я буду ждать.

Ростопчин приказал подать экипаж и отправился на квартиру к Михаилу Николаевичу Корсакову – младшему сыну известного промышленника, который проживал в собственном доме на Невском проспекте. Будучи состоятельным человеком, Корсаков, мог позволить себе не служить и все свое свободное время посвящать любимому делу - живописи. В молодости он брал уроки рисования, но особыми талантами отмечен не был и художником не стал. Эта неудача не сильно расстроила его, страсть к картинам даже возросла, а увлечение стало смыслом жизни. Его коллекция картин была одной из лучших в России.

Глава 2. Петербург, 17-18 августа 1798 года (пятница - суббота).

На следующий день выглянуло солнце и немного потеплело. Рано утром Ростопчин был уже в порту. Ему повезло, датская шхуна «Королева Маргарита», на которой в Петербург были доставлены картины, еще стояла на рейде, ожидая погрузки. Предъявив начальнику порта документы, он уже через полчаса был доставлен на борт шхуны. Капитан сносно говорил по-немецки и немного хуже по-французски, так что общий язык они нашли быстро.

- Насчет груза вам следовало обратиться к господину Корсакову, который его сопровождал, ведь именно он значится отправителем и получателем.

- Господин Корсаков был убит на пороге своего дома, сразу после схода на берег.

- Случайность, или…

- Вот это мы и хотим выяснить, господин капитан. Расскажите все, что вам известно.

- Немного. Груз в виде двух одинаковых ящиков мы приняли дня за два до выхода, тогда же на корабле появился и господин Корсаков. Он сам контролировал погрузку, вплоть до того момента, когда ящики были помещены в трюм. Все эти дни до выхода в море он провел на борту и на берег не сходил.

- Вы сами принимали ящики?

- Нет, этим занимался боцман и его команда. Ящики я впервые увидел только в Петербурге при разгрузке.

- Перепутать ничего не могли?

- Нет, на каждом ящике наклеена квитанция с номером. Да и не было у нас никогда таких накладок.

- Мне нужны копии судовых документов, все, что касается этого рейса: маршрут, пассажиры, груз.

- Завтра утром мы уходим в Стокгольм. Я прикажу сделать выписку на немецком языке и оставлю ее в конторе судовой компании «Северная звезда».

Поблагодарив капитана, Ростопчин поспешил в Эрмитаж, где его уже с нетерпением ожидал Зарубин.

- Федор, только что передали - сразу после вахтпарада император прибудет смотреть картины.

Ростопчину удалось перехватить императора сразу после окончания вахтпарада.

- Ваше величество, мне нужно срочно переговорить с вами tête-à-tête (с глазу на глаз).

- Дорогой Ростопчин, у тебя на уме одни секреты. – Павел снял перчатки и подал их сопровождавшему его адъютанту. – Могу уделить только пять минут, спешу в Эрмитаж смотреть картины, доставленные из Амстердама.

- Мне хватит пяти минут, ваше величество.

Император быстрым шагом направился к своему кабинету. Расторопный адъютант забежал вперед и услужливо открыл дверь. Павел пропустил в кабинет Ростопчина и зашел сам, а адъютанту приказал остаться в коридоре, возле двери.

- Я слушаю. – Павел повернулся к Ростопчину. – У тебя ровно пять минут.

- Ваше величество, отмените посещение Эрмитажа.

Павел ожидал, что Ростопчин будет жаловаться на императрицу и ее окружение - эти взаимные склоки ему уже порядком надоели, поэтому не сразу сообразил, о чем идет речь.

- Что ты сказал?

- Я прошу вас отменить посещение Эрмитажа.

- Почему?

- Там нет картин, которые вы ожидаете увидеть.

- Как нет? – Император непонимающе уставился на Ростопчина. – Украли?

- Привезли совсем не то, что обещали и за что были уплачены деньги.

Наконец, смысл сказанного Ростопчиным, постепенно дошел до императора. Он резко побледнел, черты его лица исказились до неузнаваемости. Павел вдруг начал задыхаться, резким движением он рванул ворот мундира и, запрокинув голову назад, сорвал шейный платок.

- Кто? – Прохрипел он. – Кто это сделал?

- Успокойтесь, ваше величество. – Ростопчин усадил императора в кресло, достал из шкафа бутылку шампанского, открыл ее и налил полный бокал. – Вот, выпейте.

Павел сделал пару судорожных глотков, перевел дыхание и одним махом допил шампанское. Лицо его постепенно приняло свой первоначальный облик, а на щеках появился румянец.

- Рассказывай. – Приказал, он немного успокоившись. - Все как есть, без утайки.

Поняв, что буря отшумела, Ростопчин спокойно рассказал Павлу, что произошло, включая смерть Корсакова.

- Скоты! – сквозь зубы прошипел взбешенный Павел. – В 1779 году подобным образом надули мамашу, теперь решили еще и меня. Это им аукнется, мамаша утерлась и даже деньги не стала возвращать, но со мной такие шутки не пройдут. Прикажи вызвать обер-полицмейстера.

- Ваше величество, полиция здесь не поможет. Да и огласка нам сейчас ни к чему.

Раздался стук в дверь и на пороге появился адъютант.

- Ваше величество все готово, ждут только вас.

- Отмените посещение Эрмитажа, пусть все возвращаются на рабочие места. – Нетерпящим возражения голосом произнес Павел. – Выполняйте!

- Слушаюсь, ваше величество!

Ростопчин подождал, пока за офицером закроется дверь и продолжил:

- Полиция в этом деле не поможет, ваше величество. – Повторил он, возвращаясь к прерванному разговору.

- Что ты предлагаешь? – Павел кивнул в сторону пустого бокала. – Себе тоже налей.

Ростопчин принес еще один бокал и разлил остатки шампанского.

