Предатель. Я (не) забуду

1. Огненный сюрприз

Фейерверк рассыпается в бархатно-чёрном небе сияющим дождём.

Когда искры тают, почти касаясь земли, слышен новых хлопок. Под аплодисменты и восторженный гомон гостей над головой расцветает надпись:

А+А

Андрей + Алена

- Красиво, мам, правда? – Алёнка прижимается к моему плечу, в глазах дрожат слёзы счастья.

- Очень, дочка. – Ласково целую её в висок, сама с трудом сдерживаю слёзы умиления. – Папа организовал тебе волшебную свадьбу. Андрей плюс Алена... Так романтично...

- Может, Алёна плюс Андрей, - дочка не сводит взгляда с горящих букв, которые медленно расплываются в воздухе.

- Ну уж нет, - хмыкаю. – Наш папочка никогда не поверит, что ты можешь любить кого-то кроме него.

- Это будет наш секрет, не говорите Филиппу Сергеевичу. – Андрей, мой зять, слегка отклоняется, чтобы разглядеть меня за пышной фатой юной жены, и подмигивает.

Я в ответ улыбаюсь. Андрей - хороший парень – старше Алёнки, ответственный, надёжный, и я рада, что наша дочь решила связать именно с ним свою судьбу.

Новый залп, в небо рвутся огненные змеи. Со свистом рассыпаются разноцветные звезды и падают подобно метеоритному дождю.

- Я не забуду это никогда! - Дочка поворачивается ко мне, нижняя губа слегка подрагивает от переполняющих её эмоций. - Спасибо, мам. Это волшебно!

Одновременно и зеркально поднимаем руки, поправляем друг другу выбившиеся пряди и сами смеемся тому, как у нас это синхронно получилось. Будто репетировали заранее.

Когда рожаешь дочь в двадцать, есть одно неоспоримое преимущество, ваша связь будет нерушима. Дочь может стать и сестрой, и подругой.

- Я счастлива, мама, правда! - И тут же, волнуясь, заглядывает мне в глаза. Тон сменяется на тревожный. – Ты бледная в последнее время. У тебя всё хорошо?

Над головой расцветает бордовый сияющий зонтик, и я поднимаю лицо к небу.

- Теперь слишком румяная, правда?

Мы обе смеёмся. Не хочу, чтобы Аленка знала о том, что свадебные хлопоты меня утомили, а то начнёт переживать. Столько мелочей необходимо было учесть, со всеми договориться.

Арку с цветами, свечи на столе, даже приглашения и платья невесты я подбирала в едином стиле. Алёна хотела сказку, она её получила. Фил вложился деньгами, я – вниманием к деталям, чувством стиля, временем и любовью.

Теперь я отдыхаю, потому что уверена, что всё сделано на высшем уровне. На душе ровно, и спокойно.

Главное, что дочь – счастлива.

Редко попадаются такие мужчины, на которых смотришь, и понимаешь – надёжный, как гранитная скала. С таким не страшно переживать любую бурю - укроет, защитит, поможет. И не важно, сколько этому мужчине лет.

Выбор подходящего спутника – самый важный в жизни женщины. Прекрасно, когда это происходит в юные годы, и не надо тратить время на перебор и поиски. Я выбрала однажды Фила, и ни разу не пожалела. Алёнка выбрала Андрея, и, как бы не бурчал Филипп на зятя, уверена, брак у них будет крепкий и успешный.

Такой же, как наш.

- А где Филипп Сергеевич? – Спрашивает Андрей. - Я так и не поговорил с ним.

- Потом, милый. Не порти момент. – Дочка похлопывает мужа по руке, а я внутренне ежусь от этого «милый». Даже мне сложно поверить, что моя девочка уже взрослая. А Фил, наверное, этого никогда не примет.

Позади остались долгие уговоры, скандалы. Фил настаивал, что дочери сначала нужно получить образование, а потом обзаводиться семьей. Как будто себя не помнит в молодости годы! Если бы кто-то ему сказал, что нам рано выходить замуж, растерзал бы на месте!

Андрюшка хотя бы крепко стоит на ногах, а у нас, когда мы поженились ничего не было. Только комната в общежитии и желание не расставаться никогда.

- Если ты опять о расходах на свадьбу, то мы полностью берем их на себя. Это не обсуждается. – Произношу так твёрдо, будто муж стоит за моей спиной. Уверена, он бы сказал это именно таким тоном.

Добавляю от себя:

- У вас и так сейчас будет много трат. В молодой семье всегда так. А вот когда дети пойдут...

- Мам, я пока подожду, - смущается Алёнка. – Я папе обещала доучиться.

- Ох, родная, дети не всегда спрашивают, какие у нас планы на жизнь. Иногда они становятся стимулом для развития. Я была в твоём возрасте, когда ты к нам попросилась. И, кто знает, достигли бы мы этого всего, если бы...

Аленкины глаза становятся пустыми и скучающими, так всегда происходит, когда я из подружки превращаюсь в маму с нотациями.

Замолкаю. Сама себя чувствую усталой старой черепахой, раздающей советы молодёжи. Впору идти покупать семечки и садиться на лавочку у подъезда.

Чтобы скрыть неловкость, оглядываюсь по сторонам.

- Куда-то Фил, и правда, запропастился.

- Я сейчас позову его, Валерия Викторовна, - вскидывается Андрей

- Нет, наслаждайтесь. Это ваш праздник. – мягко улыбаюсь. – Мы с папочкой приготовили вам много небесных сюрпризов. Поищу его, а то потом сгрызет нас, что не позвали.

Пробегаюсь взглядом по головам гостей, которые восторженно охают, глядя на огненное шоу. Вряд ли Фил стоит здесь, я бы сразу его заметила, с его-то ростом.

Сердце сжимает тревога. Хоть бы не ссорился с Марком, нашим тринадцатилетним сыном. В последнее время, отношения у них не очень. Я видела, как Марик отпивает вино из стаканов гостей, если Фил это тоже наблюдал, то скандала не избежать.

В банкетном зале светло и практически безлюдно. Парочка гостей доедает торт, да тётка мужа дремлет в кресле.

На всякий случай заглядываю за колонны, вдруг Филипп отчитывает сына где-то в закутках зала.

Никого!

С другой стороны зала маленький балкончик, полускрытый драпировками.

Прислушиваюсь, мне кажется сквозь грохот салюта, я слышу рык собственного мужа. Так и знала, Марку сейчас влетает по первое число.

- Это для тебя... – точно, он там.

Господи, ну зачем устраивать разборки на свадьбе собственной дочери?

Отдёргиваю бордовую штору и не сразу понимаю, что происходит.

2. Спасибо, чудесный праздник

Вот, почему Фил настаивал, чтобы финальные залпы салюта были украшены маргаритками! Я сама пересмотрела сотни каталогов, чтобы подобрать что-то похожее.

Пиротехники вертели пальцем у виска, слушая мои запросы. А всё это нужно было для того, чтобы муж сделал фееричный подарок?

- Вот ты тварь! – Шиплю, раздавленная и униженная.

Ему или ей?

Обоим!

Оба они твари!

Спазм отвращения подкатывает к горлу. Чувствую, что меня вывернет сейчас свадебным тортом, фуагра и виноградом прямо на голый зад мужа, на роскошный сиреневый подол, веером разложенный по полу.

Мы вместе с Алёнкой выбирали этот цвет! Нежный и женственный.

Я же не знала, что носить его будет мерзкая шлюха! Я бы закричала, бросила в них что-нибудь, удавила шторами! Но меня будто накачали чёрным липким дёгтем по самую макушку. Тяжёлое тело не слушается, только горький привкус во рту и ледяная дрожь омерзения прокатывается по позвоночнику.

Марго переводит на меня усмехающийся взгляд, уголок рта приподнимается вверх. Ей нет дела до маргариток в небе, она счастлива и наслаждается моим унижением.

Что-то в глазах Маргариты заставляет Фила напрячься. Он медленно оборачивается, смотрит на меня через плечо.

Даже не пытается подтянуть брюки. Не смущается, не удивляется. Невозмутим, даже с голым задом.

Грубо рявкает:

- Я тебя разве звал? Вышла отсюда!

Почти не слышу, что он говорит, читаю по губам. Финальный залп свадебного салюта заглушает его слова. Сейчас в небе появится сердце, я-то знаю!

Появится и растает. Продержится в воздухе ровно 22 секунды, так мне обещали.

Очень символично. Именно столько лет нашему браку.

Кричать и ругаться, когда в небе расцветёт розовое сердце я не хочу. Смотреть вместе с ними вверх, и ждать, пока в небе растают осколки нашего брака – ещё и глупо.

Да и не вижу в этом смысла.

Поворачиваюсь и едва не падаю, запутавшись в шторах.

Ухожу прочь. От голого зада Фила и насмешливого взгляда Марго.

Делаю шаг, ещё один. Это не так уж сложно.

Шёлк платья холодит лодыжки, ремешки неудобных нарядных туфель впиваются в ноги.

Стараюсь найти выход на улицу, но неуклюже тыкаюсь в колонны, как слепой щенок.

Мне нужно туда, где тишина, чистый воздух и озеро. Фил не поскупился, арендовал целый особняк. На берегу смогу снова дышать. Возможно, получится заплакать. И даже закричать. Сейчас я это сделать не в силах.

Толпа гостей галдящим ручейком заливает банкетный зал. Сейчас по плану будет танец жениха с невестой.

Тайминг мероприятия впечатан в подкорку моего мозга также прочно, как стихи Пушкина про Лукоморье.

- Лерочка, - меня за руку хватает Семён Аркадьевич, наш семейный доктор и друг. – Что-то случилось?

Молча трясу головой, вновь прижимаю руку ко рту. Оставьте меня все в покое!

Вырываюсь из его захвата, покачиваясь, как пьяная, иду на улицу. Меня провожают странными взглядами. Как в тумане мелькают лица, раззявленные рты, закуски на столе и искрящиеся бокалы.

