Предатель. А я ведь любила тебя

Глава 1

Самые страшные открытия случаются не в чулане, а в центре твоей гостиной.

Обычно в субботу Андрей валялся до одиннадцати. Но сегодня поднялся в семь, шумно собираясь, и к девяти уже стоял на пороге в поношенной куртке и старой кепке.

— С Колей и Саньком на озеро, — бросил он, завязывая шнурки. — На сутки.

Я кивнула, продолжая вытирать стол. Его рыбалка с друзьями была такой же частью нашего распорядка, как моя субботняя уборка.

— Телефон-то возьмешь? — спросила я просто для галочки, уже зная ответ.

— Там связи нет Маш, да и только песок в разъем забьется, а телефон новый, жалко, — отмахнулся он, как всегда.

Он чмокнул меня в щеку — суховато, мимоходом — и вышел, хлопнув дверью.

Тишина после его ухода всегда была особенной. Не пустой, а густой, будто дом наконец выдыхал.

Андрей работал менеджером по продажам в фирме, которая торговала чем-то строительным. Трубы, смеси, утеплители. Деньги у нас были нормальные, не шиковали, но ипотеку платили исправно. Он часто пропадал на встречах с клиентами, но рыбачить ездил только с Колей и Сашей. Это был его священный мужской ритуал, и я его никогда не нарушала. Как и его личное пространство — старый потёртый кожаный диван в углу гостиной, где он валялся с ноутбуком, и тумбочка рядом с ним. В которой он хранил зарядки, пауэрбанки, наушники и прочий свой «гаджетовый» хлам. Я туда никогда не лезла. Там был его мелкий, неинтересный мне хаос.

Я принялась за дело с особым рвением. Генералка. Выбить всё, вымыть каждую полку, перебрать каждый угол. Я вставила в уши наушники. Любимый плейлист с забытыми песнями заглушал всё, и убиралось под него как-то легче, будто в собственном кино.

Через пару часов музыка внезапно смолкла. Я потянулась к телефону в кармане — экран был тёмным и не реагировал. Чёрт, совсем забыла поставить его на зарядку с вечера.

«Ничего страшного, — подумала я, — сейчас быстро подзаряжу и продолжу».

Я подключила свой провод к розетке, но индикатор на телефоне не загорелся. Покрутила штекер в разъёме, попробовала другую розетку — ноль. Шнур был старый, потрёпанный и, видимо, окончательно сломался. «Ну вот, замечательно», — пробормотала я, чувствуя, как раздражение подступает к горлу. Вечно так: идеальный порядок в доме, и какая-то ерунда ломается в самый неподходящий момент.

Выбора не было. Я не могла убираться в тишине, непривычно и скучно. Нужна была музыка. А значит, нужна была зарядка. Андрей, конечно, ворчал бы, что я трогаю его вещи, но сегодня он не дома. В его тумбочке у дивана, этом оплоте мелкого хаоса, наверняка завалялась лишняя.

Я потянула за ручку ящика в тумбочке. Он застрял на полпути, что-то внутри мешало. Пришлось дёрнуть сильнее. Ящик со скрежетом выдвинулся, обнажив привычную картину: клубки проводов, старые газеты, пачка сигарет видимо с тех времён когда ещё курил, рассыпавшиеся скрепки. В этом хаосе выделялся его новый, дорогой телефон.

Рука потянулась к аппарату, чтобы отложить его в сторонку и покопаться в проводах. Палец случайно скользнул по экрану. Он мигнул, ожил, демонстрируя мне уведомление о сообщении от некой Катеньки.

Рука потянулась, чтобы разблокировать. Я никогда не лезла в его телефон, не знала пароля. Но тут, я приложила большой палец к сканеру. Разблокировка.

Сначала я удивилась, но потом вспомнила: года полтора назад мне понадобился его телефон. Я не помню, зачем именно, но попросила его разблокировать. Он сделал это и предложил: «Давай ты свой отпечаток добавишь, чтобы могла сама разблокировать и не отвлекала меня». Я добавила палец и забыла об этом. Видимо, тогда ему нечего было скрывать.

