Потерянные воспоминания

Потерянные воспоминания

Просыпаешься от холода. Но не от сквозняка, пробивающегося сквозь щели старых рам — октябрь стоит тихий и неподвижный, — а от густого, пронизывающего до костей холода, что струится с рабочего стола. Сознание медленно проясняется, и лишь тогда приходит понимание: в мастерской, всегда наполненной ароматами кожи, старого дерева и сладковатого клея — этим вечным запахом вечности, — теперь висит ледяное дыхание. Босые ноги автоматически ступают по шершавому полу, привыкшему к каждому шагу.

Светится — та самая книга. Появившаяся три дня назад, когда, вернувшись с почты, обнаружил её на пороге. Аккуратный, но потёртый свёрток без обратного адреса, лишь твоё собственное имя, выведенное чётким незнакомым почерком. Внутри — она. Старая, в кожаном переплёте, совершенно пустая. Ни записки, ни объяснений, просто книга, холодная на ощупь, словно её только что принесли с улицы.

И теперь она лежит в луче лунного света, заглядывающего в единственное окно, и от неё исходит сияние — призрачное, фосфоресцирующее, похожее на лунную дорожку на воде. Приближаешься ближе, и холод бьёт в лицо. Глазам не верится. На первой, абсолютно чистой странице проступают слова. Они не написаны чернилами. Словно выжжены самим лунным светом, проявлены холодом и тишиной.

«Он думает, что спасает книги. Но на самом деле он ищет ту, в которой заперта его собственная история».

Отшатываешься. Сердце колотится где-то в горле, глухо и часто. Это правда. Горькая, постыдная, сокровенная правда. Среди тысяч чужих повестей, пропущенных через эти руки, всегда надеялся найти ту единственную, что объяснит внутреннюю пустоту. Ту, что напишет кто-то другой, потому что сам не смеешь.

Утром книга лежит на прежнем месте. Холодная, но не ледяная. Просто кусок старой кожи и бумаги. Открываешь её — страницы чисты. Ни единой черты. Проводишь пальцами по шершавой поверхности — да, именно шершавой, будто на ней что-то было, а потом тщательно стёрли. Пытаешься убедить себя, что всё привиделось. Игра света, тень от ветки за окном, одинокое воображение. Но вечером, когда запираешь мастерскую, снаружи раздаётся тихий стук.

На пороге стоит она. Незнакомая женщина. В руках — ни свёртка, ни сумки. Лишь она сама, одетая в светло-серое пальто, старое, но аккуратное. Волосы убраны, лицо бледное, а во взгляде — бездонная, тихая печаль.

— Вы не против? — голос тихий, словно шелест страниц. — Мне сказали... что вы можете помочь с книгой.

Молча отступаешь, пропуская внутрь. Она входит неслышно, взгляд сразу находит ту самую книгу на столе. Без тени удивления.

— Вы её нашли, — говорит она, и это не вопрос. — Я — Лира и это моя книга. Вернее, наша.

Не понимаешь. Показываешь на пустые страницы.

— Здесь нечего делать, она пуста.

— Не совсем, — качает головой, и в уголках губ дрожит что-то похожее на улыбку, но это не она. — Она просто... ждёт. Ждёт, когда её прочитают. По-настоящему.

Смотришь на неё, потом на книгу. Логика твердит о безумии, но что-то внутри, глубже разума, заставляет кивнуть.

— Хорошо, — произносишь. — Она останется у меня.

Она благодарно смотрит, и кажется, будто воздух в мастерской на мгновение становится чуть теплее. Затем так же тихо уходит, оставив после лишь лёгкий запах осенней листвы и безответные вопросы.

А следующей ночью история повторяется. Уже почти ждёшь этого холода. Не спишь, притворяешься, и когда сияние разливается по столу, уже стоишь рядом. Новые слова горят лунным огнём.

«Она пришла не для того, чтобы починить книгу. Она пришла вернуть её».

В голове всё обрывается: Вернуть? Что? Кому? Смотришь на пустые страницы, и по спине бегут мурашки. Это уже не случайность, это послание. Адресованное тебе. Рука тянется к книге, едва не обжигая пальцы — она снова ледяная. Но не отдергиваешь руку. Лира. Её имя эхом отдаётся внутри. Понимаешь: происходит что-то, что не укладывается в привычную, упорядоченную реальность. Любопытство, всегда тихое и профессиональное, теперь кричит изнутри. Нужно узнать правду. Нужно спросить её.

Ожидание становится невыносимым. Следующий визит встречаешь у двери, сердце колотится о рёбра, словно птица о стекло. Когда она появляется — всё в том же сером пальто, с тем же тихим выражением, — не пропускаешь внутрь, загораживая проём.

— Кто вы? — звучит резче, чем планировал. — Откуда знаете? Что это за книга?

Она не пугается, не отступает. Взгляд не становится остекленевшим — в нём лишь проступает знакомая бесконечная печаль, вторая кожа.

— Я — её автор, — тихие слова падают, как камни в колодец памяти, не производя всплеска. — И её герой. А ты... её главная тема, наша тема.

Молчание. Разум лихорадочно ищет зацепки, тени, обрывки. Ничего, лишь смутное, сосущее чувство утраты, с которым прожит последний год, объясняемое пустотой мастерской, возрастом, чем угодно.

— Не помню тебя, — выдох содержит всю беспомощность.

— Знаю, — голос-шёпот, утешение. — И не должен был помнить. Боль была... ключом, который выбросил, чтобы выжить. Эта книга... всегда была нашим дневником. Вместилищем всего. Просто... забыл, как её читать.

Мягкое прикосновение к руке, холодное, но не ледяное, точно страницы той самой книги. Пропускаешь внутрь, раздавленный тяжестью правды, ощущаемой кожей, но недоступной сознанию.