Повесть о Короле-Лисе

Кабан в папоротниках

Когда Альвион выбрался из шатра, уже рассвело, но солнце еще медлило за Мглистыми горами и ясное, как хрусталь, небо дышало холодом предзимья, посеребрившим изморозью алые листья кленов, рыжину рябин и золото ясеней. Альвион зябко обхватил себя за плечи, его дыхание повисло в воздухе сизым облачком, сплетаясь с последними клочьями тумана и дымом костров. Пахло едой, собаками и лошадями.

Альвион зевнул и протер глаза — и увидел, что между кострами и полосатыми полотняными шатрами к нему во всем своем великолепии торопится дед: длинные, до пояса, седые космы переплетены и перевязаны разноцветными шнурками и ремешками в широкую косу, напоминающую лоскутный половичок, шерстяной плащ в зелено-коричневую клетку сколот на плече золотой лисьей головой, хитро подмигивающей огненными топазами, а сухие, но крепкие запястья схвачены десятком витых и плетеных обручьев, украшенных чеканкой, костяными бляшками и россыпью самоцветных камней.

— Ты что, в своем пойдешь? — спросил дед, не дав внуку поздороваться.

Альвион оглядел зеленую шерстяную рубаху и надетую поверх нее кожаную, в которых проделал весь долгий путь от Виньялондэ до земель народа холмов на северо-западе Эриадора.

— Да, в чем же еще?

Дед покачал головой.

— Ты пропах человечьим жильем и дымом, как копченая конина. На глаз кабаны подслеповаты, а вот нюх у них чуткий.

Дед хлопнул в ладоши, и из-за его спины возник Конра, дедов оруженосец, веселый лопоухий парень несколькими годами старше Альвиона. Конра подал своему господину большой мешок и подмигнул Альвиону. Встряхнув мешок за уши, дед вывалил прямо на подмороженную землю ворох разноцветной одежды.

— Вот, — сказал он, — приличное охотничье платье. Я нарочно велел держать его подальше от дыма и переложить травами.

Альвион поднял синий сверток, который у него в руках развернулся в рубаху. От нее и впрямь пахло еловой хвоей, можжевельником и лесными травами, из которых Альвион распознал только таволгу и зверобой. Рубаха была из отличного льна и по вороту, низу и рукавам расшита замысловатым разноцветным узором, который так любили в народе холмов.

— На верхнее платье не хочешь глянуть? — намекнул дед.

И Альв ахнул, увидев, что у него под ногами лежит роскошное ярко-алое одеяние. Альв поднял его и развернул — и снова ахнул: на груди алой туники извивались два искусно вышитых причудливых зверя с глазами из темно-красных камушков, а ворот скреплялся золотой застежкой — крючок на цепочке должен был цепляться за ушко на другой стороне.

— Вот еще пояс, — дед сунул Альву ремень, и внук едва не уронил его: таким тяжелым тот оказался.

Оказалось, что весь ремень усажен золотыми бляшками, а пряжка, тоже золотая, усыпана самоцветами. На ремне висел рог для питья, украшенный резьбой и тоже оправленный в золото.

— Это мне? — прошептал Альвион: он никогда в жизни не видел столько золота за один раз и уж точно не видел столько золота на одном человеке.

— Кому еще, — отвечал дед. — Давай одевайся.

Альвион, ошеломленный, смотрел на убранство, подобное которому государь Тар-Атанамир если и надевал, то никак не на охоту.

— Это… это не в лес, не на лов… — выговорил он наконец. — Я порву или испачкаю…

И Альвион провел пальцем по вышитым зверям: вид у них был грозный, но притом оторопелый, словно из-за того, что они запутались в собственных лапах и хвостах, которых явно было больше положенного.

— Глупости, — отрезал дед. — Ты королевский внук или кто? Одевайся, и поедем.

С этими словами он развернулся и пошел прочь, не обращая внимания на растерянное «спасибо…».

Переодевшись в шатре, Альвион снова выбрался наружу и увидел у ближайшего костра отца: тот вытаскивал клещей из вислого уха чепрачной гончей по кличке Доставала. При виде сына Асгон поднял светлую бровь.

— С обновой, — сказал он.

Альвион неуверенно оправил на себе ало-сине-золотое великолепие.

— Дед хочет, чтобы я в этом отправился на охоту… — проговорил он. — Но ведь я даже кротов распугаю этим блеском, не то что кабанов.

Отец улыбнулся.

— Я думаю, — сказал он, — что твой дед просто решил сделать тебе подарок. Может быть, он пожалел, что никогда ничего тебе не дарил.

Альвион сел на бревно рядом с отцом.

— Почему бы тогда просто не подарить, а не рассказывать, что это ради охоты?

Асгон пожал плечами.

— Сдается мне, Старый Лис ничего не умеет делать прямо и просто, даже если захочет, — суховато заметил он, глядя, как на другом конце поляны король народа холмов, размахивая копьем, отдает распоряжения охотникам и слугам.

— Дед устраивает ради меня охоту и дарит дорогие подарки, — вдруг произнес Альвион с обидой, — а про маму даже не спросил, как она поживает. И в гости ее не позвал.

