Повесть. Стальные кружева войны.

ЧАСТЬ I. Стальные кружева войны. Глава 1. Начало войны

­­­­­Посвящается моей жене Лене

Глава 1. НАЧАЛО ВОЙНЫ

21 июня 1941 года на перроне Белорусского вокзала стоял красивый высокий лейтенант-лётчик по имени Андрей Громов. Его отец, участник Первой мировой войны 1914 года и Гражданской войны, стал в мирной жизни строителем Метростроя.

С детства, слушая его рассказы о войне, Андрей знал, что любовь к Родине — это не просто слова.
Это чувство, глубокое и жгучее, как пламя, которое горит в сердце каждого, кто готов защищать свою землю.
Всю свою жизнь, сколько Андрей себя помнил, он мечтал о карьере военного и хотел быть лётчиком.

Ещё школьником, по окончании семилетки с отличными оценками, его приняли в одну из авиационных спецшкол, после которой выпускников направляли в военные авиационные училища.
Во время учёбы в спецшколе курсанты параллельно с учебой три года изучали авиационные дисциплины, а летом в аэроклубах проходили лётную практику.
Андрей был одним из лучших в своём классе, и в 1939 году поступил в Московское Военное авиационно-техническое училище.
Лётное училище располагалось за стадионом «Динамо», рядом с Академией им. Жуковского.
Курсанты должны были учиться четыре года, но из-за напряжённой обстановки в мире учёбу сократили на два года, убрав общеобразовательные предметы. У курсантов ведь уже было по 10 классов, и их считали умными и способными.

Страна готовилась к войне.

Московское лётное училище было не совсем обычным. В это время в авиацию пришла радиотехника. Стали применяться пеленгаторы, приводные станции, всё это активно развивалось.
Андрей был человеком любознательным, поэтому, кроме лётного дела, изучал ещё и штурманское.
Военную форму курсантам училища шили там, где генералам — на пятом этаже Военторга на Воздвиженке.

А ещё в училище на курсе учились испанцы. У них шла гражданская война, и они ходили в штатском. Эти горячие испанцы вечно просили познакомить их с русскими девушками. Курсанты их знакомили, а они, в свою очередь, обещали познакомить их с испанскими девушками, которые работали воспитателями с детьми.

Но Андрей пока так и не нашёл себе девушку. Время учёбы пролетело быстро. В начале июня 1941 года мечта Андрея стать лётчиком сбылась. Он сдал все экзамены на отлично, и ему присвоили звание лейтенанта.

После недельного отпуска всем курсантам выдали предписания явиться на службу в свои части. Андрей получил приказ прибыть 22 июня 1941 года в город Кобрин, где размещался штаб 10-ой смешанной авиационной дивизии 4-ой армии РККА Западного особого военного округа.

В Москве днём он сел в поезд Москва — Брест. Поезд должен был прибыть в Брест около 5 часов утра, а расстояние от Бреста до Кобрина — около 50 километров. Ему нужно было выйти на станции Тевли, ближайшей к Кобрину. Андрей зашёл в вагон, нашёл своё купе и огляделся.
С ним в купе ехали отец с сыном… и… сердце его замерло, когда он увидел ЕЁ.

В купе прямо напротив него сидела девушка лет 18, и она была неземной красоты!
Её волосы, словно золотистый шёлк, мягко ниспадали на плечи, а глаза, как два глубоких озера, светились теплом и загадочностью. Отцу на вид было около 50 лет, а парнишке — лет 13.

Поезд тронулся, деловито застучали колёса, и все стали знакомиться. Андрей представился первым:
— Лейтенант Андрей Громов, лётчик. Еду к месту службы в Брест.

Мужчину, который ехал с сыном, звали Николай Степанович. Он оказался гражданским профессором, гидроинженером, и строил под Брестом на реке Буг железнодорожный мост.
Его сын, Иван, учился в школе. Когда Андрей вошёл в купе, Иван смотрел на него с нескрываемым восторгом и, как только они начали разговор, тут же сказал с волнением в голосе своему отцу:
— Папа, папа… я обязательно стану лётчиком, как дядя Андрей!

Девушка, сидевшая напротив Андрея, читала книгу.

Когда они начали рассказывать о себе, она с интересом посмотрела на профессора, а на Андрея даже не взглянула. Он был в замешательстве… он привык к вниманию к лётчикам, а тут что-то было странное.
Девушка, обращаясь к профессору, сказала:
— Меня зовут Лена. Я еду в Брест к отцу… он у меня командир Красной Армии.

Лена молчала почти всю дорогу, а Андрей с профессором разговаривали о войне и о том, что немцы не посмеют напасть на СССР. Около полуночи все легли спать в надежде, что завтра наступит ещё один прекрасный летний день.

Рано утром пассажиров поезда разбудили взрывы и грохот. Несколько немецких бомбардировщиков «юнкерсов», сбросив авиабомбы на железнодорожные пути, делали второй заход на их эшелон.
Паровоз был взорван и сошёл с рельсов. Вагоны, как костяшки домино, начали врезаться друг в друга и сыпаться в стороны. Андрей почувствовал удар — их вагон сильно качнуло.

Послышались крики, звон битого стекла…
Все первые купе в их вагоне были раздавлены, и только их купе было слегка покорёжено. Им ещё повезло, что их вагон сполз в кювет по мокрому оврагу, застрял в грязи, и именно поэтому они четверо остались живы. Их вагон лежал на боку.
Андрей рукояткой пистолета разбил окно.
Нужно было срочно выбираться.

Профессора зажало между согнутых полок, и его сын Ваня безуспешно пытался его вытащить… но у него не получалось. Испуганная Лена сжалась комочком на нижней полке и плакала навзрыд.Андрей взял её на руки и вылез вместе с ней через окно. Он посадил её на землю на пригорок у вагона и полез за профессором.

Вместе с Ваней они смогли вытащить его из-под придавившей его полки. Он истекал кровью… Какая-то железяка торчала у него в боку. Они положили его на землю. Андрей залез ещё раз в вагон, надел на себя свой вещмешок, схватил два чемодана и вылез из окна.
Эшелон, в котором ехал Андрей, разбомбили первым налётом фашистской авиации. Он взглянул на часы — было 4 часа 25 минут утра, 22 июня 1941 года.

Андрей осмотрелся вокруг, и тут раздался оглушительный взрыв, затем второй, третий… Их эшелон был грузопассажирским и вёз на запад, кроме четырёх классных пассажирских вагонов, вагоны, гружённые боеприпасами, военной техникой и цистернами с горючим. Огненные шары, вырвавшиеся из цистерн с горючим, осветили всё вокруг, как будто наступил день.

Вагоны, переполненные боеприпасами, взрывались один за другим, разбрасывая осколки и обломки на сотни метров. Крики раненых, стоны умирающих, треск горящего дерева и металла — всё смешалось в адском хаосе. Земля дрожала под ногами, а воздух был наполнен едким дымом и запахом гари.

Андрей взвалил профессора на спину, а Лена взяла Ваню за руку. И они побежали к лесу. Белорусский лес, в который они вошли, был густым и тёмным.
Высокие сосны, словно молчаливые стражи, тянулись к небу, их стволы, покрытые мхом, казались древними и неприступными.
Под ногами хрустели сухие ветки, а между деревьями пробивался слабый свет утренней зари.

Воздух был наполнен ароматом хвои и свежести, но эта идиллия нарушалась взрывами и гулом самолётов. Втроём они добежали до кромки леса и, обессиленные, упали на мокрую от росы траву.
— Папа, как ты? Что с тобой? — кричал Иван, его голос дрожал от ужаса и волнения.Раненый в живот профессор качал головой и мычал, ничего не говоря.
— Это война… — выдохнул Андрей с горечью.

— Нам надо осмотреть рану профессора и сделать ему перевязку. Лена, ты поможешь мне? — спросил он.
— Конечно, Андрей, — сказала Лена, впервые назвав его по имени.

Андрей разрезал ножом рубаху профессора, и они увидели торчащий железный штырь в его животе.
— Он потерял много крови, — сказала Лена, и по её взгляду Андрей понял, что профессору осталось жить совсем немного.
— Нам надо вытащить этот штырь! — закричал Ваня.
— Ваня, успокойся. Сейчас мы твоему папе наложим повязку, а если вытащить этот штырь, ему может стать ещё хуже. Сходи, насобирай листьев подорожника, — сказал Андрей.

Ваня убежал в лес, а Лена тихо сказала:
— Андрюша, я не смогу ему ничем помочь. Профессор умирает.
Андрей наклонился к профессору. Из его рта шла кровь и пузырилась. Он прошептал:
— Ваню не бросай… — и умер прямо у на руках Андрея.

Через несколько минут вернулся Ваня с охапкой листьев подорожника. Он бросился к лежащему на земле отцу с криками:
— Папа, папа, не молчи! Андрей, как он?

Ваня заплакал, положив голову на грудь отца, он стал гладить его седые волосы. Потом он поднял глаза на Андрея и дрогнувшим голосом спросил:
— Он умер?
— Да, Ванечка, он умер, — ответил Андрей.
Ваня встал и отрешённым взглядом посмотрел по сторонам.

