Позволь ей уйти

Пролог

ВНИМАНИЕ: все персонажи, события, учебные заведения и театры – вымышленные. Любое совпадение с реальностью – случайность, за которую автор ответственности не несёт!

Москва, 2017 год

– Ты мне нужен, Паш!..

Он поморщился, прислушиваясь к знакомым рыданиям в трубке. Всё как обычно – не вовремя и некстати, Милка была в своём репертуаре. И такой привычный надрыв в голосе: истеричный, захлёбывающийся, отчаянный, словно от его решения зависит, ни много ни мало, вся её пустая никчёмная жизнь.

– Мил, вообще-то у меня сегодня премьера, – отозвался он без особой надежды на то, что будет услышан, но всё-таки стараясь не скатываться в откровенное раздражение. – А я, на минуточку, ведущий солист театра, если ты вдруг случайно забыла. Без меня спектакль просто не состоится.

Смешно было взывать к её разуму. Смешно, глупо... Мила никогда не разделяла и не понимала его страсти к балету, наоборот – частенько подкалывала его столь “немужской” профессией.

– Мне очень хреново, Пашечка, миленький, – она продолжала заливаться слезами. – Честное слово, мне так плохо и одиноко сейчас, что если ты меня не поддержишь, если бросишь в беде, я... я что-нибудь с собой сделаю, так и знай!

И снова до боли предсказуемо: угрозы и эмоциональный шантаж... сколько раз за все годы Павел вёлся на этот дешёвый трюк? И ведь знал, прекрасно знал, что ничего она себе любимой не сделает, кишка тонка... а сердце всё равно захлебнулось предательским страхом за эту дурищу.

– Вот только не надо глупостей, хорошо? Мил, послушай... прямо сейчас у меня правда никак не получится. А сама сможешь подъехать к театру?

– Смогу, – она жалобно шмыгнула носом. – Ты же меня встретишь у служебного входа?

– Не обещаю, я могу в этот момент быть на сцене. Оставлю пропуск на твоё имя у вахтёрши – проходи внутрь и поднимайся в мою гримёрку, договорились?

– Ладно... – Мила снова всхлипнула. – Сейчас подъеду.

Это была громкая премьера, почтить своим присутствием которую собиралась сегодня вся великосветская Москва: легендарный балет Прокофьева “Золушка”, точное воссоздание самой первой, послевоенной постановки Большого театра с гениальной классической хореографией Ростислава Захарова.

Билеты разлетелись из столичных театральных касс за три месяца до спектакля. Сюжеты о премьере крутили все телевизионные каналы. Официальные аккаунты Театра балета в инстаграме, фейсбуке и твиттере* буквально трещали по швам от комментариев поклонников, а фанатский паблик Павла Калинина ВКонтакте был заспамлен нескончаемыми признаниями в любви. Мобильные телефоны ведущих артистов разрывались от звонков журналистов круглые сутки.

Павлу досталась партия Принца, и он выглядел в ней удивительно органично и гармонично, словно был рождён для этой роли. Белокурые пышные волосы, на которых так естественно смотрелась символическая корона, выразительные серо-голубые глаза, высокий рост и тонкая кость, а также утончённый аристократизм, природное изящество и пластика, отдалённо напоминающая грациозные движения дикой кошки – всё это невольно навевало ассоциации с особами королевских кровей.

Сейчас же, когда до начала представления оставалось каких-то полчаса, Павел нервно метался по своей грим-уборной, ожидая Милиного появления, и никак не мог сосредоточиться на предстоящем спектакле. Он машинально делал растяжку и разминал мышцы ног, но думал при этом совершенно о другом.

В дверь деликатно постучали.

– Не помешаю?..

Это была Анжела – принаряженная по случаю премьеры, свежая и прелестная, как цветок. Струящийся шёлк дорогого вечернего платья прикрывал парализованные ноги. Ловко управляя своим креслом-коляской, она въехала внутрь, сделав знак охраннику оставаться за дверью и ждать её.

– С премьерой, Паша, – она подождала, когда он наклонится, чтобы поцеловать её в щёку. Он уловил знакомый свежий аромат духов – нежный, ненавязчивый, тонкий... как сама Анжела.

– Спасибо. Я думал, ты уже в зале.

– Мне просто захотелось увидеть тебя перед началом, – она мило улыбнулась, показав ровные белые зубы, хоть в рекламе зубной пасты снимайся. Анжела вообще была красавицей и при этом не стервой. Редкое сочетание.

– Волнуешься? – спросила она.

– Слегка, – он не стал признаваться, что волновался больше по другой причине. Ещё не хватало ей знать о Милкиных закидонах...

– У тебя выход только во втором акте. Есть время настроиться, собраться с силами, – заботливо произнесла Анжела. Павел рассеянно кивнул.

– Да, конечно...

– Всё будет хорошо, – сказала она, глядя на него снизу вверх огромными голубыми глазами. – Я верю в тебя. Ты заслуживаешь только главных ролей, Паша, слышишь меня?.. Ты заслуживаешь, – она интонационно выделила это слово. – И мне не хочется, чтобы ты думал, будто получаешь эти роли благодаря моему отцу...

– Я так не думаю, – поморщившись, перебил он её. – Правда.

От автора

Приветствую всех, кто заглянул в эту книгу!

Всё время, пока она писалась, я чувствовала себя не автором, а режиссёром перед премьерой спектакля.

Финальные приготовления завершены, билеты распроданы, зрители стекаются в театр и потихоньку заполняют зал... А стою на сцене позади пока ещё спущенных кулис и прислушиваюсь к глухому шуму в зале. Мне и боязно, и хорошо... Казалось бы, всё проверено сто раз до мелочей. Оркестр готов. Костюмы выглажены. Декорации ждут своего часа. Артисты загримированы. И ты всем сердцем любишь свой спектакль, своё детище, а всё же в глубине души волнуешься: как примет его публика?..

Искренне надеюсь, что вам понравится эта история и мы вместе благополучно доберёмся до финального поклона. А также до зрительских оваций, если повезёт:)

Советую обратить внимание на замечательный буктрейлер (вкладка справа от аннотации) - по-моему, он удивительно точно и тонко передаёт атмосферу этого романа. Загляните также в блог с визуализацией, чтобы картинка стала по-настоящему живой!

АННОТАЦИЯ:

Его называют белокурым ангелом и золотоволосым эльфом.
Когда он взмывает над сценой в “гранд жете ан турнан”, у зрителей останавливается дыхание.
Едва ли кто-нибудь из сидящих в зале представляет, что скрывается за этим невинным обликом, какие страсти в нём бушуют, какую боль маскирует эта отрепетированная идеальная улыбка.
Звезда русского балета. Детдомовский мальчик. Одержимый гений. Безумно влюблённый, счастливый и несчастный одновременно.
Его – настоящего – знает только ОНА...
Её не должно быть рядом. Но он ни за что не позволит ей уйти.

В тексте есть: детский дом, первая любовь, сложные отношения, неидеальные герои, неоднозначные ситуации, дружба, соперничество, изнанка балетного мира, эмоции на разрыв, трудный выбор, любовный треугольник, протовостояние характеров.

Обложка от Натальи Кульбенок:

В театре не желают удачи и не говорят "ни пуха ни пера".
Поэтому просто - С БОГОМ!

Очень вас всех люблю.

1

ЧАСТЬ I

“It's not about, not about angels...” *

Москва, 2015 год

– Девчонки, чего скучаем? 

Над их столиком бесцеремонно навис некий субъект абсолютно гопнического вида, одетый в олимпийку, спортивные штаны и вязаную шапочку. Две симпатичные студентки привлекли его внимание, когда он возвращался из туалета, и эта личность почему-то вообразила, что будет вполне уместно немного возле них задержаться и завязать лёгкую непринуждённую беседу. 

Откровенно говоря, Даша пребывала в наивной уверенности, что подобные утрированно карикатурные типажи давно уже канули в небытие и существуют лишь в туманных воспоминаниях о лихих девяностых да в сериале “Реальные пацаны”. Как его вообще пропустили внутрь, неужели охрана не видела, с кем имеет дело?.. 

– Меня Вован зовут, – отрекомендовалось это нечто. Ну вот, прямо-таки хрестоматийное “меня зовут Вова, я знаю три матерных слова, на этом словарный запас мой исчерпан”.** 

Коротко переглянувшись, девушки моментально поняли друг друга, и Алёна тут же бросилась грудью на амбразуру. 

– С чего вы взяли, что мы скучаем? – холодно вопросила она. 

– Не скучаем, – быстро поддержала её Даша, заметно нервничая. – У нас свой... женский разговор. Приватный. 

– А можно послушать? – внаглую осклабился этот невозможный тип, даже не думая смущаться. – Интересно же, о чём могут общаться между собой такие клёвые девчонки. О любви, точно ведь? 

– Пожалуйста, молодой человек, – произнесла Алёна решительным, но всё-таки чуть дрогнувшим от волнения голосом, – оставьте нас в покое, ладно? Мы правда не нуждаемся в компании. Ни в вашей, ни в чьей-либо другой. 

– У-у-у, как ты меня не любишь, – протянул Вован, окидывая девушку откровенным беззастенчивым взглядом. – Чё злая-то такая? Такая красивая – и такая злая... нехорошо.  Мужика бы тебе нормального! – и похабно подмигнул. 

– Я сейчас обращусь к охране, – снова вмешалась Даша; лицо её от возмущения пошло красными пятнами, – и скажу, что вы доставляете посетителям неудобство своим навязчивым вниманием. 

– Фу-ты ну-ты, – заржал тот без тени смущения, – и эта тоже злая! Девчонки, реально вам говорю – всё от этой, как её... неудовлетворённости. Качественный регулярный секс делает людей добрее. Ладно-ладно, сидите, – замахал он руками, когда заметил, что подруги встают, явно собираясь ретироваться. – Нужны вы мне больно, я ж так, просто потрындеть. Не хотите – не надо. Говна-то... – пробормотал Вован напоследок себе под нос, с досадой отходя от их столика и направляясь к своему приятелю, который ждал его в противоположном конце зала. 

– Думаешь, он вернётся? – с беспокойством спросила Алёна, глядя ему вслед. – Может, пойдём в другое место? Смотри, у него там друг... такой же “реальный пацан”, – она брезгливо поморщилась. Настроение было основательно подпорчено. 

Эффектная пышнотелая блондинка Алёна всегда пользовалась успехом у противоположного пола. Правда, в основном её внешность привлекала внимание определённого контингента: лиц кавказской национальности, жителей средней Азии, а также пакистанцев, турок, иранцев, арабов и африканцев. Они буквально не давали девушке прохода, восхищённо свистели ей вслед и пытались завязать знакомство на ломаном русском. Теперь в этот список добавились ещё и гопники... Трагедия заключалась в том, что самой Алёне нравились преимущественно светловолосые интеллигентные мальчики славянского типа, которые в свою очередь не жаловали её вниманием, предпочитая худенькую субтильную брюнетку Дашу. 

– Да вот ещё! – фыркнула подруга. – Много чести – сбегать из-за этого урода. Он всё равно уже ушёл. 

– Но он же может вернуться, на этот раз со своим “друганом”. 

Даша покачала головой: 

– Не трусь! В случае чего и правда охрану позовём. 

– Охрану, – сердито засопела Алёна. – Да эти типы охране ещё при входе на лапу сунули. По-хорошему, их в таком прикиде вообще не должны были сюда пускать! 

В это время им принесли заказ – сырную тарелку к вину, а также цезарь с креветками для Даши и фиш-энд-чипс для Алёны. Даша кинула красноречивый взгляд на подругу. 