- В начале года мы обсуждали создание «Тайной полиции» при кабинете Вашего Величества для расследования экономических преступлений, сейчас нужно вернуться к этому проекту. Поймите, для этих дел нужны особые люди, не только кристально чистые, но и обладающие специальными знаниями и навыками.

- Я все понимаю, Федор. – Император сделал пару глотков и отставил бокал. – Хорошо, вот я сейчас подпишу эту бумагу, а что дальше? Где люди? Кто будет вести следствие, хотя бы по этим картинам? Ты об этом подумал?

- Подумал, ваше величество. – Ростопчин тоже сделал несколько глотков, давая монарху время осмыслить сказанное, и поставил свой бокал рядом с императорским. – У меня есть такие люди.

- Когда это ты успел их найти? – Павел с недоверием уставился на фаворита.

- Пока был в отставке, ваше величество. – Ростопчин пододвинул свободное кресло ближе к императору, не дожидаясь разрешения, уселся, и близко наклонившись к Павлу, тихо начал рассказывать.

- В Москве, в апреле этого года, ко мне пришел молодой ювелир Штейнберг Генрих Карлович и рассказал, что где-то в уральской тайге тайно добывают изумруды. Признаться, я ему не поверил, но его рассказ и приводимые им доводы были так убедительны, что я решил рискнуть. Дал денег на поездку и даже подобрал ему напарника – ссыльного капитана гвардии Соколова, с которым был знаком еще по штурму Очакова. Представьте себе, что эти двое за неделю смогли найти затерянный в глухих лесах Урала рудник и вычислить всех, кто стоит за этой аферой.

Глава 3. Петербург, июль 1798 года. За три недели до описанных выше событий.

Петербург встретил Соколова прохладной погодой и мелким моросящим дождем. Доехав до почтамта, он сошел и только тут задумался о том, где ему остановиться. Можно было по старой памяти снять комнату в доходном доме, благо адреса известны, однако, это был далеко не лучший выход. Там полно старых знакомых еще по прошлой, армейской жизни, а встречи с ними в планы Соколова не входили. Для всех сейчас он изгой, бывший ссыльный – зачем ставить людей в неловкое положение. Оставалось воспользоваться предложением Густава Файна и остановиться в школьном пансионате «Уральские самоцветы».

Наняв извозчика Соколов, назвал адрес, и уже через двадцать минут коляска остановилась возле массивных кованых ворот, за которыми в глубине сада виднелась крыша двухэтажного особняка. Расплатившись и отпустив извозчика, он подошел к воротам, где его уже ждал вышедший из будки охранник. Выяснив у приезжего, кто он и забрав письмо адресованное Тимофею Лачину, охранник исчез. Через пять минут он вернулся и, открыв искусно спрятанную в воротах калитку, пропустил гостя.

От ворот к дому вела широкая аллея, вымощенная речной галькой, пройдя по которой Соколов вышел к красивому двухэтажному зданию, выкрашенному в яркий желтый цвет с белыми колоннами, пилястрами и балюстрадами. Венчала всю эту красоту белоснежная декоративная розетка на фронтоне здания. На крыльце его встречал сам хозяин.

- Здравствуйте, Виктор Алексеевич. - Лачин спустился с крыльца и протянул Соколову руку, которую тот крепко пожал. – Мы официально не знакомы, но, думаю, представляться нам не нужно.

- Согласен, Тимофей Иванович. – Улыбнулся в ответ Соколов. – Я вас сильно не стесню, буквально несколько дней…

- Не стоит об этом, - махнул рукой Лачин, - дом всегда открыт для наших друзей. Вы только что прибыли в Петербург?

- Как вы догадались?

- У вас вид человека, который провел в дороге несколько дней. Не смущайтесь, я точно также выгляжу после длительных поездок. Сейчас провожу вас в комнату и прикажу растопить баню, а через пару часов будет ужин.

- Честно говоря, Тимофей Иванович, я не рассчитывал на такой сервис. – Признался Соколов. – Мне бы только крышу над головой.

- Не переживайте, Виктор Алексеевич, никого вы здесь не стесните.

Они вошли в дом, поднялись на второй этаж по широкой мраморной лестнице и, свернув в боковое крыло, остановились у последней двери.

- Вот ваша комната. – Лачин открыл дверь и пропустил Соколова вперед. – Располагайтесь, как только баня будет готова, я пришлю горничную.

Соколов осмотрелся: комната угловая, с камином и двумя большими окнами: одно выходит на юг, второе - на восток. Из мебели: кровать, шкаф, рабочий стол, туалетный столик и два кресла. На стенах и на полу ковры, судя по орнаменту – восточные, правда, Виктор в этом не разбирался, так что мог и ошибиться. Прямо у входа, рядом с ковром стояли меховые тапочки на толстой кожаной подошве. Привыкший за долгие годы службы к спартанской обстановке Виктор даже немного смутился от предоставленных ему бытовых условий.

Через полчаса появилась симпатичная горничная и, смущаясь, доложила, что баня для господина офицера готова.

«Какой я к черту офицер»? - С тоской подумал Виктор, но вслух высказывать свои сомнения не стал, а взяв приготовленную одежду, молча, проследовал за горничной в баню. После ужина, вернувшись к себе, Соколов с удовлетворением отметил, что камин затопили, и комната уже основательно прогрелась. Баня отняла у него последние силы, и он решил просто прилечь на время, а получилось, что проспал до утра. Зато утром проснулся бодрым и в хорошем настроении.

- Могу я узнать, Виктор Алексеевич, какие дела привели вас в Петербург? – Спросил за завтраком Лачин. - Я не из любопытства, а только из желания помочь - это личная просьба Густава.

