Предатель. Дела сердечные

Глава 1

Утренний прием подходил к концу, и спина уже ощутимо затекла от многочасового сидения в одной позе. Я устало потерла переносицу, глядя на расписание – осталась последняя пациентка на сегодня, Елизавета Петровна Кузнецова, семьдесят два года.

«Плановый осмотр, ИБС, состояние стабильное», – гласила короткая строчка в медицинской системе. Знакомая история. Таких историй в моем кабинете кардиолога каждый день проходит не меньше десятка.

Дверь тихонько скрипнула, и в кабинет, чуть боком, сначала протиснулся Степан Игнатьевич, ее муж, а уже за ним, опираясь на его руку, вошла сама Елизавета Петровна. Я невольно улыбнулась.

Эта пара была моей маленькой профессиональной отдушиной. Он – высокий, суховатый, с неизменной тревожной складкой меж бровей, когда дело касалось здоровья жены. Она – миниатюрная, с застенчивой улыбкой и глазами, в которых, несмотря на возраст и болезни, все еще плясали молодые искорки.

– Проходите, Елизавета Петровна, Степан Игнатьевич, – я указала на стулья. – Как вы себя чувствуете сегодня?

– Да что ей сделается, доктор, пока я рядом! – добродушно проворчал Степан Игнатьевич, аккуратно помогая жене устроиться на стуле и заботливо поправляя ей платок на плечах. – Вот только давление опять скакало ночью, я ей говорил – нечего было сериал свой до полуночи смотреть! А она что? «Интересно же, Степочка!»

Елизавета Петровна виновато улыбнулась мне:

– Ну, самую малость, Анна Сергеевна. Всего пару серий. Степан у меня паникер.

Я кивнула, открывая ее карту. «Паникер», – подумала я. Да этому «паникеру» впору памятник ставить за терпение и любовь. Он помнил все ее лекарства, все предписания и каждый назначенный анализ. Я знала немного пар их возраста, где сохранилась бы такая почти юношеская нежность и всепоглощающая забота.

– Давайте-ка послушаем ваше сердечко, Елизавета Петровна, – я взяла фонендоскоп. Привычные, чуть приглушенные тоны. Аритмии сегодня не наблюдалось, что радовало. Давление, правда, было чуть выше нормы.

Пока я заполняла карту, расспрашивая о самочувствии, о соблюдении диеты и режиме дня, я краем глаза наблюдала за ними. Степан Игнатьевич не сводил с жены обеспокоенного взгляда, ловил каждое ее слово, адресованное мне, и торопливо дополнял, если ему казалось, что она что-то упускает. А она, рассказывая о своих небольших жалобах, нет-нет да и бросала на него теплый, благодарный взгляд.

И в этот момент, как это часто бывало при их визитах, меня кольнула непрошеная, тихая зависть. Или не зависть даже, а какая-то острая, почти физически ощутимая тоска по чему-то такому же… настоящему.

Чтобы вот так, через полвека вместе, кто-то смотрел на тебя, будто ты – центр его вселенной. Чтобы поправлял платок и ворчал из-за сериалов, а в голосе звучала нескрываемая любовь. У нас с Вадимом… Впрочем, о чем это я? Работа. Сейчас я врач.

– …так что препарат продолжаем принимать по той же схеме, Елизавета Петровна, – я оторвалась от своих мыслей, возвращаясь к рекомендациям. – Контроль давления дважды в день. И постарайтесь все-таки ложиться спать пораньше. Степан Игнатьевич прав, хороший сон для вашего сердца сейчас очень важен.

Они закивали, поблагодарили. Степан Игнатьевич снова помог жене подняться, бережно взял под руку.

– Спасибо вам, дочка, – он посмотрел на меня своими выцветшими, но удивительно ясными глазами. – Дай Бог вам здоровья. За то, что нас, стариков тут… бережете.

«Дочка»… От этого простого слова почему-то стало тепло.

– На здоровье, Степан Игнатьевич. Приходите через месяц на контроль.

Дверь за ними тихо закрылась. Я осталась одна в наступившей тишине кабинета, которая всегда казалась особенно гулкой после череды пациентов. Подошла к окну. Внизу, во дворе больницы, увидела, как Степан Игнатьевич заботливо усаживает жену на скамейку, а сам идет к аптечному киоску – наверняка за выписанным лекарством.

И снова эта непрошеная мысль, которую я так старательно гнала от себя весь день: а есть ли вообще такое – на всю жизнь? Или это просто красивая сказка для тех, кому повезло чуть больше других?

Сердце – орган сложный, я это знала как никто другой. Чужие сердца я лечила каждый день. А вот что делать со своим собственным, которое в последнее время все чаще пропускало удары совсем не от физической нагрузки, я, кажется, совершенно не понимала.

Глава 2

Образ Степана Игнатьевича, бережно ведущего под руку свою жену, еще несколько минут стоял у меня перед глазами, даже когда я уже подписывала последние истории болезни и давала указания медсестре по вечерним назначениям. Чужое, такое простое и одновременно такое недостижимое счастье всегда вызывало во мне смешанные чувства: легкую грусть и невольное восхищение. Я заставила себя сосредоточиться на бумагах. Работа не ждала, а пациенты в стационаре требовали внимания не меньше, чем амбулаторные.

Когда я, наконец, закрыла ординаторскую, в коридоре было уже почти пусто и тихо. Только Дмитрий Андреевич, наш заведующий отделением интенсивной терапии, который, как и я, нередко задерживался на работе дотемна, стоял у окна, разговаривая с кем-то по телефону. Увидев меня, он коротко кивнул и, быстро закончив разговор, повернулся.

– Анна Сергеевна, вы только освободились? Тяжелый денек сегодня, – в его голосе, как всегда, сквозила спокойная усталость. Митя, как мы звали его за глаза, был из тех людей, кто умудрялся сохранять олимпийское спокойствие даже тогда, когда вокруг рушился мир – или, по крайней мере, когда показатели очередного тяжелого больного стремительно падали.

– Не то слово, Дмитрий Андреевич, – я чуть потерла виски. – А у вас, я так понимаю, тоже смена выдалась «веселая»?

Он усмехнулся краешком губ.

– Как обычно. Петров из третьей палаты опять решил, что назначения ему не указ. Пришлось провести воспитательную беседу. Ну, вы домой?

– Да, пора бы, – я взглянула на часы. Почти восемь. Вадим, наверное, уже заждался. Хотя в последнее время наши ужины все чаще проходили в молчании или под аккомпанемент телевизора. Он много работал, я тоже. Усталость стала нашей общей спутницей.

– Счастливого пути, – кивнул Митя и направился обратно в свое царство пищащих мониторов и экстренных вызовов.

Я вышла из больницы, с наслаждением вдыхая прохладный вечерний воздух. Июньский город шумел, жил своей жизнью, такой далекой от стерильной тишины и приглушенных стонов больничных коридоров. Хорошо бы сейчас пройтись пешком, но ноги гудели, да и дома ждали дела. И Вадим.

В машине я включила радио потише, просто чтобы что-то играло фоном. Мысли сами собой вернулись к Кузнецовым. Как это – прожить вместе пятьдесят лет и смотреть друг на друга с такой нежностью? Казалось, они дышали в унисон. А мы с Вадимом? Дышали ли мы вообще в последнее время одним воздухом? Я отогнала эту мысль. Глупости. Все пары проходят через периоды охлаждения, это нормально. Наверное. Просто устали, вот и все. Нужно будет на выходных предложить ему съездить куда-нибудь, сменить обстановку.

Дорога заняла обычные сорок минут, с учетом вечерних пробок. Припарковавшись во дворе, я пару минут просто сидела в машине, собираясь с силами, чтобы подняться на наш третий этаж. Обычный вторник. Обычный вечер. Ничто не предвещало беды. По крайней мере, я так думала.

Глава 3

Ключ привычно повернулся в замке. Дома. Наконец-то. Я шагнула в полумрак прихожей, ожидая услышать голос Вадима или звук работающего телевизора из гостиной. Но меня встретила тишина — густая, непривычная.

Его ботинки, небрежно брошенные у порога, подтверждали, что он дома. И тут я услышала. Едва различимый, но постоянный шум воды из ванной. Значит, в душе. Я вздохнула с облегчением, которого сама не поняла, и прошла на кухню.

На кухне было прохладно и тихо, если не считать мерного гудения холодильника. Я поставила сумку на стул и щелкнула чайником. Простая, понятная последовательность действий, которая всегда помогала мне переключиться с рабочего режима на домашний.

Достать чашку. Положить пакетик с бергамотом. Залить кипятком. Сейчас я выпью чаю, и тяжесть дня окончательно отступит. Обычный вечер.

Вода в ванной стихла. Я услышала, как Вадим прошел в нашу спальню, напевая что-то себе под нос – кажется, мотив из той дурацкой рекламы, которая привязалась к нему на прошлой неделе. Обычные звуки нашего дома. Такие привычные, что я почти не обращала на них внимания. До этого вечера.

В наступившей тишине требовательно и чужеродно зазвонил его телефон. Мелодия была новой, незнакомой, какой-то легкомысленной, совсем не в его стиле. Я замерла, так и не донеся чашку до стола.

