Предатель. Сердце за любовь

Глава 1: Пустота вместо надежды

Я сидела у кровати Максима, держа его маленькую руку в своей. Его пальцы были холодными и влажными от пота. На мониторе над кроватью прыгали цифры – 110 ударов в минуту, хотя он просто лежал неподвижно.

— Мам, мне можно попить? — слабый голос заставил меня выйти из оцепенения. Максим лежал бледный, с синевой под глазами.

Я налила воды в пластиковый стакан и поднесла к губам, поддерживая его голову. Он сделал два глотка и закашлялся. Я сразу положила руку ему на грудь – сердце билось неровно, с пропусками.

Завтра операция. Три года ожиданий, бесконечных анализов и жутких слов "критический стеноз аорты" наконец привели нас сюда – в эту стерильную палату с синими шторами.

За моей спиной раздался тихий скрип двери.

— Наталья Сергеевна.

Я узнаю этот голос: низкий, глубокий, спокойный. Марк Семенович Орлов. Главный кардиохирург в собственной клинике. Человек, который может спасти моего сына.

— Вам нужно подписать последние документы, — говорит он, протягивая мне планшет.

Я машинально киваю, подписываюсь, даже не вчитываясь. Мы уже три года идем к этой операции. Три года копим деньги, экономим на всём, продали машину, даже мои золотые сережки, подаренные мамой... Игорь тогда клялся, что скоро все изменится.

— Мама, а папа придет завтра? — Максим хватает меня за рукав своей тоненькой ручкой.

Я заставляю себя улыбнуться:

— Конечно, солнышко. Он обещал.

Но где-то внутри уже шевелится червячок тревоги. Игорь сегодня не пришел проведать сына. Не ответил на мои сообщения.

Марк Семенович замечает мое напряжение. Его брови чуть сдвигаются – единственный признак участия.

— Вам нужно отдохнуть, — говорит он неожиданно мягко. — Завтра важный день.

Когда Марк Семёнович уходит, я ещё час сижу у кровати, разглядывая капельницу и слушая ровное дыхание сына. Только ближе к полуночи, поцеловав Максима в лоб, я выхожу в пустынный больничный коридор.

Набираю мужу – абонент вне зоны действия в сети. Чёрт! Операция уже завтра, нужно успеть внести деньги до её начала.

Принимаю решение ехать домой, основную сумму мы храним в шкафу в спальне, недостающую Игорь должен был сегодня снять с карты.

***

Когда я вышла из больницы, снег уже покрыл асфальт ровным слоем. Таксист включил печку, но холод пробирал до костей. Я смотрела на мелькающие огни города, машинально проверяя сумку – паспорт, страховка, телефон. Игорь так и не ответил на мои сообщения.

Мысленно пересчитываю оставшиеся деньги. Надеюсь, мой муж уже дома, снял нужную сумму, как мы и договаривались… Просто по какой то причине не успел приехать в больницу.

Машина медленно плывет по ночным улицам, а я смотрю в окно, но вижу теперь не город, а лица.

Первым всплывает лицо моего мужа – Игоря, три года назад, когда нам впервые сказали диагноз. Его сжатые кулаки, его голос, полный решимости: "Мы справимся, Наташ. Я найду деньги".

Как же он старался. Работал на двух работах. Носил одни и те же джинсы, пока они не протерлись до дыр. Целовал меня в шею по утрам и шептал: "Скоро все будет хорошо".

Следом лицо моего сыночка: его ресницы, влажные от слез, дрожат, когда он зажмуривается от боли. Еще один приступ. Я автоматически кладу руку ему на грудь, чувствуя под ладонью это неровное, сбивчивое биение – будто внутри у него бьется не сердце, а маленькая раненая птица.

— Мам, я потерплю, — шепчет он, и мне хочется закричать от бессилия.

Три года. Три года я слышу это "я потерплю". Три года наблюдаю, как мой ребенок не может бегать, смеяться слишком громко, плакать слишком сильно.

Мой маленький мальчик быстро научился говорить "мне просто нужно отдохнуть", когда другие дети зовут его играть.

Ему всего пять лет, а он уже столько пережил. От этих воспоминаний моментально образовывается огромный ком в горле, который никак не получается сглотнуть. Глаза начинают щипать подступающие слёзы.

Глубоко дышу, чтобы не расплакаться.

Когда я открываю дверь нашей квартиры, меня встречает тишина.

— Игорь? Я дома!

Тишина.

На кухне – немытая чашка с засохшим кофе на дне. В спальне – приоткрытый шкаф.

Сердце начинает биться чаще. Я подхожу к нашему тайнику – старой шкатулке на верхней полке, где мы хранили деньги на операцию.

Дрожащими руками открываю её.

Пусто.

Только белый листок, сложенный пополам.

Руки дрожат, когда я разворачиваю бумагу.

"Наташ, прости..."

Глава 2: Цена надежды

«Наташ, прости...»

Слова расплывались перед моими глазами. Руки, державшие листок, стали ватными, непослушными. Прости? За что?

«...но я так больше не могу. Три года ада. Вечная нехватка денег, твои слезы, этот дом, похожий на больничную палату. Я устал. Я хочу нормальной жизни. У меня будет другая семья. Лена беременна, у нас будет здоровый ребенок. Понимаешь? ЗДОРОВЫЙ. А этот... брак... он с самого начала был ошибкой. Мне не нужен бракованный сын, вечная обуза.

Деньги? Они мои. Я их заработал, вкалывая как проклятый, пока ты сидела дома со своим... Максимом. Я забираю то, что принадлежит мне. На развод я уже подал, документы придут. Не ищи меня. У нас с Леной новая жизнь.

Игорь.»

Бракованный.

Слово впилось в мой мозг раскаленным гвоздем. Воздух застыл в легких. Мир сузился до этой белой бумажки с уродливыми, пляшущими буквами. Игорь. Мой Игорь, который обещал «мы справимся». Который носил потертые джинсы. Который… лгал. Все время лгал.

Холод, начавшийся в кончиках пальцев, разлился по всему телу, сковывая льдом. Я сидела на полу в пустой спальне и не могла ни плакать, ни кричать. Только одно слово билось в висках оглушительным набатом: Максим.

Операция. Деньги. Завтра. Нет, уже сегодня. Утро.

Паника прорвала ледяную корку оцепенения. Я вскочила, едва не ударившись головой о полку. Телефон! Такси! Больница!

Дорога обратно была как в тумане. Снег за окном, огни города, гудки машин – все слилось в один смазанный, нереальный фон. Я не помнила, как расплатилась, как выскочила из машины, как добежала до дверей клиники. Помнила только пульсирующую мысль: «Успеть. Найти Орлова. Умолять».

Я ворвалась в холл, растрепанная, с безумными глазами, игнорируя удивленные взгляды и оклики медсестер.

— Где доктор Орлов? Мне нужен Марк Семёнович! Немедленно!

Мне повезло. Он ещё не уехал. Его кабинет был освещен, дверь приоткрыта. Я ворвалась без стука.

Марк Семёнович поднял голову от бумаг, его брови слегка сошлись на переносице, увидев моё состояние. Спокойствие, которое я заметила в нем несколько часов назад, никуда не делось, но теперь оно казалось почти нечеловеческим на фоне моей паники.

— Наталья Сергеевна? Что случилось?

Слова полились из меня сбивчивым, отчаянным потоком. Про пустую шкатулку, про записку, про предательство Игоря, про «бракованного» сына, про полное отсутствие денег. Я говорила, задыхаясь, жестикулируя, чувствуя, как последние силы меня покидают.

Орлов слушал молча, его лицо оставалось непроницаемым. Он не перебивал, только его серые глаза внимательно следили за мной. Когда я смолкла, обессиленно опустившись на стул, он некоторое время молчал, постукивая пальцами по столу.

— Ситуация… крайне неприятная, – произнес он наконец своим ровным, глубоким голосом. – И, к сожалению, без оплаты мы не можем начать операцию. Правила…

— Но что же делать?! – взмолилась я, чувствуя, как последняя надежда ускользает. – У меня нет ни копейки! Совсем!

Марк Семёнович встал, подошел к окну, заложив руки за спину. Постоял так с минуту, глядя на едва рассветшее небо. Затем резко обернулся. В его глазах мелькнул странный блеск.

— Есть один выход, Наталья Сергеевна. Нестандартный, но единственно возможный в данных обстоятельствах.

Он сделал паузу, словно давая мне время подготовиться.

— Я оплачу операцию Максима. Всю сумму.

Я вскинула на него глаза, полные слез и недоверия.

— Но… как? Чем я могу…

— Вы станете моей невестой, – прервал он меня жестко. – Фиктивно, разумеется.

Мир качнулся. Невестой? Это какой-то бред, горячечный сон.

— Зачем?.. – прошептала я.

— У меня есть веские причины, – его голос стал более тихим, но не менее властным.

Он подошел к столу, взял ручку. Его взгляд был прямым и требовательным.

— Это чистая формальность. Никаких обязательств, кроме видимости для общества на короткий срок. А ваш сын получит шанс на жизнь. Прямо сейчас. Операционная бригада ждет моего сигнала.

Он положил ручку передо мной.

— Время идет, Наталья Сергеевна. Да или нет?

Визуалы героев

Дорогие читатели!

Позвольте вам представить наших главных героев 😊

И первым на очереди – Марк Семенович Орлов, 39 лет, владелец клиники, кардиохирург.

Очень долго подбирала визуал к Марку Семёновичу, но так и не смогла определиться.

Помогите мне, пожалуйста, сделать мне выбор.

Вариант 1.

Вариант 2.

Вариант 3.

Визуалы героев 2

Наша главная героиня – Лебедева Наталья Сергеевна, 28 лет, мама Максима

Максим, 5 лет, сын Наташи, родился с пороком сердца

Дорогие мои, я буду вам очень признательна, если вы поставите "мне нравится" на книгу и добавите в библиотеку. А ещё можно подписаться на меня, мне будет очень приятно 😊
Спасибо вам большое заранее 💖

Глава 3: Расчет и скальпель

Марк

Она сказала «да».

Слово повисло в тишине моего кабинета, почти неразличимое за ее сбивчивым дыханием и всхлипами. Наталья Сергеевна. Мать Максима. А теперь – моя фиктивная невеста.

Ситуация была абсурдной, почти театральной, но необходимой. Как хирург, я привык к неожиданностям, к необходимости принимать быстрые, нестандартные решения, когда на кону жизнь.

Здесь на кону была не жизнь, но дело жизни – моего деда, а теперь и моё. И решение пришло само, циничное и своевременное.

Я смотрел на неё – бледную, растрепанную, с темными кругами под огромными, полными отчаяния глазами. Тонкие пальцы сжимали ремешок дешевой сумки так, что костяшки побелели.

Она была похожа на загнанного зверька, готового на всё ради спасения детеныша. Именно это отчаяние, эта уязвимость делали её идеальной кандидатурой.

Никаких амбиций, никаких скрытых мотивов, только материнский инстинкт. И я чувствовал… ничего. Вернее, я приказал себе ничего не чувствовать.

Эмоции – непозволительная роскошь, опасный элемент, мешающий ясно мыслить и действовать. Они – слабость, которую я не мог себе позволить ни в операционной, ни в жизни. Особенно сейчас.

Передо мной стояла задача, и эта женщина, волей подлого предательства её мужа и эксцентричности моего деда, стала её решением. Инструментом. Не более.

— Хорошо, Наталья Сергеевна, — мой голос прозвучал ровно, возможно, даже слишком спокойно на фоне её состояния. Контроль. Прежде всего, контроль над собой, над ситуацией, над ней. — Тогда слушайте внимательно. Это – деловое соглашение. Чистый расчет. Вы получаете операцию для сына, я – возможность сохранить контроль над фондом моего деда. Никаких иллюзий, никакой романтики. Мы играем роли. И играть должны безупречно.

Я видел, как она вздрогнула от холода в моем голосе. Правильно. Она должна понимать правила игры с самого начала. Никаких сантиментов, никаких ложных надежд.

— Первое: полное подчинение моим инструкциям в том, что касается нашей «помолвки». Где появляться, что говорить, как себя вести – решаю я. Ваша задача – следовать указаниям и выглядеть соответственно.

Я сделал небольшую паузу, чтобы оценить её реакцию, но она просто молча смотрела на меня.

— Второе: никакой эмоциональной вовлеченности. Мы чужие люди, которых связали обстоятельства. После того, как цель будет достигнута, мы расторгнем помолвку и забудем о существовании друг друга. Третье: абсолютная конфиденциальность. Никто – ни ваши подруги, ни персонал клиники, ни, тем более, пресса – не должен знать правду о нашей сделке. Малейшая утечка – и фонд будет дискредитирован, а наша сделка потеряет смысл. Это ясно?

Я намеренно говорил жестко, отсекая любые возможные возражения или вопросы.

Она кивнула, не поднимая глаз, теребя ремешок сумки. Сломанная птица. Но именно такая мне и была нужна – зависимая, благодарная, не способная на интриги.

Идеальная ширма для попечительского совета, который уже косо посматривал на холостого сорокалетнего хирурга во главе фонда с семейными ценностями в уставе.

Дед… Арсений Павлович Орлов. Великий хирург, меценат, человек с неуемной энергией и страстью к театральным эффектам даже после смерти.

Его завещание – апофеоз этой страсти. Жениться или хотя бы объявить о помолвке до сорока лет, чтобы сохранить управление фондом.

Фондом, который он строил десятилетиями, который финансировал передовые исследования в кардиохирургии, давал шанс детям со всей страны, детям вроде Максима.

Фондом, который теперь рисковал перейти в руки моего двоюродного братца Стаса – пустого, алчного прожигателя жизни, видевшего в дедовском наследии лишь источник для покрытия своих карточных долгов и покупки очередных бессмысленных игрушек.

Я не мог этого допустить. На кону было слишком многое – память деда, будущее клиники, жизни пациентов. Оставалось два месяца. Двеа месяца на поиск подходящей, респектабельной, управляемой кандидатуры казались невыполнимой задачей, пока в мой кабинет не ворвалась она.

Судьба? Ирония? Неважно. Важен результат.

— Я сейчас распоряжусь насчет операции, — набрал номер на рабочем телефоне, отдавая четкие распоряжения ассистенту. — Пациент Максим Лебедев. Подготовить операционную номер три. Полная бригада. Анестезиолог – Кравцов. Финансирование подтверждено.

