Предатель. Моя сестра от тебя беременна

Глава 1

– В первую очередь ты домработница, Варька, а уже потом жена. Ты и в подметки моему сыну не годишься, так что отрабатывай свое проживание в нашей квартире.

Свекровь презрительно кривит губы и смотрит на меня свысока, пока я на карачках ползаю по коридору и мою полы. В очередной раз.

– Я же утром уже мыла, Агафья Давидовна. Специально коврик постелила, чтобы вы отряхивали обувь после улицы. Мне уже тяжело на восьмом месяце вот так нагибаться часто.

Мои попытки воззвать к совести свекрови не увенчались успехом.

Ей меня не жаль.

Наоборот, ей, кажется, доставляет удовольствие наблюдать за моими страданиями, а потом жаловаться своему сыну, моему мужу Глебу, какая я нерасторопная хамка и грязнуля, и что он зря на мне женился. Лимите подзаборной, как часто любила она повторять мне в лицо, когда Глеб пропадал на работе.

Руководитель филиала столичного банка, он хорошо зарабатывает, вот только снять квартиру и съехать мы не можем.

– Ты наш единственный сын и должен жить с нами. Мы уже старые, кто за нами досматривать будет? – каждый раз свекровь бравирует своей коронной фразой, и все мои попытки как-то повлиять на мужа трещат по швам.

– У родителей пятикомнатная квартира, всем места хватит, Валюш, потерпи притирку с мамой, она пообвыкнет и перестанет воспринимать тебя в штыки.

Глеб уже который месяц убеждает меня, что скоро я привыкну, а его мама станет относиться ко мне, как к родной дочери, но время идет, мой живет растет, ноги отекают, а выполнять требования свекрови мне с каждым днем становятся всё тяжелее.

И когда я в очередной раз жалуюсь по телефону матери, как я устала, мне на помощь присылают мою родную младшую сестру Зину. Она младше меня всего на три года, ей двадцать лет, но ни в колледж, ни в университет она так и не поступила, в отличие от меня. Родители устроили ее работать к себе в колхоз дояркой, как мама, так что физический труд ей не страшен.

– Ой, Варька, счастливая ты. Никакого тебе скотного двора. Встаешь не в пять, как я, а аж до семи в постели валяешься, как барыня какая.

На удивление Зина моей свекрови нравится, так что она удостаивается даже чаепития с ней тет-а-тет. Деревенский говор, который так раздражал Агафью Давидовну во мне, ни капли не смущает ее в Зине, и поначалу меня даже одолевает ревность. До очередного нагоняя от свекрови, когда ей не нравятся простыни, которые я ей стелю.

– Я не люблю бязь, Варвара, постели мне египетский хлопок, – требовательно голосит она и не успокаивается, пока я не меняю ей постель. – А это Зинке постели, нечего родню свою баловать, пусть знают свое место. Ты приживалка, села на шею моему мужу, а они вообще деревня, не позволю вам ездить на моем сыне и денежки из него тянуть. Хорошо хоть Зинка твоя нос не задирает, как ты, а разницу между нами понимает. Кто мы, а кто вы.

Эта ситуация ясно дает мне понять, что моя сестра ей не нравится, но в сравнении со мной она терпит ее больше, так как Зина в отличие от меня заглядывает ей в рот и смотрит снизу вверх, как служанка на госпожу. Готова поддакивать ей и выполнять все ее поручения, лишь бы услышать из ее уст похвалу.

Несмотря на попытки Агафьи Давидовны нагружать меня работой по дому на полную катушку, приезд Зины всё меняет. Она невзначай так упоминает при Глебе, что мне нельзя сейчас перетруждаться, и она приехала мне на помощь, будет всю мою работу за меня выполнять.

– А ты что, уволила домработницу, мам? – удивляется Глеб, а когда свекровь молчит, хмурится. – Я сколько раз тебе говорил, что у Вари беременность тяжело протекает, и чтобы ты не доставала ее своими требованиями. Для этого и нанял тебе помощницу, чтобы все прихоти твои выполняла и дом в чистоте держала. И что я узнаю?

Свекровь гордо поднимает подбородок и не удостаивает сына ответом, а после обеда со свекром уезжают на дачу. Судя по взгляду, который она кидает на меня напоследок, она еще отыграется на мне за то, что Глеб отчитал ее. А вот меня у меня наоборот расправляются крылья, что муж меня защищает и любит.

Первая за долгие месяцы ночь в квартире без свекрови и свекра кажется мне благословением свыше. Не будь я беременна, порадовала бы Глеба, но врач запретил нам близость, так что всё, что нам остается – это поцелуи и объятия.

– Глеб, скоро малышка наша родится, может, снимем квартиру? – снова заговариваю я, надеясь, что на этот раз мои аргументы подействуют. – Сам подумай, родители у тебя немолодые, привыкли к тишине, а новорожденные ведь шумные, ее крик по ночам будет им мешать. Давай на первое время поживем отдельно, а как дочка подрастет, обратно вернемся.

Конечно, возвращаться я не планировала, но мне нужно хоть как-то убедить Глеба о нужде в переезде. Единственное, из-за чего он может согласиться, так это из-за родителей, так что я пользуюсь тем, что они уехали на дачу, как только открылся сезон, и пытаюсь перетянуть мужа на свою сторону.

– Утром поговорим об этом, ни к чему на ночь глядя тревожиться. Кстати, ты почему не сказала, что тебя тут, как домработницу, эксплуатируют, а? – недовольно говорит мне муж, заминая тему с переездом.

– А что я должна была сказать? На мать твою жаловаться? Так старших уважать надо, да и она права, я ведь невестка, не должна валяться в постели целыми днями.

Мне не хочется порочить репутацию свекрови, ведь она его мать, как никак, но Глеб сурово поджимает губы и качает головой.

– Зол я на тебя, Варька, что нашим ребенком рискуешь. На диване сегодня посплю.

Я едва не плачу, когда муж забирает подушку и уходит спать в гостиную, но следом за ним не иду. Он слишком упрям. Если что решил, то не отступится и решения своего не поменяет.

Встретились мы с ним, когда я училась на четвертом курсе университета. Мне понадобился кредит, чтобы оплатить операцию папе на колени, а он тогда как раз приехал в филиал своего банка с инспекцией.

Может, мы бы разминулись и больше никогда не встретились, но за минуту до его прихода мне категорически отказали в кредите за неимением кредитной истории, и я выходила из здания заливаясь слезами. Из-за пелены перед глазами оступилась на лестнице и точно покатилась бы вниз, но Глеб тогда подхватил меня, помог сесть на подоконник, а затем разузнал, что мне нужна помощь. Дал мне вдруг пятьдесят тысяч рублей, не потребовав ничего взамен, и ушел.

Глава 2

– Аппетитная ты девка, Зина, давно надо было тебя из деревни привезти.

Голос Глеба, словно удар под дых.

– Тише вы, Глеб Родионович, – шепчет Зина, но в полной тишине ее голос бьет по барабанным перепонкам. – Варя спит, ей нужно отдыхать.

Мое сердце колотится, руки дрожат, а в коленях возникает слабость.

Ни муж, ни младшая сестра не замечают моего присутствия, до того увлечены друг другом. Глеб продолжает двигаться, прижимая Зину к постели, а я не могу оторваться от этого уничтожающего меня морально зрелища.

Их ладони соприкасаются, пальцы переплетены над головой Зины, а скрип кровати отзывается в моей голове шумом и головокружением.

Всё перед глазами кружится, и я теряю координацию, когда делаю шаг вперед и толкаю дверь сильнее, чтобы увеличить себе обзор. Не знаю, хотела ли я, чтобы они опомнились, увидев меня, и прекратили причинять мне боль, но мое тело делает выбор за меня.

Ноги меня держат, и я опираюсь телом о косяк, а вот дверь шумит, привлекая, наконец, внимание этих сластолюбцев, которые замерли на кровати, словно застуканные за непотребствами кролики.

– Варя? Ты должна была спать, – вскрикивает Зина и испуганно застывает, глядя на меня расширенными глазами.

