Последняя осень в Марчвуде

Пролог

Осень в Марчвуде никогда не полыхает яркими красками. Другие сезоны – тоже, но именно осенью это чувствуется особенно.

В небе нет закатного стеклянно-сахарного багрянца, каким блестят ярмарочные леденцы, нет и прозрачной синевы по утрам. Не сверкают в последнем осеннем луче солнца озера и ручейки, не радуют взгляд яркими вкраплениям цветов луговые травы.

В Марчвуде все всегда погружено в дымку, окутано пеленой тумана. Будто весь город накрыт тюлем, как в конце августа хозяева покрывают в загородном доме диваны и столы, готовясь к отъезду. И все замирает, затихает, засыпает до следующего лета.

Вот только Марчвуд не пробуждается никогда.

Спит он и сейчас, и все его обитатели тоже спят.

Прохладный ветерок гоняет по скверу вчерашнюю газету, которую кто-то забыл на скамье у трамвайной остановки, тихо стучится кому-то в окно сухая ветка старой ивы – тук-тук, тук – будто незваный ночной гость осторожно просится на ночлег. Низко стелится туман, как призрачное покрывало, скрывая трещины мостовой, приглушая звук спящего города и наполняя его своими шепотками.

Да, у тумана есть свой голос, и поговорить он любит – с теми, кто умеет слушать, конечно же. Порой это ворчание недовольного старика, порой – нежный лепет младенца, мирно засыпающего после дня, полного открытий нового мира. Если прислушаться, если просто поверить и постараться расслышать этот тихий шепот – что он вам расскажет? Пожелает доброй ночи, предостережет от грядущей беды? Перескажет старые сплетни, о которых весь день без умолку трещала сойка, летая над крышами города? А может, просто окутает вас своим убаюкивающим дыханием и не скажет ничего – потому что вам, двум старым друзьям, слова будут не нужны.

Город молчит, окутанный тьмой. И лишь в “Сервизах Вивьен” еще горит свет, где хозяйка магазинчика ведет свой последний и, будем честны, далеко не самый приятный бой – бой с ежеквартальной отчетностью.

Мисс (или все-таки миссис? – весь Марчвуд знает Вивьен Локвуд, но толком не знает, как к ней обращаться) Вивьен сидит за конторкой, склонившись над гроссбухом. Маленькие круглые очки замерли на самом кончике длинного (не по-ведьмински длинного, а весьма себе благородно и аристократично вытянутого) носа, норовя вот-вот сорваться и, сделав кульбит в воздухе, плюхнуться в изящную фарфоровую чашку, до краев заполненную чаем. Черным, как чернила, густым и терпким, как ноябрьская ночь в ожидании первой вьюги. И, конечно же, с одним кусочком сахара (мисс Вивьен прекрасно знает, что пить чай с сахаром – дурной тон для настоящего ценителя, спасибо за напоминание, но ничего с собой поделать не может).

В комнате витает аромат сушеных трав, мяты, чабреца и чего-то неуловимо приторного – возможно, духов самой мисс Вивьен. За окнами туман все плотнее обвивает фасады домов, скапливаясь и взбиваясь в пухлую перину, как скапливается пена на горшочке с вареньем. Вивьен поднимает взгляд от гроссбуха – в стеклах очках мелькает отблеск от настольной лампы – и смотрит в окно. Густой туман сделал улицу почти неразличимой, словно город погружается в сон глубже обычного. Взгляд скользит по мерцающим огонькам фонарей, которые едва пробиваются сквозь молочную пелену.

Она вздыхает и возвращается к цифрам и артикулам, вовремя ловя за хвост мысли, которые ускользнули было далеко-далеко, туда, где туманы видят разве что пару раз за год, где никто и слыхом не слыхивал ни про какой Марчвуд, а про нее, Вивьен Локвуд, наверняка уже давно забыли.

Мерно тикают наполные часы, строго и неумолимо напоминая о времени. “Пора, мисс Локвуд, пора. Время уходит”, – говорят они. И Вивьен знает, что речь не о позднем часе, не о ночи, когда она засиделась над глупыми, никому не нужными бумажками!