– Ну ладно, – сдалась та, со вздохом косясь на еду. – Посидим ещё немного... Но если что – сразу вызываем охрану и уходим. 

Ресторан “Астра” не считался особо статусным или модным, его никогда не включали в рейтинги популярных столичных едален. Это было довольно рядовое заведение, которое не могло похвастаться ни стильным интерьером, ни живой музыкой, ни изысканными блюдами высокой кухни. Однако располагалось оно в центре, при этом цены здесь были очень и очень приятными, порции – большими, а незатейливая еда – вкусной, поэтому недостатка в посетителях никогда не наблюдалось. 

Подруги любили бывать в “Астре” по субботам: сбрасывали накопившийся за неделю учёбы стресс, расслабляясь за бокальчиком вина и душевными разговорами. Ночные клубы не любила ни та, ни другая – слишком тесно, шумно, бестолково и утомительно, а небольшой и совершенно не пафосный ресторанчик был идеальным местом для встреч. Летом девушки, дружившие ещё со школы, поступили в разные университеты на противоположных концах Москвы и стали реже видеться, поэтому эти славные девичьи посиделки уже стали их маленькой и милой еженедельной традицией. 

2

– Не возражаете, если мы присядем? – белокурый ангел улыбнулся настолько невинно и одновременно обворожительно, что ответить “нет” представлялось абсолютно невыполнимой задачей. В этой просьбе не было агрессивной навязчивости, только милая, хотя возможно и деланая, застенчивость – и оттого происходящее не воспринималось грубым вторжением в личное пространство. Никакой звёздностью здесь и не пахло, что бы там Алёна ни чирикала о том, какая Калинин знаменитость. 

– Я – Павел, можно просто Паша, а моего друга зовут Артём... 

– ...можно просто Тёма или даже Тёмочка! – улыбнулся и длинноволосый, демонстрируя очаровательную ямочку на левой щеке. 

Похоже, молодые люди уже распределили девушек между собой: Павел уселся рядом с Дашей, а длинноволосый “Тёмочка” подвинул стул поближе к Алёне. Даша видела, что подруге больше нравится Калинин, но ничего не могла с этим поделать – парни всё решили сами. Откровенно говоря, Даше были одинаково симпатичны и интересны оба, оставалось лишь уповать на то, что Алёна не обидится. Ну надо же, танцоры балета... Раньше ей никогда не приходилось видеть кого-нибудь из представителей этой профессии вживую, да ещё и так близко. 

Ребята выглядели молодо – оба едва ли были старше двадцати. То, что издали воспринималось худобой и особой балетной хрупкостью, при ближайшем рассмотрении оказалось сочетанием мышц и костей и выглядело неожиданно красиво. Казалось, что в их телах нет ни капли лишнего, они были словно выточены из камня. 

Раньше Даше почему-то представлялось, что все танцовщики, как и спортсмены, – люди весьма недалёкие, едва умеющие внятно связать пару слов и тем более поддержать интересную беседу. Теперь же, слушая, как парни заливаются соловьями – хорошим, грамотным литературным языком, – она корила себя за предвзятость и снобизм. Молодые люди быстро предложили перейти на “ты”, и сейчас обе девушки с открытыми ртами слушали весёлые байки из жизни артистов балета. 

Оказалось, что парни были официально приняты в штат театра лишь несколько месяцев назад, а до этого танцевали на всемирно известной сцене на контрактной основе, одновременно заканчивая учёбу в хореографической академии при МГАТБ. 

– Вы, наверное, постоянно на диете сидите? – бесхитростно спросила Алёна. 

Артём взглянул на неё с искренним обожанием: 

– Нет, радость моя. Мы в принципе едим всё, энергии нужно очень много. Если выйти на сцену голодным – банально упадёшь в обморок. 

– А какая у вас диета? 

– Да нет никакой особой диеты, жрём всё, что не приколочено, – Артём расхохотался. – В театре вообще своя пекарня и пирожковый цех, где готовят очень вкусные пирожки с вишней, яблоком и корицей. Видели бы вы, как мы отмечаем премьеры или дни рождения в гримёрных! 

– Это, я вам скажу, великолепное зрелище, – подхватил Павел. – Чипсы, солёные орешки, колбаса, сыр, конфеты и пирожные. Ах да, обязательно вино и коньяк...  

– Короче, практически никаких ограничений нет, каждый следит за своим состоянием сам, а в целом репетиции и физические нагрузки всё компенсируют, – подытожил Артём. 

– Нет, ну ты сделай поправку на наш пол, – со смехом заметил Павел. – С парнями же не нужно выполнять разного рода поддержки. А балеринам, конечно, приходится жёстче контролировать своё питание, – пояснил он, немного виновато взглянув на девушек, словно извиняясь за факт половой дискриминации в балете. 

– Вот поэтому они все такие тощие, – с тоской констатировал Артём, и было непонятно, то ли он всерьёз грустит, то ли просто прикалывается. – Для танцев это хорошо, а в жизни я всё-таки предпочитаю немного другой тип и иные формы, – он нежно взял ладошку Алёны в свои руки. Его вообще как будто приклеили к девушке, Павел вёл себя с Дашей куда более сдержанно, чем его друг. 

– И ты сейчас станешь убеждать меня, что твой тип – именно я? – кокетливо спросила Алёна, которой явно льстило это откровенное любование. 

– Клянусь! – горячо подтвердил Артём. – Я вообще смогу спокойно носить тебя на руках. Сил хватит. Хочешь проверить? 

К сожалению, проверить они не успели.

3

– Опаньки, кого я вижу!..

Даша и Алёна вздрогнули, моментально узнав этот развязный тон с нарочитой, показушной ленцой. Голос принадлежал их новому знакомому Вовану, который пытался навязать подругам свою милую компанию каких-то полчаса назад. Сейчас он снова материализовался возле их столика – на этот раз не один, а с приятелем. Взгляды обоих были устремлены на парней-танцовщиков: те почему-то заинтересовали их куда больше девушек.

– А чё это наши сладкие мальчики здесь забыли? – второй тип состроил дурашливо-удивлённую гримасу. – Тут вроде не театр, не бале-э-эт, – издевательски протянул он, делая вид, что его тошнит. – Колготки здесь тоже не выдают, глазки не подкрашивают... ну и вообще гомиков* не любят.

Даша с Алёной испуганно переглянулись, понимая, что незваные гости целенаправленно нарываются на скандал, откровенно его провоцируя. А значит, мордобоя не избежать...

– Я сейчас вызову охрану, – проблеяла Алёна нерешительно, но её попросту никто не услышал.

– Наверное, ты хотел сказать не “гомиков”, а “гопников”? – спокойно уточнил Артём. Ни он сам, ни его друг Павел не выглядели ни возволнованными, ни даже растерянными. Вообще складывалось впечатление, что это не первая их встреча и не первое столкновение.

– Договоришься, балерун, – предостерёг Вован.

– А ты хочешь поговорить об этом? – переспросил Павел, невинно хлопая ясными голубыми глазами – ну чисто ангел небесный.

– Нет, я о другом хочу, каз-злина, – процедил Вован сквозь зубы. – Какого ляха вы вечно лезете к нормальным девкам?

Затем он резко перевёл обвиняющий взгляд на Дашу с Алёной:

– А вам-то чё от них надо, от этих педиков балетных? – в его голосе сквозило искреннее недоумение, практически скорбь. – Вы им на хрен не сдались, они вон друг друга долбят и радуются...

Привлечённые громкой эмоциональной дискуссией, на их компанию уже стали заинтересованно поглядывать остальные посетители ресторана. Даша молилась лишь об одном: чтобы поскорее вмешалась охрана. Умом она понимала, что паниковать глупо, волноваться не о чем, ничего страшного скорее всего не произойдёт, да точно не произойдёт – кругом люди! Но всё равно присутствовать в эпицентре разборок было крайне некомфортно...

В какой момент Вован сделал резкий выпад, пытаясь то ли ударить, то ли схватить Павла, подруги не заметили. Опомнились они только тогда, когда “ангел” быстро заломил ему правую руку за спину, заставив заверещать от боли. А через секунду Артёмом был так же молниеносно и ловко обезврежен и второй тип. Ни Павел, ни Артём не причиняли им какого-либо дополнительного вреда, просто держали с выкрученными за спину руками, но при малейшей попытке вырваться или дёрнуться те оба, вероятно, испытывали сильнейший дискомфорт.

– Пусти... пусти, свола-а-ачь... – скулил Вован, а его приятель просто оглушительно сопел.

– Сейчас отпущу, – ласково пообещал Павел, пригнувшись к его уху. – Только поцелую сначала. У нас, у геев, именно так принято.

– А-а-а!.. – Вован забился в натуральных конвульсиях, видимо, приняв эту шутку всерьёз.

– Запомни, пративный, – наставительно произнёс Павел, – мы не балеруны, а танцовщики. Советую накрепко выучить это слово. Я понимаю, много букв, непосильная работа для мозга... но ты уж как-нибудь попытайся, хотя бы ради меня. Это раз. А два... Мы не танцуем в колготках. Нижняя часть мужского балетного костюма называется трико. Слышишь? Три-ко. Запомнил? Ну-ка, повтори!

– Пшёл ты... – прошипел тот, кривясь от боли.

– Не слышу, – Павел ещё сильнее вывернул ему руку.

– А-а-а!.. Трико, сука, трико!!!

– Вот и умничка, – и блондин приветливо кивнул подоспевшим наконец охранникам.

– Займитесь этими парнями, что-то они разбуянились... Девчонки вон переживают, даже кушать не могут.

___________________________

* Здесь и далее в тексте - ЛГБТ-сообщество признано экстремистским и запрещено на территории РФ; ни один из героев не является его представителем.

4

Весь инцидент занял не более пяти минут. Через несколько мгновений уже ничего не напоминало о том, что здесь недавно происходило. Вован с другом были выведены охраной из зала под белы рученьки, по-прежнему продолжала негромко играть ненавязчивая музыка, а посетители ресторана наслаждались вкусной едой и приятными разговорами. 

Павел с Артёмом снова уселись за стол как ни в чём не бывало, с удовольствием ловя на себе восхищённые взгляды подруг. 

– Блин... это было круто! – выдохнула Даша наконец. – Честно скажу, не ожидала. 

– Почему не ожидала? – удивился Павел. – Думала, мы настолько беззащитны, что позволим этой гопоте нам навалять? 

– Мне показалось, что у вас с ними давние счёты. Вы... встречались раньше? 

– Да, было дело. Правда, за исключением сегодняшнего дня, до прямых стычек не доходило. Они тусуются где-то здесь неподалёку, ну а мы часто забегаем сюда после спектаклей и репетиций, благо от театра рукой подать. Вот они нас и запомнили... 

Павел не стал уточнять, что гопники запомнили их не самих по себе, а ещё и благодаря тому, что они постоянно были с новыми девушками. Но это невысказанное так и повисло в воздухе... Даша подозревала, что они с Алёнкой – не единственные, кого ребята подцепили в “Астре” и вот так же откровенно склеили. 

То, что происходило между ними и молодыми людьми, не выглядело обычным романтическим знакомством. Дашу почти с самого начала осенило, что это был явный неприкрытый съём, подразумевающий только одно – нынешнюю ночь парни рассчитывают провести вместе с ними. Или даже не всю ночь – так, перепихнуться где-нибудь по-быстрому...

– На самом деле, я тоже ставила скорее на них, чем на вас, мальчики, – сконфуженно призналась тем временем Алёна. – Просто со стороны – на сцене – вы выглядите такими воздушными, худенькими, хрупкими... 