А недавно он купил новый телефон, той же модели, что и старый. Сидел вечером, ковырялся в настройках, потом сказал: «Вот, нажал «перекинуть всё со старого». Говорят, даже обои и заметки сохраняются». Он, видимо, и не подозревал, что в это «всё» входят и сохранённые отпечатки.

И эта его техническая небрежность теперь и подвела. Мой палец, добавленный для бытового удобства, сейчас открыл мне дверь в его другую жизнь.

Я сразу ткнула в это уведомление.

На фотографии была блондинка. Лет моих, может, чуть младше. Она сидела на краю кровати, завернувшись в светлое банное полотенце. Волосы были влажными. Она смотрела в камеру с томной, довольной улыбкой. Полотенце придерживала одной рукой у груди, но оно приоткрывалось, и было видно… Видно слишком много. Внушительная, пышная грудь. Фото было сделано сегодня утром. Буквально несколько минут после его ухода. Значит, и она не знала о том, что телефон он с собой не берёт.

Я сидела на корточках посреди гостиной, сжимая в руке телефон, и мир вокруг поплыл. Я пыталась дышать, но воздух не шёл. Рыбалка. Озеро. Коля и Санёк.

Следующее сообщение после фото было: «Твоя рыбка уже заждалась. Скучно. Так что давай быстрее».

Вот на какую рыбу он пошёл.

Это не было шоком. Это было медленным, мучительным осознанием, которое заполняло меня, как ледяная вода. Оно текло по венам, сковывало дыхание. Я не плакала. Слёз не было. Была только эта всепоглощающая, оглушающая ясность.

Восемь лет. Двадцать лет мне было, когда я на него положилась, бросив спорт, карьеру гимнастки, все свои мечты о высоте и полёте ради того, чтобы быть его «тылом», его «крепостью». Двадцать восемь — когда я нашла это доказательство в центре нашей гостиной, в его телефоне. Доказательство того, что наша крепость была бутафорией, а его настоящая жизнь текла где-то там, с женщиной по имени Катя, которая скучает в полотенце и зовёт его к себе.

Я аккуратно положила телефон обратно в ящик, ровно на то же место. Закрыла его. Поднялась.

В доме было идеально чисто. Солнечный свет лежал ровными квадратами на вымытом полу. И эта чистота, этот безупречный, выстраданный порядок вдруг показались мне страшным, унизительным фарсом. Вся моя жизнь здесь, в этих стенах, — мытьё, готовка, ожидание, забвение себя — всё это было фоном. Фоном для его другой, настоящей жизни.

Глава 2

Иногда единственное, что остается, — это вынести весь мусор из души и оставить за собой дверь, которая либо хлопнет, или тихо закроется, выбор за нами.

Я стояла посреди нашей идеальной гостиной и думала, что должна кричать. Рвать на себе волосы. Бить посуду, ту самую, что мы выбирали вместе в ИКЕА. Но внутри была мертвая, выжженная тишина. Эта тишина и диктовала мне правила. Медленно я пошла в спальню.

Сборы заняли двадцать минут. Рюкзак для тренажерки, тот самый, что пылился с тех пор, как я забросила спорт. В него я сложила паспорт, карту, немного денег из своей заначки, которая копилась на «черный день». Этот день настал, и он был не черным, а каким-то грязно-серым, тусклым, как эта квартира. Никаких воспоминаний — фотографий, подарков. Никакой одежды «на память». Только самое необходимое: пара футболок, джинсы, свитер, белье. Вещи были моими, купленными на мои же деньги. Я превращалась в призрак, который забирает с собой лишь то, что принадлежало ему при жизни.

Каждое движение отдавалось глухой болью. Руки сами делали свое дело — аккуратно, почти бережно складывали вещи. А голова была заполнена одним единственным вопросом, тупым и безответным: «Как?». Как он приходил сюда, целовал меня, ел еду, приготовленную мной, рассказывал о планах на отпуск, а потом писал ей? Как он смотрел мне в глаза? Дышал одним воздухом? Лгал без тени сомнения, просто и буднично, как о погоде?

Тело двигалось, а внутри всё замерло и покрылось льдом. Слёз не было. Они, казалось, застыли где-то глубоко, образуя тяжёлую, недвижимую глыбу в груди. Самое страшное было не в боли. Самое страшное — в этой пронзительной ясности. Вдруг, с ужасающей чёткостью, всплыли все его «задержки на работе», «внезапные совещания», отстранённый взгляд за ужином, редкие ласки. Я собирала пазл из обмана, и картина складывалась такая уродливая и очевидная, что становилось стыдно за свою слепоту.