В ее комнате горит ночник, и мне прекрасно виден проступивший на ее щеках румянец стыда. Или это от учащенного дыхания и возбуждения? Мне не хочется об этом думать, но мой разум снова и снова фиксирует детали, чтобы после смаковать их и ковырять мои эмоциональные раны раз за разом, не давая забыть о том, чему я стала сегодня свидетелем.

– Варя, зачем ты пришла? – хмурится Глеб и со вздохом встает, освобождая мою сестру от своего немаленького веса.

Комплекцией и ростом он пошел в своего отца. Метр девяносто, косая сажень в плечах – природа-матушка при рождении его не обидела, а усердные тренировки сделали и вовсе похожим на гладиаторского бойца.

Рядом с ним я всегда чувствовала себя, как за каменной стеной. Никто и никогда не смел даже косо глянуть на меня, не то что оскорбить. Ведь рядом со мной был Глеб, который одним лишь взглядом мог поставить наглецов на место.

Многие опасались с ним связываться, и я никогда не думала, что когда-нибудь он посмотрит так и на меня. Брови нахмурены, сдвинуты к переносице, тяжелая квадратная челюсть выдвинута вперед, а трехдневная щетина делает его похожим на бандита.

– Как вы могли?

Я запинаюсь, еле выдавливая из себя слова, и не могу понять, почему они не оправдываются, а смотрят на меня, как на идиотку, прервавшую их усердные приятные упражнения.

– Тебе нельзя нервничать, Валюш, иди в постельку, а я закончу и позже подойду, – произносит Глеб и смотрит на меня, как на душевно больную.

– А я тебе молоко подогрею с маслом, – улыбается Зина и кивает.

Я долго смотрю в глаза предателям, а затем медленно отвожу взгляд, прерывая зрительный контакт. Покачиваю головой, словно пытаясь отрицать только что увиденное. И больше всего меня удивляет не их странная реакция на мое появление, а то, что они делают вид, что заботятся обо мне. Прикрывают так свое гнусное предательство.

– Варя, иди-ка ко мне, что происходит вообще?

Глеб делает шаг ко мне, и я действую рефлекторно. Выставляю руку вперед, чтобы он стоял на месте и не приближался.

– Не прикасайся ко мне! Не подходи!

Я пытаюсь проглотить рыдания, но дыхание застревает в груди, и вырываются всхлипы. Прикрываю рот кулаком и снова смотрю на мужа и сестру, которая подрывается, наконец, с кровати и переводит взгляд с меня на Глеба, словно не понимает, почему я плачу.

– Варя, ты чего? – спрашивает она удивленно и тянет ко мне руку. – Я же приехала помочь, ты ведь знаешь.

– Помочь? – выдыхаю я ядовито, опасаясь, как бы самой не захлебнуться от собственного яда. – По дому помочь, Зина! Но никак не ложиться в постель к моему мужа и исполнять мои супружеские обязанности?! Не смей сейчас перекладывать с больной головы на здоровую и прикрываться заботой обо мне. Имей совесть признать, что ты легла под моего мужа из собственной прихоти!

– Но это правда, Варь, меня мама к вам отправила, чтобы я мужа твоего ублажала, пока ты в больнице будешь, сестра. И мужик сыт, доволен, и из семьи не уйдет. Ты извини, что так вышло. Надо было подождать, когда тебя на сохранение положат, но Глеб Родионович такой голодный ходил, что я решила его успокоить. Послушай…

Она несет ахинею с таким серьезным видом, что к горлу подкатывает дурнота, а в желудке возникает тяжесть. Я сглатываю, пытаясь избавиться от тошноты, а затем смеюсь на грани истерики.

– Глеб Родионович? Серьезно? После того, что он вытворял с тобой в постели, ты до сих пор называешь его по фамилии-отчеству, Зина? Я, конечно, всегда знала, что ты недалекая, но не думала, что настолько. И я ни за что не поверю, что это мать надоумила тебя переспать с ним!

– У нас порядки такие в деревни испокок веков, Варя, – отвечает как ни в чем не бывало Зина. – Думаешь, когда мамка затяжелела, почему отец не ушел из семьи? Наша тетя Глаша тогда к нам переехала и помогала ей во всем. И вместо нее роль супруги исполняла. Вот теперь и моя очередь ответить вам добром на добро. Благодаря тебе и Глебу Родионовичу мы зиму пережить в деревне смогли и скот сохранить.

Она продолжает что-то говорить, а я едва не теряю сознание, начиная осознавать, что Зина не притворяется, а действительно верит в то, что совершает благо.

Глеб молча слушает, а затем, когда я чуть снова не падаю, кидается ко мне, поддерживая за уже давно поплывшую талию.

– Уйди! Видеть тебя не могу! – кричу я, не желая, чтобы он ко мне прикасался.

В тех местах, что он тронул своими пальцами, кожа словно горит, а я отступаю, желая сбежать из этого дурдом и забыть обо всем, как о страшном сне.

– В чем дело, Варь? Ты же сама одобрила на днях, чтобы я успокоился с твоей сестрой и дала зеленый свет.

Глеб хмурится, а вот я неверяще смотрю на него в ответ. Что за бред он несет?

Глава 3

Автобус подпрыгивает на ухабах, но я не ругаюсь на водителя, как остальные пассажиры, а бездумно смотрю в окно. Едва сдерживаю слезы, хотя больше всего мне хочется реветь белугой.

Моргаю, но перед глазами мутная пелена, сквозь которую мне почти ничего не видно, но это последнее, что меня беспокоит.

Вокруг шум и гвалт, жители деревни продолжают выяснять отношения, пытаясь согнать друг друга с места, чтобы усесться самим, а между тем до деревни осталось всего ничего. Уже показалась первая остановка на пригорке, к которой приходят поутры жители, чтобы уехать на работу в город.

Я же не влезаю в чужие разговоры и сижу, отвернувшись, скрываюсь от любопытных взглядов. Обхватываю живот, чувствуя, что всем интересно, на каком я месяце, и таким образом пытаюсь защитить малыша от чужого внимания.

Сама же кручу в голове события глубокой ночи, после которых уснуть я так и не смогла. Вспоминаю оправдания мужа, и во рту становится сухо от горечи и комка в горле.

– Порядки такие у вас в деревне, Валюш, я же не знал, что это не твоя идея.

Глеб даже не оправдывался, а скорее не мог понять, в чем дело. Он сразу же потянулся меня поцеловать, но я поступила рефлекторно. Ударила его коленом в пах, отчего он согнулся пополам и застонал.

– Варька, а, Варька, ты чего это на сносях в деревню едешь? Не боишься разродиться прямо в сенях? В городе всяко лучше.

Несмотря на мои попытки отгородиться, соседка моих родителей, тетя Люба, дородная женщина в теле лет сорока пяти, хлопает меня по руке и прижимает к окну, вынуждая повернуться к ней.

– В деревне воздух свежий, не то что в городе. Смог, выхлопные газы. Считай, доктор прописал.

Я даже не пытаюсь улыбнуться, понимая, что скоро мой фарс вскроется. Любопытные сельчане мигом набегут к моей матери, чтобы вызнать все подробности возвращения блудной дочери в отчий дом. Удавятся за очередную сплетню. Уж слишком хорошо я знаю тех, на чьих глазах выросла и с чьими детьми и внуками ходила в местную школу до девятого класса.

– А муж где? Или брезгует к нам приезжать? Как вышла ты в город замуж, Варька, так ни разу мужа нам на смотрины и не привезла.

– Он что, невеста, чтобы смотрины ему тут устраивать? – огрызаюсь я раздраженно.

Вот эта простота и правда хуже воровства. Тетя Люба неприкрыто пытается залезть своими заскорузлыми пальцами мне в душу и перетряхнуть всё мое нижнее белье у всех на виду, и никого ничего не смущает. В автобусе даже тишина воцарилась, настолько всем интересно, почему удачно вышедшая замуж девка возвращается в деревню к родителям.

– А ты чего грубишь мне, Варька? Я родителям твоим пожалуюсь, что старших не уважаешь. Если муж выгнал беременную из дома, на меня свой негатив не вываливай. Сама своими проблемами занимайся!

