Потому что ты моя

Глава 1

Руслан

Лениво открываю один глаз, раздраженно морщусь. С трудом, но распахиваю оба. В окно спальни нещадно долбится солнце, прогоняя прочь спасительный сон. Октябрь на дворе, должно быть пасмурно и серо, а сегодня, как назло, ясно, небо голубое, как на открытке. Бесит.

Сделав над собой усилие, я отрываю голову от подушки и встаю, чтобы задернуть шторы и снова завалиться спать, но от жесткого сушняка меня начинает мутить. Как назло, в комнате ничего, кроме полупустой банки выдохшегося еще два дня назад пива, нет. Неужели придется тащиться вниз? Вот они — прелести жизни в доме элитного строителя, коим является мой отец. Он несколько лет назад отгрохал такой хаус, что путь из комнаты в кухню в моем постбухом состоянии заранее кажется мне бесконечным.

Оглядываю спальню в поисках боксеров, но в итоге нахожу только спортивные треники, которые натягиваю прямо на утренний стояк. Вчера я конкретно перебрал с текилой — башка трещит так, что каждый шаг по лестнице отдается болезненным спазмом в затылке. На кухне лезу в холодильник за бутылкой воды и махом вливаю в себя пол-литра отборной минералки за четыреста рублей. Отец только элитное пойло из горных источников дома держит, но сейчас даже этот его показной снобизм меня не колышет — похмелье такое жесточайшее, что мне бы и вода из-под крана зашла. Нефильтрованная.

Облокотившись на кухонный остров, я прикладываю ледяную бутылку ко лбу и едва не стону от наслаждения. Охренительно хорошо. И как я только повелся на Санины уговоры выпить еще по одной? Я так не напивался… с загулов после смерти мамы, наверное. А то время осталось у меня навсегда затуманенным в памяти алкогольными парами и кумаром травки. И стоит вспомнить о прошлом, в груди болезненно ноет. Скоро год, как мамы нет, а легче никак не становится — хоть на стенку лезь от тоски.

Внезапно тишину дома нарушает урчащий звук мотора папиного «Гелика». Я бросаю взгляд в окно вовремя, чтобы оценить, как вальяжно этот мощный бронированный конь въезжает во двор. Электронные часы на микроволновке показывают десять утра, и, если мне не изменяет память, сегодня понедельник. Так какого хрена мой трудоголик-отец забыл дома?

Пока я тяжко соображаю, стоит ли мне подняться к себе в комнату, чтобы избежать с ним стычки, батя резво выпрыгивает из «Гелика». Но вместо того, чтобы сразу пойти к дому, обходит тачку вокруг и берется за ручку с пассажирской стороны. Какое-то поганое предчувствие заставляет меня застыть на месте. Сквозь тонированное лобовое стекло я вижу неясное движение в салоне — он кого-то привез к нам в дом? Ага. И этот кто-то явно не обладатель яиц и члена, судя по тому, как пыжится отец.

Мне бы свалить греха подальше, но я с маниакальным упорством продолжаю смотреть. Перед глазами проносятся картины из прошлого: на них отец и мама — и счастливы, и ссорятся, но вместе… а сейчас что? Вот этим мне терпеть любоваться? Сука. По спине липкой волной проносится холод, желудок сводит, а к горлу подступает тошнота. Не пойму даже, это последствия ночного загула или блевать мне хочется от перспективы встретиться лицом к лицу с телкой, которую трахает отец.

Я не дурак. Отец у меня не ангел и не евнух. Ходить налево он начал еще до того, как мама умерла, но тайно. На людях оставался примерным мужем при смертельно больной жене. Но, видимо, все? Траур окончен? Я с омерзением наблюдаю, как отец галантно протягивает руку, как в широкую ладонь ложится другая рука — с длинными пальцами и хрупким запястьем, а затем мелькает силуэт, упакованный от октябрьской непогоды в стильное бежевое пальто.

В этот самый момент из кармана спортивных штанов раздается громкая трель мобильника. По неокрепшей хмельной психике звук режет так, что я даже жмурюсь от раздражения, смещая фокус с происходящего шоу за окном. Достаю трубку, чтобы тупо вырубить, но на экране имя моего лучшего друга Арсения Громова. Этот просто так звонить не будет — сам вчера бухал, хоть, конечно, и не в таких объемах, как мы с Быковым.

— Гром, — тяну я недовольно. — Ты, блять, моя принцесса! Соскучился, что ли? Часов пять как расстались.

— Завали, — беззлобно отзывается друг. — Артурович хочет тренировку перенести на два. Ты до спортзала свою пьяную задницу дотащить сможешь?

Смотрю еще раз на время, прикидываю в голове. Если посплю еще немного, насрав на пары по компьютерной графике, то буду в строю.

— Сука, иногда мне кажется, что этот хер сечет, когда мы в загул уходим, — ругаюсь искренне и от всего сердца. — Специально трени назначает, как ревнивая телочка.

В трубке раздается короткий смешок Громова, потом какая-то возня на фоне.

— Ты после вчерашнего еще и трахнуть кого-то смог? — изумляюсь я.

— Завидуешь? — он даже не пытается отпираться. Говнюк.

Собачиться так с ним мы можем еще долго, а из прихожей уже доносятся приглушенные звуки голосов и цокот каблуков. Поэтому я быстро сворачиваю разговор с Арсением, обещаю быть вовремя и, глотнув еще воды, иду навстречу гостям. Собираюсь просто презрительно посмотреть в глаза отцу и шлюхе, которую он притащил к нам в дом, и демонстративно уйти. А они пусть делают, что хотят. Рано или поздно это должно было случиться.

Поправляю шнурок на трениках, которые так и норовят свалиться с бедер, и, выйдя в прихожую, наблюдаю, как отец суетится вокруг стройной блондинки, что стоит ко мне спиной. Как олень, помогает ей снять пальто, что-то мягко втирает на ухо, лыбится. Тошнотворное зрелище. Мутит опять.

Глава 2

Соня

Я слышу хруст. Это разбушевавшееся сердце ломает мне изнутри ребра, иначе почему еще мне так больно видеть Руслана, стоящего напротив? А это ведь он? Это он. Та же родинка на щеке, те же пухлые губы, которые заставляли меня забыть, какой за окном год, тот же прямой взгляд исподлобья. Только раньше, когда он смотрел на меня так, в уголках его рта пряталась хитрая насмешка или горячее обещание, а сейчас… сейчас он кривится в брезгливом презрении, и оно целиком и полностью направлено на меня.

— Шлюх своих по гостиницам води, — произносит совершенно незнакомым мне голосом. Низким, хриплым, озлобленным. В нем никогда не было столько холода. Даже дрожь пробегает по телу, хотя одета я тепло и по погоде, и не сразу догадываюсь, что он говорит обо мне. А когда понимаю…

— Руслан, следи за языком, когда в доме гости, — вмешивается Владимир. — И оденься, похож на…

Я не слушаю, не могу. Не доверяю глазам, специально моргаю, но Руслан не исчезает. Значит, и правда он? Смотрю и будто только сейчас вижу его напряженные плечи, рассыпанные по ребрам родинки и косые мышцы живота, хорошо заметные из-за низко сидящих спортивных брюк. Это он, мой Руслан, разве чуть повзрослевший. Такой же красивый, как и прежде, но будто стал выше за этот год. Выше, шире, мужественнее. Его волосы отросли с короткого ежика до спутанных вихров, а на предплечье появилась татуировка, которую я не могу как следует разглядеть из-за плохого зрения.

Мое сердце никак не успокоится. Оно и раньше чуть что заходилось едва ли не в приступе тахикардии рядом с ним, так о чем говорить теперь, когда оно истосковалось по нему. Черт, неужели это Руслан? Или моя совесть решила поиздеваться надо мной, как только я захотела двигаться дальше?

Боже.

Он смотрит прямо на меня, не отводит голубых глаз, которые темнеют, точно море во время шторма. Не слушает и не слышит, что ему говорит Владимир. Напряжение между нами растет. И это не то мучительное напряжение, которое потом выливается в тонны наслаждения, сладкие стоны и физическую любовь. Это то предельное напряжение, из-за которого закладывает уши, пекут щеки и бурлит в венах кровь.

— Мы поговорим с тобой позже, — твердо произносит Владимир, а меня наконец отпускает адреналин. Тот самый, благодаря которому люди со сломанными ногами прыгают через заборы. И теперь мне становится ужасно холодно, пусто, страшно и… нужно бежать отсюда прочь.

— Мне лучше уйти.

— Соня, мой сын протрезвеет и обязательно принесет извинения. Это я тебе обещаю.

— Я подожду на улице.

Не оборачиваясь, хватаю пальто из рук Владимира, выскакиваю за дверь и жадно дышу. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Легкие горят, будто я пробежала целый марафон, а на деле просто минуту дышала с ним одним воздухом. Черт, я будто падаю и падаю. Проваливаюсь в кроличью нору, как глупая Алиса. Это все какой-то невыносимый сюр. Сын? Отец? Как это могло произойти со мной?

Накидываю пальто на плечи и даже не застегиваю. Живот скручивает спазмами, и из глаз брызжут слезы. Так нечестно. Я только-только стала его забывать, а мне снова продольно вскрыли вены и пустили кровь, чтобы я медленно умирала? Нет уж. Сжимаю кулаки и ровной походкой направляюсь к автомобилю Владимира. Щелкает сигналка — видимо, он из окна снял блокировку. Я почти стону в знак благодарности, забираюсь в салон с тонированными стеклами и нажимаю кнопку центрального замка. Хотя бы здесь пусть и ненадолго я чувствую себя в безопасности. Кубинский кофе, который в ярких красках обещал мне Владимир, и дизайн-проект, что мы должны были обсудить, забываются в один миг. Мне вообще кажется, будто я теперь никогда в жизни не смогу пить американо без привкуса едкой горечи во рту.

Руслан… он тоже пах кофе и табаком. За две недели, самые яркие две недели в моей жизни, которые мы провели вместе на берегу моря, я успела привыкнуть к этому запаху. Говорят, привычки формируются двадцать один день? Чушь и ерунда. Он с первых минут знакомства, с первого взгляда и нахальной улыбки пробрался ко мне под кожу и оставил везде отпечатки, вынудил без давления каждый день просыпаться в его постели и с мыслями о нем.

Наш курортный роман казался мне началом целой истории длиною в жизнь. Ну не могли двое так совпадать, чтобы не остаться вместе после финальных титров. Такие встречи случались один раз на тысячу, на миллион. Я влюбилась в Руслана полностью и без остатка, и меня не смутили ни его вредные привычки, ни его дерзость, ни разное, судя по уровню отдыха, финансовое положение — мы с девочками из художки копили на эту путевку в Испанию почти год, подрабатывая везде и сразу, а он явно не чувствовал никаких денежных ограничений, снимая яхту с друзьями и нам на двоих роскошный номер с видом на море. Меня не смущало в нем совершенно ничего. Даже сережки в ушах казались до безумия сексуальными, хотя я никогда не была фанатом вандализма на теле — не люблю пирсинг, татуировки и прочее. Мы практически ничего друг о друге не знали, а казалось будто за четырнадцать дней изучили друг друга от и до.

Когда Руслан провожал меня на самолет, я настолько была уверена в продолжении, что меня не пугало расстояние в три тысячи километров между нашими городами. Это было всего два с половиной дня на поезде от Омска. Или четыре часа по воздуху. Разве это могло стать преградой для двух влюбленных, которые хотят быть друг с другом? Я думала, расстояние — это просто цифры, отрезок на карте в приложении телефона. Не препятствие. Но мои мечты разбились вдребезги о суровую реальность, в которой нет места принцам и сказкам. Там лишь бесконечно длинные гудки, пустые чаты сообщений и злые слова, которые сумели вытравить из тела все тепло, что нас связывало, разбило сердце и искромсало душу. После всего я даже не надеялась стать вновь целой, но вроде бы только-только начала собирать себя по кусочкам…

Глава 3

Руслан

С налитыми кровью глазами я наблюдаю, как отцовский «Гелик» уезжает. Как он скрывается из виду, а вслед за этим медленно закрываются автоматические ворота. Ни Сони, ни отца уже давно нет, пыль от колес осела на брусчатку, а я стою и тупо смотрю на опустевший двор, пытаясь осознать все, что только что произошло.