- Тут нет никакого секрета, Тимофей Иванович. Хочу добиться пересмотра моего дела и в случае положительного исхода, официально уйти в отставку. Не хочу, чтобы в Серафиму и моих будущих детей тыкали пальцем и обзывали ссыльными.

- Желание похвальное. Только, если с первого раза ничего не получится, особо не переживайте, у нас есть связи при дворе, в том числе и в военном департаменте, так что решим вашу проблему.

- Не хочу вас обременять, тем более что я ни в чем не виновен. Ходят слухи, что новый император навел порядок и заставил чиновников работать.

- Это всего лишь слухи, Виктор Алексеевич, а слухи не всегда отражают реальное положение дел. - Лачин внезапно улыбнулся, что с ним случалось чрезвычайно редко, и тут же пояснил. – Вспомнил случай, как испанские послы завезли в Петербург обезьян.

- Интересно. Никогда об этом не слышал.

- Испанцы завезли диковинных для россиян зверушек для продажи, чем и занимались, выставляя их в окна своего посольства. Правда, продолжалось это безобразие недолго. В один прекрасный день мартышки сбежали из посольства и вломились в расположенную напротив резиденцию петербургского архипастыря, где начали скакать между богомольцами, наводя на них неописуемый ужас. Полиции пришлось несколько часов отлавливать проворных животных, а разбежавшиеся в ужасе паломники по всей Руси разнесли весть о нашествии на Петербург живых чертей. (1) Вот что такое слухи, Виктор Алексеевич. – Закончил свой рассказ Лачин. – Впрочем, попробуйте, может, что и получится.

Два дня Виктор мотался по кабинетам без особого успеха, пока, один майор не проникся к нему сочувствием и не пообещал свое содействие. Чтобы в спокойной обстановке обсудить проблему, он предложил Соколову встретиться вечером в одном из ближайших трактиров. Угощал, понятное дело Виктор, который снял для этого отдельный номер. Вылакав бутылку коньяка и плотно поужинав за чужой счет, майор, сытно рыгнул и, откинувшись на спинку стула, менторским тоном изложил Соколову азбучную истину решения всех проблем – деньги. Уже через несколько минут майор с разбитой мордой, лежал на полу, издавая громкие нечленораздельные звуки, а Соколова везли в ближайшее отделение полиции.

Глава 4. Петербург, 19 августа 1798 года (воскресенье).

В субботу, 18 августа император, ознакомившись с делом двухлетней давности по обвинению капитана Соколова в изготовлении и распространении фальшивых ассигнаций, и не найдя в нем состава преступления, не стал передавать это дело в суд. Соколов был полностью реабилитирован по личному распоряжению монарха, где также было указано - срок уральской ссылки засчитать в стаж службы с выплатой содержания за два с лишним года. Теперь ничего не мешало, привлечь бывшего капитана гвардии, а в настоящем уже официально полковника «Тайной полиции» Соколова к расследованию. Кроме того, нужно было срочно подключать и Штейнберга, местонахождение которого Ростопчин не знал, зато оно было известно руководству школы «Уральские самоцветы». К тому же у них наверняка был свой личный канал для сообщения с Европой, которым генерал-лейтенант собирался воспользоваться в государственных интересах. Поэтому в воскресенье вечером, подготовив все необходимые документы, Ростопчин сложил все в небольшой дорожный баул, нанял извозчика и отправился в школьный пансионат «Уральские самоцветы».

- Знакомься, Федор, это один из руководителей «Уральских самоцветов» - Тимофей Иванович Лачин.

- Заочно мы уже знакомы с Федором Васильевичем. – Улыбаясь, сказал стоявший на крыльце рядом с Соколовым Лачин, крепко прожимая протянутую фаворитом руку. – Пройдемте в дом, господа.

Вслед за хозяином Соколов и Ростопчин прошли через вестибюль в гостиную, где Лачин усадил своих гостей на роскошный диван, а сам расположился в кресле напротив. Ростопчин, наконец, смог избавиться от своего баула, поставив его на пол.

- Как при дворе отнеслись к вашему возвращению, Федор Васильевич?

- Каких-то особых восторгов я не заметил.

- Ничего удивительного. Вас ведь уже списали со счетов и, вернувшись, вы невольно нарушили чьи-то далеко идущие планы.

- Я довольно долго «варился» в этой атмосфере, Тимофей Иванович, так что правила игры мне хорошо знакомы. Сейчас стараюсь не лезть ни в какие склоки и по мере сил заниматься своими прямыми обязанностями, хотя, честно признаюсь, работа в Военном департаменте не доставляет мне особого удовольствия. Два года назад, сразу по восшествии на престол император спросил меня: «Кем я хочу быть при его особе»? Тогда я честно признался, что хочу занять должность секретаря для принятия просьб. Мое стремление было продиктовано исключительно желанием искоренить неправосудие, которое достигло в предыдущее царствование невиданных размеров. Чего стоит только один обер-прокурор правительствующего Сената Александр Николаевич Зубов – отец последнего фаворита императрицы, который, пользуясь своим положением, решал все «тяжебные дела» за приличную мзду, набивая собственные карманы. Иван Долгоруков (1) не зря назвал его «самым бесчестным человеком во всем государстве»! Однако государь решил, назначить меня в Военный департамент, и я буду работать на этом поприще, пытаясь оправдать его доверие.

- Насколько мне известно, император хочет предложить вам должность кабинет-министра по иностранным делам.

- Хрен редьки не слаще! – Отмахнулся Ростопчин. – Военное ведомство это рутина – монотонная и однообразная работа, которая вгоняет в тоску творческого человека, а политика – это сплошное притворство и вранье. Меня коробит, когда о человеке говорят, что он «хороший политик»! Это все равно, что сказать - он прохвост! Политик всегда говорит то, что от него хотят слышать, но никогда не выполняет своих обещаний.

- Считается, что императрица Екатерина II была прекрасным политиком.