Я видел, как её плечи обмякли от облегчения, как по щеке скатилась слеза. Пусть так. Её благодарность – часть сделки, гарантия её лояльности.

— Вам нужно отдохнуть, Наталья Сергеевна. И привести себя в порядок. Скоро вам придется играть роль счастливой невесты.

Я намеренно добавил последнюю фразу, чтобы вернуть ее с небес на землю, напомнить об условиях.

Когда она вышла, шатаясь, я позволил себе на секунду прикрыть глаза, откинуться в кресле.

Грязно. Всё это было грязно и неправильно.

Использовать отчаяние матери, торговать спасением ребёнка… Дед, ценивший превыше всего честь и прямоту, не одобрил бы моих методов. Но он одобрил бы результат – сохранение его дела.

Иногда цель действительно оправдывает средства. Особенно, когда альтернатива – разрушение всего, что тебе дорого.

Я давно выбрал свой путь – работу, клинику, фонд. Отношения, семья – все это казалось ненужной суетой, эмоциональным балластом, отвлекающим от главного.

Женщины приходили и уходили, не оставляя следа в моей упорядоченной, расписанной по минутам жизни. Мне не нужны были сложности, драмы, обязательства. И уж тем более я не собирался жениться по-настоящему из-за прихоти покойного деда.

Фиктивная помолвка – идеальный выход.

Через час, после холодного душа и чашки крепкого кофе, я стоял в предоперационной, методично обрабатывая руки щеткой. Знакомый ритуал, возвращающий ясность мыслям.

Стерильный блеск кафеля, запах антисептика, тихий гул вентиляции. Здесь, на пороге операционной, внешний мир со всеми его проблемами отступал на второй план.

Глава 4: Бесконечность ожидания

Время словно застыло, превратившись в бесконечное, мучительное ожидание.

Я сидела в дорогом кожаном кресле в пустом коридоре. За двойными дверями, куда меня не пускали, сейчас решалась судьба моего сына Максима.

Там, в стерильном операционной, Марк Орлов – мой спаситель и фиктивный жених – боролся за жизнь моего мальчика, за его маленькое сердце.

Сколько прошло времени? Час? Два? Пять? Стрелки на настенных часах двигались с издевательской медлительностью, отмеряя секунды, каждая из которых казалась вечностью.

Воздуха не хватало. Хотелось убежать отсюда, но ноги не слушались. Изредка мимо проходили медсестры, бросая на меня сочувственные взгляды.

Кто-то предлагал воды или кофе из автомата – я отказывалась, не в силах сделать и глотка. Внутри все сжалось от страха.

Я встала и прошлась по коридору. Туда-сюда. Десять шагов в одну сторону, десять в другую. Белая плитка под ногами, монотонные бледно-зеленые стены давили на меня. Я пыталась молиться, но слова путались и ускользали.

Снова всплывали воспоминания. Вот Максим – совсем крошечный, смешно морщит нос во сне. Его первая улыбка, первый шаг, первое слово «мама». Его огромные карие глаза, так похожие на глаза Игоря… какими они были когда-то. До того, как в них поселилась усталость, раздражение, а потом и полная пустота.

Игорь… Как он мог? «Бракованный сын». Эти слова из его записки огненными буквами горели в моем мозгу. Как он мог так назвать нашего ребенка?

Того самого, ради которого он, казалось, был готов свернуть горы три года назад, когда мы впервые услышали диагноз. «Критический стеноз аорты».

Я помню его лицо тогда – бледное, сжатые кулаки. «Мы справимся, Наташ. Слышишь? Мы справимся. Я найду деньги. Я все сделаю». И ведь делал. Работал на двух работах, отказывал себе во всем.

Или только делал вид? Была ли его забота искренней, или это была лишь игра, маска, которую он носил, пока ему не стало слишком тяжело? Когда он сломался? Когда появилась она, Лена, носящая под сердцем его «здорового» ребенка?

Я вспомнила нашу квартиру. Или теперь уже не нашу? Он приводил её туда? В нашу спальню… Ком к горлу подкатил с новой силой. Предательство было таким тотальным, таким уродливым, что разум отказывался его принимать.

И главное – деньги. Все до копейки. Забрать у больного сына шанс на жизнь ради собственного комфорта… Это было за гранью понимания.

А Марк Орлов? Этот холодный, властный, непроницаемый человек. Он купил меня. Да, именно так. Купил мою свободу, мое согласие на этот фарс в обмен на жизнь Максима.

Я должна быть благодарна ему до гроба. И я благодарна.

Но одновременно я чувствовала унижение, страх перед ним, перед его контролем. «Полное подчинение моим инструкциям». «Никакой эмоциональной вовлеченности». Он говорил со мной как с вещью, как с инструментом для достижения своих целей.

Спасение фонда… Наверное, для него это важнее человеческих чувств. Может, он прав? Может, в этом мире выживают только такие – расчетливые, бесчувственные, идущие по головам?

Я снова села в кресло. Закрыла глаза. Перед внутренним взором – лицо Максима. Бледное, с синевой под глазами. Его тихий голос: «Мам, я потерплю». Мой мальчик, мой маленький герой.

Он не заслужил всего этого. Ни болезни, ни отца-предателя, ни матери, втянутой в унизительную сделку. Я должна быть сильной. Ради него. Я выдержу все. И эту бесконечность ожидания, и холод Орлова, и предстоящий фарс помолвки. Лишь бы Максим жил. Лишь бы его сердечко билось ровно и сильно.

Время шло. За окном коридора начало светать. Бледные лучи рассвета пробивались сквозь жалюзи, рисуя на полу полосы света и тени. Я чувствовала себя совершенно разбитой, выжатой до капли. Голова гудела от недосыпа и напряжения.

И тут я увидела его.

Марк Орлов шел по коридору – в безупречно чистом хирургическом костюме, но без маски. Его лицо выглядело уставшим, но, как всегда, непроницаемым. Ни тени улыбки, ни капли сочувствия. Он подошел ко мне. Я вскочила, сердце бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди.

— Марк Семенович? — голос сорвался.

Он остановился в паре шагов от меня, его серые глаза изучающе посмотрели на меня. Секундная пауза показалась мне невыносимой.

— Операция технически прошла успешно, Наталья Сергеевна, — произнес он спокойным, ровным голосом, лишенным эмоций. Словно сообщал о результатах лабораторного анализа. — Стеноз устранен. Гемодинамика стабильная. Однако состояние Максима остается тяжёлым, ближайшие сутки будут критическими. Прогнозы пока давать преждевременно.

Успешно. Технически успешно. Состояние тяжёлое. Критические сутки. Прогнозы преждевременны. Я вцепилась в эти слова, пытаясь осознать их смысл.

Сердце бешено колотилось от смеси дикого облегчения и не отступающего страха. Он жив. Операция позади. Но опасность еще не миновала.

Я смотрела в его лицо, в его холодные серые глаза, отчаянно ища хоть искорку тепла, хоть намек на человеческое участие, на надежду. Но там была лишь профессиональная отстраненность.

— Его переведут в реанимацию. Вас туда не пустят. Идите домой, отдохните, – добавил он тем же бесстрастным тоном.

Домой? Я не уверена, что у меня теперь есть дом. Но я не стала говорить ему об этом. Просто кивнула, не в силах произнести ни слова.

Он коротко кивнул в ответ и, не прощаясь, развернулся и пошел прочь по коридору, оставляя меня одну с моим хрупким чувством облегчения, страхом и бесконечной усталостью. Операция закончилась. Ожидание – нет.

Глава 5: Выброшенная за борт

Первые сутки после операции. Время то замирало у дверей реанимации, то неслось галопом, когда я проваливалась в короткое, липкое забытье на неудобном кресле.

Максим был стабилен – стабильно тяжелое состояние. Эта формулировка врачей сводила меня с ума. Ни лучше, ни хуже. Просто балансирование на грани.

Я чувствовала себя выжатой физически и морально. Вторые сутки без нормального сна, на одном кофе и страхе. Одежда стала липкой, волосы спутались.

Марк Орлов велел отдохнуть, но как можно отдыхать, когда твой ребенок за стеной борется за жизнь? И куда идти? Мысль о доме вызывала тошноту, но… мне нужны были вещи.

Хотя бы сменная одежда, зубная щетка, расческа. Элементарные вещи, чтобы чувствовать себя хоть немного человеком, а не забитым призраком, бродящим по больничным коридорам.

К тому же, где-то в глубине души теплилась идиотская, иррациональная надежда – а вдруг Игорь одумался? Вдруг он вернется, поймет, что натворил?

Решение пришло само собой. Нужно съездить домой. Быстро. Взять самое необходимое и вернуться. Я предупредила медсестру на посту, что отлучусь ненадолго, оставила номер телефона и вызвала такси.

Дорога до дома показалась еще длиннее, чем в прошлый раз. Сердце колотилось от дурного предчувствия. Я смотрела на знакомые улицы, дома, магазины – все выглядело чужим, враждебным. Словно меня выбросили из прошлой жизни в какой-то другой, страшный мир.

Ключ в замке повернулся с трудом. Я толкнула дверь и замерла на пороге. Квартира была чужой. Пахло незнакомыми духами – сладкими, приторными. В прихожей стояли чужие женские ботинки на каблуке. А из кухни доносились голоса – мужской и женский, смех.

Я вошла в кухню. Игорь сидел за столом напротив незнакомой блондинки с ярким макияжем и в обтягивающем платье. Видимо Лена. На столе стоял кувшин с соком, стаканы, тарелки с едой. Они завтракали. Или обедали. Смеялись. Пока наш сын лежал в реанимации.

— Наташа? — Игорь уставился на меня недоуменным взглядом, будто никак не ожидал меня тут увидеть. Смех застрял у него в горле, он поперхнулся.

Лена тоже посмотрела на меня – нагло, оценивающе, с торжеством во взгляде.

— Что ты здесь делаешь? — голос Игоря был резким, злым.

— Я… я за вещами приехала, — пролепетала я, чувствуя, как немеют губы. — Максиму… ему сделали операцию. Он в реанимации.

— Операцию? – Игорь удивленно вскинул брови. — Какую еще операцию? Откуда деньги, Наташа?

— Не твое дело! – огрызнулась я, чувствуя, как злость начинает закипать внутри, смешиваясь с отчаянием. — Главное, что моему сыну помогли, пока его родной отец развлекается с любовницей!

— Ах, вот как ты заговорила? — Игорь скривился. — Ну раз не моё дело, то и тебе здесь делать нечего. Квартира моя, куплена до брака. Собирай свои манатки и проваливай. Быстро. Я не хочу тебя здесь больше видеть. Мы с Леной начинаем новую жизнь.

— Мерзавец! Предатель! — выкрикнула я, уже не сдерживая слез и ярости. — Как ты можешь так спокойно сидеть здесь, когда твой сын… наш сын… там один борется за жизнь?! Как ты вообще живешь с этим? Забрал последние деньги у больного ребенка! Ты не человек, ты чудовище! Подонок!

— Рот закрой, истеричка! — рявкнул Игорь, его лицо исказилось от злобы. Лена испуганно вжалась в стул. — Ах ты так! Ну смотри, если будешь и дальше так себя вести, вякать и права качать, я тебя родительских прав лишу! Кому нужна такая ненормальная без гроша за душой и крыши над головой? Любой суд будет на моей стороне! Поняла?

Его угроза прозвучала как удар под дых. Отнять Максима… Это было страшнее всего. Я замолчала, чувствуя, как силы покидают меня.

Ярость мгновенно схлынула, оставив после себя ледяной ужас и тошнотворную слабость. Спорить было бесполезно и опасно. Он действительно мог это сделать.

Я замолчала, чувствуя, как дрожат руки и подкашиваются ноги. Я молча развернулась и пошла в спальню. Руки тряслись так, что я едва могла открыть шкаф. Схватила первое, что попалось под руку – пару футболок, джинсы, белье. Запихнула все в пакет. Взяла фотографию Максима с тумбочки. Все. Больше мне здесь ничего не принадлежало.

Когда я вышла в прихожую, Игорь стоял там, скрестив руки на груди, с выражением брезгливости на лице.

— Ключи, — потребовал он.

Я молча сняла ключи от квартиры со связки и бросила их на тумбочку.

— И не смей больше здесь появляться, — бросил он мне в спину, когда я открывала входную дверь.

Я выскочила на лестничную площадку, захлопнув за собой дверь. Мир рухнул окончательно. Меня не просто предали – меня выбросили на улицу, как ненужную вещь, растоптав и унизив.

Обратная дорога в такси прошла как в тумане. Я рыдала, не скрываясь, размазывая слёзы по лицу. Водитель косился на меня в зеркало, но молчал.

Без дома, без денег, с тяжело больным сыном на руках и унизительной сделкой с холодным, чужим мужчиной как единственной надеждой. Полное, абсолютное дно.

Вернувшись в клинику, я почувствовала себя еще более потерянной. Этот холодный, стерильный мир теперь был моим единственным пристанищем.

Я забилась в угол комнаты ожидания, обхватив колени руками и уткнувшись лицом в них. Плечи сотрясались от беззвучных рыданий. Мне хотелось выть, кричать, биться головой о стену.

Но нужно было взять себя в руки. Ради Максима. Но как?! Сил не было совсем.

Через какое-то время появился Орлов. Он возвращался из реанимации. Остановился возле меня.

— Наталья Сергеевна? Вы вернулись? — его голос был таким же ровным и спокойным, как всегда. Ни капли удивления или интереса к моему состоянию.

Я подняла на него заплаканные, опухшие, наверняка красные глаза. Заметил ли он мое состояние? Ну конечно заметил, что за дурацкий вопрос. Но ни один мускул на его лице не дрогнул. Ноль эмпатии.

— Состояние Максима без существенных изменений. Стабильно тяжелое. Показатели в пределах ожидаемого, — отчитался он.

Я молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова благодарности, ни вопроса. Что я могла ему сказать?

Глава 6: Мама...

Слова Орлова повисли в воздухе, как приговор.

— Вы слишком плохо выглядите. Моя невеста не может позволить себе…

Моя невеста. Не я, Наталья, раздавленная горем и предательством мать, а абстрактная «его невеста», функция, роль, которую я должна исполнять безупречно.