- Валерия, чудесный праздник. Мои поздравления.

Замираю, чуть не уткнувшись носом в дорогой кашемировый костюм с синей бутоньеркой. Меня обдаёт терпким запахом дорогого парфюма.

С трудом задираю чугунную голову. Вяло моргаю, и мутный овал лица обретает чёткость.

Георгий Буковский, партнер мужа. Забавно, на ловца и зверь бежит!

Интересно, Георг знает, чем занимается его распрекрасная дочь Маргоша, стоя на коленях перед моим мужем в платье подружки невесты?

Явно Маргарита Буковская не вчера сблизилась с Филом, ведь подготовка к свадьбе заняла несколько месяцев? И все это время мой мозг пилили маргаритками, но я не придавала этому значения. Восприняла это, как невинную блажь, как накидки на стулья жемчужного цвета или витые свечи с ароматом лаванды.

Когда у них закрутилось? Когда мы семьями ездили на горнолыжный курорт? Когда я лично приглашала Марго отмечать совершеннолетие Алёнки, и она осталась у нас ночевать? Или, когда на корпоративе муж танцевал сначала с дочкой, а потом с Марго, а мы с мамой малолетней шлюшки сентиментально смахивали слёзы умиления.

Так трогательно... У нас такие большие девочки!

Какая же я дура!

Моя умница Алёнка не любила младшую Буковскую, считала её слащавой и неискренней. Но я упорно старалась подружить и сблизить девчонок, потому что у родителей общий бизнес. Доигралась!

Рассказать Георгу, что происходит?

Смотрю в стальные холодные глаза, и понимаю - не сейчас. Скандала на свадьбе дочери я не хочу. Георгий - жёсткий и резкий, не привык рефлексировать и размышлять. Он не будет переживать по поводу того, что плохо воспитал дочь. Просто пойдёт и набьёт морду Филу.

Пусть я уже мёртвая жена, но я ещё хозяйка праздника.

- Георг, потом. – Умудряюсь выдавить из себя.

- Ты на пирс? Хочешь, провожу? – Встревоженно наклоняется и вглядывается в моё лицо.

Единственное, чего я на самом деле хочу, так это затянуть щегольской галстук на шее Георга до лёгкой асфиксии, потому что детей нужно воспитывать!

Но я киваю в ответ на его вопрос, потому что движение головы вверх и вниз даётся мне проще, чем из стороны в сторону.

3. Фил, как я тебе рада!

- Спасибо, Георг. – Произношу медленно, будто выдавливая из себя слова, когда партнёр мужа отпускает мой локоть. – Я побуду здесь немного, ты иди...

Обхватив себя руками, демонстративно любуюсь слабо алеющей линией горизонта. Воспитанный человек должен понять, что меня нужно оставить в покое.

На воздухе мне становится лучше. С облегчением делаю глубокий вдох.

Кровь перестаёт звенеть в ушах, но кислая слюна отвращения так и наполняет рот. Мне отчаянно хочется сплюнуть, куда угодно – в платок, на доски пирса, хоть в озеро. Но стесняюсь при Георге.

- Ты устала, понимаю... – На моё обнажённое плечо ложится тяжёлая ладонь.

Брезгливо вздрогнув, стряхиваю руку и вновь делаю вид, что ничего красивее тёмной воды в жизни не видела.

Георг не пытается повторить свой жест, но я чувствую - так и стоит за мной. Доски пирса не скрипят, и ощущаю спиной тепло его тела и терпкий запах можжевельника. Хороший дорогой парфюм.

Он уйдёт или нет?

- Георг, я хочу побыть одна.

- Лера, я давно хотел тебе сказать. Наверное, не стоит это говорить это сейчас, но... - Напрягаюсь и вытягиваюсь, как струна. Внутри всё дрожит.

Неужели, он знал? Вот подонок!

Резко разворачиваюсь к Георгу. Глазами впиваюсь в его лицо, дышу часто и жадно.

Ну же, говори!

Заранее открываю рот, чтобы выплюнуть в него обвинения. Вылить на отца ту желчь и ненависть, которую малахольно не смогла высказать дочери.

- Лер, - хрипло шепчет он, ищет мою руку и крепко сжимает ладонь. – Ты очень красивая.

- Прости, что?

У меня брови взлетают вверх. Такого я точно не ожидала.

- Это платье... Тебе так идёт. Ты всегда была великолепна.

Склоняется над моей рукой.

Как бы мне не хотелось плюнуть ему на макушку, сглатываю кислый комок. Медленно приходя в себя от очередного шока наблюдаю, как он один за одним целует мои холодные пальцы. Каждый ноготок.

Тупое недоумение перед тем, что я вижу сейчас, немного ослабляет эффект омерзительной сцены измены.

Мычу что-то нечленораздельное и пытаюсь вырвать руку, но он сжимает её крепко, до хруста.

- Георг, не надо. – Дергаюсь в его захвате.

Он смотрит на меня долгим взглядом, как на аппетитный кусок мяса. Есть в его глазах что-то пугающее и тёмное, я раньше этого не замечала.

Я давно отвыкла от таких взглядов, всё-таки возраст у меня не для свиданий. И с Филом всё давно спокойно и предсказуемо. Тем необычнее чувствовать себя филейкой, на которую облизывается голодный хищник.

Может быть, это всё нервы и мне показалось?

Наше многозначительное молчание длится, наверное, целую минуту.

Всё это время я кручу в голове подходящие случаю ответы, но ничего умного придумать не могу. Прокричать ему в лицо, что у них вся семья со сбитыми моральными ориентирами? Послать его подальше?

Так он ничего плохого не делает. Возможно, это простое проявление вежливости или Георг слегка переборщил с коньячком?

- Э-м... Георг... Алиса тебя не хватится?

Имя жены, обычно, действует на нормального, но слегка перепившего мужчину, как холодный душ. Но это явно не тот случай.

- Плевать на Алису, - горячо шепчет, - всегда завидовал Филиппу! Такая женщина рядом с ним...

Отпускает мою многострадальную руку, на которой, наверное, останутся синяки. Тянет меня за плечи на себя мягко, но уверенно.

Упираюсь ладонями ему в грудь, отклоняю голову.

- Георг, перестань! - Ещё есть надежда, что он рассмеётся и скажет, что разыграл меня. Глупо, но, хотя бы, не жутко.

- Я... Схожу с ума... – шепчет мне в лицо. Пахнет не алкогольными парами, а мятной пастилкой.

- Георг, - сиплю. – Я закричу сейчас!

Кислый ком в груди начинает отдавать металлическим привкусом страха. У меня с собой ни сумочки, ни телефона. Даже ногти, хоть и с маникюром, но коротко подстрижены.

Что случись, я с ним не справлюсь! Вокруг темень и тишина, а мы стоим на узкой полоске деревянного пирса.

Всем телом напрягаюсь, когда по моей спине скользят ладони. Поднимаются выше, туда, где прикрепляются тонкие лямки лифа, и пальцем касаются обнажённой кожи.

- Твоя дочь спит с моим мужем!

Вываливаю эту новость резко, торопливо. В надежде, что перестану слышать его сбивчивое дыхание.

Только ничего не меняется!

Рука Георга ползёт между моих лопаток, прижимая дрожащее тело к мощному торсу. Сквозь тонкий шелк платья чувствую, как в живот упирается пряжка ремня. Или не пряжка?

Так! Я не поняла, драки сегодня не будет?

- Ты шикарная...

- Твоя дочь и мой муж...

Жесткие губы впиваются в мой рот, не давая закончить предложение. Рукой Георг держит мой затылок, чтобы я не дёргалась.

Одурев от ужаса, со всей силы давлю шпилькой на лакированный ботинок, одновременно кусаю противный рот до солёного привкуса.

- Чокнутая сука! – Георг отпускает меня и делает шаг назад.

Провожу по губам брезгливым жестом, стирая следы его поцелуя. Почти также делала Марго.

Жесты похожи, но какие разные ситуации к ним привели! И какой разный смысл в них вложен.

- Уйди... – вою пригнувшись. Живот крутит от страха, в груди носятся смерчи.

Его фигура хорошо читается на фоне тёмно-серого неба. И по его напряжённой позе, понимаю...

Он не собирается уходить!

Разворачиваюсь, чтобы бежать.

Скорее прочь. Туда, где люди.

Успеваю сделать несколько шагов, но старый пирс устраивает мне ловушку – ловит каблук в капкан старых досок. От неожиданности падаю вперед.

Лечу, проезжая ладонями по шершавому дереву. И тут же на меня падает тяжёлое тело, душит запахом можжевельника.

Все вокруг превращается в хаотичную нарезку из моих криков, отчаянных попыток выбраться. Я не собираюсь ему поддаваться, замахнувшись со всех сил ударяю Буковского по щеке. Моя ладонь горит от удара, но в ответ раздаётся его смех.

- Милая моя, у нас с тобой всё будет по любви, ведь правда?

4. Я не забуду!

- Вам повезло, что рядом был врач, который оказал первую помощь. Сотрясение мозга – вещь серьезная. Особенно в её положении, когда многие лекарства противопоказаны...

Мужской голос звучит глухо, будто моя голова обложена ватой.

- Вы уверены? – непривычно тихий баритон Фила.

Шорох бумаг, словно кто-то копается в стопке макулатуры.

Боже мой, как же сложно открывать глаза! Ощущение, что мне положили бетонные плиты на воспалённые веки и густо промазали их клеем.

Щурюсь от яркого света, и сразу опускаю ресницы. Мне больно.

Не пойму, где гнездится эта боль. Кажется, ломит всё тело.

В груди болит по-другому, там ноет, как удара тупым копьём в оголённое сердце. Что со мной случилось?

- Вот смотрите, анализы крови. Взяли у неё ХГЧ, чтобы избежать, ну вы понимаете. Препараты всё-таки сильные, мы старались щадяще...

- Не тычьте мне ваши цифры, скажите по-человечески. – С раздражением обрывает Фил. Его нервный голос бередит странные воспоминания.