Я стискиваю челюсти и еле держусь, чтобы не сказать еще чего-нибудь похлеще.

Первая волна шока после ночного происшествия спадает, и я чувствую не только раздражение из-за чужого любопытства, но и гнев, что ночью не закатила грандиозный скандал.

Глотая слезы, молча собрала вещи и скрылась из квартиры, пока Глеб пропадал в ванной, а сестрица скрывалась у себя в комнате, стараясь не дышать и не отсвечивать.

Надо было разбить телевизор, его дорогущий ноутбук, а сестру оттаскать за волосы, которыми она так гордится.

Вот только что толку махать кулаками после драки. Нужно жить дальше, вычеркнув мерзавцев из своей жизни.

Когда автобус, наконец, останавливается, толпа не спешит ринуться наружу, как обычно. Все выходят чинно и медленно, явно надеясь, что Любка выведает у меня какие-нибудь подробности, но я просто всю оставшуюся дорогу игнорировала ее вопросы и предположения, оставив ее и всех остальных страдать от любопытства.

Неважно, что я скажу или не скажу, они всё равно перевернут и додумают всё на свой лад, а затем ославят меня на всю деревню. Знаем, проходили.

Прихватив сумку, я иду по проселочной дороге к родителям, не зная, с чего начать разговор.

Нас, детей, у них трое.

Я, младшая сестра Зина и брат Николай десяти лет.

Отец, скорее всего, в поле на тракторе, мать на животноводческой ферме на смене, а Колька играет с соседскими детьми на речке, как мне сказала Люба, будто сжалившись надо мной.

Ключ я нахожу на привычном месте – на гвоздике у двери в районе глаз. Сколько говорила родителям, что это небезопасно, они не прислушиваются. Все у нас в деревне порядочные, никто чужого не возьмет.

Родной дом, в котором я прожила почти всю свою жизнь, встречает меня привычным запахом молока. Внутри чисто и прибрано, ни грязной чашки, ни разбросанных носков.

Что отец, что Колька были аккуратными и чистоплотными, так что когда я впервые столкнулась с тем, что свекор может бросить свои грязные вещи на полу возле кровати, испытала шок. Подбирать всё это да стирать приходилось мне.

Почти все свои обязанности свекровь спихнула на меня, а я, дурочка влюбленная, и рада была быть полезной. А сейчас у меня будто шоры спали, так что на прошлое я начала смотреть совершенно другими глазами.

Вещи я распаковывать не стала, решила приготовить сначала обед, чтобы порадовать родителей, которые придут в перерыве подкрепиться, а уже потом начать осваиваться. Что делать, я не знаю, но мне нужна передышка, чтобы решить, как жить дальше.

Накрыв на стол, я украшаю его сорванными во дворе цветами сирени, а сама стараюсь не думать ни о чем плохом. Когда в дом входят настороженные родители, не улыбаются при виде меня, хотя мы не виделись несколько месяцев.

Приветствие застревает у меня в горле, когда они переглядываются, и мать недовольно поджимает губы, и они, без того тонкие, превращаются в узкую полоску, напоминая короткую иглу.

– Ты с Глебом? – спрашивает мать и прищуривается.

Она осматривает меня с опаской, будто я – бомба замедленного действия. Становится неприятно, ведь не на такой прием я рассчитывала, когда ехала домой.

Глава 4

Когда я уезжала, ключи оставила на тумбе около входной двери, так что на обратном пути мне приходится звонить в домофон, чтобы попасть внутрь.

– Варя, это ты? – звучит встревоженный голос Глеба.

– Открывай дверь и тащи свою задницу вниз. Сумка тяжелая.

Раньше я не позволяла себе разговаривать с Глебом в подобном тоне, но после ночного происшествия что-то во мне ломается на осколки, и я больше не чувствую того уважение и трепета, который испытывала к нему в прошлом.

Нет больше той наивной и любящей Вари, которая готова была потакать его родственникам во всех прихотях, чтобы не провоцировать в доме скандалы. Но сейчас моя душа жаждет возмездия за все те адские месяцы, которые я провела в этом доме в качестве служанки.

Глеб спускается довольно быстро и посматривает на меня с опаской, заметив во мне ощутимые перемены. В лифте я смотрю на свое отражение в зеркале и удовлетворенно киваю. Выгляжу свежо, несмотря на дорогу, никто не сказал бы, что я плакала. Я постаралась ни слезинки не проронить, чтобы не показать предателям, как сильно меня ранила эта измена.

– Зину я выгнал. Час назад на автобус посадил до деревни.

Я молчу. Не показываю, что эти слова ранят. Может, он не понимает, но сам факт, что он бережно донес ей сумки до автовокзала и наверняка оплатил ей проезд, бьет в самое сердце. Там колет, но я не подаю виду. Месть – это блюдо, которое подают холодным, и я не собираюсь никого прощать. Ни ради жилья, ни ради ребенка. Главное, подготовить подушку безопасности и поступить, как настоящая мать. Позаботиться о своем ребенке и забрать то, что причитается нам по праву.

– Я передохну с дороги полчаса, а потом отвези меня на дачу к твоим родителям. Не хочу тебя видеть.

Насчет последнего я не лукавлю. Мне и правда противно смотреть на его раскаивающуюся рожу. Я сразу же вижу перед глазами ночную сцену, которую хотелось бы вытравить из памяти.

– На дачу? – удивляется он, но я не отвечаю.

– Плохо слышишь? Уши прочисти.

– Не груби, Варя, – цедит он сквозь зубы. Не нравится подобное обращение. Сразу же забывает, что он виноват передо мной и должен извиняться. Слишком раздутое эго и самомнение до небес. И как я раньше этого не замечала?

– А мать твоя знает, что ты сделал ночью? Или ты дождался, когда они уедут на дачу и решил сделать свои грязные делишки, чтобы мама свидетельницей не стала?

Прищурившись, я смотрю на мужа во все глаза, даже не моргая.

Я более чем уверена, что свекровь всё видела и подозревала, но она меня недолюбливает, так что явно рада будет тому, что ее сыну удалось сделать мне больно. Но я знаю ее слабое место, которым и воспользуюсь в свое удовольствие.

– Ты хочешь пожаловаться на меня родителям, Варя?

В глазах Глеба изумление, ведь он осведомлен, что со свекрами я не лажу.

– Жаловаться? Это не в моих правилах. Хочу отдохнуть на свежем воздухе, от тебя подальше. И твоя мать причитала, что на старости лет ей тяжко сорняки рвать, колени болят. Вот и помогу ей, чем смогу.

О да, “помочь” я собираюсь в лучшем виде, чтобы эта семья меня вовек забыть не смогла.

– Ты простишь меня, Варь? – сразу же смягчается Глеб и оттаивает, не ощутив в моем голосе подвоха.

Слишком встревожен тем, что я подам на развод, как угрожала ночью, оттого его бдительность спит.

– Посмотрим, – уклончиво отвечаю я и протягиваю руку. – Верни, будь добр, карточки. Мне нужно витамины купить для малыша и кое-какие вещи. Со дня на день рожать, а мы не оформили детскую.

– Но ты же говорила, что это примета плохая до родов вещи ребенку покупать.

– Я говорила? – усмехаюсь я, чувствуя горечь во рту.

Глеб не отвечает, ведь о многом в собственном доме был не в курсе.

В этот момент ему звонят, и он отвлекается. Судя по голосу в динамике, это свекровь.

– Что эта бездельница делает? Небось на диване валяется, а дома шаром покати?

Глеб кидает на меня взгляд, но я не отвожу свой, хотя раньше в такие моменты, когда его мать звонила ему и при мне же обесценивала мои труды и меня саму, мне становилось неловко и стыдно, а сейчас я понимаю, что эти эмоции испытывать я не должна. Это не я ведь оскорбляю людей, проявляя свою невоспитанность. Если уж кто лимита в этой семье, то уж точно не я.

– Нет, мама, у нас всё хорошо. Что-то случилось?

