Поверенная 19 века

Глава 1

Глава 2

Следующее пробуждение меня окрылило и подарило надежду. Сквозь сомкнутые веки я увидела свет. Неужели прозрела? Или старуха меня вымолила перед святыми? Я не знала, что и думать.

Попыталась открыть глаза. Почти получилось. Свет я видела, но его закрывает пелена.

– Слава Спасителю! Очнулась! Хороший батюшка наш, отец Онуфрий, соборовал да причастил тебя третьего дня, вот ты на поправку и пошла. А он говорил, ты к Господу собралась…

Опять она разговоры затеяла. А мне пить хочется, и в туалет, и умыться, и слегка влажную одежду сменить.

– Стой! – я прервала ее причитания на полуслове. – Помоги сходить в туалет.

– Ась? На горшок захотела? Так не дойти тебе. На улице уборная. Полежи. Сейчас ведро принесу.

Услышав удаляющиеся шаркающие шаги, я приподнялась на локтях. В голове сразу зашумело, и в левый висок начали ударять молоточки. Что же со мной произошло? Куда Звездные Врата меня перенесли? Понятно, что к русским. Но в какой город? Почему уборная на улице? В деревню, что ли? Ну, ничего. Отлежусь и позвоню знакомым. Документы восстановим, деньги со счета никуда не делись. Считай, отделалась легким испугом. Но навсегда запомню, что не стоит пренебрегать древними запретами.

– Вот ведерко тебе поганое, айда помогу подняться, да сходи на него.

Старуха возвращалась и еще издали начала приговаривать.

Я попыталась сесть самостоятельно, но сил не хватило. Да и вслепую я не знала, куда ноги перекидывать, на что опираться. Как же другие живут в полной темноте?

Между тем старуха подхватила меня под плечи и легко, словно я кукла, посадила на кровати.

– Давай, матушка, одну ножку, вторую, скатывайся вниз, а там я тебя подхвачу, – приговаривала она.

И правда, стоило мне чуть наклониться, как старая меня сжала в руках и буквально усадила на ведро, давая указания, что и как делать.

Уф! Сейчас можно выдохнуть. Счастье-то какое!

– Хочу умыться, глаза разлепить не могу.

Не дожидаясь, пока она снова пустится в молитвы или ненужную болтовню, я озвучила свое желание.

– Так и не разлепишь, покуда синяки не пройдут. В этот раз… – понизив голос, продолжила старуха. – Батюшка сильно тебя приложил. Думали, все, не выкарабкаешься.

– Отец? – уточнила я.

Но откуда покойному родителю тут взяться? А! Бабка сумасшедшая оказалась! Как я раньше не догадалась!

– Муж твой, Петруша. Да что это ты все переспрашиваешь?

А я замерла на месте. Муж? Ой, не спроста это. Мне нужны доказательства. Первым делом я ощупала голову, вернее, ее волосистую часть. Нет! У меня коса, вот такая, ниже пояса, наверное. Не может быть. Это не я, вернее, я, но волосы не мои. А тогда кто? Неужто я переместилась в чужое тело?

– Как меня зовут?

– Марья. Петрова жена, – без запинки сказала старая.

– Сколько мне лет?

– Двадцать три минуло.

– Что за деревня? Ну, где я сейчас?

– Кака деревня? Москва это. Живешь ты в Москве, вместе с мужем Петром и двумя детишками.

– А-а-а! – с глухим стоном я повалилась назад.

Старуха ловко подхватила и уложила меня на постель. Наш диалог произошел молниеносно. Я выстреливала вопросами, она, не задумываясь, отвечала. Похоже, что не врет.

– А год какой? – сделала я последнюю попытку.

– Так тыща осьмьсот шестьдесятый. Подзабыла, да?

Девятнадцатый век? Нет, такое невозможно!

– Наполеон нападал?

– Нападал, ирод проклятый, – охотно ответила старушка.

– Пушкина, поэта, застрелили?

– Вспоминать начала?

– Крепостное право отменили?

– Одни говорят, что уже скоро, другие спорят, что не бывать тому.

– Я слепая?

– Что ты, матушка, говорю же, синяки, да личико твое светлое опухло.

– А что со мной случилось?

Старуха молчала. Чавкала губами совсем рядом, я слышала. Но отвечать не торопилась.

– В этот раз сильно ты Петрушу прогневала. Вот и приложил он тебя малость, да, видно, силу не рассчитал, – тихо, размеренно проговорила она, а затем вновь затараторила: – Но муж у тебя хороший. Работящий. Выкупил себя и тебя, в мещане подался, здесь мастерскую открыл. Живешь в тепле и сытости всем на зависть.

– Избил меня?

Похвалы я оставила без внимания, ухватив главное.

– Так ведь прогневала, говорю же. Он пришел, а ты с порога учуяла, что он выпивши, и отвернулась. А нет чтобы подбежать да сапоги с него стянуть?

Чего? Он пришел пьяным, а я должна в ногах у него стелиться? Домострой! Угнетение женщин! И за это он меня, то есть ту, что была в этом теле, убил? Ну а куда она в таком случае делась? А?

– Посадили его? Или еще разбираются?

Глава 3

В следующий раз меня разбудил разговор. Мужик обращался с вопросами:

– Глафка, как она сегодня?

Я навострила уши. Выходит, старуху зовут Глафира, а этот, значит, тот самый убийца и есть.

– Поправляется, батюшка. Сама давеча вставала на ведро, напилась, говорили мы с ней. – радостно затараторила старуха. – Половину тока не помнит. Ну да дохтор сказал, всякое бывает.

– Не помнит, ну и хорошо. Следи да ухаживай получше.

Посмотрите-ка на него! Убил жену, а сейчас требует, чтобы старуха меня выхаживала. Ну, берегись, гаденыш! Отныне нет твоей власти надо мной. Слезами кровавыми умоешься.

Я попыталась приоткрыть глаза и рассмотреть обстановку. Странно, что правый глаз открылся значительно шире, я даже смогла проморгаться, а вот левый только щелочкой.

Разговор закончился. Видимо, убийца все для себя выяснил и ушел. Я же осматривалась одним глазом. Комната совсем крошечная, только кровать, на которой я лежала, рядом табурет с кувшином, кружкой и глубокой тарелкой. Прикрыто полотенцем. По диагонали от меня в углу на стене иконы, возле них горит лампада, а под ними сундук. На котором сидит старушка божий одуванчик. Одета в платье-мешок до пят с длинными рукавами, на голове платок. Занята шитьем, но точно не разобрать, пелена все же мешала. На полу лежит домотканый коврик. Вот и вся обстановка. Проем двери завешан серой тряпкой до самого пола. На стенах обои, смешные, голубые в мелкий цветочек.

Тепло и даже душно. Пахло дымом, пирогами, супом и еще чем-то кислым. Я сразу почувствовала голод. Верный признак, что выздоравливаю.

– Глаша, – тихонько позвала я старуху.

Та тут же подняла голову, отложила рукоделие в сторону и направилась ко мне.

– Чегой тебе? Ведро принести? Али попить?

– И ведро, и попить, а еще есть хочу.

– Радость-то какая. Никак выправилась? Слава Спасителю нашему и святым его угодникам…

Затем все повторилось. Старуха помогла мне сходить на ведро. Унесла его, а вернулась с глубокой тарелкой в одной руке, из которой торчала ручка ложки, и тарелкой с огромным куском пирога в другой.

– На-ка, поешь, – подала она мне глубокую тарелку.

Я заглянула в нее – суп. И потянулась к пирогу. Аромат сводил с ума. Откусила огромный кусок и промычала от удовольствия. С капустой! Тесто пышное, во рту тает, и еще теплый.

– Ты щи зеленые поешь. Матрена большая умелица их томить. С вечера закладывает в печь.

– Какое сейчас время года? – с набитым ртом спросила я.

Зеленые щи потому что.

– Так Петров пост скоро, – пояснила старушка.

Не сильна я в религиозных праздниках, поэтому переспросила.

– Начало лета. Кто побогаче, уже разъехались по усадьбам до осени.

Точно! Про летнее времяпрепровождение в деревнях я помнила.

– Ты на щи налегай. Там и крапива, и другая травка, что первой появляется. Матрена все в чугунок кладет с вечера да в печь ставит, а утром знатные щи получаются, – уговаривала меня старуха.

Да я бы и рада. Глаза голодные, а съела пару ложек, да еще с пирогом, и наелась. Но пирог не отдала. Поела жижу из тарелки и протянула обратно. А потом и пирог доела.

– Расскажи мне про детей. Что-то я не слышу детских голосов. Все ли с ними хорошо?

Пусть не мои кровные, а обладательницы этого тела, но я твердо решила защищать их как своих родных. Еще и с таким папашей.

– Так они на женской половине, с Лизой. Петруша запретил к тебе допускать, покуда не поправишься.

– Лиза – это няня?

– И ее забыла?

Старушка наклонилась ко мне поближе, всматриваясь в лицо.

– Зеркало есть?

– Зачем тебе? – отпрянула она.

– Посмотреть на себя хочу.

– Где-то было, искать надобно, – неохотно протянула она и отвела глаза.

Врет и не краснеет. Я же вижу.

– Про детей расскажи.

– Что рассказывать-то? Ты спрашивай, я отвечать буду.

– Кто они, сколько лет?

– Неужто собственных детей не помнишь? – закрыла она рот руками, а на глазах выступили слезы.

Не стану ничего объяснять. Пусть сама все додумывает. В конце концов, в том, что муж убил жену, есть доля и ее вины. Могла бы в полицию обратиться, пожаловаться, заступиться. А она еще на меня же и сваливает вину.

– Костеньке на днях исполнится четыре годика. А Феодора у тебя осенняя, ей два будет.

Сын и дочь. Совсем крохи.

– Были еще двое, но ты не выносила, – тихо добавила старуха.

Что? Я, как кошка, каждый год приплод носила? Постойте.

– А почему не выносила? Муж бил? – Меня осенила нехорошая догадка.

– Ну, не так сильно, как в этот раз…

Глава 4

Последующие дни я посвятила выздоровлению и знакомству с обстановкой. Просыпалась утром, слушала, смотрела и изучала. С перерывом на послеобеденный сон. Вставала только по нужде и с поддержкой Глаши.

По каждой малой надобности, как то: сходить на рынок или что приготовить на завтрак обед и ужин – приходила за разрешением кухарка. Розовощекая, полнотелая Мотя, с извечной улыбкой на лице. Возраст ее я определила за пятьдесят. Она тяжело переваливалась из стороны в сторону при каждом шаге, отчего ее походка напоминала утиную.

Свои вопросы она адресовывала Глафире, но не сводила с меня любопытного взгляда при этом.

– Чаго хозяйке досаждаешь? Видишь, прихворала она. Чай не первый день в доме, сама решай.

– Дак може пожелают чего? Откудова мне знать? – извиняющимся тоном отвечала та.

Тогда Глаша давала ей наказ: кашу или щи кислые, но неизменными всегда оставались пироги. Сладкие, порционные с мочеными яблоками и брусникой или большие, сочные, с солеными грибами и зеленым луком. А то и с рыбой, судак вроде. Правда, куски рыбы крупные и с костями. Мне не нравились. Мяса в виде котлет, гуляша или куринной ноги я ни разу не получила. Зато бульоны супов были крепкие, густые, наваристые. Непременно с капустой, картофелем, репой, морковью, грибами, очень богатые и сытные. И практически каждый подавали со сметаной. А сметана не белая, жидкая, к какой я привыкла, а желтоватая, по густоте как масло. А когда она начинала таять, то на поверхности образовывались жирные растеки. Я даже попросила один раз принести ее отдельно и, намазав на пирог с капустой, наелась вдоволь.

Хлеб Мотя также пекла наивкуснейший. Но не пшеничный, белый, а из серой муки, с добавлением тимьяна, горчичных зерен или каких-то трав. Хлеб всегда отличался пышностью и небольшой пористостью. А еще мгновенно подсыхал. Стоило оставить кусок на полдня – грызи сухарь.

Из частых визитов кухарки и ее расспросов я сделала вывод, что кухней распоряжаюсь сама. Что пожелаю, то она и приготовит на всех.

Через два дня пришли дети. Каждого из них держала за руки средних лет женщина, замотанная по самые глаза в платок, и строго выговаривала, чтобы ничего не спрашивали, не подходили, не просились на руки и прочие «нельзя». Должно быть, она здорово напугала их заранее, потому как, едва выглянув из-за шторки, что служила здесь дверью, они выпучили любопытные глазенки и, не моргая, уставились на меня. Дочь Феодора старательно пыталась запихнуть крохотный кулачок в рот. А в глазах стояли слезы. Неужели я так ужасно выгляжу? К слову сказать, зеркало мне так и не дали.

– Быстро поздоровайтесь с матушкой и возвращаемся, – скомандовала строгая няня.

У меня же дыхание перехватило от вида этих милашек.

– Залезайте ко мне, обнимемся.

Я сидела на кровати, под спину Глаша заботливо подоткнула несколько подушек. Поэтому протянула к крохам руки.

Те опасливо покосились на няню. Я что-то сделала не то? Или мой вид их пугал? В общем, не сразу, но они двинулись ко мне.

Костя подсадил сестру и следом забрался сам. Я обняла обоих и прижала к себе.

– Фто это? – ткнула дочь в мое лицо.

Подмывало рассказать правду, разорвать круг лжи в этом доме. Но вместе с тем… Я сейчас еще не воин. Дети маленькие. От них наверняка скрывают правду. Да, я расскажу им все, но когда придет время, когда сама буду к этому готова и они смогут понять.

Услышала, как затаили дыхание взрослые. Все всё знают и молча сносят несправедливость.

– Оступилась, радость моя, – ласково погладила дочь по голове.

– Осупивась? – повторила она за мной.

Пришлось соврать, что шла, задумалась и, запутавшись в шторке, что служила здесь дверями, упала. Нескладно, но что поделать.

Вскоре детей увели под предлогом, что мне нужен отдых. Надеюсь, вскоре удастся с ними поближе познакомиться.

Домашний тиран приходил ко мне каждый день перед обедом.

Глаша объяснила, что фабрика располагается в доме, вернее, примыкает к нему. Поэтому завтракает, обедает и ужинает он дома. Правда, ужинает не всегда. Иногда уходит к друзьям пропустить рюмку настойки да обсудить новости.

Я всегда предугадывала его появление. Издали раздавался характерный скрип сапогов. Под его тяжелыми шагами скрипели половицы. А няня откладывала рукоделие, поднималась со своего сундука и, разгладив сарафан, замирала в ожидании хозяина.

Наше с ним общение происходило молчаливо.

«Живая».

«Тебя переживу».

На вид он был значительно старше моих двадцати трех. А может, все дело в густой бороде, поросшей до самых глаз?

Вспомнив об этом, в его отсутствие я спросила у Глафиры.

– Так двадцать семь Петруше нашему. Ты у него вторая жена. Первая у него слаба здоровьем была. Первыми родами отошла вместе с младенчиком.

– Небось бил ее, вот и отошла, – злобно огрызнулась я.

Телосложением он напоминал медведя. Проходя в проем двери, непременно пригибал голову, чтобы не ушибиться. Плечи широченные, руки, как два бревна, заканчивались огромные кулаками. Нос мясистый, называемый в народе «картошкой», а глаза маленькие, злые, отводит первым взгляд. Понимает, собака бешеная, что натворил, и явно боится. Узнать бы чего, я бы утроила ему ад.

Глава 5

– Глаша, а чего это муженек мой глаза отводит, при встрече?

