Предатель. Прости за любовь

Глава 1

АНА КНЯЗЕВА

ПРЕДАТЕЛЬ. Прости за любовь

— Вы адвокат? Скажите, когда меня отпустят? Меня же отпустят? — смотрю на незнакомку с надеждой. Голос дрожит. Сердце колотится. Еле держусь, чтобы не разрыдаться.

— Отпустят. Я могу устроить это прямо сейчас, — улыбается блондинка. — Всего один телефонный звонок, и твой отчим заберет заявление. Но только если ТЫ оставишь моего мужа в покое. Исчезнешь из его жизни раз и навсегда!

— Ч-что?

— Что слышала! Я – законная жена Егора. Мать его единственного сына. Мы женаты пять лет!

Мощный удар в грудь. Боль до темноты перед глазами. Нет… Он не мог так поступить…

Но фотографии в ее телефоне говорят, что мог. Он уже это сделал. Предатель…

________________

Я спасла ему жизнь. А он обещал защитить меня и моего брата. Увез нас в другой город, спрятал. Я и не заметила, как полюбила его всем сердцем. Доверилась. А потом меня арестовали…

❗ Ярко, страстно, эмоционально!

***

Глава 1.

Вероника

Последний раз провожу отпаривателем по юбке изысканного черного платья из новой коллекции, выключаю аппарат и без сил припадаю к стене.

Руки трясутся, ноги не держат. Я очень устала и ужасно хочу спать.

С трудом давлю очередной, рвущийся на волю, зевок и заставляю себя вернуться к работе.

Пока раскладываю вещи по стендам, мысленно повторяю конспект по детской возрастной психологии. Так сказать совмещаю полезное с приятным – готовлюсь к завтрашней контрольной.

— Вероник, ты как? — спрашивает Лена – моя коллега в магазине женской одежды, непосредственный руководитель и по совместительству близкая подруга. — Совсем белая. Ты хоть что-нибудь ела?

Делаю вид, что вспоминаю, хотя на самом деле ответ нам обеим прекрасно известен.

Лена едва заметно качает головой, забирает у меня очередную кофту и бесцеремонно бросает на прилавок.

— Так, идем со мной, — берет меня за руку и силой тащит в подсобное помещение, за примерочными.

Я даже не пытаюсь сопротивляться - слишком хорошо ее знаю. Впрочем, как и она меня. Лена у нас очень сильная, уверенная в себе и пробивная. Настоящая воительница и защитница всех угнетенных. Таких, как я.

Дочка обеспеченных родителей, которая решила достичь всего. Амбициозная и твердо стоящая на ногах – полная противоположность меня.

Мы познакомились год назад, на собеседовании, когда обе пытались устроиться сюда консультантами. Заобщались, пока ждали своей очереди и с тех пор не расставались.

— На, поешь пока, — усаживает меня за столик в углу – что-то вроде импровизированной столовой, и протягивает контейнер с одиноким сэндвичем. — Не смотри так на меня. Я один уже съела, мне хватит, — включает чайник и садится рядом.

Несколько минут сидим молча. Я медленно жую бутерброд, насыщая голодный, истощенный желудок и стараясь не замечать пристального взгляда подруги.

Мне неловко. Чувствую себя бедной сироткой. Жалкой и беспомощной. Впрочем, так оно и есть.

Мама умерла три года назад, отца своего я никогда не видела и не знала. Единственная моя опора в жизни – мой младший брат Марк. Сын мамы от второго брака.

— Опять приставал? Этот урод все никак не угомонится?!

При упоминании отчима я невольно вздрагиваю и едва не давлюсь кусочком курицы. Откладываю еду в сторону и, сцепив руки в замок, смотрю себе в ноги.

В такие моменты я больше всего себя ненавижу. За то, что не в силах ничего изменить. Не могу поставить его на место, и уйти тоже не могу. Из-за Комарика. Михаил - его отец и законный представитель. Это ко мне он не имеет никакого отношения. Мне он ничего не сделает, если уйду из дома. А вот Комарик… Нет! Я ни за что не оставлю ему брата!

— Не понимаю, почему ты все это терпишь? — возмущается Лена. Смотрит на меня осуждающе. — Он же не успокоится, пока не добьется своего.

— Знаю, — холод мокрыми щупальцами расползается по спине. — Но и уйти не могу. Он не отдаст мне Марка. Оставит у себя и будет вымещать всю злобу на нем. А он маленький! Ему всего шесть лет. Он без меня не сможет.