Лена быстро подошла к Ване и, ничего не говоря, просто обняла его. Ваня, склонив голову Лене на плечо, заплакал навзрыд. Через несколько минут, успокоившись, Ваня сказал:
— Мама умерла, когда мне было 4 года. Всё это время мы жили с папой вдвоём. Папа всегда был со мной. Папа всему меня научил, и он всегда был моим героем… и будет, — продолжил Ваня.

Андрей понимал, что надо похоронить профессора по-человечески, по русскому обычаю, а не бросать вот так на земле. Но у него не было никакой возможности вырыть могилу — да и, собственно, нечем. Кроме финского ножа, у него ничего из инструментов не было.
Он осмотрелся по сторонам, и его взгляд упал на маленький пригорок. У подножия пригорка Андрей ножом снял дёрн.

Затем он сделал небольшое углубление в земле, куда они с Леной и перенесли профессора. Землёй с пригорка Андрей засыпал тело профессора, словно укрывая его последним одеялом. Потом он срубил и обстругал две жерди осины, связал их вместе и сделал небольшой крест.
Его руки, привыкшие к точным движениям, теперь дрожали, но он продолжал работать, словно каждый удар ножа по дереву был его последней данью уважения к погибшему.

Пока они всё это с Леной делали, Ваня сидел, не глядя в их сторону, и плакал. Его слёзы катились по щекам, как тихие ручейки, неся с собой горечь утраты.

Когда Андрей в изголовье могилы поставил небольшой крест, Ваня вдруг сказал, его голос дрожал:
— Подождите…
Ваня написал на листке, который он вырвал из своей школьной тетрадки: «Профессор Прозоров Николай Степанович. Родился 8 февраля 1887г. Умер 22 июня 1941 г.», и приколол листочек на маленький крестик, который Андрей сделал из двух колышков. Этот крестик, как символ скорби, одиноко возвышался над свежей могилой, а вокруг шелестели деревья, будто шептали прощальные слова.

— У тебя тут кровь, — вдруг сказала Лена, указывая на залитое кровью плечо Андрея.
Андрей вспомнил, что, когда началась бомбёжка, поранился о стекла в разбитом окне вагона.
— Ничего страшного, это царапина…
— Давай я тебя перевяжу, — предложила Лена, доставая из своего чемодана ночную сорочку, которую разорвала на лоскуты.
Она приложила подорожник и аккуратно перевязала ему руку. Её пальцы, нежные и тёплые, касались его кожи, словно лёгкий ветерок, приносящий облегчение.

— Сейчас ещё немного подождём, и надо бы пойти к составу. Может быть, кто-то выжил… — сказал Андрей, его голос звучал как гулкое эхо в тишине леса.
Он достал из кобуры свой табельный пистолет ТТ, проверил патроны и, передёрнув затвор, положил его обратно. На месте взрыва эшелона стало тише, но огонь продолжал полыхать, и дым от горящего бензина заволок полнеба, словно чёрная пелена, скрывающая солнце.

— Будьте здесь. Я скоро вернусь, — сказал Андрей, его глаза были полны решимости. — Посмотрю, может быть, кто-то остался жив.
Железнодорожный путь проходил рядом с дорогой. И вдруг Андрей увидел, как по дороге началось какое-то движение.

Проехала военная техника: три танка, несколько машин с пушками на прицепах и другие тентованные машины. А рядом со взорванным эшелоном остановились два грузовика. Из них выпрыгнул взвод автоматчиков с офицером, который начал кричать отрывистые команды.

Солдаты, развернувшись цепью, стали спускаться с дороги на железнодорожные пути и в кювет, стреляя на ходу.
— Это немцы… — воскликнул Андрей, его голос был наполнен горечью и яростью.— Мы опоздали. Они добивают наших раненых, — процедил он сквозь зубы, сжимая кулаки.

Андрей понимал, что одному с пистолетом идти в бой против взвода автоматчиков — верная смерть.
И вполне возможно, размышлял он, что автоматчики также цепью пройдут дальше в лес и могут их заметить.

Поэтому, обернувшись, он скомандовал:
— Возьмите из вещей самое необходимое и тёплое, что есть. Лена, бери за руку Ваню. Мы уже, к сожалению, ничем не сможем никому помочь. Немедленно уходим в лес. Нам надо выйти к своим.
А у меня вообще приказ вернуться в часть, — добавил Андрей.

И они, пригнувшись, пошли вглубь леса. Пока они шли, над их головами пролетали волны самолётов. И все они летели в сторону Москвы. Вдали был слышен грохот канонады и взрывов, словно гром, предвещающий бурю.

— Как же так? — шёл, подавленный смертью отца, но в то же время переполненный ненавистью, Иван.— Как они посмели на нас напасть? Безумцы! Через два дня мы их всех разобьём, отомстим за папу и к 1 сентября будем в Берлине! — говорил он с непоколебимой уверенностью, его голос дрожал от гнева и боли. Лена молчала.

Им с Ваней было трудно идти по густому лесу. И Андрей, уже дважды видя это, останавливался на привал. Никакой карты у него не было, и он вёл группу просто в лес… шёл на запад по компасу.

­

Глава 2. Первый бой

­­­­Глава 2. ПЕРВЫЙ БОЙ

Они уже шли по лесу около трёх часов, стараясь не выходить на проселочные дороги. И вдруг Андрей услышал звук мотоцикла.
В нескольких десятках метров от них была видна проселочная дорога.
Дав команду Лене и Ване лечь на землю, Андрей дополз по-пластунски до края дороги и увидел, что в его сторону, петляя по дороге, едет мотоцикл с двумя немецкими солдатами.

Один немец сидел в люльке, на которой стоял пулемёт, и пил, вероятно, нашу самогонку из огромной бутыли. Второй, тот, что за рулём, вилял по дороге, и оба смеялись во весь голос.
— Отлично, — подумал Андрей, его глаза сверкнули холодным блеском. — Сейчас я вам веселье-то поубавлю.

Когда мотоцикл поравнялся с ним, он выстрелил в водителя. Тот упал лицом на руль, и мотоцикл на полном ходу съехал с дороги, перевернувшись. Андрей перебежал дорогу. Стрелять во второго не пришлось — он лежал в люльке с зажатыми ногами и сломанной шеей.
Андрей подошёл к перевернутому мотоциклу, который всё ещё тарахтел и крутил колёса, вытащил ключ зажигания.
Мотоцикл был практически цел, немного поцарапан, погнулась люлька, и он очень сильно вонял самогонкой.
От удара большая бутылка, которую держал в руках немец в люльке, разбилась и залила весь мотоцикл терпким и вонючим пойлом.

Андрей вышел на дорогу, осмотрелся и жестом позвал ребят. Лена, за руку с Ваней, перебежали дорогу. Ваня с ужасом уставился на фашистов.
— Они точно мёртвые? — спросил он, его голос дрожал.
— Точно, точно, не переживай, — успокоил его Андрей.

Они втроём подняли мотоцикл, а потом перетащили вместе с Ваней трупы немцев в лес.
— Надо закопать их, — сказал Андрей.
Он проверил их карманы. Там были документы, сигареты, спички, письма и фотографии, и, главное, в планшете была топографическая карта. Андрей забрал спички и карту.
— Так, слушай мою команду. Будем все вместе копать яму. Там на мотоцикле есть большая лопата, я её возьму. Вы отстегните у солдат сапёрные лопатки.

За полчаса втроём они выкопали яму, куда и сбросили фашистов.
— Ну всё, закапываем. Надо уходить отсюда как можно скорее, — добавил Андрей.

Забрав оружие, патроны и гранаты, Андрей сказал:
— Я заберу пулемёт и продукты. А ты, Ваня, бери два автомата и подсумки с магазинами.

В багажнике мотоцикла нашлись продукты. Андрей выбросил тряпки из ранцев немцев и набил их продуктами: хлеб, тушёнка, галеты, шоколад. Лена понесла его вещмешок и чемодан, в который они с Ваней сложили чистые и тёплые вещи. Они отогнали мотоцикл дальше в чащу леса, забросав его ветками так, что с трёх метров его не разглядеть.

Андрей накидал травы и веток на яму с дохлыми фашистами для маскировки, и они двинулись дальше вглубь леса. Где-то через час Ваня сказал:
— Дядя Андрей, кушать очень хочется.

Андрей улыбнулся. Уже вечер, а они всё ещё ничего не ели.
— Привал, — выдохнул он. — Тем более, вон там, внизу, я вижу какой-то ручей. Там мы наберём воды незаметно. Но, прежде чем есть, мы сделаем шалаш, где будем спать этой ночью, и насобираем дров для костра.

Где-то через час они соорудили небольшой шалаш. Андрей принёс воды в трёх фляжках. Они разожгли костёр и, разогрев тушёнку, впервые за день поели.
— Спасибо, Андрюша, что ты нас спас, — сказала Лена, её голос был тихим, но полным благодарности. — Если бы не ты, нас уже не было бы в живых.

Лена склонила свою голову Андрею на плечо.
Андрей замер от неожиданности и трепета, словно время остановилось. Её волосы, мягкие и тёплые, касались его щеки, а в воздухе витало чувство, которое он не мог описать словами. Вечер тихо уступил своё место ночи, словно нехотя отдавая власть темноте.
На небе, как крошечные алмазы, зажглись звёзды.

Лена и Ваня, уставшие после долгого дня, легли спать на немецкие шинели, которые мы захватили с собой. А Андрей остался в карауле у нашего маленького костерка, наблюдая за огнём, который мерцал, словно последний отблеск угасающей надежды, на уже потухающих поленьях. Первый день войны…
Сколько событий произошло за этот день… Сколько горя и смертей я увидел… — подумал Андрей.

