Осень в Фоэрксе в этом году была дивно хороша. Под ногами убаюкивающе шуршали румяные, будто слегка подкопчённые на огне листья разлапистых клидов, перемешанные с хрусткой буро-золотой хвоей донжатов.
Совсем скоро зарядят дожди, и до самой зимы, до первого снега будет пасмурно, сыро и промозгло. Донжаты всегда сбрасывают иголки перед затяжными осенними дождями.
Но пока что было прохладное, но ясное и сухое утро, и можно было неспешно шагать по упругому мягкому ковру из опавшей листвы и сухой травы. Изредка я нагибалась, собирая в подол круглые лоснящиеся бордовыми бочками плоды клидов – несъедобные, но такие приятные на ощупь. Доберусь до озера – побросаю в озеро с обрыва Вдовы Лангура, названного в честь безутешной альгаллы, некогда сорвавшейся с этого обрыва и, вероятно, там и почившей.
...и почему я никогда не ходила раньше этой дорогой? Лес, конечно, довольно дикий, горожанами, да и селянами малоосвоенный – но светлый. Дорога в колдобинах и толстых узловатых корнях донжатов, но в целом...
Приглушенный топот копыт заставил меня насторожиться и остановиться. Не то что бы мне было чего опасаться и всё же... Встреча с незнакомцем или незнакомцами – для одной лошади перестук был слишком уж насыщенным, многогранным. Столь глухое и безлюдное место, как северная сторона Жервенского леса, не должно была показаться чем-то привлекательным для одинокой молодой девушки без оружия и магических способностей.
Зря я сюда пошла.
Я стремительно свернула с кособокой дороги, прижалась к широкому стволу клида, надеясь, что тёмное платье и тёмные волосы сольются с цветом древесной коры и не привлекут излишнего внимания.
Мимо проскакал всадник. Крупный гнедой конь, светловолосый рослый мужчина в седле, за ним ещё двое всадников – пожалуй, всё, что я успела разглядеть.
Я постояла некоторое время, дожидаясь, пока сердце перестанет бешено колотиться, выбралась из своего немудреного укрытия. Прислушалась, огляделась.
Вокруг было тихо, только беспечно кукукал где-то в глубине леса маленький серокрылый пустельник. К началу периода дождей пустельники улетят в более тёплые места, например – в солнечный жаркий Гурстин…
Лесная прогулка внезапно разонравилась мне, но из чистого упрямства я продолжила путь. Кто знает, когда еще доведется вот так свободно и привольно погулять на рассвете.
Я добралась до обрыва Вдовы Лангура примерно через три четверти часа. Подошла к крепкой речной вирне, нависавшей над обрывом, обхватила рукой толстую ветку – и заглянула вниз.
Безымянное озеро внизу казалось застывшим в исполинской плошке синим киселем.
Глубокое... Судя по темной воде – действительно глубокое. Я бросила клид, понаблюдала за расходящимися по водной глади кругами, а затем подумала о несчастной женщине, столь сильно любившей своего мужа и ненавидевшей жизнь без него, что она решилась расцепить пальцы и сделать шаг туда, в жуткую пустоту. Не уверена, что способна на такие чувства.
А может, все было проще – и ее нога случайно поскользнулась на влажной жирной земле?
Представляю, какой ужас испытала леди Лангур – и в том, и в другом случае…
Земля под ногами и сейчас была сырой, словно густой творог, несмотря на то, что дожди ещё не пришли. Я переступила с ноги на ногу – туфли на мне сегодня были без привычного каблучка, удобные, но со скользкой гладкой подошвой. Размахнулась, чтобы бросить очередной клид. Движение вышло смазанным – меня отвлёк внезапный стук копыт прямо за спиной.
Резкий гортанный окрик.
Я хотела обернуться на звук, не выпуская ветки вирны из руки, но та хрустнула, нога заскользила, плоды клидов разлетелись по земле, я не удержалась на месте, и меня словно потащило к краю обрыва.
Всё заняло несколько мгновений, пару ударов сердца, которые запросто могли стать последними. Но тут чья-то крепкая рука ухватила меня за плечо и дёрнула назад, щиколотка буквально подломилась от резкого, даже грубого толчка, и я вскрикнула, уже понимая, что не упаду и не умру… но отчего-то вместо облегчения и радости моментально пришла тревога.