Неприятные, щемяще-гадкие.

- Скорее всего, срок беременности небольшой, недели четыре, не больше.

Слышу слова, но смутно понимаю их смысл. О ком они говорят?

Пытаюсь вновь открыть глаза. Сквозь белесую муть с удивлением разглядываю капельницу, которая идёт к моей руке. Чуть подальше белая больничная ширма. Внизу, под ширмой виднеются ноги – в белых сланцах и светло-бежевые ботинки Фила.

Растягиваю губы в слабой улыбке. Ботинки я помню, мы покупали их вместе с Филом в Италии. Натуральная кожа...

Поскрипывает дверь, робкий женский голос:

- Мне бы палату помыть.

Бежевые ботинки слегка поворачиваются.

- Вышла отсюда! – Рявкает муж.

От этой фразы в моём теле разрывается синий фейерверк, и вспыхивает сиюящими цветами. Маргаритками.

Воспоминания обрушиваются на меня со всей силой, захлёстывают лавиной, не щадя чувств. Как нарезка из фильма, мелькают кадры – оголенный зад мужа, подрагивающие локоны и удушливый запах можжевельника.

Боже мой! Лучше бы я об этом не помнила. Так хорошо было лежать в ватном безучастном коконе. Так спокойно.

Хлопает дверь, видимо санитарка вышла, белые сланцы неуверенно переминаются на месте. Голос, принадлежащий врачу, испуганно продолжает:

- Ваша жена сильно пострадала, но мы сделаем всё возможное, чтобы сохранить её беременность.

Что??? Не может быть!

Господи, пожалуйста. Только не это! Это же не обо мне они сейчас говорят?

Смысл фразы ещё проползает в мой мозг. Истрёпанные нервы пока пытаются сохранить мой рассудок в здравии, блокируя эту информацию, как Фил задаёт следующий вопрос:

- Когда можно будет понять, чей это ребёнок?

Врач что-то отвечает, но я уже не разбираю. Оскорбительные слова мужа оглушают меня набатом, отдаются в теле новым витком боли.

Это несправедливо!

Это слишком жестоко!

Меня никогда в жизни никто так не унижал. Муж, который изменил мне – так грубо и цинично, смеет сомневаться во мне? Я ни разу не давала ему повод! А он рассуждает так, будто я средневековая путана, а не добропорядочная мать и жена.

Хочу взорваться возмущениями, вскочить, и огреть его стойкой капельницы, чтобы пришёл в себя. Доктор, это его нужно лечить, не меня!

Не в силах сдержать злость и отчаяние, которые терзаю меня на куски, закусив губы, издаю слабый стон.

Голоса стихают, две пары мужских ног резко поворачиваются. Инстинкт самосохранения заставляет меня закрыть глаза.

Говорят, что самка богомола в минуты опасности притворяется мертвой. Птицы принимают её за сухой листок и пролетают мимо. Богомолихи - настоящие королевы драмы, у них есть чему поучиться.

Сейчас я слишком слаба. Не могу сейчас защитить себя, и мне на самом деле хочется снова впасть в забытье.

Лёгкий шорох шагов, приближающийся к кровати. Запястье обхватывает тёплая рука, врач слушает мой пульс. Позволяю безвольно свисать ладони.

- Всё страшное уже позади. – Голос врача прямо над моей головой. – Мы сделали всё возможное, теперь всё зависит от вас и от семьи.

- Что я должен делать?

- Не позволяйте ей волноваться и спокойно относитесь к любым её просьбам, чудачествам. В таких случаях, пациенты часто забывают ситуации, приведшие к трагедии.

- Эм... Она не вспомнит этот день? – В голосе Фила надежда.

- Не обязательно. Человеческий мозг – хрупкая и сложная штука. Тяжело сказать. Она может абсолютно всё помнить, а может забыть всё, вплоть до детского сада.

Врач укладывает мою руку обратно на кровать и одобряюще похлопывает меня по ладони.

- Берегите её, сложный возраст, травма и беременность. Она скоро придёт в себя, будьте рядом.

Сланцы шаркают по полу, удаляясь. Скрип стула, на которое опускается тяжёлое тело.

Нервный перестук пальцев по столу. Фил всегда так делает, когда хочет успокоиться.

Минуты идут. А я судорожно пытаюсь вспомнить, когда у меня были последние месячные. Чёрт, чёрт, чёрт! Из-за этой подготовки к свадьбе я вообще перестала думать о чём-то кроме букетов, пригласительных и торта. Неужели, и правда?

Стул периодически поскрипывает, перестук пальцев становится громче. Насколько я понимаю, муж уже на грани. Фил из тех людей, которые не способны ждать.

Я думала, что знаю своего мужа - годы брака сблизили нас. Я была уверена в нём, как в самой себе. Только моего мужа украли инопланетяне, сбили заводские настройки и теперь у моей больничной койки доблит пальцами по столу совершенно чужой человек.

И этого человека мне совсем не жаль!

Вытянувшись на кровати ощущаю внутри дикое жжение. Из меня будто вытянули все кишки и заполнили тело едкой кислотой.

Мне до одури хочется сделать что-нибудь. Отомстить за то, что он надругался над годами брака, моей преданной заботой и любовью. И я в состоянии это сделать, хотя мне сейчас даже пальцем трудно шевельнуть.

Тебе не повезло, мой дорогой. Я помню всё!

И ты зря надеешься, что я это забуду!

5. Чёрной икры, пожалуйста!

- Лера...

Внушительная фигура мужа загораживает окно, и так мне легче. Хотя бы не больно глазам.

- Фи... Фи-ля... – Слабо сиплю.

Муж терпеть не может, когда я его называю собачим именем. Один раз он заикнулся об этом ещё на заре наших отношений, и я, тут же с готовностью поджав лапки, больше никогда в жизни не называла его так.

Но теперь мне можно всё. Не будет же он отчитывать за такую малость умирающую жену.

Беременную не понятно от кого!

Фил склоняется надо мной и мне хочется снова прикрыть глаза от ужаса. Господи, сколько я была без сознания?

Я всегда считала своего мужа красавцем. Не слащаво-хорошеньким, а красивым брутальной мужской красотой. Грубоватой и резкой, но притягательной. Сколько раз, выходя с ним под руку на мероприятиях, я ловила на себе завистливые взгляды женщин. В свои годы он сохранил фигуру и стать, а серебряные виски только добавляли ему шарм.

Сейчас я, конечно, вряд ли тяну на мисс мира, но Фил и вовсе похож на уголовника. Щетина, которую барберам непросто было поддерживать в состоянии перманентной «двухнедневной небритости», сейчас потеряла прежний лоск. Выглядит так, будто Фил неделю выживал в лесу. Без пищи и воды, судя по впалым и заострившимся скулам.

Над густыми чётко очерченными бровями – кривой полосой кусок лейкопластыря. Под глазом переливается оттенками багрового и зелёного смачный синяк.

Крепко тебе досталось, зайчик. Сейчас я даже рада тому, что Георг почесал от тебя кулаки.

- Лера, наконец-то... – С грохотом тащит стул, садится так, чтобы мне было его видно. Лицом к окну.

Очень удачно, теперь он, как на раскрытой ладони.

- Как ты? - Фил неловко ёрзает, глаза блуждают по палате, старается не смотреть на меня.

Стандартный вопрос к женщине, которая чувствует себя отбивной, лежащей на больничной койке. Не самый участливый, но вежливый. И я предпочитаю его не замечать.

- Что это с тобой? – пытаюсь поднять руку и потрогать изуродованное лицо. Муж от моего движения подаётся назад, подозрительно прищуривается.

- А ты не помнишь?

- Не-е-ет, – в моем голосе растерянность. – Что случилось? Где я?

Испуганно веду взглядом по потолку, изображаю глубокий шок.

Фил выдыхает так громко, что, кажется, колышутся жалюзи на окнах.

- Эм... Лера. – Заботливо подтыкает мне одеяло. – Кое-что произошло на свадьбе нашей дочери...

Если то, что ты полировал гланды малолетней шалаве, пока твой деловой партнёр пытался стянуть с меня трусы – это «кое-что», то да, можно и так сказать.

Снова пристальный взгляд на меня, пытается залезть мне в душу, вытряхнуть её наизнанку.

- Филя, это шутка? Алёна же, - сглатываю, - в одиннадцатом классе.

Губы на секунду сжимаются в прямую линию, будто его сейчас рванёт. Но берёт себя в руки и, ласково поглаживая меня по плечу, продолжает.

- Наша дочь, Алёна вышла замуж. Ты не помнишь? - Задумывается, будто не знает, сказать ли правду или всё-таки соврать. Наконец, смущенно улыбаясь, дотрагивается до скулы. – Перепил и не вошёл в дверь.

Угу, конечно. Несколько раз не вошёл. Стоял и бился об косяк.

Моргаю, старательно изображая тупое недоумение. Всё-таки не каждый день узнаешь, что пропустила свадьбу собственной дочери.

- Ты нас так перепугала. – Взволнованно продолжает Фил. - Запнулась в темноте и упала с пирса. Ударилась головой о камень.

Скрежещу зубами от злости, но мило улыбаюсь.

Бедненький Фил, так переживал. Ты же привык, что о тебе всегда заботятся, окружают заботой, заглядывают в рот. А тут, такая незадача. Надоевшая старая кошёлка упала в воду, и теперь ей нужно гладить ручки и изображать внимание. А то, не дай бог, крыша у неё съедет или вообще умрет. Что люди-то скажут? И дети не поймут!

Интересно, кто из крутых кухонных бойцов меня вытащил? Ты или твой партнёр-извращенец? Хотя нет, не интересно.

- Ничего не помню, - со стоном прикрываю рукой глаза, – тёмная пропасть.

- Не надо, не пытайся вспомнить. Врач сказал, тебе нельзя волноваться.

- Мне? Почему? – округляю глаза.