Но во всём этом мраке, как одинокий огонёк в кромешной тьме, в его голове ярким пламенем вспыхивала только одна мысль, и внутренний голос шептал только одно имя — Лена. Лена была рядом со мной… Она совсем не заносчивая московская «фифа», как я сначала подумал. Она не трусиха, не истеричка…
А какая она красивая! Именно такая и должна быть жена красного командира! Клянусь, я никому и никогда не дам её в обиду…
Она положила голову на моё плечо… Я ей нравлюсь… Определённо нравлюсь. Эти мысли наполняли душу Андрея теплом и нежностью зарождающейся любви.

Глава 3. Встреча с диверсантами

­­­Глава 3. ВСТРЕЧА С ДИВЕРСАНТАМИ

Ближе к утру Андрей немного задремал и проснулся с первыми лучами солнца, которое, как робкий гость, пробивалось сквозь густую листву деревьев. Ребята в палатке ещё спали.

— Сегодня уже наступило 23 июня 1941 года, — подумал Андрей.
Андрей решил сходить в разведку.Он взял автомат, две гранаты и отправился в сторону реки, ориентируясь по карте, которую он забрал у немецких мотоциклистов.
В лесу, в двух километрах от их шалаша, в глубине леса, он наткнулся сначала на родник, а потом на заброшенный старый лесной домик — сторожку лесника.

Андрей внимательно осмотрел его. Домик был небольшой, три на пять метров. Внутри стоял грубо сколоченный стол, две табуретки, кровать и, самое главное, печка-буржуйка, которой, судя по всему, давно никто не пользовался.

С самого утра в небе кружили немецкие самолёты, а вдалеке слышалась артиллерийская канонада. Взрывы, как грозовые раскаты, напоминали о близости врага. Андрей понимал, что если они продолжат движение к Бресту, то в любой момент могут наткнуться на фашистов.

Раньше, если бы он был один, ответ на этот вопрос не вызывал бы у него сомнений: он вступил бы в бой или ушёл в лес, чтобы позже снова вернуться к схватке. Но теперь он был не один — с ним были Лена и мальчик.
Он должен был их оберегать и довести до своих.

Поэтому сторожка лесника с родником могла стать для них убежищем на пару дней, пока он не разведает обстановку и не найдёт безопасный путь к Бресту. Андрей вернулся к шалашу. Лена и Ваня уже проснулись.
— Я нашёл нам новый дом, — сказал он. — Давайте собирать вещи и пойдём туда. Там вы сможете побыть некоторое время, а я разведаю обстановку. Не может быть, чтобы везде вокруг были немцы. Я найду безопасную дорогу до Бреста.

Лена всё быстро поняла и, не задавая лишних вопросов, начала собирать вещи.
Забрав оружие, еду и немецкие шинели, они отправились в лес. Уже через полчаса Лена, деловито найдя где-то веник, приводила в порядок сторожку. Они умылись в роднике, набрали воды в найденное ведро, и Лена позвала их перекусить сухариками из немецких ранцев.
После завтрака Андрей сел изучать карту, Лена продолжала наводить чистоту. Ваня полез на чердак, где, к их радости, нашёл две вязанки лука. На чердаке сушилось сено, и Ваня тут же заявил, что будет спать именно там, как дозорный. Подметая пол, Лена нашла на полу крышку люка, который оказался маленьким погребом. Там Андрей обнаружил полмешка проросшей картошки.
— Ну что ж, жизнь налаживается, — сказал он.— У нас ещё шесть банок тушёнки, теперь есть лук и картошка.С голоду точно не помрём.

Андрей посмотрел на часы. Было без пятнадцати одиннадцать утра. Оставив ребят в сторожке, он строго приказал никуда не выходить до его возвращения. Взяв оружие, он отправился в сторону дороги, которую увидел на карте.
Пройдя около трёх километров на запад, по чаще леса, он вдруг услышал голоса — русские голоса.
Он хотел было вскочить, но в этот момент услышал немецкую речь. Спрятавшись в кустах, Андрей стал наблюдать.

На поляне сидели несколько человек в форме Красной армии, несколько в немецкой форме — всего человек двадцать. Два офицера — один в немецкой форме, другой в форме капитана НКВД — весело разговаривали и курили. Рядом стоял немецкий гусеничный бронетранспортёр.

Они говорили по-немецки. Андрей, хорошо учившийся в школе и потом в лётном училище, свободно понимал их речь. Два офицера обсуждали какого-то русского генерала.
Андрей переполз поближе, чтобы лучше слышать.

— Где-то здесь, на дороге или на этой поляне, по данным разведки, сегодня или завтра проедет русский генерал с двумя ящиками секретных документов, — говорил немец в эсэсовской форме.
Немецкий офицер в форме НКВД, показывая рукой в сторону леса, добавил:
— И именно здесь мы устроим им засаду. Справа и слева от поляны я поставлю пулемётчиков. Даже если генерал будет с охраной, он никуда не денется. Я их тут всех закопаю, — зловеще засмеялся офицер НКВД.
— Ганс, смотри, не всех закапывай, — усмехнулся немец. — Генерал нужен нам живым, как и его документы.

Андрей понял, что это диверсионная группа немцев, и она готовится к захвату генерала Красной Армии и секретных документов.
Он должен был во что бы то ни стало помешать этому. Но информации было слишком мало. Где проедет генерал? Когда? Во сколько? Чтобы узнать это, нужно было захватить «языка».

Но как это сделать, если сейчас день, и они все вместе на поляне?
Вдруг на поляне началось движение. Раздались команды немецкого офицера. Солдаты в немецкой форме погрузились в бронетранспортёр и уехали.
На поляне остались только диверсанты — девять человек и один офицер в форме солдат Красной армии.

Офицер собрал их вокруг себя:
— Итак. Ждём информации от нашего человека в русском штабе. Когда генерал выедет из штаба, он нам даст знать, — сказал он на русском языке.— Пауль, — он обратился к диверсанту с рацией за спиной, — слушай эфир и связывайся с ним каждый час. Узнавай новости.
— Так точно, — ответил радист. — Только мы здесь в такой глуши, что связь может быть с помехами. Мне нужно найти дерево повыше и забросить туда антенну.
— Хорошо, делай как считаешь нужным. Нам ещё нужно поставить мины на дороге. Уверен, генерал будет с охраной. Подпилим дерево и устроим засаду.
Микола Дьячук остаётся за повара. Радист, обеспечивай связь. Делай что хочешь, но чтобы связь была чёткой. Нам потом ещё самолёт вызывать и лететь в Берлин, когда захватим генерала и его груз. Шесть человек… взяли пилу, лопаты и мины, за мной шагом марш, — скомандовал офицер и повёл их к дороге…

Через несколько минут поляна опустела. Диверсанты ушли к дороге. Повар разжигал костёр, а радист двинулся в лес, видимо, искать высокое дерево для антенны.

— Вот и славно, — подумал Андрей. — Сейчас я тебя, сволочь фашистская, спеленаю. И ты мне всё подробно расскажешь!

Глава 4. Радист

­­­Глава 4. РАДИСТ

Радист был высоким, крепким и жилистым, словно верёвка, скрученная из стальных нитей.
Андрей решил напасть на него сзади, слегка придушить, чтобы тот не закричал, выпытать информацию, а потом, забрав рацию, скрыться в лесу. Радист нашёл высокое дерево, его ствол, как мачта корабля, уходил в небо, и начал забрасывать на него антенну.
Андрей стремительно бросился на него, повалил на землю и начал душить. Но радист выгнулся, перевернулся и жёстким ударом ноги отбросил Андрея в сторону. Андрей выхватил нож и бросился на него, думая: «Нельзя дать ему закричать!»

И вдруг он услышал:
— Андрюха, ну хватит уже, прекращай драться!

Голос был до боли знакомым, как эхо из детства. Андрей опешил. Перед ним стоял его лучший друг детства — Пашка Железнов.
— Пашка?! — прошептал Андрей, его голос дрожал от неожиданности. — Ты теперь с немцами? Ты предатель? Как ты мог?
— Андрей, — жёстко сказал Пашка, его глаза горели решимостью, — во-первых, я не предатель. Во-вторых, я сам хочу уничтожить эту группу, и ты мне поможешь. В-третьих, у нас мало времени. Ты должен меня выслушать и поверить.

Андрей задумался. В его голове пронеслись сотни мыслей, как стая птиц, вспугнутая выстрелом. Верить или нет?

Это же Пашка, его самый верный друг и брат, с которым они в детстве клялись на крови быть друзьями навеки.
— Хорошо, — сказал Андрей, его голос звучал как тихий шёпот ветра. — Рассказывай.

— Мы — разведывательно-диверсионная группа батальона «Бранденбург 800». В нашей группе все русские — сыновья кулаков, бывших белогвардейцев, эмигранты, зеки. Задача этой диверсионной группы — захватить секретные документы и генерала Крутова из Ставки Верховного Главнокомандования. По данным немецкой разведки, генерал Крутов прилетел в Брест несколько дней назад на какие-то секретные учения с важными документами. Немцы хотят захватить его и переправить в Берлин на самолёте. Мы должны уничтожить эту группу и помочь генералу. Ты со мной? — спросил Павел.