Я вышла в гостиную. Взгляд упал на его тумбочку. Нет. Молча уйти — слишком легко для него. Он должен увидеть. Должен понять, что его тайный, грязный маленький мир вскрыли, как консервную банку, и нашли там гниль. Он не должен гадать. Он должен знать. И понимать, что такой прекрасной жизни пришёл конец.

Я снова открыла ящик. Вынула его телефон. Положила аппарат ровно посередине обеденного стола, на голую столешницу. Символ. И доказательство. Рядом с телефоном поставила нашу свадебную фотографию в рамке — ту самую, где мы оба смеемся, а он смотрит не в объектив, а на меня. Теперь этот взгляд казался насмешкой. Пусть видит это рядом: его ложь и наше застывшее, умершее счастье.

На перроне, ожидая электричку, я купила билет. Туда, где жила мама. В тот самый городок, где я родилась, где бегала по этим улицам девочкой с косичками и мечтами о большом спорте. Туда, откуда я когда-то сбежала, думая, что лечу навстречу своей настоящей жизни. Теперь я возвращалась обратно. Разбитая. Без мечтаний. Но, возможно, только там, на старой маминой кухне, за чаем, который будет горьким от моих еще не пролитых слез, я смогу найти точку опоры. Чтобы просто научиться дышать снова.

Поезд тронулся. Я смотрела в окно на убегающие назад дома, деревья, свою старую жизнь. Я не плакала. Я просто смотрела. А внутри та глыба льда начинала медленно, с невыносимой болью, таять.

Глава 3

Порой новый старт поджидает тебя там, где всё до боли знакомо, где витает дух беззаботного детства, волшебный аромат маминой выпечки и ее безграничной любви.

Переступив порог маминого дома, я как будто очутилась в прошлом. Так как в этом месте совсем ничего не изменилось. Все предметы находились на своих местах: тот же предательский скрип половицы у порога, те же милые занавески в синий горошек, то же тепло, пропитывающее каждый уголок. Это ощущение одновременно окутывало, словно мягчайший плед, и неприятно покалывало где-то глубоко внутри.

Мама, видимо, услышала, как я заходила, и потому уже стояла в прихожей, ожидая, когда я зайду.

— Доченька, — выдохнула она, и её руки, ещё пахнущие пирогами, уже обнимали меня. — Родная, что случилось? После твоего звонка сердце всё не на месте.

Я прижалась к её плечу. Как же давно мы не виделись вот так вживую. Мы, конечно, всегда созваниваемся, но в последнее время я приехать не могла.

Сказать что-то связное сейчас было выше моих сил. Поэтому я просто бросила: «Потом, мам, я устала и хочу отдохнуть».

Мама всё поняла. Она не стала расспрашивать, не требовала объяснений тут же, на пороге. Она просто крепче обняла.

— Ладно, ладно… Всё, заходи. Раздевайся.

— Спасибо, мам…

Я побрела по коридору в свою комнату. Когда пришла, я сразу села на кровать. Пружины скрипнули той самой детской жалобой. И всё. Тишина, знакомые тени от уличного фонаря на обоях, плюшевый медведь на комоде. И та самая трещина в потолке, которую я в детстве считала драконом.

Вот тут, в полной тишине, всё, что я сдерживала, обрушилось на меня. Горло сжалось, не пропуская воздух. Слёзы потекли молча, обильно, безостановочно, заливая лицо. Тело онемело, сковала одна лишь всепоглощающая боль — острая, тошнотворная, разрывающая изнутри. Я сидела, сжавшись, и не могла пошевелиться, парализованная осознанием всей глубины обмана. Всё, во что я верила, рассыпалось в прах, оставляя после себя лишь ледяную пустоту и невыносимое чувство потери — не только его, но и себя прежней, той девушки, которая всем пожертвовала ради призрака. Я плакала тихо, беззвучно, пока силы не покинули меня окончательно, оставив лишь тяжёлую, свинцовую усталость в каждой клетке. Голова гудела, в глазах стояла пелена. Я легла, уткнувшись лицом в подушку, которая быстро стала мокрой, и погрузилась в пустоту, граничащую с забытьем.

