Последняя жертва

Введение

Есть города, которые не отмечены на картах. Они прячутся в глубине лесов, за фасадами благополучия, под слоем тишины, слишком громкой, чтобы быть настоящей. Гленвуд был именно таким. Местом, где время текло иначе, а тени были гуще, чем должны быть. Местом, где любая история, рассказанная вслух, рисковала стать последней. Мы все чувствовали это — странное, выщербленное место в реальности, которое все называли своим домом. Но лишь единицы догадывались, какую цену мы платим за это спокойствие. Цену, которую вносили не мы, а те, кого выбирала молчаливая, неумолимая система города. Эта история — не о героях, сражающихся с монстрами. Она о двух обычных подростках, которые случайно наткнулись на изнанку своего мира. О математичке, чья холодная любознательность оказалась страшнее любого гнева. Об однокласснике, в глазах которого читалась не детская жестокость, а бездонная, ледяная пустота. Она начинается как обычный школьный день. С урока, на котором нам предложили поиграть с огнем наших самых темных страхов. Никто тогда не мог предположить, что однажды за эту игру придется заплатить самой дорогой валютой — собственной жизнью. Это история о последней жертве. Предупреждение для тех, кто считает, что стены дома надежно защищают от того, что прячется за окном. Иногда самое страшное уже находится внутри. И оно ждет своего часа.

Последний день лета в Гленвуде

Жаркое лето подходило к концу, и в последний его день на меня, как и на многих, накатила тоска. Словно внезапная буря, она затмила все солнечные воспоминания о каникулах. Яркие прогулки с друзьями, поездки за город, отдых в парке и тёплой романтики — всё это рушилось под напором ожидающих скучных и серых будней. «Марк, ты помнишь, что завтра тебе в школу? Необходимо написать сочинение, как мы это делаем каждый год». — из кухни послышался голос мамы. Мое разочарование настигло меня еще быстрее, чем ее слова. Холодная, знакомая волна неприязни подкатила к горлу. Снова это. Проклятое ежегодное сочинение в этом проклятом городке. Гленвуд.Название звучало как насмешка — ведь наш город был не лесной долиной, а клочком земли, зажатым со всех сторон стеной мрачного, непроходимого леса. Он душил нас своей тишиной и своими тайнами. Каждый год — одна и та же унизительная процедура. Они требуют от нас отчета о себе: наши изменения, цели, планы на будущее, наш отдых. Иногда я ловил себя на мысли: зачем им,сидящим в кабинете с затемненными окнами, моя биография? Мои сокровенные мысли? Они твердят, что это «важный научный эксперимент», я уверен, что это ложь. Что-то здесь не так, что-то липкое и нехорошее. Но выбора у меня, Марка Блэка нет и никогда не было. Я плюхнулся за стол. Старый деревянный стул противно заскрипел, будто вставляя последнее слово в этот вечер. Я взял ручку, ощутив ее холодную тяжесть.

Марк Блэк.

Меня зовут Марк. Фамилия Блэк — как клеймо. Мы живем в Гленвуде.Население — стабильные две с половиной тысячи душ, включая моих приятелей, соседей и... Варвару Олеговну. Нашу учительницу по математике. Я ненавижу ее. И эта ненависть с каждым годом становится только сильнее, гуще, как смола. Ее взгляд, пустой и вычисляющий, сканирует не только тетради, но и тебя самого, будто ищет слабые места. Этим летом я, как обычно, пытался убежать от этой гнетущей атмосферы с друзьями. Но в этом году все было иначе. Из-за нее. Девушки, которая появилась в моей жизни год назад и с тех пор не покидает мысли. Я так и не смог собраться с духом, чтобы подойти и просто заговорить. Слова застревали мертвым грузом в горле, стоило лишь увидеть ее. Эта трусость — еще одна цепь, которая держит меня здесь. Мне шестнадцать. Впереди — десятый класс. Базовое образование позади, и это значит, что пора меняться. Я хочу стать сильнее. Смелее. Я должен перестать бояться. И почему-то мне кажется, что это сочинение — не просто формальность. Что эти строки кто-то очень внимательно прочтет. И что мое страстное желание стать смелее может обернуться чем-то ужасным и необратимым здесь, в Гленвуде,где лес молчит, но все слышит.