- Отличный пример, Тимофей Иванович. – Удовлетворенно заметил Ростопчин. – Если почитать ее писанину, то возникает ощущение, что она хотела облагодетельствовать русский народ.

- А, разве это не так?

- Конечно, нет. Возьмите крепостное право, которое она якобы хотела отменить, но помешали зловредные помещики. Получается императрица хорошая, а помещики – плохие.

- Но ведь помещики действительно были против отмены крепостного права.

- Согласен, никто добровольно не расстанется со своей кормушкой, но ведь при желании можно было кое-что сделать в этом направлении. Возьмите прусского короля Фридриха-Вильгельма I, который тоже был недоволен наличием крепостного права у себя в стране, но отменить его не мог. Что он сделал? Он стал скупать помещичьи земли за долги. К концу его правления половина всех крестьян уже принадлежала короне, а условия их существования были значительно лучше, чем помещичьих крепостных. Екатерина жила в это время в Пруссии, все это видела и знала, ей не нужно было ничего придумывать и изобретать, однако она предпочла раздаривать крестьян своим ничтожным фаворитам, прикрываясь как щитом нерадивыми помещиками, которые якобы мешают ей освободить крестьян.

- Вы революционер, Федор Васильевич?

- Бог с вами, Тимофей Иванович, революционеры все ломают, а я предпочитаю созидать. Ничего революционного в моих речах нет, есть здравый смысл и желание реальной, а не показушной деятельности. Кто хочет, что-то сделать, тот ищет возможности, а кто не хочет ничего делать, тот ищет причины!

- Хорошо, но ведь в международной политике вы можете принести немало пользы своей стране.

- Это ошибочное мнение, Тимофей Иванович, во всяком случае, в отношении меня. Задача политика в международном масштабе заключается в том, чтобы выполнить свою работу чужими руками. Для этого нужно постоянно врать и притворяться, пытаясь выдать черное за белое. Возьмите австрийцев, которые спят и видят, как бы навешать соседям, и нам в том числе, «лапши на уши». Самое странное, что всегда прокатывает!

- А можно конкретные примеры?

- Пожалуйста. Шведский потоп 1655 – 1660 годов. Швеция отобрала у Польши прибалтийские территории и поставила страну на грань тяжелого поражения. Естественно Австрии не нравится, когда бьют ее верного союзника, но сама она влезать в этот конфликт не хочет и решает выполнить эту работу чужими руками. Приехавший в Москву австрийский посол стал на пальцах доказывать непонятливым московитам, что настало время напасть на Швецию и вернуть свои родные болота, утерянные полвека назад. Самое интересное, что эта, шитая белыми нитками авантюра сработала, и Москва ринулась спасать своего исконного врага – Польшу (2). Русско-шведская война 1656 -1658 годов закончилась ничем - в 1661 году подписали Кардисский мирный договор (3) на тех же самых условиях, что и ранее Столбовской (4).

Глава 5. Петербург, 20 августа 1798 года (понедельник). Соколов, 1-й день расследования. Начало.

В десять часов утра Соколов уже входил в парадный подъезд дома на Садовой улице, где еще совсем недавно располагалась «Управа благочиния». Карман сюртука приятно оттягивала солидная пачка ассигнаций, полученных за время, проведенное в ссылке. Обер-полицмейстер, полковник Лисаневич, несмотря на присутствие других посетителей, принял новоиспеченного полковника вне очереди – явно работа Ростопчина.

- Василий Иванович, мне поручено разобраться с убийством господина Корсакова. – Сразу перешел к делу Виктор, протягивая Лисаневичу «Особые полномочия». – Для начала я хотел, ознакомиться с материалами дела.

- Боюсь мне нечем вас порадовать, Виктор Алексеевич. – Развел руками обер-полицмейстер. -Следствие только началось.

- Я это знаю. Никто не требует от вас назвать немедленно имя убийцы, тем более что по нашим предположениям, эта смерть связана с поездкой Корсакова в Европу, о которой ни вам, ни вашим людям ничего не известно.

- Вы можете предоставить нам все необходимые сведения?

- Нет, Василий Иванович, скорее всего мы заберем у вас это дело.

- Значит, император не доверяет полиции?

- Если вы заметили, то мы с вами, в некотором роде, коллеги - я ведь тоже из полиции.

- Извините, Виктор Алексеевич, я человек в полиции новый, только недавно назначен на эту должность. Не разъясните, что такое «Тайная полиция» и чем она занимается?

- Это личная полиция императора.

- Довольно лаконично. – Улыбнулся Лисаневич, поняв, что больше ничего не услышит. – Хорошо, я распоряжусь, чтобы вас ознакомили с материалами дела.

- И оказывали всестороннюю помощь. – Добавил Соколов. – Возможно, нам придется работать в тесной связи.

- Я понял. – Лисаневич взял листок бумаги, что-то написал и протянул Соколову. – На первом этаже в кабинете номер десять найдете пристава по уголовным делам Кондратьева Семена Макаровича и передадите ему вот эту записку.

С Кондратьевым не возникло никаких проблем – он явно обрадовался, узнав, что дело об убийстве Корсакова у них заберут.

- Убийство произошло в районе десяти часов вечера. Корсаков подъехал на извозчике к своему дому, расположенному в конце Невского проспекта, расплатился и вошел в калитку. Пройти он успел всего десять саженей. Напали сзади, удар ножом нанесен с левой стороны между четвертым и пятым ребром. Смерть наступила мгновенно.

- Спасибо, Семен Макарович. – Поблагодарил пристава Соколов. – Мне нужно побеседовать со следователем, который ведет это дело и врачом, осматривавшим труп.

- Следователь – коллежский секретарь Лапин Сергей Александрович, его вы найдете в кабинете номер шесть, а врач – Швейцер Самуил Абрамович в морге, это в подвале нашего дома, только вход с другой стороны.