Андрей внимательно слушал. Перед ним стоял его Пашка — тот самый друг, который когда-то спас его из омута на Клязьме.
Тот самый Пашка, с которым они играли в казаков-разбойников!

— Хорошо. Я с тобой и я тебе верю, — сказал Андрей твёрдым голосом человека, принявшего решение. — Какой твой план?

— Андрей, сейчас диверсанты ушли ставить мины на дорогу, — сказал Паша. Этот немец, Ганс, совсем не дурак. Он вырос в России. Его родители бежали в Германию после революции. У них там в Москве была какая-то кондитерская фабрика, понятно, наши всё экспроприировали. И вот этот злобный выродок теперь только и живёт своей несбыточной мечтой уничтожить всех жидов и большевиков и вернуть своё богатство. Самое главное — они пока не знают, когда машина с генералом выедет из Бреста.
Они ждут информации от предателя, который служит в штабе Западного особого военного округа. Как только он доложит, немцы выйдут с нашей группой на связь, и всё начнётся.

— А откуда они знают, что генерал поедет именно по этой дороге и через эту поляну? — спросил Андрей, его голос был напряжён, как натянутая струна.
— Ну, тут всё просто, — ответил Паша. — Предатель сам поедет с генералом, он будет в охране генерала. Причём, как я понял, он в большом звании. Он приведёт колонну с генералом и секретными документами именно сюда.
— Понятно, — кивнул Андрей, его глаза сузились, как у хищника, готовящегося к прыжку. — Паш, а ты не знаешь, кто этот предатель? Может, фамилию слышал? Звание?— Нет, не знаю. Они его между собой называют «Рыбак». Может, фамилия Рыбин или Рыбаков, что-то вроде того.
— Паш, может, я перехвачу колонну на подъезде к месту засады? Скажу им: мол, там засада, поворачивайте на другую дорогу.
— Андрюха, ты наивный, — усмехнулся Паша, его голос звучал как мягкий укор. — Ты бы на себя в зеркало посмотрел. Грязный, как чёрт, в окровавленной рваной гимнастёрке. А вокруг все знают, что в лесах бродят диверсанты. Ты рта толком не успеешь раскрыть, как тебя тут же пристрелят, думая, что ты провокатор или диверсант. Причём убить тебя может именно предатель, ведь ты рушишь его планы.
— Да, ты прав, — вздохнул Андрей. — Я бы тоже не поверил, увидев бегущего навстречу лейтенанта, который что-то кричит про диверсантов.
— Кстати, по плану Ганса, — продолжил Паша, — двое диверсантов в форме Красной армии должны подбежать к первой машине и остановить колонну хотя бы на пять минут. И как только первая машина остановится, будет взорвана замыкающая машина двумя минами.Думаю, от неё и от солдат в ней ничего не останется. У тех двоих переодетых красноармейцев будет по три гранаты. Они должны будут закидать гранатами первую машину, когда взорвётся последняя. В этой суматохе четверо самых подготовленных диверсантов пойдут на штурм и захват легковушки с генералом и захватят его.
Ещё прямо перед местом засады на дереве будет сидеть немецкий снайпер. Он будет решать непредвиденные случаи. Если вдруг что-то пойдёт не так, у Ганса есть запасной план. Предатель с позывным «Рыбак» должен будет изобразить, что он спасает документы и генерала. Вырвавшись из колонны, он приедет на машине сюда, на поляну, и уже здесь он должен будет убить всех, кто будет вместе с ним в машине, кроме генерала. Генерала захватят. Тут на поляне его будут ждать командир группы в форме капитана НКВД и оставшиеся диверсанты. Вот такой план.

— Понятно! А что делаем мы? — спросил Андрей, его глаза горели решимостью.
— Как только генерал окажется на поляне, мы должны уничтожить всех немцев, которые тут будут, и добить всех диверсантов, кто останется после боя на дороге.Они придут сюда, на базу. Ну а я их тут встречу.
— Да уж, план, я тебе скажу, неплохой, — задумчиво произнёс Андрей. — А я, что буду делать я? — спросил Андрей после паузы.
— У тебя какое оружие? — поинтересовался Паша.
— Есть пулемёт немецкий, два автомата, четыре гранаты.
— Ну, неплохо, неплохо, лейтенант Громов, — усмехнулся Паша. — Вы по дороге прибарахлились.
— Ну, было дело, — засмеялся Андрей.
— Прежде всего, тебе надо будет снять снайпера ещё до начала заварушки, — сказал Паша. — И ты, Андрюха, наш козырной туз. О тебе никто не знает. Ты знаешь всё. Ты будешь везде со своим пулемётом — и на дороге, и тут, на поляне.
Принимай решения самостоятельно, страхуй меня, вступай в бой, когда считаешь нужным. Ну и останься жив, расскажешь потом, что Пашка Железнов не был предателем, — добавил он поникшим голосом.

— Типун тебе на язык, Пашка, — сказал Андрей. — Мы с тобой ещё внуков дождёмся, — засмеялся он.— Сейчас самое главное — узнать, когда машина будет здесь.

— Я вечером буду знать, я ж радист. Оставлю тебе записку вот в этом дупле, — Паша показал на дерево, на которое забросил антенну.— И кроме времени, дам тебе направление, где будет сидеть снайпер. Найди его и убей, Андрюха. От него могут быть серьёзные проблемы. Тем более, эта сволочь — снайпер, идейный враг советской власти, озлобленный сын тамбовского кулака. Я вечером пойду, типа, антенну проверить и оставлю тебе записку. Ты приходи к полуночи, я уже точно всё буду знать, — продолжил Павел.

— Всё, Андрей, мне пора. Я уже слишком долго «забрасываю антенну». Как бы повар Мыкола не стал беспокоиться и не пошёл меня искать. Ну всё, брат… до завтра, — сказал Паша и протянул Андрею руку.

— До завтра, — ответил Андрей и, сделав шаг вперёд, обнял Павла. — Пашка, — прошептал Андрей ему на ухо, — я тебе верю. Не сомневайся. Как я рад, что ты нашёлся. Я за тебя где хочешь поручусь.
— Спасибо, Андрей, мне очень важно, что ты, именно ты, мне веришь, — с трепетом в голосе произнёс Павел.
— До завтра, брат, — разжимая объятия, сказал Андрей.

Андрей быстрым шагом пошёл в чащу леса, думая на ходу о Павле.
— Вот ведь жизнь… Какая удивительная штука, — думал он.

В детстве они с Пашкой, сидя пацанами на голубятне, лет по десять им было, мечтали: «Пойдём в армию вместе, служить будем вместе на границе. Вместе поймаем диверсанта и вместе придём домой с медалями. И мамы с папами нами будут гордиться. А Зинка и её подружка Райка из 6-го «Б» будут сидеть на скамейке и плакать горючими слезами, что какие они дуры, не стали дружить с такими храбрыми пограничниками…» — Да… Вот и сбылись наши желания, — улыбнулся Андрей, продолжая путь.

Глава 5. Секретные документы

­­­Глава 5. СЕКРЕТНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

г. Кобрин, 23 июня 1941 года, 14 часов 30 минут.
В штабе 4-й армии РККА, в кабинете, затянутом сизым сигаретным дымом, генерал армии по особым поручениям Ставки Верховного Главнокомандования Семен Крутов только что закончил совещание со старшими офицерами связи Генерального штаба РККА.

Они прибыли с ним в Брест позавчера для участия в секретных учениях, но теперь каждый из них получил предписание отправиться в части Брестского гарнизона, которые уже вели ожесточённые бои с фашистами.

Начиная с завтрашнего дня, офицеры должны были выяснить и доложить объективную обстановку на поле боя лично генералу в Генеральный штаб по прямой линии.

Сам Крутов планировал уже завтра быть в Москве. За генералом, у которого с собой были секретные документы, должны были выслать самолёт из Минска, чтобы вывезти его в столицу.
Однако два транспортных самолёта, вылетевшие с интервалом в несколько часов — один из Москвы, другой из Минска, — не долетели до Кобрина. Оба были сбиты. Теперь генерал, оставшись один в кабинете, закрыл уставшие, воспалённые от бессонницы глаза и думал, как ему добраться до Минска.

В этом кошмаре внезапного вероломного нападения фашистов на Брест и начала войны у генерала была ещё и личная трагедия — в первый же день войны погибла его единственная дочь.

Генерал Крутов родился в 1890 году в крестьянской семье на хуторе Глебово Полтавской губернии. На военную службу в Русскую Императорскую Армию он был призван в ноябре 1912 года.

В составе кавалерийских частей принимал участие в Первой мировой войне, был награждён Георгиевским крестом 4-й степени. Прошёл путь от рядового казака до старшего урядника. В ноябре 1917 года вступил в партию большевиков, вернулся на родину, где сформировал конногвардейский отряд в 200 сабель.

Воевал с немцами и гайдамаками, а в 1918 году в составе своего отряда вступил в Красную армию.
После Гражданской войны он окончил академию имени Фрунзе. Воевал в Испании, на Халхин-Голе и с белофиннами, занимая должности командира полка, командира дивизии и командира корпуса, был награждён пятью орденами.

В 1940 году получил звание генерала армии при Ставке Верховного Главнокомандования.
О генерале, о его крутом нраве, давно ходили легенды. Его храбрость и мужество были известны всем.
Генерал бывал суров и принципиален, и оправдывал свою фамилию.