Он ушел, а я осталась сидеть в коридоре, чувствуя, как последняя капля самоуважения вытекает из меня вместе со слезами унижения. Хотелось исчезнуть, раствориться, провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать этой боли, этого стыда, этого бессилия.

Сколько я так просидела, не знаю. Очнулась от того, что кто-то осторожно тронул меня за плечо. Пожилая санитарка тетя Маша, которую я знала ещё по прошлым госпитализациям Максима.

— Наташенька, деточка, ну что ж ты так убиваешься? — ее голос звучал очень сочувствующе, по доброму. — Пойдем, я тебе чайку налью с ромашкой, успокоишься немного. Нельзя так себя изводить.

Её простое человеческое участие было для меня подобна спасательному кругу, не позволившему мне уйти на дно. Я позволила ей поднять меня и довести до сестринской комнаты отдыха. Она усадила меня на диванчик, принесла горячий, ароматный чай.

Я пила маленькими глотками, чувствуя, как тепло немного разгоняет ледяной холод внутри. Тетя Маша сидела рядом, молча гладила меня по руке. Она не задавала вопросов, и я была ей за это безмерно благодарна.

Благодаря ее хлопотам и сочувствию дежурного врача, мне разрешили временно ночевать на старой, продавленной кушетке в небольшой ординаторской в конце коридора.

После того, как Игорь вышвырнул меня из дома, это учреждение, место моего самого большого страха и самой большой надежды, стало моим единственным убежищем.

Спать урывками на жесткой кушетке под шум больничной жизни, прислушиваясь к каждому звуку из коридора, было пыткой, но это позволяло мне быть рядом с Максимом. И это было главное.

Я не знала, что делать дальше. Как жить? Где жить? Как смотреть в глаза этому Орлову после его слов? Как играть роль счастливой невесты, когда внутри всё выжжено дотла? Мысли путались, голова была тяжёлой. Но одно я знала точно – я должна быть рядом с Максимом. Он – мой единственный смысл жить дальше.

Я умылась холодной водой в туалете, попыталась пригладить волосы, переоделась в одну из тех немногих вещей, что успела схватить дома. Выглядела я по-прежнему ужасно – опухшее от слёз лицо, синяки под глазами от бессонницы, но хотя бы одежда была чистой. Я вернулась в коридор, на место своего дежурства.

Именно там, у стеклянной двери, меня и нашла через пару часов дежурная медсестра. Она буквально вылетела из палаты, её глаза сияли.

— Наталья Сергеевна! Идите скорее! Максим!

Моё сердце пропустило удар, а потом забилось с бешеной скоростью. Что? Что с ним? Хуже? Лучше? Я бросилась за ней, не помня себя от страха и надежды.

Меня снова пустили к кровати. Максим лежал с приоткрытыми глазами. Они были еще мутными, расфокусированными, но он не спал! Он смотрел! Его ресницы дрожали, он пытался что-то сказать, но получался лишь слабый стон.

— Максим? Солнышко моё? Ты меня видишь? — прошептала я, боясь поверить своему счастью, наклоняясь к нему, ловя его взгляд.

Он медленно повернул голову в мою сторону. Его взгляд на мгновение сфокусировался на моём лице. Губы снова дрогнули, и я услышала тихое, слабое, но такое отчетливое:

— Ма… ма…

Это было всё. Большего он сказать не мог. Но этого было достаточно. Мой мальчик узнал меня! Он вернулся! Всепоглощающее счастье волной накрыло меня, смывая горечь, унижение, страх. Слёзы снова хлынули из глаз, но это были слёзы чистой, искренней радости.

— Да, мой родной! Да, мой хороший, это я! Мама здесь! — я осторожно взяла его ручку, боясь повредить катетер, прижалась губами к теплым пальчикам. –— Ты проснулся! Ты умница! Я так тебя люблю!

Он слабо улыбнулся – или мне показалось? – и снова закрыл глаза, утомленный усилием. Но я знала – он со мной. Он будет жить. И это давало мне силы вынести всё остальное.

С этого момента начались наши маленькие победы. Максим приходил в себя медленно, но верно. С каждым днем он бодрствовал чуть дольше, взгляд становился яснее. Он начал узнавать не только меня, но и медсестер.

Задавал слабым голосом первые растерянные вопросы: «Где я?», «Что со мной?», «Больно…». Я терпеливо отвечала, объясняла, что он в больнице, что доктор починил его сердечко, что скоро всё будет хорошо. Я держала его за руку, читала ему его любимые книжки про машинки, рассказывала про солнце за окном.

Каждый его вздох, каждое движение были для меня чудом. Я ликовала. Это были маленькие шаги на пути к выздоровлению, и каждая из них придавала мне сил.

Марк Орлов приходил каждый день. Он осматривал Максима, проверял его рефлексы, задавал ему простые вопросы, чтобы оценить сознание: «Как тебя зовут?», «Сколько тебе лет?». Максим отвечал тихо, с трудом, но отвечал. Орлов удовлетворенно кивал, делал пометки в карте, обсуждал что-то с лечащим врачом.

Со мной он почти не разговаривал. После того случая в коридоре он больше не комментировал мой внешний вид. Возможно, медсестры или тётя Маша что-то ему сказали? Или ему было просто все равно?

Он давал мне краткие медицинские сводки, иногда отвечал на мои вопросы о состоянии Максима – всегда чётко, по делу, без лишних эмоций. Я старалась держаться так же отстраненно, задавать только самые необходимые вопросы, не показывать своих чувств – ни благодарности, ни страха, ни унижения, которые всё еще жили во мне.

Я видела его как спасителя Максима, гениального хирурга, которому я была обязана жизнью сына. Но я также видела его как холодного, властного человека, заключившего со мной сделку, человека, для которого я была лишь инструментом.

Его отстраненность, его контроль, его непроницаемость – все это создавало между нами невидимую стену. И я не знала, будет ли когда-нибудь разрушена эта стена, или мы так и останемся чужими людьми, связанными лишь обстоятельствами и фиктивной помолвкой.

Глава 7: Экстренный выход

Пять минут. Он дал мне пять минут. Пять минут, чтобы превратиться из убитой горем, измученной матери в респектабельную невесту одного из самых влиятельных хирургов города.

Пять минут, чтобы собрать себя по кускам и подготовиться к встрече с важным попечителем фонда. Это было не просто жестоко – это было нереально.

Паника моментально охватила меня. Я бросилась к тому самому пакету с вещами. Что там было? Да ничего там не было!

Мятые джинсы, пара футболок, старый свитер. Единственное платье, которое я совершенно случайно взяла с собой, было совершенно неуместно для ужина с попечителем.

Боже, что делать?!

Я вытащила платье, лихорадочно пытаясь его расправить. Оно было простое, темное, но чистое. Может, сойдет?

Я забежала в крошечный санузел при ординаторской, умылась, попыталась расческой привести в порядок волосы, подкрасила ресницы дрожащими руками.

В зеркале отражалась всё та же бледная тень с огромными испуганными глазами. Невеста? Не смешите.

Когда я выскочила из ординаторской, Марк Орлов уже ждал меня в коридоре, нетерпеливо крутя в руках дорогой смартфон. Он окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног, и его губы сжались в тонкую, недовольную линию.

— Это все, на что вы способны, Наталья Сергеевна? — его голос звучал грозно. — Вы понимаете, что встречаетесь с Аркадием Львовичем Замятиным? Человеком, от решения которого зависит будущее фонда? Вы должны выглядеть безупречно, а не как…

Он не договорил, но в его взгляде читалось всё.

Унижение обожгло меня с новой силой. Хотелось крикнуть ему в лицо всё, что я о нем думаю, развернуться и уйти, но я знала, что не могу. Максим. Сделка. Я была в ловушке.

Он шагнул ко мне, и я невольно отшатнулась. Он достал из бумажника платиновую кредитную карту и почти швырнул её мне.

— Вот. Внизу вас будет ждать мой водитель, Андрей. Он отвезет вас в ближайший торговый центр. У вас ровно тридцать минут, чтобы купить подходящее платье, туфли и сделать экспресс-укладку в салоне. Андрей вам поможет сориентироваться. Через тридцать минут он заберет вас и привезёт прямо к ресторану «Ампир». Я буду ждать там. Опоздаете хоть на минуту – пеняйте на себя.

Я смотрела на карту в своей руке, потом на него. Он давал мне деньги, чтобы я соответствовала его статусу, его требованиям. Не из заботы, а из необходимости. Чтобы я, его «реквизит», не испортила представление. Злость и обида боролись во мне с отчаянием.

— Я… у меня нет времени… Максим… — пролепетала я.

— Я уже сказал – медсестра присмотрит за Максимом, — отрезал он. — А ваше время принадлежит мне, пока действует наше соглашение. Или вы хотите его расторгнуть? Прямо сейчас?

Его взгляд меня пугал. Угроза была неприкрытой. Расторгнуть соглашение означало лишить Максима дальнейшего лечения, наблюдения, всего. Я сглотнула ком в горле.

— Нет… я поеду.

— Отлично, — он удовлетворенно кивнул. — Теперь слушайте внимательно. Замятин – человек старой закалки, консерватор. Ваша задача – молчать и улыбаться. Говорить только если он обратится к вам напрямую. Никаких жалоб на жизнь, никаких подробностей о болезни сына, если он сам не спросит. На все вопросы о нас отвечайте общими фразами: «Мы счастливы», «Марк очень заботлив», «Мы планируем будущее». Ваша легенда – вы скромная, преданная женщина, мать, которую я вырвал из лап тяжелых обстоятельств и собираюсь осчастливить браком. Играйте эту роль. От этого зависит очень многое.

Он говорил быстро, четко, не оставляя места для вопросов или возражений. Я чувствовала себя курсанткой перед боевым заданием.

— Водитель ждет. Идите, — он указал подбородком на выход.

Следующие полчаса превратились в какой-то сюрреалистический марафон.

Молчаливый водитель Андрей действительно ждал внизу. Огромный черный седан представительского класса. Торговый центр. Андрей почти силой затащил меня в первый попавшийся бутик дорогих вечерних платьев.

Консультанты, оценив мою мятую одежду и растерянный вид, смотрели свысока, пока Андрей не показал им карту Орлова. Отношение мгновенно изменилось.

Мне быстро подобрали элегантное темно-синее платье-футляр, классические лодочки на невысоком каблуке.

Пока я переодевалась, Андрей уже договорился с экспресс-салоном на том же этаже. Пять минут на укладку – мне просто собрали волосы в аккуратный пучок. Еще пара минут – легкий, маскирующий следы усталости макияж.

Ровно через тридцать минут я сидела в машине, затянутая в дорогое платье, на каблуках, с прической и искусственной улыбкой на лице.

Я чувствовала себя куклой, которую нарядили для бала. Внутри все кричало от протеста и унижения, но внешне я должна была изображать спокойствие.

Машина остановилась у шикарного ресторана «Ампир». Швейцар распахнул дверцу. Андрей проводил меня до входа, где меня уже ждал Марк. Он окинул меня быстрым оценивающим взглядом. Кажется, остался доволен. Или, по крайней мере, не высказал недовольства.

— Замятин уже здесь. Помните, что я говорил, — коротко бросил он и взял меня под руку.

От его прикосновения по моей коже пробежали мурашки – смесь страха и странного, неуместного волнения. Он повел меня в зал.

Ужин прошел как в тумане. Аркадий Львович Замятин оказался пожилым, полным мужчиной с цепким взглядом и тихим голосом. Он был вежлив, но чувствовалось, что он внимательно наблюдает за нами.

Марк был сама любезность и профессионализм – говорил о фонде, о новых методиках лечения, о перспективах. Я сидела рядом, улыбалась, кивала, вставляла редкие фразы, когда Замятин обращался ко мне с вопросами о Максиме (Марк отвечал за меня) или о нашем «знакомстве».

Я чувствовала себя актрисой на сцене, играющей самую сложную и отвратительную роль в своей жизни. Каждая улыбка, каждое слово давались с огромным трудом. Я боялась ошибиться, сказать что-то не то, выдать себя. Марк время от времени бросал на меня короткие взгляды – одобряющие или предостерегающие, я не могла понять.

Глава 8: Под контролем

— Сколько вы собирались молчать, Наталья Сергеевна?

Молчать? О чем? О сделке? О том, что я чувствую себя униженной марионеткой? О том, что меня только что вышвырнули из дома? Страх сковал меня. Что он знает? Что подозревает?

Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, не в силах вымолвить ни слова. Мозг лихорадочно перебирал варианты: Замятин что-то заметил? Кто-то из персонала что-то рассказал? Или это просто проверка, попытка вывести меня на чистую воду?

Он продолжал смотреть на меня, словно пытаясь прочесть мои мысли. Секунды тянулись мучительно долго.

— Я имею в виду ваше проживание в ординаторской на кушетке, — наконец пояснил он, и в его голосе прозвучали нотки явного неодобрения. — Тетя Маша – добрая душа, но вы не можете там оставаться. Это неприемлемо. И для вас, и, тем более, для репутации моей невесты.

Облегчение было таким сильным, что у меня на мгновение закружилась голова. Но облегчение тут же сменилось новой волной унижения. Он снова говорил о репутации, о роли. Мои реальные проблемы – то, что мне некуда идти после предательства Игоря – его не интересовали. Его волновало лишь то, как это выглядит со стороны.

— Я… у меня не было выбора, — тихо ответила я, опустив глаза.

— Выбор есть всегда, — отрезал он. — И ваш выбор – выполнять условия нашего соглашения. А это включает в себя поддержание определенного имиджа.

Он достал телефон из кармана брюк и начал писать кому-то сообщение. Ответ пришёл быстро и Марк Семёнович убрал телефон обратно.

— Андрей? — обратился он к водителю, который все это время сидел впереди молча. — Поднимись в мой кабинет, возьми из стола ящика ключи от гостевых апартаментов номер три. Потом отвезёшь туда Наталью Сергеевну, как только она освободится.

Водитель кивнул и вышел из машины. Андрей повернулся ко мне.

— У клиники есть несколько небольших служебных квартир для приезжих специалистов. Одна сейчас свободна. Переберётесь туда сегодня же. Там есть все необходимое. Это решит вашу проблему с проживанием и позволит избежать ненужных слухов.