— Да, — его голос, приглушенный дверью, прозвучал мягко, почти интимно. — Я. Привет.

Пауза. Секундная, но для меня она растянулась в вечность. Что-то в его тоне, в этой бархатной интонации, не предназначенной для моих ушей, заставило все внутри меня похолодеть.

— Слушай, не звони мне сейчас, пожалуйста, — продолжил он, и его голос стал тише.— Неудобно. Жена должна вернуться вот-вот…

Чашка выскользнула из моих ослабевших пальцев. С глухим стуком она ударилась о столешницу, расплескав горячий чай. Слава богу, не разбилась. А может, и зря. Звон осколков был бы сейчас честнее этой оглушающей тишины.

Жена.

Это он обо мне. Той, которая стоит на кухне в трех метрах от него. Той, которая уже дома. Той, чьего возвращения ждут, чтобы прекратить тайный разговор с кем-то… с НЕЙ.

Каждое его слово отзывалось в голове резкой болью. Холод пробежал по спине, ладони мгновенно стали влажными и ледяными. Я видела лишь расплывчатые очертания нашей кухни, мир сузился до его голоса, до этого предательского шепота.

«Да, потом. Обязательно. Все, целую, пока».

Целую.

Я машинально приложила пальцы к сонной артерии, нащупывая пульс. Привычка, доведенная до автоматизма за годы работы. Он зашкаливал. Бешеный, неровный ритм, который я бы квалифицировала у любого пациента как острейшую реакцию на стресс.

Тахикардия.

Ощущение нехватки воздуха, будто грудную клетку сдавил невидимый обруч. Классические симптомы. Только сейчас пациентом была я, а причиной моего состояния был мой муж.

Щелчок. Он закончил разговор.

Тишина. Теперь она была зловещей. Она звенела, давила, наполненная болью и моим рухнувшим в одно мгновение миром.

Я слышала его шаги. Он идет сюда. На кухню. Сейчас он откроет дверь. И увидит меня. Увидит, что его «вот-вот должна вернуться жена» уже пришла.

Ноги приросли к полу. Я не могла сдвинуться с места, только смотрела на лужицу чая на столе, медленно впитывающуюся в дерево. Шаги приближались. Ручка двери начала опускаться..

Глава 4

Дверь открылась.

На пороге стоял Вадим. Свежий после душа, с полотенцем, небрежно перекинутым через плечо. На его губах играла самодовольная, расслабленная улыбка.

— О, Ань, ты уже дома? А я как раз собирался…

Но она тут же сползла с его лица, когда он сфокусировал взгляд на мне. На моей мертвенной бледности, на лужице чая на столешнице. Он проследил, куда я смотрю – на его телефон, – и в его глазах мелькнул короткий, животный испуг. Всего на долю секунды. А потом его сменило холодное, почти брезгливое раздражение.

Поймали. Как неудобно.

— Ты… ты все слышала? — его голос был хриплым, полным досады.

Я молчала. Воздух стал настолько плотным, что казалось, его можно потрогать. Я смотрела на него, на этого мужчину, с которым делила постель последние восемь лет, и видела перед собой совершенно чужого, неприятного человека.

— Ань, это не то, что ты подумала, — он сделал дежурную попытку оправдаться, даже не стараясь, чтобы это звучало искренне. — Это просто… глупая шутка. Коллега по работе, мы так… прикалываемся.

Какая плоская, избитая, банальная ложь. От нее меня начало физически подташнивать. Он даже не пытался быть оригинальным, не удосужился придумать что-то более правдоподобное для собственной жены.

Коллега. Какая прелесть.

И шутка. О, конечно, это же так смешно, просто умереть со смеху. Надо же, какой у меня муж юморист.

Он, видимо, держал меня за полную идиотку, раз думал, что я поверю в его нелепое оправдание. Внутри меня ледяное оцепенение треснуло, уступая место обжигающему, холодному и яростному гневу.

— Коллега? — мой голос прозвучал на удивление спокойно, хотя внутри все кричало от боли. — Коллегу ты называешь «зайкой» и шепчешь в трубку «целую»?

На его лице на мгновение отразилось удивление, смешанное с растерянностью, но он почти сразу взял себя в руки, и его черты исказила злая гримаса, когда он перешел в нападение.

— А чего ты хотела?! — крикнул он мне в лицо. — Чтобы я сидел тут и ждал, пока ты мир спасаешь за свои три копейки? Тебя вечно нет дома! Ты живешь в своей больнице! Где ты была в прошлую пятницу, когда я хотел в ресторан сходить? Ах да, у тебя очередной «тяжелый случай»! А мужику нужно внимание, ласка и нормальная женщина рядом, а не замороженная вобла, которая только и говорит, что о своих пациентах!

— Внимание? — горько усмехнулась я. — Значит, ты его нашел. Собирай вещи, Вадим.

— Что? — он выпрямился, удивление на его лице сменилось гневом. — С какой это стати? Ты меня выгоняешь?

— Я не смогу оставаться с тобой под одной крышей, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Уходи. Эта квартира моих родителей.

— Чего?! С ума сошла? — он расхохотался, мерзко, унизительно. — Это и мое жилье! Я сюда столько бабла вбухал в ремонт, в мебель, пока ты на всем готовеньком жила! Забыла, что твоя зарплата – это просто копейки?

От его уничижительных слов у меня закружилась голова. Он был прав, он действительно зарабатывал больше. Но «копейки»? Моя зарплата врача – это ничто?

Он говорил так легко, так презрительно, что на мгновение я почти усомнилась в собственной значимости. Может, я действительно живу в выдуманном мире, где моя работа что-то значит? Я оперлась о столешницу, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

— Ты закончил? — спросила я, с трудом фокусируя на нем взгляд.

Он усмехнулся, будто почувствовав мою слабость.

— Хорошо. Я уйду. Как ты и просишь. Дам тебе время остыть и подумать над своим отвратительным поведением. Видимо, ты со своей работой совсем с катушек съехала, доктор Артемьева. Посиди, подумай. Может, дойдет, что нельзя так с мужем обращаться.

Он развернулся и вышел из кухни, не хлопнув дверью, а закрыв ее медленно, с достоинством хозяина положения, который лишь временно уступает капризам неразумной женщины.

Я осталась одна. Оскорбленная, униженная, раздавленная. Я сползла по кухонному шкафу на пол. Он оставил за собой право вернуться в любой момент, повесив всю вину, всю грязь за произошедшее на меня. И от этого осознания было невыносимо тошно. Я смотрела на свои руки – они мелко дрожали. В горле стоял тугой, сухой ком. Слезы не шли. Видимо у моего растоптанного сердца просто не осталось на них сил.

Из коридора донесся демонстративный грохот: он с силой хлопнул дверцей шкафа, потом еще раз. Я сидела, не шевелясь, и каждый звук отдавался во мне глухим ударом. Это была не сборка вещей. Это был спектакль.

Спектакль, в котором он был оскорбленным мужчиной, а я – виновницей его страданий. Я слышала, как он бросает что-то на пол, как звякнули ключи, как он что-то недовольно пробурчал себе под нос. Каждый звук был рассчитан на то, чтобы я его услышала, чтобы я поняла, как сильно его «обидела».

Поразительно. Как ему это всегда удается? Даже сейчас, пойманный на лжи, он умудрился перевернуть все так, будто обиженная сторона – это он, а я – виноватая истеричка.

Через несколько минут он снова заглянул на кухню. На губах его играла издевательская ухмылка.

— Я поживу пару дней у друга. Когда перестанешь истерить и будешь готова к нормальному, взрослому разговору – позвонишь.

Глава 5

Я не знаю, сколько я так просидела на холодном линолеуме, вжавшись спиной в дверцу кухонного шкафа. Минуту? Десять? Час?

Время потеряло свой привычный ход, сжавшись в один бесконечный миг оглушающей, вязкой тишины. Единственным звуком, который я слышала, был неровный, частый стук моего собственного сердца.

Я, как врач, знала, что это — тахикардия, банальная реакция на стресс. Вот только от этого профессионального понимания было ничуть не легче. Я закрыла глаза, и перед внутренним взором снова и снова прокручивалась последняя сцена: его издевательская ухмылка, его слова, полные яда и пренебрежения.

Наконец, затекшие ноги и пронизывающий холод заставили меня пошевелиться. Каждый сустав отзывался тупой болью, словно мне было не тридцать с небольшим, а все восемьдесят. Я с трудом поднялась, опираясь на столешницу. Руки все еще дрожали. Взгляд упал на так и не выпитый чай. Коричневая лужица на белом дереве. Уродливое, неаккуратное пятно.

Я взяла тряпку и принялась методично, с каким-то отчаянным ожесточением стирать следы моего несостоявшегося вечера. Я терла так, будто пыталась содрать верхний слой столешницы. Словно если я уберу это пятно, то смогу стереть и последние пару часов, вырвать их из своей жизни, из своей памяти. Но пятно исчезло, а боль – нет. Она лишь стала острее.