Формуляры о закупках и продажах, налоговые ведомости, отчеты по ассортименту… И все это надо тщательно заполнить, вписать каждую мелочи – сколько продано чашек, сколько трав и специй нужно заказать в следующий раз у мистера Грина… Какая смертельная и непереносимая скука! И это она, лучшая ученица Школы Травников, отрада и надежда всего педагогического состава, сидит здесь, в богами забытом городке, не щадя спины и глаз своих, и из последних сил выводит:

Вивьен откладывает ручку и перечитывает последнюю строчку. Нет, это никуда не годится. Понятно, почему чашек куплено в два раза больше – бережное отношение к вещам, особенно таким незначительным (тут Вивьен возмущенно фыркает) в Марчвуде не в чести. И хорошо, что она не стала возиться с зачарованием – пустая трата сил!

Еще немного поворчав и пофыркав, она вновь склоняется над гроссбухом, полная решимости разобраться с отчетом – но что-то опять мешает.

Тук-тук – раздается за окном. Тук-тук. И в этот раз – это не ива.

Вивьен встает и подходит к окну. Из густого тумана по ту сторону стекла на нее смотрит маленькая тень. Вивьен берется за оконную ручку и, едва поворачивает ее, как окно распахивается, впуская внутрь порыв холодного ветра. Вивьен возмущенно вскрикивает, когда ветер сметает со стола все ее бумаги, заметки, кропотливо собранные чеки и расписки за последние несколько месяцев – труд всего вечера насмарку! И посреди этого безобразия, в самом центре, торжественно, словно свечка на именинном пироге, лежит конверт с восковой печатью. Даже не глядя, Вивьен точно знает, что на ней изображено: вписанное в круг дерево с пышной кроной и разветвленными корнями, и девиз:

Глава 1

Утро в Марчвуде начинается так же как, и всегда – со звуков.

Еще ничего не видно за молочной пеленой, еще не успел ускользнуть в свою обитель туман, но звуки уже меняются, просыпаются. Сперва тихонечко, будто опасливо озираясь, постепенно набирая силу и пропитывая густой, влажный воздух. Хлопанье открывающихся форточек. Отголоски радио, наигрывающего неприлично веселую для утра буднего дня мелодию. Первые трели проснувшихся птиц и вторящий им из гаража храп старенького автомобиля, который просить еще пять минуточек подремать.

Каждое утро, сонное, лениво отряхивающееся от предрассветной белесой мглы, обещало новые события, встречи, сплетни. Пролитые второпях чашки на только что отпаренные юбки и брюки. Хрустящие и еще пахнущие типографской краской газеты на стойке у входа на почту. Лаково блестящие и ароматные яблоки миссис Пейдж в плетеных корзинках на рынке, только пару часов назад сорванные с яблони. У кинотеатра повесят афишу нового фильма (его уже показывали за лето раз двадцать, но только сейчас, торопись увидеть в цвете). Если повезет, и в кафетерий “У Тео” завезут новый сорт мороженого. А может быть, наконец запустят тот самый второй трамвайный вагончик, блестящий и звонко гудящий, с бархатными сиденьями цвета фиалки?

Вивьен ненавидела это. Ненавидела каждое утро вставать, чтобы встретить какую-то новую неожиданность – каждый раз неожиданнее другой. И, пережив ее, скрепя сердце ложиться вечером в кровать, не зная, что принесет день следующий. Вивьен вообще была уверена, что те странные люди, что просыпаются с пением птиц уже бодрые и полные энергии, явно ведут род от злых ведьм и колдунов. Не современных, с аккуратными дипломами, сертификатами и ковенами, а таких, какими их рисуют в детских сказках – лохматых, в дырявых шляпах и с бородавками на носу.

Но, увы и ах, утро было неизбежно, как закипающий чайник на плите. И прежде чем встать, нужно сперва убедить себя встать. Открыть глаза. Ну хоть один глазок. Убедиться, что из-за плотных штор просачивается свет настырного солнца, а не от уличных фонарей. Прислушаться, не топчется ли у порога очередной ранний покупатель, вдруг вспомнивший, что сегодня-де он приглашен на чей-нибудь день рождения, а подарка-то так и нет, мисс Вивьен, как же я без подарка, а какая-нибудь красивая чашечка, или мешочек пряных трав для заварки, мисс Вивьен, ну так это отличный подарок! И, если вы спросите – да, такие покупатели действительно бывали частенько, и Вивьен стоило больших сил и парочки минут дыхательных упражнений, чтобы не послать их на все четыре блюдца.

