Потомки оборотня

Пролог

Князь Всеслав людей судил,

Князьям он рядил города,

А сам в ночи волком рыскал;

До петухов он из Киева успевал к Тьмуторокани,

К Херсоню великому волком он путь перерыскивал.

Ему в Полоцке рано к заутрени зазвонили

В колокола у святыя Софии,

А он в Киеве звон слышал!

Холодный воздух врывается в ноздри, наполняя их запахами хвои, прелой листвы и страха. Лапы отталкиваются от земли, мышцы играют под шкурой. Чувство собственной силы щекочет внутри, заставляя нестись еще быстрее, не чувствуя усталости. Ветер свистит в ушах, ветки хлещут по бокам, нечто сильнее инстинкта гонит вперед, дальше и дальше. Звуки ночи сливаются в один голос леса, он шепчет, манит, зовет раствориться во влажных туманах. Но нечто, зовущее вдаль, сильнее и голоса леса. Это приказ, которого нельзя ослушаться.

Запах, резкий, кислый и невыносимо манящий ударил в нос. Заяц мелькнул в кустах — попытался скрыться. Один прыжок, хруст костей под зубами, теплая кровь на языке. Проглотил, почти не жуя — не время, нужно бежать, успеть до рассвета, пока уютная темнота не спряталась в глубоких канавах, под корягами и синими лапами елей.

Желтый круг показался вверху, освещая перелесок. Из груди вырвался радостный вой, спугнув лисицу и пондяв в воздух стаю птиц. Снова вою и пар вырывается вместе с дыханием. Вверху в холодной черноте блестят белые глаза. Они всегда только наблюдают, никогда не нападая. Не надо бояться глаз, бояться надо двуногих.

Их уродливые жилища показываются из-за деревьев. Внизу больше не пружинящий мох и не мягкая молодая трава, а мерзлая грязь. Деревянные логова двуногих вырастают по сторонам. Больше нет свежего ветра и запаха хвои, только вонь дыма, жира, пота и железа. Я вою в третий раз, долго и пронзительно, чтобы дрожь пробежала по спинам тех, кто прячется за стенами, чтоб их редкая шерсть встала дыбом. Чуткое ухо ловит испуганный шепот, скрип половиц, плач двуногого дитеныша, тут же придушенный материнской ладонью. Где-то звякает железо. Их самцы готовы вступить в бой, но не сейчас, может позже. нечто внутри разрослось и занимает все внутри, вынуждая броситься вперед еще быстрее, задыхаясь, высунув язык.

Впереди высокий холм с преградой из мертвых деревьев, сваленных друг на друга. Мне нужно туда. Слишком высоко, но кто-то внутри отдает приказ прыгать. И вот — преграда позади. Жилища двуногих стали еще выше, они наползают со всех сторон. В них много огромных самцов. Они не пахнут страхом, только кровью и яростью. Страх охватывает меня, хочется в лес, в прохладную темноту, в мох под елями. Я замираю перед последней преградой. Зачем я здесь? Здесь нет добычи — только смерть.

Внезапный громкий звук оглушает, причиняя боль. Там, впереди белеет еще одно жилище, больше, чем все остальные, не из мертвого дерева, не из камня, пахнущее чем-то пряным и сладким. Оно звонит, громко и отвратительно. В лес! В лес! Подальше отсюда!

«Прыгай!» — раздается приказ в голове. И противиться невозможно этому властному голосу. Я запрыгиваю в деревянное логово, внутри тесно, душно. Чадит огонь на стенах и в руках у двуногих. Они столпились напротив, как стая овец. И боятся они как овцы — от них воняет кислым липким страхом и молоком. Лишь одна самка кричит что-то уверенно и громко, делает шаг вперед — обдает ароматом полыни, душицы и зверобоя.

Я низко рычу. Но снова раздается тот противный звон, он пронзает меня, как вилы злых двуногих. Боль растекается по телу, кости ломаются и срастаются заново, шкура слазит. Я вою и вою от боли, пока вой не становится криком.