Спаситель оказался высоким, легкомысленно длинноволосым, совсем ещё молодым мужчиной, явно только что спешившимся с рослого гнедого коня. «Тот самый», – почему-то обречённо подумала я, разглядывая незнакомца, стоявшего непозволительно близко и не выпускавшего мою руку из своей – хотя необходимости в том уже не было. Стройный, широкоплечий, симпатичный, с чистыми голубыми глазами, правильной формы носом и самым что ни на есть решительным подбородком – при этом он не казался ни злобным завоевателем чужих земель, ни пустоголовым солдафоном. Мой дед – один из самых образованных людей в нашем квартале Фоэркса – сварливо и одновременно ласково называл таких «головаюшками», намекая на главенство головы и, собственно, ума в организме эту голову носящего.
Впрочем, до образованности красавчика мне не было никакого дела, ровно как и до его лица. Куда больше моим вниманием завладела небольшая выпуклая золотая спираль, выжженная на его шее слева.
Грай.
Грай, будь милостива ко мне светлая обитель. Самый настоящий грай.
***
… на самом деле, ничего особенного или сверхъестественного в граях не было. В маленьком захолустном Фоэрксе этим древним титулом именовались исключительно представители рода де’Браммер, а точнее, глава семьи Андуан де’Браммер и три его сына, чьи имена не оставили следа в моей памяти. Золотую отметку представителям рода, как особо привилегированного, ставил кто-то из тайной свиты Его Величества. Для меня оставалось большой загадкой, по какой причине Браммеры (приставку «де» у нас обычно легкомысленно опускали) до сих пор не перебрались в столицу – жизнь в шумном и многолюдном Фаргасе представлялась мне куда более увлекательным занятием для богатых и знатных магов, чем прозябание в городишке со скверным климатом, куда не заезжают даже бродячие актёры и циркачи.
Тем не менее, отсыпанные с королевского плеча привилегии отличали граев независимо от того, в каком городе им довелось или захотелось жить. Привилегии эти были как пустяковые: например, граи могли заходить в храмы Светлой обители с непокрытой головой или здороваться за руку с бургомистром, так и вполне существенные: например, обыкновенные стражники без королевских серебряных нашивок не имели права задерживать грая независимо от того, сколь тяжкое правонарушение он совершил. А откуда в наших краях взяться стражникам с нашивками…
Лоуренс вернулся домой в самых растрёпанных чувствах, хотя, если подумать, какое дело ему было до ничем, кроме хорошенького личика, не примечательной девушки, знающей символику учёных степеней? Девушки с чёрными шелковистыми кудряшками, пронзительно светлыми на фоне смуглой кожи глазами, отзывчивым юным телом, мягкими тёплыми губами и запахом жасмина... Она выходит замуж за какого-то замшелого недалёкого сорокалетнего мужика, пропахшего маслом?! Что с того? Вспылив, он в первую минуту подумал о самой очевидной и непристойной причине, но, подостыв, решил, что вряд ли такая девушка принялась бы блудить до брака. Возможно, она и поцеловалась-то сегодня первый раз…
Эта мысль вызывала странное чувство, горькое, сладкое и томительное одновременно.
«У меня не было женщины… пять недель? Точно. Пять недель, как я расстался с Элиз, та ещё стервь, нежный белокурый ангел, прогнивший изнутри… завела интрижку сразу с тремя, конечно, подарки из трёх источников лучше одного. Потом завершение Высшей школы, возвращение домой, этот унылый мерзкий городок, навязчивая забота отца – где ты был раньше, папа, когда я так нуждался в твоей поддержке, в твоих советах?!»
Лоуренс тряхнул головой, прогоняя видение очаровательной сероглазой Лины, её лица в обрамлении тёмных кудряшек. Нет, вовсе не из-за незапланированного чада будет сегодня эта абсурдная и нелепая – он уверен! – свадьба. Не отказалась бы легкодоступная и легкомысленная девица от шанса побывать в Фаргасе, пусть и в качестве – Лина была совершенно права – всего лишь любовницы грая.
Если это был всего лишь первый, неловкий и почти случайный, поцелуй – каким мог бы быть второй… третий… сотый?