— Тогда давай подадим в суд. Или в органы опеки. Пусть увидят, в каких условиях он сына содержит!

— Нельзя, — в этом вопросе я непреклонна. — Марка заберут в приют, и я уже никогда его не увижу. Посмотри на меня. У меня же ничего нет! Студентка, девятнадцать лет, ни образования, ни нормального дохода, ни собственного жилья. Кто мне ребенка доверит? Нет, в опеку никак нельзя.

— И что теперь? Терпеть и ждать, чем все в итоге закончится? Так получается?

— Получается, что так, — вздыхаю я и все же пытаюсь улыбнуться. — Но ты тоже не сгущай краски. Через два года я закончу учебу, найду постоянную работу и сниму квартиру. Может, к тому времени он все-таки поймет, что Комарику со мной лучше и отстанет? Я хочу в это верить.

Заливаю чайные пакетики кипятком и протягиваю Лене ее любимый зеленый бокал. Но она не спешит его забирать.

Пристально смотрит на мое запястье…

Глава 2

Вероника

Перевожу взгляд на настенные часы и едва подавляю зевок. Половина второго. До конца пары еще больше часа, а у меня уже каша вместо мозга. Глаза слипаются, я с трудом держу голову на весу, а про то, чтобы следить за лекцией и заикаться стыдно.

Вот бы сейчас оказаться где-нибудь далеко-далеко… Там, где меня никто не знает. Где нет запойного Михаила, его мерзких собутыльников и их пьяного мата с сальными, недвусмысленными взглядами, от одной мысли о которых меня начинает мутить.

Есть ли такое место?

Где просто можно поспать. Закрыть глаза и не бояться каждую секунду, что с тобой могут что-то сделать…

Медленно опускаю голову на сложенные на столе руки и прикрываю глаза. Всего на минутку. Ничего же случится, если я послушаю лекцию так?

И незаметно проваливаюсь в сон…

Будит меня сдавленное хихиканье одногруппников. Знаете, когда происходит что-то смешное, но смеяться нельзя, потому что препод строгий и всыплет по первое число?

С трудом разделив веки, удивленно смотрю по сторонам. Натыкаюсь на сердитое лицо Анастасии Викторовны и, наконец, понимаю - смеялись надо мной.

— Простите, — выдавливаю почти шепотом, заливаясь краской, а аудитория взрывается громким смехом.

Со всех сторон доносятся тупые шутки из серии: «Спящая красавица не дождалась принца» и «Наша отличница настолько преисполнилась в знаниях, что на парах ей уже просто неинтересно».

— Не, ну а че? Она у нас умная, все и так знает, можно и поспать немного. Правда, Вероник? Подтверди.

— Савельев! — осаждает его Анастасия Викторовна. — Еще одно слово и пойдешь доучиваться в военкомат! А ты, Семенова, иди-ка домой. Встретимся на отработках!

Коротко кивнув, я наспех запихиваю свои вещи в рюкзак и, не оглядываясь, выбегаю из лекционного зала. Пока спускаюсь в гардероб, в ушах все еще звенит от гула голосов. Хочется зажать их руками и громко-громко кричать, чтобы заглохли, оставили в покое.

За два года учебы мне так и не удалось найти тут друзей. Так сложилось, что все посиделки и вечеринки одногруппников совпадали с моими подработками, и у меня попросту не было возможности вырваться. Пару раз, еще на первом курсе, ко мне подсаживались парни, предлагали познакомиться, некоторые даже ухаживали, а когда узнавали, что мне не до отношений, быстро сливались. Девочки же просто предпочитали меня не замечать. Вспоминали только, когда у нас были контрольные или практические. Поначалу я этого не понимала, помогала им, писала за некоторых работы, а потом до меня дошло. Словно пелена с глаз спала. Я начала ценить себя. И отказала. Сначала один раз, потом еще. И еще. Со временем желающих выехать за мой счет стало меньше, а потом и вовсе никого не осталось. На том и порешили.

Хотя иногда чертовски обидно от того, что мне элементарно не с кем поговорить. Я, наверное, единственный студент в нашем педе, кто приходит сюда реально за знаниями. Белая ворона, которая если вдруг исчезнет, никто и не заметит ее отсутствия…

Забираю у гардеробщицы свою куртку. Одеваюсь.

Пальцы подрагивают, когда пытаюсь застегнуть молнию. Кости ломит так, будто по мне проехались катком. В воспаленных глазах сухо, как в пустыне. Меня колотит. Холодно, даже в помещении, в пуховике. Приехали…

Заболела.