Павел фыркнул: 

– Помнишь анекдот про ёжика? “Я сильный, но лёгкий!” Про меня и в детстве мало кто думал, что в уличных драках я настоящий профи. 

– Уличные драки?.. – переспросила Алёна в замешательстве. 

– Ну да. Пацаны из окрестных дворов часто вызывали нас, детдомовских, на бой... И мы махались не на жизнь, а на смерть! 

– Ты жил в детском доме? – вырвалось у Даши. Павел прикусил нижнюю губу, видимо, не планируя откровенничать об этой детали своей биографии. 

– Да... уже давно, – неохотно отозвался он наконец. – В Москву восемь лет назад переехал. Почти ничего и не помню... как там было. 

– Короче, мы не такие уж безобидные, какими, может быть, выглядим, – засмеялся Артём, непринуждённо и естественно меняя тему. – Есть даже расхожая шутка, что сила удара ноги балетного танцовщика равна силе удара ломом. Впрочем, это становится более очевидным, когда мы раздеты, – он многозначительно подмигнул Алёне, чем вогнал её в краску. – Хочешь потрогать мою ногу? Сама почувствуешь, что годы тренировок у станка не проходят даром... 

– Потрогать? – Алёна смутилась ещё больше, но видно было, что ей в глубине души очень этого хочется. Безошибочно считав ответ по её лицу, Артём взял руку девушки и невозмутимо устроил у себя на бедре. 

5

Судя по пунцовому лицу Алёны, потрогать ей удалось не только ногу. Впрочем, нельзя было сказать, что подруга выглядела разочарованной – скорее наоборот. Прислушавшись к голосу своего подсознания и внутренним тайным желаниям, Даша с удивлением сообразила, что её нисколько не пугает и не отталкивает этот цинизм молодых людей. Мальчики хотят секса... что ж, это совершенно нормальное и естественное желание. Бояться определённо нечего – не станут же они их насиловать прямо в ресторане. В любой момент можно просто вызвать такси и уехать домой, если... если, конечно, захочется уехать. Даша уже и сама не была в этом уверена: уместна ли в данном случае устаревшая бабушкина мораль? Во-первых, они с Алёнкой совершеннолетние, а во-вторых, парни настолько очаровательны, что... 

– Кстати, о трико, – она сделала глоток вина и повернулась к Павлу, пристально и откровенно глядя ему в глаза. – Мне очень стыдно, но до сегодняшнего дня я тоже была уверена, что вы танцуете в колготках.

– Это всего лишь стереотип. Дурацкий, хоть и довольно распространённый, – усмехнулся тот, наблюдая, как Даша демонстративно облизывает губы, и, мгновенно откликаясь на её зовущий взгляд, тоже уставился на неё в упор.

По спине девушки резво проскакал целый табун мурашек – Павел так смотрел на неё... У него были необыкновенные глаза: миндалевидные, но не узкие, широко посаженные, напоминающие глаза рыси. “О нет, я не такой уж и ангел, как ты обо мне думаешь, милая”, – казалось, говорил этот взгляд. Взгляд хищника, загипнотизировавший Дашу и заставивший её сердце биться быстрее, а слюну – пересохнуть во рту. 

– Стереотип? – переспросила она едва слышно. 

– Ну да. Балетные костюмы обычно так плотно облегают ноги, что являют публике все наши... рельефы, – добавил он со значением. Господи, и как можно казаться таким пошлым, не произнеся при этом ни единого неприличного слова?! 

– Я вообще не понимаю, почему никто не ставит под сомнение, к примеру, мужественность бодибилдеров, – обронил Павел. – Те демонстрируют своё тело, вымазанные маслом с ног до головы и одетые в одни лишь стринги...  Но при этом они – “настоящие мужики”, а мы – “геи”, потому что выступаем в трико. 

– Я не считаю вас... тебя... геем, – выпалила Даша. Он улыбнулся так, что она чуть не задымилась. 

– И правильно делаешь. 

Это была крайне волнующая игра, которая будоражила кровь и вынуждала сладко замирать в предвкушении продолжения, задерживая дыхание. Видно было, что Павел явно не новичок в искусстве флирта, но Дашу почему-то совершенно не беспокоил его богатый опыт. Точнее, напротив – он приятно волновал и заставлял голову чуть-чуть кружиться, а щёки – пылать огнём. 

Судя по всему, Алёна тоже “поплыла”. Глядя на её разгорячённое румяное лицо, Даша понимала, что подругу можно брать готовенькой – она уже на всё согласна. Ни у кого из компании больше не оставалось сомнений, что вскоре они покинут ресторан и все вместе отправятся... кстати, куда отправятся? В отель? На квартиру?.. 

– Мы здесь недалеко жильё снимаем, – тут же, словно прочитав Дашины мысли, подтвердил её предположение Артём. – Не хотите заглянуть в гости? 

– Это совсем рядом, – добавил Павел, – десять минут пешком. Можно прогуляться, заодно подышим свежим воздухом... 

Вот так откровенно, неприкрыто, беззастенчиво они приглашали девушек “на хату”, и было совершенно очевидно, что там они не станут смотреть балетные видеозаписи, а займутся совершенно другими делами. Но почему-то эта мысль не вызывала у Даши ни шока, ни отторжения. Пацаны и впрямь загипнотизировали их с Алёнкой, что ли?! 

“Хорошо”, – уже готово было сорваться с её губ, но... 

В этот самый момент у Павла зазвонил мобильный. 

Он вытащил его из кармана джинсов, взглянул на определившийся номер и выругался сквозь зубы. Даша не хотела подсматривать, это вышло совершенно случайно, как-то само получилось... но всё равно она успела выхватить взглядом имя звонившего. 

“Мила”. 

6

– Чего тебе? – резко спросил Павел, поднеся телефон к уху. 

Даша поразилась, как моментально изменились и интонации его голоса, и выражение лица. Он говорил отрывисто, грубо, зло и... неравнодушно. В этом коротком вопросе “чего тебе?” было столько эмоциональных оттенков! 

– Подождите, кто это?.. – переспросил он в явном замешательстве. – Какого-какого отделения?! А где Мила? Что с ней?.. 

При этих словах Артём, прежде прислушивающийся к разговору друга с выражением снисходительной досады на лице, удивлённо замер и насторожился. 

– Можете передать ей трубку?.. Ну пожалуйста, – Павел так стиснул свой мобильник в ладони, что казалось, корпус аппарата вот-вот треснет от этой железной хватки. – Честное слово, всего лишь на минуту. 

А затем его лицо снова неузнаваемо изменилось. 

– Куда ты снова впуталась?! – быстро и раздражённо спросил он; щека его нервно дёрнулась. – Господи, ну почему ты вечно ищешь на свой зад приключений, тебе что – так скучно живётся?.. Да, я приеду. Сейчас же приеду, не паникуй! Только скажи  адрес отделения. Пожалуйста, я тебя умоляю... веди себя прилично, ни с кем там не спорь и не устраивай скандалов. Мил, ну я прошу тебя!!! Просто подожди меня и будь умницей. Сиди тише воды, ниже травы, иначе сделаешь себе только хуже. Не плачь, всё будет хорошо. И... и ничего не подписывай, поняла?! Не бойся, они не имеют права надолго тебя задерживать без веских оснований... 

– Ну и во что же она вляпалась на этот раз? – с мрачной иронией осведомился Артём, едва его друг прекратил разговор. 

– Без понятия, – торопливо отозвался Павел. – Загребли в полицию за какое-то административное нарушение. Мне нужно ехать. 

Артём выразительно закатил глаза: 

– Вот же овца! Весь вечер испортила... 

– Да ты оставайся, – буркнул Павел, стараясь не встречаться глазами ни с ним, ни с Дашей, ни с Алёной. – Тебе-то чего страдать из-за Милкиных выкрутасов. 

– Ну нет, одного я тебя туда не отпущу, – Артём покачал головой. – Я просто слишком хорошо знаю Милку, она что угодно может натворить, с неё станется... 

Парни обменялись выразительными понимающими взглядами и наконец обратили своё внимание на испуганно притихших подруг. 

– Девчонки, извините нас, – от игривого тона Павла не осталось и следа, он был предельно серьёзен и сосредоточен. – Нарисовалась небольшая проблема... которая требует нашего присутствия и немедленного решения. 

– Очень жаль, что так получилось. Вы правда классные, – добавил Артём, галантно целуя Алёне ручку, в то время как та хлопала глазами и не верила, что ребята их бросают. Вот так просто бросают! 

Парни заплатили по счёту и так стремительно испарились, что подруги не успели даже опомниться. Уже после их ухода Даша запоздало сообразила, что ни один из них (то ли в спешке, то ли намеренно) не попытался хотя бы взять у неё или у Алёны номер телефона. А это означало, что продолжения и правда не будет. Никогда... 

– Дашка, что это сейчас такое было? – обретя дар речи, ошеломлённо  выдавила вконец обескураженная Алёна. – Нас тупо продинамили? 

– Угу, – кивнула подруга, и сама выглядевшая в данный момент мрачнее тучи. – Кинули ради спасения какой-то Милы, которую загребли в ментовку за административное правонарушение. Офигеть!!! 

– Это просто подстава века, – застонала Алёна. – А ведь счастье было так возможно...  

– Думаю, – подытожила Даша, – нам следует заказать ещё вина. 

– Будем заливать пожар разочарования алкоголем? – подруга отважно попыталась сострить, но у неё это плохо получилось: взгляд был как у щеночка, которого бросил хозяин. – Какие же они оба клёвые! Боже, моё сердце разбито. Я была уверена, что мы им по-настоящему понравились... 

– Угу, понравились, – кивнула Даша. – На одну ночь вполне так сойдёт. Не думаю, что у них были на нас далеко идущие планы, иначе они не сбежали бы от нас так легко и так резво, сверкая пятками... 

– Да и фиг бы с ним, что всего на одну ночь, Даш! – Алёна уже почти плакала. – Зато представляешь, какая это была бы ночь! Я же теперь всю жизнь буду мучаться от того, что так и не попробовала это с настоящим танцовщиком балета... Слушай, они ведь упоминали, что часто здесь бывают, – произнесла вдруг она с робкой надеждой в  голосе. 

– И что? Предлагаешь сталкерить их субботними вечерами? 

– Ну, мы же и так сюда приезжаем. Вдруг снова встретимся? Случайно... 

– Ага, и подвалим такие: “Привет, мальчики! Мы с вами в прошлый раз не договорили на тему высокого балетного искусства...” Сомневаюсь, что они вспомнят даже, как нас зовут. 

– Ты права, – сникла Алёна. – Короче, по-любому надо выпить. 

7

Таганрог, 2007 год

Все они врали про своих родителей. Это был негласный закон, нерушимая детдомовская традиция, основа основ. 

– Моя мама работала воздушной гимнасткой! Она разбилась, выполняя сложный трюк под куполом цирка без страховки. 

– А мой отец – личный телохранитель президента. Он не может приехать за мной, потому что находится при исполнении служебных обязанностей двадцать четыре часа в сутки без выходных. 

– Мой папа был пожарником. Он погиб, когда спасал семью из горящего дома... 

За годы своей работы директор таганрогского детского дома номер девять Татьяна Васильевна Высоцкая выслушала миллион подобных историй. Разумеется, она знала, какая неприглядная правда стоит практически за каждой из них, но никогда не препятствовала детям в подобных выдумках. 

Самая буйная фантазия была, конечно же, у Милы Елисеевой. Девчонка сочинила целый остросюжетный триллер и надрывно, с подобающим случаю драматическим выражением лица вновь и вновь рассказывала всем желающим душераздирающую историю о том, как её маму – победительницу конкурса красоты – случайно увидел арабский шейх, влюбился в неё без памяти, похитил и увёз в свой гарем, где назначил любимой женой и заставил исполнять перед ним танец живота. 