Я медленно побрела по квартире, которая вдруг стала чужой. Огромной, гулкой и враждебной. Наша гостиная. Диван, на котором мы смотрели фильмы по выходным, теперь казался громоздким и пустым. Я помнила, как мы спорили, какого он должен быть цвета, как смеялись, когда не смогли затащить его в дверной проем. Теперь эти воспоминания причиняли почти физическую боль. Кресло, в котором он любил читать, выглядело сиротливо. На подлокотнике осталась лежать его книга, которую он так и не дочитал..

Я зашла в нашу спальню. Наша общая спальня. Распахнутые дверцы шкафа, зияющие пустыми полками на его стороне. Смятая постель, которая теперь казалась необъятной, холодной. На тумбочке рядом с его стороной кровати – пусто.

Пусто, за исключением одной-единственной вещи. Он не забрал фоторамку, где мы улыбались на фоне моря в наш медовый месяц. Этот снимок был моим самым любимым, но сейчас при одном взгляде на него становилось еще больнее.

Именно в этот момент меня накрыло. Не истерика. Не слезы. А волна ледяного, всепоглощающего одиночества. Осознание было почти физическим: резкая, давящая боль в груди, невозможность вдохнуть полной грудью. Все кончено. Это не дурной сон. Не глупая ссора, после которой он вернется с виноватой улыбкой, а я прощу. Это точка. Жирная, уродливая точка.

Я подошла к окну и посмотрела вниз, во двор. Его машины уже не было. Он уехал. Конечно, он сказал, что к другу, но я была уверена – это ложь. Внутреннее чутье, которое я так долго игнорировала, теперь кричало, что он поехал к ней. К той, которую он целовал по телефону. К той, ради которой он только что растоптал восемь лет нашей жизни.

Интересно, какая она? Красивее меня? Умнее? Или просто… новая?

Ночь не принесла облегчения. Я легла в кровать, но сон не шел. Я ворочалась, кутаясь в одеяло, но оно не грело. Я чувствовала себя песчинкой в огромной, холодной постели. Тишина в спальне давила, звенела, и каждый звук извне – скрип лифта, лай собаки, проехавшая мимо машина – заставлял меня вздрагивать. Я проваливалась в короткие, тревожные сны, в которых я бежала по бесконечным больничным коридорам, а за спиной слышался его смех и чужой, женский шепот. Я видела кардиомонитор, на котором вместо ровного ритма была прямая линия, и знала, что это умирает не пациент. Это умирает мое сердце.

Просыпалась от собственного сдавленного стона, рука сама собой тянулась на его половину кровати и натыкалась на холодную пустоту. И каждый раз реальность обрушивалась на меня с новой, беспощадной силой. Его нет. Он ушел. Это не сон.

Под утро, когда серое рассветное небо начало пробиваться сквозь шторы, я поняла, что больше не смогу здесь находиться. Этот дом, каждая вещь в нем, даже воздух – все было отравлено его ложью и моим унижением. Я не могла здесь дышать.

Я встала, приняла душ, пытаясь смыть с себя липкое ощущение грязи и предательства. Взглянула в зеркало и не узнала себя. Оттуда на меня смотрела незнакомая женщина с тусклыми, воспаленными глазами и резкими, заострившимися чертами лица. Наверное, так выглядят пациенты после тяжелой операции, когда наркоз уже отошел, а боль только набирает обороты. Я нанесла на лицо чуть больше тонального крема, чем обычно, пытаясь замаскировать следы бессонной ночи. Никто не должен ничего заметить. Особенно на работе. Работа – это мой спасательный круг. Моя броня. Там я не униженная жена, а доктор Артемьева, уважаемый специалист. Там я нужна. Там я на своем месте.

Я оделась. Механически, как робот, запрограммированный на определенные действия. Я должна идти на работу. Я должна спасать чужие сердца. А кто спасет мое?

Глава 6

В больнице привычная утренняя суета подхватила меня, и я с облегчением в нее окунулась. Утренняя пятиминутка. Доклады дежурных врачей, цифры, диагнозы.

Мой мозг с готовностью переключился на знакомую территорию, где все подчинялось логике и знаниям. Я заставляла себя быть здесь и сейчас, вникать, задавать вопросы, не позволяя себе ни на секунду задуматься о пустой квартире, в которую мне предстояло вернуться вечером.

После планерки начался обход. Первым в списке был пожилой мужчина, поступивший ночью с отеком легких. Состояние тяжелое. У кровати сидела его дочь, женщина моих лет, с покрасневшими от слез глазами.

— Доктор, скажите, он будет жить? — прошептала она, и в ее голосе звенела такая неподдельная, отчаянная надежда, что у меня на мгновение перехватило дыхание.

Я посмотрела на показатели на мониторе, на лист назначений.

— Состояние тяжелое, но стабильное. Мы делаем все необходимое. Динамика покажет. Как он провел ночь?

Я задавала вопросы, слушала, объясняла ей простыми словами, что значат все эти цифры и названия лекарств. Я была в своей стихии. Я была профессионалом, выполняющим свою работу. И на эти пятнадцать минут я почти забыла о том, что моя собственная жизнь трещит по швам.

— Анна Сергеевна, доброе утро. Как выходной провели, отдохнули? — я столкнулась с Дмитрием Андреевичем в коридоре. Он шел мне навстречу с папкой в руках. Выглядел он, как обычно, уставшим, но улыбался мне.

Его простой, будничный вопрос ударил по мне с силой наотмашь. Отдохнула. Выходной. Перед глазами тут же вспыхнула картина: я сижу на полу посреди кухни, а из коридора доносится грохот вещей, которые Вадим швыряет в сумку.

Его ухмылка. Хлопнувшая дверь. День и две ночи, проведенные в пустой квартире, в тишине, в одиночестве. Вот такие у меня были выходные.

— Не очень, — выдавила я, стараясь, чтобы голос меня не подвел.

Выражение лица Дмитрия стало моментально серьезным.

— Вижу. Вы бледная сегодня.

Он не стал расспрашивать дальше, просто кивнул. И от его тактичного молчания и понимающего взгляда стало только хуже. К горлу подкатил горячий, колючий ком.

В обеденный перерыв, запершись в своем кабинете, я попыталась заставить себя съесть принесенный из дома салат. Но кусок не лез в горло. Рабочий адреналин схлынул, и на меня снова обрушились события прошлого вечера.

Пришло время сделать то, что я решила еще утром – найти контакты адвоката. Это был единственный логичный, правильный шаг в моей ситуации. Я открыла ноутбук и занесла пальцы над клавиатурой, чтобы вбить в поиск заветные слова. Но в последний момент замерла. А что, если я тороплюсь?

Я достала телефон. Открыла переписку с Вадимом. Последнее сообщение было мое, два дня назад:

«Купи хлеб».

И его ответ:

«Ок».

Такая обыденная, такая мирная переписка из другой, уже несуществующей жизни.

Я снова и снова прокручивала в голове наш разговор. Его растерянность. Его нелепое оправдание про коллегу. А потом – его гнев. Может, я действительно была неправа? Может, я слишком устала, все преувеличила?

Звонок действительно мог быть глупой шуткой, а его реакция – защитой от моих несправедливых обвинений. Его слова о том, что меня вечно нет дома, что я живу работой... В них ведь была доля правды. Я действительно много работала. И да, он зарабатывал больше, и его раздражение по поводу моих «копеек»… было ли оно совсем безосновательным?

Внезапно вся моя вчерашняя уверенность испарилась, оставив после себя липкий, неприятный туман сомнений. А что, если я ошиблась? Что, если я сама разрушила свой брак из-за глупой подозрительности и усталости?

Сразу после обеда меня вызвали на консультацию в терапевтическое отделение. Женщина лет сорока закатывала истерику, потому что ее мужу, поступившему с гипертоническим кризом, показалось, что у него «колет в сердце».

— Сделайте что-нибудь! Он умирает! — кричала она, вцепившись в мой халат.

Я спокойно осмотрела ее мужа, изучила его кардиограмму. Ничего критичного. Обычная реакция на скачок давления. Я потратила десять минут, чтобы успокоить женщину, объяснить ей, что ее муж не умирает, что ему просто нужен покой и правильно подобранные препараты. Она задавала мне много вопросов, просила проверять ее мужа каждый час и долго благодарила.

А я думала о другом. Вот она, борется за своего мужа, пусть и по пустяковому поводу. Готова кричать на весь мир, лишь бы с ним все было в порядке.

А я? Я выгнала своего после первого же подозрения. Решительно. Безапелляционно. И теперь эта решительность казалась мне чудовищной ошибкой.

Вернувшись в кабинет, я снова взяла телефон. Но вместо того, чтобы искать номер адвоката, я смотрела на контакт «Вадим».

Что делать? Позвонить? Извиниться? Попросить вернуться и поговорить? Или стоять на своем?

Глава 7

Я смотрела на экран телефона, на котором горело имя моего мужа. Палец завис над кнопкой вызова. Так просто. Одно нажатие – и я услышу его голос. Что я ему скажу?

Признать, что я погорячилась? Попросить его вернуться, чтобы мы могли спокойно поговорить? Признавать, что я действительно ошиблась? Что моя реакция была чрезмерной? Что я, доктор Артемьева, привыкшая к холодному анализу, поддалась эмоциям и, возможно, разрушила все сама.

Но от одной мысли об этом к горлу подкатила тошнота. Я снова вспомнила все брошенные им слова.