Наступил следующий день с того, что мой телефон вибрировал на столе. Я потянулась к нему и уже по привычке хотела снять звонок и ответить, но вовремя остановилась, понимая, что чуть не ответила на звонок Андрея. Слышать его голос? Нет. Даже от этой мысли начинало подташнивать.

Раздался осторожный стук в дверь.

— Маш? Ты не спишь? — раздался тихий голос мамы.

— Нет.

Дверь приоткрылась. Она стояла на пороге, в своем стареньком, но таком уютном халате.

— Пойдем чай пить, дочка. Я пирог с яблоками испекла. Твой любимый.

Я кивнула, с трудом оторвавшись от кровати. В ванной умылась ледяной водой, глядя в зеркало на заплаканное, чужое лицо. «Соберись», — прошептала я отражению. Глаза в зеркале, красные и пустые, смотрели на меня без ответа. Собирать было нечего. Была только эта новая, непривычная реальность, холодная и твёрдая, как кафель под ладонями. Я вытерла лицо.

На кухне мама уже наливала чай.

— Садись, родная. Ешь, пока горячий.

Мы молча сидели. Я отламывала крошки от пирога.

— Мам…

— Да.

— Он мне изменял. Нашла вчера доказательства. Всё.

Мама молчала несколько секунд. Лицо у нее сначала побледнело, потом залилось густым румянцем. Она резко встала, подошла к окну, отвернулась. Я видела, как сжались ее кулаки.

— Тварь... — выдохнула она тихо. — Тварь подлая. Всю жизнь ему положила, а он... — Она резко обернулась, и в ее глазах горела такая ярость, какой я давно не видела. Но, встретившись со мной взглядом, эта ярость сразу сломалась, сменилась болью. — Ой, Машенька... Родная моя…

Она села обратно, потянулась через стол, взяла мою руку в свои — теплые, шершавые, рабочие. Сжала так крепко.

— Восемь лет... — прошептала она. — Машенька... Как же он мог?

— Не знаю, — тихо выдохнула я, и это была правда. — Но факт. Теперь... теперь надо что-то делать.

Она ещё крепче сжала мою руку.

— Ты права. Думать надо головой. Что хочешь делать?

Я сделала глоток чая.

— Пока поживу здесь. Надо на ноги встать.

— Живи, конечно. Сколько потребуется. Это твой дом.

— Сегодня же поищу здесь работу, — сказала я твёрдо. — И сразу начну оформлять развод. Нужно проконсультироваться.

Мама кивнула.

Я взяла свой телефон, который уже перестал быть просто телефоном, а превратился в инструмент для строительства новой жизни. Открыла браузер. Руки дрожали — не от волнения, а от странной, почти лихорадочной собранности. Вбила в поиск: «Вакансии, наш городок, спорт, педагогика».

И среди первых же результатов — то что подходило мне идеально: «ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ СРЕДНЯЯ ШКОЛА №5 ПРИГЛАШАЕТ СПЕЦИАЛИСТОВ». Я ткнула в ссылку. Сердце застучало чаще. В списке требовались не только учителя-предметники, но и руководители кружков. И там, третьим пунктом: «РУКОВОДИТЕЛЬ СПОРТИВНО-ХОРЕОГРАФИЧЕСКОГО КРУЖКА ДЛЯ ДЕВОЧЕК (ГИМНАСТИКА, ОСНОВЫ ТАНЦА)».

Это было оно. То, что я умела. То, что любила. То, от чего когда-то отказалась, но что навсегда осталось в мышечной памяти, в самой осанке. Руководитель по гимнастике и танцам для младших классов. Будто кто-то свыше подсунул мне шанс вернуться не только в родной город, но и к себе прежней.

Не думая, почти на автомате, я нажала кнопку «Откликнуться». Заполнила короткую форму: имя, контакты, пара строк о спортивном прошлом — чемпионат области, кандидат в мастера спорта, опыт тренерской работы с детьми в студенчестве. Отправила.

И почти сразу — звонок с незнакомого номера. Голос в трубке был деловым, но доброжелательным: женский, немного усталый, но заинтересованный.