Закатываю глаза к потолку и, глубоко вдохнув, бреду на остановку.

Меньше всего на свете мне хочется ехать домой. Снова видеть его мерзкую физиономию…

Корни волос пронзает эфемерной болью. Слезы комом встают поперек горла. Обида душит. Не дает покоя.

Если бы только он не появлялся в нашей жизни…

У нас была своя квартира! Наша с мамой. Маленькая, но своя. Мама продала ее, чтобы выплатить ипотеку Михаила. Думала, заживем вместе. Как настоящая семья. Зажили…

Она, доверчивая душа, верила всему, что говорил или делал муж. Настолько, что даже в документы не заглядывала. Не проверила. А он попросту решил не прописывать меня у себя. Оформил временную регистрацию, чтобы отдать в школу, а потом и вовсе забил. Теперь попрекает… урод.

Что же делать? Мне в пять надо быть на работе, а я даже на ногах стоять не могу.

Может, пронесет? Вдруг он ушел к своим дружкам? Тогда до утра точно не появится. А мне бы только душ принять и полежать пару часов. Потом вернется Комарик, и я уйду на работу…

Не может же мне постоянно не везти? Успокаиваю себя и ныряю в, так кстати, подъехавший автобус.

Всю дорогу клюю носом и незаметно щипаю себя за руку, чтобы не уснуть и не проехать свою остановку.

Кажется, проходит целая вечность прежде чем мне удается добраться до дома. Прижавшись щекой к металлической двери, прислушиваюсь. В квартире на удивление тихо. Никаких призраков жизни.

Внутренне ликую. Хоть где-то Удача на моей стороне.

Открываю своим ключом и шагаю в нашу с братом комнату, снимаю куртку, убираю ботинки под батарею и, взяв чистую одежду, тут же направляюсь в ванную.

Меня все еще лихорадит, руки мелко трясутся, но это не мешает с силой растирать кожу под струями горячей воды. Смываю с себя усталость, остатки бессонницы и первые признаки простуды. Мысленно уговариваю свой организм не сдаваться. Сейчас мне никак нельзя болеть. Скоро у Комарика день рождения. Надо накопить на подарок, оплатить дополнительные в школе. Нет, мне категорически запрещено болеть!

Глава 3

Вероника

Проходим в конец салона. Усаживаю Комарика в единственное свободное место, вручаю сумку с нашей одеждой и, натянув капюшон на лицо, становлюсь напротив. Спиной чувствую, как все смотрят. Прожигают осуждающими взглядами, без конца косятся.

От обиды на глазах наворачиваются предательские слезы. Моргаю, уставившись в потолок.

Снова и снова проталкиваю в легкие воздух. Заставляю себя дышать. Просто быть, несмотря на то, что внутри все разваливается. Мои мечты, планы на будущее… Он все уничтожил. Не оставил ничего, за что можно зацепиться. Убил…

— Вероничка… — Марк дотрагивается до моей ладони и я, зашипев от неожиданности, отдергиваю руку.

Секунда уходит на осознание - это не он.

Он больше никогда меня не тронет…

— Комарик, прости, мой хороший, — шепчу все еще хрипло. — Я задумалась и поэтому испугалась. Прости, пожалуйста.

Заглядываю в грустные, полные сожалений, глаза и не могу произнести ни слова. Что я ему скажу? К-как? Да и что тут говорить, если все и так написано у меня на лице? В прямом смысле этого слова.

Боже, дай мне сил, прошу… Помоги с этим справиться. Направь…

— Тебе очень больно? — он указывает на мою наспех перемотанную руку, переводит взгляд на проступающий на щеке синяк. В глазах плещется ужас.

— Нет, — качаю головой, выдавливая из себя слабую улыбку. — Мне совсем не больно. Это просто царапина, скоро заживет. Не переживай, ладно? Все хорошо.

Хорошо… Ком в горле нарастает. Я с трудом сглатываю и выглядываю в запотевшее окно.

Какой это автобус? В какую сторону?

В темноте лишь изредка мелькают фонари и фары, проезжающих мимо, машин. Никаких опознавательных знаков.

— Вероничка, а куда мы едем? — детский голос звенит от волнения.

И у меня подкашиваются ноги.

Вцепившись здоровой рукой в поручень, начинаю усиленно соображать. Мозг, до этого спавший, постепенно оживает, сбрасывая оцепенение и шок.

Красным светом в голове пульсирует мысль - ты не одна! Комарик - вот, о ком должна думать. Он нуждается в тебе, ты не можешь его подвести!