Итак, Вивьен открыла глаза и убедилась, что вставать действительно уже пора. Потянулась, не выбираясь из пуховых объятий одеяла, чувствуя, как расправляется каждая косточка. Хорошо, полдела сделано. Теперь, самое главное, чтобы не попасть в обычную ловушку всех профессиональных лежебок, рывком – вот так, чтобы не передумать и случайно не заснуть обратно – соскочить с кровати и, прыгая с ноги на ногу на холодном полу, быстренько скинуть с себя пижаму и переодеться во что-нибудь более подходящее для дня, полного рабочих и домашних дел, суеты, разговоров с посетителями и соседями. В общем, для всего того, что Вивьен терпеть не могла.

Чтобы с честью и с наименьшими потерями для душевного равновесия провести наступивший день, Вивьен выбрала кремовую блузу с высоким жестким воротником и длинную юбку, с такой же высокой и жесткой талией. В такой одежде не то что прилечь обратно подремать, но даже просто присесть от безделья будет неудобно. У туалетного столика она прошлась пару раз щеткой по длинным, густым и все еще черным – ни одного седого волоска! – кудрям, небрежно заколола их на затылке в стиле “я строгая директриса пансиона, но сегодня я не в настроении, так что катитесь-ка на дно заварника, сударь”, и взгляд ее упал на вскрытый конверт, лежащий на краю стола. Красная сломанная печать багровела пятном крови.

– Ох ты ж сорняк ползучий, – выругалась Вивьен – скорее устало, чем злобно. – А я-то надеялась, мне это приснилось.

Но нет, письмо было реально, а воля декана Школы Травников – не терпящей отказа.

– Ученицу, вы подумайте только, – ворчала она, закалывая на блузе серебряную булавку в виде веточки шалфея. – Сами-то не боитесь, чему я могу ее научить?..

Сколько уже прошло лет, как она сама покинула стены учебного заведения? Пятьдесят два, пятьдесят три… Часы на первом этаже бомкнули, услужливо напоминая. Вивьен поморщилась. Да, да, можно было сколько угодно причитать и ссылаться на слабую память, но время не даст забыть о себе. Ровно пятьдесят пять лет прошло с того дня, как Вивьен получила диплом. И с тех пор не взяла себе ни одного ученика. И вот теперь – время пришло, хочет она того или нет.

Вивьен еще раз сверилась с отражением в зеркале, осталась удовлетворена тем, что увидела, и спустилась вниз, где на первом этаже дома располагалась ее лавка, “Сервизы Вивьен” – лучший (и единственный) во всем Марчвуде магазин чайных сервизов и травяных сборов.

И не сказать бы, что жители Марчвуда как-то особенно любили чай и травяные настои, или были приверженцами изящных чайных традиций и церемоний. Нет, марчвудцы были неприхотливы. Они пили с равной охотой и чай, и кофе, и газировку (Вивьен поморщилась, чувствуя, как одного даже мысленно произнесенного слова начинает сводить зубы, а во рту появляется кислый привкус), пили из стаканов, бокалов, пиал, блюдцев, да хоть прямо из горлышка. Вряд ли они могли бы отличить сорт “Лунный нектар” от “Шепота корней”. И все же…

И все же весь Марчвуд знал “Сервизы Вивьен” и регулярно захаживал в лавку. Иногда чтобы полюбоваться на стройные ряды баночек, блюдечек и флакончиков, аккуратно расставленных на полках, каждый с подписанной убористым почерком этикеткой. Кто-то приходил за очередной чашечкой – изящной, как хрупкий коралл, или округлый и пузатый, как нахохлившийся карликовый сыч. Другие же – за редким сортом чая: “Капля Росы” с жасмином, мягкий, словно первые утренние лучи; успокаивающая “Вечерняя Ива” – идеально перед отходом ко сну; “Медовая Папороть” с легким медовым оттенком и сушеными цветками папоротника для тихого вечера.