- Есть ещё кое-что, что ты должна знать. – Нащупывает под одеялом мою ладонь и крепко её сжимает, опускает глаза.

Давай же Фил, будь мужиком. Скажи, что накосячил.

Признайся, что тебе надоела старая жена, захотелось эмоций, романтики, молодого горячего тела. Скажи прямо, что произошло! Тогда, возможно, после развода я смогу сохранить уважение к тебе.

- Ты беременна.

- Что? - Сил у меня немного, но умудряюсь слегка приподнять голову.

Не радостное «у нас будет ребенок», а холодное – «ты беременна»! Будто я беременна щенком или бегемотом. Вот, значит, как!

- Да. – Так и не решается посмотреть мне в глаза, нервно терзает мою ладонь. – Срок ещё небольшой. Ты подумай, возможно, твоё здоровье важнее...

- Что ты хочешь сказать, Филя?

Я просто стукнутая головой дурочка, которую нельзя волновать.

- Конечно, решение должно быть за тобой, но ты подумай...

Я понимаю к чему он ведёт. И я не хочу слышать сейчас от мужа страшные слова, которые рвут мне душу. Не сейчас! Хоть немного окрепнуть.

Я не в силах принять сейчас тот факт, что он конченый подонок. И даже в вопросе жизни своего ребёнка пытается переложить ответственность на меня.

Со слабым стоном опускаю голову на подушку.

- Что с тобой? Лера? Позвать врача?

- Нет, Филя... – поднимаю руку и касаюсь его подбитого глаза. Провожу пальцами, слегка надавливая на синяк. Он морщится, но не убирает голову. – Так есть хочется. Наверное, я долго была без сознания.

- Пару дней. Если хочешь, покормлю тебя супом

- Нет, милый... – В моём голосе вселенская скорбь. - Так хочется чёрной икры!

6. Ушёл ваш?

У меня никогда не было своей жизни. Я жила увлечениями и эмоциями мужа, сглаживала углы, мягко подсказывала, когда он соблаговолял узнать моё мнение. Если Фил приходил в плохом настроении, ходила на цыпочках и не смела лишний раз открыть рот. Дети, дом, заботы – всё было на мне.

Я своими руками надела на Фила корону главы семьи и повесила орден почетного кормильца на грудь.

С первых лет брака я поняла, что не стоит выводить Фила из себя. Когда наши отношения складывались гладко, он был внимателен и снисходительно заботлив. И я из чувства самосохранения поддерживала хрупкий мужской душевный баланс, подавляя собственные желания.

И в благодарность за это получила семейный апокалипсис!

Не я развела нас по разным краям чудовищного разлома.

Не я выдала «щедрую» награду за любовь и преданность.

Не я разметала ошметки сердца самого близкого человека.

Так что, прости, милый. Я требую реванш.

- Ты же купишь мне чёрной икры? – Затаив дыхание повторяю свой вопрос, а сама сжимаю под одеялом больничную простынь.

- Может быть стоит посоветоваться с врачом? – В голосе Фила неуверенность, раньше я не изводила его капризами.

Страдальчески складываю бровки домиком.

- Ладно. – Зажимает переносицу. – Я... Я обязательно куплю.

- И батончик с маслицем, пожалуйста. – Добавляю просительно, чувствуя в себе пробуждающуюся тёмную силу.

Громко звонит телефон, и Фил с радостью осуждённого, которому обещали досрочное освобождение, хватает трубку. Наверное, ему не очень нравится новая Лера.

Плевать! Зато она нравится мне.

Подкатываю глаза, сейчас начнётся обсуждение графиков, смет и отчётов. Фил не был бы Филом, если бы не умудрился испортить мне даже краткий миг триумфа.

Только муж смотрит на экран и меняется в лице.

Закусываю щёку изнутри, чтобы не заорать, не начать сыпать вопросами и обвинениями. Я не вижу кто звонит, но я знаю!

- Прости, важный звонок. Вернусь с икрой. – Виновато улыбается.

- И белым батончиком, - слабо выдыхаю, стараясь не расплакаться.

Зажимая телефон так, чтобы я не увидела экран, Фил клюёт меня в щёку и выходит.

Хлопает дверь.

Из меня будто выкачивают весь воздух. Обидно так, что хочется выть в голос. Поедет сейчас к ней, а потом вернётся с икрой.

Он меня больше не любит, а, может быть, и никогда не любил. Красивая ширма под названием «идеальный брак», на фоне которой он бравировал своими финансовыми успехами и красовался в журналах, порвалась и разошлась по шву. Я больше не в силах её склеивать. И не хочу!

Пытаюсь свернуться калачиком, и зареветь, но даже этого не могу. Меня будто набили ватой, тело тяжёлое и непослушное.

Своим состоянием я сейчас даю этой шалаве зелёный свет, развязываю Филу руки.

Что ему банка икры, когда впереди дни, а, может, и недели, которые уйдут на моё восстановление в больнице. Полная свобода!

Бросить больную жену – это же моветон. Но гулять в свободное время доктора не запрещают. Я сама освободила ему ночи, чтобы он не тратил их на жену.

Господи, я же ещё и беременна! Моё тело решило окончательно предать меня.

Даже этого ребёнка мы зачали, потому что я выбирала Алёнке постельное белье на приданное. Купила подушки, новое одеяло, и как-то увлеклись тестированием...

Алёнке на следующий день я заказала новые, такие же.

Я даже забеременеть не могу потому, что сама этого захотела. Всё в моей жизни, как с чужого плеча. Подушки, одеяла, обязанности, эмоции...

- Ушёл ваш? – Тихое шарканье по палате. – Я помою, ладно?

Отвернувшись, чтобы санитарка не заметила моих влажных глаз, киваю.

Она возит тряпкой по и так безупречно чистым полам, ворчит на то, что мешают её работе. Тряпка воняет, мне неприятно дышать, но стесняюсь сказать ей об этом.

-...Мужчина у вас видный, конечно. Но прёт, как танк. Любого переедет. Вас когда привёз, глаза были бешеные.

- Он меня привёз? – вяло интересуюсь.

- Да, всех на уши поднял. Два дня не отходил от вас, натоптал вот. Я и мыть-то боялась, он на меня зверем смотрел. Это сколько же женской мудрости и хитрости надо, чтоб такого норовистого приручить?

Санитарка восторженно цокает, а я горько ухмыляюсь.

Ну да, приручила.

Наш ручной тигрёнок убедился, что жена жива и здорова, даже готова отведать икорки, и тут же слинял к подружке.

Сейчас я немного приду в себя, а потом подам на развод. Нужно начать новую жизнь.

Потому что жить с таким человеком, как Фил, я больше не хочу! И мне надо было сильно удариться и слегка утонуть, чтобы это понять.

Я обеспечена, ухожена. На меня обращают внимание мужчины. Я могу путешествовать, заниматься танцами, рисовать. Господи, можно спокойно сидеть на диете, когда захочу и сколько захочу! И никто не будет есть печенье у меня на глазах, запивая газировкой.

Впервые в жизни делать то, что хочется, и не то, что ждут от меня другие! Свобода совсем рядом, достаточно протянуть к ней руку.

Но ребенок тянет меня назад.

Не хочу начинать всё заново. Свой долг я выполнила, вырастила дочь и почти закончила воспитание сына. Скоро у меня будут внуки, я буду умиляться им по выходным. Если захочу, конечно.

Позади бессонные ночи, больничные, прописи и секции. Цена моей спокойной жизни – аборт. Всего одна таблетка на ранних сроках, и мне больше не придётся ломать свою психику, втискиваясь в узкие рамки обстоятельств.

Когда можно будет понять, чей это ребёнок?

Воспоминание о жестоких словах зазубренным ножом впиваются в сердце и проворачивается там несколько раз.

К тому же папы у этого ребёнка не будет! Потому что Фил лишил себя морального права быть его отцом.

Кладу руки на свой плоский живот. Бедный малыш, прости. Кажется, в этой жизни ты не нужен никому.

- Так, я не понял! Опять грязной тряпкой елозить пришла? Я же сказал, чисто здесь! В носках ходил.

У входа в палату стоит Фил в наброшенном на плечи белом халате. В одной руке ананас, в другой – банка. Из-за его руки выглядывает Алёнка.

7. Чего ещё я не замечала?

- Мамочка! – Алёнка, сдвигая плечом отца, бросается ко мне. Падает на колени, достаёт из-под одеяла мою исколотою руку и утыкается в неё. Хрупкие плечики слегка подрагивают. Ощущаю ладонью тёплую влажность её слёз, и сама готова разреветься.

Чувствую её боль и переживания, как свои. Алёнка даже слова не может сказать от переполняющих её эмоций.

В запястье стоит катетер, но я не хочу попросить её взять меня за другую руку. Боюсь спугнуть момент. Один из тех, что врезаются в память на всю жизнь. Дочь снова обрела меня, и ворчать, как старой бабке, мне сейчас не пристало.

- Ты же должна быть... – Вовремя замолкаю и прикусываю язык. Чуть не сказала на Мальдивах. Фил подарил ей не только свадьбу, но и не менее шикарный медовый месяц. – В школе. У тебя же первая смена?

Алёнка поднимает на меня удивлённые заплаканные глаза. Быстро смотрит на отца, и тот лишь пожимает плечами. Мол, я предупреждал.

- Ты такая большая стала, совсем взрослая. Красавица... Замуж выйдешь, не успею и глазом моргнуть.

Сама чуть не всхлипываю. Моя милая дочка не поехала с любимым мужем, чтобы остаться рядом. Это так трогательно!

- Мамочка, - целует мою руку и я морщусь. Всё-таки иголка в вене – не самая приятная вещь. – Всё будет хорошо. Обязательно. Ты, главное, поправляйся скорее.

- Ей нельзя волноваться, - сурово напоминает Фил. Явно боится, что Алёнка сболтнёт что-нибудь лишнее. - Через пару дней, думаю, можно будет рассказать маме подробности. Про школу...