Следователь Лапин делил кабинет еще с тремя сотрудниками, этот вывод Соколов сделал по количеству рабочих столов, из которых на месте был только один. Представившись и предъявив документы, Соколов сел напротив коллежского секретаря, явно смутив того своим появлением.

- Вы занимаетесь убийством Корсакова Михаила Николаевича?

- Так точно, господин полковник, пристав Кондратьев поручил мне вести это дело.

- Что вам удалось выяснить?

- Пока не так много. – Лапин пододвинул к себе тощую папку и раскрыл ее. - Корсаков прибыл из Амстердама на шхуне «Королева Маргарита» в среду 15 августа, в три часа пополудни. В порту он нанял четырех грузчиков с подводой и перевез груз – два тяжелых ящика в Эрмитаж. Известно, что Эрмитаж он покинул в половине восьмого, а убит был в десять часов вечера в аллее собственного дома на Невском проспекте. Где он провел эти два с половиной часа, после выхода из Эрмитажа, выяснить, пока не удалось.

- Я помогу вам, Сергей Александрович. – Соколов раскрыл свою тетрадь. – После Эрмитажа, Корсаков заехал в канцелярию императора, доложил о своем возвращении, а затем посетил директора Академии художеств господина Акимова.

- Здесь какая-то неувязка, господин полковник. Насколько мне известно, Корсаков не состоял на государственной службе.

- Все правильно, Корсаков официально не состоял на службе. В Амстердаме он находился по личной просьбе императора – проводил экспертизу картин, для строящегося Михайловского замка. В ящиках, которые он переправил в Эрмитаж, находились восемьдесят картин голландских художников XVII века.

- Вы думаете, что убийство Корсакова связано с его поездкой в Амстердам?

- Пока у нас нет фактов, подтверждающих это. Император приказал разобраться и доложить, чем я сейчас и занимаюсь. Версию ограбления рассматривали?

- В первую очередь, но пока сложно делать какие-то выводы. Внешне похоже на ограбление: расстегнутые пальто и кафтан, вывернутые карманы, однако, золотые часы, дорогую одежду и обувь не взяли, а саквояж, даже не открывали, хотя он лежал рядом. Больше смахивает на инсценировку ограбления, но это мое личное мнение.

- Чем-нибудь, кроме интуиции ваше мнение подтверждается?

- Орудием и способом убийства - обычные грабители так не работают. Эти тонкости вам лучше объяснит наш врач.

- Я зайду в морг, как только мы с вами закончим. – Заверил коллежского секретаря, Соколов. – Мне нужно осмотреть вещи, которые у Корсакова в момент убийства.

- Вот список. – Волков протянул Соколову желтый лист дешевой бумаги. – Пока изучайте, а вещи я сейчас принесу.

Пока следователь ходил за вещами, Виктор внимательно прочел список. Ничего необычного ни в карманах, ни в саквояже не было. Единственное, что привлекло внимание Соколова, это бумага, отмеченная в списке, как «написанная на иностранном языке». Когда Лапин вернулся, Соколов не стал смотреть вещи, а сразу спросил про бумагу.

- Вот она. – Следователь достал из кучи вещей сложенный в четыре раза листок и, развернув его, положил перед Соколовым. – Я не знаю, что это такое, поэтому и обозначил просто как «бумага на иностранном языке». Из всего, что там написано, можно прочитать только «Амстердам», «Любек» и цифры.

Глава 6. Петербург, 20 августа 1798 года (понедельник). 1-й день расследования. Окончание.

Оставив Зарубина разбираться с картинами, Ростопчин и Соколов сели в карету и через двадцать минут уже были на месте. Оказалось, что дача, где произошло новое убийство, принадлежит французскому эмигранту Огюсту де Шуазель-Гуфье (1).

- Поздно вечером в кабинет к этому французу залез неизвестный. – Начал свой доклад пристав. – Там одно окно не закрывается - сломана защелка, его просто плотно прикрывают, вот таким образом вор и проник в дом. Камердинер хозяина толи что-то услышал, толи по каким своим делам, зашел в это время в кабинет и был убит. Удар нанесен сзади, чуть сбоку левой рукой. Нож прошел между четвертым и пятым ребром и поразил сердце. По заключению врача, смерть наступила мгновенно, убитый даже не успел вскрикнуть. Полная аналогия с убийством Корсакова. В доме тогда находилось довольно много людей, но никто ничего не слышал. Хватились только, когда приехал сам хозяин, но убийцы уже и след простыл.

- Вам удалось выяснить, что конкретно было похищено? – Спросил Ростопчин.

- В том-то и дело, господа, что вор ничего не украл. Сейф, замурованный в стене, был открыт и абсолютно пуст, однако по показаниям хозяина, там ничего и не было. Самого хозяина я еще не видел, поэтому повторяю только то, что записал вчера следователь.

- Сейф был чем-то прикрыт?

- Да, на стене висела картина, закрывавшая его. Она стояла здесь же в кабинете возле камина.

- Сейф был взломан?

- Нет. Там несложный механизм – два обычных замка, без всяких секретов, каждый из которых открывается своим ключом. Опять же, по показаниям хозяина, ключи лежали в ящике стола, и вор спокойно ими воспользовался. Ничего удивительного, если принять во внимание, что сейф был пуст.

Вслед за приставом Ростопчин и Соколов прошли в кабинет, где было совершено убийство. Все обстояло именно так, как описал Кондратьев: распахнутое окно со следами грязи на подоконнике, абсолютно пустой сейф, прислоненная к камину картина, снятая со стены и обведенное мелом положение трупа в двух саженях от двери.