Глава 2

Автобус хрипел и подпрыгивал на обочинах, в которых уже скапливались клочки тумана, они пугливо шарахались в сторону из-под колес, взмывая в воздух, рассеиваясь, но тут же оседая обратно. Упрямый туман будто говорил – ну нет, сейчас мое время, я тут полноправный хозяин и никуда не уйду до самого рассвета!

В салоне пахло бензином, обивкой сидений из искусственной кожи и чем-то сладковато-восковым, как нагретая на солнце кожица какого-то фрукта. Вивьен сидела рядом с мистером Барлоу, зябко кутаясь в пальто, и перебирала в уме предположения того, что могло случиться с ее чтоб ей сахарница треснула ученицей – одно неприятнее другого.

Забрела в болото и утонула? Заблудилась в роще? Встретила крапивного духа? Упала в овраг и сломала ногу? Недоброе начало, куда ни глянь – еще и доехать до Марчвуда не успела, а уже с ней одни беды.

– А все-таки, мисс Локвуд, с вашей стороны это было очень некрасиво, – проворчал мистер Барлоу, прерывая молчание.

Вивьен отвлеклась на его от своих мыслей, не сразу сообразив, о чем он говорил. Но, поняв по его обиженному взгляду, только хмыкнула.

– Подумаешь, тайна – выпавший волос из уса! – ответила она. – Вы тогда так вопили, что можно было подумать, у вас отвалился по меньшей мере нос!

– Все равно, некрасиво так шантажировать, – повторил водитель, проведя пальцем по усам, будто бы чтобы убедиться, что они еще на месте. Мимо окошка промелькнуло облачко тумана и, скорчив ему насмешливую рожу, ускользнуло. – Усы – это все равно что нос! Ну сами подумайте, как я без усов?

Если и было что-то, что мистер Барлоу ценил больше своего автобуса, так это усы. Они и правда выросли на славу, густые и золотистые, как спелая рожь. Усы и извечная кожаная кепка, коричневая и лоснящаяся, как шляпка гриба, были его постоянными атрибутами, сколько Вивьен его знала. И в глубине души подозревала, что под кепкой мистер Барлоу абсолютно лыс, как яйцо. То-то он так бережет последнюю растительность на своем лице.

Хотя, по мнению самой Вивьен, без усов он был бы гораздо симпатичнее – а так с ними и со своим вечно грустным взглядом он больше походил на потерявшего свой берег моржа, чем на актера с киноэкрана, как в тайне рассчитывал сам мистер Барлоу.

– Постыдились бы, мистер Барлоу! – укоризненно произнесла Вивьен. – Пропала девочка, а вы о своих усах переживаете!

Сумерки сгущались, петляющая дорога в свете фар белела, как вылезающий из-под земли костяной остов, изгибающийся китовый хребет тех времен, когда суша покоилась под водой, а предки будущих жители Марчвуда сидели в теплом иле и пускали пузыри.

Дорога приблизилась к подлеску, но, словно подразнив, нырнула не в него, а в сторону.

“Ох, сорняки ползучие”, – в который раз подумала Вивьен, глядя в пыльное окно. – “И как только меня угораздило?”. Автобус согласно вздрогнул, подтверждая ее слова – он и сам был бы рад оставаться в городе, а не трястись, незнамо куда, по проселочной дороге. Мотор гудел, как обеспокоенный рой пчел.

Сквозь синее вечернее марево и туман все казалось не совсем настоящим. Подлесок с одной стороны цеплялся за дорогу темными ветвями, поле с другой уходило в пустоту. Марчвуд остался где-то позади, его свет давно утонул в сумерках. Лампочки под потолком на мгновение потухли, оставляя салон в полной темноте, и в этот миг Вивьен показалось, будто за окном промелькнуло чье-то лицо – но это лишь отражение мистера Барлоу, подсвеченное приборной панелью.