Немыслимо. Нереально. Бред.

Воспоминания, яркие и живые, штурмуют мозг, заставляют сердце тарахтеть на каких-то запредельных оборотах. Соня, с которой я провел лучшее лето в жизни, и мой отец, который меньше года назад похоронил свою жену и мою мать. Это самая издевательская насмешка судьбы.

Жмурюсь и нетерпеливо растираю переносицу. Башка трещит. А теперь еще щека будто онемела — отец приложился знатно. Уму непостижимо. Он никогда в жизни не поднимал на меня руку. Когда я был маленьким, худшим наказанием я считал его игнор — в этом психологическом приеме отцу не было равных. Но сегодняшняя пощечина? Наверное, заслужил. Но, сука, как же его переклинило! А я ведь просто без стеснения озвучил то, что пришло в голову — собирается ли он трахать эту девку на кровати, на которой спал с матерью. Есть от чего взбеситься. Впрочем, стоит представить что-то подобное, меня самого начинает трясти. Это совершенно новый уровень ярости. Ошеломляющий. Когда хочется крушить все вокруг без разбора. Я бы себя сам крушил, если бы мог.

Глубоко вдыхаю, чтобы унять разгоняющееся бешенство. Закрываю глаза, чтобы переключится. Но на деле становится только хуже — на веках изнутри будто вечной татухой выбито лицо Сони. Красивое до одури, испуганное, потрясенное. Будто бы правда не ожидала меня увидеть.

Как, черт возьми, это произошло? Она из другого города! Какого хрена она забыла здесь? Отец сказал, что ее дизайн-проект выиграл в каком-то конкурсе, поэтому она теперь работает в его строительной компании. Припоминаю, что в Испании, где-то в перерыве между безудержными сессиями сексуального характера, она говорила, что учится в художественном колледже. А теперь, значит, девчонка из провинции становится дизайнером интерьеров в фирме моего папаши? И я должен поверить в то, что все это случайность? Да так просто не бывает!

Отхожу от окна и быстро поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Сон как рукой сняло. Оставаться в доме тошно, но и в универ переться нет никакого смысла. От меня алкоголем тянет за версту, да еще, чего доброго, сорвусь и наделаю глупостей. Нужно чем-то занять себя до тренировки, чтобы найти силы смириться с этой новой ужасной реальностью.

Засунув руку в карман треников, нащупываю мобильник.

— Арс, можно я приеду? — выдаю без предисловия, стоит другу снять трубку.

— Не вопрос. Случилось что? — проницательность Громова работает без осечек.

— Долго объяснять, — мой голос звучит резко и отрывисто.

— Лады. Жду тогда.

Чтобы добраться к Громову, вызываю такси. Свою тачку брать не рискую — я все еще бухой. Поймают — не отмажешься, а к отцу обращаться после утренней сцены точно не стану.

— Че у тебя за пожар? — Громов развалился на диване и смотрит, как я нетерпеливо мерю шагами пижонский зал в его квартире.

— Соню помнишь? — спрашиваю мрачно.

— Че за Соня? — Арс явно напрягает память.

— Моя Соня, — бросаю раздраженно, даже не замечая, что использую это местоимение, будто мы с ней и правда все еще как-то связаны. — Из Испании.

— Блондиночка та, которую ты бортанул? Из Саратова?

— Из Омска, — поправляю механически. — И я ее не бортовал! Я просто…

— Да ладно, мне ты можешь не объяснять. Ну и что с ней?

— Она с моим отцом.

— В смысле?

— Он ее сегодня к нам домой привез и… — мой голос глохнет, потому что я тупо задыхаюсь, впервые представив, что могло бы произойти, если бы меня не оказалось дома, и я не разрушил их планы.

— В смысле, он ее трахает? — даже у вечно невозмутимого Громова, который к любой ситуации относится с юмором, глаза ползут на лоб.

— Наверное. Я не знаю, — нервным жестом запускаю ладонь в волосы. — Говорит, она у него работает.

— Ну, может, правда работает?

— Блять, Гром, ну да, а я — твоя горничная.

— Слушай, ну рано или поздно это должно было произойти, — сочувственно произносит Арс. — У тебя отец в отличной форме. Ему сколько, тридцать восемь? А выглядит еще моложе. Ты же понимаешь, он мужик и…

— Он может трахать кого угодно! — выпаливаю я на выдохе. — Но не в нашем доме. И не ее!

— С домом тебя понимаю. А почему не ее? — Арс проницательно щурит глаза. — Она тебе еще нравится?

Нравится? Какое пресное слово, чтобы описать то, что я испытываю к этой стерве. Совершенно неподходящее.

— Просто ей не место рядом с отцом!

— Почему?

С яростью смотрю на Громова. Что за бесячие вопросы у него сегодня? Нарочно, что ли, пытается меня вывести? Она не может быть с отцом. Точка. Кто угодно, но не она.

— Потому что, блять!

— Просвети меня. Я не понимаю, — он демонстративно разводит руки. — С тем, что твой отец уже может выйти из траура ты согласен. Почему не с ней?

Глава 4

Соня

Я чувствую себя разбитой. Не рассеянной, как назвал меня Владимир, пока мы были на объекте, а именно разбитой. Ощущение, что мое и без того перекроенное швами сердце разбилось на куски и невыносимо кровоточит. Больно, аж зубы сводит — так сильно их сжимаю. Сколько времени прошло, а агония все продолжается. Наверное, никогда и не утихнет. Все это такая чушь про «время лечит». Разве что размывает воспоминания. И когда забываешь точные формулировки слов, вспоровших душу, чуть-чуть отпускает. Самую малость.

К обеду я чувствую себя вымотанной морально и физически. Ни разу я так быстро не уставала, особенно от работы. Она всегда мне наоборот в радость, иначе бы я не засиживалась допоздна в офисе. И одним дождливым вечером Владимир не предложил бы меня отвезти. И мы бы не разговорились на будничные темы, и я не почувствовала себя настолько расслабленно, чтобы высказаться по поводу вычурных канделябров, которые хочет запихнуть в проект мой руководитель. И не рассмешила бы Владимира. И он не предложил бы подвезти меня на следующий день снова.

— Отправляйся домой, Соня, — настаивает он, как только мы заходим в здание, где расположен офис его строительной компании, хотя на часах еще нет четырех. Он всегда особенным тоном выделяет мое имя. Мягкие, бархатистые ноты в его сухом на эмоции голосе и деловом тоне всегда напоминали мне что-то. Только сейчас я понимаю, что они напоминали его. — Возьми у Трофименко работу на дом и вызови корпоративное такси.

У меня настолько нет сил, что я даже не возражаю. Просто не могу больше держать перед ним лицо — двадцать минут в дороге уже были для меня слишком, я вот-вот расплачусь. Киваю, опустив мокрые глаза и избегая его взгляда. Слава богу, в лифт за нами заходят еще люди, и Владимир не может позволить себе откровенничать со мной при подчиненных, которые преувеличенно бодро здороваются с ним и боятся лишний раз посмотреть в нашу сторону.

— Соня, — и опять эти флешбеки бьют наотмашь прямиком в грудь. Владимир на нужном этаже без слов просит меня пропустить коллег и задержаться в фойе, осторожно касается тыльной стороны руки. — Еще раз приношу извинения за своего сына. Я надеюсь, что смогу загладить вину за подобный инцидент. Например, в субботу. Попрошу забронировать столик в «Мадриде»?

И еще один укол в сердце. Я рассказывала Владимиру о своей любви к Испании и ее кухне, но не упомянула, что это заслуга не страны, а, как выясняется… его сына.

— Да. Наверное. Я… пойду? — язык заплетается, мысли спутаны, я в полном раздрае.

Не реагирую на сарказм Владислава Юрьевича, того самого Трофименко, который сыплет намеками на мое привилегированное положение. Не отвечаю на простые вопросы о погоде водителю, который не раз возил меня на встречи с Владимиром и клиентами компании. Только на улице перед многоэтажным комплексом, где фирма снимает мне небольшую студию, поймав порыв холодного октябрьского ветра, я застываю в полушаге от ступеней, моргаю и сбрасываю мутную пелену прошлого, которая застилала мне глаза и туманила разум.

Хватит. Я достаточно страдала из-за него и по нему. Хватит.

Поднявшись к себе, я захожу в пустую квартиру, вешаю плащ на крючок и, разувшись, босиком иду на кухню. В холодильнике у меня оказывается так же пусто, как на душе и вокруг. Я всегда готовила себе лишь скромные ужины, потому что на завтрак мне хватало кофе и бутерброда, а во время перерыва обедала или в столовой для сотрудников, меню которой могли бы позавидовать многие местные рестораны, или с Владимиром. Я бы и сейчас просто перекусила творожным сыром со вчерашними гренками, но меня мутит от одного их вида. Так всегда. Мне всегда плохо от нервов. В такое время помогает лишь кислое и сладкое. Недолго думая, я отказываюсь от мысли о доставке и решаю прогуляться, проветрить голову. У меня как раз в семи минутах от дома супермаркет, поэтому я просто собираю волосы в низкий хвост, чтобы не испытывать собственное терпение, когда они спутаются на ветру, и, накинув куртку с капюшоном вместо делового тренча, спускаюсь вниз.

Пробивая продукты на кассе, я невольно улыбаюсь себе под нос — кефир, апельсины, орехи и малиновые кексы. Ассорти на любителя, но что поделать, если устрицам и высокой кухне я всегда предпочту что-то такое. И все же настроение у меня повышается. Потихоньку. На улице начинает темнеть — с каждым днем все раньше, но на обратном пути я все равно напеваю вслух услышанную из окна мимо проезжающего автомобиля песню и думаю о том, что, пока буду делать домашнюю работу, как называет ее Трофименко, вечно тыкая в мой возраст и сравнивая меня с недавней школьницей, поставлю на фоне какой-нибудь фильм или сериал из длинного списка желаний. Но спотыкаюсь и, запутавшись в ногах, едва не падаю, когда замечаю знакомую фигуру в кожанке на скамье у моего подъезда.

Это, конечно, не случайность. Руслан пришел ко мне.

Этот вроде бы небрежный жест — ладонью зачесать назад торчащие волосы цвета вороного крыла — красноречивее слов. Пусть я знакома с ним совсем недолго, но точно видела этот его взмах руки накануне моего отъезда из Испании. И не раз. Тогда мне казалось, что Руслан нервничал, переживал… а сейчас я понимаю, что, скорее всего, он был просто зол — я ведь не осталась отдыхать с ним дольше за его счет и улетела с девочками по своим билетам.

Возможно, он не наигрался и… Стоя в десяти шагах от него, я слышу, как он шумно затягивается сигаретой, будто хочет выкурить ее одной тягой дотла, и все мое раздражение и апатия по щелчку испаряются в воздухе. Я могла бы часами наблюдать, как он делает это — подносит сигарету к губам, втягивает ее ртом, облизывает кончиком языка. Почему-то даже курит он невероятно сексуально, а мне ведь совсем не нравится запах табака. Но год назад я так влюбилась в Руслана, так растворилась в нем, что тогда даже это не смущало меня.