- Как видите, дверь открывается внутрь в правую сторону. – Пристав открыл дверь. – Между боковой стеной и открытой дверью есть промежуток с полсажени, где и прятался убийца. Дверь камердинер открывал правой рукой, а в левой руке он держал шандал с тремя горящими свечами. Зайдя в комнату, он смотрел вперед и для лучшего освещения поднял шандал повыше. Вот в этот момент убийца и нанес удар.

- Понятно, лучше момента и не придумаешь, вся левая сторона открыта. – Резюмировал Ростопчин. – Вероятно, слуга закрыл за собой дверь, чем еще больше облегчил задачу убийце.

- Дверь мог закрыть и убийца, она хорошо смазана и не скрипит. – Уточнил пристав, спрятавшись за дверь. – Господин полковник, не могли бы вы изобразить входящего камердинера?

Соколов вышел, закрыл за собой дверь и тут же вошел, остановившись в том месте, где на полу были мелом обведены ноги, подняв при этом левую руку. Пристав резко закрыл дверь и, сделав два шага вперед, ребром левой руки слегка ударил Соколова по ребрам.

- Вы абсолютно правы, Федор Васильевич! Лучшего момента и желать нельзя.

В это время к распахнутому окну подошел следователь Лапин.

- Семен Макарович, убийца ушел через соседний участок, который уже два года, как пустует. Чуть в стороне от тропинки нашли два ключа. – Лапин протянул их Кондратьеву через подоконник. – Нужно проверить, не подойдут ли к сейфу?

- Как далеко вы прошли по следам?

- До Никольского моста, дальше нет смысла.

- Иван Афанасьевич, а эти ключи так и торчали в замке, когда вчера вы осматривали место убийства? – Спросил у следователя Ростопчин.

- Здесь все, как было вчера, когда мы сюда вошли, Федор Васильевич.

- Явная самоделка. – Заявил пристав, рассматривая поданные следователем ключи. – Давайте проверим.

Он подошел к сейфу, вытащил заводские ключи, внимательно осмотрел и сравнил бородки. Затем ни слова не говоря, вставил один из найденных ключей и свободно провернул туда-сюда, закрыв и открыв замок сейфа. Второй ключ тоже подошел.

- Вот этими ключами, господа, убийца открывал сейф. – Заявил он, повернувшись к Ростопчину и Соколову. – А выбросил он их по дороге, поскольку стали не нужны.

- Тогда откуда взялся тот комплект, что торчал в замке сейфа? – Спросил Ростопчин.

- Хозяин вчера заявил, что эти ключи лежали в ящике стола.

- Хорошо, но зачем убийце доставать ключи из стола, если у него есть дубликат? – Ростопчин забрал у пристава комплект самодельных ключей. – Большая просьба к вам, господа, не говорите пока никому про эти ключи.

- Вы заберете у нас оба дела, Федор Васильевич?

- Нет, Семен Маркович, вы продолжите расследование этих убийств и если появится что-то новое, дадите знать лично мне. Мы расследуем мошенничество в особо крупных размерах и убийство Корсакова лишь один из эпизодов этого дела.

- Но ведь есть еще и второе убийство?

- Здесь пока нет ясности. Возможно, убийство камердинера не имеет к нашему расследованию никакого отношения.

- Тогда, может быть, вы поделитесь с нами информацией?

- Не обижайтесь, Семен Макарович, наши сведения вам ничего не дадут, только еще больше запутают. Если нам посчастливится поймать убийцу, или выйти на его след, то все лавры достанутся полиции – это я вам обещаю.

- Спасибо на добром слове, Федор Васильевич. Насчет дубликатов ключей не беспокойтесь, мы никому не скажем. – С этими словами Кондратьев повернулся к окну и показал следователю Лапину кулак. – Ты понял, Серега?

- Так точно, ваше благородие!

Покинув дачу, Ростопчин и Соколов отправились в морг. Им повезло, Швейцер только что закончил вскрытие и пил чай в своей каморке.

- Все сходится, господа. – Сразу заявил он после беглого приветствия. – В обоих случаях действовал один и тот же человек. Смертельные раны нанесены как под копирку. Один точный удар прямо в сердце и проворачивание клинка туда-сюда с нанесением жутких внутренних повреждений. В связи с этим, хочу дать один совет: если найдете этого убийцу, не доводите дело до рукопашной.

Глава 7. Петербург, 21 августа 1798 года (вторник). Соколов, 2-й день расследования. Начало.

Соколов пребывал в подавленном настроении. Лежа в кровати, несмотря на усталость, он никак не мог уснуть – все думал о том, как завтра будет допрашивать пассажиров датской шхуны. До сих пор он только помогал: в Екатеринбурге Штейнбергу, а в Петербурге Ростопчину. Собственно говоря, вся его «помощь» сводилась к простому присутствию - никаких инициатив во время допросов он не проявлял и даже не представлял, как это делать. Вот сейчас Ростопчин приказал допросить пассажиров, которые плыли на датской шхуне «Королева Маргарита» вместе с Корсаковым, а как это сделать? Что конкретно спрашивать? Соколов понял, что не уснет, встал, зажег свечи и сел за стол.

«Нужно хотя бы набросать перечень вопросов» - решил он и пододвинул к себе стопку листов и чернильный прибор из уральского малахита, и занялся изучением списка, который передал ему Ростопчин.

Всего в Петербург на шхуне «Королева Маргарита» прибыли семь пассажиров, из которых пятеро были представителями известных российских купцов и лишь двое – Корсаков и Новак не имели отношения к торговле. Уже легче! Среди купцов, чьи торговые агенты прибыли в Петербург из Европы 19 августа, трое – Бумажников, Худобин и Дурдин, занимались переработкой льна и поставляли в Европу пряжу и готовое волокно. Громов был известным лесопромышленником, а Чиркин – пивоваром. Все пятеро имели в порту свои склады и конторы, поэтому вероятность найти этих пассажиров была велика, на что и рассчитывал Ростопчин, поручив это дело Соколову.