А туман все ширился и расползался по земле, разбухая, и от этого дорога будто теряла форму. Подлесок то приближался, то исчезал в дымке, и ощущение, что за деревьями что-то движется вприпрыжку за автобусом, не отпускало. Где-то над головой ухнула сова, автобус рыкнул в ответ и, вздрогнув, остановился.

– Ну вот, – сказал мистер Барлоу. – Где-то тут она и вышла…

Дверь со скрипом распахнулась, открывая обзор на плешивую лужайку, бывшую когда-то автобусной остановкой. Знак автобуса еще был на месте, покосившийся и обсиженный птицами, на поросшем вьюнком столбе, но затоптанная когда-то ногами земля уже успела зарасти полностью жесткой травой и подорожником. От скамьи остались только четыре дыры, похожие на кротовые норы.

Вивьен вышла и вдохнула густой ночной воздух, пахнущий туманом и мокрой травой. Водитель с места не тронулся.

– А вы что же, со мной не пойдете? – оглянувшись на него, спросила она. Мистер Барлоу только помотал головой.

– Нет, мне-то там что делать? Я этих ваших ведьм не знаю и знать не хочу… Я лучше тут подожду.

– Да нет там никаких… Ох, ладно!

Вивьен, закатив глаза, сочла за лучшее не начинать этот спор.

“Вот погодите у меня, мистер Барлоу”, – думала она, шагая по заросшей осокой тропинке в сторону подлеска, в глубине которого скрывалось болото, – “В следующий раз я вам такое зелье наварю, что усы у вас в ушах прорастут!”.

Трава, с каждым шагом становившаяся все гуще, цеплялась за ноги, не пуская, уговаривая задержаться и никуда не ходить. Остаться здесь, в мягкой тишине, укутанной туманом – вязким и плотным, будто дыхание самой земли. Очертания кустарников и низкорослых деревьев окружали ее, в вечерней мгле похожие на потеки чернил, сквозь них пробивались остатки золотого солнца, подсвечивая туман и делая похожей на пыльцу фей из старых сказок.

Глава 3

К тому времени, когда они добрались до порога “Сервизов Вивьен”, небо уже полностью затянуло облаками, сквозь которые просачивалась ночная синь, как через грязный тюль. Луна проглядывала сквозь него запыленным светильником, на фоне которого росчерками мелькали пролетающие мимо козодои.

Болотная грязь уже почти осыпалась с девчонки, она подсыхала и отваливалась хлопьями, как чешуйки или как лепестки сухоцветов, оставляя после себя бурые пятна и пыль на обивке салона. Всю дорогу мистер Барлоу ворчал что ему-де весь автобус сейчас запачкают, и Вивьен молча позволяла ему бормотать себе под нос, только поглядывая иногда с укоризной. У нее уже не было сил спорить и заниматься сейчас воспитанием (тем более, воспитанием взрослого мужчины, которого пора бы уже не воспитывать, а перевоспитывать, а это, как известно, гораздо сложнее, все равно как пытаться заварить чай в холодной воде – можно долго настаивать, но в итоге получишь только бледный намек на вкус). Но хотя бы про болотную ведьму никто больше ни разу не заикнулся, за что Вивьен была безмерно благодарна обоим своим попутчикам.

Весь Марчвуд уже спал, окутанный туманом и убаюканный его прохладными поглаживающими касаниями, легкими, как крылья мотылька. “Сервизы Вивьен” встретили хозяйку молчанием, чернея провалами в окнах. Вивьен подошла к двери и положила на нее ладонь, чувствуя, как нагревается под ней холодная деревянная поверхность – словно просто открыть ее было бы слишком невежливо, как грубо тряхнуть мирно спящего человека. И только убедившись, что дом проснулся и осознает, кто пришел к порогу, отворила дверь, пропуская ученицу вперед.

– А тут… миленько, – пробормотала девчонка, озираясь. Больше из вежливости, потому что разглядеть все равно ничего было нельзя. Первый этаж был окутан тьмой, лишь снаружи плавал любопытный туман, от нетерпения уже фосфоресцирующий, настырно лезущий в окно, как щенок, которого выпустили погулять, чтобы не мешался под ногами, и не пускают обратно.