Он говорил так, будто решал рядовую административную задачу. Ни сочувствия, ни вопроса о том, как я себя чувствую, почему оказалась в такой ситуации. Просто констатация проблемы и ее решение – удобное для него. Я должна была быть благодарна за крышу над головой, но чувствовала себя еще более зависимой, еще более обязанной ему.

— Спасибо, — выдавила я.

— Не стоит, — коротко бросил он и открыл дверцу машины. — И приведите себя в порядок, пожалуйста. Карта у Андрея, он всё оплатит. Впереди у нас с вами много мероприятий. — Он вышел, не прощаясь.

Андрей вернулся быстро и молча вручил ключи и так же молча удалился, пообещав ждать внизу в машине. Я осталась одна, сжимая в руке этот ключ от своего нового, временного жилья.

Гостевые апартаменты… Наверное, там чисто и удобно. Но это не дом. Это еще одно место, где я буду жить по его правилам, под его контролем. Я быстро проверила Максима, он спал. Зашла в ординаторскую, собрала свой скудный пакет с вещами и спустилась вниз.

Водитель довёз меня до нужного адреса. Совсем недалеко от клиника, я спокойно могла дойти сама пешком. Быстро зашла в подъезд, нашла нужную квартиру. Рука дрожала, когда я вставляла ключ в замок. Щелчок. Я толкнула дверь и вошла.

Квартира оказалась небольшой, но безупречно чистой и функциональной.

Студия: слева от входа – маленький кухонный уголок с плитой, холодильником и минимальным набором посуды, прямо – зона гостиной с небольшим диваном, журнальным столиком и телевизором на стене, у окна – кровать, застеленная стандартным белым покрывалом. Справа была дверь в ванную комнату.

Всё было новым, современным, но абсолютно безликим. Бежевые стены, стандартная мебель из Икеи или чего-то подобного, никаких картин, никаких фотографий.

Стерильно, как в операционной. Это было не жильё, а гостиничный номер повышенной комфортности.

Я поставила свой пакет с вещами на пол. Прошлась по комнате, провела рукой по гладкой поверхности стола. Здесь была настоящая кровать, а не кушетка. Душ с горячей водой. Возможность приготовить себе чай.

Базовые удобства, которых я была лишена последние дни и которые сейчас казались роскошью. Часть меня испытывала огромное облегчение – я смогу хотя бы нормально выспаться, умыться, переодеться не в тесном больничном туалете.

Но другая часть души протестовала. Это не мой дом. Это место, предоставленное мне Марком Орловым, ещё одно напоминание о моей зависимости, о том, что я живу по его милости и его правилам.

Я села на диван. Он был жестким и неудобным. Одиночество и тоска по настоящему дому, по уюту, по Максиму, который сейчас был так близко и одновременно так далеко, нахлынули с новой силой.

И тут меня накрыло. Вся боль, всё унижение, весь страх последних дней, которые я так старательно загоняла внутрь, прорвались наружу. Слезы хлынули неудержимым потоком.

Я плакала навзрыд, сотрясаясь всем телом, жалея себя, жалея Максима, проклиная Игоря и этого холодного Орлова, который распоряжался моей жизнью.

За что мне всё это? Почему именно я? Я одна, совсем одна в этом чужом городе, в этой чужой квартире, с больным ребенком и без всякой надежды…

Рыдания душили меня, я уткнулась лицом в жесткие диванные подушки, и силы окончательно оставили меня. Веки сами собой сомкнулись, и я, обессиленная от слёз и переживаний, провалилась в тяжёлый, беспокойный сон прямо там, на диване.

Я проснулась резко, рывком сев на диване. Голова гудела, тело затекло от неудобной позы. Сколько я спала?

Яркий солнечный свет заливал комнату через большое окно, пылинки танцевали в его лучах. Судя по солнцу, было уже далеко за полдень. Я проспала полночи и все утро! Как Максим?!

Сердце бешено заколотилось от страха. Я спала здесь, жалея себя, пока мой сын был один в палате!

Я вскочила, лихорадочно ища свой телефон, который, видимо, выпал из кармана и лежал на полу у дивана. Схватила его – экран был тёмным. Чёрт, разрядился! Я бросилась к своему пакету, нашла зарядку, судорожно воткнула её в розетку и подключила телефон.

Глава 9: Объявление 

Сердце ухнуло вниз, когда я увидела список пропущенных на ожившем экране телефона. Медсестры, тетя Маша… и один звонок от Марка Орлова. Что случилось?! Почему они не могли дозвониться? Я спала как убитая, впервые за много дней отключившись от реальности, и именно в это время что-то произошло!

Пальцы дрожали, когда я нажимала на вызов последнего номера Орлова. Гудки. Длинные, мучительные гудки. Никто не отвечал. Я попробовала позвонить на пост медсестер – то же самое, занято или не берут трубку. Паника ледяной волной захлестнула меня. Что с Максимом?!

Я выскочила из квартиры, не помня себя, даже не закрыв дверь на ключ. Неслась по коридору клиники к палате сына, расталкивая немногочисленных утренних посетителей и персонал. В голове стучала одна мысль: «Только бы не опоздать! Только бы все было хорошо!»

Я влетела в палату Максима, готовая к худшему. Но он… он спокойно сидел на кровати, поддерживаемый подушками, и с интересом смотрел мультики на планшете. Дежурная медсестра Леночка как раз проверяла его капельницу.

— Наталья Сергеевна? Вы чего так летите? — удивленно спросила она. — Все в порядке. Максим позавтракал, показатели стабильные.

— Но… звонки… пропущенные… — пролепетала я, пытаясь отдышаться, прижимая руку к бешено колотящемуся сердцу.

— Ах, это… — Леночка смутилась. — Мы вам звонили утром, да. Просто хотели сказать, что доктор Орлов распорядился перевести Максима в палату повышенной комфортности, вот в эту. Тут и для вас условия получше. А дозвониться не смогли…

Палата повышенной комфортности? Я огляделась. Действительно, эта палата была просторнее предыдущей, светлее, с отдельным санузлом и более удобным креслом для меня. Еще одна «забота» Орлова? Или просто очередной шаг в создании нужного имиджа для его «невесты»?

— А доктор Орлов… он тоже звонил… — сказала я, все еще не веря, что тревога была ложной.

— Марк Семенович? Не знаю, он утром заходил на обход очень рано, пока вы еще не пришли, — пожала плечами Леночка и вышла.

Я подошла к Максиму, обняла его.

— Привет, солнышко. Как ты?

— Нормально, мам. Смотри, какой мультик! — он показал на экран.

Слава богу. С ним все в порядке. Тревога немного отступила, но остался неприятный осадок. Почему Орлов звонил? И почему не ответил на мой звонок?

Проведя утро с Максимом, я вышла в коридор, чтобы принести ему сок. И тут я снова ощутила то, что уже начало проявляться вчера – изменившуюся атмосферу. Сегодня это было особенно заметно. На меня смотрели. Откровенно, не скрываясь.

Медсестры, врачи, даже санитарки – все провожали меня взглядами, перешептывались, замолкали, когда я подходила ближе. Некоторые улыбались слишком уж заискивающе, другие смотрели – с плохо скрываемым любопытством или даже осуждением. Я чувствовала себя голой под этими взглядами. Что происходит?

Я старалась не обращать внимания, быстрее купила сок и вернулась в палату, к своему единственному островку спокойствия – к Максиму.

Он как раз закончил смотреть мультик и теперь внимательно разглядывал свои руки, шрам на груди, который еще был заклеен специальным пластырем.

— Мам, а когда мы домой поедем? — впервые спросил он с тех пор, как пришел в себя. — Я так по игрушкам своим соскучился! По машинкам, по конструктору…

Сердце снова сжалось. Домой. К игрушкам, которых больше нет, как и дома.

— Скоро, мой хороший, — я села рядом, взяла его за руку. — Как только доктор разрешит, так сразу. Нужно, чтобы ты совсем-совсем окреп.

Он поднял на меня свои большие глаза.

— А ещё мы… мы поедем в новый дом, солнышко. Там будет очень хорошо, — осторожно начала я, чувствуя себя ужасно. — Там пока нет твоих старых игрушек, но мы обязательно купим новые, еще лучше! Какие захочешь!

— Вы купили новый дом? — глаза Максима стали ещё больше от удивления. — У меня теперь будет своя комната? Папа поэтому не приходил? Потому что строил нам дом? А когда папа придёт уже?

Вопросы посыпались со скоростью звука, но я не знала, что ему ответить.

Как же было тяжело! Каждое слово давалось с трудом.

— Папа… он очень далеко сейчас, малыш. У него работа. Но он… он тебя очень любит, помни это, ладно? — я обняла его, пряча свое лицо в его волосах, чтобы он не увидел моих слез. — Он бы очень гордился тобой, какой ты смелый и сильный.

— А сердечко мое теперь не болит? Совсем? – он доверчиво посмотрел мне в глаза. — Я смогу бегать быстро-быстро?

— Конечно, сможешь! — я постаралась улыбнуться как можно убедительнее. — Доктор Орлов – волшебник, он все починил! Теперь твоё сердечко будет работать как новенький моторчик! Будешь бегать быстрее ветра!

Он улыбнулся в ответ, и эта улыбка была для меня дороже всего на свете. Но тяжесть на душе не проходила. Ложь, секреты, страх перед будущим – всё это давило невыносимо.

В этот момент дверь палаты открылась, и вошел Марк Орлов. Он был в хирургическом костюме, видимо, только что с обхода или операции.

— Добрый день, — кивнул он мне и подошел к кровати Максима. — Как себя чувствует наш чемпион?

Максим заулыбался ему. Несмотря на всю холодность Орлова, Максим почему-то тянулся к нему.

— Хорошо! — отрапортовал Максим. — Мама сказала, я скоро буду бегать быстрее ветра!

— Обязательно будешь, — Орлов чуть заметно улыбнулся Максиму, проверил его пульс. — Но всему свое время. Нужно слушаться маму и врачей.

Он закончил осмотр, что-то записал в карту и повернулся ко мне. Выражение его лица снова стало строгим и непроницаемым. Он взглядом указал на дверь и вышел, я последовала за ним.

— Наталья Сергеевна, я звонил вам утром. Хотел предупредить.

— Предупредить? О чем? — спросила я, чувствуя, как тревога возвращается.

— Я утром официально объявил руководству клиники и заведующим отделениями о нашей с вами помолвке, — сказал он спокойно, глядя мне прямо в глаза. — Так что теперь все в курсе. Ведите себя соответственно.

Я смотрела на него, и слова застряли у меня в горле. Вот оно что. Вот почему все так смотрели и шептались. Новость разнеслась мгновенно. Теперь я официально – невеста доктора Орлова. Игра вышла на новый уровень. И отступать было некуда.

Глава 10: Под прицелом

Новость о нашей помолвке разнеслась по клинике со скоростью лесного пожара. Теперь каждый мой шаг, каждый взгляд казались мне предметом всеобщего обсуждения.

Я старалась как можно реже выходить из палаты Максима или из своей новой, безликой квартиры, ставшей моим временным убежищем. Но совсем спрятаться было невозможно.

Походы за едой, короткие прогулки с Максимом по больничному садику, когда врачи наконец разрешили – всё это превращалось в испытание. Я чувствовала на себе десятки глаз – любопытных, сочувствующих, завистливых, осуждающих.

Улыбки казались фальшивыми, сочувственные слова – неискренними. Я была «невестой Орлова», и этот статус одновременно возвышал меня в глазах одних и делал мишенью для сплетен других.

Марк, казалось, совершенно не замечал этой суеты или просто игнорировал ее. Он был погружен в работу и подготовку к решающему этапу борьбы за фонд. Дедлайн приближался, оставалось совсем немного. И именно сейчас должна была состояться встреча, которой он, видимо, придавал особое значение.

Он вызвал меня к себе в кабинет за день до встречи.

— Завтра в одиннадцать к нам приедет Иван Петрович Соколов, — сообщил он без предисловий, указывая мне на стул. — Он старый друг моего деда и один из самых влиятельных членов попечительского совета фонда. Его мнение может стать решающим. Мы должны быть безупречны.

Я кивнула, чувствуя, как внутри всё сжимается от напряжения. Еще одно представление.

— Я хочу, чтобы вы четко понимали свою роль, Наталья Сергеевна, — Марк смотрел на меня пристально, не отрываясь. — Соколов – человек проницательный. Он будет наблюдать за вами, за нами. Любая фальшь, любая неуверенность могут вызвать у него подозрения.

Дальше последовал подробный инструктаж, гораздо более детальный, чем перед ужином с Замятиным. Марк буквально расписал мою роль по минутам.

Что надеть: он одобрил темно-синее платье, купленное перед прошлым выходом. Как сидеть, как улыбаться: «сдержанно, но тепло». Как реагировать на его слова или жесты.

Он прогнал со мной возможные вопросы Соколова и мои предполагаемые ответы. Легенда оставалась прежней: скромная, благодарная женщина, почти раздавленная горем, но обретшая надежду и опору в лице своего спасителя и будущего мужа.

— Главное – смотрите на меня с обожанием, — произнес он совершенно серьезно, и я едва не рассмеялась от абсурдности ситуации. Обожание? К этому холодному, расчетливому человеку? — Ловите каждое моё слово. Соглашайтесь со мной во всем. Демонстрируйте полное доверие и зависимость. Соколов должен увидеть не просто помолвленную пару, а историю спасения и зарождающейся любви на фоне трагедии. Это произведет на него нужное впечатление.

Я слушала его, и во мне боролись два чувства. С одной стороны – привычное унижение от того, что меня снова используют как марионетку, диктуя каждый шаг.

С другой – странное, непрошеное… восхищение? Нет, скорее, интерес. Интерес к тому, как он все просчитывает, как уверенно держит все нити в своих руках, как точно знает, на какие точки нужно надавить.

Он был игроком, ведущим сложную партию, и я, волей-неволей, становилась частью этой игры. Его властность, его контроль, его стальная уверенность в себе – всё то, что меня пугало и отталкивало, одновременно начинало необъяснимым образом интриговать. Я видела силу, и эта сила завораживала, даже будучи направленной на манипуляцию мной.

— Вы все поняли, Наталья Сергеевна? – вывел меня из размышлений его голос.

— Да, Марк Семёнович.

— Хорошо. Завтра в десять пятьдесят пять я зайду за вами в палату Максима. Будьте готовы.

