С какого момента моя жизнь пошла под откос?
Никогда не влипала в плохие компании, не ругалась с подругами и уж точно не заваливала экзамены. Люди часто ищут место, где они могут быть собой. Кто-то идёт танцевать, кто-то развивать вокал, многие предпочитают спорт. А я? Не вписываюсь ни в одну из этих категорий. Если начну танцевать — сломаю ноги, если запою — лопнет стекло. Про игры и вовсе молчу: однажды, когда мне было лет шесть, я умудрилась сломать другу нос мячом для баскетбола.
Моё убежище — подвал нашего дома. Не волнуйтесь, я не держу там людей в заложниках. Ну… разве что Маркела. Иногда. По взаимному согласию.
В этом подвале вся моя жизнь. Всё началось с детства: я спускалась туда вместе с отцом, он показывал свои разработки, а я, нацепив слишком большую для меня защитную маску, пыталась прикрутить голову к роботу размером с ладонь.
Раньше подвал выглядел иначе — чище, светлее, технологичнее. Огромная голографическая доска, по которой отец чертил формулы движением пальца. Тогда всё казалось волшебным.
Пока однажды в подвал не ворвались люди в масках с оружием.
— Михаил Грицив, вы арестованы!
На моих глазах папе надели наручники, зачитали права. Через несколько дней чужие люди вывезли все его разработки. Всё, над чем он работал. Всё, что значило для него — и для меня. Я успела спасти только маленького робота. Он теперь единственное, что осталось от отца.
С тех пор подвал опустел. А вместе с ним и часть меня. Мама больше не произносила имя отца. Стоило мне попытаться узнать хоть что-то — она злилась и отправляла в комнату.
Когда мне исполнилось восемнадцать, мамы не стало. Дом перешёл ко мне. В том числе и подвал. Я снова начала спускаться туда — теперь одна. И пропадать там сутками.
***
Из колонок гремит Imagine Dragons — I’m So Sorry. Песня старая, почти забытая, но мне всё равно. Главное как она звучит внутри.
Я спотыкаюсь о ногу одного из роботов и падаю в кресло, плавно подкатываюсь к столу, хватаю паяльник и сетевую карту. После смерти мамы я решила: я стану такой, как папа. Буду создавать, исследовать, изобретать. Пока без особых успехов. Но я стараюсь.
Громкий шум наверху перебивает музыку. Я откладываю инструменты и иду к лестнице. По пути хватаю трубу на всякий случай.
— Чёрт! Аглая, помогай!
Голос слишком знаком. Бросаю трубу, взбегаю по лестнице, открываю дверь… и вижу, как Маркел, красный от усилий, тащит на себе огромного робота.
Не могу сдержаться и смеюсь с этой картины. Он недовольно косится на меня, скидывает робота с плеч и тянется, хрустнув спиной.
— Эта рухлядь весит как моя совесть. И она выключена.
Присаживаюсь, осматриваю робота. Мой взгляд цепляется за инициалы на виске. Маркел, уловив это, вытирает лоб и кивает.
— Это…
— Да. Это Ever. Но с каких пор они производят таких? Я думала, они только машины делают… — под взглядом друга бегу за инструментами. Тащить его целиком в подвал плохая идея. Проще разобрать.
Через несколько минут мы уже несём части робота вниз и раскладываем их на столе. Я аккуратно откручиваю крышку на затылке, отодвигаю провода. Если карта на месте, смогу подключиться к его памяти и понять, зачем он был создан. Вот она. Победно улыбаюсь, но обращаю внимание на глаза робота, которые загораются.
Отшатываюсь в сторону от неожиданности.
— Твою мать! — Маркел хватается за трубу и замахивается.
Не раздумывая, выскакиваю перед другом и останавливаю его.
— Не надо! Он не опасен. Я вытащила сетевую карту. Он просто сброшен до заводских настроек. И вообще, у него нет ни рук, ни ног.
Я кладу руку на предплечье Маркела. Под пальцами металл. Бионический протез. Он давно к нему привык, но я всё равно иногда об этом забываю.