Глеб поджимает губы, как делает всякий раз, когда ему самому неудобно, и я едва не усмехаюсь. Ему впервые неудобно за свою мать. Сколько раз я слышала от него, что мне нужно всего лишь перетерпеть, она ко мне привыкнет и будет считать чуть ли не родной дочерью. На деле же, пока он пропадал в своем банке днями и ночами, я превратилась в этом доме в золушку, где никто не щадил меня даже во время беременности. Наоборот, свекровь, узнав о двух полосках, будто с цепи сорвалась, нагружая меня даже бесполезными бытовыми делами, о которых раньше и не вспоминала.

– Раз заняться нечем, пусть берет моющие средства и едет к нам. У нас тут пыль скопилась за сезон, отец расчихался, ты же знаешь, что у него астма. А беременной будет полезно на свежем воздухе поработать.

Глеб напрягается, судя по стойке, а вот я улыбаюсь, не удивленная тем, что даже уехав, свекровь нашла мне работу. Ей претит сама мысль, что у меня будет хоть одна свободная минутка.

– Нет, мама, Варя не будет убирать дом. Закажите клининг, если всё настолько плохо. Деньги я вышлю.

Я удивленно смотрю на мужа, который впервые не идет на поводу у матери, и внутри расплывается сожаление, что раньше он вел себя иначе. Ведь сейчас эти усилия уже не имеют значения.

– Мы скоро будем, Агафья Давидовна! – кричу я в динамик, а затем толкаю мужа в бок, чтобы пошевеливался, когда он кладет телефон в карман. – Но сначала заедем в питомник на окраине, Глеб. Он как раз по дороге в дачные массивы.

– Что ты задумала?

Глеб, может, и был какое-то время заторможен из-за чувства вины, но не дурак и перемены во мне замечает. Настораживается, но разгадать меня не может.

Глава 5

– Останови здесь, Глеб. Нужно продуктов купить, на даче выбор в магазине скудный.

Я киваю мужу около супермаркета на выезде из города, когда мне в голову приходит одна идея, но стараюсь об этом усиленно не думать. Опасаюсь, что он что-то заподозрит и отвезет меня обратно в город, что мне совершенно не нужно.

Накупив два больших пакета, тащить всё это приходится Глебу. Я же впервые прикрываюсь своей беременностью и не несу даже легкий батон хлеба. С гневом вдруг вспоминаю, что раньше все продукты в семью покупала я сама. Изредка со мной ходила свекровь, но лишь указывала мне пальцем, что ей нужно, а таскать же всё приходилось мне самой.

Это сейчас я удивляюсь, какой бесхребетной была, но теперь никакого раболепства с моей стороны более не будет. Мной руководит обида и злость, и сохранять хорошие отношения со свекровью нет нужды, ведь оставаться ее невесткой я не собираюсь.

– Сходи, пожалуйста, в аптеку, Глеб, и купи цитрамон. Что-то у меня живот разболелся, не осилю такую долгую дорогу, – прошу я снова мужа, когда он укладывает все пакеты на заднее сиденье машины.

– Может, лучше в больницу? Тебе нужно лечь на сохранения, ты же вроде говорила, что хочешь перед родами.

– Еще целый месяц, я не собираюсь так долго лежать в больнице.

Я машу рукой, напоминая ему о своей просьбе, а когда он скрывается внутри здания. быстро открываю машину, вскрываю упаковку с мукой и делаю то, что задумала. А к тому моменту, когда Глеб возвращается, уже чинно сижу на переднем сиденье. Пристегнутая и недовольная, что он так долго.

– Быстрее, сейчас всех щенков разберут, Глеб.

– Я предлагаю купить породистого, с родословной, а не какого-то бездомного бродягу.

Он морщится, ведь ему моя идея не по душе. Собак он не любит, так как это антисанитария и вонь в доме, поэтому я никогда не помышляла завести питомца. Вот только сейчас пользуюсь его невнимательностью и забывчивостью, ведь как оказалось, Глеб думает только о себе, поэтому не в курсе того, что у его матери аллергия на собак.

– Может, и жениться стоило на дочери подруги матери? – вспыхиваю я и смотрю на него с прищуром. – А что, она ведь не деревенская бесприданница, а вполне себе городская штучка. С образованием и отличной родословной. Даже документ имеется, они ведь аристократы.

Я виртуозно издеваюсь над Глебом, припомнив то, что он сказал мне в тот первый раз, когда я попыталась пожаловаться ему на его деспотичную мать. Он убеждал меня, что дело во мне, и я должна быть мягче, ведь даже Софа, подруга матери, с ее тяжелым характером отлично с ней ладила. Тогда мне было обидно это слышать, но я искала изъян в себе и старалась угодить свекрови лучше. Вот только она вампир, который сосал из меня энергию и кровь, наслаждаясь процессом, а хищники со своими жертвами не дружат. Но жертвой оставаться больше я не собираюсь. Настало время поменяться местами, и я воспользуюсь представившимся шансом на полную.

– Ты же не такая, Варя, что с тобой? Ты хорошая девушка.

Глеб пытается воззвать к моей совести, но его слова вызывают у меня лишь раздражение.

– Ты хотел сказать, покорная? Терпила, одним словом?

– Зачем же так грубо? – морщится он, но я отворачиваюсь к окну, не собираясь с ним спорить. Он твердолобый, так что это бесполезно, а сегодня силы мне еще понадобятся.

В питомнике, о котором мне когда-то говорила одногруппница, много щенков, но выбираю я того, который сразу отчего-то невзлюбил Глеба. Облаял его, когда тот наклонился, и чуть не укусил за палец.

– Ты это назло мне, Варя? – догадывается муж и хмурится, но карточку из портмоне достает, не противится моему выбору. Видимо, надеется, что я перебешусь и успокоюсь, и наша размеренная доселе жизнь потечет, как прежде.

Всю дорогу до дачи свекров мы молчим, только песель лает из своей переноски, которую мы купили еще в супермаркете, а я раскрываю упаковку сосисок и прямо в машине через прутья кормлю щенка. Вижу, как дергается Глеб, запрещавший есть в салоне, так как был любым приверженцем чистоты и педантом, и это доставляет мне удовольствие.

Двухэтажный дом, принадлежащий свекрам, лишь с большой натяжкой можно назвать дачей. Одно название, что расположен в дачном массиве. Кирпичный, с белым фасадом и новенькой кровлей, он выделялся среди остальных домов в округе, и свекровь всегда этим гордилась, считая остальных дачников плебеями, смотрела на них свысока.

Я же, выйдя из машины, смотрю на дом другими глазами, не так, как раньше. Вот куда уходят все деньги Глеба, ведь родителям дети обязаны помогать. Слова свекрови, уверенной, что сын принадлежит ей.

Первым делом Глеб заносит переноску во двор, и я открываю ее, выпуская черно-белого щенка порезвиться на цветочных клумбах свекрови. Пока же Глеб возвращается за продуктами, я замечаю, что соседи, жившие слева, уже съехали, а на их участке стоит автодом. Старый дом снесен, а на его месте вовсю идет стройка нового. По слухам, этим участком теперь владеет какой-то бизнесмен из столицы, но никто его еще никогда не видел.

Решив позже утолить любопытство, я возвращаюсь в реальность и вижу идущего к дому мрачного Глеба, которому весь сегодняшний день не по душе.

В этот момент щенок поднимает лапу и помечает одну из клумб, вызывая у меня улыбку, а затем я иду вслед за мужем, желая поскорее увидеть свекровь.

– Явились! Чего так долго? – “гостеприимно” встречает нас Агафья Давидовна, но былой оторопи я не испытываю.

Расправляю плечи и прохожу внутрь, не удостоив ее ответом.

– Что-то у вас грязно. Вы тут уже несколько дней живете, а срач развели такой, будто сдавали дом строителям с соседнего участка, – выговариваю я медленно и с расстановкой, чувствуя, как легчает на душе, когда я возвращаю свекрови ее же собственные выпады.

– Ты что себе позволяешь, хабалка?! – рычит свекровь, следуя за мной по пятам.