Встреча была назначена в его кабинете. Когда мы вошли, Иван Петрович Соколов уже был там. Невысокий, седой, с очень живыми и проницательными голубыми глазами за стеклами очков. Он поднялся нам навстречу, тепло поздоровался с Марком, а затем внимательно посмотрел на меня.

— А вот и вы, Наталья Сергеевна, — его голос был мягким, но взгляд острым. — Наслышан о вас. Искренне сочувствую вашему горю и рад за вас с Марком. Мой старый друг Арсений Павлович был бы счастлив видеть внука наконец остепенившимся.

Я пробормотала слова благодарности, стараясь улыбаться так, как велел Марк – сдержанно и тепло, с ноткой печали и благодарности во взгляде. Марк мягко взял меня за руку, и я заставила себя не отдернуть ее.

Разговор начал Марк. Он говорил о Максиме, о сложности операции, о прогнозах – профессионально, но с добавлением ноток личной заинтересованности. Потом перешел к фонду, к планам развития.

Соколов слушал внимательно, кивал, иногда задавал уточняющие вопросы Марку. Потом он повернулся ко мне.

— А вы, деточка, как? Справляетесь? Марк рассказывал, какая вы замечательная мать.

— Да, Иван Петрович, спасибо, — я постаралась вложить в голос как можно больше искренности. — Марк… он очень меня поддерживает. Без него я бы не справилась. — Я посмотрела на Марка с тем самым «обожанием», которое он требовал. Он едва заметно кивнул мне в ответ.

— Хорошо, хорошо, — Соколов улыбнулся. — Любовь и поддержка – лучшее лекарство. Арсений Павлович всегда так говорил. Он был бы рад вашему союзу, Марк. Очень рад. Фонд должен быть в надежных руках, в руках человека с крепкой семьей.

Он говорил еще что-то о деде Марка, о важности традиций, а я сидела, улыбалась, кивала и чувствовала себя последней обманщицей. Но одновременно я наблюдала за Марком.

Как уверенно он ведет разговор, как тонко улавливает настроение Соколова, как умело вплетает нужные фразы о «нашем будущем», о «семейных ценностях». Он был блестящим манипулятором, и часть меня, та, что отвечала за выживание, не могла не признать его мастерства.

Он контролировал всё – и разговор, и меня, и, казалось, даже мысли старого Соколова. И эта абсолютная уверенность, эта власть над ситуацией… она пугала и восхищала одновременно.

Встреча подходила к концу. Соколов казался вполне удовлетворенным. Он поднялся, пожимая Марку руку.

Глава 11: Послевкусие лжи

Губы Марка были твердыми, требовательными. Поцелуй был настойчивым, властным, не оставляющим мне ни возможности вздохнуть, ни отпрянуть.

Я застыла в его руках, чувствуя, как кровь ударила в виски, а сердце пропустило удар, а потом забилось с новой, оглушающей силой. Это было неправильно, унизительно, но в то же время… пугающе реально.

Дверь открылась. Я боковым зрением увидела входящего Соколова, его удивленно приподнятые брови, а затем – понимающую усмешку.

Марк оторвался от моих губ так же внезапно, как и начал поцелуй. Он не выглядел смущенным, лишь слегка отстранился, но продолжал держать меня за руку, глядя на Соколова с легкой, уверенной улыбкой.

— Прошу прощения, Иван Петрович, — сказал он ровным голосом, в котором не было и тени извинения. — Небольшое проявление чувств.

Соколов добродушно рассмеялся.

— Ну что вы, Марк, понимаю! Молодость, страсть! Рад видеть, что вы так счастливы. Это лучшее подтверждение ваших слов. — Он снова пожал Марку руку, тепло улыбнулся мне. — Еще раз желаю всего наилучшего. До свидания.

Он вышел, оставив нас одних в оглушающей тишине кабинета. Я отдернула свою руку, словно от огня, и отстранилась на приличное расстояние. Щеки горели, дыхание было сбитым. Я не смела поднять на Марка глаза. Что он скажет? Как объяснит этот… приказ?

Он молчал. Я слышала, как он прошел к столу, как скрипнуло его кресло. Наконец я заставила себя поднять голову. Он сидел за столом, просматривая какие-то бумаги, вид у него был абсолютно спокойный и деловой, словно ничего не произошло. Словно он не приказывал мне только что целовать его, словно его губы не касались моих несколько секунд назад.

— Можете идти, Наталья Сергеевна, — сказал он, не отрываясь от бумаг. — Ваша роль на сегодня сыграна. И, должен признать, финальная сцена была убедительной. Соколов полностью на нашей стороне.

Ни извинения, ни объяснения. Просто констатация факта – сцена была убедительной. Я снова была лишь актрисой, выполнившей свою задачу. Горечь и злость подкатили к горлу.

— Это… это было необходимо? – не выдержала я. Голос дрожал.

Он поднял на меня свои холодные серые глаза.

— Абсолютно. Соколову нужны были не только слова, но и визуальное подтверждение. Эмоции. Страсть. Мы дали ему то, что он хотел увидеть. Не придавайте этому большего значения, чем оно есть. Это была часть представления. Не более.

Не более. Просто часть представления. А то, что я чувствовала себя раздавленной, униженной, использованной – это не имело значения. Главное – результат.

Я молча развернулась и вышла из кабинета, едва сдерживая слёзы. Мне нужно было к Максиму. Скорее. Мне нужно было увидеть его улыбку, почувствовать тепло его руки, чтобы забыть это ощущение грязи и фальши.

Я почти бежала по коридору, не обращая внимания на любопытные взгляды. Влетела в палату. Максим спал, дышал ровно и спокойно. Я села на стул рядом с его кроватью, взяла его маленькую ручку в свою и прижалась к ней щекой. Только здесь, рядом с ним, я чувствовала себя настоящей. Только здесь была моя жизнь, моя правда.

Следующие дни были посвящены Максиму. Начался этап реабилитации. Приходила инструктор ЛФК, милая молодая женщина по имени Ольга, показывала нам простые упражнения для разработки мышц, дыхательную гимнастику.

Максим сначала капризничал, ему было трудно, но потом вошел во вкус, старался изо всех сил. Я помогала ему, поддерживала, радовалась каждому его успеху – когда он смог самостоятельно встать с кровати, когда сделал первые несколько шагов по палате без моей поддержки.

Эти маленькие победы давали мне силы жить дальше, терпеть косые взгляды в коридорах, играть роль невесты Орлова. Эта роль становилась все более обременительной.

После официального объявления о помолвке внимание ко мне усилилось. Мне приносили цветы «от Марка Семёновича», хотя я была уверена, что это распоряжение его секретаря. Медсестры обращались ко мне с подчеркнутой вежливостью. Все это было фальшиво и неприятно.

Марк появлялся редко, ссылаясь на занятость. Он по-прежнему осматривал Максима, но наши личные контакты свелись к минимуму. Казалось, он намеренно избегает меня после того случая в кабинете. Или просто считал, что его участие больше не требуется, пока не понадобится для следующего акта пьесы?

Сегодня он всё же зашел в палату, когда Максим уже спал.

— Наталья Сергеевна, — сказал он своим обычным деловым тоном. — Зайдите ко мне в кабинет через полчаса. Есть некоторые юридические формальности, связанные с фондом и нашим статусом, которые нужно обсудить немедленно.

Ах да. Наш статус. Важные формальности. Вопросы наследия и репутации.

Он исчез, даже не дождавшись ответа. Как всегда. Чётко, эффективно, удобно.

Я смотрела на закрывшуюся дверь с яростью. Нет, он ни разу не спросил, как я себя чувствую, как справляюсь. Не попытался хотя бы извиниться за тот поцелуй. Неужели так трудно было хотя бы… притвориться?

Конечно, трудно. Это же не прописано в условиях нашей сделки.

Я коснулась губ. Они всё ещё горели от поцелуя. Почему воспоминание об этом до сих пор вызывало во мне такую бурю противоречивых чувств – отвращение, унижение и… что-то ещё, чему я боялась дать имя?

Да, мы договорились: только игра, никаких чувств.

Но мне было страшно – не от того, что это была игра. А то, как легко она ему даётся.

Глава 12: Юридические формальности

МАРК

Половина одиннадцатого вечера. Я сидел в своем кабинете, просматривая отчеты по новому исследовательскому проекту фонда.

Усталость давала о себе знать – день был длинным, несколько сложных операций, административная рутина, а потом еще этот незапланированный ужин с Замятиным и последовавший за ним инструктаж Натальи Сергеевны. Но расслабляться было нельзя. Дедлайн неумолимо приближался.

Встреча с Соколовым прошла успешно. Даже более чем. Старик явно купился на нашу легенду, особенно после финального аккорда.

Поцелуй. Рискованный ход, импровизация чистой воды, но он сработал. В глазах Соколова читалось полное одобрение – вот она, страсть, вот они, настоящие чувства, способные смести все преграды.

То, что нужно для старого консерватора, ценящего «семейные устои». Иногда приходится использовать и такие методы. Грязные, неприятные, но эффективные. Главное – результат. Фонд будет спасен от лап Стаса.

Я мельком вспомнил реакцию Натальи. Шок, смятение, потом – плохо скрытая злость в ее вопросе «Это было необходимо?». Предсказуемо.

Эмоции. Женские эмоции. Они всегда все усложняют. Но она справилась, сыграла свою роль «удовлетворительно», как я и сказал. И этот поцелуй… нужно было сразу пресечь любые возможные иллюзии с ее стороны.

«Часть представления. Не более». Надеюсь, она поняла. Мне не нужны осложнения в виде ее романтических переживаний. Она – инструмент, временное решение проблемы. И должна оставаться таковым.

Полчаса. Я дал ей полчаса перед тем, как вызвал в кабинет. Этого должно было хватить, чтобы она немного пришла в себя после возвращения из ресторана и подготовилась к серьезному разговору. Нужно было обсудить встречу с Кравцовым. Юридические формальности – неотъемлемая часть этого фарса.

Ровно в назначенное время раздался тихий стук в дверь.

— Войдите.

Наталья Сергеевна вошла, неуверенно остановившись у порога. Выглядела она получше, чем днём в коридоре – переоделась в простую футболку и джинсы, волосы собраны, следов слез почти не видно. Но глаза… в них все ещё плескалась усталость, страх и какая-то загнанность. Она явно была на пределе.

Это плохо. Для дела мне нужна была собранная и управляемая «невеста», а не заплаканная истеричка. Хотя ее уязвимость тоже была частью образа, который так понравился Соколову.

— Присаживайтесь, Наталья Сергеевна, — указал я на стул напротив. — Разговор не займет много времени.

Она села, стараясь держаться прямо, но я видел, как напряжены ее плечи.

— Как я уже сказал, встреча с Соколовым прошла успешно, — начал я без предисловий. — Он на нашей стороне. Это большой шаг. Но теперь нужно закрепить наши позиции юридически перед финальным заседанием совета попечителей.

Я сделал небольшую паузу, давая ей возможность отреагировать. Она молча смотрела, на лице читалось ожидание и... напряжение.

— В ближайшие день-два вам необходимо будет встретиться с моим адвокатом, Александром Кравцовым. Он занимается всеми юридическими аспектами, связанными с завещанием деда и фондом. Ему нужно будет ввести вас в курс дела относительно некоторых формальностей. Возможно, потребуется подписать кое-какие бумаги, подтверждающие серьезность наших намерений. И...

Я пристально посмотрел на нее, готовясь озвучить следующий пункт. Ее пальцы нервно сжали край сиденья стула.

— ...И нам нужно будет организовать официальную помолвку. Как мероприятие.

Ее глаза расширились. Я видел, как ее бледность усилилась. Официальная помолвка. Это делало нашу фикцию еще более реальной, более обязывающей, чем просто слова или демонстративный поцелуй.

— Это… обязательно? — ее голос был едва слышен. В нем звучала мольба.

— Абсолютно, — подтвердил я, намеренно делая голос жестче. Любая слабина сейчас могла все испортить. — Совет попечителей должен видеть не просто слова, но и действия. Публичное подтверждение. К тому же, — я решил использовать последний козырь, — это обезопасит и вас. В свете угроз вашего, пока еще, мужа...

Я видел, как упоминание об Игоре ударило по ней. Ее страх перед ним был моим главным рычагом.

— Наличие официальных документов о помолвке, публичное объявление укрепит вашу позицию, если он все же решит обратиться в суд по поводу опеки. Хотя я сомневаюсь, что после разговора с Кравцовым у него останется такое желание.

Она отвела взгляд, глубоко вздохнула. Я видел, как внутри нее боролись протест и осознание безвыходности. Мысль об открытой публичности явно претила ей. Но страх за Максима перевесил.

— Хорошо, — прошептала она. — Я встречусь с адвокатом.

— Отлично, — я удовлетворенно кивнул. — Мой секретарь завтра утром согласует с вами время встречи. Кравцов – человек деликатный, он все объяснит максимально корректно. Ваша задача – внимательно его выслушать и сделать то, что он скажет. И помните о конфиденциальности. Он посвящен в суть дела ровно настолько, насколько это необходимо для юридического оформления. Никаких лишних подробностей и эмоций.

Я снова напомнил ей об эмоциях. Это было важно. Ее нестабильность могла все испортить.

— И еще одно, Наталья Сергеевна, — добавил я, глядя ей прямо в глаза, чтобы она поняла всю серьезность. — Я ценю вашу… исполнительность. Но хочу, чтобы вы окончательно уяснили. Это деловое соглашение. Только расчёт. Не стоит придавать моим или вашим действиям, совершенным ради дела, какого-либо иного смысла. Никакого. Ясно?

Я хотел окончательно расставить точки над «i» после того поцелуя и всего остального. Чтобы у нее не возникло никаких ложных надежд или ожиданий, которые могли бы помешать.

Она молча кивнула, отведя взгляд. Кажется, поняла. Ее плечи поникли еще сильнее.

— Можете идти. — Я взял в руки бумаги, давая понять, что разговор окончен. — Отдыхайте. Вам нужны силы.

Она поднялась и почти бегом вышла из кабинета. Я проводил ее взглядом. Сложный инструмент. Эмоциональный, нестабильный, но пока – управляемый. Главное, чтобы она выдержала до конца. Оставалось совсем немного.