Сомнения, посеянные им же, уже пустили ядовитые корни. Я отбросила телефон на стол. Нет. Я не буду звонить. Ни ему, ни адвокату. Пока не буду. Я просто…

Договорить я не успела. Резко зазвонил внутренний телефон.

— Анна Сергеевна, срочно в приемное! Тяжелая, по кардиологии! Острый инфаркт!

Все мои личные переживания, все сомнения и страхи мгновенно улетучились, сметенные одним словом – «срочно». Я на ходу накинула халат и почти бегом направилась в приемное отделение. Там уже царил привычный для таких случаев хаос: суетились медсестры, сновали санитары, пахло лекарствами и хлоркой.

В центре всего этого, на каталке, лежала пожилая женщина без сознания. Бледная, с синевой у губ. Монитор над ней надрывался тревожным писком, показывая критические цифры.

— Что у нас? — бросила я на ходу дежурному врачу.

— Женщина, семьдесят два года. Острый трансмуральный инфаркт миокарда. Давление шестьдесят на сорок, падает. Пульс нитевидный.

Я склонилась над пациенткой, отдавая короткие, четкие команды. Вколоть то, приготовить это, дефибриллятор наготове. Все работало как единый, слаженный механизм. И в этом механизме я была главной деталью.

— Доктор! — властный, низкий голос заставил меня на секунду оторваться от показаний монитора. Рядом со мной, преграждая путь санитарам, стоял высокий мужчина. Дорогое кашемировое пальто, распахнутое на груди, идеально сидящий костюм под ним, часы на запястье, сверкнувшие в свете ламп. Он выглядел встревоженным, но держался уверенно.

— Я ее сын, Сергей Миронов. Каково ее состояние? Я хочу знать все.

Его требовательный тон резанул слух, но я привыкла к разным реакциям родственников.

— Острый инфаркт. Состояние крайне тяжелое, — отрезала я, возвращая взгляд к монитору. — Сейчас каждая секунда на счету. Не мешайте.

— В реанимацию, живо! — скомандовала я, и каталку тут же повезли по коридору. Мужчина остался стоять посреди приемного покоя, провожая нас тяжелым, напряженным взглядом. У меня не было ни секунды, чтобы подумать о нем или его горе. У меня была только одна задача – спасти его мать.

Следующие два часа пролетели как один миг. Борьба за жизнь. Адреналин, который заглушал все – усталость, голод, душевную боль. Мы с Дмитрием Андреевичем и нашей командой сделали все, что могли. И у нас получилось. Состояние пациентки удалось стабилизировать. Ее сердце снова билось в правильном, хоть и слабом, ритме.

Когда я вышла из реанимации, меня шатало от усталости. Физической и эмоциональной. Остаток смены прошел в тумане – обходы, назначения, бумаги. Я работала на автомате, на последнем резерве сил.

Когда я, наконец, покинула больницу, город уже погрузился в вечерние сумерки. Мысль о возвращении в пустую, холодную квартиру была невыносимой. Я не могла заставить себя пойти домой. Вместо этого я просто побрела по улице, сама не зная куда. Мне нужно было просто идти, двигаться, чувствовать под ногами твердый асфальт, видеть огни витрин, слышать шум города. Все что угодно, лишь бы не оставаться наедине с тишиной и своими мыслями.

«Может, выпить кофе?» — мелькнула мысль. Да, просто чашка горячего, горького кофе. Маленький островок нормальной жизни посреди моего личного апокалипсиса. Я подняла голову, и мой взгляд скользнул по окнам уютного кафе на другой стороне улицы. Яркий, теплый свет, смеющиеся люди за столиками…

И за одним из этих столиков, у самого окна, сидел он. Вадим.

Один.

Мое сердце пропустило удар, а потом забилось так сильно, что на мгновение перехватило дыхание. В ушах застучало. Он сидел один, задумчиво глядя в свою чашку. И в этот миг все мои сомнения, вся моя рефлексия последних суток, вся боль и унижение – все это схлопнулось в одну-единственную, оглушающую мысль: это знак.

Это сама судьба дает мне шанс. Я погорячилась. Я была неправа, выгнав его, не разобравшись. Вот он, сидит один, такой же потерянный, как и я. Мы должны поговорить. Прямо сейчас.

Волна облегчения накрыла меня, смывая часть той тяжести, что давила на плечи. Я сделала глубокий вдох, расправила плечи и, не сводя с него взгляда, решительно шагнула на пешеходный переход. Я шла через дорогу, и в голове уже складывались первые фразы. «Вадим, прости. Я была неправа. Давай поговорим». Сердце колотилось от волнения и предвкушения, стучало так громко, что казалось, его слышат все вокруг.

Я пересекла дорогу, не замечая ни машин, ни людей. Весь мир сузился до этой стеклянной двери. Рука сама потянулась к тяжелой деревянной ручке. Я на мгновение замерла, чувствуя, как ладонь стала влажной. Сделала еще один глубокий, судорожный вдох, собираясь с духом. Сейчас я войду, и мы все решим.

Я толкнула дверь.

Глава 8

Дверь поддалась легко, и я шагнула внутрь, окунувшись в волну тепла, гул голосов и густой аромат свежесваренного кофе и выпечки. На мгновение я замерла, давая глазам привыкнуть к яркому освещению после вечерних сумерек. Это был другой мир. Мир, где люди смеялись, встречались после работы, делились новостями. Нормальный, живой мир, в котором мне, казалось, больше не было места. Мой взгляд тут же нашел его столик у окна. Вадим сидел все так же, вполоборота ко мне, и я сделала первый, нерешительный шаг в его сторону, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, мешая дышать.

И в этот момент я увидела, как он поднял голову, и на его губах появилась та самая нежная, интимная улыбка, которую я так хорошо знала. Улыбка, предназначенная не для всех. Улыбка, которая когда-то принадлежала только мне. Мое сердце замерло, пропустив удар, а потом сжалось в тугой, болезненный комок.

Я проследила за его взглядом. Из глубины зала к его столику легкой, уверенной походкой шла молодая, красивая блондинка в элегантном платье, которое идеально подчеркивало ее фигуру. Она подошла к нему, и он тут же поднялся ей навстречу. Он притянул ее к себе и поцеловал, запустив одну руку в ее волосы, а другой обнимая за талию.

Мир не просто остановился. Он взорвался, разлетевшись на миллионы беззвучных осколков. Я стояла на пороге, а передо мной разворачивалась немая сцена, которая была ответом на все мои вопросы, на все мои мучительные сомнения. Вся надежда, вся моя глупая, унизительная готовность извиняться – все это сгорело дотла в одну секунду. Осталась только пустота и оглушительная, унизительная ясность. Вот она. Его «глупая шутка». Его «коллега по работе». Его «я поживу у друга».

Я стояла, не в силах пошевелиться, не в силах дышать. Я смотрела на них, на то, как он что-то шепчет ей на ухо, и она смеется, запрокинув голову. Они были красивой парой. Счастливой. Гармоничной. А я была лишней.

— Девушка, вы одна? Столик на одного?

Я вздрогнула и медленно, с усилием, повернула голову. Рядом со мной стоял молодой официант с меню в руках, с вежливой, вопросительной улыбкой. Его голос вырвал меня из оцепенения. Внутри что-то щелкнуло. Шок сменился холодным, почти научным любопытством. Я хотела видеть все. Слышать все. Я должна была собрать полный анамнез этого предательства.

— Да, одна, — мой голос прозвучал на удивление спокойно. — Вон тот столик у колонны, пожалуйста.

Официант удивленно моргнул, но проводил меня к небольшому столику, расположенному идеально: чуть позади них, но под таким углом, что я могла видеть их профили и слышать их разговор. Я села, положила сумочку на колени и взяла в руки меню, делая вид, что увлеченно изучаю десерты. Руки мелко дрожали, но я заставила себя глубоко дышать, пытаясь унять внутренний тремор.

— …так устал от этого всего, — донесся до меня голос Вадима. — Вечно у нее все по правилам, вечно я что-то делаю не так. С тобой я могу просто дышать.

— Бедненький мой, — проворковала блондинка, поглаживая его руку. — Ну ничего, скоро все это закончится. Ты же поговоришь с ней?

— Поговорю, конечно, — вздохнул он. — Просто жду подходящего момента. Она сейчас такая нервная, с работой у нее завал. Не хочу ее травмировать.

Травмировать. Он не хочет меня травмировать. Я чуть не рассмеялась в голос. Я опустила меню и посмотрела на них. Они были так увлечены друг другом, что не замечали ничего вокруг.

— Кофе, пожалуйста. Двойной эспрессо, — сказала я подошедшему официанту, не отрывая взгляда от пары за соседним столиком.

— Ты такая красивая сегодня, — снова сказал Вадим, наклоняясь к ней. — Я так соскучился.

Блондинка кокетливо улыбнулась.

— А твоя… жена… она не будет звонить?

— Не должна. Она же думает, что я у друга. И вообще, она сейчас, наверное, очередного пациента спасает. Святая Анна, спасительница человечества.

Официант поставил передо мной маленькую чашечку с кофе. Звук фарфора, ударившегося о блюдце, прозвучал в тишине слишком громко. Я медленно подняла чашку, сделала глоток обжигающе горького напитка. И, собрав всю волю в кулак, посмотрела прямо на них.