Глава 5

Руслан

Зря я узнал, где она живет, и приперся сюда. Этот поцелуй — большая ошибка. Гигантская. Не дебил, прекрасно это понимаю и все равно целую, потому что все, что связано с сукой-Соней, сильнее меня. Загонял себя на тренировке, после колотил грушу в зале — все бесполезно. Стоит ей оказаться рядом, мною овладевают инстинкты: животные и совершенно дикие, не поддающиеся контролю, своей силой затмевающие разум. Сегодня к ним добавляется еще и яростное желание ее наказать. За то, что снова появилась в моей жизни, за то, что имела наглость втянуть во все это дерьмо отца.

С каким, сука, апломбом она выдала эту ахинею про их отношения! Бесстыдная стерва.

Наша с Владимиром личная жизнь.

Только через мой труп у нее будет личная жизнь с моим отцом! Но сначала я докажу всем и ей в первую очередь, какая она лживая шлюха, готовая раздвинуть ноги перед любым, кто… Что? Предложит денег? Справедливости ради, от моих денег в Испании она отказывалась. Правда, это мог быть лишь хитрый ход, чтобы отвлечь внимание. И он ведь сработал — я таскался за ней, как обезумевший от любви болван, пока она не махнула белокурым хвостом и не сказала, что остаться со мной в Испании не сможет, даже если я оплачу все ее расходы. И потом, несмотря на раздражение и злость, часами висел с ней на телефоне, строчил сопливые сообщения, планировал поездку в ее блядский Омск. На телок других даже не смотрел, надеясь на новую встречу, пока все в моей жизни в один момент просто не пошло через жопу. Мама умерла, а Соня… А Соня нашла, с кем скоротать время, пока я не мог уделять ей достаточного внимания.

Воспоминания жгучей болью отзываются в груди, вызывая на языке противную горечь. Бесцеремонно толкнув Соню к стене, я вжимаю свое твердое тело в ее, такое стройное, и все же поразительно мягкое, женственное, почти идеальное, если забыть, какой гадине принадлежит. Пальцы в ее волосах, чтобы не смела отстранятся. Возбужденный от ненависти член — в ее живот. Она потрясенно распахивает губы, видимо, чтобы протестовать, а я тут же бросаюсь в атаку, проникая языком в горячий рот. Без спроса. Без разрешения. Беру ее, как раньше, на чистых эмоциях. На вкус она… как море, песок, как горячее солнце. Идеальная настолько, что в этот момент я еще сильнее ее ненавижу. Кладу ладонь ей на щеку, направляя так, чтобы удобнее было целовать. С маниакальным упорством проникаю в нее языком. Прикусываю и засасываю ее губы, дурея от всхлипов, которыми она сопровождает мои действия.

То пространство, которое еще осталось между ними, неожиданно сжимается до минимума, его пронзают невидимые провода, по которым от тела к телу идет ток. Коротит в мозгу. Искрами опаляет низ живота. Пульсирует в висках.

Как же дико снова прижиматься к ней, целовать, кусать, ощущать ее прерывистое дыхание, мелкую дрожь тела. Ведь я уже свыкся с мыслью, что это больше никогда не повторится. И я знаю, что должен как можно скорее разорвать контакт, но вместо этого лишь усиливаю нажим на ее рот. Вдавливаюсь в ее тело, будто хочу испепелить все то, что нас разделяет, будто хочу слиться с ней, отобрать ее тепло, ощутить кожей частые удары ее сердца, чтобы убедиться, что все это — по-настоящему, что это не фантомная боль, вырвавшаяся наружу из клетки, в которую я ее заточил, что это не фантазия, разбуженная алкоголем.

Соня стонет, захлебываясь. Ее щеки мокрые от слез — я это чувствую, потому что наши лица так близко, что нежная кожа ее щек трется о мою щетину. И вдруг я ощущаю и другое — робкий ответ. Ласка ее языка. Нежная, почти мимолетная на контрасте с моими жалящими прикосновениями и укусами. И эта ее капитуляция пробивает путь в сознание сквозь марево звериной похоти. Я резко отстраняюсь от нее. Ее лицо расплывается перед глазами. У меня в голове туман, в штанах пожар. Ничего не изменилось с того безумного времени в Испании. Разница лишь в том, что тогда я наивно считал ее ангелом, а сейчас знаю, какая она подлая сука.

— Так что там у тебя с моим отцом? — сипло выдыхаю прямо ей в лицо, и пока она потрясенно хватает ртом воздух, демонстративно морщусь: — Надеюсь, ты все поняла. Увижу рядом с кем-то из знакомых — пеняй на себя.

Я ее предупредил. Это было моей целью. Но отчего-то я не ухожу. Продолжаю смотреть на нее, ощущая внутри даже не огонь — расплавленную лаву, которая выжигает грудную клетку, мешая не только говорить, но и дышать. Почему, черт возьми, она все еще так на меня действует?

— Ненавижу тебя, — выталкивает Соня дрожащим голосом. — Ты… Ты… Ненавижу тебя.

В темном подъезде с едва долетающими до нас отблесками тусклой лампы на лестничной клетке в своем негодовании Соня выглядит как ангел. Не как вероломная сука, которая без раздумий пошла с другим, хотя обещала быть мне верной, а как настоящий ангел. Темно-русые волосы, густые и длинные, собраны в растрепанный низкий хвост, а несколько прядей, светлее на пару тонов, обрамляют красивое лицо с голубыми глазами. Россыпь веснушек на переносице, аккуратный нос, пухлые губы… Губы, покрасневшие от моего яростного поцелуя. Застывшие слезы в глазах.

Она так убедительно играет роль невинной овечки, что, не окажись я в прошлом одной из ее жертв, сам бы поверил в искренность. А так, невинность и Соня в одном предложении — это абсурд. Невинность не пойдет в постель к мужику, вдвое ее старше, даже если это нормальный мужик, как мой отец.

— Ненавидь сколько угодно. Просто держись, блять, подальше.

Отвернувшись от нее, я дергаю на себя ручку двери и выхожу на улицу, жадно глотая свежий воздух, в котором нет ее тонкого запаха. Подумать только, год назад я был настолько глуп, что всерьез верил, что влюбился. Всего за две недели. Еще более глупо было думать, что она тоже испытывала что-то подобное. Сейчас я знаю лишь то, что совсем ее не знаю. Единственное, что не подлежит сомнению — я ее ненавижу. И, к моему глубокому отвращению, все еще хочу.

Глава 6

Соня

Когда ты, отогнав посторонние мысли, погружаешься в работу, время летит будто на перемотке. Раз — и уже пятница. Все вокруг обсуждают планы на вечер и выходные: кто-то собирается отдаться безудержному веселью, кто-то откисать на диване в компании подружек и новых фильмов, а кто-то провести время в кругу семьи. Я же боюсь даже думать о том, что буду делать, когда останусь одна. Сходить с ума? Ведь именно этим я занимаюсь по вечерам вот уже пять дней подряд. Что со мной будет за полных двое суток?

Кусаю губу, которую кусал Руслан. Почти стону от досады, что не могу выкинуть его из головы, и тут же злюсь на себя. Ненавижу его, всем сердцем ненавижу за то, что въелся под кожу, заразил кровь, и не выведешь его никак. Ненавижу за каждое брошенное слово, на которое он не имел права, потому что сам от меня отказался. Ненавижу за каждое запретное прикосновение — сколько бы не терла кожу мочалкой, все равно чувствую фантомные отпечатки его рук.

Ненавижу. Я не вру. Я действительно его ненавижу, потому что все еще чувствую к нему что-то. Нечто больное, убогое, но по-прежнему неубиваемое. Вытравить это из себя — выше моих сил, разве что вместе с душой.

Шагаю к кабинету Трофименко, которому должна показать промежуточные результаты дизайн-проекта к скорой сдаче элитной застройки. Ну как должна — у меня еще неделя в запасе на дизайнерскую реализацию трех вариантов пентхауса в новом жилом комплексе, но я уложилась в десять дней, потому что штурмовала 3ds Max и ArchiCAD ночами, когда не спалось из-за противно жужжащих мыслей в голове. Поначалу шла к нему воодушевленная и с желанием утереть нос тому, кто в меня ни капли не верит, полагая, что весь мой талант заключен между ног, но с каждым шагом чувствую себя все неувереннее, потому что слышу… Да, это Владимир с ним говорит. Он там. С ним. В кабинете. Черт! Застываю на месте в паре метрах от двери и, как только понимаю, что его голос становится громче, собираюсь развернуться и бежать сверкая пятками, но меня ловят с поличным.

— Соня, — раздается позади глубокое и гулкое.

Резкий вдох застревает в горле, я боюсь обернуться и посмотреть ему в глаза. Всю неделю, как могла, избегала Владимира, потому что не знала, как мне себя с ним вести. Старалась уехать пораньше с девочками, пару раз врала, что очень занята работой, поэтому не могу пообедать с ним, и перекусывала на ходу бутербродами, а вчера сослалась на плохое самочувствие, и кажется, он даже поверил, потому что выглядела я и правда неважно. И сейчас Владимир внимательно осматривает меня, будто ищет следы несуществующего недомогания. Может, даже находит — я вымотана бессонницей и моделированием, не накрашена, с хвостиком и наверняка отличаюсь от той девушки, с которой он привык проводить время.

— Здравствуйте, не хотела мешать вам, я могу подойти позже и… — тараторю так быстро, как могу, чтобы оправдаться.

— Мы уже закончили, проходи, — произносит он размеренно и спокойно.

Я робко киваю, переминаясь с ноги на ногу, но по-прежнему стою на месте. Засматриваюсь на Владимира и, к своему глубочайшему сожалению, нахожу схожие с Русланом черты. Поражаюсь, как не заметила их раньше. Все ведь так очевидно, что даже смешно. У них и родинка почти на одном и том же месте, разве что волосы у Владимира светлее — скорее каштановые, чем черные.

Блин, я пялюсь. Мотаю головой, чтобы сбросить чертово наваждение и пытаюсь протиснуться мимо, не цепляя Владимира, но он ловит коротким касанием — очень легко сжимает запястье на миг и тут же отпускает. Виолетта, секретарша Трофименко, сразу бросает в нашу сторону взгляд. У нее будто антенна в голове настроена на сплетни, которые она будет распространять в курилке в обеденный перерыв. Я глубоко вздыхаю и смотрю на белые пуговицы с тиснением на его дорогой рубашке под пиджаком, чтобы не смотреть в глаза.

— Соня, я не хочу давить на тебя, но ты стала совсем неуловима. Если это из-за инцидента с моим сыном…

Я открываю рот и набираю воздуха в легкие, но он продолжает.

— Я рассказывал тебе, что у меня есть сын. Моим упущением было не рассказать ему о тебе, но я планировал сделать это официально за ужином. Я знаю, что старомоден во многих вопросах, но у меня давно не было отношений. Может, я действую не так, как ты того ожидала и все же… Я высказал свои намерения ухаживать за тобой и не давлю на тебя, но должен понимать, что ты все еще заинтересована в этом так же, как и я. Потому что я заинтересован.

Сколько мыслей за эту недлинную речь проносится в моей голове, не описать словами. Я сглатываю, сжимаю зубы, наконец решаюсь поднять глаза и сразу забываю, что хотела сказать. Владимир смотрит на меня с искренней заботой и тревогой. Это подкупает и пугает одновременно. Я ведь и правда прониклась им и его манерами. Никого не подпускала к себе после Руслана и думать об этом не хотела, казалось, мое сердце больше никого не сможет признать, но Владимир… он был так мил, нежен, остроумен и при этом сочетал в себе строгость и жесткость взрослого адекватного мужчины, который является владельцем крупного бизнеса, что все это стало похоже на шанс. На мой единственный шанс на нормальную жизнь и возможное счастье. Да и кто вообще устоит, когда к тебе относятся, как шедевру Моне? Холят, лелеют, оберегают, пылинки сдувают и любуются по поводу и без.