Я же хожу по дому, выбирая место поудобнее. Свекра не видно, но я и так знаю, где он сейчас пропадает. На углу тут есть местное СТО, где часто собираются местные мужики, а Родион Павлович любитель залить себе под воротник.

Глава 6

– Сколько можно спать? Семь утра на дворе, а она как обычно дрыхнет. Лентяйка и бездельница! А еще с деревни, называется.

Свекровь ворчит с утра пораньше, недовольная тем, что она уже встала, а я, по ее мнению, должна подрываться часов в пять утра и к ее пробуждению уже приготовить ей завтрак. Раньше так и было, а сейчас я с удовольствием потягиваюсь в постели, чувствуя, что впервые полноценно выспалась. Давно такого не было.

Агафья Давидовна с силой раздвигает шторы, отчего в комнату проникает утренний свет, а я сонно щурюсь, ощущая в теле приятную легкость.

– Твой будильник меня разбудил, и теперь у меня голова болит!

Свекровь встает у окна и упирает руки в бока, но ее поза меня впервые не пугает. Я по привычке утром услышала будильник, чуть не подорвалась, позабыв, что произошло, а когда поняла, что дела теперь обстоят по-другому, сладко засопела снова.

– Раз болит, примите таблетку, Агафья Давидовна. Вы, кстати, покормили Агашу? А то он лаял где-то с полчаса назад.

– Я его выпнула на улицу! А тебя в зале ждет лужа, которую он напрудил! – цедит злобно свекровь, и ее лицо становится еще более старческим, чем обычно. Как бы она ни пыталась молодиться, а возраст берет свое.

– Я беременна, Агафья Давидовна, мне наклоняться нельзя, – нагло говорю я и встаю с постели, отчего мой живот в ночнушке выпирает еще сильнее.

Мне доставляет удовольствие то, что я наконец могу дать ей отпор и отыграться за все те месяцы, что провела у нее в бытовом рабстве, так что никаких ее поручений больше выполнять я не собираюсь.

– Глупости! Вот в мое время бабы и в поле рожали, и…

Я закатываю глаза, да так демонстративно, что она аж дар речи теряет.

– Это когда было? Вы-то сами рожали в стерильной больнице, да не где-нибудь, а в столице. Вот моя бабушка, да, она родила мою маму на сеновале в грозу, но разве ж такое врагу пожелаешь? Не то что другу или невестке, которая вынашивает вашего, между прочим, внука.

Я демонстративно глажу живот, а после зеваю и, шлепая босыми пятками по полу, иду в ванную. Свекровь терпеть не может, когда кто-то ходит по дому не в тапках, но я их не люблю, так что активно саботирую ее требовательные взгляды еще со вчерашнего дня.

– Вот позвоню Глебу и пожалуюсь на тебя. Ты что-то совсем изменилась, Варя, не нравятся мне эти перемены, – говорит мне вслед свекровь, но я лишь веду плечами, сбрасывая с себя ее неприязненные взгляды.

Глеб со вчерашнего дня не принимает ее вызовы. Абонент не абонент. Вот только в отличие от нее и свекра, я догадываюсь, что случилось. Вчера за ужином свекровь решила отыграться на мне за принесенного щенка и намекала, что Глеб оставил меня здесь, чтобы напропалую гулять в городе, но я не показала и виду, что я в курсе о его похождениях. Что-то мне подсказывает, что свекровь просто надеется на его гулящую натуру и что рано или поздно он меня бросит, а сейчас просто подливает масла в огонь и пытается меня накрутить, чтобы я страдала.

Умывшись, я привела себя в порядок и вернулась в спальню. Свекрови здесь уже не было, так что я спокойно заправляю постель и переодеваюсь, после чего неспешно спускаюсь вниз к завтраку. Ничем аппетитным не пахнет, но я не удивлена, так как за всё время нашего знакомства Агафья Давидовна ни разу не проявила свои кулинарные таланты.

Во главе стола с телефоном в руках и в очках сидит свекор, который не поднимает своей головы, чем-то увлеченный, и даже не здоровается со мной.

– Всем доброе утро, что у нас на завтрак? – произношу я и сажусь на место Глеба напротив свекра.

– Что приготовишь, то и будет. Ну, чего расселась? Долго нам еще ждать?

Свекровь цинично усмехается, словно ей доставляет удовольствие нагружать меня работой на таком сроке, но я уже давно придумала, как избавить себя от домашних хлопот. Еще с вечера подготовила себе почву.

– Родион Павлович, а когда бабуля приедет? Я так по ней скучаю. Вы сумели вчера до нее дозвониться?

Бабуля – это мать свекра, которую моя свекровь не просто недолюбливает, а люто ненавидит. Та, против кого она и слова сказать не может.

– Бабуля? Твоя мать скоро здесь будет, что ли, Родион? – верещит Агафья Давидовна и теряет весь свой запал. Глядит на мужа с надеждой, что это неправда, но в этот момент раздается трель дверного звонка.

– Я открою, – улыбаюсь я и подрываюсь с места, чувствуя очередной прилив сил.

А когда прохожу мимо свекрови, даже подмигиваю ей, не давая усомниться в том, что подстроила я всё специально.

Таисия Семеновна, бодрая старушка восьмидесяти лет, стоит у порога с тростью и поклажей в руках. Такси, на котором она приехала, отъезжает от дома, и сзади я слышу недовольное сопение Агафьи Давидовны. Будь ее воля, она бы побежала за машиной, чтобы впихнуть туда мать мужа и помахать ей ладошкой вслед.

– Бабуля, вы приехали, я так рада.

– И тебе доброго утра, Варя. Ну-с, когда порадуешь меня рождением внуков?

– Скоро, баба Таша, – называю я ее так, как она сама просила, а затем помогаю войти в дом.

– Смотри, не переходи, а то я уж не молодая, успеть бы хоть увидеть правнука.

– Вы еще и пра-правнуков застанете, баба Таша, даже не сомневайтесь.

Мама свекра – это единственный человек в семье Бахметьевых, кто принял меня радушно и без претензий к моему происхождению, за что я ей благодарна. Живет она в другом городе, а потому приезжает нечасто, но каждый ее приезд – это счастье для меня и несчастье для свекрови, чье противостояние с матерью своего мужа длится еще с давних времен.

– Мама, как ты добралась? Я планировал сам за тобой сегодня поехать, к чему такая спешка? У тебя же давление.

Родион Павлович помогает матери снять обувь, а та качает головой.

– А чего ждать, Родик? Пока твоя мегера убедит тебя, что лучше мне не приезжать? Я, может, в последний раз вас навещаю, некогда мне ждать. Хоть бы раз меня навестили. Вот так помру, а вы и не заметите.

Глава 7

По настоянию Таисии Семеновны, песель Агаша успешно обосновывается в доме, что вызывает недовольство у Агафьи Давидовны, но никого ее кислое лицо не волнует. А матери свекра это наоборот доставляет удовольствие. Не сказать, что у бабы Таши противный и склочный характер, но она не любит заносчивых людей и всячески ставит таких на место.

Свекрови весь первый день приходится бегать по поручению Таисии и даже готовить обед и ужин, который последняя критикует в пух и прах.

– Недосолила и недоперчила. Как была неумехой, так ею и осталась, – фыркает баба Таша и отодвигает от себя тарелку.

– Соль – это белая смерть, – цедит сквозь зубы Агафья Давидовна, но прямо давать отпор не решается.

Насколько я слышала, Таисия Семеновна в семье Бахметьевых всегда была серым кардиналом со стальным характером, и никакие важные решения без ее ведома не принимались. Это уже когда Глебу стукнуло двадцать, она решила переехать в загородный дом, доставшийся ей по наследству от отца, и осесть в родных краях.

Так что последние несколько лет Агафья Давидовна чувствует себя наконец-то главой семьи, и этот приезд бабы Таши ей как кость в горле, который напоминает ей, кто она и что из себя представляет, по мнению матери ее мужа.

Мне становится ее жаль, когда я вижу ее страдания и слышу плач из ванной ночью, и утром я даже думаю, что опрометчиво позвала тяжелую артиллерию, но утром все мои сожаления разбиваются о суровую реальность.