Может, у нее узнаю тайну?

– Переживает за тебя. Чай не чужая ты ему. Любит он тебя. Посмотри, какой домище отстроил. И еда самая вкусная всегда на столе. И одета ты не хужее других. Подарками тебя завалил.

Подарки? Я навострила уши. А если их продать? Вот и появятся деньги на первое время.

– Что за подарки? Показывай.

Я устроилась поудобней. Отхлебнула травяной взвар, обмакнула баранку в мед, да и стала ждать, когда старуха прекратит свои кудахтанья и покажет уже мне требуемое.

Я ожидала увидеть как минимум золотые украшения, браслеты, серьги, броши. Это ведь настоящие подарки? А по факту была разочарована.

Отрез качественного серого сукна на пальто. Комплект пуговиц к нему. Отрез простого батиста на платье с вышивкой ришелье. Алые легкие туфли из ткани с вышивкой, на небольшом каблучке. Глафира цокала языком и приговаривала «дивные черевички». Вновь отрез ткани. На этот раз легкий хлопок. Алая атласная лента. Одна. Отрез тончайшего батиста. Хлопковые чулки и к ним подвязки. Флакон розовой воды, размером с наперсток. Открытый и наполовину пустой. Ажурная брошь из чеканки со вставкой перламутра в виде тельца бабочки. И наконец ужасные по своему исполнению хлопчатобумажные перчатки, длинные, как чулки. Да еще и желто-коричневого цвета. Фу, уберите от меня эту гадость.

Ах, да. Шали. Огромные. Ими укрывали голову и плечи, и они доходили до пояса. С кистями и яркими цветами. Синяя «богородичная», красная «пасхальная», зеленая «на Петров день». Так обозначила их Глафира, когда показывала.

Это все? Я готова была реветь. Да разве это подарки любимой?

Продать это все, если и получится, то за копейки. Даже на короткое время прожить с детьми не хватит.

Ну, ладно. Допустим, я раздобуду какие-то деньги. А дальше? Кем я пойду работать? Можно, конечно, подумать и о своем деле. Если даже крестьянский мужик смог фабрику организовать, неужто у меня не получится? Да не смешите меня!

Но здесь есть сложности на подготовительном этапе. Первое. Я совершенно не знаю законов. Вот куда пойти, чтобы получить разрешение на ведение собственного дела? Как отчитываться? Каков налог? Одни вопросы.

Дальше. Мне нужно самой увидеть, что за товары и услуги здесь предлагают. Может, они про вилки слыхом не слыхали, а тут я со своим изобретением. Запатентую, начну продавать идею, заживу как баронесса. Почему я сделала вывод об отсутствии вилок? Да потому, что мне всегда подавали только ложки. Независимо от блюда. Суп или каша – держи один прибор.

Или вот салфетки там, скатерти. Мне ничего подобного не предлагали. На кровати лежало полотенце для всего. Хоть нос сморкай, хоть руки вытирай.

Если вспомнить, то я многое смогу предложить этому миру. Но нужно все смотреть своими глазами. Выискивать, чего еще не изобрели.

– Скажи Глаша, а как часто я гуляю?

– Пш! Даже вслух не произноси, – зашипела на меня старуха, оглядываясь по сторонам.

– Да я выразилась неправильно. На улицу как часто я выхожу? Смотрю, что продают в лавках, может, сад какой поблизости имеется?

– А, это… – выдохнула беспокойство она. – В церкву ходим в субботу и воскресенье. Это обязательно. Ежели какой праздник на неделе, то и тогда. По субботам, когда ярмарки какие, тебя Петруша всегда приглашает. То пряник купит, то клюкву в меду. Без внимания никогда не оставляет. Летом на лодочке катает по Москве-реке. Хорошо тебе с ним живется.

Ну про радость жизни с тираном не тебе рассуждать.

– А сама я?

– Как это сама? Где это видано, чтобы жинка одна по улицам шлялась. Ты мужнина жена. А не девка, тьфу, – она показательно сплюнула себе под ноги.

– А за продуктами? – не отступала я.

– Мотя на то есть.

– А за отрезом ткани?

– Павлуша принесет, только попроси. Или когда на ярмарку пойдете, там и купит, что пожелаешь.

– Игрушки детям?

– На ярмарке все.

– То есть меня совсем никуда не выпускают? Как в тюрьме, сижу в четырех этих стенах? – перебрав все возможные варианты, я взорвалась гневом.

– Да что ты такое говоришь? Али не слушала меня? Одной тебе никуда нельзя. Да и не только тебе. Нельзя честным жинкам и девицам одним на улице появляться. А коли хочешь, вот поправишься, и сходим с тобой до церкви. Свечи поставим за твое здоровье да сорокоуст закажем.

– То есть с тобой из дома выйти можно?

– Конечно.

Уф. С этим разобрались. Гора с плеч.

Дальше. Куда мне пойти?

– Где мы живем?

– Возле храма Петра и Павла, в Лефортово.

Далековато от Кремля. Насколько мне помнится, вся торговая жизнь велась возле него в девятнадцатом веке. На месте торговых рядов, к примеру, сейчас расположен ГУМ. Ну, как сейчас… В двадцать первом веке.

Как бы мне уговорить старуху туда съездить. Ага, а на чем мы поедем? А платить чем?

Глава 6

Чем дольше я размышляла над своим положением, тем более склонялась к тому, что одна я не справлюсь с ситуацией. Мне нужна помощь. И единственный, кто может ее оказать, – это Глафира.

Да, она доброжелательно отзывается о тиране. Но и меня жалеет. Понимает, насколько я страдаю. С ее слов выходило, что она знает меня с рождения. Мы из одной деревни, где все между собой родня. Ее отправили вместе со мной выходить замуж.

Осталось выработать стратегию поведения и разговоров с ней. Перетягивания на свою сторону.

Дни протекали по одному сценарию. Утром я просыпалась под бубнеж старухи. Она стояла в углу, напротив икон, крестилась, читала молитвы и кланялась в пояс. Только после этого начинались дела по дому. Вечер заканчивался также молитвами. Глафира вычитывала их, крестила меня на ночь и уходила к себе.

На следующее утро я начала кампанию по перетягиванию ее на свою сторону.

– Глафира, а ты знала моих родителей?

– Еще как знала. Крепкая у тебя семья. Отец тот богом в макушку целованный. Все у него в руках спорится, за что не возьмется. Будь то телегу починить, или роды у коровы принять. – взбодрилась тут же старуха. Мечтательно растянула рот в улыбке и начала рассказывать.

– А матушка твоя, никто ни разу не видал ее без работы. То избу метет, то за скотиной ухаживает, то белье починяет. Мастерица на все руки. И это при осемнадцати детях. Правда пятерых Господь к себе призвал. – печально опустила она голову.

Ничего себе плодовитость! Задохнулась я от услышанного.

– А между собой как отец с матушкой жили?

– Ладно жили. Да и сейчас живут, летом то у них забот многуще, почитай лето - год кормит. А по осени, как закончат с урожаем, так приедут тебя навестить. Телегу припасов привезут. Грузди хрустящие, соленые, проложенные березовыми и смородинными листьями в боченках, клюква, брусника, моченые яблоки, свежие крепкий, соломой проложенные в ящиках. Те до самых холодов храниться будут. Капуста, морковь, брюква, репа, все мешками. Нам до следующей осени хватит запасов. Солонину в бочках.

Постойте. Это что же получается? Мои родители, ну той, в чьем теле я оказалась, кормят всю мою нынешнюю семью? Удобно муженек устроился, однако. Широкий жест сделал? Девку из деревни в город вытащил? А ничего, что тем самым обеспечил себя бесплатной едой? Это получается, что не я ему обязана за переезд, а он мне, вернее моим родителям. Запомню. И вверну при случае.

Но старуха уходила от главного в разговоре, и мне приходилось ее постоянно возвращать.

– И отец тоже бьет матушку?

Попала! На лице Глафиры промелькнула презрительная гримаса, она чуть сморщила нос и отвернулась в сторону.

– Батюшка твой строг. Бывалоча как скажет крепкое словцо, да по столу кулачищем ударит, так все на лавках и подпрыгнут. Но чтобы руку на матушку поднимал? Отродясь такого не бывало. Да и в Уське нашей никто этим не грешит. – сказала, и рот рукой прикрыла. А сама ширк испуганными глазами на меня. Услышала ли я, как она проболталась? Еще как услышала!

Но сейчас давить на старуху не буду.

– А сестры, братья мои что? В деревне остались? – перевела разговор на безопасную для старухи тему.

И она ухватилась за спасительную соломинку, пустившись в разговоры о моей семье.

Большая половина моих кровников, в настоящее время живут своими семьями. Замуж повыходили, женились. Все по очереди. Не так чтобы младшую первой выдали, нет. Сиди и дожидайся своего. Ну и что с того, что приданое давно приготовлено, и родители жениха все пороги обили? Порядок для всех един.

При этом Глафира не без гордости говорила, что только мне удалось в город выбраться. Почитай барыня, по сравнению с деревенскими. Не нужно от зари до заката гнуть спину в поле, под раскаленным солнцем или в дождь. Мошка в глаза не лезет, комары да оводы не кусают. Красота!

Самая большая забота у деревенских, весной да осенью. Весной требуется землю перепахать и все высадить. Сначала на хозяйском наделе, а уж потом на своем клочке земли.

Осенью, как я поняла с ее слов, им и спать некогда. Еще по темноте бегут в лес, собирать грибы, ягоды, травы. Едва вернулись – работать на барина, собирать урожай, сортировать, отвозить для сохранения на зиму. А третья смена – на своих огородах.

Слушала ее рассказы и преклонялась перед этими людьми. Меня поход за грибами, в свое время изматывал. До вечера лежала, приходила в себя. А ведь не пешком до леса пять километров идти, а на машине. Нет, все же насколько крепкие люди! Конечно, много значит привычка и закалка. Да и о лени они слыхом не слыхивали. Но все же… Отчасти можно согласится с Глашей – повезло мне попасть в тело городской жительницы. А окажись я крестьянкой? Даже думать не хочется, через что мне бы пришлось пройти.

Вот зимой в деревнях сплошной отдых. Знай ходи по гостям, делись байками. Кто побогаче, выбираются на ярмарки. Продавать лапти, лукошки, свистульки, другие предметы народного ремесла. Правда до того их с самой осени изготавливают. Но то же не в поле с утра до вечера.

Женщины прядут шесть. Летом не до того, хоть и стригут овец весной. А еще в каждой второй избе ткацкий станок. Сами ткань заготавливают. Не покупать же в городе? Затем обшивают всю семью. Потом до весны заняты вышиванием рубах да сорочек. Одним словом, всю зиму сидят сложа руки, толком работой не заняты.

Глава 7

– А мы давно в Москве живем?

Продолжила интересоваться обстановкой, постепенно выводя старуху на нужную тему.

– Пятый годок осенью будет.

– Расскажи мне про город.

Старуха сморщилась, как от кислой пилюли.

– Зря, ой зря, батюшка наш освободитель реформы затеял. Распоясались городские в конец. Церкви пустеют, енти больше до спиритизму тянуться. Тьфу. – сплюнула она и перекрестилась. – Жены разводятся с мужьями, те уходят к полюбовницам. Младшие восстали против старших. Где это видано, чтобы родители отдавали своих дочерей учиться? Кому нужны науки заграничные? Домашние тихие вечера никто не соблюдает. Все норовят в театру податься, срам смотреть, или в клубы с картами и танцами неприличными. А девки молодые, мечтают косы остричь, фиктивно замуж выйти да уехать за границу учиться. Срам и позор! Вот что в городах творится. – назидательно закончила она свой рассказ, повернулась к иконам и троекратно перекрестилась.

Реформы, значит. Общество почуяло ветер перемен, и кинулось, во все тяжкие. Новые настроения и идеалы будоражат кровь. Никто не хочет соблюдать заповеди предков. Молодежь – с этими понятно, первые крикуны и возбудители спокойствия. Так во все времена было.

Еще и политические недовольства властью наверняка начались, а приведут они известно к чему – император Николай II отречется от престола. А следом начнется кровавая людская мясорубка, в которой сгинут практически все зачинщики революции.

Но в моем положении все, что рассказала Глафира только на руку. Поднимает голову эмансипация. Женщины болше не желают жить по Домострою Ивана Грозного. Разводом никого не удивить. Я надеюсь. Плохо, что Глафира откровенно плюется на перемены, видя в них только плохое. Здесь мне придется пройти по лезвию ножа. Чтобы показать свою приверженность старым традициям, и вместе с тем изменить свою жизнь, и детей.

– А откуда ты столько всего знаешь? Или тебе можно выходить одной на улицу?

– Конечно можно. – неподдельно удивилась она. – Я же старуха. Да и в прислугах, таким можно. А вот девицам, барыням, то строго запрещено. Могут прямо плюнуть вслед да обругать поганым словом.

С чего же мне начать?

– Можешь позвать батюшку? Хочу помолиться с ним. Душа прям просит молитвы, а сама до храма не дойду, слаба. – сложила на груди руки и опустила лицо.

– Давно пора, соколица моя ясная. – подскочила на месте Глафира. – Служба то у них в аккурат закончилась. Ты полежи, а я быстехонько сбегаю до батюшки Онуфрия. Здесь недалеко. Приглашу его к нам. Исповедует кровиночку мою да причистит. Ты разом и поправишься.

Поправляя платок на голове она металась по комнате. Сложила свое рукоделие. Остановилась перед иконами, что-то шепчет, крестится и поклоны бьет.

Угадала я. По душе пришелся ей мой порыв.

– Надо только Моте сказать, чтобы обед праздничный устроила. Негоже батюшку пустыми щами угощать. Отправлю ее в лавку, пусть бок свиньи купит, да запечет с травами.

Приговаривала она в суете.

Хм. Мне резанули слух ее слова. Нам, мне больной, детям, старухе, пустые щи подавать нормально, а батюшке… Не сказать, что я была против церкви, нет. Но насмотрелась в свое время, когда объявили демократию и гласность, поэтому для себя раз и навсегда решила так. Бог, провидение, высшие силы они бесспорно существуют. Но в храмах работают, или говоря их языком служат, такие же люди как я. У каждого свои психологические травмы, воспитание, взгляды на события. Как говорят истина – одна, а видится каждому по своему. Поэтому в душе я верующий человек, но не обрядовый.

– Ты батюшку то по дороге предупреди, что я мало что помню. Попросит молитву какую прочитать – а я не смогу. Как бы не прогневать его. – напомнила главное Глаше.

– Все перескажу. Ничего не утаю. – торопливо откликнулась она и стремглав выскочила за штору.

Так. С этим порешала. Молодец! Сейчас сделаю скорбную мину, буду каяться, да угождать Глафире при батюшке.

Дальше. Какой должна быть женщина? Правильно! Домашней и заботливой о детях. Это второй пункт моего плана. Следует больше внимания уделять детям. Разговаривать, играть с ними, проявлять заботу.

Ну и наконец – третье. Не годится мне сидеть сложа руки. Понятное дело, уборкой и вытрясанием ковров я заниматься не буду. А вот мастерить одежду, вышивать – мне вполне по силам. Нужно лишь попросить ее научить меня всему. А там, за работой, глядишь и начну вести разговоры и доле своей, судьбинушке горькой, и опасания что забьет меня когда нить муж до смерти.

В ожидании гостя, переплела косу. Сама! Расчесала гребнем, да и сплела. Затем повязала сверху платок. На манер старообрядцев. Когда закрыта голова и шея. Целомудрено, одним словом. И стала ждать.