– Когда-нибудь она сбежит оттуда, – убеждённо и мечтательно говорила Милка, – и вернётся в Россию, чтобы забрать меня домой. 

Излагала она так складно и убедительно, что ни у кого из сверстников и мысли не возникало усомниться в правдивости этой сказки. Даже старшие ребята не поднимали её на смех и не кричали: “А-а-а, ты всё врёшь!”, относясь к выдуманной легенде с почтительным уважением – как минимум за красоту слога. 

А вот Пашке Калинину не приходилось специально выдумывать ничего героического: его мама погибла под колёсами автомобиля, которым управлял пьяный водитель. За секунду до того, как случилось непоправимое, женщина умудрилась инстинктивно отшвырнуть прочь маленького сына. Она спасла Пашке жизнь, одновременно оставив его сиротой. Малыш отделался переломом руки и страшной психологической травмой, поскольку собственными глазами видел гибель матери, прочувствовал весь её ужас, боль и беспомощность. Эта сцена затем на долгие годы стала его ночным кошмаром...

На мамины похороны явились только её знакомые и сослуживцы, ни одного родственника замечено не было. Где-то в далёком Владивостоке в смутных воспоминаниях Пашки существовали бабушка и тётя, но они не пожелали приехать в Таганрог, чтобы оформить опеку над крохой: бабушка была слишком стара и слаба для длительного перелёта и последующей бумажной волокиты, а у тёти, маминой сестры, имелась своя счастливая семья, куда малолетний племянник совершенно не вписывался. В свидетельстве же о рождении в графе “отец” стоял прочерк...

Пять лет назад, когда Пашку впервые привезли в детский дом, это место показалось ему настоящим адом. Его познакомили с другими ребятами, но он поначалу не видел никого вокруг, ничего не запоминал и ни на что не реагировал. Глаза его застилали слёзы, он безостановочно плакал и просился домой, не понимая, что “дома” как такового у него больше нет.

– Фу, какой-то нюня, – в итоге вынесли вердикт мальчишки из его группы. – Ноет и ноет, как девчонка... 

Наконец директриса велела оставить Пашку в покое, чтобы дать ему время прийти в себя и освоиться. Остальные дети быстро забыли о нём, занимаясь привычными повседневными делами: ходили в столовую, в игровую комнату и на прогулку, играли, ссорились и даже дрались, а Пашка ничком лежал на кровати и продолжал заливаться слезами.  

Ему не показали сразу, где здесь туалет, а сам спросить он постеснялся. В конце концов мальчишка описался, и вернувшиеся с прогулки пацаны подняли его на смех за мокрые шортики. 

– А-а-а, смотрите, такой большой – и в штаны ссытся! – весело кричали они, покатываясь со смеху и тыча в него пальцами. – Фу, позор! 

В этот момент в комнату мальчиков и заглянула Милка.

8

Это была бойкая лохматая девчонка с хорошеньким кукольным личиком и круглыми карими глазами, напоминающими спелую черешню. 

– Чего орёте? – спросила она недовольно, сдувая со лба длинную отросшую чёлку. – Тамара Сергеевна ругается, что вы мешаете ей смотреть сериал. 

Тамара Сергеевна работала в детдоме сестрой-хозяйкой и редкие минуты досуга обычно проводила за просмотром очередной душещипательной мыльной оперы. 

– Милка, позырь, какой прикол! – радостно загоготал самый рослый пацан в компании, приглашая её присоединиться к всеобщему веселью. – Новенький обоссался! 

Девочка внимательно взглянула на Пашку – жалкого, испуганного, дрожащего, а затем перевела взгляд  с его лица на загипсованное предплечье. 

– Он с бандитами дрался и руку себе сломал, – сказала она серьёзно. – Они банк ограбить хотели. А вы над ним смеётесь, придурки! 

Пацаны изумлённо притихли и уставились на Пашку, в то время как сам он не спешил ни подтверждать, ни опровергать эту неожиданную версию. 

– Правда, что ли, с бандитами? –  с сомнением переспросил кто-то из компании. – А чего тогда такой зассыха?.. 

– Отстаньте от него, – Милка по-королевски повела подбородком. – Вы бы на его месте вообще три кучи навалили бы. Ему просто помыться нужно. И вообще человек только приехал, устал, а вы... 

Она уверенно, никого не стесняясь, взяла Пашку за здоровую руку, заставила подняться с кровати и повела за собой. 

– Попросишь у Тамары Сергеевны новые штаны для себя. И в душ тебе надо... – говорила она ему по дороге. Пашка послушно шёл за ней, никак не реагируя и не ввязываясь в диалог, но уже не рыдал безудержно, как раньше, а только изредка судорожно всхлипывал, скорее по инерции. 

– Меня зовут Мила Елисеева, – сообщила она ему. – А тебя как? 

Он молчал. 

– Ты немой, что ли? – она бесцеремонно схватила его пальцами за подбородок и развернула лицом к себе. 

– Я... не твой, – хрипло и удивлённо ответил Пашка. Это были первые слова, которые он произнёс в детском доме. 

– Дурак, – Милка беззаботно рассмеялась. – Немой – значит тот, кто не умеет разговаривать. Человек, у которого нет языка. 

– У меня есть, – Пашка озадаченно высунул язык, продемонстрировав его этой странной девчонке. 

– Ну вот, – удовлетворённо кивнула она. – Значит, говорить ты умеешь. Так как тебя зовут? 

– Паша.  

– А фамилия? 

– Калинин. 

– Красиво, – милостиво признала она. – Но “Милана Елисеева” всё-таки  звучит красивее, да же? 

Пашка, в общем, не возражал. 

– А сколько тебе лет? – не унималась Милка. 

– Четыре. Скоро будет пять, у меня двадцать восьмого октября день рождения, – тут Пашка совершенно некстати вспомнил, что больше у него не будет весёлых празднований с подарками, воздушными шарами, походами в детское кафе, цирк или парк аттракционов вместе с мамой и дворовыми приятелями. Его нижняя губа снова оттопырилась и предательски задрожала. 

– Только не реви опять, – поморщившись, сказала Милка. – А у меня день рождения тридцать первого декабря. Мне тоже будет пять. Представляешь, какой ужас?! 

– Почему? – не понял Пашка. Нижняя губа как-то сама собой перестала дрожать. 

– Почему?! Да потому что все встречают Новый год и никто не помнит о том, что вообще-то у меня тоже праздник! 

Пашка действительно даже не подумал об этом. 

– И... тебе не дарят подарки? – спросил он неуверенно. 

– Дарят, но не на день рождения, а на Новый год. Как и всем остальным! В этот день все и так получают подарки! – возмущённо воскликнула она. – Это нечестно! И дед Мороз заставляет меня рассказывать стихи под ёлкой, хотя я вообще ничего не должна делать в свой день рождения! 

Пашка задумался, как бы он себя чувствовал, если бы ему ради подарка на собственный день рождения пришлось учить какие-то дурацкие стихи. Да ещё и подарок вручили бы не только ему, а всем его друзьям и знакомым. Выходило как-то не очень весело, и он ощутил нечто вроде сочувствия по отношению к Милке. 

– Ну вот, мы пришли, – девчонка кивнула в сторону двери, за которой обитала сестра-хозяйка. – Попроси у Тамары Сергеевны сухие штаны и трусы. Да иди, иди, нечего стесняться! А то так и будешь ходить мокрый и грязный.  

Он послушно сделал шаг вперёд, но, уже взявшись за ручку двери, вдруг нерешительно обернулся: 

– А ты меня подождёшь? 

– Сейчас мне некогда, – деловито отозвалась она. – Но ты не переживай, Паша Калинин. Я тебя найду. 

9

Ночью Пашка долго ворочался на своей чистой и удобной, но всё-таки казённой постели, прислушиваясь к сопению остальных мальчишек, которые уже давным-давно мирно спали. Сам он никак не мог заснуть. Было неуютно, одиноко и немного страшно – новое место, чужие люди, страшные бесформенные тени по углам, таинственные шорохи и звуки... 

Мама обычно читала ему книжки перед сном, рассказывала сказки или пела песенки, брала за руку и целовала в щёку. Как же ему её не хватало! На глаза вновь навернулись слёзы. Вот если бы здесь сейчас была хотя бы Милка... Он ждал её весь день до самого вечера, высматривал в столовой во время ужина, но в глазах рябило от пёстрой и разношёрстной ребячьей толпы, сложно было разыскать в этой куче свою новую знакомую. 

Почему-то его тянуло к Милке. То ли потому, что она первой протянула ему руку помощи, не насмешничала и не дразнила, то ли потому, что с ней... было интересно и спокойно. Её голос обладал какой-то особой магией, которая усмиряла страх и позволяла чувствовать себя легче. 

Наволочка быстро вымокла от слёз, и Пашка перевернул подушку на другую сторону, стараясь не слишком громко всхлипывать. В этот миг дверь тихонько скрипнула и отворилась. Узкая полоска света из коридора пересекла спальню мальчиков и тут же исчезла. По полу уверенно зашлёпали чьи-то босые ноги. 

– Подвинься, – услышал он шёпот и чуть не рассмеялся от облегчения: это была Мила. 

Пашка послушно подвинулся, освобождая ей место на своей кровати. Девчонка юркнула рядом, как змейка, обняла и положила голову ему на плечо, а затем быстро провела пальчиком по Пашкиной мокрой щеке. 

– Ревёшь? – спросила она. 

– Немножко... 

– Я так и знала. Прекращай ныть и давай спи! – приказала она ему сердитым шёпотом. 

– А ты останешься здесь? – робко поинтересовался он. 

– Да, я побуду с тобой, пока ты не уснёшь, – пообещала она. 

– Спасибо... – пробормотал  Пашка, почти моментально проваливаясь в сон. Напряжение отпустило – и ему на смену явилась дикая, нечеловеческая усталость от переизбытка эмоций и впечатлений, так что отрубился бедняга за считанные секунды. 

Утром их так и нашли – спящих в обнимку в мальчишеской спальне на одной постели. Дежурная воспитательница, проворонившая вопиющий индицент, ахала и демонстративно хваталась за сердце, а директриса, внимательно разглядывая заспанные лица обоих “преступников”, которые непонимающе жались друг к другу и тёрли кулачками ещё сонные глаза, успокоила: 

– Ничего страшного. Они всего лишь дети. Наверное, Паше было страшно в первую ночь на новом месте и ты, Милочка, решила его поддержать, ведь так? 

– Так, – кивнула Мила. – Он всё время плакал, а когда я пришла  – сразу успокоился. 

– Ну вот и славненько. Надеюсь, что впредь, Паша, ты будешь засыпать самостоятельно. А с Милой вы можете общаться и играть днём. Спать вместе всё же не надо, – поколебавшись, добавила Татьяна Васильевна. – У мальчиков и девочек должны быть разные спальни и собственная отдельная кровать у каждого. 

Но ни запреты, ни убеждения, ни угрозы или даже дверные засовы не могли удержать Милу, если Пашка снова чувствовал себя одиноким и несчастным или ей самой вдруг становилось тоскливо и грустно. Она вновь и вновь проникала ночами на запретную для неё территорию, ныряла под одеяло к Пашке, привычно обнимала его – и оба быстро и легко засыпали, успокоенные и надёжно защищённые присутствием друг друга от любого зла, которое только существовало на белом свете.

10

Пашка обожал свой родной город. 