Лоуренс мысленно выругался, пытаясь отвлечься на более насущные дела. Отец вознамерился в срочном порядке женить младшего отпрыска и приобщить его ко всем делам поместья, преимущественно сводившимся к строгой муштре трёх управляющих самого прохиндеистого вида… В данный момент самым насущным вопросом была дилемма, от чего его тошнит больше: от скучных и праведных физиономий благородных кандидаток в невесты или от слащаво-благообразных докладов управляющих. Каждая из невест мечтала захомутать выгодного жениха, каждый из управляющих мечтал с меньшими усилиями оттяпать кусок хозяйского добра пожирнее.
Лоуренс принял душ и переоделся, спустился к завтраку – в отцовском доме завтракали поздно, предпочитая долгий и сладкий сон до полудня всем прочим утренним развлечениям. Выслушал очередной занудный до зубовного скрежета доклад альгалла Фридхена, сводившийся к тому, что в имении Браммеров всё хорошо, а завтра будет ещё лучше. Выслушал очередную прокламацию отца по поводу незамужней альги Фитцджер, «свежей, как ветер ранней весны».
И неожиданно для себя спросил:
- Тебе знакома фамилия «Хоуп»?
- Хоуп, Хоуп… – забормотал отец, потирая потный лоб в складочках горизонтальных морщин. Пот был следствием отнюдь не жары, скорее, некоторых последствий пищевой и в целом жизненной неумеренности Браммера-старшего. Отец любил выпивку, вкусную, а, следовательно, жирную и вредную еду, глубокий сон, горячие бани, жаркие солнечные ванны, ленивую негу обеспеченного сибарита, впрочем, управляющих он держал в железном кулаке, и Лоуренс заранее содрогался от перспективы занять его место. Старшие братья явно разделяли его чувства, один из них занялся военной карьерой, другого через пару лет ждало сытное и почётное местечко в Фаргасе при дворе его Величества… Увы, подлинной причиной того, что отец сделал ставку на младшего было то, что Гордон стал прикладываться к бутылке чаще, чем к еде, а Эрман пристрастился к карточным играм с весьма высокими ставками.
Сказать по правде, Лоуренс с куда большим удовольствием занялся бы изучением истории Древнего мира, за что и получил свои серебряные нашивки. Мысль о нашивках снова вернула его к мысли о необычной девушке.
- Альг Хоуп? – задумчиво проговорил отец.
- Альгалл, – поправил он. – Не знаю его имени, но сегодня утром я повстречал его дочь. Очень… приятная девушка. Очень.
Ему неожиданно захотелось поделиться сегодняшним происшествием хоть с кем-нибудь. Любым слушателем, готовым уделить немного внимания. Друзья по высшей школе остались в Фаргасе, как же он по ним скучал… ну не может же отец запереть его здесь на всю жизнь!
- Какие ещё девушки, Лоур! – брезгливо поморщился отец. – Женись, заделай своей законной бабе ребёнка, а уже потом… Конечно, мужчине не стоит себя ограничивать, но распыляться сейчас… Этих давалок-альгалл у тебя, грая, будет по горло. Все они шлюхи, только и смотрят в кошель.
- Эта – не такая! – резко отозвался Лоуренс, внезапно почувствовав острый укол вины за свою утреннюю несдержанность, словно своим поступком он следовал развязным и грязным словам отца, подтверждал его картину мира. – Её зовут Лина Хоуп, и я не собираюсь... не собираюсь сводить с ней близкое знакомство, она вообще сегодня выходит замуж. Замуж за какого-то… – он осёкся, осознав, что называть сорокалетнего мужчину стариком при отце неосмотрительно. – Просто мне показалась знакомой эта фамилия, не могу вспомнить, откуда.
- Что с того, что выходит замуж. Лина Хоуп, говоришь? Ах, да! Ну, конечно, Хоуп… – неожиданно по располневшему красному лицу отца расплылась странная, какая-то склизкая улыбка. Он перевёл взгляд на замершего почтительной немой статуей Фитцджера и вдруг рявкнул:
- Пошёл вон.
Управляющего будто смыло невидимым водным потоком, а отец осушил до дня тяжёлый бокал и поманил младшего сына пальцем.
- Лана, Лана Хоуп, да, точно. Так её звали. Забавно, столько лет прошло, а я помню. Забавно. Ничего нового не может быть под солнцем…
***
Отец протянул руку к жареной куриной ножке, а потом вонзил в неё зубы с таким видом, будто во всём мироздании не было в тот момент ничего важнее белого куриного мяса в густой маслянистой подливке.
- Лина, – поправил ничего не понимающий Лоуренс. Грай Андуан недовольно махнул рукой и покачал в воздухе пухлым указательным пальцем.