Долго. Уже наверное час прошел.

Зашел муж. Значит время обеда.

Осмотрелся, не увидел рядом Глафиры и подошел ко мне вплотную. Прожигает взглядом, ощупывает плечи, руки, остановился на тощей груди. У меня вообще, насколько я могла видеть телосложение хрупкое, тонкая кость. Не сильно я на деревенскую крепкую бабу смахиваю.

– Скоро значит на ноги поднимешься.

– Конечно. А ты надеялся, что убил меня?

Глава 8

Ярость тут же схлынула с лица убийцы. Взгляд заметался по комнате, плечи расслаблено опустились.

Когда же священник зашел, то тиран склонил голову и смиренно подошел к тому на благословение. Только руки, сложенные лодочкой продолжали трястись, выдавая его с головой.

Пастырь кинул быстрый взгляд на его руки, затем задержался на мне. А после, как не в чем ни бывало, перекрестил домашнего тирана и подал свою руку ему на благословение.

Поп, а именно этим словом я окрестила его, словно сошел со страниц сказки Пушкина. Розовощекий, рыжий, лохматая борода и взъерошенные волосы, разметавшиеся по плечам. Черная ряса обтягивала огромных размеров живот, пояс завязан под ним. А сверху на длиной цепочке покоится золотистый крест. Возрастом он был, не знаю, за пятьдесят, это точно.

– Вижу вымолили тебя родные? – обратился он ко мне.

Мужинек в это время ужом скрылся за занавеской.

– Да, батюшка. – склонила голову и сложила ладони, как это только что делал убийца. Язык не попорачивается назавать его мужем.

А еще мне страсть как интересно узнать, как развернулись бы события, не появись священник. Ударил бы меня этот? Вполне может тому статься, что и сдержался. Но впредь нельзя быть такой неподготовленной. Нужно придумать для себя защиту. Хоть ту же самую сковороду. Он на меня с кулаком, а я в ответ чугунной защитницей. Потому как я показала гонор. Считай объявила ему войну. И сдается мне, что такую вольность он мне еще припомнит.

– Глаша сказала, что ты желаешь исповедаться и причаститься Святых Христовых Таинств?

– Исповедаться? – я натурально выпучила глаза. – Мне не в чем исповедоваться. Не я же себя избила.

– Тут дочь моя нет твоей правды. Ведь не угодила ты мужу своему. – склонил он голову на бок и прищурился, хитро глядя на меня.

– И поэтому меня следовало забить до полусмерти?

– Ну что ты такое говоришь? Кстати, муж твой, Петр. Каялся. Ой как он каялся. – цокал языком поп и качал головой из стороны в сторону. – Я ему епитимию наложил, десять земных поклонов. Так он двадцать отвесил. Вот как каялся! – поднял указательный палец вверх.

Земные поклоны? Да вы издеваетесь? Его на дыбе распять надо, кости переломать. А тут десять земных поклонов. Постойте, если я правильно помню, то кающемуся следует опуститься на колени, коснуться лбом пола и выпрямиться. Легкая разминка для поддержания здоровья. Разве это наказание за то, что он со мной сделал?

– А передо мной? Он должен покаяться? – не отступала от своего.

– А ты? Ты просила у него прощения? Ведь все от жены исходит. Вот встречает меня матушка Мария. И так она вся светится радостью при этом. Словно я для весь свет в этом мире. – мечтательно затянул поп. – И мое сердце тут же к ней тянется. Хочется добрым словом ее порадовать, гостинец подарить.

Да вы все сговорились? Почему я должна просить прощения за то, что муж избил?

– Я вот давеча зашел и увидел мужа твоего в полном смирении. А ты нет. Ты вон какая гордая орлица. Восседаешь на кровати, поглядываешь свысока, а разве такой надлежит быть жене?

Глафира! Уводи попа. Пока я ему не рассказала правду жизни.

– Нет в тебе смирения перед богом и почтения перед мужем. А раз так, не могу я тебя причастить. Молись, матушка, чтобы господь наш просвятил душу твою светом своим. – поп повернулся к иконам и перекрестился. – Проси прощения у Павла. Да вместе ко мне и приходите.

Шах и мат!

Поп повернулся и кивнул Глафире, дескать я закончил.

Она тут же рассыпалась в приглашениях.

– День сегодня не постный, отведайте батюшка, чем бог послал, не побрезгуйте.

И естественно тот не побрезговал. Потому что аромат жареного мяса сбивал с ног. Он окутал все пространство. А к нему примешивался запах чеснока, специй и еще чего-то невыносимо вкусного.

На этом они ушли, а я осталась в гордом одиночестве. Безусловно, мне хватило бы сил пойти с ними, но это значит, что я полностью окрепла. А такой радости ненавистному муженьку я не доставлю.

Только спустя полчаса, если не дольше, Глафира принесла мне суп и кусок пирога с зеленым луком и яйцом. А мясо где? Поп на пару с извергом съели?

Потом разберусь. Пока же мне нужны силы. Поэтому съела весь суп, без остатка, и заела пирогом с квасом. Жизнь заиграла другими красками. На смену гневу пришла нега.

– Полежу немного. – оповестила свою сиделку.

Но мне было не до отдыха. Считай первое боевое задание я с треском провалила. Хотела же прикинутся овечкой, а все тиран. Не вовремя пришел и вот результат. А сам выкрутился. Собака хитрая!

Но ничего. Проиграна первая битва, а не все сражение. Хотя мне и правда, следует держать себя в руках. Как говорится, со своим уставом, в чужой монастырь не ходи. Нужно начинать ассимилироваться в угоду окружающим, чтобы добиться желаемого.

– Не узнаю я тебя Марьюшка… – со своего сундука со вздохом произнесла Глафира.

– Все болезнь… – прикинулась дурочкой в ответ.

– Ране ты была тихая, молчаливая, только молилась да плакала иногда.

Глава 9

– Милая моя, родная!

Я откинула одеяло и, как была, босиком кинулась к ней.

Упала на колени, гладила по голове, тощим рукам и узловатым пальцам.

– Не плачь, нет у меня ближе тебя никого, не хотела тебя так… да переполнило меня изнутри. Прости, прости моя хорошая.

Не заметила сама, как по щекам потекли горькие слезы обиды. За ту, что прибил безнаказанно муж. За детей ее, что, считай, сиротами остались. За несправедливые обвинения, со всех сторон обрушившиеся на мою голову.

И тут старуха сползла с сундука, встала на колени и натурально ударилась головой об пол.

– Прости меня, Марьюшка. – Бам! – очередной удар об пол лбом. – Приставлена к тебе оберегать, холить и лелеять ягодку мою. – Бам! – А вместо того предала я тебя!

Затем последовала череда поклонов и громкий вой:

– Век себе этого не прощу!

Она же так насмерть убьется? И с кем я буду убегать от тирана?

Я перехватила ее за плечи и с силой обняла, прижала к себе. Только бы больше не билась об пол. А сама реву не на шутку. А все оттого, что почувствовала впервые за время пребывания в этом мире искреннюю поддержку. Несмотря на заведенные правила и домострой проклятый, старуха не предала меня, да немного отклонилась, наслушавшись того же попа, но вспомнила что-то глубинное, сакральное. Это не объяснить словами, это связь внутри, что не разорвать, не разрубить. Она навсегда связывает родных людей, что бы между ними ни произошло.

– Прощаю, прощаю, моя родная, да и зла не держала никогда на тебя, – жарко шептала ей в ухо. – И ты меня прости и помоги. Спасителем заклинаю.

– Марьюшка-а-а-а-а… – продолжала в голос выть старуха.

Сколько мы так простояли на коленях, крепко обнявшись и обмывая наше горе слезами? По времени не скажу. А по ощущениям – до той поры, пока вся накопившаяся внутри гадость слезами не вышла.

Затем мы помогли друг другу встать, уселись, сцепив руки, на сундук. Носы разбухли, дышать обе не можем. Лица от слез распухли. Но внутри тишина. Нет между нами обид и недоговоренностей.

– Поможешь мне? – я первая начала разговор.

– Помогу. Грех на себя возьму. Я старая, а ты меня потом отмолишь.

– Ты о чем? – Внутри шевельнулись нехорошие догадки.

– Изведу изверга, пока он тебя не убил.

Я повернулась и уставилась на нее как в первый раз. Серьезно? Она готова его убить? Вот это старушка! Пожалуй, повезло мне с ней. Но мы пойдем другим путем.

– Не стоит душу об этого марать. Пусть живет и мучается. У меня другой план. Давай заберем детей и уйдем от него.

Старуха вытаращилась на меня ровно так, как только что я смотрела на нее. Видимо, убить гада она посчитала делом простым, обыденным, а уход от него – немыслимым.

И упреждая вопросы, я выставила вперед ладонь и продолжила:

– Я работящая. Да, на первое время нам понадобятся деньги. Но мне нужно только пройтись по ярмаркам, торговым рядам, посмотреть, чем торгуют, и я непременно придумаю что-нибудь свое. Верь мне. Уже к дочкиному дню рождению будем с деньгами и в безопасности. То есть вдали от тирана, – я поправилась на последней фразе, потому что Глаша как-то странно на меня глянула.

– Немного денег у тебя есть. Ентот выдает тебе каждый месяц на продукты по десять рублев. Сейчас самое начало месяца. Почитай, все деньги в сохранности.

Оп-па! Посыпались хорошие новости. Осталось узнать ценность денег. Но с другой стороны, десять рублей на месяц… Наверняка это хорошие деньги.

– Так ты согласна?

Старуха слезла с сундука, повернулась к иконам, три раза перекрестилась и, повернувшись ко мне, произнесла:

– До гробовой доски буду рядом с тобой, все сделаю, чтобы искупить вину свою, предательство…

– Проехали, – я нагло перебила ее на полуслове, – то есть забыли. Это, считай, Спаситель проверял нас на искренность чувств, и проверку эту мы с тобой с честью прошли. Давай больше к этому не возвращаться. Было и прошло. А подумаем лучше, как нам устраивать свою дальнейшую жизнь.

Старуха закивала с одобрением и вернулась ко мне на сундук.

И я начала уже без утайки посвящать ее в свои планы.

– Первое. Нам нужно найти временное жилье. Пока своим не разживемся.

– Так на квартиру можно съехать в доходный дом. Полно их по Москве, знай выбирай, – подсказала Глафира.

А потом объяснила, что это такое. К примеру, самый приличный доходный дом принадлежал Агриппине Александровне Абрикосовой. Да, той самой магнатке и благотворительнице из знаменитой на весь мир семьи. Другими словами, это просто квартиры в аренду. Хочешь на несколько дней, а хочешь на годы.

Значит, к ней и пойдем. Потому что репутация и безопасность превыше всего.

Второе. Узнать порядок раздела имущества и развода.

Тут старуха опустила глаза, начала теребить подол и громко вздыхать.

– Приданое у тебя было, да только договор случился на словах. Никто же не знал, что Петька таким окажется.

Глава 10

Глафира перевязала платок. Помолилась на иконы. Перекрестила меня и ушла.

А я лежала, сладко улыбалась и не знала, кого благодарить за подарок судьбы в виде решительной старухи. Это же надо, при всей своей набожности не побоялась предложить убить тирана. Как?! Как это умещается у нее внутри? Поистине непостижима душа русского человека.

Чудесные новости! Головокружительные! У меня вон какая заступница! Она за меня и в огонь и в воду. Награда мне послана после всех испытаний. Ну, держись, муженек. Вдвоем мы точно тебя в бараний рог согнем.

Но вместе с тем прошло уже достаточно времени. Я чувствовала себя вполне здоровой. Глаза полностью открылись. Вижу четко, без пелены. Синяки, судя по реакции Глафиры, еще не сошли с лица. Но не в них дело. Боюсь, что муженек мой вскоре начнет цепляться, что долго я валяюсь. Наверняка та, что была в этом теле до меня, еще еле живая тащилась ему сапоги снимать. Разницу почувствует и ребенок.

Значит, мне нужно продлить свою болезнь всеми возможными способами. И в ожидании старухи я занялась перебиранием вариантов.

Вариант намеренного перелома костей сразу отвергла. Я должна быть полностью здорова и полна сил. Готовая в любой момент подняться, собрать вещи, подхватить детей и уйти. Дети… Одна я с ними не справлюсь. Вернее, справлюсь, но первое время буду бегать по инстанциям, затем озабочусь каким-либо делом. А это с утра до вечера. С кем они останутся? Нужна няня для них. Значит, Лизу забираем с собой. Решено.

Остается Матрена. И вновь та же проблема. Кто будет готовить всем нам еду? Детей без пригляда оставлять нельзя. Глаша будет мотаться со мной по делам. А дети голодные сидеть? Да и сами мы. Таким образом, как ни крути, уходить нужно всем скопом.

Дальше – вещи. С собой постараюсь забрать все свое. Подарки тирана, свое приданое в виде тканей. Обязательно продукты, чтобы не тратить на их покупку деньги, которых у меня и без того нет.

Хорошо придумала? Великолепно! А ведь будут еще детские вещи, мои зимние, одежда служанок. И как мы это все понесем? В руках? Не смешно. Нужна повозка или телега какая. Договориться на определенный день. Увязать вещи в мешки, чтобы быстро покидать и смыться. Но телега, или, по местному – извозчик, задарма не работает.

Ну, ничего. Я что-нибудь придумаю. Я умная, я справлюсь.

Уже в сумерках вернулась Глафира. Первым делом перекрестилась на иконы, затем ослабила платок и подсела ко мне на кровать.

– К полициантам тебе надо обращаться. Узнала я.

Оказалось, что это полицейские, но в народе их звали так незатейливо. Но Глафира на этом не успокоилась. Дошла до нужного участка, покрутилась там, подслушивала, подглядывала и предложила обращаться к ним утром.

– Пока они трезвые, а после обеда… В общем, утром пойдем.

Моя ты золотая! Спасительница!

Я же в свою очередь поделилась с ней своими мыслями. Кого с собой забираем и что из вещей.

– Сашка, сосед наш через три дома в подворотне, – туманно объяснила она, – извозчиком робит. За настойку все сделает. Я договорюсь.

– А настойку где возьмешь?

– У ирода скраду.

Ну вы посмотрите на мою боевую подругу! Разве можно такую не ценить? Огонь, а не старуха!

Похвалив ее за превосходный план и острый ум, я перешла к теме моей болезни.

– Тут ты права. Петька уже спрашивал про тебя. Говорит, долго ты в этот раз.

– А ты что?

– Ответила, что сильно он тебя приложил. Вот никак и не поднимешься.

– Предлагаю разыграть новый виток моей болезни.

– Как это? – насторожилась Глафира.

– Слушай внимательно. Мы должны действовать сообща, – я ей подмигнула и пустилась рассказывать свой план.

– А как вскроется? – насторожено отозвалась она по окончании моего рассказа.

– Не докажут. Никто не выяснит причину. А дальше мы уйдем. Нам надо протянуть время. Не хочу к нему в постель.

– Помолюсь за тебя.

Старуха подошла к иконам и начала читать молитвы.

Затем сходила за едой. На ужин Мотя приготовила ячневую кашу с творогом и ватрушки с яблоками. Запивали все травяным настоем.

Наелась. Отдышалась. Пора!

– Святые угодники! Больно то как! А-а-а-а! Помираю! – набрав в грудь побольше воздуха, заголосила на весь дом. Сама же схватилась обеими руками за живот и согнулась пополам.

Глафира коршуном кружила возле меня:

– Марьюшка! Лебедушка ненаглядная, что с тобой?