Таганрог был похож на интеллигентного милого старичка – такой же уютный, чуточку потёртый, маленький и очень добрый. Как город может быть “добрым”? Легко: из-за обилия солнца. Для счастливого детства это был самый настоящий рай – тёплый южный климат, мелкое море, в котором так славно было плескаться, не боясь утонуть, обилие разнообразных и доступных фруктов... Вишнёвые, абрикосовые, яблоневые, сливовые и прочие деревья в изобилии росли прямо вдоль городских улиц, и плоды их вызывали интерес и восторг разве что у приезжих – с непривычки, а для местных жителей они давно стали обыденностью. Никому и в голову не приходило собирать уличные фрукты: такого добра было навалом в собственных палисадниках или на дачах. Со временем спелые плоды, дозревая, просто падали с деревьев – да так и оставались лежать, пока совсем не сгнивали. 

Впрочем, детдомовская шпана не брезговала дармовщинкой: фрукты и ягоды срывались с веток ещё зелёными. Обожравшись ими до отвала, бедолаги затем дружно маялись расстройством желудка, оккупируя туалеты. 

– Эх, бесстыдники!.. – ругались на ребят нянечки и воспитательницы. – И ведь как будто вас голодом морят, как будто вы абрикосов этих поганых сроду не видывали!.. 

Нет, конечно, никто не морил детей голодом. В детдоме вообще очень прилично и сбалансированно кормили, к тому же пять раз в день: завтрак, обед, полдник, ужин и даже второй ужин, на который дети получали что-нибудь питательное и лёгкое – йогурт, фруктовый салат, булочку с соком или бутерброд с чаем. Но жрать хотелось постоянно, вечное ощущение сосущей пустоты в желудке не покидало ребят никогда. Это был больше “психологический”, а не реальный голод: выносить еду из столовой категорически запрещалось, ребёнок не мог перекусить чем-нибудь между основными приёмами пищи по расписанию, как это делали домашние дети с круглосуточным доступом к холодильнику. Многие воспитанники детского дома, попадая в новые семьи, начинали беспрерывно и жадно есть, вызывая слёзы у своих приёмных родителей: тем казалось, что ребят реально заморили голодом. 

Одна из молоденьких воспитательниц на педсовете робко заикнулась как-то – может быть, следует позволить детям держать у себя в тумбочках такие мелочи, как сухарики, печенье или орешки, чтобы они могли в любой момент, когда захотят, заморить червячка? Однако эта инициатива не получила одобрения остальных: сотрудники детского дома посчитали, что хранение продуктов в комнатах – это заведомый рассадник тараканов. 

Проблему голода каждый из ребят решал по-своему. Денег на руки им не давали, да и самостоятельно выходить за территорию детского дома не позволялось никому. Однако мальчишки всё равно удирали “на волю” во время тихого часа – выпрыгивали из корпуса через окно туалета на первом этаже, а дальше, прячась за деревьями и кустами, пробирались до заветной дыры в заборе. Время от времени эту дырку, ругаясь на чём свет стоит, забивал свежими досками старенький и вечно пьяный плотник Борисыч, но не проходило и недели, чтобы их опять не выламывали. 

Куда же так рвалась душа воспитанников детского дома?.. Ответ был очевиден: конечно же, на Центральный рынок! 

На рынке можно было выпросить себе что-то вкусненькое или даже стырить. Это не считалось в их среде воровством, скорее уж захватывающим приключением, весёлой и опасной игрой. Милка участвовала в “грабежах” наравне с мальчишками. Поначалу пацаны не хотели её брать, но Пашка настоял, а с ним мало кто решался спорить. 

Благодаря своему бешеному нраву Пашка быстро начал пользоваться всеобщим уважением и приобрёл авторитет даже среди старших ребят. Складывалось впечатление, что этот пацан вообще ничего и никого не боится, настолько безбашенно-отчаянным он был. К десяти годам мальчишка вытянулся, стал длинным и тощим, но дрался всегда не на жизнь, а на смерть: самозабвенно, неистово, поэтому с ним – таким психопатом – предпочитали и вовсе не связываться. 

Внешность его поначалу производила на незнакомых людей обманчивое впечатление – этакий белокурый ангел, златовласый эльф. Никто не знал, что за этой невинной мордашкой прячется сущий дьяволёнок. Пашка был не так-то прост и далеко не так безобиден, каким мог показаться на первый взгляд. Внутри него скрывался настоящий стальной стержень, это был не просто сильный несгибаемый характер, а “хар-р-рактер!”, как с выражением плохо скрываемой досады произносили учителя и воспитатели. Единственным человеком в мире, который мог обуздать его натуру, усмирить, умиротворить и успокоить, была Мила. Впрочем, она и сама была далеко не пай-девочкой – скорее уж, чертёнком в юбке, поэтому их дружеский тандем никого не удивлял: спелись, чего уж!

11

Путь на Центральный рынок пролегал через тихие уютные переулки мимо цирка-шапито, с которым у Пашки было связано множество милых сердцу воспоминаний. Раньше мама частенько приводила его сюда, и ощущение поднимающегося в душе безграничного восторга, воспоминания об изумительном вкусе сливочного мороженого в вафельных стаканчиках, которым они с мамой угощались в антракте, а также особенный цирковой запах на несколько мгновений вновь невольно возвращали Пашку в те счастливые времена. 

Детдомовских ребят, конечно, тоже иногда водили в цирк, особенно на каникулах, но Пашка всякий раз притворялся больным и умудрялся отвертеться от этого обязательного культпохода. Ему не хотелось тревожить прошлое и смешивать родные воспоминания с новыми впечатлениями. Слишком уж разные жизни у него были тогда и теперь. Слишком уж изменился сам Пашка за эти пять лет... и категорически не хотел вспоминать об этом. А также не хотел, чтобы другие были в курсе уязвимых точек его души. 

Пожалуй, Милка была единственной в целом мире, кто знал о Пашке абсолютно всё. Она читала его как открытую книгу, помнила его не задирой и хулиганом, а заплаканным испуганным малышом, недавно потерявшим маму, знала о том, что его до сих пор мучают ночные кошмары. Это порой порядком выводило Пашку из себя, потому что подруга пользовалась его слабостями и подкалывала, называя “трусишкой в промокших штанишках” – не со зла, просто в шутку, хотя эти шутки били буквально наотмашь и он потом долго не мог опомниться, прийти в себя, сообразить, что он из себя представляет на самом деле. 

Вот и сейчас, направляясь на рынок, Пашка старался поспешно проскочить мимо цирка – бегом-бегом, не останавливаясь, чтобы не разворошить запрятанные глубоко внутри воспоминания. Мимо рекламного щита, на котором стройный мужик в разноцветном трико обнимал за шею ретивого коня, и морды у обоих – что у мужика, что у коня – были как у близнецов-братьев. Мимо клеток с котятами и щенками: “Отдам бесплатно в добрые руки”. Мимо цыган, торгующих сигаретами без накрутки. Мимо, мимо... 

И чего только не было на этом рынке!.. 

В павильонах с самого раннего утра стоял гул, как вокзале. Это был типичный южный базар – пёстрый, шумный, немножко бестолковый, обильный и щедрый. Сюда приходили семьями, как в театр или музей, получая одновременно и хлеб, и зрелища. 

У прилавков с мясными деликатесами кое-кто вяло, без особого огонька, переругивался: купить-то всё равно купят, но как же без общения? Продавец с досадой отмахивался от скандального покупателя благоухающей палкой копчёной колбасы, точно бейсбольной битой. 

Фруктовые ряды зазывали разными сортами абрикосов, сочными персиками, инжиром, белой, розовой и красной черешней... Рыбные – манили дарами Азовского моря: сулой, тюлькой и толстолобиком. 

Между прилавками неторопливо прогуливалась туда-сюда торговка марлей Наташа – местная достопримечательность. Невыносимо противным, визгливым, преувеличенно жизнерадостным голосом она зазывала покупателей, на все лады расхваливая свой товар: 

– Марлечка, марля! Натуральная хлопковая марля! Пенсионерам – скидочки! – и тут же добавляла совершенно нормальным, спокойным и злым тоном: 

– Шоб вы все всрались... 

Это было непередаваемо. Пашка иной раз специально задерживался возле Наташи, чтобы от души похохотать над её перевоплощениями. 

В молочных рядах армяне торговали разнообразными сырами, а женщины предлагали купить домашнего молока, творога или “кислого” – варенца в стеклянной баночке или глиняном горшочке, затянутого сверху аппетитной коричневой пенкой. Знакомая старушка-продавщица, завидев Пашку, нередко подзывала его к себе и наливала варенца в стакан – просто так, бесплатно, “за красивые глаза”. Он не особенно любил варенец, но отважно выпивал угощение до донышка, не желая обижать душевную старуху. 

– Напрасно ты всякую шпану привечаешь, – поджав губы, нередко говорили ей товарки. – Когда-нибудь он у тебя кошелёк умыкнёт, вот увидишь. 

– Ерунды-то не болтайте! – сердилась молочница. – Он же из дедома, а не из колонии. Уж поверьте, я знаю, что такое детский дом – сама в нём до совершеннолетия прожила... 

– Ну, ты сравнила тоже! Сейчас и детдома другие, – не соглашались с ней собеседницы. – У нынешних детей и телевизоры в комнатах, и компьютеры с интернетом, и йогурты с шоколадками и пепси-колами, и одежда вся новёхонькая, чего их жалеть? С жиру бесятся и совести не имеют...

Ну, положим, телевизоры в детском доме имелись не в каждой комнате, а только в игровых; интернетом же ребята могли недолго пользоваться лишь во время уроков информатики в компьютерном классе, разумеется под присмотром учительницы. Но не переубедишь ведь... 

В целом, детдомовских ребят действительно не жаловали на рынке. Все знали, что с ними нужно держать ухо востро: свистнут что-нибудь с прилавка и дадут стрекача – поминай как звали! 

Справедливости ради, не всегда – да и не всё – они воровали. К примеру, в кругу воспитанников детского дома стоял негласный категорический запрет на кражу вещей и денег. Вкусняшку какую-нибудь стащить, пустячок на зубок – пожалуйста. Но ничего и никогда, кроме еды – они же не преступники!.. 

А иногда и вовсе обходились без этого – просто клянчили мелочь у прохожих. Особенно преуспевал здесь Пашка, он был прирождённым артистом: делал жалостливое лицо и ныл, что потерял деньги, выданные родителями на трамвайный билет, а ему надо срочно ехать домой, мама с папой волнуются. Его внешность пай-мальчика обычно производила должное впечатление, велись практически все. За полчаса “работы” он собирал вполне приличную сумму: к примеру, на неё можно было купить бубликов на всю их компанию. О, что это были за бублики!.. С мягкой, порой ещё тёплой душистой сердцевиной и крепенькой, приятно похрустывающей корочкой, щедро обсыпанной маком. 

12

Москва, 2017 год

Помпезный банкет по случаю премьеры был организован в ресторане “Русский балет”, расположенном прямо напротив театра и потому прочно с ним ассоциирующимся. На самом деле, руководство МГАТБ не имело никакого отношения к данному заведению, но по сложившейся многолетней традиции все премьеры, закрытия сезонов, юбилеи заслуженных-народных и прочие торжества отмечались именно там, что было очень удобно. 

Ресторан славился блюдами традиционной русской кухни в современной причудливой интерпретации: здесь подавали голубцы из савойской капусты с крольчатиной, стейки с шоколадной курагой, утку с персиками, бутерброды с белыми грибами, рикоттой и песто из петрушки, маринованную репу с квашеным ананасом, пельмени со щукой, а также оливье с лососем и паштет из печени с луковым мармеладом. На десерт можно было полакомиться тыквенно-карамельными или яблочно-гречневыми пирожными. 

