Post scriptum // Чёрное сердце

Post scriptum // Чёрное сердце

Настала ночь; за ярким, знойным,

О сердце! за тревожным днём, –

Когда же ты заснёшь спокойным,

Пожалуй, хоть последним сном.

Иван Тургенев. «Брожу над озером…».

Тюремщик был прав: прелюбопытное зрелище. Не потому что девушка совсем юная, из богатой семьи или с застывшей на лице гордостью, которую «не смогла стереть даже смерть». А потому что Ребекка.

Когда Дарвин Хейз сдёрнул грязно-серую, в жёлтых пятнах простынь, дрожь пробежала по телу, такая, что на мгновение показалось, юноша сейчас потеряет сознание. Он привык к виду трупов, мог смириться даже с синяками в области паха, появившимися явно после смерти – тюремщики, а может и заключённые не смогли пройти мимо такой лёгкой добычи, – но не ожидал увидеть именно это тело. Черты, давно потускневшие в памяти, потому что Дарвин не рассчитывал встретить их снова. Она постарела, словно прошло пять, десять лет, а не один скучный год, однако сомнений не оставалось – это была она.

Где тюремщик нашёл гордость? Ребекка боялась, сожалела о чём-то – тяжёлые думы подёрнули ещё более бледное, чем обычно, лицо. Дарвин долго всматривался в него и с каждым мгновением укоренялся в вере, что, какую бы неприятную истину ни осознала в последнюю секунду Амварт, это было откровение о ней самой. Перед смертью девушка не думала об отчиме, об убитом брате, о скандале с судом, забыла пустившую корни ненависть и, похоже, отдалась сомнениям и жалости к себе. Это было на неё совсем не похоже. Что же делает с человеком смерть? Ребекку как никого другого хотелось расспросить об этом, да жаль, не выйдет. На этом поприще девушка потерпела поражение. А… была ли хоть где-то победа?

При этом казалось, Ребекка в любой момент вскочит и ударит Дарвина за одну только мысль о её смерти, а затем оскорбится и на саму смерть, что та наступила без спроса. Да, как бы неотвратим ни был тот факт, что перед мистером Хейзом лежал труп – именно труп, непременно труп, – безжизненная неподвижность Ребекки выглядела… неправильно.

Дарвину не давало покоя почти мученическое выражение её лица, и даже кощунством казалось то, что он делал со всеми тюремными покойниками – они преступники, их всё равно не хватятся, а бог вряд ли примет в свои покои. Однако, вскрывая худое тело, бережно вынимая холодные липкие органы, студент чувствовал, как опустошает девушку не только в буквальном, но и духовном смысле. Надругался, обглодал, как коршун, оставив только никчёмную пустую оболочку. Ночь предстояла долгая.

Мистер Хейз нервно перехватил портфель, в котором, помимо прочего, холодело сердце – вовсе не обязательный трофей, зато личный. Стоило бы уходить как можно скорее, пока заветный багаж не привлёк лишнего внимания, но Дарвин отчего-то был спокоен, по крайней мере за сохранность своей небольшой тайны – в жизни и даже за её пределами есть вещи куда более пугающие, чем досмотр в городской тюрьме.

– Отдадите тело родственникам?

– Вы о «Барышне»-то, любезный? – могильщик стряхнул растрёпанные пакли с лица. Совсем худющий, колени торчат – лопата слишком тяжела для него. Не бросит эту работу – скоро умрёт.

«Говорить нет смысла, они никогда не слушают».

– Барышне?

– Повеселила она нас, упрямица этакая. Э-э-э, это которая сегодня померла-то от кашля, тёмненькая, с пятном уродливым, как у лошади.

– Это болезнь, хоть и безвредная, а не… Так что же? – Дарвин облизнул губы. На языке остался кисловатый привкус. – Насчёт тела?

– Предлагали отцу, или кто он ей – не захотел брать. Тоже мне новость!

– На кладбище преступников не кладут, особенно вскрытых… Похороните прямо здесь? – Дарвин кивнул на лужайку позади них. Примятая почти серая трава со всех сторон была обнесена высокими стенами, чтобы даже во время прогулки заключённые чувствовали себя отрезанными от мира. Интересно, а она…

Могильщик прыснул смехом:

– Да если бы мы всех хоронили, тут уже неба было бы не видно! В печь.

«От неё совсем ничего не останется», – и это казалось ещё одним злостным преступлением против Ребекки. Узнала бы – выцарапала глаза… Вот только никак она уже не узнает. Студент нахмурился.

– Не предать тело земле? Она, конечно, согрешила, но это как-то совсем не по-христиански…

На это лохматый парень лишь развёл руками: здешние стены слышали и, скорее всего, видели злодеяния и хуже.

– Вот что, – вздохнул Дарвин, – я заплачу Вам, чтобы её похоронили в земле. Сколько Вы хотите?

– Тю! Думаете, Вы один такой? Встречаются у наших подопечных любящие семьи – наслушался я этих просьб. А если бы все их выполнял…

– Уже неба было бы не видно.

Дарвин обречённо закусил губу и направился обратно в основное здание.

Ты нашёл меня.

– Позвольте набраться наглости и попросить ещё об одной услуге? – Дарвин надеялся, что его прилежный вид вызовет доверие у сурового тюремщика. По крайней мере, с профессорами это работало.

– Почему нет, – пожал плечами тот. Под глазами уже чёрные круги – он смертельно устал. Чем дольше тянет со сном, тем больше проспит потом, если вообще проснётся.