– Живот, будто лопнуло в нем что! А-а-а-а-а! Больно! – заорала я пуще прежнего.

Первой прибежала испуганная Мотя.

– Чего случилося?

– Я почем знаю. Сама погляди, сударушку нашу как выгнуло.

– У меня все продукты свежие были, богом клянусь, – перекрестилась кухарка, повернувшись к иконам.

– А-а-а-а! – прервала я криком их перепалку и откинулась, изображая обморок.

Глава 11

– Пс! Пс! – позвала я Глашу.

Та на миг лишь прекратила ор. Высморкалась в подол и подошла ко мне, при этом завывать не перестала:

– Травинушка моя гибкая! Не оставляй детяток сиротами! Заступник Пантилимушка, помолися Спасителю за рабу Марьюшку, не оставь ее без подмоги.

В перерывах я нахваливала Глафиру за искрометную игру.

– Рано еще. Дохтора не так просто обмануть, – отмахнулась она и продолжила причитать.

Я же начала громко охать и вздыхать. Показывая, что острая фаза миновала, но боли продолжаются.

Такими нас и застал доктор. Сцена третья, заключительная и самая решающая.

Глафира в слезах молилась на коленях перед иконами, я изображала боли.

– Ну-с, голубушка. Мне донесли, что вы на поправку пошли, и что же с вами приключилось? Принесите керосинку, – кинул доктор через плечо.

Да ладно? Здесь знают о керосиновых лампах? Я немало удивилась услышанному.

Но вместо этого принесли коптящую свечу, издаваемую к тому же непереносимую вонь паленого жира. А когда доктор поднес свечу ближе, я натурально сглотнула комок, чтобы не выдать ему на ноги проглоченный ужин. Настолько отвратительной была вонь.

Доктор возрастом ближе к сорока. Аккуратно зачесанные седые волосы. Правильные черты лица. Ровно подстриженная короткая борода и усы. Практически современная рубашка на пуговицах, а не как у муженька – косоворотка со шнурком.

Сверху на докторе надет сюртук. Из одного кармашка он достал пенсне, ловким движением закрепил его на переносице и нагнулся ко мне.

– Ох, охохох! Больно, дохтор, – на манер Графиры исковеркала я его должность.

– Где болит?

– Везде… Но боле в животе…

– Здесь болит? – прикоснулся он к моей лодыжке.

– Нет.

– А здесь? – тронул за кисть.

– Нет.

– Следовательно, не везде. Уже хорошо.

Судя по всему, доктор разговаривал сам с собой, ну пусть.

– Покажите язык.

Выполнила его просьбу.

– Хорошо.

Дальше он достал из портфеля, который принес с собой, трубку с двумя утолщениями по разным сторонам. Фонендоскоп в старинном его виде.

Приложил трубку к моей груди. Послушал. Перенес ниже, и так до самого пупа.

– Хм, – констатировал диагноз. – Ну-с, голубушка, задерите ка сарафан до груди.

– Нет. Негоже жену оголять.

Вы только посмотрите, кто вступился за мою честь!

Оказывается, муженек все это время находился рядом. Желает убедиться, что я плоха? Ну это мы запросто. И с громким стоном я сложилась пополам.

– Богородица заступница, спаси Марьюшку нашу, – заголосила Глаша, привнося нервозность. А то ишь, возле постели умирающей спор затеяли.

Я покряхтела, поохала и, спустя минут пять, дала ощупать свой живот. Через одежду, конечно же. Две рубахи и сарафан. Ну не оголятся же? К тому же муж против.

А что можно прощупать через три слоя одежды? Вот у доктора ничего и не вышло. В том смысле, что диагноз не мог поставить.

Обратился с вопросами, что ела, пила.

То же, что и остальные.

– После того как на поправку пошла, падала? – последнее слово доктор выделил голосом.

И этот вступил в заговор против меня. Подлец!

– Никак нет, – чересчур быстро отозвался Петруша, чем по мне, выдал себя с головой. Дескать, с тех пор я ее не лупасил.

– Странно. Жара нет. Язык без налета. Живот мягкий. Ничего не понимаю. Можно, конечно, кровь пустить…

– Не надо кровь. И без того слаба она после болезни, – вступилась за меня Глаша. Добрая душа. А то я начала переживать.

– Тогда пропишу микстуру. Давать по столовой ложке три раза в день.

Я изображала боли и не следила за движениями, только вслушивалась в разговоры.

– Дай мне, батюшка. Сама выхожу горлицу мою.

Судя по всему, Глаша ловко перехватила склянку из рук мужа.

Затем доктор собрал портфель и откланялся. Пообещав прийти на следующий день.

Ура! И этого обманули. Ай да мы! Ай да молодцы.

Выждав еще с полчаса, наверное, Глаша осторожно подошла ко мне.

– Пить хочешь?

– Ага. И ватрушку. Две.

– Принесу, жди.

Вонючую свечу унесли. Я лежала и мурлыкала себе под нос, хваля нашу женскую сообразительность и солидарность.

Затем наелась, и обе мы легли спать. Глаша принесла какие-то тряпки и расстелила прямо на полу. Мои неоднократные приглашения лечь рядом она отвергла со словами, что «негоже ей».

Утром приходил доктор, При нем я немного постонала и сообщила, что боль из острой, режущей перешла в тянущую.

Глава 12

Утром молитва, туалет, включая обтирание меня мокрой тряпкой. Затем завтрак, и вот мы начали одеваться.

Глаша надела на меня рубашку до пола с длинными рукавами, украшенную вышивкой. Сверху яркий распашной сарафан на пуговицах. А уже на него епанечку – короткую нагрудную жилетку. Волосы тщательно убрала под платок и заколола его булавкой под подбородком.

Матрешка! Именно так я себя ощущала.

Но и это еще не все. На ноги она натянула мне хлопковые панталоны, до колена, примерно, чулки, подвязала их над коленками. И уже после этого подала закрытые туфли на мощной подошве.

Жарко! Я ощущала себя капустой в десяти одежках.

Глафира отошла на шаг, придирчиво меня осмотрела и накинула на плечи огромную цветную зеленую шаль. Та кистями спускалась ниже ладоней, а сзади, наверное, волочилась по земле.

– Знатная красавица! – прицокнула старуха языком. – Пойдем.

Сама повязала платок так, что он закрывал волосистую часть головы, шею, и завязывался сзади. На ней был такой же сарафан, но темный, с набивным рисунком. И такая же епанечка и шаль. Правда, шаль серая, с бордовыми завитками. Но по одежде мы с ней были как престарелый близнец и близнец молодой.

Пока я размышляла, она уже тащила меня за руку через шторку.

Надо признаться, со времени появления в этом мире я ни разу не покидала комнату, в которой очнулась. И сейчас смотрела во все глаза по сторонам.

За шторкой оказалась другая комната. На окне ситцевые занавески в цветочек. Широченная кровать с пирамидой пышных подушек разных размеров. Внизу огромная, затем поменьше и так далее. А на самом верху… подушка размером как для иголок. У моей бабушки такая была.

Кровать отгорожена ширмой, обшитой тканью, все в тот же мелкий цветочек. На стенах обои. На белом фоне мелкий цветочный узор. Массивный шкаф. Натуральное дерево, я с завистью облизнулась на него. Напротив сервант с расписной посудой! Вы только посмотрите! Все как в моем детстве! Еще только хрусталя не хватает, и будет полное соответствие. На полу темный домотканый коврик.

Пока я крутила головой по сторонам, старуха высунула голову за шторку. Да, здесь тоже не было дверей.

– Можно, – потянула она меня дальше.

В следующей комнате находились две детские кровати и одна взрослая. Стол и стулья посредине. За столом сидели дети и Лиза. А закрыв своим телом нас, над ними нависла Мотя.

– Ай да что я вам принесла? Ну-ка, кто угадает?

Все внимание таким образом она привлекла на себя, и мы, чуть пригнувшись, быстро миновали детскую.

Следующая комната была огромной. В дальнем углу немыслимых размеров печь, и, несмотря на жаркое время года, от нее исходило мягкое тепло. Это вам не батареи городского отопления.

В центре стоял большой стол, человек на десять. Без изысков, но крепкий, по бокам лавки.

Иконы в углу, полосатый коврик вдоль всей комнаты. А за печью закуток, откуда виднеется нагромождение чугунных горшков, посуда и прочая утварь.

Глафира уверенно тянула меня туда. О! Первая дверь, что я увидела. За ней полумрак. По обе стороны поленницы с дровами. Мы двигались дальше очень быстро. Следующая дверь. Здесь на полу солома и на ней ящики, горшки, бочки и бочонки. С потолка свешивались веники разных мастей и размеров.

Глафира толкнула следующую дверь, и я ослепла от яркого солнца. Выбрались!

Лай собак смешался со свистками, кто-то вдалеке кричал, отдаленно слышались голоса зазывал и глашатаев, что выкрикивали новости.

Воздух был наполнен ароматом дыма от печей, чем-то жареным, отчасти горелым. Но как все же жарко! Пока выбирались, я уже взмокла, а на улице, несмотря на ранний час, градусов двадцать. А я в семи одежках, да еще шаль эта…

Проморгалась. Узкий двор. Напротив и с нашей стороны виднелись такие же двери, из которым мы вышли, к ним были протоптаны дорожки в траве. Желтые головы одуванчиков местами уже прикинулись белыми шарами, ожидающими порыва ветра, чтобы умчаться в путешествие.

Тропинки вели влево, в проулок, насколько я могла видеть, но Глафира потащила меня направо.

– Тама фабрика. Нельзя нам туда, – пояснила она свои действия.

Вслед за ней я нырнула в дверь соседнего дома.

– Любка! – позвала Глафира. – Любка! Чай оглохла, старая.

– Ась. Кого Спаситель послал? – из темноты выглянула старуха, как две капли воды похожая на мою Глафиру.

– Я это. Проведи через дом на выход.

– А пошто через свой не пошли? – любопытствовала Люба, склонив голову набок.

– Не твое дело, – огрызнулась моя Глаша.

Да зачем так? Нам же не помогут?

– Айда за мной, – вопреки здравому смыслу, охотно отозвалась Люба.

Как это понять? В поисках ответа я опять припомнила загадочную русскую душу. А может, что-то связывало этих старух и такой стиль общения привычен для них?

Люба провела нас через два сарая, вывела в дом. Печь, стол, закуток для приготовления еды, вышитые занавески на окнах, иконы в углу – все, как у нас.

Глава 13

– Да не стой ты столбом, полицианты ждать не будут, – ругнулась на меня Глаша, и красота момента ушла.

За работу!

– Веди! – поправив шаль, скомандовала я и поспешила за старухой.

Один квартал, жара, и бежит она быстро. Ноги путаются в длинных одеждах. Завязки на чулках она мне от души затянула, и я уже чувствую, что ноги начинают отекать. Поправить бы, да нельзя даже остановиться, выдохнуть.

Шаль еще, всегда сползает,сколько не накидывай ее на плечи. И снять Глафира не позволяет. Духота. Под платком все волосы прилипли к шее, по которой градом стекает пот. А вдобавок бежим мы по солнечной стороне.

Пробежали полосатую бело-черную будку. Из нее на нас покосился мужик в зеленого цвета форме. Подкрутил ус и нагло подмигнул мне.

Я фыркнула в ответ и отвернулась. Вот еще. Я мужнина жена. Приличная женщина.

Второй квартал, сколько их еще? Остановиться бы и отдышаться. У меня уже в глазах темнеет от жары. И пить хочется.

После третьего квартала Глафира свернула налево. Широкий проспект. Это вам не купеческие дома. Здесь трех- и четырехэтажные усадьбы, огороженные оградами с коваными решетками, а возле каждых ворот будка с охраной.

– Пришли, – ткнула она пальцем на противоположную сторону дороги.

За оградой утопал в роскошестве особняк. Белые колонны на входной группе, ступени с каменными перилами, высоченные двойные двери. И какая то табличка. Отсюда не разглядеть.

Не успела я опомниться, как старуха схватила меня за руку и наискосок, через все сплошные, извозчиков и невесть кого, рванула на противоположную сторону. Это конец! Нас затопчут лошадьми, а в довесок переедут каретами.

Крики, ругань, даже плетка мимо лица пролетела. Глафира в ответ плевалась и выкрикивала оскорбления.

Когда мы вступили на тротуар, живые и невредимые, я обрушилась на нее с гневом:

– Ты зачем нас убить хотела?

– Никто не помер. Все так переходят. Идем уже, – она лишь отмахнулась.

На крыльце стояли мужики, все в зеленой, болотного оттенка форме. Кто курил, кто семечки лузгал, кто рассказывал историю, а остальные громко ржали. Человек десять, никак не меньше. И мне через этот строй проходить?

Едва мы приблизились, как привлекли внимание толпы.

– Ух, какая красавица к нам пожаловала.

– Кого ищешь, не меня ли?

И каждая фраза сопровождалась взрывом громкого смеха.

Повыше задрав подбородок, я вслед за Глашей прошла внутрь.

И не успела выдохнуть, как растерялась. Огромный холл с величественными колоннами. На стенах портреты мужчин в богатых рамках. Плитка при ходьбе отзывалась громким звуком. И противный запах. Мужицкий. Пота и немытых тел. Фу.

Повсюду сновали мужики в форме. Кто с бумагами, кто с портфелем. Все спешили по делам. Спросить не у кого, куда нам дальше идти.

Глафира уверенно потянула меня в правый коридор. Одинаковые двери, стулья, на них сидят по одному-два человека в гражданской одежде.

– Сюда тебе, – показала она мне на стул.

На соседнем сидел молодой человек. Легкий серый льняной костюм, белоснежная рубашка, кожаные туфли.

Я прям позавидовала, насколько легко он одет. В отличие от меня.

Опустилась рядом на стул со вздохом. Интересно, сильно ли от меня пахнет потом? Самой противно. Сижу вся во влажной одежде.

– Позвольте представиться. Иван Демидович Смиронов. Сын цехового второго разряда. Надеюсь на зачисление в полицию.

Он выпрямился, представился и слегка склонил голову передо мной. Затем вернулся на свое место.

Что это значит? Я его ни о чем не спрашивала. А может, так надо? В каждое время и в каждой стране существуют свои правила приличия. Вот он и представился.

– Марья. Из мещан.

Больше мне добавить было нечего.

– Что могло привести вас сюда? На работу женщин не берут. Все вопросы принято решать мужу. Вы ведь замужем?

– Замужем, – ответила я, соображая, к чему он клонит.

– Значит, это не грабеж или поджог. Тогда что же? Неужели развод?

Это как он так ловко с двух фраз догадался? Я смотрела на него широко открытыми глазами. Что он про себя сказал? Пришел наниматься на работу? Значит, законы знает? Ах, вот почему он с ходу определил.

Может, мне и не надо дожидаться своей очереди, а всю необходимую информацию у него узнать?

– Да, вы абсолютно правы. Пришла узнать подробности развода.

– Имущество на кого записано? Дети есть?

Мой новый знакомый сразу взял меня в оборот.

– Фабрика записана на мужа, двое детей.

– В таком случае вы останетесь ни с чем, если только муж ваш по доброй воле не выплатит вам какие-нибудь деньги. Детей припишут ему. Брак наверняка венчанный, в этом случае за разводом вам следует обращаться в ту же церковь. Но должен предупредить, по общей практике попы не дают развода. Можете жить раздельно, но замуж второй раз вам не выйти. Равно как и вашему мужу. Правда, можно обратиться в Синод, но дело это хлопотное, денежное, и, скорее всего, получите отказ.