Их взгляды были устремлены друг на друга. Но в какой-то момент блондинка, смеясь, отвела глаза и ее взгляд скользнул по залу. И наткнулся на меня. Ее улыбка застыла, глаза изумленно расширились. Она толкнула Вадима в бок, и он, недовольно обернувшись, проследил за ее взглядом.

И встретился глазами со мной.

Глава 9

Время, казалось, застыло. Мы смотрели друг на друга через весь зал: я, сидящая за столиком у колонны с нетронутой чашкой эспрессо, и он, пойманный с поличным, с застывшей на лице маской ужаса и растерянности. Его спутница, блондинка, бросала испуганные взгляды то на меня, то на Вадима, ее щеки залил предательский румянец. Она что-то шептала ему, но он ее не слышал. Он смотрел только на меня.

Я видела, как в его глазах растерянность сменяется злостью. Он был загнан в угол, и, как любой хищник в такой ситуации, готовился к нападению. Я знала, что сейчас последует. Обвинения, попытки выставить меня сумасшедшей, скандал.

Но я его опередила.

Внутри меня что-то переключилось. Шок и боль никуда не делись, они просто сжались в тугой, холодный комок где-то в районе солнечного сплетения. А на смену им пришло ледяное, отстраненное спокойствие. То самое профессиональное спокойствие, которое не раз помогало мне в реанимации, когда на принятие решения были считанные секунды.

Я медленно, не отрывая от него взгляда, достала из сумочки кошелек. Положила на столик купюру, с лихвой покрывающую мой нетронутый кофе. Встала. Расправила плечи, хотя казалось, что на них давит вся тяжесть этого мира. И медленной, размеренной походкой направилась к их столику.

С каждым моим шагом лицо Вадима становилось все более напряженным. Блондинка вжалась в кресло, глядя на меня с нескрываемым страхом. Я подошла к их столику и остановилась, возвышаясь над ними.

— Добрый вечер, — мой голос прозвучал, может быть, даже слишком спокойно.

— Аня, что ты здесь делаешь? — прошипел Вадим, его глаза метали молнии.

Я проигнорировала его вопрос, переведя взгляд на его спутницу. Она была действительно красива. Молодая, стройная, с широко распахнутыми голубыми глазами.

— Анна Артемьева, — представилась я, глядя ей прямо в глаза. — Жена. А вы, я так понимаю, та самая… коллега, с которой так весело шутить по телефону?

Девушка испуганно вскинула на меня глаза, потом тут же перевела умоляющий взгляд на Вадима.

— В-вадимчик, я... я ж-же... — замямлила она, начав заикаться.

— Хватит устраивать цирк! — рявкнул Вадим, вскакивая на ноги. Несколько человек за соседними столиками обернулись на его крик. — Пойдем домой, там поговорим!

— Нам больше не о чем говорить, Вадим, — все так же спокойно ответила я. — И да, домой можешь не возвращаться. У тебя его больше нет.

— Ты что себе позволяешь?! — прошипел он, наклоняясь ко мне, его лицо исказила ярость. — Ты еще пожалеешь об этом, Аня, я тебе обещаю! Ты у меня еще на коленях приползешь!

Я не ответила. Просто посмотрела ему в глаза, полные бессильной злобы, и увидела в них не своего мужа, а жалкого, загнанного в угол предателя. Я развернулась и пошла к выходу, не оборачиваясь. Каждый шаг давался с трудом, словно я шла по вязкому болоту. Я чувствовала на своей спине его прожигающий, полный ненависти взгляд и десятки любопытных глаз других посетителей. Но я держала спину прямо. Я не доставлю им такого удовольствия.

Я вышла на улицу, и холодный, влажный вечерний воздух ударил в лицо, почти сбивая с ног. Я жадно глотнула его, словно утопающий, вынырнувший на поверхность. Дверь кафе за мной закрылась, отрезая шум и тепло. Адреналин, который держал меня в тонусе последние несколько минут, начал отступать, и на его место хлынула боль. Тупая, всепоглощающая, как тяжелая свинцовая плита, которая медленно опускалась мне на грудь, выдавливая воздух и остатки сил.

Почему? Этот вопрос мучал меня больше всего. Почему так все произошло? Я брела по улице, не разбирая дороги, и в голове всплывали обрывки воспоминаний.

Его постоянные упреки в том, что я слишком много работаю. Его недовольство, когда я отменяла наши планы из-за экстренного вызова. Его фразы о том, что «нормальные» женщины ждут мужей дома с ужином, а не пропадают на сутках. Я всегда отмахивалась от этого, считая обычным мужским эгоизмом. Я думала, он понимает. Понимает важность моей работы.

Оказалось, нет. Он не понимал. Он просто искал ту, которая будет «нормальной». Ту, которая будет смотреть на него с обожанием, как та блондинка.

А я? Была ли моя вина? Наверное, была. Я была слишком увлечена карьерой. Слишком уверена в нашей стабильности. Я пропустила все тревожные звоночки: его отстраненность, его внезапные «встречи с друзьями», его телефон, который он начал ставить на беззвучный режим. Я была слепа. Или просто не хотела видеть.

Но оправдывает ли это его ложь? Его предательство? Его унизительные слова? Нет. Ничто не оправдывает. Он мог поговорить со мной. Сказать, что несчастлив. Предложить расстаться в конце концов. Но он выбрал самый легкий и самый подлый путь – путь обмана.

Больше не было вопросов. Не было "а что, если". Не было унизительного чувства вины. Теперь все встало на свои места.

Глава 10

Утро встретило меня тупой, ноющей головной болью и оглушающей тишиной в квартире. Я была опустошена, раздавлена, и единственным желанием было свернуться калачиком под одеялом и не просыпаться. Но я не могла себе этого позволить. Надо было собраться и начать действовать.

В голове медленно выстраивался план. Шаг первый: найти номер адвоката и позвонить. Шаг второй: поменять замки в квартире. Обязательно. Но второе можно отложить на выходные. А вот первое нужно сделать прямо сейчас, пока вчерашняя холодная решимость окончательно не утонула в жалости к себе.

Я встала, приняла душ, оделась. Все действия были механическими, отточенными до автоматизма. Но внутри что-то изменилось. Я больше не чувствовала себя жертвой. На смену боли и унижению пришла холодная решимость, и теперь у меня была одна главная задача — вычеркнуть Вадима из своей жизни.

Перед выходом на работу я села на диван в гостиной, достала телефон и нашла тот самый номер. «Адвокат по разводам». Пальцы больше не дрожали. Я нажала кнопку вызова.

— Юридическая компания «Статус», здравствуйте, — ответил вежливый женский голос.

— Здравствуйте, — немного неуверенно начала я. — Меня зовут Анна Артемьева. Я хотела бы записаться на консультацию по вопросу расторжения брака.

— Конечно. Когда вам будет удобно?

— Как можно скорее.

Мы договорились о встрече на следующий день. Повесив трубку, я почувствовала не облегчение, а скорее, мрачное удовлетворение. Первый шаг сделан. Обратной дороги нет.

На работе я была предельно собрана. Пятиминутка, обходы, консультации. Я с головой ушла в привычный мир медицины, где все было подчинено логике и фактам. Я была доктором Артемьевой, и я была на своем месте.

— Анна Сергеевна, доброе утро, — Дмитрий Андреевич поравнялся со мной в коридоре. — Вы сегодня выглядите… по-другому.

— Выспалась, — коротко бросила я, не вдаваясь в подробности.

— Это хорошо, — он кивнул, но его внимательный взгляд, казалось, говорил больше. — Кстати, по вашей пациентке, Мироновой, положительная динамика. Стабильна. Вы вчера отлично сработали.

— Мы все сработали, Дмитрий Андреевич, — поправила я.

— Безусловно. Но заслуга всё же ваша. Отличная работа.

Его простая, профессиональная похвала была как бальзам на душу. Здесь, в этих стенах, я была кем-то. Мои действия имели значение.

Вечером, после смены, я вышла из больницы, чувствуя себя выжатой как лимон. Я уже мысленно готовилась к возвращению в пустую квартиру, когда меня окликнули.

— Доктор Артемьева!

Я обернулась. Передо мной стоял тот самый мужчина из приемного покоя – Сергей Миронов. Сегодня он был без пальто, в дорогом, идеально сидящем костюме. В руках он держал огромный букет белых роз.

— Простите, что подкарауливаю вас здесь, — сказал он, подходя ближе. Он держался прямо и уверенно, но в его темных глазах читалась неподдельная, искренняя благодарность. — Я хотел вас поблагодарить. За маму. Я был у нее, она пришла в себя. Врачи говорят, вы ее с того света вытащили.

— Это моя работа, — стандартно ответила я.

— Для вас – работа, а для меня – жизнь самого дорогого мне человека, — он протянул мне цветы. — Это вам. Самое малое, что я могу сделать.

Я растерянно взяла букет. Розы приятно пахли, и я с удовольствием уткнулась в них носом, вдыхая аромат. Я не знала, что сказать.

— Выглядите уставшей, — продолжил он, чуть нахмурив брови. — Позвольте, я вас подвезу.