Генерал рывком открыл дверь и громким голосом прокричал:
— Старшего офицера НКВД ко мне! Немедленно!
— Есть! — ответил капитан, сидевший в приёмной, и выбежал на улицу.Через несколько минут в кабинет к генералу Крутову вошёл майор в форме НКВД.

— Майор Карасёв, заместитель начальника УНКВД по г. Кобрин, — представился он.
— Знаешь, кто я? — спросил генерал, взглянув на майора исподлобья.
— Так точно, товарищ генерал армии, — ответил майор, мгновенно вытянувшись по стойке смирно. — Вы — генерал армии Крутов из Ставки Верховного Главнокомандования. Вас все в войсках знают, товарищ генерал.
— Правильно, — отрезал генерал. — А начальник твой где?
— Не могу знать. Он должен был прибыть из отпуска ещё 22 июня, но… сейчас его в Кобрине нет.
— Понятно. С этой минуты поступаешь в моё распоряжение. Приказ понятен?
— Так точно, товарищ генерал!— Ладно, — слегка смягчив напор, спросил генерал.
— Ты местный? Сколько тут служишь?
— Четыре года, товарищ генерал, — ответил майор.
— Это хорошо. Значит, местность знать должен, как свои пять пальцев. Мне надо быть в Москве завтра, край — послезавтра. Два самолёта, которые за мной послали, не смогли пробиться — были сбиты. Поэтому у меня нет другого выхода, как выбираться на машине до Минска. Тем более у меня с собой секретные документы. Знаешь, какие? — резко спросил генерал, указав на два железных ящика, стоявшие в кабинете.
— Не могу знать, товарищ генерал, — стушевался майор.
— Правильно, не можешь и не должен. Но то, что ты должен знать, так это то, что меня в Москве ждёт с докладом Верховный. И мы с тобой должны прямо сейчас решить, когда и по какому маршруту я смогу доехать до Минска. Понятно, что по главной дороге мы не поедем, — сказал генерал, подойдя к стене, на которой висела большая и подробная карта местности.

— Майор, даю тебе час. Через час жду с докладом и своими соображениями по схеме маршрута. Выполнять, майор! — резко отдал команду генерал.
— Слушаюсь, товарищ генерал! — ответил майор НКВД и вышел из кабинета.

— Принесите мне поесть! — крикнул генерал офицеру связи и, открыв окно, закурил.

В окно ворвался ветер, наполненный запахом гари. Невдалеке слышна была канонада, а где-то совсем рядом стреляла наша зенитка. Принесли обед.

Генерал поел, открыл железный ящик, положил в него ещё одну папку и опечатал его печатью. В это время раздался стук в дверь.
— Разрешите, товарищ генерал? — открыв дверь, сказал майор НКВД.
— Заходи, докладывай.

Майор разложил карту и показал генералу маршрут, по которому он предлагал ехать из Кобрина до Минска.
— От Кобрина до Минска где-то 300 километров. По асфальтированной дороге ехать часов шесть, но вы поедете по лесным проселочным дорогам. Тогда дорога займёт часов восемь-девять. Если вы выедете рано утром, то к обеду будете в Минске, — доложил майор НКВД.

Генерал внимательно посмотрел на карту и спросил:
— Весь маршрут ты построил по проселочным дорогам?
— Так точно, товарищ генерал. Это хорошие проселочные дороги, не тропки, — заметил майор. — Я сам дважды ездил в Минск на совещание по этому маршруту.
— Ну хорошо, майор, принимается. Только я не понял, чего это ты мне в докладе «выкал»? Не «вы», а «мы». Мы с тобой поедем по этому маршруту. Ты — старший группы конвоя. Возьми сколько считаешь нужным людей в охрану и готовься. Рано утром выезжаем.
— Слушаюсь, товарищ генерал! Разрешите идти?— Не задерживаю, — ответил генерал.

Рано утром со двора штаба, окутанного предрассветной дымкой, выехали две «полуторки» и генеральская «эмка», блестящая, как отполированное зеркало.

Майор, деловитый и сосредоточенный, погрузил в одну из машин два тяжёлых железных ящика и оставил в ней конвой из четырёх человек.
Во вторую «полуторку» сели ещё семь человек во главе с лейтенантом НКВД, чьё лицо было серьёзным, как у человека, знающего цену каждому приказу. В генеральской «эмке» должны были ехать генерал, майор НКВД Карасёв и старшина Никифоров, водитель генерала.

Первой выехала машина с документами, затем, словно тень, за ней последовала «эмка», а замыкала колонну машина с конвоем. Выехав из города, колонна сразу же свернула на проселочную дорогу, ведущую в лес. Дорога петляла, извиваясь между деревьями, и казалась бесконечной.

Часа через два, проехав километров 30 от Кобрина, задняя машина вдруг начала сигналить и заглохла, и колонна остановилась. Генерал вышел из машины и, хмурясь, сказал:
— Что там? Сбегай, майор, разберись!

Майор подбежал к машине и начал кричать и ругаться на водителя, который, дрожа от страха, открыл капот и начал ковыряться в моторе. Все солдаты вылезли из машины и переминались с ноги на ногу.

Лейтенант НКВД, поняв, что быстро не поедут, дал команду:
— Привал!

Солдаты отошли на десяток метров от машины и присели на траву. Майор деловито бегал вокруг машины, сыпля матом, как из мешка. Водитель молчал, только пот струился по его лицу, а руки дрожали.

Майор не поленился подлезть под машину и, вылезая, со знанием дела сказал:
— Ходовая в порядке. Разбирайся с мотором!
— Ну не заводится, товарищ майор, что я могу сделать? — бормотал водитель, словно оправдываясь перед судьбой.
— Лейтенант, ко мне! — скомандовал майор. — Собирай личный состав и толкайте машину. Может, заведётся.
— Есть, товарищ майор! — ответил лейтенант. — Подъём! Привал окончен. Все толкаем машину!
— Давай, тут теперь сам, — сказал майор лейтенанту. — Я пойду доложу генералу.

Солдаты облепили машину со всех сторон и начали её толкать. И в этот миг раздался взрыв огромной мощности.

«Полуторка» взорвалась так, что её кабина отлетела на несколько метров, а все солдаты, обступившие её, пали замертво. Взрыв был такой силы, что майор, отбежавший на десяток метров, упал от неожиданности.

Генерал вышел из машины и, увидев приближающегося майора, заорал:
— Что там случилось?
— Не знаю, товарищ генерал. Наверное, это мина. Машина взорвалась, — начал говорить майор.

Генерал вместе со старшиной и майором пошли к тому месту, где только что стояла машина. Машина горела, а рядом с ней, на расстоянии до трёх метров, лежали убитые солдаты.
Все солдаты были мертвы. На земле валялись части тел, разбросанные вещи, оружие, всё вокруг было залито кровью и напоминало кромешный ад.

— Что случилось, я тебя спрашиваю, майор? — рявкнул генерал.
— Товарищ генерал, машина остановилась. Потом водитель не смог завести. Потом они начали её толкать, а она взорвалась. Это мина, товарищ генерал, противотанковая, — скороговоркой частил майор.
— Какая, к чёрту, мина в лесу, на лесной дороге? Ты же говорил, ты тут ездил!
— Ездил, но ещё до войны, товарищ генерал. А в лесу её могли и немецкие диверсанты-парашютисты поставить.
— Ладно, всё с тобой понятно. Не нагнетай, какие диверсанты?! — оборвал его генерал.

Генерал махнул водителю первой машины, и тот подъехал к месту взрыва.
— Так, все к машине! Найдите поблизости овраг. Надо собрать и похоронить всех солдат. Ройте братскую могилу. Майор, ты старший. Похороните ребят по-человечески, — сказал генерал.

Бойцы из первой машины спрыгнули на землю и стали относить погибших к оврагу, собирая останки в плащ-палатки.

— Так надо решать, что будем делать дальше. Возвращаться в Кобрин или ехать дальше? — подумал генерал.— Радист, ко мне! — скомандовал генерал.

Радист был в первой машине и подбежал к генералу.
— Свяжись от моего имени со штабом в Кобрине. Немедленно! Пусть доложат обстановку.

Радист настроил рацию, и буквально через несколько минут доложил:
— Товарищ генерал, вот пришёл ответ.
— Читай, — сказал генерал.
— «Немцы танками ворвались город. Точка. Ведём бой. Точка».

— Всё понятно, — мрачно сказал генерал. — Назад пути у нас нет. Едем в Минск.

Через полчаса все оставшиеся в живых из конвоя подошли к свежей братской могиле.
Генерал, сняв фуражку, сказал:
— Они погибли за нашу советскую Родину… Погибли как герои, выполняя задание государственной важности. Родина их не забудет.
Майор, подашь мне списки всех погибших для награждения.
— Есть, товарищ генерал, — ответил майор.
— А сейчас, — сказал генерал, — мы едем в Минск. И мы обязаны довести эти секретные документы, даже если все, как эти ребята, погибнем. И я, генерал Крутов, отдам свою жизнь даже за один листок из этих документов.
Все по машинам! Едем дальше.