Глава 14

Иван перевел взгляд на закрытые двери, на меня, а потом махнул рукой.

– Пройдемте в чайную? – словно пружина подпрыгнул он.

Не, в чайную, с незнакомым мужчиной, мне нельзя. Да и денег у меня нет.

– А нет ли неподалеку парка или сквера? Мы бы там поговорили. – предложила свой вариант.

– Прямо здесь, за управой есть небольшой парк. Если пожелаете…

– Идем. – прервала его на полуслове.

У меня каждая минута на счету.

Вслед за Иваном мы вышли из управы, обошли ее по дорожке, отсыпанной мелкими камушками, и завернули за здание.

А здесь! Зелень деревьев, чириканье птиц, прохладный ветерок и изящные изогнутые лавки. Шум города остался за спиной, суета отступила и только несколько мужчин в зеленоватой форме нарушали идиллию.

Иван провел нас немного вглубь и смахнув желтую пыль с лавки, пригласил присесть.

– Иван Демидович! Мне нужна ваша помощь, а наличие бумаг и разрешений меня ничуть не смущает. – не стала ходить вокруг да около. Для меня время сейчас не просто деньги – а жизнь.

– Проследить за мужем? Возможно обнаружить его полюбовницу? Можно и сыск натравить, если он вечерами уходит из дома. – Иван схватывал все на лету. Какая умница! Мне его послали в награду за все пережитое.

– Да! Все это. Вы совершенно правы. Дело в том, что он злой, нехороший человек. Я его откровенно боюсь, что когда нибудь он… – здесь я стушевалась. Признаваться в том, что он бьет меня смертным боем было почему то совестно. Причем стыдно мне.

– Он вас бьет? – догадался умненький Иван.

– Поэтому и хочу сбежать от него, забрав детей. – не стала отвечать напрямую на вопрос.

– Негодяй! – подскочил на месте Иван.

– Оставим это. Помогите мне. Я в долгу не останусь. У вас до зачисления на службу полгода? Вы можете провести их с пользой для себя и Отечества. И поступить на службу в качестве уважаемого человека. – я подняла ладонь вверх и развернула ее внутренней стороной к нему. Сердце бешено колотилось. А если я ошиблась?

– Что вам известно про узор на пальцах рук?

Момент истины!

– Что вы имеете ввиду? – переводя взгляд с моей руки на мое лицо лицо нахмурился Иван.

Бинго! У меня получилось! Об этом разделе криминалистике мир еще не узнал. (прим. автора. Первая гипотеза о неизменности паппилярного рисунка появилась в 1877 году в Англии)

– Дело в том, что у каждого человека от рождения до смерти рисунок на подушечках пальцев неизменен и уникален. Во всей Империи найдется разве что два человека с одинаковым рисунком, но это на одном пальце. А если сравнивать все десять, то и во всем мире не найдется двух одинаковых. И еще. Можно срезать кожу, выжигать ее кислотой, причинять себе другие муки – рисунок восстанавливается в неизменном виде. Так вот. На месте грабежа преступник оставляет свои следы. Следует их «снять» и сравнить с отпечатками пальцев подозреваемых. Таким образом полицианты получат доказательства. А еще можно собрать картотеку преступников, да и вообще многое другое.

По мере того как я говорила, красивые глаза Ивана расширялись, а брови ползли вверх. А в конце, вопреки воспитанию, он слегка приоткрыл рот.

– Но как? Это же перевернет всю работу полиции. Да и раскрываемость преступлений будет колоссальной! – все же Иван не выдержал, и соскочив с лавки начал торопливо ходить кругами, и рассуждать вслух.

Затем остановился напротив и впился в меня взглядом:

– Но откуда?

– А это важно? У вас есть полгода, чтобы самому во всем разобраться и назвать этот метод своим именем, увековечив свой род в веках. – ловко ушла от ответа.

– Да, вы совершенно правы. Сударыня! Если все окажется ровно так, как вы говорите… Что вы хотите взамен?

– Помощь в разводе. Максимальную. Это все.

– Я честно предупреждаю, что шансов на этот момент у вас нет. Но у меня есть кой-какие задумки. И прямо сегодня я начну следить за вашим мужем. А там… Клянусь, сделать все возможное, чтобы помочь вам. Скажите, кто он и где вы живете? – Иван сопровождал свою речь разглядыванием подушечек пальцев. Спохватится, уберет руку за спину, и снова разглядывает.

Я усмехнулась и протянула ему свою. Видела, что ему не терпится, прямо сейчас проверить мои слова. Так и есть. Он с жадностью схватил мою руку и начал разглядывать, сравнивая со своей.

– Глаша… – я не знала ни где я живу, ни адреса, поэтому обратилась к совей помощнице за разъяснениями.

– Мещанин Петр Озерков. Имеет фабрику при доме, Третья улица от Храма Петра и Павла, здесь, неподалеку. – отчеканила старуха.

Иван отпустил мою руку, а в его взгляде бушевали эмоции. Сложно себе представить, какие перед ним открывались возможности, если он сумеет с толком воспользоваться моей информацией. Начальник всей полиции Москвы? Руководитель следствия Империи? Ведь я показала ему путь. Отпечатки пальцев лишь одно из направлений криминалистики. И если у него хватит ума, он догадается и о других.

– Вот. Возьмите карточку. – Иван достал из кармана прямоугольник плотного картона и протянул мне.

Глава 15

Домой мы неслись не чуя под собой ног. Против здравого смысла подрезали телеги, срезали углы улиц, разве что прохожих не расталкивали локтями.

Сердце бешено колотилось. Я хватала раскаленный воздух ртом. Платок съехал набок, шаль я завязала узлом, чтобы не потерять. Внутри тревожно колотилась одна мысль: а что, если муж заходил в наше отсутствие? Никогда такого не случалось, но закон подлости никто не отменял. Что он со мной сделает, я даже думать боялась и прибавляла ходу.

Чем ближе мы были к дому, тем моя тревога усиливалась, а на последних метрах переросла в панику. Я не помню, как мы промчались сквозь соседский дом, ринулись в свой, и только тогда Глаша меня остановила, возле горшков и свисающих веников травы.

– Стой здесь. Я одна зайду.

Оставаться одной страшно, ее отпускать страшно. Паника! Меня целиком захлестнула паника.

Но стоило старухе уйти, как я оглянулась вокруг себя. Стоп! Хватит бояться. Не далее как дней через пять мы уйдем. Вопрос решенный. Куда делось мое самообладание? Чего я испугалась? Мужика здорового? Пусть он боится, я себя в обиду не дам. К тому же за мной сейчас Иван. Я не затюканная курица. А дальше – больше. Одним словом, нет надо мной больше власти тирана.

К возвращению Глаши я совершенно успокоилась.

– Не приходил деспот. Айда домой.

Потом как-то странно на меня глянула и первой шагнула в дом.

Мимо комнаты детей мы прошли скрытно. У себя я скинула одежду и распласталась на кровати.

– Принеси пить и умыться.

Захотелось в душ, постоять под прохладной водой, смыть эту желтую пыль. Кстати, я не обращала ранее на нее внимание, а сейчас смотрю – она повсюду. Странно. Заводы что ли дают такой выброс? Но воздух чистый, без вони.

Когда я вволю напилась и умылась, расспросила Глашу о пыли.

– Лошади это, – коротко ответила она.

В смысле, лошади? Мне не понятно?

– Гадють повсюду, видела, все дороги желтые? Навоз это. А потом его телегами да копытами в пыль разбивают, вот она и есть та самая.

Это что же, я бежала и открытым ртом хватала… Да нет. Фу. Гадость. Бе.

Ладно, это я как нибудь переживу. Есть у меня заботы поважнее.

– Ты завтра или сегодня, если не устала, дойди до доходного дома Абрикосовой Агриппины Александровны. Все узнай: сдаются ли квартиры внаем, нас шестеро будет, готовить будем дома. Подробно спроси, а лучше попроси показать, в каком состоянии жилье. Нет ли мошек, где туалет, где мыться. Все-все узнай. И главное – цену. Сколько стоит снять у нее квартиру на длительный срок. Может, на год. С мебелью. Сколько нужно сразу заплатить, сколько потом, дает ли отсрочку. Поняла? Запомнила?

Тут послышались шаги, и я, юркнув под одеяло, натянула его до подбородка.

Муж зашел, обмолвился дежурными фразами с Глашей, узнал, что я по-прежнему без изменений. Подошел ко мне, нагнулся, внимательно вглядываясь в меня. Я лежала с закрытыми глазами и старалась неглубоко дышать, изображая сон. После чего он повернулся и вышел.

– Ушел. Ничего не заметил, – констатировала Глаша.

Я остро понимала, что бежать следует немедленно. Как только Иван раздобудет первую информацию, надо собираться и драпать.

– Пойди узнай, сколько стоит жилье. Неспокойно мне.

Старуху, конечно, жаль. Она ведь тоже устала, бегая со мной по городу.

– Погоди. Тебя покормлю и пойду.

Про еду-то я совсем забыла в суматохе. А едва Глаша напомнила, как желудок поддержал ее громким урчанием. Значит, вначале обед. Потом хочу помыться, полностью, хоть тряпкой влажной обтереться. Но что делать с косой? Нет. Вечером помоюсь. Дотерплю. Надо Глашу посылать в разведку.

– Ты бегом не бегай, как мы давеча. Не успеешь сегодня – пойдешь завтра или послезавтра. Время есть.

Я наставляла ее, пока она повязывала платок да крестилась перед иконами. А когда она ушла, я еще раз вспомнила свой разговор с Иваном. Он, безусловно, немного наивен, но это свойственно молодым людям. А не будь он таким, согласился бы мне помочь? Дело-то пустое, заведомо проигранное. Да и денег бы попросил. Это уж точно. А благодаря его молодости мне удалось заручиться его поддержкой. Насколько она весома? Боюсь, что никто не знает.

Далее я задумалась, чего я жду от Ивана? Самый неблагоприятный прогноз он озвучил. Дети остаются с тираном. Я никогда не получу развод. Уйду без денег в никуда. Сурово.

А что я сама? Какие у меня на сегодняшний день активы? Первое – показала мужу зубы, и он сторонится меня как будто. Или наблюдает? Присматривается? Надо бы продумать до мелочей «прощальную речь», запугать его, показать характер, чтобы крепко подумал, прежде чем начнет мстить.

Этим я и занималась до прихода Глаши.

– Ну, говори, – поторопила ее, пока она крестилась перед иконами и снимала уличный платок.

– У Агриппины за пять комнат с мебелью сто сорок рублей в месяц, – оглушила меня Глаша с ходу.

Котья мать!

– А если три?

Глава 16

Утром, вернее, еще по темноте, пришло принятие. Никто, кроме меня, не справится с этой задачей. Жалеть себя – унижать собственное достоинство. Сопли и слезы делу не помогут. Поэтому я собралась и начала искать решение.

– Глаша… – позвала шепотом. Старуха упорно ночевала у меня в комнате, прямо на полу. – Спишь?

– Не сплю, ягодка моя. А ты чего так рано?

– Готовься. После завтрака вместе пойдем искать жилье.

Не все решают деньги, как показал вчерашний день. Возможно, я смогу предложить владельцам доходных домов решение из будущего. Те же жалюзи. Но мне следует своими глазами посмотреть, что уже присутствует в этом мире, и тогда думать.

– Чего-то придумала? Да?

– Мне нужно увидеть самой. Тогда и скажу.

– Ну коли так, давай молитовки вычитаем, поедим и собираться станем.

Глаша села, перекрестилась на иконы и начала сворачивать свою постель.

На все мои уговоры одеться полегче я получила гневный отказ. Как без панталон на улице показаться? А без чулок? Это же, почитай, голой выйти из дому! И шаль тоже нужна, потому как мы не какая-то там беднота. Пусть знают! А про платок и речи нет – нельзя волосы показывать всем подряд, я же не уличная девка.

В общем, меня вновь ждала пытка изнуряющей жарой и тяжелой одеждой.

Но я и предположить не могла, насколько этот день перевернет мою жизнь.

Мы вышли с Глашей из нашей подворотни и повернули в другую сторону. В этот раз я шла размеренно. По словам старухи, в Москве полно доходных домов. Никуда не убегут. А ближайший, более-менее приличный, и вовсе от нас неподалеку. Сейчас пройдем эту улицу, свернем к богатому кварталу, а сразу за ним расположена улица с двумя доходными домами. Все это по дороге рассказала мне Глаша.

И тут моего носа достигла невыносимая вонь канализации. Вчера такой не было.

– Почему так воняет? – обратилась я к всезнающей провожатой.

– Вон, вишь, телега впереди плетется, а на ней бочки?

– Вижу.

– Так то золотарь.

– А воняет-то почему?

– Так он из выгребных ям к себе все отхожее сливает и увозит. От него и воняет.

Благо, пока она говорила, мы уже свернули на богатую улицу, и вонь прекратилась. Кукольные особняки с лепкой, балюстрадами, декоративными элементами на фасадах, арочными карнизами и неизменными коваными решетками вместо заборов. Чтобы посмотреть была возможность, а проникнуть на территорию – нет.

– Как придем, я с дворником сама разговор заведу. А ты смотри по сторонам, выглядывай, чегось тебе надо, – наставляла меня Глаша.

Мое же внимание привлекла одинокая фигура женщины в черном. Широкополая шляпка с вуалью, тонкая талия, платье вверху подогнано по фигуре, а от талии расходится широкой юбкой. На руках ажурные черные перчатки и в руках крошечная сумочка размером с кошелек. Все черного цвета.

– А почему с дворником? Пошептаться? Узнать правду на случай, если хозяева вздумают приукрашивать истинное положение?

– Не. Дворники заведуют заселением. Ворота поутру открывают, а к ночи закрывают. Все через них проходит. Надобно к ним.

Женщина меж тем стояла неподвижно на краю тротуара, повернувшись лицом к дороге и опустив лицо. Почему одна? Судя по одежде, она не из простых. Если мне нельзя выходить одной из дома, то ей и подавно. Где служанка, или кто их сопровождает на прогулке? И почему так отрешенно стоит? Я специально окинула взглядом улицу. Все в движении. А эта…

– А дворник позволит осмотреть жилье?

– Того не знаю. С ним надо говорить. Но ты учти, первые этажи – для торговли, в них не селят. Вторые для самых богатых. Третьи и четвертые для купцов, одним словом, кто победнее. А самые верхние этажи – ох, как я подниматься-то тудысь буду? – так вот самые верхние, они и есть самые дешевые.

А дальше все случилось в одно мгновение!

Стоило нам поравняться с дамой в черном, как она перекрестилась, выдохнула: «Господи, помилуй», сложила крестом руки на груди и начала падать, навзничь валиться под копыта мчащейся по дороге четверке лошадей, запряженной в экипаж.

– Куда, дура?!

Я, не выбирая выражений, кинулась ее спасать.

Ага. Только пальцы скользнули по ткани, туго обтягивающей спину. Я изловчилась, схватила одной рукой за широкий подол юбки, второй обвила даму за осиную талию.

С силой дернула на себя. Ткань на юбке треснула, чуть порвалась. Дама истошно закричала. И мы с ней в обнимку повалились на Глашу.

– Куда прете, ваша светлость! – своеобразно ругнулся возничий, пролетая мимо нас.

– Вы зачем под копыта кидаетесь?! – Я поправляла юбку и попутно отчитывала даму. – Убиться захотели? Так вам под поезд. Лошади только покалечат, остаток жизни под себя ходить будете. Оно вам надо?