Мне этого не хватало. Я давно была у себя одна. Родителей не стало очень рано, меня воспитала бабушка, которая жила в области, вела небольшое хозяйство и привыкла работать за троих. Ее любовь ко мне неоспорима, но… она была мировой женщиной. Меня никогда не жалела, даже когда этого очень хотелось. Я не знала ласки, только поставленные задачи и их выполнение. Когда я получала пятерки, я была молодец и шла помогать ей полоть картошку. Когда где-то выходил промах, меня не ругали, но долго и нудно рассказывали о том, что нужно работать еще больше, и никакие оправдания о других учениках, которые тоже не справились, не засчитывались.

Глава 7

Руслан

— Руслан, надо поговорить, — строгий голос отца долетает до меня уже в дверях на выход. Совсем немного не хватило, чтобы не портить себе субботний вечер и слинять из дома незамеченным.

Обернувшись, я встречаюсь с ним глазами. С той памятной стычки прошла почти неделя. Все это время я старался не бывать дома, зависая у Арса или Сани с Ликой. Отец, видимо, тоже не баловал наш семейный очаг визитами, пропадая на работе или… Об этом и думать не хочу. Надеюсь, с сукой-Соней я был достаточно убедителен, и она уже свалила из его жизни, не оставив о себе даже воспоминаний.

— Давай поговорим, — соглашаюсь я подчеркнуто равнодушно, бросая на пол сумку с постиранными шмотками и баскетбольной формой, которую я теперь таскаю за собой. — О чем?

— Моя ошибка, что я не рассказал тебе о появлении в моей жизни женщины, — говорит отец, усаживаясь на диван в гостиной и жестом предлагая мне сделать то же самое.

Что ж, значит, хочет цивилизованно. Но я прям нутром чувствую, что так не выйдет. Раз он про женщин заговорил, тут дело пахнет жареным. А точнее, одной конкретной жареной сукой.

— Под женщиной ты подразумеваешь малолетнюю шлюху, которую ты притащил в наш дом? — язвительно уточняю я, даже не стесняясь повторяться и внаглую пристраивая зад на подлокотнике кресла.

— Следи за своим языком! — гремит отец, моментально заводясь. — Соня — скромная и воспитанная девушка, а ты просто…

— Ты в курсе, что твою «скромную и воспитанную» я трахал на протяжении двух недель в прошлом году в Испании? — бесцеремонно перебиваю отца, рассчитывая застать врасплох этим сообщением, но на его лице не дергается ни один мускул.

— Соня мне рассказала, что у вас было прошлое, — говорит хладнокровно.

Ах вот как! Хитрая сука решила побыть честной.

— Прошлое — это очень постное слово для того, что у нас было, — выталкиваю зло. — Рассказать тебе, как я имел ее? В каких позах? Она особенно громко стонет, если трогать ее…

— Руслан, прекрати! — отец резко поднимается с дивана. — Этим ты ничего не добьешься. Ваши с Соней отношения в прошлом, меня интересует будущее.

— Будущее с ней? — почти рычу я, тоже вскакивая на ноги. — Да она просто сука, которая разводит очередного папика!

— Еще одно слово в таком ключе, и я…

— Что, пап? — снова перебиваю я, когда злость окончательно срывает мне крышу, а яростная пульсация в груди достигает каких-то катастрофических масштабов. — Еще раз мне леща дашь? Ну так давай! Чего ждешь? Врежь своему единственному сыну ради шлюхи, которая тебя окрутила.

Пальцы отца рефлекторно сжимаются в кулаки, а на лице проступают алые пятна — явный признак того, что он в бешенстве. Что ж, значит мы оба достигли точки кипения. И по хер! Так даже лучше. Все карты на стол — как есть, без обиняков.

— В таком тоне дальнейший разговор не имеет смысла, — цедит отец, явно пытаясь обуздать эмоции.

— А в другом не получится. Я никогда не приму ваши отношения.

— Я не маленький мальчик, — обрубает он. — Твое одобрение в этом вопросе мне не требуется.

— Ах вот как, — из груди вырывается нервный смешок. — Ну вот и отлично, заменишь сына малолеткой. Молодец, пап! Мама бы оценила.

— Не смей сюда мать приплетать! — чеканит отец. — Она умерла. Я ее любил и был с ней до последнего дня. Но моя жизнь, как и твоя, на ее уходе не закончилась. Рано или поздно у меня должна была появиться женщина. Ты вроде бы взрослый парень, должен понимать такие вещи.

— Я не жду, что ты будешь хранить обет безбрачия, — вспыхиваю я, как всегда болезненно остро реагируя на его слова о матери. — Мне плевать, кого ты трахаешь в свободное от работы время, но только не ее!

— Почему? — отец подозрительно щурится. Какого хрена все задают мне один и тот же вопрос? — У тебя остались чувства к этой девушке?

В ответ на это предположение я смеюсь. Истерично, наверное. Мои чувства к суке-Соне — болезнь из прошлого. Я давно излечился.

— У меня не может быть чувств к вероломным шлюхам!

— Прекрати так ее называть!

— Не нравится слышать правду?

Отец вздыхает. Устало трет переносицу.

— Руслан, нам надо найти выход.

— Я вижу только один — увольняй ее на хер и забудем об этом.

— Я не стану ее увольнять! Даже если между нами ничего не сложится, Соня заслуживает этого шанса.

— Какого шанса? Найти себе богатого спонсора?

— Выбиться в люди! — вновь повышает голос отец. — Тебе этого, конечно, не понять. Ты с пеленок жил в достатке и никогда ни в чем не нуждался. А ты хоть знаешь, как жила она? Без родителей, с бабушкой в деревне. После девятого класса уехала в город, жила в общаге, училась и работала, чтобы оплачивать себе образование. Она действительно очень талантливая! Ты думаешь, ее проект инвесторы за красивые глаза выбрали? Или я ее в компанию взял за красивые глаза?

— Прости, пап. Я сейчас расплачусь от этой душещипательной истории, — мой голос сочится сарказмом, но в душе — просто буря. — Надо же, блять, как она тебя окрутила.

Глава 8

Руслан

Я врываюсь в кальянку, где мы часто разгонялись перед тем, как уйти в субботний отрыв, со жгучим желанием уничтожать. Нахожу Арса глазами, подлетев, бросаю сумку с пожитками на диван и выхватываю у Быка бутылку вискаря из рук. Заливаю в себя огненное пойло до тех пор, пока не давлюсь пожаром в горле, и даже после этого делаю несколько глотков. Так лучше — физическая боль отвлекает.

— Ну ни хуя себе, — ставит мне диагноз Громов и оказывается прав даже в интонациях.

Не подаю вида, хоть и ловлю косые взгляды Сани и Лехи, парней из команды, догадываюсь, как, наверное, смотрюсь со стороны. Сейчас мне насрать. Хочу забыть все. Каким угодно способом, даже если банальным — нажраться до состояния забвения, как предвещал отец, накуриться, вытрахать все это дерьмо. Вытрахать Соню-суку, о которой не могу перестать думать. Увидел бы сейчас — шею свернул. Одним легким движением. Нет ее — нет проблем. Жил же как-то этот год, даже с отцом не собачились, а тут появилась она, и все к херам пошло!

Стучу ладонью по столу, не сдержав порыв, и пру к барной стойке, чтобы заказать текилу. После нее ни хрена ничего не помню — то, что доктор прописал. С понедельника начну думать обо всем, сейчас у меня одна задача — убиться в хлам.

— Три, — на пальцах показываю бармену, чтобы уж точно понял. Первая стопка залетает, как родная, вторая идет тяжелее — вызывает рвотные позывы, а третья…

— Стопэ. Тормози, — перехватывает Арс мою руку, из-за чего вся жидкость расплескивается на стойку. — Ворвался, как Макгрегор недоделанный, напал на алкашку. Решил устроить дезинфекцию организму? Что за унылая рожа? Трипак подхватил?

— Давай еще две, — требую у бармена, но тот смотрит на Громова, который, видимо, тоже в строгого папочку решил со мной поиграть. В жопу всех! — Арс, отвали.

— Ну это ты размечтался. Валяй.

— Что тебе, блять, валять? — рычу на друга и только сейчас замечаю, что алкоголь медленно, но начинает действовать. Горят щеки и грудь, язык чуть заплетается, а спина наконец расслабляется, и я откидываюсь на стул.

— Ты год назад так все жрал без разбору, что опять приключилось? Давай, поделись с доктором Громовым, это бесплатный сеанс. Потом отработаешь.

— Сука, натурой, что ли? — не выдерживаю и смеюсь я.

— У тебя, конечно, смазливая рожа, но не настолько, чтобы я про твой кадык забыл. Говори давай, бесишь.

Я сжимаю кулак, вдыхаю и стучу по стойке в такт битам, льющимся из колонок. Прокручиваю в голове то, что собираюсь сказать, и сам над собой смеюсь из-за того, как меня угораздило так увязнуть в этом дерьме.

— Сука-Соня. В мачехи мне метит. Батя совсем поплыл. Я из дома ушел, — бросаю отрывисто, как гребаное стаккато, которому меня в детстве в музыкалке учили.

— Так, а про последнее давай подробнее.

Ерошу волосы и сжимаю пальцы на затылке. Тяну, словно, если снять скальп, лучше думаться будет, но мысли все равно слишком хаотично сменяют друг друга, чтобы я мог нормально ему объяснить.

— Тебе сочинение с элементами изложения дать? О том, как мой отец вспомнил, что я не своим трудом на тачку заработал?

— Не гони, сбавь обороты, — тормозит меня Арс. — С чего он вообще эту тему начал? Не замечал раньше за ним такой херни.

Меня хоть и несет, но слегка прибивают слова Громова. Потому что это правда. Отец никогда не учил меня жизни, не рассказывал, кто я и что должен делать, когда вырасту. Не потакал всем моим прихотям, но и не ставил условий, типа, получи пятерки и будешь по городу на новом бумере X6 рассекать. Я тоже не исполнял. Учился на тройки-четверки, как любой нормальный тип у нас на потоке, деньгами не сорил и всегда пытался сам на стороне заработать. Было дело, интерфейс для пары прог рисовал, депозит на криптобирже держал, торговал иногда — там на холодном кошельке до сих пор какие-то копейки лежат на черный день, который, судя по всему, настал. Стипендию спортивную откладывал — тоже мелочь, на месяц заправить тачку бензином не хватит, а приятно сейчас вспомнить о них. Тем более что тачки у меня теперь нет.

Злюсь, но запал тут же гаснет, потому что мы, блять, нормально сосуществовали с отцом и до, и после смерти мамы. Я даже съезжать не стал — дом огромный, нам места на двоих с головой хватало. Все было отлично, пока между нами не влезла она!

— Я просил, чтобы он уволил ее, — кого ее, пояснять Арсу не приходится. Его бровь ползет вверх, он усмехается надо мной.

— Просил?

— Требовал, сука, ну че ты душный-то такой? Они трахаться собрались, а мне блевать от этой мысли хочется, понимаешь?

Понимает. Молча моргает и ждет дальше, пока ему душу изолью, мозгоправ хренов.

— Он ее там на такой пьедестал возвел — умница, блять, красавица, из грязи в князи и все сама! Конечно, ее просто так из глуши притащили! Чтобы она квартиры моему папаше рисовала! Заслужила! А я чмо, которое и пальцем не пошевелил, чтобы чего-то в этой жизни стоить!

Когда я с психом переворачиваю салфетницу, бармен даже глазом не ведет. Громов тоже спокоен, как удав. Бесят. Все до одного.

— Окей, живи у меня, — спокойно пожимает плечами Арсений, будто и не видит весь глобальный пиздец ситуации.

Глава 9

Соня

— Соня.