Генерал вместе со старшиной пошёл к «эмке». Старшина на ходу вполголоса сказал:
— Вообще-то это всё странно, товарищ генерал. Мы все проехали по этой дороге, а взорвалась только третья машина.
— Согласен, Степаныч, — так же тихо ответил генерал. — Странно всё это. Приглядывай за майором. Он один из тех, кто был у машины, которая взорвалась, и… остался жив.

Старшина Никифоров молча кивнул и сел за руль. «Полуторка» объехала «эмку» и остановилась.
Майор вышел из «полуторки» и сел в машину генерала.
— Товарищ генерал, в первой машине четверо бойцов и водитель. И нас трое, — доложил майор.
— Не четверо, а восемь бойцов. Их пятеро и нас трое. Так что мы ещё повоюем, — жёстко сказал генерал, и колонна двинулась в путь.

Глава 6. Любовь и Нежность

­­­­­Глава 6. ЛЮБОВЬ И НЕЖНОСТЬ

Андрей, после такой неожиданной встречи со своим другом детства Пашкой, крутил события в своих мыслях, улыбаясь.

Так он дошёл до сторожки и осторожно заглянул в окно. За столом сидел и ворчал Ваня.

Он чистил мелкую проросшую картошку, которую Андрей нашёл в подвале. Картошка была похожа на горох, и Ваня, как старый дед, бормотал что-то себе под нос.

Лена растапливала печь, её движения были плавными и уверенными, словно она занималась этим всю жизнь.

— Лена, а тебе Андрюха нравится? — вдруг спросил Ваня, не отрываясь от картошки.

— С чего бы? — вспыхнув, как маков цвет, ответила Лена, её щёки залились румянцем.

— А покраснела! Нравится, нравится! Я же вижу, — поддел её Ваня, его глаза блестели от озорства.— И ты ему нравишься, Лена! — добавил он с утвердительной интонацией, словно это был неоспоримый факт.

— С чего ты взял? Он что, тебе говорил?

— Ну, нет, не говорил, но я же уже взрослый. Я всё вижу. Жених и невеста, — запел Ваня, его голос звучал как звонкий колокольчик.

— Дурак! Что ты мелешь? Вот сейчас как дам тебе поленом по башке, сразу забудешь, как дразниться! — пригрозила Лена, но в её глазах мелькнула улыбка, словно солнышко, выглянувшее из-за туч.


— Да, — усмехнулся Андрей, — пора заходить, а то мало ли что… Он открыл дверь, и Лена вскрикнула:

— Ой, Андрюша пришёл!

Она подбежала к нему, он обнял её, но почувствовал, как она ловко вывернулась и, смеясь, подошла к печке.


— Андрей, у меня к тебе серьёзный разговор, — начал Ваня.

— Это что за наказание? Я тут пальцы натёр и порезал их пять раз, пока чистил эту картошку. Ты видел, какую картошку ты нашёл в погребе? Это ужас! Она как горох. Ты мешок гороха нашёл! Посмотри, — Ваня открыл мешок. Действительно, картофель был мелкий, слегка подопрелый и проросший.


— Давай ещё слазим в подвал. Ты там, наверное, не всё рассмотрел. Там точно есть крупная картошка, — предложил Ваня, его глаза горели надеждой.

— Нет, там больше ничего. Я всё посмотрел. А это, наверное, семенная картошка. Лесник оставил, — ответил Андрей. — Ну что, хозяйка, когда есть будем? — спросил Андрей, переключая тему.

— У меня всё готово. Вода вскипела, лук почищен, тушёнка есть. Я сейчас брошу картошку, и через пять минут будет супчик, — кокетливо улыбнулась Лена, её глаза сияли, как звёзды.

— Супчик! — в два голоса воскликнули Андрей и Ваня, их голоса слились в один радостный возглас.

— Да, супчик, — подтвердила Лена. — Ваня, давай, сходи, помой свою гороховую картошку. Идите на ручей, мойте руки. Через пять минут я буду готова.


Они пошли с Ваней на ручей.

— Андрей, — начал деловито Ваня, — я должен тебе сказать кое-что очень важное. Ленка в тебя влюбилась, хотя и не признаёт это.


Андрей засмеялся и спросил:— А ты откуда знаешь?

— Мы с ней говорили. Она ох как краснела, называла меня дураком, — серьёзно сказал Ваня, его голос звучал как у мудреца. — А если девочка начинает обзываться дураком или дурнем, это верный знак, что что-то скрывает. И точно — она влюбилась, — с трудом закончил «умную» мысль Ваня.

— Ладно, Ваня, я сам разберусь. Но спасибо, что предупредил. Буду знать про дурака, — прыснул смехом Андрей, его глаза сверкали от веселья.— Пошли, философ, я уже проголодался.

— И я! — воскликнул Ваня, его голос звучал как звонкий колокольчик.


Они впервые за несколько дней поели горячего супа. У Лены он получился невероятно вкусный, словно приготовленный руками самой заботливой бабушки.

Аромат бульона, густой и насыщенный, напоминал о мирной жизни, о домашнем уюте, который казался теперь такой далёкой сказкой.


«И хозяйственная, и готовить умеет, настоящая офицерская жена», — вспыхнула в голове Андрея мысль, яркая, как молния в ночном небе.

Он заулыбался, его глаза засветились теплом, и он произнёс:

— Спасибо, хозяюшка. Всё было очень вкусно, просто пальчики оближешь.


Лена покраснела, засмущалась и, опустив глаза, стала убирать со стола.

Её движения были лёгкими и грациозными, словно у танцующей балерины.

После обеда Андрей вышел на крыльцо.


Солнце, уже клонящееся к закату, окрашивало небо в тёплые, медовые оттенки. Он разобрал, почистил и смазал всё оружие: немецкий пулемёт, два автомата «Шмайсер» и свой верный табельный ТТ. Ружейное масло и ветошь он всегда носил с собой в вещмешке, как настоящий солдат, для которого оружие — это не просто инструмент, а продолжение руки.


Он проверил и пересчитал патроны, аккуратно раскладывая их перед собой. Идя на такое непростое задание, он должен был быть уверен в своём оружии и знать точно, сколькими патронами располагает. Каждый патрон был для него как золото — на вес жизни.

— Мне нужно будет уйти сейчас, ненадолго, — сказал Андрей, его голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась решимость. — Я скоро вернусь. Не скучайте тут без меня.


Лена посмотрела на него, её глаза блестели, как две капли утренней росы.

Она кивнула, но в её взгляде читалась тревога, словно она предчувствовала, что этот вечер станет переломным моментом в их судьбе.

Глава 7. Новый план

­­­­Андрей вышел еще засветло, чтобы осмотреть дорогу, которую минировали днем диверсанты, и сориентироваться на месте, где у него будет огневая точка — на обочине дороги и на поляне. А потом ему нужно было забрать записку Павла о точном времени прибытия генерала.

Андрей обошел поляну через лес и вышел к дороге. Уже смеркалось. Дорога была тщательно заметена, и мины, установленные диверсантами, в темноте он уже не смог разглядеть.

Но он нашел себе прекрасное место для огневой точки своего пулемета. С нее дорога была как на ладони, а поваленное толстое дерево, словно броня танка, должно было защитить его от пуль фашистов.

К пулемету, который Андрей снял с немецкого мотоцикла, было два магазина по 75 патронов в каждом.


Теперь Андрей был готов к бою.

Нужно было забрать записку и возвращаться домой.

Возвращаясь с дороги на лужайку, Андрей подполз ближе к поляне. На ней горел костер: диверсанты заканчивали ужин и готовились ко сну, заходили в палатку.


Андрей забрал записку из дупла дерева. В ней было сказано, что колонна прибудет около 7 утра.

У него чесались руки кинуть по гранате в каждую палатку, но он понимал, что может ранить или убить Пашку.

Однако у него родился план: перестрелять ночью всех диверсантов, когда они будут в палатке. Из сторожки он взял с собой две гранаты и понимал, что у него есть шанс.


Андрей посмотрел на часы: время было 1 час 43 минуты.

Он решил выдвигаться к сторожке.

Но в это время на дороге послышался шум мотора, и на поляну выехал немецкий бронетранспортер с включенными фарами. В бронетранспортере было с десяток солдат и эсэсовец, с которым командир диверсионной группы разговаривал утром.


— Ганс, принимай гостей! Меня прислали к тебе на помощь, вдруг ты не справишься, — загоготал эсэсовец. — Мины, которые ты установил на дороге, мы объехали лесом. Я, кстати, захватил с собой бутылочку хорошего вина. Давай выпьем и помянем, как у вас говорят, русского генерала, — сказал он, смеясь.


Немцы выпрыгнули из бронетранспортера, быстро поставили две палатки — одну офицерскую и одну большую для солдат, разожгли костер и стали греть на нем паек для ужина.

Диверсанты, выскочившие из своей палатки на шум, поняв, что к ним пришла подмога, вернулись в палатку и легли спать, оставив часового на охране.


Андрей понял, что план, придуманный Пашкой, рушится.

Теперь им предстояло вести бой с целым взводом, который уже был на поляне.

Он решил, что закидать палатки гранатами — не такая уж плохая идея в сложившейся обстановке.


Но было одно «но»: Паша мог пострадать, а этого Андрей допустить не мог.

Его надо было предупредить, да и его помощь была нужна — одному ему с двадцатью немцами быстро не управиться.

В детстве у них с Пашкой, когда они играли в казаков-разбойников, был условный знак — кряканье уткой. Андрей решил попробовать. Он стал наблюдать в надежде, что увидит Пашку и подаст знак.