– Honte! Ruinés! Créanciers! – кричала и билась она в истерике. (фр. Позор! Разорена! Кредиторы! – Прим. автора)

– Говорите по-русски, я не понимаю.

Глава 17

Мы зашли в музей, иначе этот дом назвать не получалось. Богатый яркий ковер во весь холл, на стенах портреты в позолоченных рамах. На потолке лепнина, а в центре сюжет из римской мифологии. Дама с обнаженной грудью протягивает ладонь мужчине в доспехах, но почему-то с крылышками, а вокруг пузатые, кучерявые, голые малыши, и тоже с крыльями. И наша нечаянная знакомая принялась давать указания вышедшей ей навстречу девушке в коричневом платье и белом переднике.

– Маша! Подай нам чай. И сходи к Левиным за пирожными. Купи тех, что я люблю. А, постой, еще шоколадные и с карамелью. А вы какие предпочитаете?

Последний вопрос хозяйка адресовала нам.

– Послушайте, у нас совершенно нет времени. Давайте присядем и поговорим.

– А как без чая? Это неприлично! – вполне искренне удивилась она.

– Меня зовут Марья Озеркова. Я из мещан. Между мной и вами – пропасть. О каком приличии вы говорите?

– Ольга Павловна Кошкина. Московское дворянство, – в свою очередь представилась она. – Но без чая же нельзя?

– А мы по-мещански. Сейчас присядем… – я обвела взглядом роскошный холл. – Куда-нибудь присядем, выпьем по стакану воды и поговорим.

– Зачем воды? Морс, квас, сбитень. Маша, что там у нас есть?

– Вот и договорились. Ведите, Ольга Павловна.

Я для себя поняла, что если ее не подталкивать к действиям, то мы можем препираться до вечера. Не принято так? А получить кулаком в лицо от мужа за то, что обманывала? То-то же!

Вслед за хозяйкой мы прошли в одну из комнат, предназначение которой я не поняла. Стены затянуты в бордовую ткань с тонкими золотыми вертикальными полосками. Повсюду картины, как в музее. Ноги утопают в ковре с высоким ворсом. Вдоль стен диваны, темное дерево, но с тканевыми вставками. На светло-желтом фоне мелкий цветочный узор. Возле диванов столы на изогнутых ножках, у стены низкий шкаф, на нем канделябры. Потолок украшен лепниной и еще одной мифологической сценкой, на этот раз изображающей двух мужчин с крыльями. Окна наполовину закрыты тяжелыми шторами.

Глаша держалась рядом, правда, когда мы с хозяйкой опустились на диван, замерла рядом.

– Присядь, пожалуйста.

Глаша угукнула и опустилась на дальний край дивана.

– Итак, Ольга Павловна. Начнем с начала. Фабрика по документам принадлежит вам?

– Мне. Досталась от покойного мужа, он отошел к господу полгода назад, буквально за месяц сгорел от чахотки. Такой человек значительный был! Вы знаете, его все уважали. Даже губернатор к нам…

– Это прекрасно.

Дамочку, по всей видимости, начало «отпускать», и она пустилась в подробные объяснения. А мне этого не надо.

– Далее брат. Какие с ним составлены бумаги?

– С Алексеем? Так доверенность. Сам Самуил Яковлевич составлял. Про него покойный муж говорил, «что если Самуил Яковлевич связал своей подписью, то никто развязать не сможет». К нему ведь не только мой муж обращался, еще Востряковы, Талызины…

– Где эта доверенность? – я бесцеремонно прервала ее на полуслове.

Ольга Павловна похлопала ресницами, задумалась и радостно сообщила, что в кабинете у мужа. Дескать, все бумаги хранятся там.

– Вам нужно ее найти и обратиться в полицейское управление. Просить помощи. Ссылаться на то, что не желаете платить по чужим долгам и уж тем более отдавать фабрику. Кстати, что на ней выпускают?

Вопрос к делу не относился, мне просто стало любопытно.

– Сукно для царской армии, кажется, и для продажи. Я точно не знаю. Надобно у Алеши справляться.

Госзаказ! Однако, хорошая фабрика у дамочки.

– У Алеши необязательно. Ольга Павловна, нам пора. Не приведи господь, муж хватится. Вы запомнили, что вам следует сделать?

– Не совсем, – похлопала она глазами.

Зато честно.

– Есть у вас тот, кто помочь может?

– Алеша…

– Этот уже помог. Еще кто?

– Я в трауре. Никуда не выезжаю. У себя никого не принимаю. – Она потупилась, а потом словно спохватилась: – А поедемте вместе? У вас так ловко получается, вы все законы знаете. А я заплачу, не сомневайтесь. Маша! – дернула хозяйка шнурок и раздался мелодичный звон.

– Да не надо платить, – я принялась ее отговаривать. – Вы не понимаете. У меня муж тиран. Он бьет меня.

Глаза хозяйки округлились.

– Да-да. Припоминаю, вы что-то подобное уже говорили. А переезжайте ко мне!

Сейчас я уставилась на нее, как баран на новые ворота.

– Разберем дела и уедем до осени на дачу. Здесь недалеко, во Внуково. Станем собирать гербарий, гулять по лугу, смотреть, как купаются и визжат деревенские девки, а вечерами пить чай с вареньем. Вы какое предпочитаете? У нас есть малиновое, крыжовенное, земляничное…

М-да. Такая не дойдет до полиции. Заблудится или завернет в чайную и там просидит до вечера.

Тем временем в дверях появилась девушка в ожидании поручений.

Глава 18

– Дурная она, – едва мы повернули в сторону дома, констатировала старуха.

– Не приспособленная к самостоятельной жизни. Но добрая. Жалко ее.

– Пошто от денег отказалась? От их не убудет, а тебе надо.

– Неудобно. Там совет на три копейки. Как за него брать деньги, сама посуди?

– Так ты же не просила? Она предлагала. Отчего не взять.

– Не могу.

Остаток пути проделали молча, каждая обдумывала свое.

Поздно вечером примчалась не на шутку напуганная Матрена и, размахивая руками, сообщила, что меня добивается какой-то молодой человек.

Ох ты ж! Мы забыли ее предупредить про тайные визиты Ивана.

– Полициант это. Чего раскудахталась? Сейчас Марья оденется и выйдет, – охладила кухарку Глаша.

Значит, мужа нет. Глаша накинула на меня платье, от рейтузов и чулок я решительно отказалась – в темноте не видно. Но платок, шаль… Это пришлось надеть. Прошла, по-моему, вечность, когда наконец я вышла из дома навстречу Ивану.

Небо! Безбрежное, звездное, полная луна освещает мир. И легкая прохлада! Как хорошо жить!

– Марья, мое почтение, – поклонился Иван.

Я же испуганно оглядывалась по сторонам. Ох, не встретиться бы с тираном.

– Петр ушел. Мои соглядатаи следят за ним и в случае чего предупредят свистом. А ушел он к… – Иван замешкался.

– Полюбовнице? – догадалась я. Почему-то эта мысль, поселившись в моей голове, не отпускала.

Я оказалась права. Иван поведал, что мой муж регулярно ходит к купчихе вдове Авдотье Зверевой, на десяток лет старше его. Мальчишки Ивана расспросили местных мальчишек и выяснили, что муж ходит к ней третий год. То есть вскоре после женитьбы на мне завел вторую семью.

– Я пока не знаю, как это нам поможет. Просто сообщил, чтобы вы знали, – закончил Иван.

И на этом мы разошлись.

А свою отрепетированную прощальную речь я ночью слегка подкорректировала.

Наутро нас ждала Ольга Павловна в слезах и печальная Маша. Ну что опять случилось?

– Бумаг нет. Мы все перерыли, – всхлипывала хозяйка.

– Может, в другое место положили? – предположила я.

– Нет. Я даже свой дневник для верности перечитала. Вот сами посмотрите, – протянула она мне книгу в кожаном переплете, украшенную ее портретом.

– Кто входил в дом?

– Никто.

– Алексей?

– Он не мог! Даже думать не смейте, – вскинулась она.

– Да ладно! Проиграть чужое имущество смог, а выкрасть бумаги – нет?

Ольга Павловна тяжело вдохнула, потупилась и опустила плечи.

– Этот нотариус, который заверял бумаги, далеко он находится?

– Самуил Яковлевич? – радостно подпрыгнула хозяйка. – Возле Кремля он принимает.

– Экипаж готов?

– Да! – с уверенностью произнесла она.

– Поехали.

После чего еще пришлось ждать, пока хозяйка наденет шляпку. Повяжет ее красивым узлом под подбородком, завяжет ленты бантом. А-а-а-а-а! Меня разрывало от нетерпения.

Но ничего не поделать. Нужно смириться, что уклад жизни здесь иной.

Приехали. Неприметная дверь, без единой вывески. А за ней нам дорогу перегородил здоровенный детина.

– Вам назначено?

– Да, – уверенно соврала я в ответ.

– Прошу за мной.

Самуил Яковлевич оказался крошечным, практически лысым старичком с очками на переносице. Белая рубашка. Нарукавники, от запястий и выше локтей.

– Олюшка Павловна! Рад! – поднялся навстречу нам старик. – Что привело вас ко мне?

– Беда, Самуил Яковлевич!

– С бедами идут в полицию, моя дорогая, – хитро улыбнулся он.

Ну, сейчас начнется!

– Прошу прощения. Так получилось, что мы случайно познакомились с Ольгой Павловной. Меня зовут Марья Озеркова, из мещан. У Ольги Павловны случилась неприятность. Брат Алексей, которому она доверила фабрику, проиграл ее, фабрику, в карты. Сейчас на Ольгу Павловну нападают кредиторы. Она отдает им драгоценности и деньги в уплату долга. А бумаги на собственность пропали. Помогите восстановить справедливость.

Старик выслушал меня молча, без улыбки, которой он одаривал Ольгу Павловну. Мне даже почудился нехороший блеск в его глазах. Недоверие, подозрение и еще что-то.

– Ольга Павловна, вы знаете эту барышню?

Ничего себе вопрос?! А кому я только что все рассказывала?

– Она меня вытащила из-под… Не важно. Да, Самуил Яковлевич, я ее знаю и подтверждаю все, что она сказала.

Старик взял со стола колокольчик и позвонил в него. На пороге возник тот самый детина.

– Саша, проводи Марью на кухню. Угости квасом и пирогами. А мы поговорим наедине.

Глава 19

– Как бы хорошо у тебя все получилось, возьми ты деньги у непутевой ентой. – всю дорогу, словно больная корова, вздыхала Глаша. Украдкой поглядывая на меня.

– Нет. На нее и без того навалились заботы. – решительно стояла на своем.

– Та каки там заботы? Старик все за нее сделал.

– А брат? Ты только представь, какая трагедия для нее – родной человек такое сотворил.

– Было и прошло. Поплакала да и только. Зато вона как она ножкой пританцовывала, забывши обо всем. – не укрылось от старухи игривое поведение Ольги Павловны у нотариуса.

– Да пойми ты, богачи, они другие, они живут в своем идеальном мире и общаются только с равными себе. Мы для них пыль под ногами.

– Так я про то же. Взяла бы денег и дело с концами. – вот противная. Хотя, ее понять можно.

Я наверняка не представляю себе весть масштаб бедствий, на который обрекаю родных.

Дома быстро разделась и приняла болезненную позу. Два дня коту под хвост. Впрочем, спасла, в буквальном смысле, жизнь человеку. И если есть Господь, до наверняка мне это зачтется.

В доходный дом пойду завтра.

Перед обедом пришел муж. Склонился надо мной. Я же резко распахнула глаза, он при этом попятился. Давили друг друга взглядом, в итоге он отвел свой. Противостояние продолжается. Не знаю, хорошо это или плохо, но для себя уже все решила.

А главные события развернулись вечером.

Муж никогда вечером не заходил на женскую половину. А тут, уже смеркалось. Пришел со свечой в руках, и сразу ко мне. Я как раз сидела на кровати. Водит свечой возле лица – разглядывает.

– Вот значит как… Врешь мне гадина. Сказалась больной, а у самой лицо то загорелое. А ну, говори немедленно, где шляешься, паскуда подзаборная! – он замахнулся при этих словах.

«Капец! Убьет!» Промелькнула единственная мысль в голове.

И я, что есть сил, пнула его ногами в пах. Свеча из его рук упала на пол и погасла.

Глаша с воплем кинулась на колени под иконы, и громко запричитала молитвы, усиленно крестясь.

Я в один прыжок вскочила на ноги, и пока тиран ругался и выкрикивал проклятия в мой адрес начала уверенно, тихо, медленно, с нарастающей громкостью и интонацией говорить:

– Собака поганая! Думаешь не знаю про твою полюбовницу Авдотью Звереву? Вся Москва об этом судачит. Не прощу! Накажу! Зло накажу!

Шаг вперед. Руки сжаты в кулаки – в глазах у меня пылает ярость.

– Я развожусь с тобой! Завтра же, забираю детей и ухожу. Если же ты рот свой поганый откроешь, или препятствовать удумаешь – так и знай – сожгу тебя заживо!

Еще шаг. Лицо тирана вытянулось. Нижняя губа затряслась и он начал отступать к выходу

– Прокрадусь ночью, припру все двери. Ставни закрою на засовы и подожгу! Оболью керосином со всех сторон – не будет тебе спасения! А потом в управу пойду и всю вину свалю на полюбовницу твою.

Глаша выла и билась лбом об пол, привнося еще больше ужаса в происходящее.

– Сучка твоя сгниет в остроге, а дети сиротами останутся. Как думаешь? Выживут они на улице? Сдохнут от голода под забором! Так и знай!

Подняла руки с кулаками и затрясла ими над головой. Видимо, это было последней каплей. Ирод домашний повалился назад, стукнулся об перегородку, запутался в шторке и таким и выбежал от нас. А следом хлопнула входная дверь.

Хорошо получилось! Масштабно!

– Глаш, поднимайся. Закончилось наше время. Собирай вещи – завтра съезжаем.

Совершенно буднично и даже ласково обратилась к старухе. Правда, пришлось позднее ее отпаивать травами и давать клятву на иконах, что не убью ирода проклятого. Только после этого старуха притихла, но начала перетаскивать в нашу комнатенку вещи. Собирается.

От моей помощи наотрез отказалась. Да и чем я помогу? Где что лежит – не знаю.

Матрена получила четкие указания – собирать все съестное. Она после побега мужа примчалась с округлившимися глазами.

И вот впервые я почувствовала себя барыней. Дом стоит верх дном, все кудахчут, льют слезы, причитают, собираются, мешая друг другу, а я сижу себе на кровати и горжусь за такую могучую речь! Смогла напугать гада! Не оробела! Звезда! Эх, такой талант пропадает…

– А куда мы съедем то? Милая? Никуда же не дошли? – прерывая всхлипы причитала Глаша.

Это единственное «тонкое» место в моем плане. Кроме как к непутевой Ольге Павловне, податься нам некуда. Мне жуть как не хочется становиться обязанной кому-либо. Это всегда чревато. Уж лучше расплатиться деньгами, или как с Иваном – знаниями. Не сторонница я такого. Но здесь жизнь не оставляет мне выбора.

– Временно! Я повторюсь, временно, мы остановимся у нашей благородной знакомой. А дальше я буду рыть землю, чтобы в кратчайшие сроки перебраться в доходный дом.

– Так може у нее и останемся? Она давеча вон как упрашивала.

Глаша мигом превратилась в ласковую кошечку. Глазки блестят, сама говорит нежно, тихо, поглядывает на меня – ждет согласия.