Алёнка мелко кивает, не сводя с Фила глаз.

- Семён Аркадьевич обещал скоро подойти. Сам маму осмотрит. Скажет потом, стоит ли нам грузить маму школьными проблемами.

Он говорит с Алёнкой обо мне в третьем лице, будто я мебель или вещь. Или умственно отсталая.

А сам при этом не может поставить ананас так, чтобы он стоял на столе. Ананас, словно издеваясь над ним, заваливается на бок.

- На попку не ставь!

- Что? – Фил застывает с ананасом в руках. Только что заморский фрукт, падая, листьями играл в биллиард со стаканами.

- На бок, говорю, положи. Чтобы не падал.

Фил послушно кладёт ананас на бок, сделав над ним несколько пасов руками и убедившись, что тот не падает, с громким хлопком вскрывает банку с икрой. Оглядывается по сторонам.

- Чёрт, ложки нет. Сейчас принесу.

Мы с Алёнкой вдвоём. Мне так хочется сказать ей всё, признаться. Но боюсь.

Она – папина дочка, его принцесса. Как бы не любила меня, не сможет долго скрывать от него правду. Врать она не умеет. Если отец спросит – выложит, как на духу.

- Мамочка, ты возвращайся домой скорее. Нам тебя очень не хватает.

Растроганно киваю. Если бы можно было попросить её остаться подольше. Не пускать Фила в палату, а просто сидеть вот так. Близко и тесно, как мама с дочкой. Наверное, мне было бы легче пережить предательство мужа. Потому что, какой бы он не был подлец, но мне есть за что ему быть благодарной. За неё.

- Мам, ты только не обижайся, что я спрошу. Но я слышала... – Опускает пушистые ресницы. – Папа с Семёном Аркадьевичем по телефону говорил.

- Так, - улыбаюсь, - и что?

Поднимает на меня взгляд, в котором застыла обида. Ёжится, будто готовится войти в холодную воду.

- Это правда, что ты беременна?

Выдыхаю, слабо пожимаю её ладонь.

- Да. Срок небольшой, я думаю, что...

- Ты же не собираешься его оставить, правда?

- А что такое? – недоумеваю.

Очарование нашей близости рассеивается. Мне неприятно, что Алёнка так грубо вторгается в мои границы.

- Ну... Ты не подумай, я была бы рада. Но, вдруг у меня будут дети, мне бы хотелось, чтобы у них была бабушка. Помогала мне.

Молчу, задумавшись. Рассматриваю потолок. Он такой белый и чистый, рисуй, всё, что хочешь. Наверное, его белят каждую весну. Или летом...

- Ты же сделаешь аборт, правда?

Почему с жизнью нельзя также? Закрасить ошибки в выборе мужчины или профессии, воспитании детей. Когда моя дочь стала такой эгоисткой?

- Ой, Алёна, мне больно. – Морщусь и, наконец, вытаскиваю руку из её захвата. С непередаваемым облегчением чувствую, как рассасывается неприятное ощущение на тыльной стороне ладони.

Дочка смотрит на меня внимательно и напряжённо. Надо же, как она перепугалась, что появиться братик или сестричка, который перетянет внимание будущей бабушки на себя. А ведь говорила, что с детьми торопиться не будет.

- Милая, я думаю, тебе рано об этом беспокоиться. Сначала поступишь в институт, потом встретишь достойного мужчину, выйдешь замуж. К этому моменту уже и малыш подрастёт. Будет помогать возиться с племянниками.

Алёна разочарованно поджимает губы, будто боится выпустить из себя поток обвинительных слов.

А мне почему-то становится горько. Чего ещё я не замечала, запертая в коконе счастливой матери и жены?

Чтобы не видеть её расстроенное лицо, снова утыкаюсь взглядом в потолок.

Что там говорила санитарка про мудрость? Кажется, это была не мудрость, а розовые очки. И я не знаю, стоит ли радоваться тому, что они сейчас разбиты и острыми осколками впиваются в сердце.

- Мама, не надо его оставлять. Прошу тебя! - Алёнка снова отвлекает меня от медитативного созерцания потолка. – Ты же не всё знаешь...

- Чего я не знаю?

Интересно, на что пойдёт моя любимица ради достижения своей цели? Что она готова сейчас выложить мне?

- Еле нашёл!

С гордым видом пещерного человека, который добыл мамонта, Фил возникает на пороге. Победно размахивает ложкой. Слишком большой, чтобы влезть в банку, я это вижу даже с кровати.

Интересно, как он справится? Мой муж, может быть, и гений бизнеса, но не помню, чтобы хоть раз в жизни он сервировал стол или готовил мне завтрак.

С несчастным видом тяну к нему правую руку с катетером. Жалкий жест умирающего в пустыне.

- Милый, кажется, тебе придётся меня покормить.

8. А его ты помнишь?

Послушно открываю рот, и Фил бросает туда новую порцию чёрной икры. Без заботы и умиления, механически. С лицом водителя экскаватора, который выгружает из ковша щебень.

Мне жаль, что Аленка ушла, я бы хотела, чтобы кто-нибудь снял это на видео. Осталась бы у меня память об этом незабываемом дне.

Старательно жую под пристальным взглядом мужа, и снова распахиваю рот.

С каменным лицом Фил цвиркает ложкой по дну. Удостаивает меня скупой похвалы:

- Молодец! Ты всё съела.

Чуть не забыв о своей немощности, пытаюсь вытереть губы рукой с катетером, в запястье впивается иголка. Боль, конечно, несопоставима с моей страдальческой гримасой, но я стараюсь. Фил вытирает мне губы салфеткой.

Мило улыбаюсь ему в ответ, хотя солнечное сплетение горит рыбной отрыжкой.

- Ещё принести?

- Нет, что ты... Спасибо, милый.

Наверное, я произношу это слишком поспешно. Потому что Фил в недоумении приподнимает бровь.

- Лера, если это из-за денег, мне не жалко.

Я, действительно, никогда не требовала больших затрат на себя. Это Филипп у нас должен блистать, ему положено по рангу. Моя роль – скромно отсвечивать. Я никогда не гонялась за дизайнерскими шмотками, была равнодушна к женским клубам, спа и прочим развлечениям обеспеченных жён. Довольный муж и ухоженные дети, вот и все мои скромные запросы. Поэтому мой отказ для него вполне логичен – жалею семейный бюджет.

- Я могу ещё принести, мне важно, чтобы ты быстрее поправилась.

Интересно, зачем? Чтобы я всё вспомнила и тебе не было стыдно перед людьми при разводе? Нет уж, я начинаю входить во вкус.

- Борща можно, - задумчиво тяну. – Сваришь?

- Решим... – Уклончиво отвечает, и я уже по этому ответу улавливаю, что от перегиба меня отделает тонкая грань. - А от тебя мне нужно другое решение.

Тон Фила не предвещает ничего хорошего, и я напрягаюсь.

- После сытного обеда, полагается поспать, так?

Я растеряна. Чего он хочет? Я, как чувствовала, что «доброта» не к добру! Ох, отольется мне эта икорка слезами.

- Надо решить, что делать с твоей беременностью.

Фил встаёт и ставит пустую банку на стол. Ложка со звоном падает на стол. Фил машинально пытается поставить её снова вертикально в банку, и я с трудом подавляю в себе желание рвануть, выдрав капельницы, и помочь ему.

- К тебе подойдёт врач, ты должна подписать документы.

Устав уравновешивать ложку, Фил, наконец-то кладёт её на стол. Даже выдыхаю от того, что он сам догадался. Только ложку не протёр, стол запачкал, наверное.

- Прямо сегодня?

- Да, решить нужно ближайшее время, пока срок позволяет. От того, как отреагирует твой ослабленный организм на избавление от плода...

Забыв про колючий катетер, сжимаю переносицу пальцами, здоровую руку кладу на живот. Нервно дышу.

Какое гадкое слово «плод»! Бесчеловечное и грубое. Обезличивает ребёнка, который уже внутри меня, и меня саму.

Я – бездушный инкубатор, внутри меня – бездушный плод.

- Ты уже принял решение, ведь так? – смотрю на него глазами побитой собаки.

- Лера, ты слишком слаба. Большие риски для организма. Если выбирать между тобой и ребёнком, я выбираю тебя.

Слова хорошие, но тон – механический. Именно так разговаривают с инкубатором.

- Я сама решу, договорились?

Опёршись на локти, слегка приподнимаюсь на кровати. Фил с удивлением поворачивается ко мне.

Он привык, что я заглядываю ему в рот и приношу в зубах тапочки. Ему важно ощущать себя центром земли. Когда он в плохом настроении, можно написать ему сообщение, и спросить, хочет ли он рис басмати или арборио? И он сразу чувствует себя главным, ответственным за принятие решений. Хотя вряд ли понимает разницу.

Интересно, Рите приходится лавировать между перепадами его настроения, или для неё он всегда душка?

За долгие годы я научилась жить с Филом, тонко играла на его слабостях и достоинствах. Но сейчас что-то сломалось во мне. Я не хочу...

- Фил, я не буду ничего решать, пока не поговорю с Семёном Марковичем.

Наверное, есть в моём тоне что-то такое, что Фил молча кивает.

- Да, ты права. – И тут же вскидывается. – Ты его помнишь?

- М... Да, конечно. – На секунду задумываюсь, не выдала ли я себя. – Семён Маркович лечил простуды и ветрянку у детей. Мою пневмонию, подагру твоего папы... Как такое забыть?

Лицо Фила разглаживается, он поверил.

- Да, особенно ветрянку и подагру, - хмыкает и лезет за телефоном, что-то в нём ищет. – Я сообщу ему, что ты хочешь его видеть. Твой лечащий врач сказал, что тебе нужно тренировать память, и Семён Маркович с ним согласен. - Разворачивает экран телефона ко мне. - Скажи, Лера, ты помнишь этого человека?

- Симпатичный парень. Это кто? – Наивно округляю глаза.