Офицеры сидели на складных стульях у палатки за складным столиком и из хрустальных бокалов пили вино.

Эсэсовец рассказывал о парижских проститутках и смеялся.

Ганс, немецкий офицер в форме Красной армии, вдруг крикнул по-русски:

— Ковальский, ты где?


Паша выбежал из палатки и подбежал к офицеру.

— Передай по рации, что оберштурмфюрер Рихтер прибыл к нам в расположение.

— Есть, господин капитан! — ответил Паша и пошел в палатку за рацией.

Андрей понял, что это его шанс.


Он трижды крякнул уткой. Идя к палатке, Паша на секунду остановился и посмотрел в сторону леса, где сейчас был Андрей.

— Он догадался! Молодец, Пашка, — прошептал Андрей. И догадается прийти к дереву с дуплом, где они прятали свою антенну.

И точно, минут через десять они встретились у дерева.

— Паша, их стало в два раза больше. Все идет не по плану, — начал первым Андрей.— Я предлагаю, когда они утихомирятся, взорвать к чертовой матери две палатки, а тех, кто будет, как тараканы, выползать, я удавлю своим пулеметом. И ты мне поможешь. Я беру на себя две палатки, а ты — палатку офицеров. Когда я начну, брось туда гранату и уничтожь этих сволочей. А потом здесь, на поляне, мы встретим генерала с аргументами на земле в виде дохлых немцев, — усмехнулся Андрей.

— Да, Андрей, согласен. Смысла рисковать теперь, когда их стало больше двадцати, нет. Днем против двадцати нам придется очень тяжко. Давай, как ты сказал, так и сделаем.

— Когда все угомонятся, я тихонько сниму часовых и дам тебе знак кряканьем, чтобы ты вышел из палатки. Ну и тогда начнем, — улыбнулся Андрей.

— Договорились, — ответил Павел.


Немцы угомонились около четырех утра.

Все разбрелись по палаткам, и на поляне у костра остались только два часовых. Причем один из них в русской форме дремал, сидя у костра и клевал носом. Второму, в эсэсовской форме, тоже хотелось спать.


Он встал, размял ноги, попрыгал и, видимо, захотел по малой нужде.

Отошел от костра на три метра и расстегнул ширинку.

Так с расстегнутой ширинкой и жутким удивлением в глазах он и умер, не проронив ни звука. Андрей точным ударом вонзил ему нож в солнечное сплетение.


Аккуратно положив на землю часового, Андрей подполз к костру и резким ударом, зажав рот, перерезал горло сидящему второму часовому.

Подперев автоматом подбородок уже убитого часового, Андрей оставил его сидеть у костра и, отойдя в лес, крякнул три раза.


Павел вышел из палатки с рацией за спиной и стал пробираться в сторону офицерской палатки.

— Ну все, отлично. Начинаем, — решил Андрей.


Андрей сорвал чеку с гранаты и, открыв полог, бросил первую гранату в палатку диверсантов. Пробежав несколько метров, он бросил вторую гранату в палатку эсэсовцев, а сам с пулеметом в руках прыгнул к колесу бронетранспортера.

В это время Павел также бросил одну за другой гранаты в палатку офицеров и укрылся за деревом.


Четыре взрыва прозвучали почти одновременно, один за другим, с разницей в несколько секунд.

Из палаток послышались крики и стоны.


Несколько человек все-таки выскочило из каждой солдатской палатки: кто-то выбежал, кто-то выползал.

Но они все тут же были уничтожены Андреем пулеметной очередью. Андрей стрелял короткими очередями, практически в упор, с десяти метров. Он не просто расстрелял, он изрешетил обе палатки, израсходовав оба магазина пулемета — все 150 патронов.


Весь бой длился не более трех минут. Расстреляв весь боекомплект пулемета, Андрей замер и прислушался.

Над поляной, которая только что была озарена взрывами и огнем стрелявшего пулемета, повисла гробовая тишина.


Где-то щебетали птицы, под порывами ветра шелестела листва в белорусском лесу.

Андрей подождал пару минут и, встав, пригнувшись, пошел к палаткам. На поляне, справа и слева, валялись мертвые немцы и диверсанты.

Андрей насчитал их двенадцать человек. Значит, остальные погибли в палатках, — подумал Андрей.

Андрей обернулся к офицерской палатке и крикнул:

— Паша, ты жив, брат?

— Живой, Андрюха! — радостно закричал Павел. — Мы сделали их! Мы их всех сделали, Андрюха. Ура, победа!


Павел подбежал к Андрею, и они крепко обнялись.

— Да, братик, мы сделали этих тварей, — процедил Андрей.

— Давай проверим, все ли фрицы на месте. Никто не сбежал? Тащи их из палаток за ноги на поляну, посчитаем.

— Диверсантов было десять, вместе с офицером и тобой. Трупов должно быть девять штук, тебя вычеркиваем, — засмеялся Андрей. — Немцев приехало на бронетранспортере десять, плюс офицер и водитель. Итого двадцать одна штука должны вот тут лежать! — твердым, жестким голосом закончил Андрей.— Пошли проверять, — сказал он.


Они выволокли всех убитых немцев из палаток. Все они были мертвы. Андрей всех еще раз пересчитал и, засмеявшись, удовлетворенно сказал:

— Все ТУТА! Вот мы с тобой, Пашка, и освободили нашу русскую землю от двадцати одной погани, — засмеялся Андрей.— Давай собирать оружие, патроны, гранаты. Погрузим все на бронетранспортер и поедем потом на нем вместе с генералом в их колонне как сопровождение к своим.

— Еще нам надо взорвать дерево, чтобы оно перегородило дорогу. Мы же не знаем, где фашисты мины понатыкали. Взорвем чуть подальше, чтоб наши на мины не напоролись.

— Я соберу оружие, проверю бронетранспортер. А ты, Паша, завали дерево. И надо поставить табличку «Мины».

— Хорошо, Андрюха. Все, я пошел. Делаем.


Андрей посмотрел на часы. Было 6 утра 15 минут 24 июня 1941 года. Скоро приедут наши.

Где-то через полчаса прибежал Паша и доложил, что дерево завалено и табличка «Мины» установлена.

— Отлично, ждем колонну, — ответил Андрей.


Потом подумал и сказал:

— Паш, ты не обижайся, но я тебя свяжу, чтобы они видели, что ты пленный, и не стали сразу стрелять в нас.

— Хорошо, как скажешь, — ответил Павел.


Андрей связал руки Павлу за спиной.

— Я буду стоять, а ты сиди на земле. Как они подъедут, я постараюсь все объяснить генералу.

Глава 8. Генерал Крутов

­­­Через несколько минут послышался гул мотора, и на поляну въехала черная легковая «эмка», а за ней — полуторка, покрытая тентом. Андрей с перевязанной рукой стоял в полный рост посреди поляны, опираясь на немецкий пулемет, как на костыль.

Рядом с ним сидел «пленный» Павел, а по всей поляне были разбросаны трупы немцев.

«Эмка» резко остановилась.

Из нее выскочил старшина и майор в форме НКВД.

Майор вдруг выстрелил в Андрея, но не попал, и закричал:

— Брось оружие, сволочь фашистская!


Андрей громким голосом закричал:

— Не стреляйте! Я летчик, лейтенант Андрей Громов! Мне надо поговорить с генералом!


Майор НКВД заверещал:

— Это засада! — и попытался прицелиться, чтобы выстрелить снова в Андрея.


В этот миг дверь «эмки» резко открылась, и из нее вышел генерал Крутов в распахнутой шинели.

— Отставить, майор! — рявкнул он. — Что тут вообще произошло? — с удивлением в голосе сказал генерал и направился к Андрею.


За ним шли старшина и майор НКВД.

Подойдя к Андрею, генерал посмотрел на мертвых фашистов, лежащих вокруг, и сказал, улыбнувшись:

— Ну, не слабо ты тут немчуры накосил! Рассказывай, лейтенант Громов, это ты их всех убил?

— Так точно, товарищ генерал, — ответил Андрей.

— Всех их ты один? — с недоверием в голосе спросил генерал.

— Ну, почти один, — ответил Андрей и вдруг… упал на землю.

— Что с ним? Ну-ка, посмотрите, что с ним, — скомандовал генерал.


Старшина наклонился над Андреем, проверил пульс на горле, осмотрел его и увидел, что из наспех перевязанной ноги Андрея течет кровь.

— Потерял сознание, товарищ генерал, — доложил старшина. — Он в ногу ранен, потерял много крови, но жить будет.

— Так, лейтенанта привести в чувства, пленного — под охрану. Проверьте все трупы, может, кто-то раненый есть. И сделаем тут привал, поедим и двинемся дальше, — скомандовал генерал.


Андрея перевязали, и он, ковыляя, подошел к генералу, который в это время смотрел карту с майором НКВД и что-то обсуждал.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться! — твердым, но почтительным голосом произнес Андрей.

— Ну, проходи, герой, присаживайся, — сказал генерал, указывая на толстое поваленное бревно, на котором он сидел сам. — Как твоя нога? — спросил он.


Его голос звучал спокойно, но в нем чувствовалась стальная уверенность человека, прошедшего через множество испытаний.

— Все в порядке, жить буду, — ответил Андрей, и, прихрамывая и опираясь на палку, подошел и присел рядом с генералом.