Глава 13. Цена нового статуса

Ночь в гостевых апартаментах не принесла полного отдыха. Сон был беспокойным, прерывистым. Просыпалась от любого шороха, а когда засыпала, снились обрывки моих кошмаров – бледное лицо Максима, пустая шкатулка, злое лицо Игоря, холодные глаза Марка Орлова. Каждое пробуждение возвращало в реальность, которая казалась все более тяжёлой и абсурдной.

Но утро начиналось с Максима. Его палата теперь была светлее и просторнее, он сам выглядел намного лучше. Сидел, опираясь на подушки, с интересом наблюдал за медсестрой, которая проверяла его капельницу.

Его улыбка, его тихое «Мам…» были единственным настоящим и светлым в моей жизни сейчас. Я сидела рядом, держала его за ручку, читала ему детскую книжку, стараясь вложить в голос все тепло, которое еще оставалось во мне.

Мысли о Марке Орлове, о сделке, о предстоящих «формальностях» давили на грудь. Этот «жесткий» поцелуй и вчерашний разговор в кабинете не выходили из головы. Я была инструментом. Дорогим, наверное, но не более.

Где-то около полудня позвонил телефон. Номер незнакомый.

— Наталья Сергеевна? Это Александр Игоревич Кравцов, адвокат Марка Семеновича.

— Да, слушаю вас, Александр Игоревич.

— Марк Семенович просил меня подъехать к вам, чтобы обсудить некоторые вопросы, связанные с... хм... вашим новым статусом. Вам будет удобно принять меня сейчас? Где-то в клинике, например?

В клинике, где каждый шептался за спиной? Нет.

— Я сейчас пришлю вам адрес, куда лучше подъехать, — быстро ответила я, скинула звонок и тут же набрала сообщение.

Он ответил, что будет через полчаса. Я отложила телефон, чувствуя, как дрожат руки. Полчаса. Значит, это происходит прямо сейчас. Юридическое оформление моей новой жизни.

Судорожно добежала до квартиры и огляделась по сторона. Безупречно чисто, но совершенно безжизненно. Как гостиничный номер. Умылась, поправила волосы, надела самую приличную из тех немногих вещей, что успела схватить из дома.

Звонок в дверь прозвучал точно в назначенное время. На пороге стоял высокий, подтянутый мужчина средних лет в строгом костюме. Вид у него был внушающий доверие – спокойный, интеллигентный, в очках. Адвокат.

— Наталья Сергеевна? Александр Кравцов. Спасибо, что согласились принять.

Я провела его в гостиную. Он сел на диван, аккуратно поставив рядом портфель, и достал из него папку с бумагами. Я села напротив, ощущая себя как на экзамене.

— Итак, Наталья Сергеевна, — начал он ровным, деловым тоном, но в голосе не было жесткости, скорее... осторожность. — Марк Семенович посвятил меня в детали ситуации. Он оказался в непростом положении из-за завещания деда. Фонд – это дело всей жизни Арсения Павловича Орлова, и Марк Семенович искренне хочет сохранить его и развивать в том же направлении.

Он говорил о Марке без восхищения, просто как о человеке, который оказался в сложной ситуации. Это немного успокоило.

— Ваша... помолвка, — он слегка запнулся на этом слове, словно подбирая более мягкое определение, — это, к сожалению, необходимое условие, которое оставил дед в завещании. Условие довольно... старомодное, но обязательное. Иначе управление фондом перейдет к другим людям, чьи намерения, мягко говоря, вызывают опасения у Марка Семеновича.

Он говорил об этом так просто, словно это была обычная рабочая задача, а не сделка, перевернувшая мою жизнь.

— Моя задача – сделать все возможное, чтобы эта... ситуация, — Кравцов снова подобрал нейтральное слово, — прошла для вас с минимальными потерями. И максимально защитить ваши права, учитывая обстоятельства.

Он перевел взгляд на меня, и впервые в его глазах появилось что-то, напоминающее участие.

— Марк Семенович рассказал мне о ваших трудностях с бывшим супругом, — сказал он, понизив голос. — Ваша безопасность и защита прав вашего сына – это сейчас наш приоритет. Ваш новый статус... он, конечно, искусственный, но юридически он очень сильный аргумент в вашу пользу. Суд примет во внимание, что у ребенка появляется обеспеченное и стабильное окружение.

Слова о защите Максима прозвучали искренне. Впервые за долгое время я почувствовала, что кто-то, связанный с Марком Орловым, говорит со мной нормально, как с человеком.

— Мне... мне все равно сложно понять, — я набралась смелости задать вопросы, которые мучили меня с вчерашнего дня. — Почему всё так? Почему дед поставил такое условие? И... и кто эти "другие люди"? Кузен Марка?

Кравцов немного помедлил, словно решая, сколько информации можно мне раскрыть.

— Завещание Арсения Павловича довольно хитро составлено. Он, видимо, очень хотел, чтобы Марк... остепенился, завел семью. Ставил семейные ценности высоко. А кузен Марка, Станислав, давно имеет виды на управление фондом. И его методы... не всегда честные. Арсений Павлович, похоже, не доверял ему полностью, но и Марку без семьи не хотел оставлять полный контроль. Сложная семейная история, которая теперь отражается на делах фонда.

Он замолчал на время, видимо давая мне время на то, чтобы я переварила информацию, а затем продолжил:

— Для начала мы подготовили предварительное соглашение о намерениях. Здесь изложены основные пункты, подтверждающие серьезность ваших отношений для внешнего мира, и зафиксированы взаимные обязательства. Это стандартная процедура в подобных... нестандартных ситуациях. Похожий документ вы уже подписывали в кабинете у Марка Семёновича, соглашаясь на это всё, я просто дополнил и расширил договор.

Он показал на документ.

— Также, Наталья Сергеевна, потребуется организовать... официальное объявление о помолвке. Как мероприятие. Это необходимо для подтверждения перед советом попечителей и выполнения одного из пунктов завещания.

Вот оно. Официальная помолвка. Не просто статус, а целое событие. Фальшивое, для публики. Меня словно током ударило.

— Но... — я с трудом подбирала слова. — Но ведь... это же все... не по-настоящему? Нам действительно нужно устраивать... прямо настоящую помолвку? С гостями, с...

Глава 14: Под защитой

Я вернулась в клинику после встречи с Кравцовым, чувствуя себя совершенно вымотанной. Разговор с адвокатом немного успокоил – он показался мне порядочным человеком, и его заверения в том, что он защитит мои права и права Максима, прозвучали искренне.

Но подписание этих бумаг, официальное закрепление лжи, оставило тяжелый осадок. А мысль о предстоящей «официальной помолвке», об этом спектакле для совета попечителей, вызывала глухое отчаяние.

Я постаралась отогнать эти мысли и сосредоточиться на Максиме. Он был моим светом, моим смыслом.

Его восстановление шло хорошо. Он уже уверенно сидел, пытался ходить по палате, держась за мою руку, с аппетитом ел и с интересом смотрел мультики.

Физиотерапевт Ольга хвалила его упорство. Каждый день приносил маленькие победы, и это давало мне силы.

Я сидела рядом с его кроватью, мы вместе рассматривали картинки в новой книжке, которую я купила на деньги с карты Орлова. Хоть этот факт все еще вызывал у меня смешанные чувства.

Максим смеялся, показывал пальчиком на нарисованных животных, задавал вопросы. В эти моменты я почти забывала об ужасе последних недель, о сделке, о Марке, об Игоре… Я была просто мамой рядом со своим сыном.

Вдруг дверь палаты резко распахнулась, и на пороге появился Игорь. Он выглядел еще хуже, чем при нашей встрече у него дома – осунувшийся, злой, глаза метали молнии.

— Ага! Вот ты где! — рявкнул он, входя в палату без приглашения.

Максим испуганно вздрогнул и прижался ко мне. Я инстинктивно закрыла его собой, вскакивая на ноги.

— Игорь, уходи! Немедленно! — прошипела я, стараясь говорить тихо, чтобы не напугать Максима еще больше, но голос дрожал от гнева и страха. — Тебе здесь нечего делать!

— Мне нечего делать? — он усмехнулся злобно. — Здесь мой сын! Я имею право его видеть! И я хочу знать, что, черт возьми, происходит! Почему его перевели в эту палату? Кто за все это платит? Ты?! Откуда у тебя такие деньги, Наташа? Или твой новый хахаль раскошелился?

Он говорил громко, не обращая внимания на испуганное лицо Максима, на то, что мы в больнице.

— Папа? — тихо спросил Максим, выглядывая из-за моей спины.

— Да, сынок, папа! — Игорь попытался изобразить улыбку, но получилось криво и зло. — Папа пришел узнать, как ты тут. А твоя мама что-то скрывает…

— Замолчи, Игорь! — я шагнула ему навстречу, заслоняя Максима. — Уходи, пожалуйста! Не устраивай сцен! Ты пугаешь ребенка!

— Я пугаю? Это ты его пугаешь своими тайнами! — он снова повысил голос. — Я требую объяснений! И я забираю Максима! Я не оставлю его с тобой! Ты не способна о нем позаботиться! Бездомная, безработная истеричка!

Он шагнул к кровати, протягивая руки к Максиму. Максим заплакал, испуганно цепляясь за меня.

— Не трогай его! — закричала я, отталкивая Игоря. — Убирайся вон!

— Ах ты так?! — его лицо перекосилось от ярости. Он замахнулся…

Я зажмурилась, ожидая удара, но его не последовало. Когда я открыла глаза, между мной и Игорем стоял Марк Орлов. Как он здесь оказался? Когда успел войти? Я не слышала. Он стоял спиной ко мне, но я чувствовала исходящую от него волну ледяного спокойствия и… угрозы. Он держал руку Игоря, замахнувшуюся на меня, в стальном захвате.

— Что здесь происходит? — голос Марка был тихим, но в нем звучала такая неприкрытая власть, что Игорь мгновенно сдулся, его лицо побледнело.

— Я… я к сыну пришел, — пролепетал он, пытаясь высвободить руку. — А она… она не пускает! Скрывает что-то!

— Посещения пациентов строго регламентированы, — ровным голосом произнес Марк, не отпуская его руку. — И устраивать скандалы в детском отделении категорически запрещено. Охрана!

Два крепких охранника в форме, видимо, вызванные кем-то из персонала, мгновенно материализовались в дверях.

— Этот человек нарушает порядок, — Марк кивнул на Игоря. — Проводите его к выходу. И проследите, чтобы он больше не появлялся на территории клиники без моего личного разрешения.

— Но… я отец! Я имею право! — попытался возмутиться Игорь, но его голос звучал уже не так уверенно.

— Все ваши права вы можете обсуждать с адвокатами, — отрезал Марк. — А сейчас покиньте помещение. Немедленно.

Охранники вежливо, но крепко взяли Игоря под руки. Он еще пытался что-то кричать, угрожать, но его быстро вывели из палаты и повели по коридору.

Дверь закрылась. В палате повисла тишина, нарушаемая только всхлипами испуганного Максима. Я все еще стояла, дрожа всем телом, не в силах прийти в себя.

Марк повернулся ко мне. Его лицо было непроницаемым, как всегда.

— Вы в порядке, Наталья Сергеевна? — спросил он своим обычным тоном.

Я только кивнула, не в силах говорить. Подошла к кровати, обняла плачущего Максима, гладила его по голове, шептала успокаивающие слова.

Марк постоял ещё мгновение, наблюдая за нами.

— Я распоряжусь, чтобы охрана была внимательнее, — сказал он. — Больше он вас не побеспокоит. По крайней мере, здесь.

Глава 15: Два Орлова

После той ужасной сцены с Игорем в клинике наступило относительное затишье. Охрана действительно стала внимательнее, и этот монстр больше не пытался прорваться ко мне или к Максиму.

Юристы Марка, видимо, сделали своё дело, потому что звонков от адвоката Игоря тоже не поступало, хотя он грозил этим. Это давало хрупкое ощущение безопасности, хотя я понимала, что это лишь временная передышка, обеспеченная не моей силой, а вмешательством Орлова.

Все мои мысли и силы были сосредоточены на Максиме. Его восстановление шло семимильными шагами. Он уже не просто сидел сам, а с моей помощью и под присмотром Ольги, нашего физиотерапевта, активно ходил по палате.

Его глаза сияли гордостью, когда ему удавалось пройти от кровати до окна и обратно.

— Мам, смотри! Я иду! Сам! Сам! — кричал он радостно.

— Да, мой хороший! Ты молодец! Ты такой сильный! — хвалила я его, и сердце моё таяло от нежности и гордости.

Он много рисовал, лепил из пластилина, который я ему принесла, смотрел мультики. Задавал меньше вопросов о папе – кажется, появление Игоря оставило свой след, и он интуитивно чувствовал, что эта тема болезненная.

Но он часто спрашивал про «новый дом» и про велосипед. Я продолжала обещать, что всё будет, как только мы выйдем из больницы, стараясь не думать о том, где будет этот «новый дом» и как я смогу выполнить свои обещания.

Марк Орлов стал заходить чаще. Или, может, мне так казалось? Он проверял швы Максима, слушал его сердце, просматривал карту, задавал вопросы Ольге о динамике реабилитации.

— Необходимо наращивать нагрузку постепенно, но планомерно, — говорил он Ольге своим обычным командным тоном. — Мышцы должны работать, сердце должно адаптироваться.

Он объяснял свои частые визиты исключительно медицинским интересом.

— Сложный случай, Наталья Сергеевна, — сказал он мне однажды, заметив мой вопросительный взгляд. — Послеоперационный период требует тщательного контроля. Я лично курирую его реабилитацию.

Звучало логично. Но иногда… иногда мне казалось, что за этой профессиональной маской проскальзывает что-то еще.

В очередное занятие Ольга показывала Максиму новое упражнение – нужно было перешагивать через невысокие мягкие барьерчики. Максим старался, но немного боялся оступиться. Марк как раз зашел в палату. Он молча понаблюдал пару минут, а потом подошел к Максиму.

— Не бойся, чемпион, — сказал он неожиданно мягко. — Смотри на меня. Шаг. Еще шаг. Вот так. У тебя отлично получается.

Он не улыбался, но его голос звучал иначе – без привычной стали, почти по-человечески. Он присел на корточки рядом с Максимом, его взгляд был сосредоточен на нём. Максим, ободренный его присутствием, прошел все барьеры без запинки и радостно захлопал в ладоши.