— Если он снова зашевелится, то я выкину его из твоего дома. — хмурится и всё ещё держит трубу. Его тёмные, словно глубокая ночь, глаза следят за андроидом на столе.
— Ну-ну, герой. — закатываю глаза и возвращаюсь к роботу. Мне тоже не по себе, но любопытство сильнее страха.
Настраиваю голосовой датчик и прислушиваюсь. Поначалу — тишина. Потом — резкий визг. Морщусь, прикрывая уши. Маркел напрягается, сжимая трубу сильнее.
— Система... Ядро... Счёт...
— Он просто бормочет ерунду. —выдыхаю и кручу карту в руках, пытаясь найти на ней хоть какой-то смысл.
— Я нашёл это рядом с ним. — Маркел достаёт из кармана странный предмет. На вид обычный кусок металла. Но при ближайшем рассмотрении — серебристый куб, в центре которого пульсирует синий шарик.
— Отдай это Сонику, он знает, что с этим делать. Или хотя бы приберёт.
Поворачиваюсь ко второму столу. Роботизированная рука неловко пытается налить кофе, проливая мимо чашки. Это Соник — тот самый малыш, которого я спасла, когда забирали вещи отца. Я создала ему новое тело и пересадила туда его искусственный интеллект. Он поднимает руку и машет Маркелу.
— Ты точно сумасшедшая. Назвать улитку Соником? Я в сто раз лучше кофе налью.
— Кель, не обижайся на него. И не обижай его. — улыбаюсь другу и застёгиваю кофту, смотрю в зеркало, поправляю капюшон. Чёлка лезет в глаза, поэтому откидываю в сторону. — Пойдём. Хочу тебе кое-что показать.
Маркел оставляет Соника и догоняет меня. Наш дом выходит в переулок — удобно, чтобы таскать всякое незаметно. Маркел натягивает капюшон, пряча короткий «ёжик» и бритые виски.
Город пульсирует неоном. Огни, экраны, поток людей. Если поднять взгляд — в небе скользят машины по воздуху. Прохожу мимо остановки и вижу на экране рекламу Ever:
«Движение вперёд. Новая эра. Новая машина.»
И, конечно, лицо компании — мерзкий лысеющий тип с пузом.
С каждым шагом за спиной остаются сияющие витрины, зеркальные фасады, шум беспилотных авто и отрывистые объявления дронов. Мы с Келем идём всё дальше. Вглубь района, которого стараются не замечать. Плавно сменяются декорации: стекло и неон уступают ржавчине и плесени. Воздух тут густой, тяжёлый, с привкусом железа и чего-то прогнившего. Пахнет сыростью и воспоминаниями, которые давно никому не нужны.
Перед нами старая заброшенная территория. Город здесь будто забыл дышать. Разбитые окна смотрят на нас, как пустые глаза давно умерших зданий. Плитка под ногами потрескалась, кое-где из асфальта проросли упорные сорняки. Но, несмотря, на кажущуюся мёртвость, здесь всё ещё живут люди — те, кого выгнали за пределы прогресса. Из-за корпораций — жильё. Из-за отчаяния — себя.
Мы идём мимо группы бездомных, их лица — серые, потухшие, скрыты под капюшонами. Кто-то курит что-то едкое, кто-то просто смотрит в пустоту, прижавшись спиной к стене. Замечаю мужчину, который держит картон с надписью: “Я был инженером”.
Иногда кто-то из таких выходит к центру и начинает говорить, пытаться докричаться. Но их быстро “упаковывают”. Кель рассказывал, что таких потом либо вывозят за город, либо оставляют гнить в подвалах. Никто не знает точно, и спрашивать опасно.
Кель ловко перепрыгивает через проржавевший забор, и я, хоть и не с первого раза, следую за ним. Приземляюсь неуклюже, шлёпаюсь на задницу, и он, конечно, смеётся.
— Осторожнее, ты могла бы повредить моё прекрасное лицо, — говорит он с ухмылкой.
Пихаю его локтём в бок и натягиваю капюшон почти до подбородка, стараясь спрятаться от ветра и чужих взглядов.