И тут, словно озарение свыше, до меня нисходит идея: бабушкин дом! Ну конечно, и как я раньше о нем не подумала?

Когда бабушки не стало, они несколько раз пытались его продать, но из-за того, что домик ветхий, да и находится в глуши, в сотнях километров от города, желающих так и не нашлось. Помню, как Михаил плевался, кричал, что никому нахрен не сдался этот сарай. Что в нем только клопов разводить и его даже домом назвать нельзя. Ключ выбросил…

Зато сейчас он кажется мне идеальным вариантом для побега. Надо только вспомнить точный адрес, а там… Бабушка показывала, где прячет запасные ключи. Я найду способ попасть в дом.

Господи, только бы он сохранился…

Но, об этом позже.

Сейчас главное - доехать, а там на месте разберемся.

— Комарик, — место рядом с братом освобождается, и я наконец сажусь. Обнимаю одной рукой его за плечи и, притянув к себе, начинаю заговорчищески: — Ты помнишь, я рассказывала, как в детстве, еще до того, как ты родился, ездила к бабушке в деревню?

Он кивает.

— Так вот, я тут подумала. А давай съездим туда вместе? Только ты и я. Посмотрим, в каком состоянии дом, погуляем по лесу, может даже белок увидим. Ты согласен?

— Да! — подпрыгивает на месте и бросается мне на шею.

Случайно задевает затылок. Давлюсь воздухом.

Ощущение, что из глаз вылетают искры.

Прикусив до крови нижнюю губу, морщусь от нестерпимой боли.

Голова кружится. Лица немногочисленных пассажиров автобуса проносятся перед глазами разноцветными пятнами.

На миг прикрываю глаза в надежде, что эта карусель закончится.

Сквозь туман слышу голос брата.

— Вероничка, а папа не разозлится, что мы ушли? Он же не разрешает нам…

— В этот раз разрешил, — отвечаю быстро. — Он ничего нам не сделает. Ты мне веришь?

— Конечно!

— Вот и хорошо, — пропускаю еще несколько остановок, чтобы хоть немного собраться с силами и произношу тихо: — Идем. Нам надо пересесть на другой автобус.

Поправляю на плече рюкзак и тянусь за сумкой, но братик останавливает.

— Я сам. У тебя ручка болит.

Одинокая слеза все же сползает по моей щеке.

Быстро смахиваю, пока он не заметил. Выходим из автобуса и, взявшись за руки, переходим на другую сторону дороги.

Девочки, почему читаете молча? Неужели книга не вызывает ну совсем никаких эмоций? Очень обидно (((

3.2

***

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем мы добираемся до автовокзала.

Микроавтобусы с табличками направлений на лобовом вереницей стоят под мостом. Автобусы, такси. Народу на удивление много. Спешат из стороны в сторону, ничего не видя. Одна особенно торопливая женщина с огромными клетчатыми сумками в каждой руке, протискиваясь сквозь толпу, сильно пихает меня в спину.

Разбитое тело пронзает острой судорогой, и я громко всхлипываю, не в состоянии сдержать эту боль.

— Нечего людей задерживать! — ворчит вместо того, чтобы извиниться. — Небось еще и обдолбанная, — одаривает уничтожающим взглядом. — Вон, как шатается. Что? Ноги не держат? Так вам наркоманам и надо!

— Моя сестра не наркоманка! — вскрикивает брат, наполняя мое сердце неимоверной гордостью. Правильного мальчика я воспитала. Растет настоящим мужчиной.

— Тише, — мягко тяну его за руку. — Не надо…

— Но почему?! Она же обидела тебя. Так нельзя!

— Знаю, Комарик. Просто… взрослые иногда бывают грубыми. Но это не дает нам право грубить им в ответ. Помнишь наше главное правило? Что бы не случилось, никогда не отвечай злом на зло. Хорошо?

— Даже, если ты будешь плакать? Тогда тоже нельзя? А как мне тебя защищать?

Я коротко вздыхаю и медленно опускаюсь на корточки. Так, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Но я же сейчас не плачу? Смотри, — провожу его ладошкой по своей щеке. — Слез нет. Меня не нужно защищать.

— Но… — хмурится. — Она же сделала тебе больно. Я просто хотел помочь…

— Я знаю, маленький. Но, правда, все в порядке. Иногда у взрослых бывают тяжелые дни, и сегодня у меня именно такой день. Это нормально. Если я грущу, это не значит, что мне больно. Я всего лишь немного устала. Больше ничего.