Маленького прихрамья Светлой обители в двух шагах от нашего с отцом домишки было достаточно для проведения скромной брачной церемонии двух незначительных и не особо обеспеченных альгаллов-простолюдинов.
- Альгалла Лина, вы такая красивая, ну такая красивая! Дух захватывает!
От бесхитростной похвалы Бесли, тринадцатилетней дочери молочницы, вызвавшейся за пару монет помочь мне уложить волосы и застегнуть неудобные застёжки свадебного платья, на глазах выступили непрошеные слёзы, и я торопливо промокнула их платком. Уже давно не слышала я ничего столь же искреннего и бескорыстного в свой адрес. Скупые похвалы отца, сальные замечания рыночных торговцев – не в счёт. Я зажмурилась, пытаясь сохранить самообладание. Далось мне оно непросто. Утренняя встреча принесла маету в душе и смутное предвкушение грядущих перемен и сложностей.
Я расправила серебристо-серую юбку – шуршащая ткань снова напомнила о лесной прогулке, шелестящих жалобах опавшей листвы под сапогами.
Лоуренс Браммер, самонадеянный, слишком щедро одарённый природой и судьбой аристократ, чтоб ему пусто было… почему же он вдобавок к своему титулу и деньгам ещё и такой привлекательный?! Несправедливо! И магией владеет, и эти свои нашивки явно не за небесно-голубые глаза получил…
В моей комнате не имелось большого зеркала, чтобы разглядеть себя в полный рост, и я впервые я пожалела об этом. Такое светлое платье, в цвет моих глаз – непозволительная роскошь, до этого дня я обычно носила что-то тёмное, немаркое. Представляю, какая я бледная сейчас, даже губы, наверное, жалко трясутся. Надо бы их подкрасить…
- Помочь?! – с готовностью откликнулась наблюдавшая за мной Бесли. – Альгалла Лина, у вас руки дрожат… ой, понимаю, я бы на вашем месте и вовсе грохнулась бы в обморок! Всё это так волнительно, так изумительно, так… Альгалла Лина, а когда я буду замуж выходить, вы ко мне на свадьбу придёте?!
…не дай Светлая Обитель тебе оказаться на моём месте, девочка.
Несмотря на то, что ни у Хоупов, ни у Свифтов не было лишних средств на пышные торжества, гулять собирались шумно, многолюдно и весело. Народу в небольшой часовенке набилось изрядно, знакомых лиц было не больше трети – отсутствие развлечений жители Фоэркса компенсировали дружными семейными походами на свадьбы, мольбы над новорожденными, кулачные бои и, разумеется, похороны. Кое-кто с любопытством и жалостью косился на молодого, явно неопытного священнослужителя, заменившего сегодня старого отца Грука – руки и губы у мальчишки в традиционном белом облачении тряслись не меньше моих. Голос, произносящий традиционное приветствие, тоже дрожал, пару раз молодой служитель Светлой обители сбивался с гладкой речи и бросал предательские короткие взгляды под алтарный камень, где, очевидно, притаилась шпаргалка с текстом.
Я-то не раз бывала на свадьбах подруг и малознакомых мне горожан, поэтому ничего нового в самой церемонии быть для меня не могло. Со стороны жениха было человек десять носителей фамилии Свифт, со стороны Хоупов – одна лишь невеста. Поставленный в известность о тяжёлой болезни отца народ сочувственно косился в мою сторону, а я старалась смотреть прямо перед собой, держа спину ровной, приклеив к губам ничего не выражающую улыбку. Порой хотелось шлёпнуть себя по губам, чтобы убедиться: она всё ещё на месте.
Дарген выглядел до смешного нелепо, впрочем, весёлым этот смех я бы назвала с большим трудом. Круглая чёрная шляпа великодушно прикрывала намечающуюся лысину. Явно непривычный и неудобный торжественный костюм с чужого плеча был моему корпулентному жениху маловат, пуговицы расходились на круглом животе, брюки, наоборот, приходилось постоянно подтягивать, чтобы не спадали. Бреясь сегодня, он как минимум дважды порезался, и обе щеки всё ещё жирно блестели от кровоостанавливающей мази. Небольшая лысина на макушке казалась багровой: засидевшийся в женихах Дарген, вероятно, принял что-то горячительное для храбрости в честь великого события, поэтому стоял нетвёрдо, пытаясь сфокусировать взгляд на каменной мозаике, выложенной на внутренней стене прихрамья: белом горностае, символе богов Светлой обители.