— Не стоит, спасибо, я сама.

— Я настаиваю, — его тон не предполагал возражений. Он сделал едва заметный жест рукой в сторону парковки. — Моя машина здесь. Это займет всего несколько минут, а вам не придется тащить эту охапку самой.

Я колебалась. С одной стороны, мне не хотелось ни с кем разговаривать. С другой – мысль о том, чтобы ехать в метро, а потом идти до дома с этим огромным букетом, была еще более удручающей.

— Хорошо, — неожиданно для самой себя согласилась я. — Только подвезите.

Он кивнул и, забрав у меня букет, чтобы мне было удобнее идти, направился к черному, блестящему внедорожнику, припаркованному неподалеку. Он открыл передо мной пассажирскую дверь, и я села в салон, пахнущий дорогой кожей и едва уловимым мужским парфюмом.

Машина тронулась плавно, почти бесшумно. Я смотрела на мелькающие за окном огни города, держа на коленях огромный букет. Его сладкий, дурманящий аромат заполнял все пространство, смешиваясь с запахом кожи, и от этого становилось немного не по себе. Мы ехали в молчании. Сергей, казалось, чувствовал мое состояние и не лез с расспросами, за что я была ему благодарна.

— Вот мы и приехали, — сказал он, когда машина остановилась у моего подъезда.

— Спасибо, что подвезли, — я повернулась к нему, чтобы попрощаться.

И в этот момент мой телефон, лежащий в сумочке, коротко завибрировал. Я достала его. На экране светилось одно новое сообщение. От Вадима.

Сердце пропустило удар. Я открыла сообщение. Текст был коротким, всего два предложения:

«Надеюсь, тебе понравится мой подарок. Он ждет тебя в спальне».

Глава 11

Холод пробежал по моей спине, не имеющий ничего общего с вечерней прохладой. Подарок? Какой еще подарок? Он же забрал свои вещи. Что он мог оставить? И почему от этой фразы у меня по коже пошли мурашки, а в груди поселилось ледяное, тревожное предчувствие?

— Анна Сергеевна, все в порядке? — голос Сергея вырвал меня из оцепенения. Он с беспокойством смотрел на мое лицо. — Вы вдруг так побледнели.

— Да, все хорошо, — я заставила себя поднять на него взгляд и изобразить слабую улыбку. — Просто устала. Спасибо вам большое, что подвезли. И за цветы.

— Вам спасибо, доктор, — ответил он, не сводя с меня внимательного взгляда.

Я поспешно вышла из машины, чувствуя, как его взгляд провожает меня до самой двери подъезда. Я шла, не оглядываясь. В руках я сжимала телефон с его сообщением и огромный букет роз, который теперь казался неуместным и чужим.

Поднявшись на свой этаж, я на мгновение замерла перед дверью. Страх. Впервые в жизни мне было страшно входить в собственный дом. Я сделала глубокий вдох, вставила ключ в замок и вошла.

Квартира встретила меня давящей, гулкой тишиной. Я прошла в гостиную, бросила сумочку на диван. Букет поставила в первое, что попалось под руку – трехлитровую банку для воды. Белые, нежные розы в уродливой стеклянной таре. Идеальная метафора моей нынешней жизни.

Сердце колотилось так, что отдавало в висках. Я медленно пошла по коридору к нашей спальне. Дверь была приоткрыта. Я толкнула ее.

В комнате было чисто. Кровать аккуратно заправлена. Все выглядело обычно. Но в нос ударил странный, едва уловимый, неприятный запах. Я подошла ближе к кровати, пытаясь понять его источник. И увидела. На моем белоснежном покрывале, прямо со стороны моей подушки, была небольшая темная кучка. Какашка?

Меня затошнило от отвращения и недоумения. Что это? Что за бред? Это он сделал? Зачем? Это было настолько мелко, мерзко и абсурдно, что не укладывалось в голове.

И тут я услышала. Тихое, жалобное скуление, доносившееся откуда-то снизу, со стороны кровати. Я наклонилась, заглянула под кровать и отшатнулась. В углу, забившись в стену, сидело маленькое, дрожащее существо. Щенок. Крошечный, несуразный, с непропорционально большими ушами и испуганными, слезящимися глазами-бусинками. Он был грязный, худой и откровенно страшненький.

Я смотрела на него, и в голове всплыли обрывки наших с Вадимом разговоров:

— Вадим, давай заведем собаку? Маленькую. Я так хочу.

— Аня, собака – это сложно. Шерсть, лужи, прогулки в шесть утра. Зачем тебе этот геморрой?

Он всегда был против. Категорически.

Я выпрямилась и снова посмотрела в сторону кровати. На своей прикроватной тумбе я заметила сложенный вдвое листок бумаги. Я подошла, взяла его. Руки дрожали, когда я развернула записку. Внутри, его размашистым, неровным почерком, было написано:

«Ты же всегда хотела собаку. Вот, дарю. Наслаждайся своим новым геморроем».

Геморрой. Вот значит как. Я опустилась на пол, чувствуя, как ноги перестают меня держать. Он совершил нечто большее, чем предательство. Он взял мою самую светлую, самую заветную мечту, вывернул ее наизнанку и швырнул мне в лицо.

Я мечтала о собаке. Я представляла себе породистого, веселого щенка вельш-корги, похожего на маленькую рыжую лисичку. Я уже придумала ему имя – Арчи. Я видела, как мы гуляем в парке, как он смешно семенит на своих коротких лапках. Моя мечта была чистой и радостной.

А он притащил мне это. Больное, несчастное, испуганное существо. Где он его только взял? Подобрал на улице? Купил у каких-то сомнительных разведенцев за копейки, выбрав самого жалкого?

Он осквернил мою мечту, превратив ее в жестокую, циничную пародию. И что теперь? Мне, значит, убирать за ним, лечить его, тратить деньги, которых, по его же словам, у меня «копейки»? И все это сейчас, когда моих моральных ресурсов не хватает даже на саму себя?

Снова раздался жалобный, тоненький писк. Щенок дрожал не переставая, и я видела, как ходят ходуном его худенькие ребрышки под свалявшейся шерстью. Он был так напуган, что, казалось, само его сердечко вот-вот разорвется от страха. И сквозь пелену гнева и отвращения к Вадиму я вдруг увидела просто живое, напуганное до смерти существо. Он был таким же заложником этой ситуации, как и я. И в отличие от меня, он был совершенно беззащитен.

Вся вина за это лежала только на моем почти бывшем муже, конченом придурке.

Ярость, которая еще мгновение назад клокотала во мне, уступила место щемящей жалости. Я медленно, чтобы не напугать его еще больше, легла на ковер, прислонившись лбом к кровати.

Щенок замер, глядя на меня своими огромными, полными ужаса глазами. Он перестал скулить, только продолжал дрожать всем своим крошечным тельцем.

Я протянула к нему руку, медленно, ладонью вверх.

— Иди сюда, малыш, — прошептала я. — Не бойся. Я тебя не обижу.

Он только еще сильнее вжался в стену. Я убрала руку. Мы просто смотрели друг на друга несколько минут в полной тишине, нарушаемой лишь моим собственным сбившимся дыханием. Я, разбитая и униженная женщина, и он, никому не нужный, испуганный щенок. Два одиночества в пустой квартире.

— И что мне с тобой теперь делать, а? — тихо спросила я у него.

Глава 12

«И что мне с тобой теперь делать?»

Щенок не ответил. Он только сильнее задрожал, и его испуганные глаза-бусинки, полные слез, смотрели на меня с отчаянием. Я продолжала лежать на полу, чувствуя холод ковра сквозь одежду. В голове был полный хаос. Жгучий, праведный гнев на Вадима смешивался с острой, пронзительной жалостью к этому маленькому, беззащитному существу.

Нужно было что-то делать. Я не могла просто так оставить его дрожать от страха под кроватью. Я – врач. Моя работа – помогать. И неважно, кто пациент – человек с инфарктом или крошечный, никому не нужный щенок. Профессиональный долг, въевшийся под кожу за годы практики, взял верх над личной трагедией.

Я медленно, стараясь не делать резких движений, поднялась на ноги.

— Тихо, тихо, малыш, — прошептала я, обращаясь скорее к себе, чем к нему. — Сейчас мы все уберем.

Первым делом я избавилась от «сюрприза» на покрывале. Брезгливо, двумя пальцами, я сняла испачканное покрывало с кровати и бросила его в стиральную машину, выставив режим с самой высокой температурой. Потом тщательно вымыла руки и освежила лицо.

Затем я вернулась в спальню, открыла окно, впуская прохладный ночной воздух. Щенок все так же сидел под кроватью, не сдвинувшись с места.

— Ну что, партизан, вылезать собираешься? — я снова села на пол. — Есть-то, наверное, хочешь.

Я пошла на кухню. Что едят щенки? Я понятия не имела. Мой «Арчи» из мечты должен был питаться лучшим кормом премиум-класса. А что дать этому заморышу? Я открыла холодильник. Взгляд упал на отварную куриную грудку, которую я приготовила себе для завтрашнего салата. Я отломила небольшой кусочек, мелко-мелко его покрошила, чтобы малыш не подавился, и положила на блюдце. Рядом поставила мисочку с водой.