Глава 20

Еще до рассвета Глаша метнулась в соседу, извозчику Сашке, прихватив с собой вознаграждение в вытянутых бутылях литра на два.

Вернулась вскорости, заверив, что все устроила.

И действительно, едва она пришла, как послышался шум со двора, а следом въехала открытая бричка или, не знаю, карета, а вслед за ней телега.

– Айдате грузиться?

– Сначала присядем, на дорожку. Помолимся, – остановила мой порыв старуха.

Детей собирали сонными. Ничего не понимающий сын Костя хмурился, а вот дочь Феодора пустилась в слезы. В этом отчасти была виновата нянька Лиза. Кудахтала, волновалась, паниковала, вот детям ее настроение и передалось.

Начали грузиться. Котья мать! Нам десять телег надо, а не одну. Столько добра набралось. Ну, ничего, съездят пару раз. Десять заветных рублей мы с Глашей давно припрятали, и сейчас они хранились у нее. На этом настояла я на случай, если муж будет меня обыскивать.

Вот вспомнишь мерзавца… Стоило нам начать грузиться, как он пришел. Мятый, опухший и с почерневшим лицом. Встал напротив крыльца, наблюдает. Смотри, да глаза не прогляди.

– Осторожней с моими вещами!

Я здесь хозяйка, поэтому всячески демонстрировала свое положение. Покрикивала на прислугу, шпиляла извозчиков. Стояла на крыльце – руки в боки.

Все мы в бричку не поместимся. Да и за добром следует вернуться. Мало ли, в наше отсутствие что с ним муженек сделает. А кого оставить охранять? Кроме Глаши – некого. Матрена, та робкая чересчур. Ирод скажет разбирать вещи, она со страху подчинится. Лиза, та вообще курица. Надо бы другую няню нанять. Но это подождет.

Вот и получается, что доверить столь важное дело я могу лишь Глаше.

В итоге мы с Матреной отправились пешком. Лиза с детьми в карете, а телега следом. Здесь недалеко. Если мы быстро будем идти, а обоз, наоборот, чуть притормозит, то придем к дому Ольги Павловны одновременно.

Так и договорилась с Глашей. Муженек к тому времени ушел на свою половину. Мы же тронулись в дорогу.

Совершенно без осложнений добрались до особняка Ольги Павловны, и здесь меня ждала преграда в виде охраны, выставленной у ворот и никого не подпускающих к дому.

– А ну пошли отседова, попрошайки, и барахло свое заберите, – ругнулись они на нас, едва мы начали сгружать вещи.

Так дело не пойдет. Кто это такие? Предыдущие два дня их здесь не наблюдалось. Уж я бы запомнила.

– Мы к Ольге Павловне Кошкиной. Она нас приглашала пожить, – я решительно двинулась на штурм неприступной крепости.

– Ха, Петро, слыхал? Чтобы княжна оборванцев в дом зазывала, – хихикали двое охранников у закрытых ворот.

– А ну пошли отседова, кому говорю, пока я свисток не достал! – прикрикнул на меня тот, что постарше, с роскошными, как у маршала Буденного, усами.

Свисток – это плохо. На свисток прибежит квартальный из будки и шум поднимет, а может, и в участок нас сдаст. Патовая ситуация!

– Прислугу позовите, Машу. Она меня знает, – не уступала я.

Эх, я прошла такой длинный путь. Вот она – долгожданная свобода, а на последнем отрезке стоят эти.

– Ага, щас. И генерал-губернатора вместе с ней, – снова заржали они.

Но хуже всего то, что они не собирались ничего делать.

– Ольга Павловна! Оль-га! Пав-лов-на! – не сдавалась я и начала орать через решетку ограды.

– А ну… пошла вон, – потянул из-за пазухи хлыст «усатый».

И тут…

– Что здесь происходит?

Господь милостив и не оставил нас вот так, посредине улицы. На крыльце показалась Маша. Та самая девушка, которую то за пирожными посылала хозяйка, то помогать искать бумаги.

– Маша! Машенька! – обрадовалась я. – Простите, что свалились как снег на голову. Но нам просто некуда пойти. А Ольга Павловна приглашала…

Все. Сейчас моя судьба в руках этой девушки.

– Все так. Откройте ворота и пустите Марью внутрь, – кинула моя спасительница удивленным охранникам.

– Так это… Смирнов не велел никого пущать.

– Это. Гости. Хозяйки! – с нажимом на каждое слово произнесла Маша, и охрана подчинилась.

Я вам больше скажу, они и помогли перетаскать наши вещи в особняк.

Мы же с детьми и прислугой, пока добры молодцы были заняты, зашли в дом.

– Ольга Пална еще не вставали. Подать вам чаю? – улыбнулась добрая Маша.

– Ох, даже не знаю. Нет, чай точно не нужен. Мне бы в первую очередь разместить детей с няней, да вещи… Впрочем, с ними потом. Нам еще пару раз придется вернуться, чтобы все перевезти.

– Езжайте. О детях я позабочусь, – с кроткой улыбкой отпустила меня Маша.

Умная, понятливая, добрая.

– Мотя! Не расслабляемся, – я пихнула в бок совершенно потерявшуюся от красот особняка кухарку и метнулась обратно.

Мы потратили на переезд несколько часов и два рубля. Я готова была рыдать, но извозчики нагло заявили, что их не предупреждали о таком объеме и что, вообще, они полдня потеряли, а потому гоните деньги.

Глава 21

– Конечно! Это так восхитительно. Мы с вами станем разговаривать, вы мне будете рассказывать новости, я слушать.

Хозяйка восторженно прижала ладони к груди и даже чуть зажмурилась при этих словах.

– Будем вышивать атласными лентами. Вы умеете? – и, не дожидаясь моего ответа, прощебетала: – Я вас научу.

Затем замерла на полуслове, словно что-то вспомнив. Есть у нее такая привычка, я уже подметила.

– Постойте, зачем все это? Поедемте во Внуково? Там так хорошо, сладостно гулять.

«Мне бы ее проблемы!» И отказать невозможно, я сейчас вроде как сильно ей обязана и как порядочная гостья должна ее как минимум слушать и всячески развлекать.

– Милая Ольга Павловна, мы непременно и лентами станем вышивать, и во Внуково отправимся, но чуть позже. Я только сегодня ушла от мужа. Мне бы слегка отдышаться.

Хороший ответ. И не отказала, и пообещала. А она пусть ждет, пока рак на горе свистнет. Я же тем временем организую бизнес. А там… Извините, оставить его не на кого, сами понимаете.

И тут мне в голову пришла гениальная мысль. Дома Ольга Павловна меня в покое не оставит. Ленты? Да кому они нужны, когда негде жить и нечего кушать.

Ехать с ней за город – она меня доконает. Да и жизнь моя с мертвой точки не сдвинется. А жить на чужие деньги я не могу. Гордость и воспитание не позволят. А что, если отправить ее во Внуково с моими детьми? Благородный поступок, на мой взгляд, с ее стороны. А там песенки, игры, она недалеко в развитии от детей ушла. Найдет с ними общий язык. А у меня руки будут развязаны.

– Да-да, простите, голубушка. Я так обрадовалась вашему появлению, что забыла все правила приличия. Маша! Машенька! Вели подавать на стол.

Очень, кстати, вовремя. Мы сегодня остались все без завтрака. Я и взрослые перетерпим, а дети? Вот я мамаша…

– Ольга Павловна, мне бы детей вначале покормить?

– Маша? – повернула голову к незаменимой помощнице хозяйка.

– Марья, дети поели. Погоняли кошек. Не волнуйтесь, царапки им обработали. Сейчас они с вашей няней и Верочкой, она из наших, прогуливаются в саду.

– Кошки? У вас есть кошки?

Дети в порядке, я выдохнула с облегчением.

Любимки мои – кошки! Обожаю их за горделивый вид и характер.

– Марья, моя фамилия по мужу – Кошкина. Еще со времен царя Ивана Грозного в наших семьях жили эти благородные создания. За то царь и фамилию жаловал.

– И много их у вас?

Я начала незаметно принюхиваться. Нет, не пахнет.

– Машенька? – переадресовала свой вопрос Ольга Павловна прислуге.

– Семнадцать.

Я закрыла рот руками, чтобы ненароком не вывалилось непристойное слово. Они же плодятся с геометрической прогрессией! Скоро нам места для житья не останется.

– А как же вы с ними?.. Котята там?.. – осторожно поинтересовалась я, придя в себя.

– С этим известное дело. Едва кошка загуляет, – Маша при этом покосилась на хозяйку, словно сказала лишнее, – мы ее закрываем на время.

Умно. Не придется нам съезжать раньше, чем кошки заполонят дом.

– Да что же это мы стоим? Пройдемте, милая Марья, к столу.

Что вам сказать? Я бывала на светских раутах и в дорогих ресторанах. Так вот – мелко. Мелко там все!

Вот где мощь и изыски – так это у Ольги Павловны. Хрустящая, белоснежная – аж глаз ломит! – скатерть. Посередине стола серебряная этажерка с фруктами, конфетами и живыми цветами.

По обе стороны от этажерки еще по две вазы с живыми цветами, одна ниже другой.

Стол сервирован на двоих. И напротив тарелок стоят… Догадались? Вазочки с цветами. Под плоской тарелкой салфетка, сложенная треугольником. Один угол под тарелкой, а второй с монограммой «К» и изображением кошки спускается со стола.

С левой стороны – тарелочка с кусочком ржаного хлеба, одной французской булкой и крошечными пирожками на один укус. С правой стороны – нож, вилка, и наискось – ложка. Возле них солонка и перечница. Перед тарелкой стакан и бокал.

По обе стороны от этажерки с фруктами – судочки с фруктовыми ножами, вставленными ручками вверх. И все это из серебра. И тут же, рядом с ножами, с той и другой стороны по два кувшина с водой.

Роскошно! Изящно! Но это было только начало.

Мы присели за стол, друг напротив друга, и две молодые девушки, движущиеся словно тени, начали метать еду на стол.

Нарезка осетра, палтуса и стерлядки появилась перед каждой из нас. Следом серебряная икорница с черной икрой. Да не такой, что без лупы не разглядеть, а размером с зеленую горошину. За ней паштет.

На мясную нарезку я даже не взглянула. Хоть она и отчаянно призывала своим ароматом. Я что, колбасы не ела?

Затем тарелка с рассыпчатой пшенной кашей и рядом блюдце с маслом, другое с золотистым джемом, третье с клубничным вареньем. А я-то уже наелась рыбы и икры. И все без хлеба!

Вареное яйцо. Остановитесь! Мне столько не съесть. И наконец чай! Закончили, да? Ан нет. К чаю вынесли восхитительные пирожные.

Глава 22

– П-прошу… Рекомендательные письма, – заикаясь, молодой человек протянул бумаги хозяйке.

От волнения коснулся ее руки, передавая письма. Одернул свою, письма разлетелись по полу.

Остановитесь, молодые! У вас еще будет время налюбоваться друг другом.

– Рекомендация Самуила Яковлевича дороже всех рекомендательных писем, – заполнила образовавшуюся паузу Ольга Павловна, пока Григорий Давидович собирал письма.

– Ну так что? Вы согласны принять Григория Давидовича? – перекатываясь с пятки на носок, уточнил Смирнов.

– Д-да, – смущаясь, выдавила из себя хозяйка.

– Отлично, тогда первым делом – к Самуилу Яковлевичу, оформлять бумаги, – хлопнул чересчур резво в ладоши Смирнов.

– А затем на фабрику! – вставила я свои пять копеек, чем привлекла всеобщее внимание. – Она столько дней без должного руководства, – прижала я ладони к щекам и округлила глаза. – Боюсь представить, что там происходит.

– Вы совершенно правы, голубушка. А затем – на фабрику!

Смирнов разве что в пляс не пустился. А в чем причина такого веселья? Своего протеже пристроил? К Ольге Павловне «присосался» крепче? Ай, не мое дело.

– Марья, – дрожащим голосом обратилась ко мне хозяйка, – ты поедешь с нами?

– Как вам будет угодно, – я чуть склонила голову.

– В таком случае, позвольте, господа, я вскоре вернусь, – она встала и вышла из комнаты.

Гости поклонились и присели на диваны. Смирнов уверенно, вальяжно, закинув ногу на ногу. Григорий Давидович же смущенно, руки сложил на колени поверх бумаг, словно гимназистка. Впрочем, его жизнь – в его руках. Дальше пусть действует сам. Что могла – я сделала.

Вернувшаяся вскоре Ольга Павловна радостно улыбалась. Все же какая она прехорошенькая.

Но мне следовало приступать ко второй части своего плана.

– Ой, а как же дети? – схватилась я за голову. – Ольга Павловна, я не могу их оставить. Я им обещала игры. Простите нижайше. Езжайте в этот раз без меня.

У меня дела и забот выше головы. Какие могут быть покатушки? Да и вопрос с фабрикой решенный.

На прекрасном личике хозяйки промелькнула тревога.

– Так тому и быть, – вмешался Смирнов.

Вот за это спасибо тебе, мил человек. И вскоре они отбыли.

– Маша, – позвала я прислугу.

– Да, Марья.

– Подскажи, где Глафира? Мы с ней выйдем в город.

– В саду они. С детьми. Позвать?

А ведь хорошее предложение!

– Будь так любезна, – искренне улыбнулась я девушке.

Уходя из дома, я предупредила охрану на воротах, что ко мне может пожаловать Иван Демидович Смирнов, будущий полицейский. Чтобы те не гнали его.

Я надеюсь, его дозорные мальчишки не пропустили наш переезд и приведут его с новостями к нам.

– Глаша, мы идем смотреть доходные дома. И попутно быт людей, – предупредила я старуху.

Она недовольно пробурчала в ответ что-то типа: «Нам и здесь неплохо», но не более того.

Дошли до конца квартала, перед нами открылась улица с «высотками». Все же пять этажей здорово выделяются среди двух- и трехэтажных особняков.

– Ентот и ентот – доходные, – Глаша ткнула пальцем в два дома, примыкающих друг к другу. – Остальные казармы.

– Красавица, не подскажешь, где тут прачечная? – обратился ко мне молодой мужчина в военной форме.

– Простите, не знаю.

– Веди, – приказала я старухе.

И мы направились к дворнику. У него выяснилось, что не все так просто. В случае, если нас устроит стоимость и сами комнаты, он занесет наши имена в домовую книгу. Затем нам следует пойти и зарегистрироваться или, по-простому, встать на учет в местном участке полиции. Интересно, как они отнесутся к тому, что замужняя женщина, да еще с детьми и прислугой, снимает площади в доходном доме? Ладно, не стоит переживать и загружать голову вопросами раньше времени.

Дворник поведал, что первый этаж хозяева сдают под магазины. На втором живут состоятельные горожане. Выше чуть менее состоятельные и так далее. Ровным счетом так, как и говорила Глаша.

И про стоимость она не соврала. За четыре меблированные комнаты на последнем этаже просили сто тридцать рублей в месяц. Караул! У меня осталось восемь после переезда.

Но я настояла на том, чтобы мне показали жилище. И лишь по одной причине – посмотреть, чего недостает этому миру, предложить решение, и если не получится бесплатно заселиться за счет этого, то запатентовать новинку и начать двигать на рынке. Хороший план? Безусловно!

Но, видимо, свой счастливый билет я уже активировала, когда без ущерба ушла от мужа. Внутри все радовало глаз. Светлые и просторные парадные. Плитка под ногами. Кованые перила. Чистые выкрашенные стены.