И всё же, если не принимать во внимание жениха и невесту, царящая вокруг атмосфера была беспечной и празднично-залихватской: со всех сторон доносились смех и праздные разговоры, какие-то мальчишки довольно ладно наигрывали на губной гармонике весёлую и беспечную народную песенку, несколько девчушек лет семи-восьми с визгом и хохотом обсыпали нас толчёным рисом.
Молодой служитель нервно обвёл взглядом пёструю разношёрстную толпу и откашлялся, однако желанной тишины не дождался. Поднял металлическую сферу и небольшой увесистый молоточек, предупредительно стукнул – звук получился неожиданно густым и громким, разговоры моментально стихли, а сам служитель вжал голову в плечи, сделавшись ниже ростом.
- Дочери и сыновья пресветлых… приветствуем вас в обители небесных отцов и матерей ваших… да пребудет с вами…
Слова были знакомыми, безличными, и я не вслушивалась в них. Разглядывала горностая, то и дело косилась на пошатывающегося справа Даргена, мусолящего край пиджака в потных пальцах, шмыгающего носом и прилагавшего немалые усилия, чтобы остаться в вертикальном положении, не издать никакого непристойного звука и ничего не напутать и не уронить. Вздохнула, снова скосила глаза, на этот раз влево, разглядывая публику, откровенно наслаждавшуюся знакомым действом, которое никогда не надоедал.
И вдруг что-то зацепило мой взгляд в безликой толпе обывателей. Что-то… да нет же, кто-то, сидящий на деревянной скамейке без головного убора. Я торопливо уставилась на чёрный кончик хвоста каменного горностая, пытаясь осознать, о чём говорит служитель:
- И да прибудет с вами благословение небесных отцов и матерей ваших, тишина в подлунном царствии и благолепие в посмертной юдоли… Отныне ты, Лина Хоуп, и ты, Дарген Свифт, признаётесь перед небом, луной, богами, храмами и людьми, связанными невидимыми узами брака – узами, крепче стали, сильнее ветра… идти вам рука об руку…
Я всегда знала, что в мире существует магия, пусть она проявляется не всегда, не везде и не для всех. Сейчас было полное ощущение того, что магия пропитала мир вокруг и меня заодно, как вода пропитывает холст, насквозь, делая материал тяжёлым и малоподвижным. Время словно замедлилось, люди вокруг двигались, точно в густом, но бесцветном и прозрачном мёде. И только пронзительные голубые глаза грая Лоуренса, отчаянные, даже злые, неумолимо смотрели на меня.
Сквозь загустевший воздух его слова с трудом дошли до моих ушей.
- Я забираю эту женщину на эту ночь. По праву первой ночи, дарованному всем граям королевства. Попытка воспрепятствовать законным правам грая расценивается как преступление против короны и лично Его Величества.
В наступившей тишине громко икнул альгалл Дарген Свифт. Священник, последовавший было за нами, со свистом втянул в себя воздух.
- Лина, что он такое говорит? Кто это, Лина?! – жалобно пробормотал мой новоиспечённый муж, ухватившись за тонкую колонну. Белый горностай ехидно скалился со стены нам вслед. Люди, ожидавшие застолья, придержали поздравления на языках и недоумённо замерли, словно играли в детскую игру «Раз, два, три – замри!»
- Я Лоуренс де’Браммер, и по праву, дарованному мне как принадлежащему к роду граев, я имею право провести первую брачную ночь с любой альгаллой, родившейся в Фоэрксе, без согласия её мужа, родителей и прочих родственников.
- И без её собственного согласия? – подала голос я. Он звучал стыло, мёртво, глухо. Так могла бы говорить мумия.
Лоуренс отвёл взгляд, на мгновение мне показалось, что вот сейчас он очнётся и станет прежним, тем благородным и даже услужливым мужчиной, каким показался мне в самом начале нашей утренней встречи: тем, что не постыдился опуститься на колени перед простолюдинкой, повредившей ногу. Но тут Драген вновь громко икнул, потом утробно всхлипнул, и лицо Лоуренса стало холодным и непреступным.
Вообразил, небось, что действительно поступает во благо мне – с таким-то мужем. Удивительно, какие только аргументы могут отыскать мужчины, чтобы завуалировать собственную похоть.