Помимо непосредственных виновников торжества (всех членов “золушкиной” команды – артистов, хореографа, режиссёра, художника и так далее), на банкет были приглашены представители ведущих СМИ, а также сильные мира сего: известные политики и бизнес-элита, они же спонсоры, питающие слабость к балету. 

Случайно или нет, но место Павла за столом оказалось рядом с Анжелой и её отцом – Сергеем Миллером. 

– Паша, ты был просто великолепен! – разрумянившаяся девушка смотрела на него сияющими глазами, и не думая скрывать своего неприкрытого, щенячьего, брызжущего через край обожания. – Ещё раз поздравляю! 

Павел галантно приложился к её ручке, не рискнув демонстрировать большую фамильярность. Впрочем, вся светская тусовка давно была в курсе, что дочь сотрудника Министерства культуры Анжела Миллер по уши влюблена в солиста МГАТБ Павла Калинина. Точнее, не совсем так, не просто банально “влюблена”: Павел был её фаворитом – и значит, всемогущий папочка осыпал парня всевозможными благами, доступными при его должности. Так, во всяком случае, судачили злые языки. Миллер являлся начальником отдела театрального искусства в департаменте государственной поддержки искусства и народного творчества, и Павел Калинин стал не первым объектом обожания его красавицы-дочери. 

До появления Павла в труппе Театра балета Анжела была страстно увлечена тогдашним премьером – Марселем Таировым, вечно окутанным ореолом самых противоречивых слухов. В кулуарах кое-кто шептался, что он гей, но сплетни эти не имели под собой твёрдой основы, долгие годы оставаясь всего лишь предположениями. Кто-то – напротив – уверял, что большего бабника, чем Таиров, трудно себе представить. Так или иначе, да только Анжела безуспешно “окучивала” Таирова несколько лет подряд, влюбившись в него ещё школьницей. Молодой талантливый танцовщик не спешил отвечать девчонке взаимностью... впрочем, благосклонно принимая её знаки внимания, букеты, подарки и, конечно же, покровительство папочки. Поговаривали, что почётное звание “Народный артист Российской Федерации”, которое Марсель получил в двадцать пять лет, а также театральные премии вроде “Золотой маски” и “Триумфа” – тоже дело рук Миллера. 

Павел, конечно же, был в курсе околобалетных сплетен, однако это не отменяло для него того объективного факта, что Марсель Таиров – гениальный танцовщик. Павел искренне восхищался его талантом и наблюдал за работой конкурента с раскрытым ртом. Он мог бы, пожалуй, даже уважать его, если бы... если бы Таиров не оказался при ближайшем знакомстве таким мерзким, совершенно невыносимым типом. 

Поначалу премьер не воспринял появление нового солиста всерьёз, в первые месяцы постоянно высмеивая Павла, однако со временем слегка подрастерял свою весёлую беззаботность. Уже через год Калинину отдали партию графа Альберта в “Жизели”, а сам Таиров был вынужден довольствоваться ролью лесничего Ганса. Когда же театр принялся за постановку “Золушки”, Таиров со страшным свистом пролетел мимо премьеры – роль Принца досталась именно Калинину! Дело запахло жареным: Таиров отчётливо понял, что отныне не пользуется благосклонностью Анжелиного отца. Очевидно, тот не желал ему больше покровительствовать... 

Официально Марсель всё ещё числился премьером МГАТБ, но журналисты всё чаще и громче заговаривали о “смене поколений” и “свежей крови” в театре, непрозрачно намекая на нового ведущего солиста, Павла Калинина. 

Отношениям двух танцовщиков это явно не пошло на пользу. 

– Не хотел бы я заполучить Таирова в личные враги, – заявил однажды Артём. – Мне кажется, он тебя сожрёт с потрохами, если ты в конце концов его обскачешь. Ты видел, какая злющая рожа у него делается, как только он тебя видит? 

– Ну я, положим, тоже не пылаю к нему нежностью... – рассеянно отшутился Павел.  

– Да это понятно! – Артём с досадой поморщился. – Здоровая конкуренция, соперничество, все дела... но он тебя натурально ненавидит. 

– Спасибо тебе, друг. Вот так подбодрил! – Павел показал ему большой палец. Он и сам чувствовал себя неуютно – радость от того, что в театре он получал главные роли, смешивалась со смутным чувством тревоги. В глубине души он тоже считал Марселя Таирова человеком, который будет драться за место под солнцем, выгрызая себе путь буквально зубами. 

– Да я же волнуюсь за тебя, – сердобольно вздохнул Артём. В своё время и ему досталось от ехидных насмешек премьера: когда Нежданов только-только поступил на службу в театр, Таиров безудержно острил направо и налево, намекая на бездарность парня – дескать, в труппу его взяли просто “для мебели”, поскольку он высокий и фактурный, а среди балетных вечно катастрофически не хватает мужчин. 

13

– Поздравляю с успешной премьерой, Паша, – сказал Миллер, приветствуя героя вечера. – Садись, поешь. Наверное, после спектакля всегда голодный как волк? Садись-садись, в ногах правды нет. Ты заслужил отдых и ужин. Выступил достойно, нам с Анжелой очень понравилось... правда, дочка? 

– Правда, – продолжая сиять от близости любимого артиста, выдохнула девушка. 

Павел чуть отодвинул от стола свой стул и сел, стараясь не встречаться взглядом с Миллером. Ему всегда было немного неуютно в компании этого человека, который внушал ему какое-то неясное беспокойство, хотя Павел и не мог разгадать его природу. Складывалось ощущение, что Миллер мягко стелет, да вот только спать будет очень и очень жёстко... 

– Красиво стартовал, – помолчав, продолжил отец Анжелы, имея в виду то ли роль Принца в частности, то ли начинающую набирать обороты карьеру Павла вообще. – Эффектно. Тут одна птичка на хвосте принесла, что у тебя есть реальный шанс получить “заслуженного” в следующем году, если не расслабишься, почивая на лаврах, и продолжишь пахать. Ну, и... если будешь вести себя хорошо. 

– Вести себя хорошо – это как, Сергей Станиславович? – спросил Павел с усмешкой. – Не пить, не курить, не сквернословить и не дёргать девочек за косички? 

Миллер неопределённо хмыкнул в ответ. 

– Кстати, насчёт девочек... как у вас дела с Анжелой? 

– Папа! – взвизгнула его дочь, меняясь в лице и заливаясь краской. – Прекрати немедленно! 

– Как у нас дела с Анжелой? – медленно переспросил Павел. – Да вроде всё нормально. 

– Папа, перестань! – сердито прошипела девушка. – Паш, не слушай его, пожалуйста. Он болтает чушь! 

– Ну почему “чушь”, – задумчиво возразил её отец. – Мне небезразлична судьба единственной дочери... и её отношения с молодыми людьми тоже. Хотелось бы быть уверенным в том, что у вас всё... серьёзно. 

“А у нас всё серьёзно?! – подумал шокированный Павел. – У нас, оказывается, отношения?!” 

Нет, конечно, он не был наивным мальчиком и прекрасно знал, какие чувства втайне испытывает к нему Анжела. Она не признавалась ему в любви открыто, но не заметить её отнюдь не дружеской симпатии мог только слепой. Однако их... отношения, чёрт бы их побрал, никогда не переходили за рамки тёплого приятельского общения. Ему нравилась Анжела. Действительно нравилась. Она была весёлой, умной и приятной внешне девчонкой. Но... мать вашу – отношения?! 

В этот момент заиграла какая-то романтическая песня, и Павел решительно тряхнул головой. 

– Анжел, потанцуем? – спросил он, обращаясь к девушке. 

При этих словах Миллер нервно и болезненно дёрнулся, а лицо его дочери посерело. 

– Очень смешно, – отозвалась она без всякого выражения, крепко вцепившись пальцами в подлокотники своего инвалидного кресла. – Прямо-таки шутка дня. 

Миллер открыл было рот, явно намереваясь осадить зарвавшегося наглеца с его неуместными хохмами, но Павел не дал ему ничего сказать, вновь серьёзно обратившись к Анжеле: 

– Это не шутка. Я буду крепко тебя держать. Просто доверься мне. 

– Держать?! – щёки девушки залил румянец; она вообще удивительно легко краснела, что, впрочем, ни капли не портило её хорошенькое личико. – Я... тяжёлая. 

Он улыбнулся: 

– Забыла, с кем имеешь дело? Я привык носить девушек на руках. 

– Что ты задумал? – настороженно, с беспокойством спросил Миллер, но Павел состроил самую что ни на есть невинную гримасу, он это умел: 

– Ничего, просто собираюсь немного потанцевать с вашей дочерью. 

– Она же сказала, что не хочет, – резковато произнёс тот, но Анжела перебила его: 

– Нет-нет, я согласна! 

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – буркнул Миллер, буравя Павла подозрительным взглядом. 

– Можешь обнять меня за шею? – наклонившись к Анжеле, тихо спросил Павел. Девушка с готовностью закивала: 

– Конечно! У меня вообще сильные руки, как почти у всех колясочников, если ты не знал. 

Он подхватил её легко, точно пушинку, и прямо так – словно жених с невестой на руках – двинулся к танцполу, игнорируя любопытные взгляды окружающих и крайне растерянное и оттого бестолково-беспомощное лицо Миллера.

14

Анжела так нежно обвивала его шею руками и с таким обожанием заглядывала Павлу в лицо, что ему даже сделалось чуточку неловко. 

– Тебе правда не тяжело? – обеспокоенно спросила она. 

– Да брось, наша прима и то больше весит, чем ты, – отозвался он. – А мне ведь её даже одной рукой поднимать приходится... 

Остановившись посреди танцпола, Павел принялся медленно покачиваться и кружиться в такт музыке, имитируя некое подобие танца, продолжая держать Анжелу на руках. 

– Знаешь, – сказал он весело, – есть в балете такая верхняя поддержка... мы называем её “покойничек”. 

– Как? – недоверчиво переспросила Анжела и прыснула. 

– “Покойничек”, – с улыбкой подтвердил Павел. – Это когда нужно удерживать партнёршу наверху, подхватив под спину и ноги, а она должна принять в воздухе горизонтальное положение. От балерины при выполнении этой поддержки требуется посильная помощь – она должна оттолкнуться от пола. Так вот, у нас в театре была одна танцовщица, которая никогда не помогала. Тупо валилась партнёру на руки, когда чувствовала их под своей спиной. Представляешь мои мучения?! Вместо толчка приходилось делать жим... Я, честно, еле-еле её вытягивал и мечтал только о том, чтобы это поскорее закончилось. К счастью, в прошлом году она ушла в декрет. 

Анжела заливисто хохотала, пряча лицо на груди у Павла, с трепетом прижималась к нему, обхватив руками его шею, и, по всей видимости, находилась на вершине блаженства. 

– И всё-таки... зачем ты меня сюда вытащил? – отсмеявшись, спросила она наконец. – Подальше от папиных ушей? 

– А ты догадливая, – он посерьёзнел. – Да, хотелось бы прояснить кое-какой деликатный вопрос... 

– Ай, брось! Не надо ничего прояснять, – воскликнула она с досадой. – Папа просто вбил себе в голову, что у нас с тобой роман. 

– А ты?.. – осторожно уточнил он. 

– Ну я же не дура, Паш! С чего бы мне воображать подобное? Ты никогда не давал мне никаких обещаний и не переходил границ настолько, чтобы я могла вообразить, будто ты испытываешь ко мне какие-то чувства. 