***

Ночь была на исходе, морозные звезды угасали одна за другой, тяжкое небо помаленьку бледнело. На замковой горе в дозоре стоялось скучно. Мечеслав вдохнул полной грудью холодный воздух, тряхнул кудрявой головой, чтобы сон отогнать, да огляделся в который раз. Ветер гнал по частоколу тусклый свет луны, то там, то сям лаяли собаки, перекликивались дозорные. Полоцк крепко спал. Мечеслав, юный дружинник, сжал крепко древко копья — почувствовал пальцы, окоченевшие от стужи. Парнишке не минуло и семнадцати, в дружине он был осьмой день, безусый, с голосом, еще не огрубевшим, стоял в дозоре, смотрел зорко, чтоб не подошел к терему княжьему ни тать, ни убийца. И хоть спокойно было вокруг, да на душе у Мечеслава кошки скребли.

Рядом, опершись на секиру, дремал старый Истислав, борода его, седая от инея, шевелилась в такт дыханию. Богдан, коренастый, с лицом, словно вырубленным топором, перебрасывался словами с варягом Торвальдом — тот хохотал глухо, будто булыжник по льду катился, да потягивал из кожаного меха крепкий мед. Любому, окромя Торвальда, за такое голову бы с плеч снесли, а варягу хоть бы что. Да и не хмелел он, знай, стоял, да посмеивался.

Отвернулся Мечеслав, посмотрел вправо, на реку. Медленно Двина идет, лениво, да это лишь кажется. Войди в нее — тут же подхватит течение, да понесет волнами быстрыми, быстрыми да сильными вдаль, закрутит в стремнине, потянет на дно, да и поглотит река, ни пояска, ни шапки не выплюнет.

— Чего, малец, вздыхаешь так тяжко? Али захворел? — подал голос Истислав, глядя на юношу светло-льдистыми глазами. Не спал он, слушал чутко.

— Да думы мрачные все в голову лезут, дядька. — ответил молодой дружинник. — Весна настала уж давно, а морозы все стоят. Третьего дня снег был. И нынче холодно и тихо, жуть. Ни птицы не слыхать, ни зверя.

— Погоди ты со своим нытьем, — проворчал Богдан, отвлекшись от беседы. — Ты, коли морозов боишься, проси в кузне ночлег, а не тут стой. Али дома бы оставался, чего в дружину княжью просился?

— А ты мальца не стращай, Богдан, — сурово начал Истислав. — прав он, чутко сердце молодое. Тревожно кругом, тихо, как перед битвой. И знаки недобрые небо посылает — звезды падали, видал? Не к добру.

Глава 1. Приезд

— Молодой человек, просыпаемся, Полоцк. Конечная.

Голос проводницы — уставший, с хрипотцой, прокуренный за десятки смен, врезался в затылок. Артем, вжав лицо в невыстиранную подушку плацкартного вагона, пошевелился, моргнул, не сразу понял, где он.

— Полоцк, приехали, выходим. — раздраженно повторила проводница и двинулась дальше по вагону.

— А, точно. — пробормотал себе под нос Артем и с глухим стоном полез вниз.

Выспаться за четыре часа пути, конечно же, не удалось. До этого была бессонная ночь в Минске. Парень до шести утра то бродил по городу, то сидел на вокзале, пытаясь не привлекать внимание патрульных. Ему все время казалось, что стоит им только бросить взгляд на потертую байку в пятнах и разводах, заляпанные грязью кеды и немытые уже который день тусклые волосы — и они тут же поймут, что ни дома, ни работы у Артема нет. И тут же выпроводят его с вокзала. Глупо, конечно. В сумке лежали вещи и ноутбук, во внутреннем кармане — приличная сумма денег наличкой. Где-то среди вороха белья были документы на собственный дом и участок земли. Но Артем все равно чувствовал себя бомжом на которого оглядываются с презрением и насмешкой.

Весь его недавний мир развалился, когда Серый предложил серую же «темку».

— Отвечаю, Темыч, это верняк. Поднимем бабла уже через две недели. — говорил он, то и дело шмыгая носом и щелкая суставами пальцев.

Артем долго отказывался, но когда Серега поднял первые полторы тысячи за вечер, передумал. Работу он бросил, набрал микрозаймов и кредитов, опустошил всю свою карту, позанимал у всех знакомых — и все пропало в один момент. Ни денег, ни Сереги. Только долги.

В самом мрачном настроении Артем взял свою спортивную сумку, вышел в узкий тамбур, где пахло дешевым табаком, спрыгнул на платформу. 10:30 утра. Полоцк встретил его солнцем и легким ветром, уже почти летним. Но Темка этому не порадовался. Даже как-то хуже стало. Хотелось курить, но в целях экономии стоило бросить. И для здоровья тоже, по крайней мере Артем так себя убеждал. Он достал телефон, открыл карту. Октябрьская улица — двадцать минут пешком. Плевое дело. Было бы сил идти, заодно и голову можно проветрить.