- Муж нашей дочери. – цедит сквозь зубы Фил и снова утыкается в телефон. – На их свадьбе с тобой всё и произошло.

Замираю в ожидании. Не дай бог, покажет мне свою Маргаритку, боюсь, что не смогу сдержаться.

- А это кто, узнаёшь?

- Марик? Так вырос! – впиваюсь восторженным взглядом в телефон. – Такой большой, даже непривычно. Когда он придёт? Плаванье не бросил? А что с оценками в школе?

Фил удовлетворённо хмыкает и снова лезет в телефон, не отвечая на мои многочисленные вопросы.

- А его ты помнишь?

- Эм...

Замираю, уставившись на фотографию Георгия Буковского. Поднимаю глаза на Фила и медленно сглатываю.

9. К амнезии противопоказаний нет

Фил выжидательно смотрит на меня.

- Ну, вспоминай! – Произносит с нажимом.

- Это твой партнёр, кажется. Или сотрудник. Знакомое лицо... – тяну неуверенно.

Боюсь попасть впросак. Не помню, как давно Фил имеет дела с Буковским. Года три – это точно. Но что было до этого?

Я сама загнала себя в ловушку, сказав, что помню нашу дочь в школе. Но был ли тогда Георг или нет?

Мозги работает, как компьютер, обрабатывая информацию и сопоставляя факты. У меня от страха пересыхает во рту и айкью взлетает до небес.

Нет, их проекту только четыре года, я помню это потому что нам пришлось заложить всё имущество под ссуду в банке. И я, как послушная жена пошла на эту авантюру, которая оправдалась.

- Нет, - удовлетворённо откидываюсь на подушки. – Не помню его. – Фил разочарованно относит от моего лица телефон. – Хотя... – Брови Фила взмывают в ожидании, снова приближает к моим глазам фото Георга. – Недавно передо мной на кассе в магазине мужчина скандалил. Очень похож. Один в один.

Муж вздыхает, прячет телефон в карман.

- Ладно, Лера. Не буду тебя утомлять. Ты должна хорошенько подумать о том, что сейчас с тобой происходит. Тебе понадобится долгая реабилитация, сильнодействующие препараты. Нужно восстанавливать память, сейчас у нас совсем другая жизнь – ты сейчас уже не стоишь в очередях на кассе.

«Стою, милый. Ещё как стою! Как только отвожу Марика в школу, сразу заезжаю в супермаркет за продуктами»

Фил уверен - всё, что происходит у нас дома, делается по мановению волшебной палочки. В его мире всем занимается наша помощница по хозяйству, а я, сутками лежу в пенной ванне и единственная моя забота – не пропустить запись на маникюр.

- ...Поэтому тебе сейчас будет не до третьего ребёнка. – Продолжает Фил.

- Я услышала тебя.

Стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, и Фил не догадался, что сейчас я использую вежливую форму словосочетания: «как же ты меня задолбал, я сделаю так, как решу сама».

- Прости, меня опять дергают. – Фил смотрит на экран с входящим вызовом.

Сейчас я даже рада звонку, мне неприятно, что Фил так настроен против моей беременности. Маскирует заботой обо мне свои личные выгоды. Снова поцелуй в щёку, и быстрое прощание. Раньше он не стеснялся при мне обсуждать дела, значит, это личное. Опять Марго? Или у него ещё кто-то есть?

Наверное, я засыпаю, вымотав себя грустными мыслями. Потому что, когда открываю глаза, надо мной склоняется Семён Маркович.

- Ну как ты, спящая красавица?

Семёну Марковичу около шестидесяти. У него круглые очки, ровный голос и седые пучки волос над ушами. Он похож на Айболита из книжки, которую я читала своим старшим детям. Книжка до сих пор жива, и, возможно, она ещё пригодится.

- Вас вижу, и сразу лучше. – Добродушно откликаюсь в надежде, что Семён Маркович не будет также категоричен к моей беременности, как Фил. Почему-то мне жалко этого ребёнка, размером с ноготок, а уже никому не нужен. Даже мне.

- Давай, осмотрю. – Тянет ко мне руки и заботливо разматывает бинт. Морщусь, когда он касается шишки. Не знаю, как опора пирса, но моя голова пострадала основательно.

Семён Маркович, неторопливо и молча поворачивает мою голову влево и вправо, светит фонариком в глаза, проверяет суставы, осматривает каждый синяк на теле.

- Нда... – закончив осмотр, кладёт на моё плечо тёплую ладонь. – Я думаю, повязку снова можно не накладывать. Внешние повреждения незначительны. Но вот что творится в твоей голове, я бы хотел выяснить на МРТ.

Хмыкнув, снова лезет за фонариком, и, оттянув мне нижнее веко, заставляет двигать глазами.

- Ничего не понимаю. Очень странная форма амнезии. Если только ты, моя дорогая не...

- Не симулирую? Нет, Семён Маркович, что вы... – Пытаюсь рассмеяться, но смех выходит неестественным.

Какое-то время Семён Маркович молчит, видимо размышляет, стоит ли продолжать эту тему. Он же врач, не хочет навредить моей истасканной нервной системе ненужными вопросами.

Наконец, решается:

- А почему ты хотела убить своего мужа?

- Что? – округляю глаза.

- Когда я откачивал тебя на свадьбе, ты бормотала: «Я убью тебя, Фил».

- Не помню такого... – Отворачиваюсь, стараясь не смотреть в кристально чистые, голубые глаза за стёклами очков.

- А вот в это я охотно верю. Лера, посмотри на меня! – рукой берёт меня за подбородок, разворачивая к себе. – Я знаю тебя много лет. И не могу представить, чтобы должно случиться, чтобы ты так отчаянно врала.

Сердце падает куда-то в область желудка и испуганно там трепещет.

- Я не понимаю...

- Лера, я не смогу помочь тебе, пока ты не скажешь правду. А я очень хочу тебе помочь.

Моргаю, пытаясь сдержать истерику, которая рвётся их груди. Я стоически выдержала холод, равнодушие, показную ласку и демонстрационную заботу. Но обычного человеческого сочувствия, выдержать не могу.

Закрыв лицо ладошкой жалобно всхлипываю.

Рядом со мной недоумённая тишина, а потом я слышу тяжёлый вздох, скрип стула и звук льющейся воды.

- Попей, тебе нельзя волноваться.

Трясущейся рукой принимаю стакан, делаю пару глотков и, стуча зубами о стеклянный край, выдыхаю:

- У него любовница.

Стакан выскальзывает из дрожащих пальцев, вода льется на грудь, и я закашливаюсь.

В голове тут же запускаются молотки, стучащие по моему бедному мозгу. Семён Аркадьевич, выхватив стакан, наклоняет меня вперед.

Придерживая виски руками, чтобы череп не разлетелся в клочья, пытаюсь перестать кашлять и плакать. Жалкое зрелище!

Семён Маркович хлопочет надо мной, похлопывая по спине. Когда я успокаиваюсь, молча протягивает несколько влажных салфеток.

Шмыгаю и трубно сморкаюсь. Вытираю щеки тыльной стороной ладони и поднимаю на него вопросительный взгляд.

Мне хочется, чтобы Семён Маркович меня понял, поддержал и заклеймил Фила, как предателя и мерзавца, заслуживающего кастрации со смертной казнью!

10. Сама решу

- Что вы имеете в виду? – Тихо спрашиваю, и мой голос слегка дрожит.

- Лера, я всегда относился к тебе со всей душой, ты знаешь. Даже, если Филипп непорядочно поступил, не стоило ему грязно мстить. Я считаю, ты не из тех женщин...

- Я? – Ошарашенно моргаю. Хотелось верить, что меня посетили слуховые галлюцинации, но суровый вид Семёна Макаровича, который сейчас пытается отчитать меня, как школьницу, не оставляет шанса для самоуспокоения.

- Я понимаю, Филипп – непростой человек. Но адюльтер, моя дорогая, тоже не выход.

- Что? – Вспыхиваю злостью, как спичка, которой чиркнули о подошву ботинка.

Опираясь рукой о кровать, пытаюсь встать. Почему-то кажется, что стоя такие новости мне выдержать проще. Или просто нужно что-то делать, чтобы не сойти с ума? Шевелиться и двигаться, доказывая себе, что всё вокруг – реально.

- Лежи, лежи. – Семён Маркович настойчиво давит на моё плечо. – Я бы рекомендовал хорошего психотерапевта, вы могли бы вместе пройти этот кризис. Если ты считаешь, что легче сделать вид, что всё забыла, то должен предупредить: Фил понимает, что ребёнок может быть не его...

- Замолчите! – Рявкаю во всю мощь. Связки, не выдержавшие такого насилия над собой, тут же схватывает спазмом. Придерживая горло рукой снова кашляю.

Я никогда не позволяла себе повышать голос. Тихая и смирная тень великолепного мужа. Оказывается, подлая изменщица, пытающая подкинуть свой «плод» в приличную семью, как кукушка.

После моего крика наступает очередь Семёна Марковича в недоумении хлопать глазами.

Он отстраняется, будто я сейчас откушу ему руку и переходит на официальный тон.

- Валерия, постарайтесь не нервничать. Я сам всё прекрасно слышал, не стоит передо мной что-то изображать. Я постараюсь помочь в любом случае.

Какой у нас внимательный семейный врач. Поборник семейных ценностей.

Делаю судорожные движения шеей, пытаясь найти положение, при котором мне легче дышать. Прикрыв глаза прочищаю горло и ровным тоном, к которому привык доктор, продолжаю.

- Семён Маркович, что вы слышали? – сипло, но грозно, задаю вопрос.

Доктор молчит.

- Что произошло на пирсе? – пытаюсь задать вопрос по-другому.

- Частичная амнезия всё-таки присутствует... – произносит с ехидцей.

Не может простить мне, что я посмела повысить голос. Что ж, ничем не могу ему помочь. Извиняться за то, что отказалась внимать его нотациям, я точно не собираюсь.