– Я... хорошо к тебе отношусь, Анжела, – честно ответил Павел. 

– Я знаю. Я не об этом! – сердито перебила она. – “Хорошо”, “очень хорошо”, “тепло”... Но ты не влюблён в меня, вот что главное. Поверь, я прекрасно отдаю себе в этом отчёт, что я тебе до лампочки в этом плане и... не виню тебя. Меня вполне устраивает то, что есть сейчас между нами. Ведь мы же друзья? 

– Друзья, – подтвердил он после заминки. – Но твой отец... 

– Он просто очень любит меня и хочет поскорее устроить мою личную жизнь. Выдать замуж, дождаться внуков... 

– Внуков? – переспросил Павел с недоумением и тут же прикусил себе язык за бестактность. 

– Моя репродуктивная система функционирует совершенно нормально, – горько усмехнулась Анжела. – Проще говоря, я вполне могу забеременеть и родить. Да, не без рисков и трудностей, но... даже абсолютно здоровые женщины во время беременности не застрахованы от всяческих непредвиденных ситуаций. У меня есть все шансы родить здорового малыша. Даже не одного. 

– Я не знал этого, – смущённо пробормотал он, – извини... 

Параплегия. Так назывался Анжелин диагноз, что обозначало практически полную потерю контролируемого движения и чувствительности в обеих ногах из-за повреждения спинного мозга. С детских лет серьёзно занимаясь плаванием и увлекаясь прыжками с вышки и трамплина, Анжела однажды просто неудачно нырнула в реку, ударившись головой о дно и повредив шейный отдел позвоночника. 

Поначалу семья не восприняла это как приговор – и родителям, и девочке казалось, что через месяцок-другой чувствительность в ногах сама собой чудесным образом восстановится. Анжела воспринимала это скорее как забавный новый опыт, своеобразное испытание... Однако на деле всё оказалось куда серьёзнее. Отец подключил все свои связи в России и за рубежом, обзвонил лучших специалистов, но они лишь разводили руками: ни иглотерапия, ни остеопатия, ни лечебный массаж, ни комплекс физических упражнений не помогали. Нужно было учиться жить по-новому – в инвалидном кресле. 

– Я ведь и сексом могу заниматься, – жёстко сказала Анжела. – Говорят, что ощущения существенно меняются по сравнению с тем, что было до травмы. Но... мне ведь и не с чем сравнивать, – добавила она с невесёлой усмешкой. – Когда со мной это случилось, мне едва исполнилось одиннадцать. Я никогда не была с мужчиной. Правда... это не значит, что мне этого не хотелось бы, – тихо докончила она. 

Павел почувствовал, что невольно краснеет. Его сложно было смутить подобными разговорами, он с лёгкостью заводил связи на одну ночь или – максимум – на пару недель, искренне полагая, что уж в чём в чём, а в сексе точно разбирается, но тут... Слова этой восемнадцатилетней девочки заставили его сконфузиться, как школьника. 

– Ты не переживай, я поговорю с папой, – спокойно произнесла Анжела, закрывая деликатную тему. – Надеюсь, он не станет на тебя больше давить и вообще оставит нас в покое. Ты ему действительно нравишься, он правда хочет, чтобы ты добился всех возможных успехов в своей балетной карьере. Но... мы же продолжим общаться как друзья? – робко, почти умоляюще попросила она. 

15

Таганрог, 2007 год

Пашка не сразу понял, что именно произошло. 

– Держите воровку! – запричитала продавщица, уже крепко ухватив трепыхающуюся Милку цепкими сильными пальцами за сгиб локтя. – Она у меня браслет украла! Полюбуйтесь-ка, люди добрые – ни стыда ни совести! 

– Что ты врёшь, овца?! – вскинулась от этих слов девчонка, тщетно пытаясь вырваться. – Ничего я у тебя не крала... 

– Ты чего это мне тыкаешь, дрянь малолетняя?! 

– А чего вы меня оскорбляете? 

– Да пусть отдаёт браслет и катится, связываться с такой... себе дороже, – брезгливо кривя губы, посоветовал тучный мужчина из-за соседнего прилавка, торгующий дешёвой китайской бижутерией. 

– Нет у меня никакого браслета, – упрямо возразила Милка. 

– Обыщите эту пигалицу – всего делов-то, – внесла предложение одна из покупательниц. 

– Только попробуйте! – возмутилась “пигалица” и снова дёрнулась, но пальцы продавщицы держали крепко, стискивая руку до боли. 

– Ну тогда давайте её в детский дом отведём, прямо к директору, пусть он и разбирается. Или в ментовку сразу? – выдал кто-то из толпы. 

– Отпустите её, – быстро попросил Пашка, пока дело и правда не дошло до милиции. – Сколько браслет стоил? Мы заплатим. Соберём деньги – и обязательно заплатим! 

– Да уж, ты заплатишь, – обидно захохотал толстяк с бижутерией. – Вам, детдомовским, только дай волю – и след простынет... вместе с браслетом. 

– Да не брала я ваш поганый браслет! – завизжала Милка, пунцовая то ли от стыда, то ли от злости. 

– Если он такой поганый, что ж ты вертелась возле моего товара, высматривала, вынюхивала? – не унималась продавщица. 

– Что, и посмотреть нельзя? – огрызнулась Милка. – За погляд денег не берут. 

– Да воровка она, точно воровка! – убеждённо сказала какая-то тётка. – Вон глядите – покраснела вся и в глаза не смотрит, стыдно ей. Обыскать – и дело с концом. Женщины, отведите её за ширму да осмотрите быстренько... 

– Нет, я не пойду! – забилась Милка, словно пойманная в силок птица. – Пустите меня, уроды! Вы не имеете права обыскивать!!! 

Честно говоря, Пашка и сам не был уверен, что подружка не брала этот проклятый браслет, от неё можно было ожидать абсолютно любого “сюрприза”. Но видеть её мучения было совершенно невыносимо... Он подошёл вплотную к продавщице, которая держала Милу за руку, и, неожиданно кинувшись вперёд, как волчонок вцепился зубами в её запястье. 

– А-а-а!.. – взвыла та, пытаясь отдёрнуть руку и невольно выпуская свою пленницу из захвата. – Ты что ж это творишь, гадёныш?! 

Пашка разжал зубы и тут же крикнул Миле, не давая никому шанса опомниться: 

– Бежим! 

И они рванули!.. 

– Держите их! Ловите! – бестолково загалдели остальные, но мальчишка с девчонкой уже ввинтились в рыночную толпу, торопясь поскорее смешаться с ней, ошеломить напором и внезапностью, а дальше – мчаться, мчаться, мчаться со всех ног, петлять, нестись и запутывать следы. 

Крепко сцепившись руками, чтобы не потерять друг друга в этой толкотне, они вылетели за ворота рынка и, не сговариваясь, помчались в сторону детского дома – переулками, дворами и подворотнями. Пашка то и дело оборачивался: ему мерещились крики, топот и шум погони. Кто-то, кажется, и в самом деле побежал вслед за ними, поэтому, недолго думая, Пашка подсадил Милку на крышу одного из частных гаражей, сам быстро вскарабкался за ней – и они принялись удирать уже поверху. 

Пашка скакал с гаража на гараж как олень, Милка не отставала, ничуть не уступая ему в бесстрашии и безрассудстве, и всё-таки он подстраховывал её, готовый всякий раз поймать, удержать и не дать свалиться. 

– Кажется, оторвались, – выдохнул он наконец, в бессилии валясь на крышу очередного гаража и пытаясь отдышаться. Милка с шумом рухнула рядом, жадно глотая ртом воздух. 

Несколько минут они просто лежали, таращась в ясное голубое небо и пытаясь восстановить дыхание. Почему-то обоим было жутко весело, словно с ними произошло забавное приключение, хотя они отдавали себе отчёт в том, что без последствий это происшествие явно не обойдётся. Преследователи могут лично заявиться в детдом и потребовать аудиенции у директрисы, а уж Татьяне Васильевне не составит особого труда разузнать, кто из ребят регулярно удирает во время тихого часа на рынок и кто именно был пойман там сегодня... 

– Молодой человек, – раздался вдруг громкий и требовательный голос чуть поодаль. Пашка с Милкой синхронно вздрогнули. Неужели их всё-таки спалили?.. Перекатившись на живот, мальчишка осторожно свесил голову вниз и увидел, что по импровизированной пешеходной тропинке между гаражами в их сторону движется какая-то женщина. 

Идёт и смотрит прямо на него!.. 

16

У Пашки не получилось вспомнить, видел ли он это лицо в рыночной толпе во время инцидента с украденным браслетом. Кажется, нет... а впрочем, там было так много зевак, что он мог просто не заметить. 

Женщина оказалась не слишком молодой, хотя с позиции Пашкиных десяти лет все взрослые старше тридцати автоматически попадали в возрастную категорию “старичьё”. Однако седые волосы, уложенные в строгий старомодный пучок, свидетельствовали о том, что незнакомка всё-таки была ближе к “бабушке”, чем к “тёте”. Впрочем, когда та приблизилась, Пашка заметил аккуратный лёгкий макияж – чёрт их знает, этих старух, разве среди них принято краситься?.. К тому же сбивала с толку практически идеальная осанка – прямая спина, расправленные плечи, гордо вскинутый подбородок (кстати, ни разу не двойной, а очень даже изящный). 

– Вы, вы, молодой человек, – кивнула она, отвечая на молчаливое недоумение, написанное на Пашкином лице. – Немедленно слезайте оттуда – да осторожнее, не убейтесь и не переломайте ноги. Мне нужно с вами поговорить. 

Пашка переглянулся с Милой, словно советуясь. 

– Не пытайтесь сбежать, – предостерегающе произнесла женщина, разгадав его намерения и строго нахмурившись. – Я вас всё равно всюду разыщу, так и знайте. 

– Подожди меня здесь на всякий случай, – тихо сказал он Милке, но она вцепилась в его руку: 

– Я с тобой! 

Они медленно сползли с крыши на козырёк гаража, повисели немного, болтая ногами и ухватившись за край козырька пальцами, а затем синхронно спрыгнули на землю. 

– Меня зовут Ксения Андреевна Хрусталёва, – представилась женщина с таким достоинством, словно была английской королевой. – А вас? 

– Пашка, – буркнул тот, смущаясь и удивляясь этому непривычному обращению на “вы”. 

– Ну-у, “Пашка”... – поморщилась она и наставительно поправила: 

– Павел. Фамилия-то у вас есть? 

– Калинин. 

– У кого вы занимаетесь, Павел Калинин? 

– В смысле? – не понял он. 

– Кто ваш балетмейстер? 

– Мой – кто?! 

– Только не прикидывайтесь, что впервые  слышите это слово. Хотя... если вы обучаетесь в школе Усольцевой с её новомодными веяниями, – Ксения Андреевна брезгливо поджала губы, – то я не удивлена, что вы не владеете даже самой элементарной терминологией.

Пашка молча хлопал глазами, совершенно не врубаясь в то, что она ему говорит. 

– Вы занимаетесь в школе современного балета “Модерн”? – спросила она, с видимым отвращением выговаривая это название. 

– Да нигде я не занимаюсь, чего вы прицепились! – психанул Пашка. Он  осмелел, поняв, что женщина ничего не знает о краже на рынке, а значит, с ней можно было не церемониться. Да и вообще она, похоже, была с большой придурью... 

– Невозможно. Не может быть, чтобы нигде, – покачала головой эта упрямица. – У вас же совершенно балетная выправка. 

– А вам-то откуда знать? – хмыкнул Пашка. 