— Берегись, не то я и правда подправлю тебе личико. И тогда ни одна красотка не подойдёт ближе, чем на пять метров, — усмехаюсь и сворачиваю к ряду старых гаражей.
Ever хочет снести дома в этом районе и построить новый завод. Они уже поставили охрану по периметру, чтобы отвадить таких, как мы с Келем. Только мы выросли здесь и знаем все потайные ходы, нам такие пустяки не страшны.
Раньше из любопытства читала книги: когда-то в этом районе жили обычные люди, и никаких роботов не существовало. Но время стирает память. Сейчас дети в школах изучают создание новой империи, разработки новых интеллектов. Может быть, я хочу увидеть прошлый мир. Может быть, я хочу узнать, как люди жили без новейшей техники. Жаль, что об этом можно только мечтать. Интересно, а люди из прошлого хотели бы заглянуть в будущее? Как иронично, что им бы оно не понравилось.
Нас окружают лицемерие и власть. Бедность и безработица. Сейчас около тридцати процентов людей живут на улицах. Нюикс — безжалостный город будущего.
— И что мы здесь забыли? — Маркел останавливается возле гаража и кивает на него.
— Сейчас увидишь, — улыбаясь, включаю фонарь, открываю дверь и захожу внутрь. Слышу, как друг идёт за мной.
Подхожу в центр и снимаю ткань с машины. Это пыльная LADA Vesta 2025 года серебристого цвета. Когда я нашла её на прошлой неделе, то была удивлена — как её ещё не забрали на переработку? Смотрю на друга и его лицо полное удивления. Азиатские глаза расширились, насколько это вообще возможно, рот приоткрыт. Подойдя к нему, я поднимаю ему челюсть и закрываю рот.
— Осторожнее, муха залетит. Ну как тебе? Можно порыться, вдруг что-то найдём. Может она даже на ходу? — ощущаю как улыбка застывает на моём лице, иду к водительскому месту. Мгновение мнусь, не зная, как открыть дверь, но потом уже сижу внутри. — Как круто. Здесь даже другая панель. А где показатель энергии?
— Они раньше были на бензине, ромашка. Видишь стрелочки и цифры на спидометре? — Кель натягивает маску мудреца, но видно как его уголки губ подёргиваются в улыбке. Говорит, словно с ребёнком, наклоняется и указывает на экран за рулём.
— Эй, не говори так, будто ты самый старший. Ты всего на три года меня старше, — хмурюсь, смотрю на него, затем закатываю глаза и перелезаю на пассажирское сиденье. — Наверное, нужен ключ.
— Даже если найдёшь, сомневаюсь, что она заведётся. Сейчас все машины работают от энергии, — Маркел садится и хлопает по рулю, но в ответ раздаётся внезапный гудок. Мы оба подпрыгиваем от неожиданности, смотрим друг на друга и заливаемся смехом.
***
— Пока, чудик. Завтра обязательно позвони, если не будешь занят красотками! — издевательски протягиваю слова, отбиваю кулаки с ним и расходимся на перекрёстке.
— Ты жестока. Дай мне насладиться десертом между ног прекрасной девушки, — заулыбался он и отсалютывает пальцами у вискА, затем уходит домой и я вижу его удаляющуюся фигуру. Его отец возвращается сегодня с завода и будет дорабатывать новые протезы для Келя. Я до сих пор помню этот жуткий рассказ. Он поехал с отцом на работу и заинтересовался пилой для резки металла. Всё произошло слишком быстро. Кель говорил, что даже не мог слышать собственный крик.
Мы познакомились, когда мне было десять. Моего отца уже арестовали. Стали родственными душами, нашли друг друга и успокоили больные места. Помню, как пришла к нему в гости, хотела поддержать и приготовила ему кашу. Поскольку ягод у них дома не было, я на заднем дворе собрала ромашки и лепестки добавила в тарелку. Было весело наблюдать, как он ест и делает вид, что вкусно. Это продолжалось почти год и только после я узнала, что он просто не хотел меня обидеть.