Громоздкий внедорожник с урчанием тормозит возле моего подъезда. Глохнет мотор. С тихим щелчком отстегивается ремень безопасности. Несколько секунд Владимир смотрит в сторону темной улицы, потом поворачивается и окидывает меня выжидающим взглядом. Правда выжидающим или я опять себя накрутила? Не могу понять. Но, наверное, логично со стороны взрослого, привлекательного мужчины ожидать, что женщина, которую он пригласил на ужин в один из лучших ресторанов города, как-то проявит себя в финале вечера. Что вообще делают в таких случаях? Приглашают на кофе?

Это вряд ли.

Пока я судорожно соображаю, что сказать, чтобы немного разрядить обстановку, правая рука Владимира перемещается с кожаного руля и накрывает мою ладонь. У него красивые пальцы. Длинные, сухие и горячие. Но когда я смотрю на то, как они касаются моей кожи, осторожно поглаживая тыльную сторону руки, отчего-то испытываю… ничего. Да, действительно ничего. А ведь еще недавно мне казалось, что этот мужчина именно тот, кому под силу вытащить меня из затяжной депрессии.

— Спасибо за ужин, — отвечаю я совершенно невпопад, с преувеличенным вниманием разглядывая приборную панель автомобиля.

Все между нами с Владимиром теперь предельно странно. И ужин странный, и этот разговор. Наверное, то, что теперь я знаю, что он отец Руслана, наложило отравляющий отпечаток на наши взаимоотношения. Руслан все отравляет. Ему даже не надо для этого стараться — одного взгляда исподлобья, грубого слова, резковатого запаха достаточно, чтобы зараза охватила весь организм.

— Я знаю, ты все еще переживаешь из-за моего сына, — продолжает Владимир, и я потрясенно вскидываю на него глаза. Как он понял, что я думаю о нем? Неужели все настолько очевидно? — Полагаю, роман между вами был бурным и болезненным. Судя по тому, как ты реагируешь, как реагирует он. Но для меня это ничего не меняет. Если ты уверена, что Руслан в прошлом, сдаваться я не буду.

Почему-то сейчас, впервые за все время с той ужасной встречи с Русланом в их доме, я испытываю стыд. И хотя я не сделала ничего предосудительного, сама мысль о том, что я была с сыном, а теперь пытаюсь строить отношения с отцом, заставляет меня поежиться.

— Скажи мне, что тебя беспокоит, — Владимир тяжело вздыхает, верно истолковав дрожь, которая волной проходит по моему телу. — Весь вечер ты как на иголках, а я надеялся, что хоть немного расслабишься в приятной обстановке.

— Я расслабилась, — лгу, но это ложь во спасение. Не могу я признаться бесконечно доброму и заботливому мужчине, что сегодняшний ужин — самое большое разочарование года. С ним я рассчитывала забыть прошлое, а в итоге лишь смотрю этому самому прошлому прямо в глаза.

Вот ведь ирония, глаза у них совершенно одинакового оттенка — льдисто-голубые, только выражение разное: у Владимира — мягкие и понимающие, а у Руслана — колючие и насмешливые.

— Руслан. Он никогда не примет…

— Руслану давно пора повзрослеть! — отрезает мужчина с внезапной категоричностью. — После смерти матери я многое спускал ему с рук, понимая, каким ударом стала для него эта утрата, но дальше так продолжаться не может. Возможно, наши с тобой отношения послужат ему давно необходимой встряской, и он, наконец, возьмется за ум. Потому что все, что его заботит сейчас, — это вечеринки, девушки и баскетбол.

Гневная тирада заставляет лицо Владимира помрачнеть. Он недовольно поджимает губы, а у меня в груди что-то екает. Я вспоминаю все, что рассказывал Руслан о своей жизни, когда мы упивались друг другом в Испании. Тогда его мать была жива, я это точно знаю. Он много раз упоминал ее по разным поводам и…

— Когда умерла ваша жена? — спрашиваю внезапно пересохшими губами.

— Год назад. Прошлой осенью, — отвечает он сухо.

Год. Осень. Всего через месяц после «нашей» Испании. О, господи.

Нет, это не оправдывает его. Не оправдывает то, как он поступил со мной. Но это хотя бы дает мне шанс понять, почему он вел себя так…

— Мне нужно идти, — говорю я тихо, аккуратно высвобождая руки. — У меня была сложная неделя.

— Понимаю, — Владимир если и разочарован таким развитием событий, то вида, как всегда, не подает. — Отдыхай, Соня. Если будет желание увидеться в выходные — мой номер ты знаешь.

Я киваю и прячу глаза. Владимир выходит из машины, галантно открывает пассажирскую дверь и подает мне руку. Он всегда так делает. Заставляет почувствовать себя женщиной, которую уважают и ценят.

— Спасибо. И доброй ночи.

— Доброй ночи, Соня, — произносит он, а потом вдруг наклоняется, и его теплые губы мажут по моей щеке. И… снова ничего.

Все время, пока я иду к подъезду, Владимир стоит у машины, провожая меня взглядом. Еще один знак заботы с его стороны, который вызывает во мне лишь вздох сожаления.

Моя квартира находится на третьем этаже, и обычно я взбегаю по ступенькам пешком — вместо тренировки, но сегодня у меня нет сил даже на это. Вызываю лифт. Медленно поднимаюсь на нужный этаж. Роюсь в сумочке в поисках ключей.

— Зря ты меня не послушала сразу, — хриплый голос, хриплый и до ломоты в костях знакомый, заставляет вздрогнуть.

От затылка вниз по позвонкам бежит дрожь. Сердце неистово тарабанит в грудную клетку. Ключи из онемевших пальцев падают на бетонный пол, а я просто застываю, наблюдая, как темная фигура Руслана появляется из зияющей черноты лестничного пролета.

Глава 10

Соня

Я должна бы на него злиться. Должна его оттолкнуть, зайти в квартиру и наглухо запереть дверь. Руслан — это прошлое. Мы пытались, но ничего не вышло, лишь сделали друг другу больно. Я уговариваю себя, потому что и правда должна, если принять все доводы разума… но не могу. Сейчас, когда я лучше понимаю мотивы его поступков, когда знаю о смерти его мамы, которую он так любил — а это чувствовалось в рассказах о ней, в их утренних разговорах по телефону, я физически не могу заставить себя испытывать к нему злость, ненависть, неприязнь. Разве что раздражение, потому что он снова и снова врывается в мой маленький мир, где без него какое-то время царят стабильность, тишина и покой.

Царили. Потому что уже нет.

Сейчас, когда он мажет губами, на которых еще остался привкус алкоголя, по моим губам, в ушах нарастает рокочущий гул. Сердце устраивает демонстративный акт самосожжения, и оно вряд ли восстанет, как феникс, из пепла — точно не во второй раз. В мыслях бушует ураган, который закручивает их в спираль, сводит с ума, а рот приоткрывается, готовый впустить Руслана, когда он…

— Не путайся с моим отцом, — выдыхает в жалких миллиметрах от моих губ. Не гневно, не с отвращением, что удивительно. Это даже немного похоже на просьбу, но все же сильно меня отрезвляет.

Владимир. Руслан. Платоновы. Ситуация, с которой моя нервная система не справляется.

Я отворачиваюсь в последнее мгновение, и Руслан врезается губами в мою щеку с тем же напором, которым собирался раздавить меня, подчинить, как всегда это делал. Он склоняет голову набок, будто в насмешке, и заглядывает мне в глаза, пока я прячу их в белоснежной стене напротив. Я оглушена лихорадочным пульсом, не двигаюсь, застыв в страхе, как перед ядовитой змеей, один укус которой будет фатален.

— Тебе лучше уйти, — шепчу охрипшим голосом. Чуть откашливаюсь, чтобы заговорить увереннее, но вздрагиваю и давлюсь воздухом от хлопка внизу. Подъездная дверь.

Ныряю под руку Руслану, выхватываю у него ключи, которые он от неожиданности легко выпускает. Два оборота, и, едва переступив порог квартиры, я уже съезжаю по двери вниз и утыкаюсь в нее затылком. Не знаю, выдумываю или нет, но здесь, где нет его, мне будто даже дышать становится легче.

— Эй, — я стискиваю зубы и зажмуриваюсь от громкого стука в дверь. — Я не уйду, слышишь меня? Соня! Я буду ночевать прямо здесь, поняла? Если ты мне не откроешь.

Зачем? Хотелось бы знать, но сейчас от выпившей его версии я точно не добьюсь внятных ответов. Слушаю тихое несвязное бормотание и хочу плакать. Потому что безумно и бездумно желаю открыть ему, впустить его и… будь, что будет.

— Что есть у него, чего нет у меня, а? Бабло? Достану я тебе бабло, только не лезь к нему…

Боже, соседи точно вызовут полицию из-за представления, которое он тут. устроил. Особенно после того как он начинает, черт возьми, петь! Про больные раны, торнадо и первый затяг. Дурак. Какой же он дурак! Слезы срываются — одна, вторая, их уже много, и они текут по щекам.

Там, в Испании, мы двое суток не вылезали из постели — заказывали еду в номер, пили местную сангрию, пытались смотреть кино, но в результате просто оставили играть на фоне какой-то музыкальный канал, на котором часто крутили эту песню. Я помню, как будто все это было только вчера: его заострившиеся скулы, когда он двигался сверху, его непопадающие в слова песни губы, обозначившиеся рельефы мышц на плечах, когда увеличивал темп. Я безнадежна? Боже, как же я безнадежна.

Руслан за стеной идет на второй круг и старается петь громче, а я тру лицо, вскакиваю на ноги, включаю свет, жмурюсь и открываю дверь. Одновременно с тем, как распахивается соседская напротив меня.

— Заходи, — шиплю на Руслана и тяну его за куртку вверх, отчего тот пошатывается и чуть не заваливается на пол. Медленно, опираясь о стенку, встает, стреляет взглядом в меня.

— Все в порядке? — раздается басовитый голос мужчины, сонно выглядывающего на лестничную клетку.

— Да, извините, все хорошо, — оправдываюсь я и вымучиваю максимально правдоподобную улыбку. — Руслан.

— У нас все хорошо, братан, — смеется заливисто Платонов.

Черт, я обязательно пожалею о том, что делаю.

Затянув Руслана в квартиру и оказавшись с ним наедине, я снимаю пальто, разуваюсь под зорким наблюдением. Как ни в чем не бывало прохожу в кухню и залпом выпиваю стакан воды из фильтра в надежде отдышаться и избавиться от неуемной жажды, которая всегда мучает меня рядом с ним.

— И мне плесни чутка, — слышу прямо над ухом. Чувствую, как прижимается ко мне его тело, как меня опаляет жаром с головы до ног, как начинают пылать щеки. Я догадываюсь, чем может закончиться его пребывание здесь. Не знаю, зачем ему это все, если он испытывает такую неприязнь ко мне, но…

Ставлю стакан и, убрав преграду в виде его руки, отхожу на безопасное расстояние.

— Руслан, я… — подбираю с трудом слова. — Ничего не будет.

Мне очень жаль твою маму.

— Я впустила тебя, ты можешь лечь здесь на диване, если этого хочешь. Я не буду выгонять тебя в таком состоянии, тем более если тебе некуда пойти, но ничего не будет.

Я очень много думала и думаю о тебе.

Глава 11

Руслан

Иногда мне кажется, что я творю херню. Вот как сейчас, например, но и сдать назад не вариант. Отец уже в курсе, что я собираюсь на его охренеть какую важную бизнес-тусовку. Когда просил у Арины вытащить мне два пригласительных и отправить костюм из химчистки на новый адрес, подозревал, что она разболтает по офису, но такой скорости даже я не ожидал. Отец позвонил мне буквально через десять минут с вежливой просьбой «не портить его деловую репутацию». Слиться сейчас — значит, продемонстрировать слабость перед угрозами.