— Но я не хочу, чтобы ты грустила! Ты же всегда защищаешь меня, когда папа злится. Почему я не могу?

Сердце сжимается от боли. Он стоит передо мной. Такой маленький, такой родной. Взрослый не по годам. В больших карих глазах сверкают слезы. Прозрачные и беззащитные. Они разрывают мне душу.

— Можешь. Конечно можешь, — шепчу я и прижимаю его к себе. С шумом втягивая самый дорогой в мире запах. — Но давай так: пока ты еще маленький, защищать нас обоих буду я. Ладно?

— Ладно, — нехотя соглашается. — Но я все равно буду рядом!

— И я очень это ценю. Ты мой маленький рыцарь. Когда вырастишь, будешь защищать меня от всего мира, а сейчас - эта работа моя. Договорились?

Я протягиваю ему руку, и он крепко её сжимает.

— Люблю тебя, мой Комарик, — не удержавшись, звонко целую его в раскрасневшуюся от мороза щеку. — Очень-очень. Ты знаешь?

— Ага, — сопит недовольно, но все-таки обнимает меня в ответ.

— Теперь идем, надо купить билеты.

Внутри народу не меньше. Мы несколько минут бродим по огромному залу в поисках окошка с нашим направлением. От изобилия людей и запахов головная боль начинается с новой силой. Меня то и дело ведет, только успеваю цепляться за ближайшую стену или колонну с мраморной облицовкой.

Наконец, очередь доходит до нас.

— Два билета на автобус, пожалуйста, — протягиваю наши с Комариком документы: его свидетельство о рождении и мой паспорт.

Тяжело сглатываю, когда женщина придирчиво осматривает сначала меня, потом брата. Кусаю щеку изнутри, лишь бы держать себя в руках.

Сердце лупит в ребра. Мысли разбегаются. Кажется проходит целая вечность, прежде чем она вводит наши данные в компьютер и называет сумму.

Половина того, что у меня есть на карте…

Плевать! Заработаю. Найду, чем прокормить себя и брата. Только бы выбраться из этого ада. Больше мне ничего не нужно.

Забираю билеты и прячу в сумку. Документы кладу во внутренний карман куртки. Снимаю с карты оставшиеся три с половиной тысячи рублей, покупаю бутылку воды, пачку печенья, а сдачу распределяю по карманам.

Два часа до отъезда проводим в зале ожидания. Сама я есть не могу, но Комарика заставляю немного перекусить. Развлекаю его рассказами из детства. О том, как проводила время у бабушки. Какие там были красивые места. Как спала на печи…

Но сама, то и дело, оглядываюсь. Вдруг нас уже ищут? А если не получится сбежать? Если меня арестуют?

От отчаяния на глаза набегают слезы. Поглаживая брата по спине, успокаиваюсь. Охраняю его сон до тех пор, пока не объявляют наш рейс.

— Марик, — зову осторожно. — Родной, нам пора.

Уже сидя в автобусе, набираю сообщение классному руководителю брата. Вру, что к нам приехали родственники из столицы и отпрашиваю его от уроков. Как минимум неделю в школе будут спокойны, а я за это время я постараюсь что-нибудь придумать.

Собираюсь убрать телефон в карман, как он вдруг загорается входящим звонком.

Лена упорно держит вызов до конца, но я не отвечаю. Не представляю, как и что ей сказать. Не хочу вмешивать ее в свои проблемы. Ни к чему это.

“Прости, что не вышла на работу. У меня все нормально. Просто немного приболела”.

Глава 4.

Вероника

Автобус резко дергается вперед и застывает, как вкопанный. По инерции, меня подкидывает на кресле, успеваю выставить руку ладонью вперед и вцепиться в спинку кресла напротив.

Боль от пореза проникает до самой кости, волной проносится по телу, разгоняя остатки сна. Я оглядываюсь.

Сонные пассажиры поднимают суету, свет загорается, освещая хмурые, еще не до конца пробудившиеся лица. Я морщусь от рези в глазах, защищая органы зрения здоровой рукой.

— Что случилось? Почему остановились? — звучит со всех сторон.

Я осторожно поправляю на брате куртку - он спит, укрывшись ей как одеялом. Благо, нагулявшийся и вымотанный, он не слышит творящегося хаоса.

Выглядываю в проем между рядами в надежде увидеть хоть что-то, что прояснит свет на ситуацию.

— Впереди авария, — объявляет низкий мужской голос, видимо водитель автобуса. — Пробка на десятки километров. Все перекрыто и неизвестно, когда дорогу откроют.