- Получается, что нужно всех расспрашивать про одного пассажира – Новака. - Подумал Виктор. – Хорошо, но что конкретно выяснять? Не спрашивать же прямо: похож он на убийцу или нет? Значит, нужно идти обходным путем. Как? Виктор мысленно представил себя на корабле, где ему предстояло провести целый месяц в тесной компании одних и тех же малознакомых лиц. Ситуация до боли знакомая. Ему уже приходилось жить в глухих гарнизонах, где круг общения был сильно ограничен и там все свободное время офицеры полка проводили в грязном трактире. Если тебе не повезло найти свободную вдовушку, то твой удел попойки и пьяные разговоры, где единственной отдушиной были воспоминания старших товарищей о давно прошедших славных баталиях. На корабле вместо трактира – верхняя палуба, правда, водки нет, но беседы никто не отменял. Хочешь, не хочешь, а общаться придется, и вот здесь есть вероятность, что Новак мог рассказать лишнее. Конечно не об убийстве Корсакова, а просто какие-то мелочи из своей жизни: кто он, откуда, зачем и куда направляется?

Настроение сразу поднялось, Виктор на радостях, даже позволил себе небольшую дозу коньяка на сон грядущий, а утром проснулся полный сил и желания работать.

Первым, кого удалось отловить в порту, был сын пивовара Чиркина Демид – рыжеволосый малый, лет двадцати.

- Полковник Соколов, «Тайная полиция». – Представился Виктор, показывая удостоверение. – Где мы можем поговорить, чтобы нам никто не мешал?

- Можно пройти в контору, там сейчас никого нет. – Пожал плечами Демид, он был явно сбит с толку. – А вы, господин полковник, по какому делу?

- Убит Корсаков Михаил Николаевич, плывший с вами на одном корабле. Вы об этом что-нибудь слышали?

- Я вообще первый раз слышу эту фамилию.

- А вы знали всех, кто прибыл в Петербург вместе с вами на шхуне «Королева Маргарита»?

Демид на секунду задумался.

- Фамилию одного пассажира я не знал. – Наконец произнес он. – Уже в возрасте, лет за сорок.

- Совершенно верно – Корсаков Михаил Николаевич, личный представитель императора.

- Хорошо, пройдемте в контору.

Они вошли в помещение склада, где слева от входа была отгорожена небольшая комнатушка, вдоль торцовых стен которой, располагались шкафы с документацией, а в центре стоял стол и несколько стульев. Соколов расположился по центру, а Демид устроился слева от него.

- Вы сели на корабль в Амстердаме?

- Да, я был в Голландии два месяца, изучал в фирме «Bavaria» (1) технологию и производственный процесс пивоварения. Хотим открыть в Петербурге филиал.

- Скажите, кого из ваших попутчиков вы знали раньше?

- Только Леньку Хворостова и Мишку Максимова. Поляка Лозинского я тоже знаю, но он старше намного и с нами практически не общался, только здоровался при встрече. С Семеном Павловым, который подсел в Любеке, я познакомился уже на судне, но хорошо знаю его хозяина Худобина, он друг моего отца.

- Они все сейчас в Петербурге?

- Нет, Хворостов уехал в Псков, а Максимов в Смоленск. Они вернуться в Петербург месяца через два. Лозинский и Павлов должны быть здесь, во всяком случае, вчера я их видел в порту.

По спискам Ростопчина Хворостов значился приказчиком купца Бумажникова, а Максимов – торговым агентом Дурдина. Наверняка, оба отправились с докладами к своим хозяевам, что было известно заранее. Соколов отметил это в своих бумагах и продолжил допрос.

- Получается, что шесть пассажиров сели на шхуну «Королева Маргарита» в Амстердаме, а седьмой – Павлов, присоединился к вам в Любеке?

- Не совсем так. В Любеке на корабль сели трое: два купца с товаром и Павлов. Рано утром судно стало на рейд, и вскоре подошла лодка, доставившая на борт одного из купцов с двумя ящиками и Семена Павлова.

- Что это вам не спалось ранним утром?

- Хотели смотаться на берег, закупить вина. Заранее договорились с капитаном, а тут как раз и лодка подвернулась. Они выгрузили ящики и мы тут же наняли эту лодку, а Семён Павлов отправился с нами в качестве проводника – показать, где продают лучшее вино.

«Черт побери»! - Выругался про себя Соколов. – «Мы совсем упустили из виду, что состав грузов и пассажиров мог меняться».

- А второй купец?

- Он сел к нам в лодку, когда мы возвращались на корабль.

- А его багаж?

- Несколько ящиков и тюки с шерстью, подвезли позже на двух лодках.

- Где сошли эти купцы?

- В Кенигсберге.

- Кроме этих трех, кто-нибудь еще подсаживался по пути в Петербург?

Глава 8. Петербург, 21 августа 1798 года (вторник). Соколов, 2-й день расследования. Окончание.

Плотно пообедав, Соколов отправился к Ростопчину на доклад.

- Ты неплохо поработал, Виктор. – Ростопчин сидел в кресле и читал записи Соколова. – Мы действительно упустили из виду, что состав грузов и пассажиров мог меняться на протяжении всего пути от Амстердама до Петербурга. Нужно было запросить данные на всех пассажиров рейса. Сейчас, что толку причитать и посыпать голову пеплом, уже ничего не исправишь. Учтем на будущее и двигаемся дальше.

- Этот Новак вызывает определенные подозрения, ведь в Петербурге он не стал на учет.

- Пока это не о чем не говорит. Из показаний Лозинского следует, что Новак собирался покупать поместье под Москвой. Если он не планировал задерживаться в Петербурге, то мог и не регистрироваться.