– Я наблюдала за вами издали и видела, как вы скакали по крышам. У вас большой прыжок, очень высокий, и замечательная растяжка... практически гранд жете ан аван!* Выворотность, кстати, тоже налицо, – она уставилась на его колени. – И великолепный подъём стопы. Ах, самое главное чуть не забыла – идеальная для балета внешность! На сцене вы будете смотреться просто фантастически! 

– Да чего вы от меня хотите-то? – вконец растерялся мальчишка. Его смущали напор незнакомки и те непонятные термины, которыми она разбрасывалась направо и налево. Как она там сказала?.. “Гранжетэ”?.. 

– Как чего? Чтобы вы записались ко мне в балетный кружок, конечно же. 

– Балетный?.. – он обидно захохотал, на мгновение вообразив себя в танцевальном классе среди девчонок в белоснежных пачках. 

– Разве я сказала что-то забавное? 

– Простите... – Пашка поспешно свернул улыбку. – Так получается, что вы балерина? 

– Бывшая балерина, мой юный друг. Я давным-давно вышла на пенсию и сейчас занимаюсь исключительно преподавательской деятельностью. Но... некогда я была солисткой Михайловского театра, если вам это хоть о чём-нибудь говорит. 

Пашке ни о чём не говорило. 

– Может быть, вы дадите мне телефон кого-нибудь из ваших родителей? Я хотела бы серьёзно поговорить с ними о вас, о ваших возможностях и перспективах. 

Пашка насупился. 

– Родителей нет. Я в детдоме живу. 

На миг Ксения Андреевна растерялась, но быстро справилась с собой. 

– Ладно, чего без толку языком молоть... Давайте-ка я тогда запишу номер своего телефона и адрес. Занятия проходят трижды в неделю во Дворце культуры котлостроителей. Придёте, сами всё посмотрите, чем чёрт не шутит – может, и заинтересуетесь, – Ксения Андреевна достала из сумки записную книжку и карандаш, вырвала страничку и, приложив её к стене гаража, быстро нацарапала там все координаты. 

– Пашка, а прикинь, понравится тебе – и правда станешь балериной! – трясясь от смеха, подала голос Мила, до сей поры хранившая молчание. 

17

Москва, 2017 год

Где-то через час после начала банкета Павел понял, что с него хватит. Всё, что можно было обсудить относительно премьеры – уже обсудили, точнее перетёрли по сто миллионов раз, народ наконец расслабился и принялся просто методично напиваться, перемывая кости коллегам. Артём в который раз попытался подкатить к Тоне Городецкой, их бывшей однокурснице – он ещё во время учёбы неровно к ней дышал. Тоня, как и он, танцевала в кордебалете, отличалась лёгким смешливым нравом и полным отсутствием карьерных амбиций, относилась к парню тепло, по-дружески, но всё-таки не отвечала взаимностью. Артём страдал по Городецкой уже несколько лет – то ли в шутку и немножко “на публику”, то ли всерьёз, Павел и сам не мог толком разобраться в чувствах друга. В любом случае, Нежданову сейчас было явно не до него... 

А больше его здесь ничего не держало. Даже Анжела. Она, конечно, мила и прелестна, но... нет уже никаких сил улыбаться ей и любезничать с её папашей. Он чертовски устал. Кажется, пора сматываться по-английски... 

– Павел! – в дверях ресторана его перехватила бойкая юная особа из журнала “Dancing Russia” – на вид его ровесница, лет двадцати, не старше. Студентка-практикантка?.. Весь вечер он то и дело натыкался на её испытывающий взгляд, и его не покидало смутное ощущение, что он знает её, видел раньше – да вот только где? Оставалось только надеяться, что они не спали вместе – было бы слишком стыдно признаться девчонке в том, что ничегошеньки не помнит. 

– А можно задать вам пару вопросов? 

–  Вы же уже задавали, – он вежливо улыбнулся, вспомнив, как атаковали его журналисты в начале вечера, едва он вошёл в ресторан. 

– Так то о премьере в целом... и со всеми вместе. А хотелось бы – о вас лично, с глазу на глаз, – девушка немного смущённо вернула ему улыбку, но в глаза при этом смотрела прямо, почти дерзко. Нет, он определённо был с ней знаком раньше! 

– Ну давайте, – вздохнул Павел, – только выйдем на воздух, ладно? Здесь душно. 

– Сейчас, куртку из гардероба возьму, – засуетилась она. 

У него привычно захватило дух от ночной подсветки Театра балета, вид на который открывался сразу при выходе из ресторана. Здание казалось сделанным из золота и светилось, как огромная, самая прекрасная на свете ёлочная игрушка. В этом сиянии можно было отчётливо разглядеть все скульптуры, портики и барельефы театра. Павел замер, в миллионный раз любуясь великолепным и никогда не надоедающим зрелищем. В груди стало тесно и горячо. Мысленно он поразился странному жизненному пируэту: как получилось, что простой провинциальный детдомовский пацан танцует на одной из лучших сцен не то что страны, а целого мира?.. 

“У тебя типичный синдром самозванца”,* – посмеивалась над ним Милка, если он рисковал поделиться с ней своими переживаниями. 

Милка... дьявол тебя побери. 

– Вот и я! – из ресторана выскочила журналистка с сумочкой, в верхней одежде и, кажется, даже с заново накрашенными губами. Павел едва сдержал усмешку: малышка хочет ему понравиться. Она была, в общем-то, ничего – миниатюрная, глазастенькая, со стильной короткой стрижкой... хотя обычно Павлу нравились длинные волосы. 

– Ну, задавайте свои вопросы, – милостиво разрешил он. 

– Э-э-э... – она покопалась в сумке, выискивая диктофон. – А кто ваш любимый танцовщик? 

– Роберто Болле. **

Они медленно двинулись вниз по улице. 

– Почему именно он? 

– Он был моим кумиром с детства и остаётся им до сих пор. Человек, которому, кажется, время неподвластно. Век артистов балета недолог, вы должны это знать... Мало кто задерживается в профессии после тридцати пяти, ну ладно – тридцати восьми лет. А он перешагнул уже сорокалетний рубеж и по-прежнему в  строю, более того – в безупречной форме... Когда я стал лауреатом “Приза Лозанны”, Болле дал мне автограф и сфотографировался со мной. Очень приятный в общении человек. Фантастический танцовщик. Потрясающий артист! 

– Вы хотели бы стать таким, как он? – предположила журналистка. 

– Нет, – Павел засмеялся. – Я хотел бы стать таким, как я. Чтобы люди не сравнивали меня с кем-то. Пусть лучше сравнивают кого-то со мной! 

– Вы с детства знали, что будете танцевать в балете? Всегда мечтали о сцене? 

– Ну нет, в детстве я мечтал о тех счастливых днях, когда постарею и выйду на пенсию! 

– Почему?! 

– Чтобы больше не нужно было вставать по утрам и ходить в школу. Я вообще был уверен, что в старости только и буду делать, что безостановочно крутиться на карусели в парке – что может быть прекраснее? 

В голове тут же возникло незваное воспоминание – Милка с лицом бледно-зелёного оттенка, которая, пошатываясь, спускается с карусели, неуклюже падает на колени, а затем её долго тошнит прямо в траву... 

Журналистка расхохоталась. Миленькая девушка, и так отчаянно хочет заинтересовать – заглядывает в глаза, с готовностью ловит каждое слово, кивает, слишком внимательно слушает и преувеличенно заливисто смеётся... 

18

– Как вас зовут? 

– Даша, – отозвалась она с небольшой заминкой. Врёт?.. Девушка, радостно готовая бежать в гости к едва знакомому парню, едва ли будет ни с того ни с сего строить из себя скромницу и стесняться назвать своё настоящее имя. Тогда откуда эта выразительная пауза? 

– Даш, а в чём подвох? – прямо спросил он. – Вы что-то от меня скрываете? 

Она нервно облизнула губы. 

–  На самом деле я... мы... в общем... А вы меня совсем-совсем не помните? 

Ах, так вот где собака зарыта! 

Павел приложил руку к сердцу. 

– Даша, честно признаюсь, что определённо знаю ваше лицо. Но совершенно не представляю, где и когда мы раньше встречались... 

– Ресторан “Астра”, два года назад, – напомнила она. – Мы там с подружкой были, а вы с другом, с Артёмом... вы к нам подошли, а потом эти... гопники. 

У него будто пелена с глаз упала. 

– Ну точно же! – засмеялся он. – А я весь вечер ломал себе голову, где мог тебя раньше видеть... Ведь можно на “ты”? 

– Да, разумеется! – обрадовалась она. 

Слава богу, тогда у них не дошло до постели, он сейчас отчётливо вспомнил тот вечер. Милка позвонила, и им с Артёмом пришлось срочно уехать, оставив девчонок несолоно хлебавши... Иначе было бы совсем неудобно. 

– Не очень хорошо тогда получилось, – виновато сказал он. – Прости. Это правда вышло случайно. Просто обстоятельства... 

– Ты знаешь, а мы ведь видели вас там с Алёной ещё раз, – призналась Даша в порыве внезапной откровенности. –  В “Астре”.  

– Почему же не подошли? – спросил он, уже понимая, уже догадываясь. 

– Вы были с девушками, – пояснила она насмешливо. – Не хотелось вам мешать. Раньше мы приезжали туда каждую субботу, а потом... после того случая... перестали. 

Павел шутливо стукнул себя несколько раз кулаком по лбу. 

– Даш, я... правда не знаю, что сказать. Мне очень жаль и... вообще чувствую себя сейчас ужасно стрёмно. 

– Да ладно, брось, – великодушно отозвалась она. – Я всё понимаю. Неужели ты думаешь, что я тогда навоображала себе любовь с первого взгляда до самой гробовой доски?.. Каждый развлекается так, как ему нравится. Мы с Алёнкой это прекрасно понимали и, поверь, были не против, когда вы к нам подкатили. 

– Так ты журналистка? – спросил он неловко, чтобы увести тему разговора в другую сторону. 

– Учусь ещё. В журнале внештатно подрабатываю. Вообще-то, я всегда хотела стать спортивным журналистом... а потом как-то так вышло, что заинтересовалась танцами... и балетом. Наверное, во многом благодаря той нашей встрече, – смущённо созналась она. – Честно сказать, вы... произвели на нас обеих неизгладимое впечатление. 

Ну вот и всё. Сейчас он приведёт эту журналисточку в их с Тёмой съёмную двушку и осуществит то, что не получилось тогда... Не позднее чем через полчаса Даша окажется в его постели. В общем-то, неплохое завершение вечера. Ему нужно было сбросить накопившееся напряжение и лёгкое возбуждение от успешной премьеры, а также выплеснуть злость на Милку... Секс – самый лучший и верный способ успокоить нервы. 

Он взял Дашу за руку, переплетя её пальцы со своими, а затем запоздало уточнил: 

– Не возражаешь? 

Она лишь крепче сжала его ладонь. 

Так они и шли по ночной Москве, взявшись за руки, как влюблённые на первом свидании. Было в этом что-то трогательное, романтическое, полузабытое... Павел невольно почувствовал себя стариком. Как давно он ходил на свидания? На нормальные, настоящие свидания, а не вот это вот всё? Примерно... никогда. 

Даша что-то щебетала без остановки, всю дорогу щебетала – видимо, стараясь скрыть волнение. Он уже всерьёз намеревался заткнуть ей рот поцелуем, но тут они наконец-то добрели до дома. Павел приоткрыл перед ней дверь подъезда, пропуская вперёд, и вошёл следом. 

На лестничной площадке, прямо на не слишком-то чистом полу, привалившись спиной к двери их с Артёмом съёмной квартиры, сидела Мила.