Он покрутил на запястье витой бронзовый браслет со звериными головами, который три месяца назад принесли в Виньялондэ следопыты, ходившие на северо-запад Эриадора, вместе с приглашением от короля народа холмов его внуку навестить отца его матери.

Турий пир

— Я думал, «танеште» означает «умелый охотник» или «король охоты»… — растеряно произнес Альвион, когда дед старательно задернул за ними полог шатра.

Асгон сложил руки на груди, словно чтобы не дать воли гневу.

— Ну же, скажи своему внуку, что означает это слово! — обратился он к тестю.

— Оно означает «наследник короля», «будущий король», — неохотно произнес тот.

Альвион открыл рот.

— Я не… Так ты хотел, чтобы старейшины признали меня твоим наследником! А они не хотели!

— Вроде того.

Покосившись на мрачного, как туча, Асгона, дед продолжал:

— Если у короля нет сына, он вправе выбрать себе танеште среди внуков, племянников и прочей родни. Вот я и выбрал своего внука. Что тут удивительного?

— Удивительного здесь то, что мы с Альвионом узнали об этом только что, — Асгон говорили низким голосом, напоминающим рычание. — Пока мой сын не вошел в совершенные лета, я несу за него ответственность и никому не позволено принимать решения, касающиеся его судьбы, через мою голову!

Дед отвел глаза.

— Я не знал, как все пройдет. Не мог ничего обещать. Все могло пойти прахом в любой миг!

— Твои обещания никому не нужны! Ты, самое малое, должен был сказать нам о том, что собираешься сделать, и спросить согласия у меня и моего сына!

Альвион, напряженно хмуря брови, думал о своем.

— Но старейшины не хотели наследного принца из морского народа… — пробормотал он. — И ты…

Он поднял взгляд на деда.

— И ты их обманул.

— Никого я не обманывал! — возмутился тот. — Они могли бы и сами припомнить старинный обычай: что человек становится танеште, если на королевской охоте получит от короля его копье и прикончит зверя. Все честно! Моя удача, их потеря!

— Твое дело, как ты королевствуешь и на какой кривой кобыле объезжаешь собственный народ! — прорычал Асгон. — Но с моим сыном и со мной так поступать не смей!

— Кто дал тебе право так со мной разговаривать!? — вскипел дед. — Если ты не уважаешь во мне отца своей жены, изволь уважать мои седины! Или в морском народе принято дерзить старшим?!

И он сердито стукнул копьем об утоптанную землю.

— Старшим? — Асгон склонил голову набок, чтобы не упираться макушкой в верх шатра. — В мои восемьдесят пять меня уже подводит память, или мы с тобой еще в прошлый раз выяснили, что я тебе в отцы гожусь?

Дед сдулся.

— Это про уважение к сединам, — продолжал Асгон. — А что до уважения к отцу моей жены… Мера моего уважения к нему — уважение и любовь, которые он питает к моей жене. Твоя дочь любит тебя, старик, а ты ни разу не вспомнил о ней за все эти годы! Ты требуешь себе уважения по праву отца, но сам, как видно, то ли крепко забыл, то ли никогда не знал, что значит это слово! Иначе бы ты не пытался хитростью обойти человека, сына которого захотел сделать своим наследником!

Тишина, которая наступила после его отповеди, была очень громкой.

— Так ты нарочно дал мне Бодило, — вдруг заговорил Альвион. — Ты знал, что кабан не дохлый и просто хотел, чтобы я добил его королевским копьем… Споткнулся ты тоже нарочно?

Дед поморщился с таким видом, как будто раскусил гнилой орех.

— Разве я похож на скудоумного — валиться на землю рядом с раненым вепрем? Если бы зверь распорол мне нутро, кто заставил бы старейшин признать тебя моим наследником? Я хотел прыгнуть вепрю на загривок, чтобы он не вздумал задать стречка.

Альвион опустил плечи.

— Конру ты тоже нарочно отослал? — спросил он.

— Конечно. Он бы еще взялся бросаться на вепря первым — и все испортил.

В щель между пологом и стеной шатра просунулась голова Конры, как будто вызванного собственным именем, словно заклинанием.

— Ты скоро? — спросил он у короля. — Мы уже сняли шкуру и мясо повесили вариться.

— Костер сложили из орешника, дуба и рябины?

— Да, все, как ты велел.

— Тогда иди, я сейчас.

Голова Конры исчезла, и дед бочком двинулся к выходу.

— Мы не договорили, — предупредил Асгон.

— Завтра договорим, — буркнул дед, поспешно выбираясь из шатра.

Альв с отцом не торопясь вышли наружу. На поляне было безлюдно, темно и тихо, но в чаще по левую руку горел огонь, и оттуда доносились голоса людей и взлаивание псов.

Отец и сын вышли на середину поляны. Альвион поднял взгляд: из темноты леса звезды в ясном небе показались ему огромными, как снежки. Казалось, там, наверху, светло, как на открытом месте, а здесь, в лесу, уже настала глухая ночь.

— Хочешь быть королем народа холмов? — вдруг спросил у него отец.

— Что? — изумился Альвион. — Ты чего вдруг?

— Я просто задаю тебе вопрос, который должен был задать тебе дед, — сказал Асгон. — Ведь наследник короля — это человек, который рано или поздно королем станет. Так хочешь или нет?