Да по хер.

Поправляю галстук, прохожусь руками по чуть влажным после душа волосам, смахиваю невидимые пылинки с лацканов пиджака. И показываю фак своему вылизанному отражению в зеркале. Никогда еще костюм от «Армани» не казался мне таким кринжовым, как в стенах общаги, в которую я благополучно переселился накануне.

Благодаря Артуровичу у меня почти ВИП-комната. Я в ней один, без соседа. На этом все преимущества заканчиваются. Но на разруху вокруг я нарочно закрываю глаза. Это пиздец — обшарпанные стены, скрипучие полы, окно с облупившейся краской, из-за которого в комнате гуляет вечный сквозняк. Но я напоминаю себе, что все временно. Да и находиться здесь я собираюсь по минимуму. Не принц — потерплю.

Вчера, когда мы переезжали, я чувствовал себя по уши в дерьме, но после взгляда на полное ужаса лицо Громова мне удалось рассмеяться. Арсений — истинная принцесса. О том, что в общагу он больше ни ногой, кричали даже носки его пижонских «Джорданов». И все же он настоящий друг. Надоумил меня купить постельное белье и полотенца, напомнив, что я еду не в отель, и принес с собой какие-то дорогущие стейки и приправы, будто я готовить тут буду. Да от одного вида плиты на общажной кухне с пятнами застывшего жира мне дурно становится. Арсу говорить об этом я, конечно, не стал. Он и так чересчур впечатлительный в последние дни — фигуристая девка, которая заделалась в телохранители к лузеру Балашову, явно его зацепила. Додик смертником оказался, зачем-то к девчонке Сани Быкова полез, а эта Огнева теперь отдуваться перед Громом будет за него. В итоге Арс на всех рычит и ищет поводы, чтобы принудительно чинить добро. Стал бы я жаловаться — он бы меня связал и к себе домой повез, не взирая на протесты. Громов — он такой. Ради близких готов на все.

Но наличие такого друга не освобождает от ответственности за свою жизнь. Хорошо, что у меня нет ничего критичного с баблом. Как эмоционально отошел, все счета, не связанные с отцом и матерью, перепроверил — некоторые криптовложения неплохо выросли в цене, так что я безболезненно вывел с кошелька деньги на первое время. А там посмотрим.

Прежде чем спуститься вниз, где меня уже ждет такси, я загоняю себя в облако одеколона. Это необходимая мера — боюсь, как бы «Армани» не впитал стойкий капустный аромат общаги. В тачке набиваю текст Маше Ждановой, которая мой «плюс один» на вечер, чтобы спускалась. Сначала думал заявиться на презентацию без сопровождения, но потом представил Соню под руку с отцом, и как-то сразу перехотелось. Не хер. Пусть не думают, что меня их отношения колышут.

Хотя, конечно, колышут. С пьяной ночевки в квартире у Сони я много думал. Да я даже тогда ночью, несмотря на количество выпитого алкоголя, лежал на ее диване и все пытался понять, как быть дальше. Как жить с ее словами, что со мной она никогда не будет, даже если пошлет отца. Устраивает ли меня расклад, в котором она просто исчезнет из нашей жизни? До той ночи думал, что да. Сейчас, ей-богу, не знаю. Понимаю лишь то, что мысли о ней в объятиях собственного отца причиняют мне боль, которая граничит с физической.

Такси, нормальная «Камрия», тормозит у подъезда Ждановой ровно в назначенное время, но ее приходится ждать еще десять минут. Когда спускается, понимаю, почему — в таком обтягивающем платье размах шага вряд ли превышает пару сантиметров.

— А твоя машина где? — она придирчиво осматривает такси и морщит нос, который, судя по всему, летом переделала.

— Разъебал, Маш, — отвечаю я, не желая вдаваться в подробности.

— Мари, — поправляет она раздраженно. — Жаль.

— Ага, Мари, — распахиваю перед ней пассажирскую дверь на задний диван. — Ты едешь?

Жданова до хера осторожно усаживает свою задницу в такси и только потом перетаскивает ноги в салон, заставляя меня усомниться в способности эластичной ткани выдержать такое насилие над собой. Честное слово. Ощущение, что у нее все по швам трещит и вот-вот лопнет. Как она собирается пережить в этом наряде весь вечер?

— Расскажи, что это за вечеринка? — когда «Камрия» вливается в поток машин, ее ладонь с острым маникюром ложится на мою коленку и неспешно ползет вверх.

— Говорил же. Отец устраивает встречу для партнеров. И это не вечеринка, а деловое мероприятие.

— То есть, ты со своим отцом меня познакомишь? — заискивающе щебечет Маша, по традиции концентрируясь только на том, что ее интересует.

Блять, дура.

— Ну, если нас с тобой не выставят через минуту, то не вопрос.

Сам, конечно, лукавлю. Во-первых, выставить меня отец не посмеет. Часть компании после смерти мамы перешла ко мне — в последний раз, когда я сверялся, у меня было двадцать пять процентов. И хотя они в доверительном управлении, формально я тоже владелец семейного бизнеса. Во-вторых, отец не выносит прилюдного выяснения отношений. Он, скорее, галстук жевать будет, чем станет со мной цапаться на собственной же тусовке, где соберутся все толстосумы города и области. В-третьих, я еще не окончательно умом тронулся, чтобы представлять такую, как Жданова, отцу. Ну, разве только чтобы позлить его и, возможно, Соню. Есть ли толк в том, чтобы злить ее, я и сам не понимаю. Вроде бы как-то взбодрился за те дни, что не виделись, а все равно как начинаю думать обо всем, вспоминать прошлое, так меня кроет. Соня — самая настоящая отрава, замаскированная под безобидные витамины.

Глава 12

Соня

Я знаю, что этот вечер важен для Владимира. Может, другие и не замечают, как он нервничает, но я вижу: как несколько раз прослушивает доклады о рассадке партнеров и потенциальных клиентов, вносит собственные коррективы, как заставляет еще один — десятый — раз проверить оборудование после какой-то небольшой заминки на прошлой презентации, как пьет третье эспрессо подряд — от него уже аромат, как от кофемашины. В минуты увлеченности любимым делом Владимир и правда превращается в бездушного робота, который безупречно справляется со своими обязанностями — без лишних эмоций, хладнокровно, четко, лучше любого компьютера, работающего по заданному алгоритму. Мне это нравится в нем. В такие моменты я ощущаю, что и правда заслуженно получила место. По крайней мере, я не заметила особенного отношения к себе в работе — Владимир так же, как и другими, командует мной, может, даже слегка резковато, и отправляет готовиться вместе с другими. Вся его мягкость, чуткость и забота остаются за пределами офиса.

Я прошу Игоря, нашего компьютерного гения, еще раз проиграть слайды, которые мне выпала честь озвучить перед партнерами «Платонов-групп». Сегодня миру будет представлен самый потрясающий проект экологичной элитной застройки, что я когда-либо встречала. ЖК «Parkland» — это и правда магия в чистом виде. И я причастна к волшебству — презентую дизайн-проект пентхауса в шестнадцатиэтажной постройке.

От волнения у меня потеют ладошки и горят щеки. За пятнадцать минут до открытия дверей конференц-зала я сбегаю в уборную, чтобы проверить внешний вид. Перед выходом мне казалось, что выгляжу я идеально — специально выпила накануне снотворного, лишь бы выспаться и не светить перед всеми темными кругами под глазами. Сделала укладку не сама, а в салоне. Даже подкрасила губы, хотя не делала этого с выпускного, наверное. Мой брючный костюм знаменитого бренда выглядит шикарно (и стоит также). Я взяла его в аренду в бутике, на витрины которого раньше и взглянуть бы не смела, но сейчас должна соответствовать окружению. И все это прекрасно, если бы не паника в глазах. Я вижу ее в отражении зеркала и уверена — заметит любой, кто на меня посмотрит. Нужно было и правда надеть очки для строгости образа, в них я чувствую себя защищенной и хотя бы могу видеть дальше третьего ряда в зале. Но какой-то глупый комплекс из детства, где дразнили «очкариком», не позволил мне этого сделать. А на контактные линзы у меня аллергия. Замкнутый круг, блин.

— Дорогая, время, — стучит мне в дверь Арина, личный ассистент Владимира, которая явно меня недолюбливает. Ее это «дорогая» хуже противного звука мела по доске из воспоминаний о школе.

Я выдыхаю дрожащими губами, вытираю насухо руки и выхожу в новый дивный мир, который ждет. А дальше меня засасывает в круговорот событий. Я теряюсь во вспышках фотокамер, гуле деловых разговоров, пиджаках всех оттенков серого, синего и черного. Наконец ловлю волну и расслабляюсь, потому что это все, что я могу сделать. Я ведь готова на сто процентов, выучила презентацию, проект и доклад наизусть, проработала все варианты вопросов, но…

Черт!

Понимаю, как этот вечер важен для Владимира, поэтому так пугаюсь, когда вижу знакомую фигуру в толпе. Моргаю в надежде, что это игра моего больного воображения, что это не Руслан, что бы ему здесь делать? Но это он. Стоит под руку с невероятной красоты девушкой в ярком коротком платье, подчеркивающем ее достоинства, и ведет светскую беседу с незнакомым мне мужчиной, пока я пропускаю все, что говорит Игорь о тайминге презентации.

Зачем Руслан пришел? Как так получается, что даже на фоне статных миллионеров всех мастей, даже с дурацкими сережками в ушах, которые казались мне баловством, он все равно кажется самым красивым мужчиной на свете в черном приталенном пиджаке, застегнутом на одну пуговицу, и белоснежной рубашке? И что за девушка с ним? Этот неуместный вопрос врывается в мысли и накрывает меня лавиной неудержимой ревности. Я пытаюсь убедить себя, что не должна думать об этом, что Руслан может делать все, что пожелает, быть, с кем хочет, но все равно не могу оторвать от него глаз и оказываюсь поймана с поличным на месте преступления. Платонов мажет по мне взглядом, даже не задерживаясь, наклоняется к спутнице, что-то шепчет ей на ухо, пока та хихикает и льнет к нему, а затем все же шагает в мою сторону.

Нужно, черт возьми, сдвинуться с места, отвернуться, сделать вдох, в конце-то концов, но я оказываюсь в ловушке его штормового взгляда, не предвещающего ничего хорошего. Метры между нами сокращаются, сердце замедляет удары, все вокруг перестает существовать. Я прикрываю глаза, ожидая от него чего угодно, даже подлого удара. Но не ожидаю одного — того, что он пройдет мимо меня и не произнесет ни слова.

— Здорово, Рус, сколько лет, сколько зим! Давненько не видел тебя при параде, пижон, блин, — это Игорь за моей спиной пожимает Платонову руку и болтает с ним, как со старым приятелем. — Какими судьбами? Я думал, ты у Громова на тусовке. Здесь же скука смертная.

Это имя режет мне слух. Я мельком знакома с Арсением Громовым, в Испании они с Русланом отдыхали вместе, и он вечно звал друга по фамилии или Громом. А тот успел переспать с двумя из трех моих подружек и поссорить их между собой, а потом уйти в закат с какой-то англичанкой старше его. Я ничего не могу поделать с собой, но уже в ярких красках представляю, что из себя представляет эта вечеринка.

— Как раз после собираюсь туда. Захочешь — присоединяйся.

— Да я с женой сегодня в ресторан иду, но ты меня не забывай, — смеется Игорь, а Руслан в ответ зовет его каблуком.