Я смял листок и с силой швырнул его в угол. Жалкая, наивная мазня. Я все еще витаю в облаках, пишу какой-то бред, в то время как реальность Гленвуда требует чего-то совсем иного — жесткости, решимости. Завтра начинается новый учебный год. И это мой шанс все изменить. Я должен собраться, выбросить из головы детские страхи и показать себя в наилучшей форме. Словно заклинание, я повторял про себя: я возьму все в свои руки. Я подойду к ней. Я наконец позову ее на свидание, даже если от этого шага у меня подкашиваются ноги, а сердце готово вырваться из груди. Эти мысли, кружились в голове и усталость накрыла меня медленной, теплой волной. Я не сопротивлялся, позволив темноте забрать себя. Последним осознанным ощущением было обещание, данное самому себе в тишине комнаты, залитой лунным светом.И сон поглотил меня. Утро началось не с будильника, а с тихого зова: «Марк, завтрак готов». Я открыл глаза и увидел склонившуюся надо мной младшую сестру. Механически кивнув, я повернулся к часам на стене над шкафом. Стрелки показывали 5:40. Сонный, я привел в порядок постель, заглянул в уборную, а затем зашел в ванную. Взял зубную щетку, выдавил пасту. И только в полумраке, сквозь пену, я заметил в зеркале отражение. Свое — и маленькой девочки, стоящей за моей спиной. Меня будто ударило током. Тело окаменело, внутри всё сжалось от внезапного жара, а дыхание застряло в горле. «Что это за девочка?.. У меня же нет сестры», — прошептал я сам себе, и от этих слов по спине побежали ледяные мурашки. Сдав панику, я решил не подавать вида. Медленно, стараясь не смотреть в зеркало, я закончил умывание и вышел на кухню. На столе дымилась тарелка овсяной каши с бананом — мое любимое блюдо. «Самое то перед тяжелым днем», — промелькнула мысль. — А где мама? — спросил я, садясь. Девочка, стоявшая у стола, молча посмотрела на меня. Затем подошла и жестом велела наклониться, словно желая что-то сказать на ухо. Эти несколько секунд показались вечностью. Я оглядел кухню в поисках мамы или чего-то необычного, но ничего не увидел. Лишь холодный пот на лбу и предательская дрожь в глазах выдали мой ужас. Наклонившись, я услышал тихий, спокойный голос, сопровождаемый широкой, неестественной улыбкой: — А мамы больше нет. Я резко выпрямился, и мой взгляд упал на икону, висевшую над столом. По лику святого струились слезы. Но не прозрачные, а густые, ярко-красные, словно кровь. «Знак... Это знак от мамы», — пронеслось в голове. В ту же секунду из холодильника донесся шорох, затем — нарастающий гул. Дверца чуть приоткрылась и с громким хлопком захлопнулась, потом снова. Я встал, краем глаза заметив на столе кухонные ножницы. Схватив их дрожащей рукой, я начал медленное, мучительное движение к источнику звука. С каждым шагом страх сжимал горло все сильнее. Я чувствовал одновременно леденящий холод и пекло внутри, ноги подкашивались. Рука, потная и неверная, потянулась к ручке холодильника. Вдохнув полной грудью, я рванул ее на себя. Изнутри хлынул ослепительный, белый свет. Он был так ярок, что я, ослепленный, отшатнулся, споткнулся и тяжело рухнул на спину. Голова с глухим стуком ударилась о стену. В висках взорвалась адская боль, а перед глазами поплыли черные пятна, поглощая сознание. Я боролся, но тьма оказалась сильнее. «Неужели это конец?» — пронеслось в прощальной мысли, и перед внутренним взором промелькнули лица друзей, ненавистная учительница... и Она. Та, кого я так и не позвал. Я очнулся от резкого спазма в висках. Сердце бешено колотилось. Я лежал в своей кровати, а на столе тикали часы, показывая 7:00. Рядом лежал отрывной календарь с датой: «1 сентября». С трудом придя в себя, я услышал знакомые звуки с кухни: шипение масла, стук посуды. Краем глаза я увидел маму, стоящую у плиты. На столе дымилась яичница с колбасой. — Марк, иди кушать! — позвала она, улыбаясь. Я сел за стол, все еще не в силах отделаться от ощущения кошмара. — Мам, а... ты ничего странного этой ночью не заметила? — с трудом выдавил я. — Нет, сынок, ты крепко спал, — удивилась она. Я принялся за еду, убеждая себя, что это был просто страшный сон. Слишком реальный, слишком яркий... но всего лишь сон.