Я не смотрела в лица наблюдавших за мной людей, отгородилась от перешёптываний, смешков и приторно-сочувствующих выдохов невидимым пологом, заперла в душе злость и страх, гнев и отупляющую панику. Вряд ли Браммер-младший отдал бы меня стражникам, если бы я принялась кричать, сопротивляться и всячески демонстрировать своё протест.
Отдал бы Даргена. Что дальше? Тюремное заключение, конфискация имущества, которое на закате стало считаться общим.
А потом всё равно бы пришёл ко мне.
Стоило ли вступать в борьбу, заранее обречённую на поражение?
- Лина-а-а, – скулил где-то за спиной Драген, благоразумно не делая, впрочем, и попытки последовать за мной. Остальные молчали. Никто не потребовал от Браммера подтверждения его прав, никто не пытался остановить его, никто не задал ни единого вопроса.
Я не обернулась ни разу.
Лоуренс сам открыл дверцу довольно неприметного крытого экипажа, запряжённого четвёркой лошадей, сделал приглашающий жест рукой и помог подняться, придержав за локоть: ступенька была достаточно высокой. Забрался в экипаж следом за мной, дверцу закрыл слуга, экипаж тронулся мягко, неспешно, убаюкивающе… Я так плохо спала этой ночью, а день, предшествующий свадебной церемонии, длился бесконечно долго, и больше всего мне сейчас хотелось закрыть глаза и уснуть, не думая ни о чём и ни о ком, хотя бы на несколько часов. И всё же близкое присутствие Лоуренса де’Браммера ощущалось мною так же, как ощущалась бы близость костра.
- Ты злишься на меня?
Это были первые слова, которые он сказал мне – если не считать утреннего разговора. Отвечать не хотелось, какого ответа он мог от меня ждать? Я обхватила плечи руками, стискивая их. В одном только свадебном одеянии было холодно.
Грай. Ему по праву рождения досталось всё и сразу. Богатство. Красота. Магия…
Магические способности передавались по наследству, но был нюанс, благодаря которому у магов почти никогда не бывало бастардов, и низшие слои населения по-прежнему оставались далеки от возможностей высших. Светлая обитель была благосклонна к людям неравномерно.
На плечи мне легло что-то пушистое, тёплое. Скидывать тёплый плащ я не стала, вряд ли Браммер оценил бы этот пафосный жест. Напротив, набросила на волосы капюшон.
- Замёрзла? Тебе бы подошёл климат Гурстина, – я прикрыла глаза, выражая свой протест, хотя в экипаже и так царил полумрак. – Знаешь, война ведь там идёт только в южных областях, а жители северных вполне себе благополучны. Хочешь, я куплю тебе там дом?
Предложение было настолько необычным, что я открыла глаза и даже повернулась к своему без малого похитителю.
- Вы предлагаете купить мне дом в Гурстине?! Вы – мне?!
Лоуренс даже отодвинулся.
- Лина…
- Вы мне всю жизнь сломали, – я сжала зубы и расслабила челюсти не без труда. – И всё, что вас волнует, это неподходящий мне климат, серьёзно?! Достойная причина, чтобы выслать меня из страны! Чтобы совесть не мучила?
- Лина… – он попытался взять меня за руку, а я ударила его по щеке, так, что заныли пальцы – собственная ладонь на фоне его светлой кожи в полумраке экипажа показалась мне пугающе тёмной. Лоуренс живо перехватил мою руку, вдавливая меня в спинку сидения, обитого мягкой кожей.
- Я сломал тебе жизнь?! Это ты сама себе её сломала, когда согласилась на подобный брак…
- Согласилась?! Да что вы понимаете! – прошипела я, пытаясь вырваться. – Вы, богатеи, не видящие дальше своего носа… Уберите от меня руки! Вы что же, думаете, что спасаете меня сейчас?! Я замужняя женщина, а разводы у альгаллов не допускаются, это навсегда! Вам плевать, как я буду завтра в глаза мужу смотреть! Как я буду ему в глаза смотреть всю последующую жизнь.
- Он сегодня напьётся, а завтра и глаз разлепить не сможет, – неожиданно тихо произнёс Лоуренс, разглядывая меня. – Не исключено, что сломает себе шею или попадёт под экипаж. И вообще, ты не обязана к нему возвращаться. Не нравится Гурстин, я куплю тебе дом в Фаргасе.