- Но ведь иностранцам запрещено покупать поместья. – Возразил Соколов.

- Во-первых, мы не знаем, иностранец он или нет. Польша была поделена между Россией, Австрией и Пруссией (1), так, что наш поляк может оказаться подданным трех разных государств. Во-вторых, покупать поместья иностранцам не возбраняется, запрет касается лишь покупки крепостных, правда и здесь есть лазейка - разрешено покупать чухонцев. Вот только, если он направлялся в Москву, логичнее было сойти в Кенигсберге – никакого смысла плыть до Петербурга, нет. Зачем делать крюк, в этом случае он просто потерял время. От Кенигсберга до Москвы тысяча двести верст, это максимум две недели пути.

- Вот, ты сам признаешь, что с покупкой поместий не все чисто. Наверняка все это для отвода глаз. Нужно проверить на почтамте списки пассажиров убывших в Москву за последние дни, начиная с 15 августа.

Ростопчин встал, подошел к шкафу, достал бутылку коньяка, два бокала и вернулся на место.

- Уже проверил. Фамилия Новак в списках не значится. – Он плеснул в оба бокала коньяка и протянул один из них Соколову. – По документам, Новак прибыл в Петербург 15 августа на шхуне «Королева Маргарита», запись об этом есть в документах администрации порта, но из города никуда официально не выезжал.

- И при этом не зарегистрировался! Что и требовалось доказать!

Ростопчин поднял свой бокал, дождался ответного жеста от собеседника и, сделав два маленьких глотка, поставил его на стол.

- Погоди радоваться. – Осадил он Соколова. – Факт подозрительный, но пока не дающий нам абсолютно ничего. Он мог нанять частника, мог сменить фамилию, мог просто пешком уйти из города и сесть на любой почтовой станции по дороге на Москву – трюк, что проделали мы со Штейнбергом этой весной.

- Но все его действия вызывают подозрения.

- Верно, однако, пока нет никаких доказательств, что это как-то связано с нашим расследованием. Ну, плыл он на одном корабле с Корсаковым – это не преступление. Прибыл в Петербург и словно в воду канул – это не доказательство, мало ли что могло произойти. Пойми простую вещь, Виктор, время сейчас работает против нас. Мы не можем позволить себе такую роскошь, как тщательная проверка каждого подозрительного на наш взгляд факта.

- Извини, Федор, тогда я ничего не понимаю. Если мы не будем прорабатывать линию Новака и этого француза Шуазеля, тогда у нас на руках вообще ничего нет.

- Я не говорил, что мы сбрасываем со счетов этих двоих, просто сейчас у нас на них реально ничего нет. Мы не знаем, точно, имеют они отношение к нашему делу или нет. Все факты, которыми мы располагаем косвенные. Я навел справки – Шуазель действительно купил эту дачу четыре года назад. Раньше она принадлежала купцу Загоскину, которого зарезали в том же самом кабинете. Ты не поверишь, но все точно, как в нашем случае: снятая со стены картина, открытый сейф, распахнутое окно и труп хозяина на пороге. Убийцу, так и не нашли, но след тянулся на Урал к золотым приискам. Удалось установить, что купец занимался скупкой краденого золота. Наследник решил не искушать судьбу и продал эту дачу, а Шуазель купил.

- Одно уточнение – в случае с Загоскиным убийца наверняка использовал не стилет!

- Ты прав, Виктор, там все было гораздо прозаичнее – кухонный нож и море крови.

- Вот, уже расхождение.

- Ладно, Шуазеля мы можем допросить еще раз, никуда он не денется. Давай вернемся к Новаку.

- Федор, ты только что сказал, что его не нужно разрабатывать!

- Виктор, ты слишком буквально понял мои слова. Я имел в виду, что не нужно концентрироваться на ком-то одном, пока не будет ясно, что он причастен к нашему делу. Вот что нам известно про пассажира по фамилии Новак? Только то, что он сел на шхуну «Королева Маргарита» в Амстердаме 15 июля и сошел на берег в Петербурге 15 августа. Мы даже не можем утверждать, что это его настоящая фамилия, не говоря уже о службе в австрийской армии и покупке поместья под Москвой – все это нам известно с чужих слов. Как с такой скудной и противоречивой информацией заниматься поиском человека?

- Пустая трата времени. – Согласился Соколов. - Но ведь мы не можем ничего добавить к тому, что имеем.

- А вот здесь ты сильно ошибаешься. Этот человек целый месяц плыл на одном корабле с другими пассажирами, которые видели его каждый день и наверняка хорошо запомнили. Прошло слишком мало времени, чтобы они успели забыть, как он выглядит. Со слов этих свидетелей мы можем составить портрет пана Новака и сделать его словесное описание, включая и какие-то особые приметы. Найдешь художника и вплотную займешься этим вопросом. Не нужно собирать всех вместе, лучше пусть художник напишет несколько эскизов, работая с каждым в отдельности. Так мы получим три портрета и на их основании создадим что-то среднее, близкое к оригиналу.

- И где мне искать этого художника?

- Обратись к приставу по уголовным делам Кондратьеву, наверняка подскажет кого-нибудь.

- А что считать «особыми приметами»?

- Шрамы на руках и лице, родинки, бородавки, короче все, что сразу бросается в глаза и отличает конкретно этого человека. Запомни, качество портрета определяется его сходством с оригиналом. Если нам повезет, то завтра мы будем иметь на руках портрет предполагаемого преступника и его внешнее описание, включая возраст, рост, цвет глаз и прочее. Вот что такое имя и фамилия? Пустой звук! Их можно поменять: сегодня ты, к примеру, Петров, а завтра будешь Сидоровым. Искать по этим данным человека все равно, что иголку в стоге сена. Совсем другое дело портрет! Это уже не пустой звук, это уже улика!