Генерал, словно старый дуб, крепкий и непоколебимый, внимательно смотрел на него.

— Я воюю уже скоро тридцать лет, — начал генерал, его голос был хриплым, — и не видел никогда, как один солдат, ну или офицер, — заулыбался он, — вот так в бою положил почти взвод противника. Ты, Андрей, герой и молодец, — продолжил генерал. — В первую империалистическую тебя бы за такой бой определенно наградили бы Георгиевским крестом! — о чем-то своем задумавшись, сказал генерал.

— Я не совсем один был, — засмущался Андрей.— Я вам сейчас все доложу, товарищ генерал. Вчера вечером в лесу я случайно наткнулся на диверсантов, — начал свой рассказ Андрей.— Я подслушал их разговор о том, что они тут хотят устроить засаду и захватить генерала Красной Армии и какой-то секретный груз. Так мы с Павлом… им самим, засаду тут и устроили, что вон, все валяются дохлые.

— С каким Павлом, не понял? — спросил генерал.

— Товарищ генерал, я про него все сейчас, про Пашку, расскажу. Только у меня еще просьба… я тут в лесу не один. Тут со мной еще девушка, гражданская, и пацан, лет тринадцати, — надо бы их забрать… они там одни в лесу, мало ли что… — добавил Андрей.

— Я не понял, какая девушка и какой пацан, где они и откуда они взялись? — спросил генерал.

— Мы ехали все вместе в одном купе на поезде Москва-Брест, — начал свой рассказ Андрей.— Я ехал в 10-ю авиадивизию представляться по прибытии на новое место службы, а профессор с сыном и девушка ехали в Брест.

Рано утром 22 июня, не доезжая Кобрина, немцы разбомбили наш состав. Это в 10 километрах, примерно, отсюда…


Андрей замолчал на мгновение, словно собираясь с мыслями, а затем продолжил:

— Поезд сошел с рельсов. Вагоны смяло, как гармошку. Взрывались вагоны с боеприпасами, цистерны с бензином… Много людей погибло. Я успел вытащить из горящего поезда только троих: девушку лет восемнадцати и профессора с сыном.

Профессор был ранен и у нас на руках скончался. Я вывел в лес девушку и пацана. В лесу мы нашли заброшенную сторожку, и вот они сейчас там.


Генерал слушал, не прерывая. Его лицо, обычно непроницаемое, как каменная глыба, дрогнуло.

— Да, — с трудом произнес он, его голос дрожал. — Я слышал про этот эшелон… В нем моя дочь… ехала.


Последние слова генерала повисли в воздухе, словно тяжелые облака дождя перед грозой.

— Ну так, где они? — спросил генерал, нахмурив брови, его взгляд был проницательным, словно он пытался разглядеть правду в глазах лейтенанта.

— Тут недалеко, в сторожке, — ответил Андрей, указывая рукой в сторону леса.

— Ну, веди, — кивнул генерал, его голос был спокоен, но в нем чувствовалась скрытая тревога.


Майор НКВД, стоявший рядом, начал шипеть, как раздраженная змея:

— Товарищ генерал, это может быть хитрый план! А вдруг там засада? Не верю я этому летчику — слишком складно брешет. Я проверю, пошлю солдат. Посмотрим, что там за девушка в сторожке.

— Они вас на порог не пустят, у них приказ, — усмехнулся Андрей.

— Ну, мы посмотрим, — бросил майор и, взяв с собой двух солдат, отправился к сторожке.


Через какое-то время в лесу, недалеко, раздались длинные автоматные очереди.

Генерал вскочил, как будто его ударили током:

— Что там происходит? Иван Васильевич, — обратился он к своему старшине-шоферу, — поднимай ребят, пойдем посмотрим, что за стрельба.


Подходя к сторожке они услышали, как майор НКВД кричал:

— Я майор НКВД! Прекратите стрелять!Бросайте оружие и выходите с поднятыми руками, иначе будете уничтожены! Мы свои!


Вдруг из сторожки раздался звонкий девичий голос:

— Если вы свои, где лейтенант Громов? Андрей сказал не открывать двери сторожки никому, кто бы что ни говорил, в какой бы форме ни пришел. Он пошел воевать с диверсантами, те тоже в форме Красной армии! Подойдете к сторожке еще ближе, мы вас всех взорвем, у нас и гранаты есть! Где лейтенант Громов?! — закричала девушка и, высунув ствол немецкого автомата в окно, выпустила поверх голов длинную автоматную очередь.


В это время, прячась за деревьями, к сторожке подошли генерал и трое солдат.

— Майор, что ты тут устроил, что у вас тут за перестрелка? — спросил генерал.

— Да девка какая-то безумная, — ответил майор, — говорит по-русски и шмаляет из шмайссера. Говорит, пусть придет тот лейтенант-летчик, иначе всех постреляет и повзрывает, — добавил он с усмешкой.

— А где летчик? — спросил генерал, его глаза сузились, словно он пытался разглядеть что-то вдалеке.

— Идет, товарищ генерал. Он хромой, раненый, сейчас доковыляет, — ответил старшина.


Андрей был ранен в ногу и хромал, он не мог идти так же быстро, как другие солдаты. Поэтому к сторожке он пришел немного позже.

— Ну, хорошо, подождем, — сказал генерал, его голос звучал терпеливо, как у человека, привыкшего к неожиданностям.

И в этот миг из дома зазвучала песня:


«Смело, товарищи, все по местам!

Последний парад наступает.

Врагу не сдается наш гордый "Варяг"

Пощады никто не желает!»


У генерала волосы встали дыбом, а глаза наполнились слезами.

Эту песню они пели вместе с дочкой, и голос, который ее пел, был именно голосом его дочери! Он закричал:

— Лена! Леночка! Моя… мое солнышко! Это я, твой папа!


Песня стихла.

Через секунду дверь открылась, и на пороге появилась хрупкая девушка лет 18-ти в светлом платье. В руках у нее был немецкий автомат, а сзади стоял мальчишка лет двенадцати с немецкой гранатой.

— Папа! Папа! Родненький мой! Это я! — прокричала девушка и, бросив автомат на землю, побежала навстречу бежавшему к ней генералу.


Они столкнулись, и генерал обнял девушку, гладя ее по голове:

— Доченька родная, Леночка, как же так? Как ты тут оказалась? Ты не ранена?


Лена плакала и обнимала отца.

Генерала переполняли чувства, он думал, что его дочь погибла, когда ему доложили, что эшелон, в котором она ехала, разбомбили. А она, оказывается, жива, невредима, и он может сейчас ее обнять.

Лена посмотрела вокруг и спросила:

— Папа, а где Андрей?

— Какой Андрей, доченька?

— Ну, летчик, лейтенант Громов. Он нас с Ванечкой спас из взорванного поезда.


Андрей еле доковылял до опушки, и теперь он только понял, что и кого имела в виду Лена в их первую встречу в вагоне поезда, когда говорила: «Мой папа — командир Красной армии».

Лена увидела Андрея и бросилась ему на шею:

— Андрюша, милый мой, ты живой! — стала целовать ему лицо.


На все это смотрели солдаты, а пристальнее всех — сам генерал.

Андрею стало совсем неловко, и он немного отстранил Лену:

— Леночка, все хорошо, я жив, все хорошо.


Лена повернулась к генералу:

— Папа, знакомься, это и есть мой Андрей, мой герой — Андрей Громов.

— Да мы вообще-то уже познакомились, — усмехнулся генерал. — Герой, согласен с тобой, доченька. Он нам помог диверсантов уничтожить. Ну и офицер, я вижу, из него получится неплохой, если он даже тебя, егозу, научил стрелять из автомата и выполнять приказы. А это… я вам скажу, ох как не просто, товарищи, я-то знаю характер своей дочки, — заулыбался генерал.— Дорогого стоит.


— Я тоже стрелял из автомата, и у меня есть граната! — вдруг на фоне смеха прозвучал звонкий голос Вани.


Генерал повернулся к нему и зычным голосом спросил:

— Боец, как звать?

— Иван Прозоров, товарищ генерал! — очень серьезно ответил Ваня.

— Красноармеец Прозоров! За мужество и героизм, проявленные в борьбе против фашистских захватчиков, от имени командования объявляю вам благодарность!

— Служу трудовому народу! — громко и как-то торжественно прокричал Ваня.

— Старшина, соберите тут все оружие. Вона как бывает: моя доча тут целый бой дала товарищу майору, — сказал генерал со смехом.— Прими у бойца Прозорова боеприпасы и выдай ему банку сгущенки. И… давай организуй обед для личного состава.

— Слушаюсь, товарищ генерал! — гаркнул старшина Никодимов.


Ваня отдал автомат и гранату старшине.

Генерал с дочкой, обнявшись, отошли немного в лес, сели на траву, и Лена стала рассказывать отцу все, что с ней произошло: как она села в поезд в Москве 21 июня…


Старшина приготовил на ужин овсяную кашу с немецкой тушенкой, которую он по-хозяйски собрал из ранцев убитых фрицев и диверсантов, и накормил всех бойцов.

Ужин он приготовил из последней овсяной крупы и трех банок тушенки.

Собранных сегодня трофейных продуктов хватит максимум на один день, подумал про себя старшина Никодимов.

Еще сегодня утром у него на довольствии было восемь человек, а теперь их стало одиннадцать.