Я замираю на миг. Не дышу.

Всё не может вот так вот закончится! Это невозможно. Мы проехали столько километров. Нет! Так не бывает…

— Поехали в объезд, — предлагает недовольный голос из середины салона. — В чем проблема?

— Объездную дорогу замело, — вторит другой, с задних рядов. — Если сунемся, встрянем надолго.

— Правду говорит, — соглашается водитель. — Там не проехать.

Гул в транспорте нарастает в долю секунды. Люди, которые до этого молча слушали, начинают активно предлагать свои варианты, вступают в перепалки друг с другом, спорят, требуют вернуть им деньги, угрожают.

Комарик сонно выглядывает из-под куртки.

— Вероничка, мы приехали? Пора выходить?

— Нет, котенок, — глажу его по волосам. — Спи. Я скажу, когда приедем.

— Так! — вздрагиваю от громкого хлопка. Водитель автобуса стоит в метре от нас. Большой, грозный мужчина. — Вариант у нас один: доезжаем до ближайшей станции и на этом все. Большую часть пути мы уже проехали. Кому до конечной, завтра сядете на следующий автобус и доедете. По поводу денег будет решать компания, я тут не при чем.

— Это возмутительно!

— Жулики! Да я на вас в суд подам, — угрожает одна особо громкая дама, вскочив со своего места.

— Подавайте, куда хотите. Я все сказал. Едем до Знаменского, а там уже, что хотите, делайте.

Разворачивается и идет на свое место.

Так спокойно, будто ничего не случилось. Сама невозмутимость.

— Нет, вы это слышали?! Уму непостижимо! — продолжает бунт дама в красном. Постепенно вокруг нее собирается коалиция. Они начинают куда-то звонить, составляют жалобу на водителя и еще, бог знает, чем занимаются.

Пока я внутри медленно умираю.

От голода и бесконечной тряски в пути, желудок сворачивает узлом. Меня мутит. Голова трещит, вот-вот лопнет от боли. Теперь еще и надо срочно новый план составлять. Что мы в Знаменском делать будем? Куда пойдем?

В бабушкиной деревне у нас хоть дом есть. Какая-никакая надежда. А там…

Не замечаю, как слезы брызжут из глаз. Всхлипываю. Обхватив голову руками, упираюсь локтями в колени. Не могу вдохнуть. В грудь будто мазута натолкали. А он греется, пенится, жжет изнутри, лишая не только воздуха, но и возможности думать.

— Эй… С тобой все хорошо? — кто-то слегка касается моего плеча. Сжимает.

Я лишь мотаю головой.

— Что случилось? Из-за него что-ли? Так плюнь. Благо, не на Марсе живем, автобусов полно. Еще доедешь куда надо, — успокаивает женский голос с до боли знакомыми повелительными нотами. — А ну-ка, посмотри на меня.

Еле отрываю руки от лица. Над моим креслом, облокотившись крепкой, массивной рукой в темно-зеленом вязаном свитере стоит та самая женщина с сумками. Смотрит на меня со странной смесью жалости и снисхождения. Подмигивает, ободряя, и протягивает упаковку бумажных салфеток.

— Я, я, — кивает в ответ на мой немой вопрос. — Чего глаза выпучила? Признаюсь, была не права. Ты совсем не похожа на наркоманку. Да и брата своего, — указывает на спящего Комарика, — любишь. Хорошая ты девка. Только бедовая. Что, совсем некому помочь?

Шумно сглатываю и веду головой. Вперед-назад. Молча.

Ком жжет горло. Сил на слова не осталось. Напоминаю себе сломанную марионетку.

— Со мной пойдете, — не спрашивает - утверждает. Я ошарашенно хлопаю глазами. Пытаюсь возразить, но женщина не дает мне и слова вставить. — Я тебя обидела? Обидела. Причем незаслуженно. Теперь надо исправлять. Я сыну уже позвонила, сказала, чтобы встречал в Знаменском. Погостите денек у нас, потом решишь, что делать. Не спорь! Себя не жалко, так о брате подумай. Нечего вам ночью на станции делать!

Она снова окидывает меня долгим взглядом. Не знаю, о чем думает, но светлые брови собираются на переносице. Губы в тонкую линию вытягиваются. На секунду, женщина словно выключается. Выпадает из жизни.

Потом резко трясет головой. Смахивая наваждение.

— Поспи немного, — хлопает меня по плечу. — Еще время есть.