Глава 13

Соня

— А теперь я передаю слово специалисту в области дизайна интерьеров, которая представит вам уникальный проект…

Я выхожу к трибуне ровной походкой, с приподнятым подбородком и сдержанной улыбкой. Свет ламп сильно бьет в лицо, но я быстро моргаю, чтобы привыкнуть — у меня очень чувствительные глаза, которые начинают слезиться от яркого и даже тусклого света. А также от ветра, работы за компьютером и просто по любому поводу. Не смотрю ни на кого конкретно, фокусирую взгляд на дальней точке в противоположной части зала — этот трюк я подсмотрела в лекции одного популярного коуча в интернете, пока готовилась к публичному выступлению.

Все это по-прежнему дико странно для меня. Вот еще вчера я заканчивала колледж в Омске, перебивалась лапшой быстрого приготовления и не спала ночами, рисуя на заказ комиксы, чтобы собрать деньги на курсы по дизайну интерьера, а теперь выступаю перед солидными людьми с собственным проектом. Моя мечта сбылась. Но из-за присутствия Руслана в этой комнате я не чувствую себя счастливой. Совсем. Он будто выкачивает из пространства весь воздух, заставляя меня задыхаться и ни на миг не забывать о нем, хотя… если быть честной с самой собой, он не делает ничего. Я все выдумываю и от этого кажусь себе еще более жалкой.

Когда загорается первый слайд, я негромко откашливаюсь, но микрофон усиливает звук в десятки раз, и вот я уже чувствую себя неловко, услышав тихие смешки в зале. Расслабиться не получается, даже представив всех присутствующих голыми, потому что обнаженный Руслан вызывает у меня лишь противоположные спокойствию эмоции. Боже, надеюсь, он не заметит, как краснеют мои щеки.

— Как уже много раз было сказано за сегодня, ЖК «Parkland» — это уникальный элитный комплекс, сочетающий в себе современные технологии, лаконичные архитектурные решения и экологичность…

Рассказывая о новой застройке, я ничуть не лукавлю, потому что по-настоящему влюблена в проект. ЖК находится в лесопарковой зоне на берегу реки, а это свежий воздух и красивые виды из окон. Фасады зданий окрашены в цвета листьев и деревьев, поэтому очень гармонично вписываются в пейзаж — концепцию разрабатывал известный финский архитектор. Не совру, если скажу, что мечтала бы сама здесь жить. Поэтому и в дизайн апартаментов я вложила всю душу. Точнее, ее останки.

Я надеюсь, что все присутствующие чувствуют мою любовь к проекту. А когда перехожу к заключительной его части — ванной комнате, которую считаю настоящей жемчужиной планировки, даже сама замечаю, как меняется моя интонация. Обычно перегородки, ограничивающие зону купания, делают из прозрачного стекла, чтобы сохранить больше света, но я решила пойти дальше, подглядев кое-что у самого Гауди, великого испанского архитектора, который так сильно полюбился мне после той короткой поездки из Коста-Брава в Барселону с… Да, все самое лучшее в моей жизни по независящим от меня причинам почему-то связано с Русланом. И я уверена, что он отлично понимает это. Наверное, поэтому, когда в зале поднимается рука, я, даже не глядя, могу угадать, кто хочет задать вопрос.

Понятия не имею, нормально ли это вообще — задавать вопросы во время презентации, но поднимаю голову на Руслана и на автомате киваю ему. Готовлюсь к чему угодно. Он ведь может опозорить и уничтожить меня всего парой слов о нашей славной прогулке по Пасео-де-Грасия в Барселоне, где мы и узнали от гида о Доме Бальо и других шедеврах Гауди.

— Д-да… — бормочу я, хотя старалась звучать уверенно. Бросаю быстрый взгляд на Владимира, который кажется крайне напряженным.

— Зачем такое дорогое и странное решение? Правильно я понимаю, что эту цветную мозаику изготавливают в Испании на заказ? Обычный стеклоблок будет смотреться более стильно, как по мне, — Руслан двигает губами, произнося это, но смотрит по-прежнему будто сквозь меня.

В какую игру он играет? Чего добивается? Где подвох?

— Чтобы, принимая ванну, видеть это, — просто отвечаю я, и следующий слайд говорит все сам за себя, потому что игра света, распространяющегося по комнате сквозь цветные кусочки стеклянной мозаики разнообразных плавных форм, выглядит как самое настоящее волшебство.

Вокруг проносится волна шепота и одобрительного гула. Кто-то кивает, кто-то обсуждает, кто-то молчит, но по довольной улыбке Владимира я понимаю, что эффект произведен положительный. Колотящееся навылет сердце меняет скоростной режим и сбавляет обороты. Воздух медленно начинает поступать в легкие. Все обошлось? Почему Руслан позволил мне жить?

Дальше я договариваю, уже не отклоняясь от текста. Даже Игорь поздравляет с успешным стартом, когда заканчиваю, и я почти искренне ему улыбаюсь. После меня выступает еще несколько человек, а я просто напряженно жду окончания, потому что чувствую себя целиком и полностью лишенной сил. Сегодня буду спать как убитая и без таблеток. До самого понедельника, кажется.

С началом фуршета все расходятся по разным углам, везде ведутся оживленные споры, сыплются не всегда цензурные шутки, торгуются о цене. Меня умудряется перехватить супружеская пара, которая очень заинтересовалась проектом, но, слава богу, рядом оказывается Владимир. Он поддерживает разговор вместо меня, а я тихо-мирно и незаметно удаляюсь по стенке в сторону выхода.

К счастью, не замечаю толпы около гардероба. Забрав верхнюю одежду и открыв приложение такси, проскальзываю в пустой холл. Ну практически пустой, если не считать Руслана, которого сразу становится слишком много — я издалека чувствую запах сигарет или… схожу с ума? Не спотыкаюсь, нет. Застываю на секунду, но в следующую уже направляюсь к лестнице. Прохожу мимо него. Точнее, пытаюсь пройти, потому что, когда Платонов мне ничего не говорит, я останавливаюсь и все же поворачиваю к нему голову.

Глава 14

Руслан

Это были не выходные, а пиздец какой-то. Поэтому утром в понедельник я натурально боюсь вставать с кровати. Выкуривает меня из-под одеяла только типичный для общаги аромат — кто-то на этаже заварил очередную пакетированную дичь на завтрак. Запах стоит такой, что блевать хочется, и на похмелье не спишешь — я ведь с алкоголем почти завязал. После запойной недели сожалений и взращивания в душе ненависти решил взять себя в руки. Даже сука-Соня во всем своем деловом великолепии на презентации компании отца не смогла сбить меня с намеченного пути, хотя соблазн нажраться и забыться тем вечером, конечно, был. Но я выстоял.

Скатываюсь с кровати и первым делом настежь распахиваю окно. Холодно, сука, но с улицы хотя бы тянет свежестью, разбавляя тошнотворный запах дешевого хавчика. Едой это дерьмо язык не поворачивается назвать, не представляю, как такое жрать можно. Вдохнув поглубже и задержав дыхание, я топлю к шкафу. Натягиваю чистые треники и толстовку, беру с тумбочки мобильник. Несколько неотвеченных звонков от Сани, пара сообщений в чате баскетбольной команды, и Гром ночью прислал селфи из дома. Значит, из больницы его выписали. Засранец, блять. Я из-за него в субботу чуть не поседел досрочно. У кого, ради бога, может быть такая дикая аллергия на мед? Он в прямом смысле едва на тот свет не отправился, отведав бургер с медовым соусом, который замешала ему коза-Огнева. Что ни говори, а даже болезни у него из какого-то ебучего королевского списка. Принцесса, мать его.

Огнева, кстати, начинает меня реально напрягать. Арс ее формы обсасывает взглядом, как голодный бульдог мясную косточку. И даже после ее фиаско с медом, которое едва не стоило ему жизни, он на нее не злится. Наоборот, со смехом говорит, что теперь та торчит вид своей голой задницы, потому что видела его ягодицу, когда вкалывала ему лекарство. Согласен, что сориентировалась она быстро — я при виде задыхающегося Арсения будто в ступор впал, а она бурную деятельность развела. Но с утверждением, что она его спасла, я бы поспорил. Не будь ее там, ничего бы в принципе не случилось! Так что петь ей оды, как очумевший Арс, я точно не намерен. В моей жизни хватает одной стервы, чтобы на другую разменивать свой запал.

Блять, ну вот и зачем я опять про Соню вспомнил?

Гоню от себя мысли о ней, но тщетно. Стоит перед глазами на каблуках и в своем охрененно сексуальном брючном костюме, кусает губу, волнуется. Такая вся скромная и до искр из глаз трахательная. Маша Жданова о мой пиджак всю грудь стерла и помаду, а у меня вообще на нее ноль эмоций. Только на Соню смотрел.

С презентацией дизайн-проекта для нового жилого комплекса она, конечно, справилась на пять баллов. Плюс я накинул, предложив рисануться ее испанской мозаикой. Акцентировал, так сказать, внимание, на «УТП»* (уникальное торговое предложение) застройки. Но, справедливости ради, даже тогда мало кто из собравшихся смотрел на экран и игру света в ванной комнате на 3D-макетах. Мужики все до единого пялились на охуенно красивую Соню. И отец тоже. Она с таким же успехом могла час монотонно читать «Войну и мир» и все равно оказалась бы в центре внимания.

Блять, сука, блять.

Херня в том, что отец в нее если не влюблен, то очень к этому близок. Глаз не сводил с Сони всю презентацию, искал в толпе, даже когда тер с какими-то толстосумами, жаждущими спустить бабло на очередную элитную коробку, хлопал, как одержимый в финале ее презентации. А она… Никогда ее не понимал, а сейчас особенно. К отцу явно привязана. Заботится о нем. Пытается защитить его от меня. Посмеялся бы, если бы не было так пиздецки больно. Интересно, сколько раз они уже трахались?

В душе я, наверное, мазохист. Постоянно думаю о ней в постели с ним. И вытрахать эти мысли не могу, хоть и делал какие-то невразумительные попытки. После презентации повез Жданову домой, и она мне жирный намек дала, раздвинув ноги, но я прикинулся тупым и слинял. Когда пришло время снимать штаны, понял, что не хочется. Что стоит закрыть глаза, вместо темных волос и кукольных наколотых губ, вижу блондинку с россыпью веснушек на переносице. А думал ведь, что излечился… Но как тут излечишься, если Соня теперь постоянно мозолит глаза, воскрешая в памяти воспоминания, которые я целый год отчаянно пытался похоронить под горой пепла сожженных мостов до Омска и обратно.

В Испании я был у нее первым. Я даже не верил, что так бывает в наше время, а с ней было. Невинная, наивная, скромная и, как тогда казалось, совершенно равнодушная к баблу и любым признакам богатства. В легком платье в цветочек и босая смотрелась в тысячу раз круче расфуфыренных телок, которые пачками терлись у нашего пятизвездочного отеля в надежде закадрить себе богатого иностранца. А уж как она выглядела голая на деревянной палубе яхты, уходящей в закат, на которой я лишил ее девственности: с разметавшимися волосами, с припухшими от моих поцелуев губами, с выразительными глазами, где было так много желания, нежности и даже чуть страха...

Остервенело тру ладонями щеки и рычу сквозь зубы. В паху от воспоминаний, таких живых, словно все это было только вчера, нестерпимо ноет. Стояк оттягивает ткань на штанах. Пульс барабанным эхом отдается в висках. Сердцу снова хана. И ладно.

Стоя в шумном аэропорту Жироны с посадочными сначала до Москвы, а потом до Омска в руках, Соня обещала мне быть верной, ждать и любить всегда. А сейчас, год спустя, мутит с моим собственным отцом. Невинная девчонка оказалась лживой сукой. А я... Да, точно, а я все же мазохист.

С шумом выдыхаю и заставляю себя двигаться: собрать сумку с баскетбольной формой, закинуть в рюкзак тетради, взять щетку, пасту и полотенце, чтобы пойти в душ на этаже. Говорят, принятие — путь к исцелению. Мне, видимо, тоже пора принять и отпустить. Окончательно.