- С чего вы взяли эту глупость про адюльтеры и прочее? Я вам говорю, у Фила – любовница! Вы это понимаете?

Сама чувствую, что к концу своей короткой речи начинаю заводиться. Откашлявшись тихо продолжаю.

- Я не собираюсь вам ничего доказывать, и объяснять. Потому что меня это унижает. – Прерывисто выдыхаю. – Но я хочу знать, кто распускает эти грязные слухи. Для этого я должна понимать, что произошло?

Семён Маркович дрожащей рукой пытается надеть на нос очки. Заушником неловко попадает себе в глаз.

Когда он смотрит на меня, его лицо застывает непроницаемой маской отстранённости.

- Ты плохо выглядела, когда я увидел тебя в толпе гостей. И я пошёл за тобой. – рассказывает мне это таким голосом, будто читает лекцию о глистах. Куда делся наш душка-доктор?

- Так, дальше... – Нетерпеливо помахиваю рукой. Семён Маркович вновь удивлённо на меня смотрит.

- На какое-то время потерял тебя из вида, а потом услышал шум драки на пирсе. Я издалека увидел, как как ты падала в воду, Филипп прыгнул сразу за тобой. – Недовольно хмурится. – До этого я отлично слышал крики, удары и крики Георга о том, что у вас с ним всё по любви.

В его голосе неуверенность или мне кажется?

- Он чуть не изнасиловал меня, пока вы искали меня в толпе. – Сидя раскачиваюсь, прикрыв лицо ладонями.

Как Фил мог поверить? Как Семён Маркович мог поверить в такой бред?

Я считала, что за это короткое время пережила весь спектр унижений. Оказывается, он шире, чем я думала.

Мне обидно! Обидно так, что сердце разрывается на куски. Хотя у половой тряпки, которой меня, видимо все считали, и с наслаждением вытирали ноги, не может быть сердца.

Я могу частично понять, когда мужчина, подспудно чувствующий за собой вину за измену, готов с радостью переложить ответственность за неё на плечи жены. Мол, я чувствовал, что «она сама такая», поэтому и позволил себе немного гульнуть.

Но как легко люди, которые знают меня, готовы поверить голословным обвинениям! Будто проще поверить в то, что я крутила роман с Георгом, чем в то, что он зачем-то кидался на меня, как оголодавший вахтовик.

Словно я давала поводы, заигрывала с сантехниками или игриво подмигивала Семёну Марковичу, когда он меня осматривал. Моя безупречная репутация создавалась годами, а была разрушена за одно мгновение.

Все опять ждут, что я сделаю также, как всегда. Послушно выполню указания. Кого мне слушать? Людей, которые не способны мне поверить?

- Семён Маркович, у всех есть право на своё мнение. - Цежу врачу из-под сомкнутых ладоней. – У меня одна просьба к вам, - поднимаю на него заплаканные глаза, - если в вас есть хоть капля порядочности, не говорите никому о нашем разговоре. Я должна многое изменить в своей жизни, а для этого я не должна ничего помнить. Амнезия остаётся.

Семён Маркович молча кивает.

- И ребёнок остаётся, это не обсуждается. – Семён Маркович открывает рот, чтобы что-то сказать, но я не позволяю ему продолжить. – И мне не важно, на каком сроке делается тест на отцовство. Я отказываюсь его проходить.

11. Забирай меня скорей!

- Вы же поддержите меня, правда? – Не моргая смотрю на нашего семейного врача.

Внутри свербит желание насолить Филу. Он тянул из меня жилы долгие двадцать лет, свивал из них канаты, которыми меня же и стреножил. Теперь я не хочу валяться в клинике днями и неделями на радость мужу, который таким образом может освободиться сразу от двух проблем в своей жизни – надоевшей жены и ненужного «плода».

Пусть мучается. И, если его переживания будут хоть на десятую долю так же сильны, как мои, я буду вполне довольна.

Семён Маркович, опустив глаза, молча жуёт губами.

- Как доктор, вы не можете склонять меня к аборту.

- Слишком много рисков, беременность может быть сложной. - Семён Маркович недовольно смотрит на меня поверх очков. – Нужно будет обеспечить дома постельный режим и отсутствие волнений...

- Вы можете озвучить моему мужу только последнюю фразу. – Перебиваю врача. - И очень прошу вас, настаивайте на том, что дома моё восстановление пойдёт быстрее.

- Я не уверен, что это так. Я обязан буду поставить Филиппа в известность и сообщить о возможных рисках.

По нервам цвиркает искра раздражения, которая, при благоприятных условиях, перерастёт в пожар негодования. Я слишком долго была послушной женой, отличной матерью, воспитанной и интеллигентной собеседницей. По мнению Филиппа эмоциональными, нетерпимыми и требовательными могут быть только истеричные клуши.

Только теперь что-то во мне сломалось. А, может быть, напротив... Починилось?

- В таком случае, я могу поставить в известность Филиппа о том, что подагра его отца – вовсе не «болезнь королей», как вы ему заботливо втирали, а очень даже плебейский артрит.

- Я пытался уберечь пожилого человека от волнений...

Хитро щурюсь:

– А ещё вы сказали, что нет противопоказаний к тому, чтобы Алёна занималась гимнастикой, а она в первый же день получила растяжение.

- Это другое!

- А Марику вы случайно написали лишний нуль в дозировке антибиотиков!

- Человеческий фактор... – Семён Маркович разводит руками.

- Не кажется ли вам, что у нас обоих есть, о чём стоит умолчать? Возможно, Филиппу захочется, чтобы за его семьей присматривал более внимательный врач?

Семён Маркович задумчиво отстраняется, открывает рот, чтобы мне возразить, но не успевает.

Дверь хлопает, я вздрагиваю и чуть не подскакиваю от неожиданности, когда в палату входит Фил. Без стука и предупреждения.

- Ну как, обсудили? – Без реверансов и пояснений сразу приступает к делу. Многозначительно смотрит на Семёна Марковича.

- Филя... – Расплываюсь в улыбке, я опять милая дурочка. - У нас был такой грустный разговор. Я даже расплакалась. – В доказательство своих слов пальцем провожу по нижней линии ресниц. – Водички налей, пожалуйста.

Хмыкнув муж шагает к столу, плещет воду в стакан. Пока он не видит, поджав губы, сурово суплю брови, буравя взглядом семейного доктора.

Семён Маркович сдержанно мне улыбается уголком рта. Могу понять его сомнения, если Фил узнает, что от него утаивали всю правду, Семёну Марковичу самому потребуется врач.

- О чём договорились? – Фил поворачивается ко мне со стаканом. Его голос звучит доброжелательно и ровно, но в глазах холод и лёд.

Молчу, многозначительно поглядывая на Семёна Марковича. Сердце ускоряется, отчитывая удары, сейчас я приобрету союзника или всё потеряю.

– Я думаю, что Валерии будет комфортнее дома. – Семён Маркович бормочет себе под ноги. – Память быстрее восстановится в привычной среде.

Выдыхаю и внутренне ликую.

Никогда не была злой или мстительной, но сейчас мне приятно видеть недоумение мужа. Бедненький, только обрадовался, что теперь можно не оправдываться, что он не придёт к ужину из-за приезда голландских партнёров.

- Я плакала, потому что Семён Маркович сказал, что мне нельзя поднимать ничего тяжелее банковской карточки и обращаться со мной нужно, как с хрустальной вазой. Всё серьезно, милый.

Филипп переводит на доктора пронизывающий взгляд, будто хочет прочитать его мысли.

- Да, берегите её. Любой стресс может вызвать выкидыш, а это опасно и чревато последствиями. Аборт в таком неустойчивом нервном состоянии я бы тоже не рекомендовал. Время ещё есть.

- Филя, дай воды, – тяну руку. – И съезди за моим платьем цвета пыльной розы. Хочу на выписке быть королевой. – поворачиваюсь к врачу. – Семён Маркович, вы же договоритесь, что заберёте меня под свою ответственность?

- Да, постараюсь. – Тяжело сглатывает. – Думаю, завтра вас отпустят.

Делаю крошечный глоток из стакана и протягиваю его обратно мужу.

Только моя рука повисает в воздухе. Фил будто не видит стакана. Он стоит, замерев, нервно поглаживая щёку. В глазах – пустое ничего.

- Уже завтра? – интересуется мрачно.

- Да, представляешь, как Марик будет рад. – Расплываюсь в довольной улыбке. – Забирай меня скорей отсюда.

Фил ничего не говоря резко разворачивается и выходит из палаты. Мы с Семёном Марковичем переглядываемся.

Я так и сижу со стаканом в вытянутой руке, как статуя, посвящённая продавщице квасом. Семён Маркович, хмыкнув, забирает у меня стакан и, склонившись, шепчет.

- Запомните, это ради вашей семьи! И дай бог, чтобы ваша игра закончилась хорошо. Только зная Филиппа, я в этом не уверен.

12. Я готова!

Мурлыкая, прикалываю к груди брошь с пчелкой на цветочке. Я выела Филу мозги десертной ложечкой, требуя, чтобы мне её принесли.

А что с меня взять? Брошку помню, а где лежит – понятия не имею!

Фил был вынужден поехать за ней домой, и я пережила постоянные звонки на телефон с ворчливыми заявлениями, что брошки нет на каминной полке и на окне, переворачивание всех своих шкатулок и поиски злосчастного украшения в коробке со старыми игрушками Марика.

В голосе Фила сквозило плохо скрываемое раздражение. Я прекрасно понимаю, что теперь дома меня ждёт полный бардак, потому что муж в психах разбрасывал вещи, но мне необходима передышка и полный душевный покой.

Я боюсь перейти грань вседозволенности, но мне нужно было собраться с мыслями без его пронизывающего взгляда-рентгена.

Пока моим единственным охранным амулетом является заключение врачей и честное слово Семёна Марковича.

Если Фил узнает, что я вожу его за нос, мне страшно представить масштабы его гнева. А вывести меня на чистую воду не так уж сложно.