– Варя, прополи огород, он весь зарос. Нечего бездельничать, пока я завтрак готовлю.

Свекровь будит меня очередным приказом, произнесенным грубым и возмущенным тоном, а я еле продираю глаза, пытаясь по виду неба из окна понять, который сейчас час.

– Уже шесть тридцать, вставай, пока эта карга старая не проснулась, – выплевывает Агафья Давидовна и зло поджимает губы. Ее грудь ходит ходуном, словно она еле держится от ругательств, но надо отдать ей должное, эмоции в узде она хранит отменно.

– Прополоть огород? – спрашиваю я спросонья, позабыв уже о своей мести. В такое раннее время суток всё, чего мне хочется, так это поваляться лишний час в постели.

– Ты оглохла, что ли? Или думаешь, позвала бабку и можешь валяться целыми днями? Сегодня же заставлю Глеба приехать, он тебя живо приструнит!

Свекровь едва не брызжет ядом, недовольная тем, как я себя веду и чувствую, а вот я вдруг вспоминаю про мужа, от которого уже второй день нет ни весточки.

– Вы для начала дозвонитесь до него, – усмехаюсь, хотя внутри против воли возникает неприятное чувство беспокойства.

Мне это не нравится, ведь переживать из-за предателя я ни в коем случае не должна, но червячок сомнений всё равно никуда не девается.

Агафья Давидовна что-то видит на моем лице и прищуривается, с подозрением оглядывая меня с головы до пят, когда я встаю с постели и выпрямляюсь, и от ее взгляда у меня мурашки по коже. Я ежусь и переминаюсь с ноги на ногу, а затем накидываю лежащий на стуле молочный махровый халат. То единственное, что я позволила себе купить без разрешения свекрови, которая контролировала даже мои траты на одежду и предметы первой необходимости.

Когда я вспоминаю о прошлом, где у меня не было даже свободного пространства для уединения, чувство вины, возникшее вдруг в груди, мигом улетучивается.

– Чего смотришь? – рявкает свекровь и упирает руки в бока, что стало ее излюбленным жестом. – Грядки сами себя не прополют!

– И то верно, – говорю я спокойным тоном и зеваю, даже не удосужившись прикрыть рот рукой. – Я на завтрак буду рисовую кашу на молоке, и никакого сахара.

Дернув плечиком, я ухожу в ванную, но чувствую на спине злобный взгляд свекрови. Уж не знаю, сделает ли она мне кашу, но вот я с удовольствием пройдусь по огородным грядкам.

Несмотря на то, что сейчас раннее утро, на соседнем участке оживление. Из автодома, который расположен почти у забора, доносится мужской голос, напевающий какую-то старую песню. Поначалу я замираю, вслушиваясь в слова, а затем ко мне подбегает выбежавший со мной следом щенок. Он виляет хвостом и крутится вокруг моих ног, выпрашивая ласку, и я наклоняюсь, поглаживая его за ушами.

Со вчерашнего ужина в холодильнике остался суп, и пока свекровь недовольно перебирает что-то в погребе, я вытаскиваю кастрюлю и наливаю новому питомцу в миску еды.

Снова выхожу во двор, но с разочарованием осознаю, что мужской голос утих и больше ничего не напевает, так что я иду к грядкам в тишине. Всю ночь ворочалась от желания полакомиться клубникой, так что сейчас с удовольствием принялась раздвигать листья в поисках розового лакомства.

Рвать никакие сорняки я не собираюсь. Мало того, что для этого надо стоять в три погибели наклонившись, так еще и судя по состоянию огорода, свекровь и вовсе всю эту неделю не удосужилась заняться посадками. Будто только и ждала, как бы заставить меня здесь пахать вместо нее. Не будь я беременна, возможно, не испытывала бы сейчас такой обиды, но я никак не могу понять, почему она ко мне так жестока. Мне ведь рожать со дня на день, а она словно только и хочет вызвать у меня тяжелым трудом преждевременные роды.

Пока я ем клубнику, которую раньше свекровь запрещала трогать, так как планировала сделать на зиму варенье, щенок вдруг увлекся рытьем земли. А когда я поднимаю голову и смотрю, что он натворил, предпринимать что-то уже поздно.

Агаша прорыл мини-тоннель на соседний участок и побежал к автодому, активно виляя хвостом.

Я же резко встаю и кидаюсь к забору, но калитки между домами нет, а перелезать через него я бы не решилась на таком сроке.

– Агаша! Агаша! – кричу, опасаясь, что он поранится о балки с гвоздями, или хозяин участка, завидев пса, ударит его ногой.

По словам свекрови, владелец соседней с ними земли – человек невоспитанный и жестокий, живодер и вор. Конечно, слова матери Глеба стоит делить надвое, так как и меня она перед другими выставляет хабалкой и криворукой деревенщиной, но опасений моих это не уменьшает.

Глава 8

– Что-то Глеб не отвечает на звонки.

Свекровь уже в который раз пытается набрать номер сына, но безуспешно. Свекр же по этому поводу совершенно не беспокоится, продолжая с удовольствием поглощать биточки, которые его жена готовила полдня.

Я же с удивлением подмечаю, что еда у нее вышла очень даже неплохой на вкус.

– Успокойся, Агафья, он взрослый мужик, а не маменькин сынок, каким ты его хочешь сделать.

– А тебе совершенно всё равно, что с ним происходит, да? Вдруг что-то страшное случилось, ты об этом не подумал? – ярится свекровь, раздраженная тем, что с приездом своей матери муж обрел право на голос.

Таисия Семеновна отлучилась в уличный туалет по привычке, поэтому между супругами разгорается скандал, а я молча слушаю и наблюдаю, с аппетитом поглощая биточки с рисом.

– Да всё с Глебом в порядке, Глаша, – отмахивается от жены свекор. – Мало ли, с кем он. Дело молодое, он мужик в самом расцвете сил.

– Родион! – рычит на него свекровь и кидает на меня тревожный взгляд. Даже не одергивает мужа, что он называет ее этим ненавистным прозвищем.

Меня это удивляет, ведь ей наоборот на руку, если я узнаю о похождениях Глеба и подам на развод. Она спит и видит, как избавиться от меня и привести в дом новую невестку, более подходящую по всем параметрам.

– Родион Павлович прав, Агафья Давидовна. Глебушка ваш – взрослый мужик, который в обиду себя не даст. Всё с ним в порядке.

Я не удержалась и усмехнулась, не сумев скрыть иронию, но, кажется, свекровь не обращает на это особого внимания. В этот момент открывается входная дверь, и она морщится, так и не успев ответить мне ничего колкого.

– Принесла же ее нелегкая, – шипит вместо этого и выпрямляется, нацепив на лицо благожелательную маску.

Я не удивлена ее раздражению, так как она всё это время бегает по поручениям собственной свекрови, ни на минуту не присев. Мне же приятно смотреть за тем, как сейчас она живет моей жизнью, хоть на несколько дней побудет в моей шкуре.

– Я дома! – звучит вдруг грубый низкий голос, и на пороге столовой появляется Глеб.

Выглядит он весьма дурно. Небритый, с темными кругами под глазами и фингалом на пол лица. Одежда та же самая, что была на нем, когда он привозил меня сюда, уже изрядно помятая и грязная.

– Что с тобой, Глеб? – ахает свекровь и едва не хватается за сердце. Что-что, а театральщина – это ее конек.

– Говорил же, что жив и здоров, – усмехается свекор и встает следом за женой.

Только я продолжаю сидеть на месте, развернувшись лишь корпусом, чтобы оценить потрепанный вид мужа. Он же в это время буравит меня взглядом, будто хочет испепелить, но меня не проймешь. В тот момент, когда я точно решила, что нам больше не по пути, у меня внутри что-то оборвалось, и вся любовь прошла так резко, словно всё это время ее не было. Был только гипноз, шоры перед глазами.

– Глеб, что с тобой случилось? Ты почему так выглядишь? Ты ведь директор столичного банка, а не какой-то там бомж.

Свекровь пытается добиться от сына ответов, но он молчит. Ждет от меня реакции, но я лишь демонстративно пью сок, разглядывая его с любопытством.