Я вернулась в спальню и аккуратно, стараясь не шуметь, пододвинула блюдце с курицей и миску с водой к нему, под кровать.

Щенок не выходил. Он только втянул носом воздух, и его худенькое тельце снова затряслось. Видимо чувство страха пока перебивало чувство голода.

— Ладно, — вздохнула я. — Как знаешь.

Я оставила его в покое и пошла в ванную. Нашла в шкафу старое, махровое полотенце, и постелила его на пол рядом с кроватью. Пока будет вместо лежанки.

Уже укладываясь, я услышала из-под кровати торопливое чавканье. Он ест. Не знаю почему, но от этого простого звука к горлу подкатил ком, и глаза защипало. Я быстро смахнула эту непрошеную слезу.

Я долго не могла уснуть, ворочаясь на кровати и глядя в потолок. Гнев на Вадима никуда не делся. Он поступил чудовищно. Он использовал мою самую заветную мечту, чтобы добить меня. И ему это удалось. Но теперь у меня была другая проблема. Что делать с этим щенком? Отвезти в приют? Но я видела, какой он маленький, больной и напуганный. В приюте он просто не выживет. Оставить себе? Но как? Я целыми днями на работе. У меня нет ни сил, ни времени заниматься этим «подарком», который мне так любезно подкинул бывший муж.

С этими мыслями я провалилась в тяжелый, беспокойный сон. А посреди ночи проснулась от тихого, жалобного скуления. Оно все так же доносилось из-под кровати. Я встала с кровати и села на пол. Щенок сидел на том же месте и тихо плакал.

Я легла на пол рядом.

— Ну что ты, малыш? Что случилось? — прошептала я.

Он посмотрел на меня своими огромными, полными тоски глазами и снова заскулил. И я не выдержала. Аккуратно, очень медленно, я протянула руку и подцепила его под дрожащее тельце. Он испуганно пискнул, но не вырывался. Я осторожно вытащила его из-под кровати. Он был почти невесомым.

Я села на ковер, положив его себе на колени. Он тут же сжался в комочек, пытаясь стать как можно меньше. Я накрыла его краем своего халата. Он вздрогнул, а потом, видимо, почувствовав тепло, затих. Через минуту он ткнулся своим холодным, мокрым носом мне в ладонь, глубоко вздохнул и засопел.

Он уснул.

Я сидела на полу посреди ночи, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить его. Я, разбитая и преданная женщина, и он, никому не нужный, испуганный щенок. Два одиночества в пустой квартире. И впервые за последние пару суток я почувствовала, что я не одна.

Я закрыла глаза. Решение придет позже. Завтра. А сейчас нужно было просто пережить эту ночь. И впервые за долгие часы я думала не о Вадиме и не о своей боли. Я думала о маленьком, дрожащем комочке, спящем на мне. И о том, что завтра утром, перед работой, мне нужно будет заехать в зоомагазин.

Глава 13

Прошла неделя. Неделя, которая перевернула мою жизнь с ног на голову, а потом снова поставила, но уже как-то по-другому. Мое существование превратилось в череду четких, неотложных дел, которые вытеснили рефлексию и жалость к себе.

Первым делом я, как и собиралась, вызвала мастера и поменяла замки во входной двери. Когда он ушел, оставив мне новый комплект ключей, я почувствовала небывалое облегчение. Теперь это была моя территория. Моя крепость.

Вторым, и самым главным, делом стал щенок. В тот же вечер, после работы, я отвезла его в круглосуточную ветеринарную клинику. Маленький комочек дрожал у меня на коленях всю дорогу, и я чувствовала, как его крошечное сердечко колотится с бешеной скоростью. Ветврач, молодой парень с добрыми глазами, осмотрел его и вынес вердикт: мальчик, возраст около двух месяцев, сильное истощение, блохи, глисты, но в целом — ничего критичного.

— Жить будет, — сказал он, улыбаясь. — Крепкий парень. Вам повезло.

Повезло. Я горько усмехнулась про себя.

Следующие дни превратились в карусель забот. Я купила щенку все необходимое: мягкую лежанку, которую он поначалу обходил стороной, предпочитая прятаться под кроватью, миски, специальный корм для щенков, игрушки, шампунь от блох.

Я назвала его Арчи. Имя из моей несбывшейся мечты о вельш-корги. Пусть хотя бы так она воплотится в жизнь. Я вымыла его в ванной, и под слоем грязи обнаружилась мягкая, светло-палевая шерстка. Теперь щенок казался не уж таким страшненьким. Он был просто очень худым и напуганным.

Мои вечера теперь были расписаны по минутам: кормление, уборка лужиц, которые малыш оставлял на полу с виноватым видом, игры с пищащим мячиком, который Арчи поначалу боялся, а теперь гонял по всей квартире. Он все еще был пугливым, но уже начал потихоньку выходить из-под кровати и даже несколько раз вильнул своим тоненьким хвостиком, когда я возвращалась с работы. Этот робкий взмах хвоста каждый раз отзывался в моей душе чем-то теплым.

На работе я старалась держать марку. Никто, кроме, возможно, Дмитрия, ничего не замечал. Но и он больше не задавал вопросов. Однако в больнице начали происходить странные вещи.

В понедельник на ресепшене меня ждал букет моих любимых пионов. Во вторник – коробка дорогих шоколадных конфет. В среду – снова цветы, на этот раз белые лилии. Девочки на ресепшене хихикали и строили догадки о таинственном поклоннике. Я же чувствовала больше раздражение и некую неловкость. Я была почти уверена, что это дело рук Сергея Миронова, и его настойчивость меня немного пугала.

В пятницу, заканчивая обход, я столкнулась с Дмитрием в коридоре.

— Анна Сергеевна, вы в последнее время улетаете из больницы, как на крыльях, — он улыбнулся своей спокойной, чуть усталой улыбкой. — Спешите куда-то?

— Домой, — коротко ответила я, собираясь пройти мимо.

— Так рано? — он удивленно приподнял бровь. — Обычно вас отсюда до полуночи не выгонишь. Свидание?

Я остановилась. Его вопрос был беззлобным, но он снова задел что-то внутри.

— Нет, Дмитрий Андреевич. Не свидание. Меня дома ждут.

— О, — он на мгновение смутился, видимо, подумав о Вадиме. — Простите.

— Ничего, — я вздохнула, и неожиданно для самой себя решила сказать правду. Или хотя бы ее часть. — У меня собака. Щенок. Совсем маленький. Его нельзя надолго оставлять одного.

Дмитрий удивленно посмотрел на меня.

— Собака? Вот это новость. Давно завели?

— Неделю назад, — уклончиво ответила я. — Так получилось. Случайно.

— Случайная собака, — он усмехнулся. — Звучит интригующе. Понимаю вашу спешку. У самого в юности был пес, тот еще разбойник. Ну, тогда не смею задерживать. Хороших вам выходных.

Он кивнул и пошел дальше по коридору. А я смотрела ему вслед. Он не стал лезть с расспросами, не начал давать советы. Он просто понял. И я с удивлением осознала, что мне очень нравится это его молчаливое, тактичное понимание.

Глава 14

Я проснулась не от будильника, а от странного ощущения тепла у меня под боком. Я медленно открыла глаза и повернула голову. Рядом со мной, свернувшись калачиком, спал Арчи. Он, видимо, ночью набрался смелости, выбрался из своей лежанки и забрался ко мне. Его маленькое тельце мерно вздымалось в такт дыханию, а во сне он смешно подергивал лапкой.

Я осторожно, боясь его разбудить, протянула руку и коснулась пальцами его мягкой, палевой шерстки. Он тут же сладко потянулся, ткнулся своим холодным, мокрым носом мне в ладонь и, не открывая глаз, лизнул ее своим крошечным язычком. Волна нежности накрыла меня с головой, такая внезапная и сильная, что на глаза навернулись слезы.

Но это же мгновение напомнило мне о нашей главной задаче на сегодня. Пора было собираться.

Походы в ветеринарную клинику стали нашей рутиной. Я, как врач, скрупулезно следила за выполнением всех предписаний. Мы сделали все прививки, вывели блох, пролечили от глистов. Я покупала щенку лучший корм и витамины, и на моих глазах его свалявшаяся шерстка начала блестеть, а под ней стали проступать не только ребра, но и мышцы. Он по-прежнему был ласковым и игривым, но любой резкий звук или незнакомый человек заставляли его снова прятаться.

И вот настал день, когда ветеринар, молодой парень с добрыми глазами, осмотрев Арчи, с улыбкой сказал:

— Ну что, боец, карантин окончен. Пора знакомиться с миром. Ему необходима социализация, прогулки, чтобы он привыкал к улице и другим собакам.

И вот, в ближайший выходной, я, собрав всю волю в кулак, надела на него крошечный ошейник и пристегнула поводок. Мы отправились на нашу первую настоящую прогулку в ближайший парк. Арчи трусливо жался к моим ногам, с опаской глядя на огромный, шумный мир вокруг. Каждый прохожий, каждый голубь заставляли его вздрагивать.

— Ну что ты, трусишка, — подбадривала я его, присаживаясь на корточки. — Смотри, сколько всего интересного.