Глава 15

Соня

— Это что еще такое? — Трофименко тычет мне в лицо бумажкой, на которой черным по белому написан ряд претензий прораба к дизайн-проекту, что я курировала. Буквально два дня назад я отправила чертежи в работу. — Что молчишь? Кто, я тебя спрашиваю, отвечать за это будет?

Нервно пробегаюсь глазами по списку: неверные расчеты выводов электрики, больше стандартного размер дверного проема и не отмеченный на схеме технологический зазор для кухни. Как я могла такое допустить? Это просто немыслимо!

— Я должна сверить это с моим проектом, — стараюсь держать лицо и не позволить начальнику беспочвенно повышать на меня голос при всех. — Я не могла...

— Я уже все сверил, это твои ошибки! — бесцеремонно перебивая, рычит Трофименко. — Очевидно, что в «Платонов-групп» работа тебя интересует в последнюю очередь!

Я дергаюсь, словно от удара. В глазах, которые с самого утра на мокром месте, мутнеет от подступающих слез. Знаю, что за моей спиной давно шепчутся обо мне и Владимире, но еще никто не решался озвучить свои претензии в лицо. И вот это произошло. На общей планерке. В присутствии коллег, которые в этот самый момент отводят глаза и прячут ехидные улыбки.

— Я прошу прощения, я должна проверить, — выдавливаю из себя дрожащим голосом и, выхватив лист из рук Трофименко, бегу прочь из переговорки. Из последних сил сдерживая слезы, добираюсь до туалета и уже в кабинке отпускаю себя — беззвучно плачу в кулак, для верности нажимая на смыв. Так меня точно никто не услышит.

Я давно научилась с достоинством переживать неудачи. Давно свыклась с тем, что жизнь с удовольствием испытывает меня на прочность. Думала, что за стену, которую я выстроила вокруг сердца, уже никому не проникнуть. Но как-то все навалилось… Сегодня размазать меня удалось даже Трофименко.

Через десять минут, собравшись и немного успокоившись, выхожу из кабинки. Вытираю перед зеркалом слезы, умываюсь ледяной водой, распускаю волосы, чтобы отвлечь внимание от заплаканного лица. Прорвусь. Проект проверю. Внесу исправления, если это действительно мои ошибки, а там — будь что будет. Уволит меня Трофименко? Значит, так тому и быть. Приезжать сюда, учитывая все, что случилось, изначально было ошибкой.

Уже через пару минут возвращаюсь за рабочий стол и открываю на компьютере дизайн-проект. Внимательно сверяю свои расчеты, но ошибок, которыми тыкал мне начальник, не нахожу. Как так? Лезу в рабочий почтовый ящик и ищу нужное сообщение среди отправленных и уже тут, прочитав название прикрепленного файла, понимаю, какую глупость совершила. Я по ошибке послала не тот документ. О чем только думала? И сама же отвечаю — о нем. О том, что он, будто бы успокоился. С момента презентации больше не появлялся со своими угрозами. Вроде бы смирился. Кажется, отпустил. А я все никак… Такая дура!

До конца рабочего дня всего двадцать минут. Я, глубоко вздохнув, поднимаюсь на ноги. На новый разговор с Трофименко сейчас точно не способна, но у меня есть еще одна проблема, которую нужно решить.

— Арина, есть новости? — я заглядываю в приемную в надежде услышать хоть что-то хорошее.

— Рабочие вряд ли закончат сегодня, — со скучающим выражением на лице отвечает помощница Владимира, уже собираясь уходить домой. — А учитывая погоду, на одном отоплении сохнуть еще неделю все будет. Там же все стены, пол, потолок — все затопило.

— Я в курсе, — напоминаю сухо. — Я живу там.

— Вряд ли в ближайшее время у тебя это получится, — парирует она с мстительной улыбкой.

— Понятно.

— Скажи Трофименко, чтобы он кадрам дал задание тебя переселить, — все же советует она. — Это утром еще надо было сделать.

— Да, конечно, — произношу упавшим голосом, прекрасно понимая, что к начальнику я с этим вопросом ни за что не пойду после всего, что сегодня произошло.

Мое и без того паршивое настроение летит куда-то в минус. Не понимаю, чем я заслужила и почему все это происходит со мной. Новую студию, которую мне предоставила компания, сегодня ночью затопило. Я проснулась от того, что натяжной потолок в кухне прорвало под тяжестью воды, которая хлынула от соседей сверху. И потом начался кошмар. Соседей не было дома, а пока в подвале перекрыли вентили, в моей квартире оказалось по щиколотку горячей воды. Мне еще повезло, что я не обварилась.

Поникшая, возвращаюсь за рабочий стол и устало опускаюсь в офисное кресло. Сижу без движения, уставившись в одну точку. Мозг просто не работает. Вокруг меня постепенно пустеет офис. Здесь редко кто задерживается после шести. Владимир смог выстроить работу так, что сотрудники по максимуму отдают силы компании в рабочее время, а в свободное — отдыхают. Система отлажена, как часы.

— Сонь, ты чего домой не идешь? — спрашивает Игорь, останавливаясь возле моего стола.

— Дела есть, — отвечаю тихо.

— Слышал, тебе от Трофименко влетело, — говорит сочувственно. — Не бери в голову. Он остынет.

— Я правда накосячила, — возвращаю ему.

— А кто из нас хоть раз не косячил? — усмехается Игорь. — Трофименко все равно твои сверхурочные не оценит. Он сразу после твоего разноса свалил из офиса. Так что успокойся и иди домой.

Печально улыбнувшись, я прощаюсь с парнем, не желая посвящать его в подробности того, что и дома у меня сегодня тоже нет.

Глава 16

Руслан

Пораскинув мозгами, я решаю воспринимать папин отъезд как удачное стечение обстоятельств, которым грех не воспользоваться. Нет, не пожить неделю в шоколаде дома, там я из принципа не останусь, да и с общагой уже как-то смирился. Это своего рода вызов для меня. Но смотаться за вещами, чтобы не заносить до дыр и не выстирать добела спортивный костюм и пару темных футболок… почему нет? В общажной прачечной я уже стал постоянным гостем. Даже въехал во всю эту тупую систему. Только за выходные дважды шмотки постирал. Ну, блин, не могу я таскать по два дня одну майку, она ж не благоухает к вечеру уже. К тому же выяснилось, что одежда сама не гладится, а с утюгом, которым я испортил запасные джинсы, у нас как-то не сложились отношения сразу. То ли дело моя гардеробная дома — увешана десятками наглаженных маек и штанов из химчистки. Да и захватить запасную пару кроссовок не повредит.

Убедившись по онлайн-табло на сайте аэропорта, что папин рейс благополучно вылетел, я еду на такси домой. Не задерживаясь, сразу поднимаюсь к себе, без разбору кидаю шмот на кровать, будто меня кто-то подгоняет. Сверху набирается целая гора носков, трусов. Из ванной беру триммер для бритья и электрическую зубную щетку. Возвращаюсь в спальню и лезу наверх за чемоданом, с которым в Испанию гонял — мы вечно шутили, что Громов с Саней поместятся в нем.

Испания.

Сука.

Почему в груди вечно колет, как подумаю о том времени? Может, в больничку сгонять да провериться? Мало ли что, вон, у Ярика, типа из баскетбольной команды, в начале сезона прямо на игре сердце прихватило. Инсульт, блять, в двадцать лет схватил, хер пойми почему, еле успели откачать. Всякое бывает — убеждаю себя, но где-то глубоко понимаю, что моя чума — это Соня, которую я упорно сукой зову, но когда забываюсь…

Вздрагиваю от постороннего звука, трясу головой, прислушиваюсь. За окном начинает завывать соседская собака, и я расслабляюсь. Уже глюки ловлю, но одна только мысль, что я мог бы увидеть Соню здесь, и меня бросает в холодный пот, после чего грудь опаляет таким нехеровым огнем, что, кажется, я к чертям сгорю изнутри. Что она со мной творит… Снится, сука, постоянно. Да и че я буду врать себе, не только в жутких снах — трахаю мысленно я ее на регулярной основе. Целибат, который держу по собственной воле, до добра меня явно не доведет, но я, блять, просто не понимаю пока, что со всем этим делать. И как выбраться живым из болота, тоже не знаю. Надеюсь, время покажет. Ведь отпустит когда-то? Так я думаю, пока не вспоминаю, как Соня тихо зовет меня в холле отцовского офиса. И я сразу теряю всю уверенность, потому что осознаю простую вещь — я сам ни хера не хочу ее отпускать.

Если убрать из тупорылого треугольника отца, проще не становится, кстати сказать. Но его участие в этом цирке меня бесит. Я не понимаю его. Хоть убейте, никогда не пойму. Ни тот факт, что ему нормально подбирать после меня объедки, ни то, что он цепляется со злости ко мне. Сейчас, когда эмоции слегка утихают, все его претензии кажутся смешными. Ну правда. Денег я у него никогда не таскал, он сам давал. Я не борзел, не вламывал все на беспросветные гулянки. Когда надо было, от скуки даже проги пилил на заказ, схемы с друзьями мутил, в ту же крипту вкладывался, чтобы хватало на личные нужды — телок выгулять и с пацанами затусить нормально.

Мне всегда достаточно было напрячь мозги, чтобы заработать. Те, кто не мог пошевелить извилинами, мешки по складам таскали и стирали ноги в доставке. Я действовал по-другому. Думал ли я о будущем? Да бля. Кто думает о будущем в двадцать, когда оно еще так далеко впереди? Не отрицал мысль, что когда-то буду работать с отцом, потому что у меня не было особых иллюзий стать сильным и независимым и зарабатывать геймдизайном тем же. Зачем изобретать велосипед? У папы отлаженная многолетняя схема, которую можно развивать. Я даже невооруженным взглядом вижу куда и как, потому что, несмотря на то что отец у меня весь такой в тренде и молодой духом, он человек прошлого поколения и мыслит по-старому. И я хотел бы ему помочь. Когда придет время. Не сейчас, пока меня больше волнует, как мы вывезем следующий баскетбольный сезон без тощей задницы Грома, которая будет подгорать на берегу Черногории. Мы всегда выступали в связке — я, он и Саня Быков. Что останется без него? Хер знает. Посмотрим.

Смеюсь сам себе под нос и пихаю носком чемодан. Ною, как телка. Бешу сам себя. Че, неужели не прорвусь? Одинокий волк, все дела. Спускаюсь с чемоданом наперевес. Все, на хер. Заберу ключи от тачки, раз папа любезно их предложил. Пока и без «бэхи» обхожусь нормально, но мало ли — точно не помешает. Громко приземляю чемодан на паркет и боковым зрением цепляю движение. На кухне. В доме. Где я один.

В теле напрягается каждая мышца, готовая к бою. Я вскидываю голову и с разгона врезаюсь взглядом в испуганное лицо Сони, которая стоит у раковины со стаканом воды. И это какой-то оживший кошмар. Все окрашивается в красный. По ушам бьет сигнал тревоги. Я, как тот Терминатор, готов убивать. Отпихиваю чемодан в сторону и размашистым шагом приближаюсь к ней, пока та вжимается в стол и сливается по цвету с белыми кухонными шкафами.

— Ты, блять, реально прикалываешься? — с ходу ору я на нее верхними децибелами. — Какого хера ты здесь делаешь? Отец здесь? Сказал, что улетел, чтобы с тобой тусить? За дурака меня держите?

Мгновение, и я уже нависаю над ней. Вырываю стакан и швыряю его в стену, а сука-Соня зажмуривается от звона стекла, что разлетается повсюду. И это я пугаю ее.

— Владимира нет, — шепчет с закрытыми глазами. — У меня затопило квартиру, и я… мне некуда… он предложил…