Парень тяжко вздохнув закинул сумку на плечо и побрел по почти забытому городу своего детства.

Маленький Артемка часто приезжал в Полоцк к троюродной бабушке. А когда подрос — ему стало неинтересно, куда веселее проводить каникулы с друзьями или в летнем лагере. Снова побывать в Полоцке довелось в двадцать лет по семейным обстоятельствам. Три года назад его троюродная бабушка — та самая, которую он помнил только по крошечным, выцветшим воспоминаниям детства — умерла. Родные внуки у нее давно уехали кто в Польшу, а то и в Канаду. А свой дом в Полоцке баба Фрося оставила Артему, что было совершенно неожиданно и для него и для всей остальной родни.

Дом он тогда не собирался обживать: повесил замок, оформил бумаги, и забыл. Тогда у него были планы, был Минск, была съемная квартира, интересная работа и вера в то, что все можно сделать быстро, если знаешь правильных людей. Оказалось — можно только быстро все просрать.

Он вспомнил, как неделю назад, уже ночуя по друзьям, просыпаясь с тревогой и похмельем, вдруг вспомнил: а ведь есть тот дом. Шесть соток в центре древнего города. Если хоть немного вложиться, привести в порядок, можно продать и купить что-то в Минске. Однушку, может, в Минск Мире. Жить по-новой — без долгов и звонков от коллектора.

Он занял у брата — Игорь дал денег с сомнением, тайком от жены. Позвонил родителям, соврал, что уходит на удаленку, хочет жить на земле предков, перестроить дом своими руками и сделать из него семейное гнездо. Мать расплакалась. Отец назвал «мужиком», приехал и передал конверт с долларами. Вышло около четырех тысяч. Хватит? Не хватит? Артем не знал. Он погасил часть долгов, чтобы спать спокойно, купил билет на поезд и всю ночь продумывал план действий. Денег критически мало, хороший ремонт на них не сделать, бригаду не нанять. Но если взяться самому, то выйдет дешевле. Молотка он со школы в руках не держал, но видео про ремонты на YouTube смотрел, так что что-то должно получиться.

Подбадривая себя такими мыслями, Артем шагал по улицам Полоцка, которые едва помнил. Прямую дорогу к месту перекрыли: стройка. Пришлось идти в обход. Но, может, это и к лучшему — город вспомнит и может избавится от дурного предчувствия.

Тревога прилипла к Теме, как зловонная грязь, не желая отпускать. А все из-за дурацкого сна, который в поезде приснился.

— Тьфу, бредятина какая. — вслух выругался Артем, пытаясь вспомнить детали сна.

Он не мог его вспомнить до конца, но там были… собаки? Или волки? Лай, ярость, тени, бег. И какой-то ужас, пронзающий позвоночник. Артем достал телефон, набрал в поиске: «К чему снятся злые собаки». Ответ был неутешителен — про недоброжелателей и грядущие проблемы. Потрясающе, как будто сейчас у него проблем мало. «Волки во сне», — добавил он, надеясь переиграть судьбу. Тут уже было двусмысленно: и опасность, мужество, и духовная трансформация. Выбирать себе трактовку по вкусу. Ну, пусть будет мужество.

Навигатор вывел парня к Красному мосту. Впереди — вал, заросший деревьями, сбоку — странное здание с колоннами, выкрашенное под пачку печенья «Шахматное», как будто кто-то играл с дизайном и проиграл. Он пересек мост, бросил взгляд на кирпичное здание с башенкой — любопытно, что это, но хотелось спать больше, чем знать. Наконец вышел к перекрестку. Нужный дом был через дорогу, налево, прямо и направо.

Тема остановился, ожидая, когда загорится зеленый на светофоре. На другой стороне стоял памятник. Всадник на скачущем коне, за спиной развевается плащ, а на плече — хищная птица расправила крылья. Орел, сокол, ястреб? Артем был не силен в птицах, да и в биологии в целом тоже. Как и в истории. Кому памятник-то? Вроде князю какому-то. Рогволоду, что ли, или Витовту?

Загорелся зеленый и Артем быстрым шагом двинулся вперед, торопясь, наконец, оказаться под крышей и еще вздремнуть. Памятник был совсем рядом, Тема уже мог прочитать надпись на табличке: «Вялікі полацкі князь Ўсяслаў Брачыславіч».