— Получилось! Доктор Марк, получилось!

— Я видел. Молодец, — Марк слегка коснулся плеча Максима.

И в этот момент их взгляды встретились – серьезный, внимательный взгляд взрослого мужчины и восторженный, доверчивый взгляд ребенка. Секунда какой-то необъяснимой тишины посреди больничной суеты. Мне показалось, что в глазах Марка мелькнуло что-то теплое, почти нежное.

Но это было лишь мгновение. Он тут же выпрямился, его лицо снова стало непроницаемым.

— Продолжайте занятия, Ольга, — бросил он физиотерапевту.

И вышел, оставив меня в растерянности. Что это было? Игра воображения? Или за ледяным фасадом действительно скрывался другой человек? Человек, способный на простое человеческое тепло? Но он так быстро прятал эти редкие проявления, что я начинала сомневаться, видела ли я их вообще.

А вечером в клинике появился еще один Орлов. Я столкнулась с ним в коридоре, когда возвращалась из буфета. Высокий, элегантно одетый мужчина, чем-то неуловимо похожий на Марка, но с более мягкими чертами лица и обаятельной улыбкой. Он остановился прямо передо мной.

— Прошу прощения, вы, должно быть, Наталья? Невеста Марка? – его голос был бархатистым, обволакивающим.

— Да… – растерянно ответила я.

— Станислав Орлов, — он протянул мне руку. Рукопожатие было крепким, но каким-то скользким. — Двоюродный брат Марка. Наслышан о вас. Позвольте выразить вам своё восхищение вашим мужеством и преданностью сыну. И поздравить с помолвкой! Неожиданно, конечно, Марк у нас тот еще отшельник, но я искренне рад за него. И за вас.

Он улыбался широко, но его глаза… они смотрели как-то слишком внимательно, оценивающе.

— Спасибо, — пробормотала я, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом.

— Если вам что-нибудь понадобится, Наталья Сергеевна, любая помощь, поддержка… Не стесняйтесь обращаться, — он понизил голос, наклонившись чуть ближе. — Марк бывает… занят. Понимаю, как вам сейчас тяжело. Я всегда рад помочь такой очаровательной женщине.

От его близости и вкрадчивого тона мне стало неприятно. Я сделала шаг назад.

— Спасибо, Станислав… э-э…

— Просто Стас, — он снова улыбнулся. — Для вас – просто Стас. Надеюсь, мы еще увидимся.

Глава 16: Сомнения и подготовка

Встреча со Стасом Орловым оставила неприятный осадок. Его обаяние казалось липким, а предложение помощи – фальшивым.

Интуиция кричала, что этому человеку нельзя доверять, но… была ли моя интуиция сейчас надежным советчиком? После всего, что случилось с Игорем, я боялась доверять кому-либо, особенно мужчинам.

Я старалась избегать Стаса, но в стенах клиники это было непросто. Он словно невзначай появлялся то в коридоре, то в кафе, всегда с неизменной улыбкой и вопросами о Максиме или о моём самочувствии.

Я отвечала вежливо, но кратко, стараясь быстрее закончить разговор и уйти. Его внимание не давало мне покоя.

Адвокат Кравцов упоминал, что Марк не доверяет Стасу в делах фонда. Но почему? Потому что Стас действительно нечестен, или потому что Марк сам боится конкуренции и видит угрозу в любом, кто может помешать его планам?

Марк ведь тоже манипулировал мной, использовал мое отчаяние. Можно ли верить его оценкам других людей?

И все же… эти редкие моменты с Максимом не давали мне покоя. Тот случай с барьерчиками был не единственным. Марк продолжал заходить к сыну, объясняя это необходимостью контролировать реабилитацию.

Он мог молча наблюдать, как Максим рисует, или задать неожиданный вопрос о любимом мультике. Как-то раз я застала их за «игрой»: Марк показывал Максиму, как правильно складывать какую-то сложную фигурку из конструктора.

Максим сосредоточенно пыхтел, а Марк терпеливо, почти без слов, направлял его маленькие пальчики. На лице хирурга была улыбка. Я точно её видела. Он умеет улыбаться!

Я стояла в дверях, боясь пошевелиться и спугнуть этот момент. Марк поднял голову, увидел меня, и выражение его лица мгновенно стало привычно-непроницаемым.

— Мы просто проверяем мелкую моторику, Наталья Сергеевна, — сказал он своим обычным ровным тоном. — Всё в пределах нормы.

Он встал, отряхнул невидимую пылинку с брюк.

— Прогресс хороший, но не форсируйте события. Ольга знает план реабилитации, придерживайтесь его.

И снова – профессиональные инструкции, холодная отстраненность. Словно и не было этих нескольких минут. Эти его «проблески» сбивали меня с толку. Они давали какую-то ложную надежду.

Я гнала эти мысли. Это сделка. Я должна помнить об этом. Я – инструмент. Но мысли отказывались подчиняться разуму.

Вечером Стас снова подкараулил меня у лифта.

— Наташенька, как вы? Как наш маленький герой? — он снова источал свое обаяние.

— Спасибо, Станислав, все хорошо, Максим идет на поправку, — я нажала кнопку вызова лифта.

— Я так рад это слышать! — он подошел ближе. — Знаете, я тут подумал… вам, наверное, так одиноко здесь целыми днями. Может, поужинаем как-нибудь? По-дружески. Просто поболтаем, отвлечетесь немного. Марк вечно занят, ему не до вас…

Его слова снова кольнули намеком на пренебрежение Марка. Но в этот раз я посмотрела на Стаса чуть иначе. Да, он казался скользким. Но вдруг он действительно просто хотел быть дружелюбным? Вдруг Марк несправедлив к нему?

— Спасибо за заботу, но я не могу оставить сына, — ответила я чуть мягче, чем в прошлый раз, но все же сохраняя дистанцию.

— Ну что вы, мы можем заказать еду прямо сюда, в вашу… квартиру, — он многозначительно улыбнулся. — Или я могу посидеть с Максимом, пока вы отдохнете часок-другой. Я прекрасно лажу с детьми.

Двери лифта открылись.

— Нет, спасибо. Всего доброго, Станислав.

Я вошла в лифт, чувствуя его взгляд на себе. Меня всё ещё настораживала его навязчивость, но теперь к этому примешивалось и сомнение. Может, я зря его подозреваю? Может, он не так уж плох?

Вернувшись в палату, я застала там секретаря Марка, Елену Викторовну. Строгая, всегда безупречно одетая женщина лет сорока пяти.

— Наталья Сергеевна, добрый день, — она встала мне навстречу. — Марк Семёнович просил передать вам вот это и обсудить некоторые детали.

Она протянула мне планшет. На быстро пролистнула бумаги: список гостей, варианты меню, фотографии каких-то залов…

— Это… что? — не поняла я.

— Это предварительные наброски для организации вашего с Марком Семёновичем официального приема по случаю помолвки, — удивленно уточнила Елена Викторовна. — Он просил вас ознакомиться со списком гостей – возможно, вы захотите кого-то добавить? И выбрать вариант меню и оформления зала, который вам больше по душе. Время и место ещё уточняются, но подготовку нужно начинать.

Я смотрела на экран планшета, на имена незнакомых мне людей, на фотографии роскошных залов, на изысканные блюда. Помолвка. Настоящая, с гостями, с меню… Спектакль набирал обороты.

— Также Марк Семёнович просил уточнить ваши размеры одежды и обуви, — добавила Елена Викторовна невозмутимо.

Меня снова будут одевать, как куклу. Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

— Я… я посмотрю позже, Елена Викторовна, — выдавила я. — Мне нужно… побыть с сыном.

— Конечно, — она кивнула. — Просто не затягивайте, пожалуйста. Времени остается не так много.

Глава 17: Неприятное чувство

Подготовка к «официальному приему по случаю помолвки» шла своим чередом, по крайней мере, в той части, которая касалась меня. Елена Викторовна, секретарь Марка, периодически связывалась со мной.

— Наталья Сергеевна, добрый день. Марк Семенович просил уточнить, какой вариант меню для приема вам кажется предпочтительнее – европейская классика или фьюжн?

— Ох, Елена Викторовна, я в этом совсем не разбираюсь… На ваш вкус, пожалуйста, — отвечала я, чувствуя себя полной идиоткой.

— Хорошо. А по списку гостей? Есть ли кто-то, кого вы лично хотели бы пригласить? Друзья, родственники?

— Нет-нет, что вы… У меня здесь никого нет, — торопливо говорила я.

Какое мне дело до цвета скатертей и списка гостей на этом фальшивом празднике жизни?

Единственное, что имело значение – это Максим. Он креп с каждым днем. Уже не просто ходил по палате, но и пытался бегать. Ольга хвалила его, врачи были довольны динамикой. Скоро, совсем скоро его можно будет выписывать. И эта мысль одновременно радовала и пугала.

Выписывать – куда? В эту безликую служебную квартиру? Как мы будем жить дальше? На что?

Карта Марка Орлова, которой я пользовалась для покупки самого необходимого, жгла мне руки. Я чувствовала себя содержанкой.

И мои сомнения по поводу Стаса и Марка никуда не делись.

Стас продолжал свои попытки «подружиться».

— Наташенька, как вы сегодня прекрасно выглядите! — мог сказать он при встрече в коридоре. — Устали, наверное? Может, чашечку кофе? Я как раз собирался…

— Спасибо, Станислав, я спешу к сыну, — отвечала я, стараясь быстрее пройти мимо.

Его внимание вызывало у меня некоторую неловкость и настороженность, но я все еще задавалась вопросом: может, я несправедлива? Может, он действительно просто дружелюбен?

Марк же оставался верен себе. Холодный, отстраненный, обращался ко мне он только по делу. Его редкие моменты человечности рядом с Максимом я старалась гнать из памяти.

Нельзя поддаваться иллюзиям.

Сегодня мне понадобилось уточнить у Марка вопрос по поводу дальнейшей реабилитации Максима – Ольга попросила узнать его мнение о возможности посещения бассейна.

Я знала, что он должен быть у себя в кабинете после планерки, и, собравшись с духом, направилась туда.

Дверь в его приемную была приоткрыта. Я уже собиралась постучать, но услышала его голос. Он с кем-то разговаривал по телефону. И тон его голоса был… другим.

Не таким напряженным и командным, как обычно. Более спокойным, даже… теплым?

— Да, конечно, понимаю… Нет, что ты, какие могут быть проблемы… Разумеется, вечером будет удобнее… Хорошо, договорились, — он тихо рассмеялся.

Смех! Марк Орлов смеялся! Это было так неожиданно, что я замерла.

— Да, и тебе хорошего дня.

Он закончил разговор. Я не знала, с кем он говорил, но эта легкость в его голосе, этот смех – всё это, почему-то, выбило меня из колеи.

В этот момент меня неприятно кольнуло где-то в груди. Остро, неожиданно. Я почувствовала себя лишней, словно подслушала что-то очень личное, предназначенное не для моих ушей.

Почему со мной он всегда такой собранный и строгий, а с кем-то по телефону может позволить себе смеяться? Кто эта женщина на том конце провода? Хотя почему я решила, что это женщина?

Вопросы роились в голове, смешиваясь со странной обидой и злостью. Злостью на него – за эту разницу в общении. Злостью на себя – за то, что мне вообще есть до этого дело. Он мне никто.

Он просто оплатил операцию моему сыну в обмен на услугу. Он волен разговаривать с кем угодно и как угодно. Какое право я имею испытывать это… неприятное чувство?

Но оно было. Этот укол обиды, эта внезапная горечь. Этот короткий телефонный разговор заставил меня еще острее почувствовать всю фальшь моего положения.

Я играю роль невесты, но в его настоящей жизни, где есть место смеху и теплоте, для меня нет места. Я лишь временная функция, необходимая для решения его проблем с фондом. А потом? Что будет потом?

Я тихо отступила от двери. Щеки горели. Нужно было уйти, пока он не вышел и не застал меня здесь с этим выражением растерянности и обиды на лице. Я почти бегом бросилась по коридору.

— Наташенька? Что с вами? Вы бледная такая! — голос Стаса застал меня врасплох у лифта. Он снова появился из ниоткуда.

— Все в порядке, Станислав, — выдавила я, отворачиваясь и нажимая кнопку вызова.

— Не похоже. Что-то случилось? Марк опять вас обидел? Я бы такую красивую женщину ни за что не оставил бы одну..

Он подошел ближе, его глаза внимательно изучали мое лицо.

— Вечно он занят своими важными делами… и важными людьми, — добавил он с многозначительной усмешкой.

Он специально это сказал! Он либо слышал разговор, либо просто догадался по моему виду и решил подлить масла в огонь.

Его слова, его сочувствие вызвали у меня внутреннее напряжение. Хотелось поскорее уехать, скрыться. Двери лифта открылись.

— Я спешу, — бросила я и шагнула внутрь.

Я уехала, оставив его стоять в коридоре. В кабине лифта я прислонилась лбом к холодной металлической стене.

Я не справляюсь. Мои чувства и мысли превращаются в опасный, неконтролируемый хаос. И это меня пугает.

Глава 18: Фамильное украшение

Днём, когда я читала Максиму книжку, в палату без стука вошел Марк. Он был в чёрном деловом костюме, собранный и решительный.

— Наталья Сергеевна, мы едем, — заявил он с порога своим обычным тоном, не терпящим возражений.

— Куда? – растерянно спросила я, инстинктивно прижимая книжку к груди. Максим удивленно посмотрел на доктора.

— Это необходимо для подготовки к приему. Немедленно. У нас мало времени.

Он не дал мне опомниться или задать ещё вопросы. Быстро объяснил что-то дежурной медсестре насчет Максима, взял меня под локоть и почти вывел из палаты. Внизу уже ждала его машина с водителем Андреем.

— Куда мы едем, Марк Семёнович? – спросила я, когда машина тронулась.

— Увидите, — коротко ответил он, не отрываясь от экрана телефона.

Всю дорогу до центра города Марк молчал. Я тоже молчала, но внутри все кипело от неизвестности и напряжения. Куда он меня везёт? Зачем? Очередная встреча? Примерка?

Я чувствовала себя пленницей, которую везут на очередную экзекуцию, не удосужившись даже объяснить, куда и зачем.