Мы медленно брели по аллее. Я старалась быть спокойной, чтобы моя нервозность не передалась ему. И на какое-то время у меня это даже получилось. Солнце пригревало, шелестели листья, где-то смеялись дети. Я почти почувствовала себя нормальным человеком, гуляющим со своей собакой.

Идиллию разрушил стремительно приближающийся ураган. Из-за поворота на нас несся огромный пес. Немецкая овчарка. Я увидела, как у его хозяина, высокого мужчины в спортивном костюме, что-то оторвалось, и поводок, вырвавшись из его руки, бесполезной змеей потащился за собакой.

— Рекс, стоять! — раздался тревожный мужской крик.

Но пес, опьяненный свободой, уже летел прямо на нас. Я вскрикнула, молниеносно подхватывая дрожащего Арчи на руки и прижимая к груди. Сердце ухнуло куда-то вниз. Овчарка, добежав до нас, резко затормозила и, весело лая, подпрыгнула, пытаясь ткнуться носом в мой маленький, скулящий от ужаса комочек.

В то же мгновение подбежал хозяин. Он успел схватить овчарку за ошейник буквально в сантиметре от меня.

— Господи, простите, пожалуйста! — выдохнул он, с трудом удерживая рвущегося играть пса. — Вы в порядке? Он вас не задел? Черт, этот карабин на поводке… Простите!

Я стояла, крепко прижимая к себе Арчи, и чувствовала, как колотится не только его сердечко, но и мое собственное.

— Вы в своем уме?! — вырвалось у меня. Весь страх за щенка вылился в гнев. — Что значит «не задел»? Он же его чуть не растоптал! Посмотрите на него, он дышать боится!

— Вижу, да… Простите, правда, — он говорил абсолютно искренне. Он с трудом пристегнул поводок и посмотрел на меня виноватым взглядом. — Я виноват, не уследил. Как… как я могу загладить вину? Может, вашему… малышу нужно к ветеринару? Я все оплачу, конечно.

Я посмотрела на него. На его растрепанные волосы, на искреннее беспокойство в глазах, на то, как крепко он теперь держит поводок.

— Ничего ему не нужно, кроме покоя, — ответила я уже более спокойно, но все еще не выпуская Арчи из рук. — Просто держите свою собаку на надежном поводке.

— Обязательно. Я куплю новый сегодня же, — пообещал он. — Я Павел. А это Рекс, он добряк, просто слишком энергичный.

— Анна, — коротко представилась я.

— Анна, — повторил он, и мне показалось, что в его взгляде промелькнуло что-то еще, кроме вины. — Может, чашку кофе? В качестве извинения. Вон там, в кафе, у них отличные круассаны. Я угощаю.

Я покачала головой.

— Нет, спасибо. Нам пора.

Я развернулась и пошла прочь, все еще прижимая к себе дрожащего Арчи.

— Анна, подождите! — услышала я за спиной. — Я серьезно! Чем я могу загладить свою вину?

Я не обернулась и лишь раздраженно ускорила шаг.

Глава 15

Всю дорогу домой я кипела от ярости. Я крепко прижимала к себе дрожащего Арчи, шепча ему успокаивающие слова, но на самом деле пыталась успокоить саму себя. Хам. Наглец. Самоуверенный тип. Я перебирала в голове все эпитеты, которыми можно было наградить этого Павла с его огромным псом. Как можно быть таким безответственным? И эта его ухмылка… Она взбесила меня даже больше, чем сам инцидент.

Дома я первым делом налила Арчи воды и насыпала в миску его любимый корм. Он, все еще дрожа, неуверенно подошел и начал есть, то и дело испуганно оглядываясь. Я села на пол рядом, поглаживая его по худенькой спинке.

— Ну все, все, малыш, мы дома. Здесь тебя никто не обидит, — шептала я. — Больше мы в этот парк не пойдем. Найдем другой.

Следующие несколько дней я гуляла с Арчи исключительно во дворе нашего дома, рано утром и поздно вечером, стараясь избегать встречи с другими собачниками. Арчи потихоньку приходил в себя, но все равно вздрагивал от каждого громкого звука.

А в больнице продолжалась эпопея с таинственным поклонником.

В понедельник на ресепшене меня ждала огромная корзина с экзотическими фруктами.

Во вторник – шелковый платок известного бренда. Девочки-администраторы уже не хихикали, а смотрели на меня с откровенной завистью. Я же чувствовала только растущее раздражение.

Я была на сто процентов уверена, что это Сергей Миронов. Его настойчивость, граничащая с преследованием, начинала меня утомлять. Я несколько раз просила передать, что не нужно ничего присылать, но подарки продолжали появляться с завидной регулярностью.

— Анна Сергеевна, опять от вашего кавалера, — протянула мне очередную коробку конфет медсестра из приемного покоя. — Уж и не знаем, куда все это складывать.

— Оставьте себе, девочки, — устало отмахнулась я.

В субботу утром я поняла, что прогулок во дворе Арчи уже недостаточно. Ему нужно было бегать, знакомиться с миром. Скрепя сердце, я решила рискнуть и снова пойти в парк, но в самое раннее время, когда там почти никого нет.

Мы медленно шли по пустынной аллее. Арчи, осмелев, даже пытался гоняться за воробьями. Я с улыбкой наблюдала за ним, когда мое сердце пропустило удар. Впереди, на скамейке, сидел он. Павел. Его овчарка Рекс лежала у его ног, на этот раз на коротком и, как я заметила, абсолютно новом и прочном поводке.

Я хотела развернуться и уйти, но он меня уже заметил. Он встал и пошел нам навстречу.

— Анна, доброе утро, — сказал он, остановившись в нескольких шагах. — Я надеялся вас здесь встретить.

Я молча смотрела на него, инстинктивно придвигая Арчи ближе к себе.

— Я хотел еще раз извиниться за тот случай, — продолжил он. — Я виноват. И действительно очень испугался за вашего щенка.

Я продолжала молчать, изучая его.

— Как он? Пришел в себя? — спросил Павел, с неподдельным интересом глядя на Арчи.

— Приходит потихоньку, — сухо ответила я.

— Послушайте, я понимаю, что вы злитесь, и вы абсолютно правы, — он сделал еще один шаг вперед. — Позвольте мне хоть как-то загладить свою вину. Я знаю отличного кинолога, который работает с такими вот… пугливыми собаками. Он творит чудеса. Я готов оплатить столько занятий, сколько потребуется.

Я удивленно посмотрела на него. Этого я не ожидала.

— Зачем вам это? — спросила я.

— Потому что я чувствую себя виноватым, — просто ответил он. — И потому, что мне не нравится, когда из-за моей глупости страдает такое вот мелкое, но очень симпатичное создание.

Рекс, услышав голос хозяина, подошел и аккуратно ткнулся носом в мою руку. Я вздрогнула, но пес тут же виновато отстранился.

— Он не злой, правда, — улыбнулся Павел. — Просто большой и глупый. Как и его хозяин иногда. Так что насчет кинолога? Или хотя бы чашки кофе? Я должен вам как минимум круассан.

Я смотрела на него, на его искреннее, раскаивающееся лицо, на его огромного пса, который теперь выглядел как большой плюшевый мишка, и чувствовала, как лед в моей душе начинает потихоньку таять.

— Я подумаю, — наконец сказала я. — Насчет кинолога.

— Хорошо, — он кивнул. — Вот мой номер. Позвоните, если надумаете. Или если просто захотите выпить кофе.

Он протянул мне визитку. Я взяла ее, и наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Я поспешно отдернула руку.

— Нам пора, — сказала я и, подхватив Арчи, быстро пошла прочь.

Дорога домой прошла в странных, смешанных чувствах. Раздражение на Павла сменилось удивлением. Его извинения казались искренними, а предложение помощи – своевременным. Я шла, вертя в руках его визитку, и впервые за долгое время думала не о Вадиме.

Я подошла к своей двери, достала новый ключ. Вставила его в скважину, но он не повернулся до конца. Я попробовала еще раз. Ничего. Я с недоумением посмотрела на замок и поняла, что он открыт. Но я точно помнила, что запирала его утром.

Сердце ухнуло вниз. Я осторожно, кончиками пальцев, толкнула дверь. Она бесшумно открылась. В квартире было тихо, но это была не та тишина, к которой я привыкла. В воздухе висело напряжение. И чужой, едва уловимый запах. Запах его парфюма.

Я шагнула в прихожую, и мои ноги чуть не подкосились. На полу, у стены, стояли его ботинки. Те самые, которые я видела в день нашего скандала.

— Вадим? — тихо позвала я, и мой голос прозвучал слабо и неуверенно.

Ответа не было. Я медленно пошла по коридору, сердце колотилось так сильно, что отдавало в висках. Я заглянула в гостиную.

Он сидел там. В моем любимом кресле. Сидел так, словно никуда и не уходил. В одной руке он держал стакан с виски, в другой – свой телефон. Он медленно поднял на меня глаза, и на его губах появилась холодная, собственническая ухмылка.

— Ну что, нагулялась? — спросил он, делая глоток.
_______________________________________

Друзья, у меня стартовала новинка – Развод со вкусом
https://litnet.com/shrt/PKPn