Урок тишины

Первый урок — алгебра.Воздух в классе был густым и спертым, будто его не проветривали все лето. Пахло старой меловой пылью и чем-то кислым, едва уловимым. Солнце билось в грязные окна, но не могло пробить эту мутную завесу. Я сидел за партой и чувствовал, как по спине бегут мурашки. Не от страха пока что, а от странного, тяжёлого ожидания. В класс вошла она — Варвара Олеговна, наша математичка. Ее появление всегда было тихим, как сквозняк. Высокая, костлявая, в строгом сером платье, которое висело на ней, как на вешалке. Но сегодня что-то было не так. Ее обычно холодный и равнодушный взгляд был пристальным, почти горящим. Она обвела класс глазами, которые казались чернее обычного, и тонкие губы растянулись в подобие улыбки. От этой улыбки стало еще холоднее. — Здравствуйте, десятиклассники, — ее голос был тихим и хриплым.— Надеюсь, ваш отдых был... продуктивным. Алгебра начинается со следующего урока. А сегодня мы займемся русским языком. В классе прошелся недоуменный гул. Математичка на русском? Она проигнорировала реакцию. — Вы провели целых три месяца на свободе. Должны же быть впечатления. Все ли вы написали сочинение, я уверена, что нет. Поэтому возьмите двойные листки. Пишем сочинение на тему: «Как я провел лето». Облегченный вздох пронесся по рядам. Ну, сочинение, куда проще интегралов. Я уже мысленно начал строчить что-то про дачу, шашлыки и купание в речке. — Но есть одно условие, — продолжила Варвара Олеговна и ее голос стал тише, интимнее, отчего воцарилась мертвая тишина. — Я жду от вас не отчет о проведенных днях. Я жду... ощущений.Лето — это не время, дети. Лето — это состояние. Жара, которая плавит асфальт и мысли. Насекомые, которые шепчут что-то по ночам прямо в ухо. Вода в озере, которая кажется теплой только сверху, а чуть глубже... там вечный холод. Я хочу почувствовать ваше лето. Пишите. Как оно было на самом деле. Последнее слово она произнесла с особым удовольствием, и в классе стало так тихо, что было слышно, как за окном с криком пролетела ворона. Мне стало не по себе. Я взял ручку, и пальцы вдруг стали ватными. «Жаркие дни, теплые ночи...» — начал я механически, но почувствовал на себе взгляд Варвары Олеговны. Она не ходила по классу, а стояла у окна, спиной к свету, превратившись в черный силуэт, и наблюдала. И вдруг воспоминания поползли сами, другие, те, что я старался забыть. Тот день на старой даче, когда я полез на чердак. Не просто пыльный чердак, а место, где пахло временем и тлением. Я нашел там старый дневник деда. И не просто нашел. Когда я открыл его, между пожелтевших страниц выпала фотография. На ней был я сам, в той же самой футболке, что была на мне сейчас. Но на фотографии я стоял на фоне этой же дачи, только новой, и смотрел прямо в объектив. А на обороте дрожащим почерком было выведено: «Июль 2009. Не пускать на чердак». Я начал писать. Уже не о шашлыках. Рука выводила слова сама, будто кто-то водил ею. «Лето было тихим. Слишком тихим. Я понял, что время — это не прямая линия. Это пятно, которое растекается. Иногда оно протекает в трещины. Я нашел одну такую трещину. И теперь я слышу, как по ночам скрипят половицы в доме, который должен быть пуст. И вижу сны, которые мне не принадлежат. Я провел это лето, пытаясь забыть собственное лицо на старой фотографии. Я думал, это кошмар. Но сегодня, 1 сентября, я увидел в школьном зеркале свое отражение. И оно... моргнуло не вместе со мной». Я закончил и отложил ручку. Ладони были влажными. По классу скрипели ручки, кто-то нервно хихикал, кто-то чесал затылок. Варвара Олеговна медленно пошла по рядам, заглядывая в листки. Она комментировала шепотом, который