Подъем, конечно, утомил. Прибавьте к нему бессонную ночь и плотный завтрак. Предлагаемые комнаты – загляденье! Высокие потолки, просторные помещения, чистота, желтую пыль я в расчет не беру, она даже у Ольги Палны в доме повсюду.

Глава 23

Мне не сложно сказать хорошему человеку несколько теплых слов о его достоинствах. В конце концов, именно Маша в итоге помогла заселиться к Ольге Павловне, когда нас не пропускала охрана.

И реакция девушки не заставила себя ждать. Она зарделась, улыбнулась, расцвела и смущенно поправила безукоризненный фартук.

– Спасибо, – присела она в благодарности.

Следом за ней я прошла в свои покои и, прямо скажем, обомлела. Мне еще не доводилось жить в музее. Помимо просторных комнат – потом посчитаю, сколько их, – двери повсюду, высоченные потолки с великолепной лепниной, росписями и фресками. Стены затянуты тканью. Повсюду пейзажи в золоченых массивных рамах. Ковры, диваны, столы с хрустальными канделябрами, расписные вазоны в половину моего роста.

– Это все мое?

– Вам не нравится? – с испугом отозвалась Маша.

– Что ты? Еще как нравится. Я грешным делом засомневалась, уж не в императорский ли дворец, часом, ты меня привела. Настолько роскошен интерьер.

Маша вновь заулыбалась. Ей явно нравилась ее работа, и этот дом, и моя восторженная реакция на заселение.

Итак, считаем комнаты. Все они расположены анфиладой, длиный коридор, а справа, собственно, комнаты. Первая – что-то вроде гостиной. Диваны, окно, картины… Вторая – столик с писчими принадлежнастями, стул – это, по всей видимости, рабочий кабинет. Оставляем, пригодится.

Третья – ванная, стоящая на небольшом возвышении на изящных гнутых ножках, камин, отделанный изразцовыми плитками. Впрочем, камины располагались в каждом помещении. Изящный круглый горшок с крышкой, ширма, лавка со стопочкой полотенец с эпиграммой «К» и изображением кошки.

Последней оказалась спальня. Вот здесь я удивилась. Кровать узкая, это даже не полуторка, значительно уже. И высокие спинки с двух сторон. Приставная скамеечка для ног, столик и большой шкаф.

– Здесь за шторой балкон, – услужливо подсказала Маша.

Роскошь во всей красе. Даже думать боюсь о доходах княгини Кошкиной. Хорошо живет. И только.

– А моих служанок, что со мной прибыли, расселили?

Я внезапно вспомнила о своем женском батальоне.

– Да, Марья. Глафиру и Матрену поселили во флигеле для слуг, а Лизу с детьми. Только вот… – опустила лицо на полуслове Маша.

Не пугай меня! Мне переживаний хватило.

– Ч-что? – заикаясь и судорожно перебирая варианты в голове, спросила я.

– Матрена… Она рвется на кухню готовить для всех, но у хозяйки свои повара. Они и французскую кухню знают, и итальянскую, а Матрена нет. Она хорошо печет пироги, только этого недостаточно, – вздыхая и стесняясь своих слов, закончила Маша.

– Выпорю! Самолично.

– Прошу, не надо, зря я вам сказала.

– Порка отменяется. Но лишь благодаря тебе. Я сама скажу ей, что к чему. Веди.

Я дом совершенно не знала, не ориентировалась в нем. А вдруг мне куда-то заходить нельзя? И флигель этот? Как его искать? Уж лучше с сопровождением, во всяком случае, первое время.

Спустились на первый этаж. Мои покои размещались на втором. Прошли на кухню. А там ругань стоит до неба.

– Какой соус подают к тушеному каплуну, фаршированному рисом? – размахивал руками мужчина в колпаке и белом фартуке.

При этом говорил он с сильным немецким акцентом.

– Сметанкой полить, петрушечкой присыпать, вот и готово, – безапелляционно заявила Мотя.

– О майд год! – схватился за голову повар. – Красный соус с мадерой и трюфелями, и ничего иного!

– А вот ты драчену умеешь готовить? – пошла в наступление Матрена.

– Запеканка из крупы? Господам такое не подают, – лихо отшил мою кухарку мужчина.

– Стоп! Отставить споры. Матрена, ты назначаешься мной на чистку овощей. При этом я запрещаю тебе даже рот открывать. Платком для верности завяжи. А если не послушаешь – завтра переведу выносить горшки. За всеми, включая слуг. Поняла? Мы в гостях! Не смей устанавливать здесь свои порядки!

Я повернулась к мужчине.

– Прошу меня простить. Это я недоглядела, не познакомила с правилами, не научила. Моя вина. Мы из деревни, – развела я виновато руками. – Не серчайте на нас, пожалуйста.

– Если она, – повар кинул гневный взгляд на Мотю, – не будет повсюду подливать сметану и, вообще, не станет вмешиваться в процесс приготовления блюд… Так уж и быть, я научу ее высокой кухне.

И он сложил руки на груди в замок, выставил вперед ножку.

– Матрена? – я повернулась к ней, желая услышать ответ.

– Да не буду! Я же как лучше хотела, повкусней приготовить. А Ганц не понимает.

– Значит, договорились.

Ох, не хватало, чтобы из-за жалоб на слуг меня с детьми выгнали на улицу. Конечно, Мотя хотела как лучше. Но благими намерениями…

Все, не могу больше. Хочу помыться и немного тишины, одиночества и покоя. Час-два. Скоро хозяйка вернется, мне еще ее развлекать… Брр.

Глава 24

Как же хорошо просыпаться в безопасности. Море спокойствия разливается внутри. Солнце так ярко, оказывается, светит. А что жара, так то другая жара – свободная. Совершенно по-другому ощущается.

Я умылась, причесалась, села планировать распорядок дня. Первое – избавиться от Ольги Павловны. В том смысле, что занять ее. Здесь только визит управляющего мне в помощь. А когда его ждать? Может, он вечером после работы явится?

Мы же с Глашей пойдем в город. Буду смотреть по сторонам, изучать все вокруг и мучительно придумывать способ заработка.

Вышла из покоев – а вот и Глаша. Откуда-то притащила стул. Сидит.

– Ты почему не постучала? Не зашла? Давно сидишь?

– С утра. Ты сама вчера велела соблюдать порядки в доме. Вот я и не посмела.

– Когда это? Не помню такого?

– Мотя рассказала.

– Ах… это. А она объяснила почему?

– А то! Так и передала, что ты с момента переезда переменилась и барыней прикидываешься.

М-да. Темное у меня окружение. Но будем работать с теми, кто есть.

Погуляли в саду. Я попросила морса и булок. Там же позавтракали. А то жди, когда хозяйка проснется.

Но не успела я поделиться со старухой своими планами, как пришла Маша.

– Ольга Павловна проснулись. Просят вас к завтраку.

Вскоре выяснилась и причина столь раннего ее подъема – визит Григория Давидовича. По правилам этикета все визиты наносились между завтраком и обедом. Примерно с десяти до двенадцати часов.

– Марья, прошу вас. Останьтесь со мной. Мне так волнительно в ожидании его визита.

– Конечно, Ольга Павловна, к тому же я обещала, – горячо заверила встревоженную хозяйку.

Для меня, прожившей жизнь в строгих рамках, когда должным считалось вообще не выказывать своих эмоций, смены настроения Ольги Палны, мягко говоря, удивляли. То она кружит по саду, обнимаясь с деревьями. То в сильном возбуждении ждет визита управляющего. И главное – она ничуть не стеснялась демонстрировать свое настроение. Вот что странно.

– А скажите-ка мне, Ольга Павловна, как долго длится траур в ваших кругах?

– Марья, так все зависит от того, по кому траур. По родителям, детям, бабушкам и дедушкам – два года. Но это срок самого траура, полутраура и половинчатого. Обо всем рассказывает одежда. К женщинам самые строгие правила в период траура…

– Прошу меня простить, а у вас? Сколько длится траур у вас?

Мне, безусловно, требуется курс этикета, но сейчас на это нет времени.

– Три года.

Да почему так долго-то?! Прошло всего шесть месяцев, и ждать еще два с половиной? И кто все это время будет с ней нянчиться? Смирнов? Что-то я сомневаюсь. По тому, как предано она на меня смотрит… Вот горюшко-то!

– Нам следует подготовиться к визиту. Напридумывать деловых вопросов и личных. Будем их задавать вразнобой, и выясним все о вашем управляющем.

– Да, Марья, вы совершенно правы. Начинайте! – Ольга Павловна с восторгом уставилась на меня.

Инициатива наказуема. Как я могла об этом забыть? Ну, по работе я накидала с десяток вопросов, чем привела Ольгу Павловну в неописуемый восторг.

Дальше традиционно – про родителей. Где родился, учился. И самый важный для нас блок – личные вопросы. А именно, женат ли? Если нет – то почему. Возраст, знаете ли…

Хозяйка хлопала в ладоши и что-то бормотала на французском. Она вообще постоянно перемешивала родной язык с иностранным. Но я, понимая, что ее эмоциональные отступления смысловой нагрузки не несут, привыкла и не придавала этому значения. Так и общались.

В итоге договорились разыграть роли так: Ольга Павловна в трауре, поэтому только вздыхает и утирает сухие глаза черным платочком. Все вопросы задаю я. Нормально я попала?

Едва успели обо всем договориться, как управляющий примчался. Все же надо отдать ему должное – вкус у него исключительный. Сегодня на нем надет костюм грязно-голубого цвета. Такой не яркий, но великолепный. И как он ему шел – глаз не оторвать.

– Прошу, Григорий Давидович, – показала ему на место слева от себя Ольга Павловна. – Вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

– К вашим услугам, – решительно ответил новый управляющий.

И началось женское дознание. Григорий Давидович отвечал без промедления, четко, предлагал привезти в следующий раз какие-то бумаги в подтверждение своих слов. Долго и пространно рассказывал про родителей и детство.

Кажется, уже час прошел. И только в конце мы узнали главное – вдовец! Радость-то какая! Жена умерла при родах три года назад, оставив ему дочь Анну.

Затем я спросила, удалось ли за столь короткое время выяснить, в каком состоянии фабрика, и пока он в подробностях распинался, обдумывала свой план.

Мужик неплохой. Отпускать такого из виду – никак нельзя. Но у нас траур еще два с половиной года впереди. Надо помимо работы как-то их скрепить, связать.

– …Оставшиеся станки обещали починить в течение недели.

Глава 25

Брата Ольги Павловны похоронили на третий день, за стеной кладбища. Потому что полиция признала факт самоубийства, а таких хоронили отдельно. Отпевание, понятное дело, не состоялось, по той же причине. Все это причиняло дополнительные муки хозяйке. Она отказывалась спускаться на завтрак, обед и ужин, черные тени залегли под глазами. И даже от встреч с Григорием Давидовичем она уклонялась. В большинстве своем уже не плакала, только смотрела исступленно в стену. Я практически поселилась в ее покоях. Спала на кровати, принесенной для этого в соседнюю комнату.

Такому горю словами не поможешь. Оно должно выболеть. Время – вот главный лекарь в подобных случаях. И конечно, участие близких. А сейчас таковым человеком была я.

Только на восьмой день Ольга Павловна согласилась спуститься в сад. Словно тень, бродила по дорожкам, опустив голову, и молчала. Вот это плохо. Говорила бы, изливала свое горе.

Мне по-человечески было жаль ее брата. Запутался, связался с дурной компанией, стержень внутри не сработал, если он, конечно, изначально был. Но Алексей для меня совершенно чужой человек. Я даже не видела его ни разу. Поэтому особой печали я не испытывала – только переживала за свою благодетельницу.

Но я находила минуты и для себя. С тех пор как меня озарила мысль об организации прачечной, Глаша потеряла покой. Вернее, я не оставила ей выбора.

Первым делом расспросила ее о самом процессе. И то, что она рассказала, меня, надо сказать, огорчило. Во-первых, несмотря на то, что услуги прачечных стоили дорого и их могли себе позволить лишь состоятельные люди, труд тех, кто непосредственно стирал, являлся каторжным. Тяжелейшим!

Стирали щелоком, это такой едкий раствор, что получают из золы. В него добавляли немного картофельного крахмала. В редких случаях стирали мылом – деликатные вещи. Если белое белье серело, его отбеливали в аммиаке. На практике его получали из мочи, справляя нужду в лохань. Отбеливаемую вещь замачивали в этом растворе, а затем, как и все белье, полоскали. Мел использовали для удаления маслянистых пятен. Различные пятна: от травы, топлива для ламп и крови – обрабатывались алкоголем.

Но это еще половина дела. Сам процесс не автоматизирован. Как все выглядит со стороны, рассказала мне Глаша, которая заришла к знакомой в прачечную и все увидела своими глазами.

Прачечные состояли из двух помещений. В одном находилась печка, на которой постоянно подогревалось несколько котлов: один для варки щелока, другие для запаривания и кипячения – а также стояли разнообразные бочки и лоханки с водой. В другом был каток, столы для глажки, а также полки для готового белья.

Женщины выполаскивали белье, невзирая на погоду, в Яузе. Хозяин прачечной договаривался с хозяином специально обустроенного плота-портомойни и платил ему за каждую корзину прополосканного белья. В зимний период в основном полоскали без плотов, но тогда свою долю брал прорубщик.

Глажка! Куда без нее. Так вот белье здесь почти не гладили, а катали с помощью двух приспособлений – рубеля и скалки. На одно наматывали, другим, собственно, выкатывали туда-сюда. Адский труд.

Утюги все же были: портняжный, изящный и легкий, и прачечный. Последний весом от пяти килограммов, и заправляли его раскаленными углями. Портняжный не подходил для больших объемов, а прачечный был очень тяжелым. Поэтому предпочитали белье гладить по старинке, вернее, катать.

Получив исчерпывающую информацию о процессе, я крепко задумалась. Допустим, я внедрю ручную стиральную машину. Устройство простое, найду местного Кулибина и закажу ему пару штук. Знай крути ручку.

А как быть с полосканием? Такую работу врагу не пожелаешь. Да и глажка эта…

Но расценки меня убедили окончательно. От рубля за готовую вещь. А если речь о дорогом наряде, то и несколько десятков.

Осталось найти подходящее помещение.

На десятый день Ольга Павловна начала возвращаться к жизни. Спустилась к завтраку и хорошо поела. За этим я особенно тщательно следила. Следом приняла Григория Давидовича. Тот рвался к ней несколько дней с новостями.

После обмена любезностями и соболезнованиями с его стороны, которые затянулись на час, он приступил к главному.

– Фабрика начала выпускать в два раза больше сукна для армейских нужд. И главное – прислали продление контракта на следующий год. Настолько чиновники довольны товаром, – восторженно произнес главную новость управляющий.

– Поздравляю вас, Ольга Павловна. Это большой почет, – я, как умела, выразила свое восхищение. – И вас, Григорий Давидович, поздравляю. Это целиком и полностью ваша заслуга. Повезло Ольге Павловне с вами.

Тот засмущался, но поблагодарил в ответ.

После этого визита хозяйка начала больше интересоваться происходящим, и чтобы отвлечь ее, я поделилась с ней своими соображениями относительно прачечной.

– Ох, это так тяжело. Но Елена Борисовна Зодчая, у нее муж держит несколько прачечных и бань, делилась, что дело это крайне доходное.

– Вот и я к этому склоняюсь. К тому же здесь казармы неподалеку, надеюсь, клиентов будет много. Только вот… Прошу меня простить. Денег на организацию у меня нет. Могу ли я просить их у вас.

Я прятала глаза от стыда. Как все же неприятно просить в долг.