– Не хочешь обнять любимого мужа, дорогая?

– От тебя воняет не пойми чем или кем, – последнее я добавлю с садистским удовольствием, видя, как коробит Глеба.

– И правда, сын, иди, прими душ, а потом спускайся, расскажешь нам, где ты был и что произошло, – говорит Родион Павлович, перебивая причитающую Агафью Давидовну.

Глеб принюхивается к себе и снова морщится. Еще раз смотрит на меня и после поднимается наверх, решив, видимо, что я никуда не денусь, а ему нужно срочно принять душ и смыть с себя тяготы последних дней.

– Что это вы с кислыми лицами сидите? Ну-ка, Глашка, метнись на кухню и принеси еще фруктов. Постарайся уж для собственного внука, как я в свое время перед рождением Глебки.

Таисия Семеновна явно наслаждается истязанием собственной невестки и вовсю изгаляется, доставляя той неудобства в таком возрасте.

– Что-то не припомню, чтобы вы разрешали Родиону покупать в дом фрукты, – говорит Агафья Давидовна, вернувшись из кухни с фруктовницей, полной яблок и груш.

– А зачем? У нас была собственная дача, которая исправно плодоносила. Да что говорить, она и до сих пор есть. Вы в ней сейчас живете, если память подводит тебя, Глаша. Запустила ты, конечно, дачу, она уже не та, что во времена моей молодости.

Я буквально слышу скрежет зубов Агафьи Давидовны, а по глазам вижу, что она находится на грани самоконтроля. Еще немного и взорвется, вступив с матерью мужа в спор.

– Только и знаешь, что лодырничать, – добавляет Таисия Семеновна и вздыхает, и это становится последней каплей.

Она резко встает, отчего стул с грохотом падает спинкой на пол, а сама кулаками опирается о стол. Ее грудь тяжело вздымается, а глаза мечут молнии.

– Хватит! Я угробила на вас и ваши капризы всю свою молодость, а вы заявляете мне, что я бездельница? Да на этой ваше даче я сама пахала с утра до вечера, чтобы поесть в кои-то веки эти несчастные овощи да фрукты. Сорвала себе спину и получала потом уколы, так как просто-напросто не могла разогнуться. И не вам тут говорить мне, что я лентяйка. С тех пор, как я вышла замуж за вашего сыночка Родика, которому вы чуть ли не в попу дуете с рождения, вы и палец о палец не ударили ни в квартире, ни на даче. Довольно с меня вашей тирании! Вы старая морщинистая грубая карга!

Она выдыхает, явно получив моральное удовлетворение от того, что наконец сумела выговориться, а вокруг в это время царит полная тишина.

Родион Павлович и вовсе сидит с открытым ртом и неверяще смотрит на свою жену, ведь раньше она и слова грубого не говорила своей свекрови, а тут выплеснула из себя целую тираду.

– От старой морщинистой грубой карги слышу.

Вместо того, чтобы оскорбиться или затеять скандал, Таисия Семеновна довольно хмыкает и вытирает рот салфеткой.

– Что?! Да я! Да я совсем не такая, как вы! – возмущенно выдыхает Агафья Давидовна, вызывая у собственной свекрови громкий издевательский смех.

Глава 9

С самого приезда Глеба в доме разгорается нешуточный скандал, и я, не желая нервничать, убегаю в огород, прихватив с собой щенка, которому тоже не по душе громкие крики.

– Вот ты где, Варь, – раздается сзади голос Глеба, и я стискиваю челюсти, чувствуя досаду, что он прервал мое уединение.

– Что тебе нужно? Я хочу побыть одна.

Несмотря на то, что все эти дни я уговаривала себя успокоиться и не реагировать так резко на мужа, когда он приедет, все мои уговоры идут прахом, когда передо мной возникает его наглая самодовольная харя.

Он ни капли не раскаивается, и именно этот факт выбивает меня из колеи, раздражая сильнее всего.

– Я думал, этих дней достаточно, чтобы ты остыла.

– Ты ошибся, Глеб. Я же думала, что сутки спецприемника достаточно, чтобы ты осознал, как был неправ.

Неправ. Неподходящее слово для измены, но лучше я просто не нахожу. Слез на удивление нет, и я так радуюсь этому, что даже немного воспряла духом, готовая противостоять любому вмешательству Глеба.

– Ты ведь специально рассыпала муку в моем багажнике?

Вопрос не требует ответа, но я всё равно не подтверждаю его предположения.

– Мне пришлось поднять все свои связи, чтобы ускорить полицейскую лабораторию, чтобы меня наконец отпустили. И я в курсе, что им поступил анонимный звонок по поводу моей машины, так что тебе нет смысла отпираться, что это ты.

– А ты считаешь, что я твой единственный враг? Что, у других людей нет причин тебя ненавидеть?

Глеб, увидев мой яростный взгляд, мрачнеет, но мне нет никакого дела до его настроения.

Некоторое время мы сидим в тишине, но я напряжена, чувствуя близость Глеба. И если до этого думала, что мне будет больно вот так видеть его перед собой и знать, что больше мы парой не будем, то сейчас я убеждаюсь, что ничего не ощущаю. Даже боли. Как отрезало.

– Я, кстати, вспомнил. У матери ведь аллергия на собак.

Я усмехаюсь, что он думает об этом постфактум. До того невнимателен к своим родным, что такие важные вещи вспоминает спустя время, когда оно могло быть упущено.

– Нет у нее никакой аллергии. Была бы, сейчас бы уже на скорой ее увезли бы в больницу. Пес всю ночь в доме проспал, а ей хоть бы хны. Ни кашля, ни чиха.

– Я, конечно, понимаю, что ты злишься на меня из-за своей сестры, Варя, но палку не перегибай. Ты должна уважать мою мать, и не наговаривай на нее.

Разозлившись, я встаю со скамейки и упираю руки в бока.

– Ну во-первых, я никому ничего не должна, особенно твоей деспотичной матери, которая использует труд глубоко беременной женщины и не видит в этом ничего зазорного…

Глеб не дает мне договорить и перебивает, сжимая скулы до хруста в челюсти.

– Рот прикрой, Варя! Ты беременная, но не больная, к тому же, невестка в нашем доме. Да если бы я на тебе не женился!

– То что? Договаривай, Глеб! Считаешь, что вытащил меня из нищеты? Повторяешь слова своей матери? Так знай, что вы еще более ущербные, какой считаете меня. Вон, полюбуйся, что сейчас происходит в твоем хваленом доме, полном интеллигентов!

Я киваю на приоткрытые окна, из которых доносятся крики домочадцев, и это немного отрезвляет Глеба, так что он отступает, делая шаг назад.

– А во-вторых, Глеб, не лезь ко мне своими нравоучениями, ты потерял это право несколько дней назад. Когда совал свои причиндалы во всякие дыры.

Он стискивает ладони в кулаки и смотрит на меня с таким гневом в глазах, что я еле удерживаюсь от того, чтобы не увеличить между нами расстояние. Никогда еще не видела его таким злым.

– За языком следи, Варя. Ты все-таки о своей сестре говоришь. Не заставляй меня думать о тебе хуже, чем ты есть на самом деле.

Его слова возмущают до глубины души, ведь это моя прерогатива вот так злиться, но я быстро беру себя в руки.

– Лучше бы ты за своим хозяйством следил, как за моим языком, – шиплю я, выходя из себя. Ярость распирает грудную клетку, как бы я ни пыталась держать себя в руках и вести себя хладнокровно.

– Ну всё, мое терпение лопнуло, Варя. Я хотел дать тебе время остыть и осознать ситуацию, но вижу, что зря дал тебе поблажки и позволил распоясаться. Ты, видимо, почувствовала свободу и совсем распустилась, раз позволяешь себе издеваться над моей семьей. Забыла, кто ты и из какой грязи я тебя поднял?

Весь лоск слетает с Глеба, оставляя лишь его истинное лицо. Черты лица заостряются, сам он оскаливается, словно дикий зверь, жаждущий крови, а вот рука хватает меня за воротник кофты.