Вивьен критически осмотрела свое пальто, все еще болтающееся на плечах ученицы. Оно, и без того прожившее долгую жизнь, было безнадежно испорчено. Пятна грязи и травяного сока, застрявшие в петлицах репьи, травинки и сухие веточки… Казалось, даже швы на подкладке, размокшие от бурой жижи, держались на честном слове и чувстве собственного достоинства, словно пальто говорило – прости, хозяйка, но это было мое последнее приключение, дальше ты уж сама как-нибудь, без меня.

– Иди уже… – махнула Вивьен рукой. – Там, на втором этаже, первая дверь слева от лестницы – ванная. Помоешься и спускайся, будем… – она задумалась, бросая взгляд на напольные часы, – …видимо, уже завтракать.

Послушав, как скрипят ступеньки лестницы – гостья поднималась осторожно, то ли боясь в темноте сделать неверный шаг, то ли что подозревала, что под ее ногами вновь может разверзнуться вездесущее болото – Вивьен вошла на кухню и зажгла свет. Дом загудел, недовольный, что его разбудили в неурочный час и теперь, без свидетелей, высказывал хозяйке все, что о ней думает.

– Ну, ну, будет тебе. Не видишь разве, надо согреть девчонку, – пожурила его Вивьен прищелкивая пальцами. Огонь на плите вспыхнул, фыркая искорками пламени.

А теперь – самое главное. Чай.

Вивьен достала из кухонного шкафчика стеклянную баночку, пузатую, с плотно прилегающей крышкой. Черный чай с кусочками сушеного яблока, корицей и имбирем – идеальное завершение этого сумасшедшего дня. Для мягкости неплохо будет добавить несколько бутонов розы, чтобы аромат был окутывающим, как любимый свитер, а для сладости – ложку апельсинового джема.

На плите уже забулькала вода, Вивьен взяла фарфоровый чайник – кремовый с изящной золотой полосой по кромке. Прогрела его, обдав кипятком, и только потом высыпала туда пару ложечек смеси. Спокойно и неторопливо, так, каким на самом деле должен был быть этот вечер, если бы… Но нет, не сейчас. Вивьен отогнала непрошенные мрачные мысли. Сейчас важен только чай, об остальном она подумает потом.

Вивьен тонкой струйкой влила в чайник кипяток, и по кухне начало распространяться пряное тепло. Она накрыла крышку полотняной салфеткой и на мгновение прижала ее ладонями, будто делилась с чайником собственным теплом, делая его не просто согревающим напитком, а маленьким заклинанием от холода, усталости и тоски.

На верхней полке кухонного шкафчика еще оставалось немного яблочного пирога миссис Пейдж. Сама Вивьен была не умелица (да и не любительница, честно говоря) прочих кухонных чар, а уж выпечка давалась ей сложнее всего. Она чувствовала травы, могла интуитивно собрать новую смесь, руководствуясь только запахами и всплывающими в голове от них образами, знала, как их лучше сочетать и сколько минут настаивать, вода какой температуры подойдет лучше всего – как будто сами травы шептали ей, как будет правильно. Во всем же, связанном с тестом, она вязла, как мышь, провалившаяся в мешок муки. Начинка непременно вываливалась из пирогов, корка и бортики пригорали, сердцевина булочек никак не желала пропекаться, а печенье превращалось в черную и жесткую подошву с подгоревшими цукатами. Поэтому всю сдобу и прочую выпечку Вивьен, скрепя сердце, справедливо решила оставить тем, кто умеет с ними обращаться – и даже без всякой магии.

Она достала из шкафчика блюдо, накрытое кухонным полотенцем, и, развернув, поставила в духовку подогреться. Кухня наполнилась яблочным запахом, густым и теплым, как лето, сливаясь с терпким ароматом чайной заварки.

– Ух ты, пахнет вкусно!

Вивьен обернулась, как раз чтобы увидеть, как девчонка, щурясь от яркого света кухни после полутемной гостиной, заходит внутрь, укутанная в темно-бордовый банный халат, неловко поджимая пальцы ног, чтобы не соскользнули слишком большие ей домашние тапочки. С мокрых волос на плечи еще капала вода, и оставалось только надеяться, что она не простынет еще больше – чай не лето уже.