Машина остановилась у здания с роскошным фасадом и огромными витринами, за которыми виднелись манекены в пышных белых и элегантных вечерних платьях. Свадебный салон? Или салон вечерней моды? У меня перехватило дыхание. Вот куда он меня привез. Выбирать платье.

— Приехали, — констатировал Марк, выходя из машины и открывая мне дверь. — Выходите.

Внутри нас встретила сама хозяйка салона – холеная дама бальзаковского возраста, которая, очевидно, была предупреждена о визите Орлова. Она рассыпалась в любезностях, предлагала кофе, но Марк жестом прервал ее.

— Нам нужно вечернее платье для моей невесты. Для официального приема по поводу нашей помолвки.

Последнее слово он произнес так, что у меня по спине пробежал холодок. Хозяйка салона понимающе закивала и повела нас в отдельный VIP-зал с огромными зеркалами и мягкими диванами.

Началась примерка. Консультанты приносили одно платье за другим – шелк, атлас, кружево… Все невероятно дорогие, красивые, но абсолютно чужие. Я послушно надевала их, выходила к зеркалу, чувствовала себя нелепо и неуместно. Марк сидел на диване, листая какой-то журнал, и лишь изредка поднимал глаза, бросая короткий комментарий.

— Слишком открыто.

— Не тот цвет.

— Слишком… просто.

Я чувствовала себя куклой Барби, которую одевают по своему усмотрению. Консультанты суетились, предлагали новые варианты. Я устала, хотелось всё бросить и убежать обратно в клинику, к Максиму.

Наконец, мне принесли то самое платье – темно-изумрудное, из тяжелого струящегося шелка, с простым, но изысканным кроем, которое идеально подчеркивало фигуру, но не было вызывающим.

Когда я вышла в нем к зеркалу, даже консультанты ахнули. Оно было… идеальным. Словно созданным для меня. Но не для настоящей меня, а для той роли, которую я должна была играть.

Я смотрела на свое отражение, и впервые за долгое время увидела не измученную мать, а красивую, элегантную женщину.

Это было странное, почти пугающее чувство. Я подняла глаза и встретилась в зеркале со взглядом Марка. Он отложил журнал и смотрел на меня. Внимательно, пристально.

Его лицо было, как всегда, непроницаемым, но что-то в его взгляде… какая-то тень эмоции, которую я не могла расшифровать. Интерес? Одобрение? Или просто холодная оценка удачно подобранного «реквизита»?

Он молчал несколько секунд, а потом резко встал и подошел ко мне сзади. Я вздрогнула от неожиданности и хотела обернуться, но его руки легли мне на плечи, удерживая на месте, заставляя смотреть на наше общее отражение в зеркале.

Я замерла, чувствуя тепло его ладоней сквозь тонкую ткань платья, его близкое дыхание у себя на шее. Сердце снова забилось часто-часто.

— Не поворачивайтесь, — тихо сказал он мне на ухо.

Я увидела в зеркале, как он достал из внутреннего кармана пиджака небольшую бархатную коробочку. Открыл ее.

Внутри, на темном шёлке, лежало старинное колье – тонкая платиновая цепочка с крупным прозрачным камнем, кажется, бриллиантом, в обрамлении мелких изумрудов. Оно было невероятно красивым и изысканным.

Его пальцы осторожно, почти невесомо коснулись моей шеи, когда он застегивал замок колье. Я услышала, как он шумно втянул воздух, словно ему на мгновение не хватило кислорода.

Или мне показалось?

Колье легло на мою кожу, холодное и тяжелое. Камень сверкнул в свете ламп, идеально гармонируя с цветом платья.

— Это… фамильное украшение Орловых, — так же тихо пояснил он, его губы были совсем близко к моему уху. Я чувствовала, как по коже бегут мурашки. — Его надевает каждая невеста в нашей семье перед помолвкой. Традиция. Было бы странно, если бы на приеме его на вас не увидели. Особенно Соколов и другие старики из совета.

Он отступил на шаг назад, разрывая эту внезапную, почти интимную близость. Я всё ещё стояла перед зеркалом, не смея пошевелиться, ощущая тяжесть колье на шее и странный трепет внутри.

Традиция. Невеста Орловых. Это прозвучало так… реально.

— Оно тебе идёт, — ровным голосом констатировал Марк, возвращаясь к своему обычному тону. Как же он быстро умеет переключаться. — Мы берём это платье. И колье останется у тебя до… в общем пока останется у тебя.

Он повернулся к хозяйке салона, чтобы распорядиться насчет оплаты, снова надев маску холодной деловитости. А я все смотрела на свое отражение – на женщину в изумрудном платье с бриллиантовым колье на шее. Кто она?

Когда мы снова оказались в машине, Марк протянул мне официальный конверт.

— Вот, возьмите. Думаю, это будет нелишним перед официальным объявлением о помолвке.

Я открыла конверт. Свидетельство о расторжении брака. Моего брака с Игорем.

— Мои юристы ускорили процесс, — пояснил он, глядя в окно. – Ваш бывший муж не возражал. Считайте это… подарком.

Облегчение, благодарность, унижение – все смешалось во мне. Он подарил мне свободу от прошлого и одновременно приковал к своему настоящему.

Глава 19: В свете софитов

Три дня пролетели как в тумане. В день приема напряжение достигло пика.

Стилист, укладка, макияж, изумрудное платье, тяжелое фамильное колье на шее – я чувствовала себя не просто куклой, а экспонатом, подготовленным к выставке.

Марк зашел за мной ровно в назначенное время. Безупречный костюм, ледяное спокойствие. Он окинул меня взглядом.

— Выглядите подобающе, Наталья Сергеевна, — констатировал он. — Колье на месте. Отлично. — Он сделал паузу, его взгляд стал жестче. — Помните всё, что я говорил? Сегодня не должно быть ни малейшей ошибки. Ни тени сомнения на вашем лице. Улыбайтесь, смотрите на меня с обожанием, соглашайтесь со всем. Ваша роль сегодня – ключевая. От этого зависит слишком многое.

Я молча кивнула, чувствуя, как холодеют руки. Ключевая роль, слишком много ответственности.

Мы спустились вниз. Прием проходил в главном зале фонда имени Арсения Орлова – огромное помещение с высокими потолками, лепниной и хрустальными люстрами.

Марк обещал небольшой прием, человек на двадцать – совет попечителей, сотрудники… Но когда мы подошли к распахнутым дверям зала, меня оглушил гул голосов и ослепили вспышки фотокамер.

Зал был полон. Не двадцать человек. Сто, если не больше! Элегантно одетые мужчины и женщины с бокалами шампанского, оживленно беседующие группы, снующие официанты… И пресса. Несколько человек с профессиональными камерами и журналисты с диктофонами стояли у края зала.

Я замерла на пороге, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Паника сдавила горло. Столько людей! Пресса! Он не предупреждал! Я не была к этому готова! Хотелось развернуться и бежать без оглядки – к Максиму, в свою безликую квартиру, куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

— Спокойно, — голос Марка прозвучал тихо, но властно у самого моего уха. Его рука крепче сжала мой локоть, не давая отступить. — Держитесь. Улыбайтесь. Идите за мной и делайте то, что я скажу.

Он шагнул вперед, увлекая меня за собой в гущу событий. Все взгляды мгновенно обратились на нас. Вспышки фотокамер защелкали с удвоенной силой. Гул голосов на мгновение стих, а потом снова усилился – шепот, переглядывания, любопытные улыбки.

— Дорогие друзья, коллеги! – голос Марка прозвучал уверенно и громко, перекрывая шум. – Рад приветствовать вас! Позвольте представить вам мою невесту, Наталью Сергеевну Лебедеву!

Он повернулся ко мне, ожидая моей реакции. Я заставила себя поднять голову и улыбнуться толпе незнакомых лиц. Улыбка получилась натянутой, жалкой. Я чувствовала себя зверьком, попавшим в свет фар.

Марк слегка наклонился ко мне.

— Увереннее, Наталья, — прошипел он так, чтобы слышала только я. — Вы же не хотите все испортить? Улыбайтесь так, будто это самый счастливый день в вашей жизни.

Он снова взял меня под руку и повел сквозь толпу, представляя разным людям.

— Олег Максимович, позвольте представить – моя Наталья… Господин Замятин, рад вас видеть. Влад, познакомься… Профессор Громов, моя невеста…

Имена, лица, рукопожатия, фальшивые улыбки, поздравления – все слилось в один калейдоскоп. Я кивала, улыбалась, бормотала какие-то слова, стараясь не смотреть в объективы камер и ловить ободряющие (или предостерегающие?) взгляды Марка. Он был рядом, держал меня крепко, говорил за двоих, полностью контролируя ситуацию. Его уверенность немного передавалась и мне, помогая держаться на ногах.

Я заметила в толпе Стаса. Он стоял с бокалом шампанского, наблюдая за нами с какой-то странной усмешкой. Когда наши взгляды встретились, он чуть приподнял бокал, приветствуя меня. От самодовольного выражения его лица мне, почему-то, стало не по себе.

Время тянулось невыносимо долго. Шум, вспышки, улыбки, пустые разговоры… Голова шла кругом. Я чувствовала себя совершенно опустошенной, марионеткой, которую дергают за ниточки. Хотелось только одного – чтобы этот кошмар поскорее закончился.

И тут над гулом голосов раздался звонкий звук – кто-то стучал ножом по бокалу, призывая к тишине. Все взгляды обратились к центру зала. Там стоял Иван Петрович Соколов с бокалом шампанского в руке, готовясь произнести тост…

Глава 20: Новые условия

Звон бокала, по которому стучал ножом Иван Петрович Соколов, прорезал гул голосов. Все взгляды устремились на него. Я стояла рядом с Марком, все еще чувствуя фантомное тепло его руки на своей талии, и замерла в ожидании. Сердце колотилось где-то в горле.

— Дорогие друзья! — начал Соколов своим мягким, но авторитетным голосом. Он обвел зал теплым взглядом, задержавшись на нас с Марком. — Сегодня у нас замечательный повод для радости! Мы чествуем не только успехи фонда имени моего дорогого друга Арсения Павловича, но и личное счастье его внука, нашего уважаемого Марка Семёновича!

По залу прокатился одобрительный гул, раздались аплодисменты. Я заставила себя улыбнуться, чувствуя себя самозванкой под взглядами сотен глаз. Марк слегка сжал мою руку.

— Признаюсь честно, — продолжал Соколов с хитрой усмешкой, — мы, старики из попечительского совета, уже начали беспокоиться за нашего Марка! Талантливейший хирург, блестящий руководитель, но такой… убежденный холостяк! Арсений Павлович, царствие ему небесное, мечтал увидеть внука не только успешным, но и счастливым в семейной жизни. Он верил, что крепкая семья – это основа всего, в том числе и стабильности в таком важном деле, как управление фондом.

Я видела, как Стас, стоявший неподалеку, чуть заметно скривил губы при упоминании семейных ценностей. Марк же оставался невозмутимым.

— И вот, наконец, свершилось! — Соколов поднял бокал выше. — Марк встретил свою прекрасную Наталью! Женщину, чья преданность сыну, чье мужество перед лицом испытаний вызывают искреннее восхищение. Глядя на вас сегодня, на ваши сияющие глаза, на ту нежность, с которой вы смотрите друг на друга, я понимаю, что Арсений Павлович был бы по-настоящему счастлив!

Снова аплодисменты. Я чувствовала, как горят щеки. Нежность? Сияющие глаза? Какая ложь!

Неужели мы были так убедительны? Или он просто видел то, что хотел видеть?

— От лица всего попечительского совета я хочу поздравить вас, дорогие Марк и Наталья, с вашей помолвкой! — Соколов сделал паузу, его взгляд стал серьёзнее. — Мы долго обсуждали вопрос о полном переходе управления фондом к Марку Семёновичу, как того и хотел Арсений Павлович. И, учитывая сегодняшнее радостное событие, подтверждающее серьезность намерений Марка создать крепкую семью, мы приняли решение…

Я затаила дыхание. Вот он, решающий момент. Сейчас он скажет, что фонд переходит к Марку, и наш кошмарный спектакль закончится.

— …Мы приняли решение, — продолжил Соколов, — окончательно передать все бразды правления фондом Марку Семёновичу после того, как он и Наталья Сергеевна скрепят свой союз узами брака. Мы считаем, что именно свадьба станет тем самым неопровержимым доказательством стабильности и серьезности намерений, которых так желал Арсений Павлович для будущего своего дела. Так что, Марк, не затягивай со свадьбой! — добродушно подмигнул он. — А пока – за вас! За вашу любовь и будущее счастье!

Слова Соколова прозвучали как гром среди ясного неба. Я стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Свадьба? Окончательное решение – после свадьбы? Значит, помолвки недостаточно? Значит, наша сделка… она не заканчивается? Она продлевается на неопределенный срок, до свадьбы, которой не должно было быть?!

Паника ледяной волной накрыла меня с головой. Ловушка захлопнулась. Я посмотрела на Марка. Его лицо было по-прежнему спокойным, но я увидела, как на мгновение дрогнул мускул на его щеке, как его пальцы чуть сильнее сжали мою руку. Он тоже не ожидал такого поворота. Или ожидал, но не говорил мне?

Зал снова взорвался аплодисментами. Люди поднимали бокалы, улыбались, поздравляли нас. А я стояла посреди этого праздника жизни, чувствуя себя приговоренной. Свадьба. Настоящая свадьба с этим холодным, чужим человеком. Этого не было в нашем договоре!

Я мельком взглянула на Стаса. На его губах играла едва заметная, торжествующая улыбка. Он явно был доволен таким решением. Это усложняло жизнь Марку, давало ему, Стасу, время для новых интриг.

Остаток приема прошел для меня как в тумане. Я механически улыбалась, принимала поздравления, отвечала невпопад на какие-то вопросы. Марк был рядом, всё так же невозмутим внешне, но я чувствовала исходящее от него напряжение. Он что-то говорил, шутил, благодарил гостей, но мыслями точно был не здесь.

Когда гости наконец разошлись, и мы остались одни в опустевшем зале, повисла тяжелая тишина. Я не решалась заговорить первой, боясь услышать подтверждение своих худших опасений.

— Поехали, — наконец сказал Марк глухим голосом.

В машине мы молчали. Тишина давила, была почти физически ощутимой.

Что теперь будет?