– Ты должна быть мне благодарна, что я приютил тебя и сделал своей женой. Пошел на мезальянс, взяв в жены дочь каких-то бедняков из деревни, которые только и видят во мне кошелек.

Я поднимаю на носочки, когда он тянет мой воротник на себя, и хриплю, хватаясь за горло, кожу которого режет этим самым воротником. Ни слова от шока произнести не могу, ведь раньше Глеб никогда не распускал руки, и я была уверена, что он выше этого. Вот только сейчас боюсь, что его забрало упало, и он может сделать всё, что захочет, не посмотрит на то, что я жду от него ребенка.

– Глеб! – наконец, сиплю я, хватаясь руками за кисти его рук. – Я беременна, Глеб!

В этот момент около наших ног крутится щенок и яростно лает, пытается зубами ухватиться за штанину брюк Глеба, но тот просто безжалостно отпинывает малыша в сторону. У меня сердце кровью обливается от жалобного воя, но я ничем не могу ему помочь, зажатая в тисках жестокого мужа.

– Закрой рот, Варя, от твоего писка у меня болит голова, – морщится он и толкает меня, отчего я чуть не падаю оземь, но в последний момент удерживаюсь на ногах. – Собирай манатки, мы уезжаем в город.

Я откашливаюсь и делаю шаг назад, качаю отрицательно головой.

– Я с тобой никуда не пойду! – кричу, едва не плача. Чувствую себя полной дурой и неудачницей, что поверила в то, что смогу не только отомстить этой семье, но и выйти из этого брака без потерь.

– Я подаю на развод! – кричу надрывно, но в ответ вместо обычно доброго и всепонимающего Глеба вижу его циничную ухмылку.

Глава 10

– Поменьше стресса, мамочка, и родите здоровую девочку.

Вердикт врача приносит мне облегчение, что с моим ребенком всё в порядке, и я вытираю веки ладонями, чтобы снова не расплакаться.

– Девочку? – переспрашиваю я, замирая.

Все эти месяцы мы не узнавали пол ребенка, запретив и врачам говорить его нам, так как хотели, чтобы для нас с Глебом это оказался сюрприз, но в этот раз я забыла сказать об этом врачу. Слишком распереживалась из-за того, что моя беременность под угрозой.

– Точно девочку, – кивает женщина и заполняет мою карточку. – Патологий не наблюдаю, так что соблюдайте режим, а перед самыми родами лучше лечь на сохранение.

Я киваю, воодушевленная новостями, и когда выхожу в коридор, чувствую, как внутри меня всё поет. Девочка. Маленькая копия меня или… Я осекаюсь, ощущая горечь во рту. Теперь никакого сюрприза для нас с Глебом не будет. Ничего у нас с ним уже никогда не будет.

Мало того, что изменил, так еще и посмел поднять на меня руку, что всегда было для меня красной линией, которую если пересечь, назад пути уже не будет.

– Что сказал врач? – вдруг слышу я грубоватый знакомый голос сверху.

Поднимаю взгляд и отшатываюсь, увидев перед собой драчливого соседа, который угомонил Глеба и, кажется, что-то ему сломал, судя по крикам, которые издавал Глеб на даче. После я не особо вслушивалась, осела на землю и не сопротивлялась, когда сосед поднял меня и самолично отвез в ближайшую больницу.

– Не знала, что вы решили остаться. Всё, к счастью, обошлось. Всё хорошо, – говорю я и рассматриваю его лицо.

Бороды, которую я лицезрела утром, как не бывало, отчего он выглядит моложе, чем я думала раньше.

– Я вас привез, я вас и отвезу.

Он пожимает плечами, а я вдруг слышу, как неподалеку кто-то причитает, сокрушаясь о лице своего сына. Не сразу узнаю голос свекрови, а после непонимающе хмурюсь.

– Следом за нами поехало всё семейство Бахметьевых, включая любовницу вашего мужа.

– Это моя сестра Зина.

– Сочувствую.

Мне не хочется видеть свое семейство, но единственный выход из больницы пролегает через коридор, где за углом собрались все родственники, которые явно не рады будут видеть ни меня, ни соседа.

– А как вас зовут? Вы меня спасли, а я даже имени вашего не знаю. Неудобно как-то.

Словив на себе его снисходительный взгляд, я краснею, но взгляд по привычке не опускаю. Держусь, не собираясь больше вести себя, как скромная мужнина жена. Это ведь не в моем характере пресмыкаться, и с чего я решила, что смогу усмирить нрав и угождать всю жизнь Бахметьевым из-за любви к мужу, который даже верность мне сохранить не сумел?

– Андрей. Мое имя – Андрей, – произносит мужчина и наклоняет голову набок. – Можем сбежать через окно, если хотите. Здесь невысоко. Я могу прыгнуть первым и поймать вас.

Только представив такой опасный шаг, я сразу же обхватываю живот руками и опираюсь спиной о стену, пытаясь как можно дальше отодвинуться от мужчины.

Он же напротив улыбается, но не губами, а глазами, словно его веселит моя реакция.

– Я пошутил, Варя.

– Откуда вы знаете мое имя? – выдыхаю я.

– Вы моя соседка и жена Глеба. Мы работаем в одной сфере, так что я много что знаю.

Последнее звучит зловеще, но на этот раз при виде моего лица он тихо смеется басом.

– Вы такая впечатлительная. Услышал, как ваша сестра вас звала. Переживала за вас.

– Очень в этом сомневаюсь. Вон, она свою будущую свекровь успокаивает, а не меня, – киваю я в сторону, отчетливо слыша, как Зина воркует над Агафьей Давидовной, убеждая ее, что с Глебом всё в порядке и он не пострадал.

– Идемте, я провожу вас мимо этого серпентария и отвезу вас домой.

Андрей протягивает мне локоть, и я хватаюсь за него, немного поколебавшись. Лучше пройти вместе с ним, чем оказаться в логове змей, как он правильно подметил.

Когда мы выходим из-за поворота, то нас сразу же замечают. Сначала, конечно, обращают внимание на Андрея, которого начинают атаковать гневными обвинениями, а потом уже меня.

– Ты за всё заплатишь! Глебу из-за тебя, дикаря, нос сейчас вправляют! – рычит свекровь, перегораживая своим телом коридор, и упирает руки в бока, всем видом показывая, что никуда с места не сдвинется, пока не отведет душу.

Свекор хмурится, но ничего не говорит. Понимает, что глупо кидаться на мужика за то, что у того случилась драка с его сыном. Глеб ведь не девчонка, а такой же мужик, как и Андрей. Наоборот, свекор даже взгляд отводит, словно ему стыдно за агрессию супруги. Что-то мне подсказывает, что сейчас больше всего его волнует его первая любовь, и всё происходящее для него помеха. Он бы с удовольствием сейчас отправился на поиски той, с кем его разлучила когда-то родная мать.

Зина же стоит за спиной Агафьи Давидовны и заламывает руки, не зная, чью сторону принять и куда податься, но судя по ее взгляду, она уже приняла решение, просто еще не до конца это поняла.

Хочет усидеть на двух стульях. И остаться хорошей для матери Глеба, и при этом ссориться со мной не желает, глядя на мой внушительный живот. Это ведь ей, если верить словам о беременности, еще несколько месяцев ходить с пузом, а вот мне вот-вот рожать. Зина злой никогда не была и вряд ли сейчас желает мне зла, но я принимаю тот факт, что ее я совершенно не знаю.

– Я полицию на тебя травлю, ирод! – продолжает распинаться свекровь, не дождавшись от Андрея никакой реакции. Он стоит рядом со мной и внимательно слушает претензии Агафьи Давидовны, но когда я смотрю снизу вверх на его лицо, вижу там скучающее выражение. Ему всё равно на ее крики, но при этом он не уходит, а продолжает быть вторым участником этого скандала.

Неизвестно, как долго мог продолжаться гневный монолог свекрови, но вскоре мое присутствие замечает Таисия Семеновна, чинно сидевшая на скамье и глядящая на свою невестку с иронией. Сейчас же смотрит на меня и хлопает глазами, переводя взгляд с меня на Андрея и обратно.