был слышен всем: — Банально... Слишком банально, веселье, друзья, летние теплые вечера и даже купание в озерах и реках это все такое одинаковое. А вот у кого-то лучше чувствуется ужас и страх одиночества... Наконец, она подошла ко мне. Взяла мой листок своими длинными, бледными пальцами. Читала долго. Я видел, как зрачки ее расширились. Она подняла на меня взгляд, и в ее глазах было нечто похожее на голод. — Интересно, — прошептала она так, что слышал только я. — Очень... интересно. Ты заглянул довольно глубоко. Поздравляю. Твое лето действительно было увлекательным. Она положила мой листок поверх стопки и вернулась к своему столу. — Урок окончен. Следующим уроком жду от вас таких же ярких... решений. По алгебре. Когда я выходил из класса, мне почудилось, что тень от портрета Пушкина в коридоре на мгновение приняла очертания моего деда. Я обернулся. Варвара Олеговна стояла в дверях кабинета и смотрела мне в спину. И снова улыбалась. На этот раз широко, показывая слишком много зубов. Похоже, этот учебный год будет совсем не таким, как предыдущие. Последующие уроки пролетели как в густом тумане. Слова Варвары Олеговны и собственное сочинение звенели в ушах навязчивым эхом. На истории Марк безуспешно пытался разгадать, не спрятан ли в чертах лица Ивана Грозного тот же скрытый ужас, что и в улыбке математички. Но всегда, краем глаза, он видел ее. Катю. Она сидела через два ряда, и солнечный луч, падающий из окна, золотил ее волосы, и это зрелище было сильнее любых призраков. На физике он думал о трещинах во времени, но его взгляд снова и снова находил Катю. Она что-то записывала, и он ловил себя на мысли, что хотел бы понять не формулы на доске, а ход ее мыслей. А потом началась химия. Когда Николай Петрович объявил, что будут практические опыты, и начал делить на пары, сердце Марка замерло. И вот — чудо. Его посадили с Катей. — Слушай, а ты помнишь, что куда лить? — тихо спросила она, когда они склонились над колбами. Ее доверчивый взгляд заставил Марка расправить плечи. — Я в химии вообще не шарю. Вдруг странный ужас первого урока отступил, уступив место совсем другому, приятному волнению. — Не бойся, я тебя научу, — сказал он, взяв пробирку. Их пальцы случайно коснулись, и по спине пробежали мурашки — но на этот раз не от страха. — Смотри, нужно капнуть вот сюда... Они вместе наблюдали, как жидкость меняла цвет, и Катя радостно улыбнулась: — Круто! Получилось! Ты мой герой. Эта простая фраза согрела его лучше любого солнца. Вся жуть первого урока окончательно улетучилась. Мир, может, и был полон трещин, но сквозь них теперь проглядывало что-то по-настоящему важное. И это что-то пахло не пылью старого чердака, а ее духами — легкими и свежими. Звонок прозвенел оглушительно. Одноклассники стали сгребать учебники в рюкзаки. Катя собиралась не спеша, и Марк почувствовал, что если не сейчас — то никогда. Сегодняшний день уже был полон странностей — почему бы не добавить еще одну, но приятную? — Кать, — выдохнул он, подходя. — У меня вопрос. Совсем не по учебе. Она обернулась. В ее глазах — цвета лесной озера — вспыхнул знакомый огонек. — Да, Марк? — Может, в субботу куда-нибудь сходим? В кино или просто погуляем? Катя улыбнулась, и вся ее строгая школьная форма словно озарилась изнутри. — А ты не испугаешься, если я буду рассказывать страшилки, как Варвара Олеговна? — подмигнула она. — С тобой я не испугаюсь, — честно ответил Марк. — Тогда давай, — кивнула она. — Только без химических опытов на свидании, договорились? Они вышли из школы вместе, оставляя позади запахи химикатов и призраков прошедшего лета. Что-то новое и по-настоящему светлое — только начиналось.