Он всегда видит меня насквозь! И не известно, как долго я смогу изображать стукнутую дурочку. Это сейчас меня никто не воспринимает всерьез, но со мной все носятся.

Только как долго это будет продолжаться?

Этой ночью я почти не спала, крутила в голове варианты. И к утру решила, что играю свою роль до конца – пока не поймают, и оставляю ребенка, раз он так бесит всех.

При этом получила глубокое моральное удовлетворение от того, что иду против течения.

Я справлюсь! Алёнка уже большая, Марик тоже не требует большого внимания. Когда они были крошками, у нас не было почти ничего, а мне так хотелось, чтобы у моего малыша было ВСЁ самое лучшее!

Наконец-то я смогу ни в чём себе не отказывать. При условии, что половина имущества достанется мне.

Для этого нужно побеседовать с адвокатом, отксерокопировать все имеющиеся дома бумаги, возможно, ненавязчиво посплетничать с сотрудниками Фила и его юристами. А потом подойти к разводу полностью готовой. И морально, и физически.

Я должна подготовиться к разводу первой! Ох, не зря Фил изображает преданного мужа.

Оказывается, ему со мной давно душно. Настолько, что он сомневается в моей верности, пытаясь найти оправдание своим похождениям.

Но, в отличие от меня, он не может позволить себе играть не по правилам открыто. Его осудят! А мне можно всё! Во всяком случае пока...

Бросаю на себя последний взгляд в зеркальце.

В принципе, неплохо. Я похудела, и платье немного велико в груди, зато декольте стал глубже. Румяна скрыли бледность, а медсестра помогла уложить волосы изящными волнами.

Смыкаю губы, чтобы распределить блеск равномерно, и лучезарно улыбаюсь своему отражению. Захлопнув зеркальце, бросаю его в сумочку и укладываю длинную юбку фалдами так, чтобы она немного прикрывала колёса коляски.

Конечно, юбка потом не будет выглядеть так эффектно, но мне нужно сейчас произвести впечатление на одного человека. На собственного мужа!

Не хочу, чтобы он считал, что забирает из больницы развалину. Я женщина! Привлекательная и беременная.

Выпрямляюсь в кресле и набираю номер Фила.

- Всё, милый. Я готова. Забирай.

**

-Держись за шею. – Фил склоняется надо мной, чтобы пересадить в кресло из машины. Моя коляска последней модели с электроприводом уже стоит разложенная и со своего места я вижу, как поблескивают хромированные колёса.

Ходить мне пока трудно, слишком кружится голова. Но пару шагов до кресла я в состоянии сделать. Только это один из моих секретов.

Обвиваю руки вокруг шеи мужа. Он легко, как пушинку, поднимает меня в воздух. Припадаю головой к его плечу и чувствую предательское дребезжание в сердце.

Трепет! Это то, что Фил всегда вызывал во мне. Я не знаю, как я умудрилась сохранить это ощущение, и оно не померкло за двадцать лет. Я всегда восхищалась мужем, и гордилась. Раньше мне казалось, что ловила в его взгляде ответную нежность. Когда я это потеряла?

- Я не помню, когда ты носил меня на руках... – С наслаждением прижимаюсь к сильному плечу, трусь щекой о сукно его пиджака, вбираю ноздрями родной запах.

- Ты ничего не помнишь! – Бросает отрывисто.

Наслаждение моментом развеивается в воздухе. Отстраняюсь и, будто ненарочно, впиваюсь ему ногтями в шею.

Такой сильный, такой красивый и такой... Двуличный подонок! Чуть не забыла об этом.

Моя коляска остаётся у машины, Фил шагает прямо к крыльцу.

Провожаю взглядом свою новенькую хромированную карету. Он так и собирается тащить меня на руках до дома?

На крыльце и дорожке чистота, я даже вижу, что цветы ухожены – на земле тёмные пятна от недавнего полива.

У меня не было горничной, всегда занималась домом и садом сама, вылизывала всё с любовью и заботой, не доверяя чужим рукам. За те несколько дней, что меня не было, конечно не стоит ожидать глобальной разрухи, но я готовилась к худшему.

Мне кажется, или на окне дёргается занавеска?

- А где Марик? Почему не встречает? – Робко заглядываю Филу в лицо. Снизу я вижу лишь вздёрнутый подбородок и четко очерченные надбровные дуги. Суровый воин, который тащит в свой шалаш пленённую рабыню, а не любящий муж.

- В школе. Тоже не помнишь?

Прикусываю язык. Частые упоминания моей дырявой памяти меня напрягают.

Чертыхнувшись, Фил пытается освободить ладонь из плена моих пыльно-розовых юбок, чтобы открыть дверь. Не дождавшись, размыкаю кольцо рук вокруг его шеи и поворачиваю ручку сама.

Фил плечом толкает дверь и...

- Сюрприз тебе, дорогая. – Жарко шепчет он мне на ухо.

Я благодарна тому, что он сжимает меня в объятиях. Возможно, я бы упала от неожиданности.

13. Липкий праздник

- Сюрпри-и-из!

Оглушающий вопль заставляет меня прикрыть глаза.

Кажется, что ураган проносится по нашей гостиной и пытается выбить меня из рук Фила звуковой волной.

Замираю безвольной куклой в руках собственного мужа. Судорожно цепляюсь за его шею.

- Мы ждали твоего возвращения, - шепчет он мне. – Дети организовали праздник, не хотел их расстраивать.

Вяло улыбаюсь, оглядывая разношёрстную толпу. Ох, не так представляла я своё возвращение.

Взглядом выхватываю несколько соседок со всем семейством, Марика с двумя друзьями, которых я подвожу в школу вместе с ним, счастливую Алёнку под руку с мужем и густо нарумяненное, но довольное лицо свекрови.

Господи, даже она здесь!

Сглатываю комок неудобства, который стоит в горле. Мне неловко...

Я болтаюсь между небом и землёй в нарядном платье цвета пыльной розы и делаю вид, что я немощный инвалид. Хотя всегда я была организатором всех мероприятий, все знают, что я отличная хозяйка.

А теперь в моём доме происходит что-то, но без моего чуткого руководства.

- Мы так тебя ждали...

- Мы так рады!

- Как хорошо, что всё обошлось...

Со всех сторон на летят поздравления вперемешку с конфетти.

- Я решил, ты можешь что-то вспомниь, если увидишь знакомые лица.

Слова Фила щекочут мне ухо, и я в изумлении отстраняюсь, ожидая подвох.

Смотрю ему в глаза, пытаясь прочитать ответ. Это проверка? Но в его взгляде лишь вежливая доброжелательность.

- Мамочка... – Марик бросается ко мне, но успевает лишь дотронуться до моей руки.

- Ты так вырос! – Только и успеваю сказать ему.

- Подождите, дайте ей прийти в себя. – Фил, как ледокол, разрезает толпу гостей. Проходит между ними и аккуратно опускает меня на диван.

Задираю подбородок, надо мной болтается намалёванный гуашью плакат «С возвращением!» Не самый аккуратный, но самый милый и трогательный. Узнаю руку Марика и от умиления щиплет глаза.

Неужели, и правда, меня все так ждали?

Мне стоит неимоверных усилий не спрыгнуть с дивана и не побежать проверять холодильник, столько людей ведь нужно чем-то кормить!

Испуганно озираюсь через плечо. Там накрыт стол, и намётанным глазом я вижу неплохую сервировку для фуршета. И мне сразу становится легче.

Выдыхаю... Как-то, но они справились.

- Так, ковбой, - чётко отдаёт приказ Фил сыну. – На улице мамина карета. Прикати её сюда. Пару дней, ты ответственный за ее перемещение.

- Мам, ты не можешь ходить? – округляет глаза Марик.

- Могу, мой хороший. Просто у меня кружится голова и папа считает, что пока так будет лучше...

– А, когда коляска будет не нужна, ты отдашь её мне?

Друзья за его плечом довольно пихают друг друга под рёбра, и я уже представляю, как по нашей тихой улице летит плохо управляемый болид.

- Марк! – Фил сурово хмурит брови, и сын вместе с друзьями исчезает из комнаты.

- Так, друзья, прошу минуту внимания! – Фил перекрывает хор голосов, уверяющих, что я отлично выгляжу. – Напоминаю, что сегодня мы делимся только позитивными эмоциями и воспоминаниями, ясно?

Соседка, садового гнома которой, Марик месяц назад расписал неприличными словами, понуро тупит глаза. Наверное, пришла только для того, чтобы напомнить мне об этом. И поесть, конечно!

- Валерия, у вас чудесные воспитанные дети. Пока вас не было, Марк поливал мои розы, - сквозь зубы скрипит она. – Славный ребёнок...

Слабо верится, но я так редко слышу благодарности в адрес собственного сына, что мило киваю и поднимаю к Филу сияющее лицо. Сжимаю его ладонь, и он отвечает слабым рукопожатием.

- Про детей подтверждаю, - улыбается Андрей и целует в висок Алёну.

- Мамочка, родная. – Алёнка выкручивается из объятий молодого мужа и садится рядом со мной на диван. – Я так рада, что ты дома, что всё хорошо...

- Теперь мы наконец-то может поехать в путешествие, - добавляет Андрей и я успеваю заметить, как недовольно зыркает на него Филипп. Видимо, слово «наконец-то» не прошло его строгий позитивно-лексический контроль.

- Лерочка, деточка... – Вьется вокруг свекровь. У нее на тарелке уже лежит пара профитролей, судя по дикции, за щекой находится ещё одно пирожное. – Я, как узнала, чуть с ума не сошла от беспокойства. Фил сразу же мне позвонил, Марика я пока возьму на себя. Уроки, секции... Не переживай, я всё буду контролировать.

Мои брови от удивления ползут вверх.

Снова поднимаю на мужа взгляд. В это раз недоумевающий.

Он, правда, считает, что Светлана Сергеевна, остановившаяся у нас на неопределенно долгий срок – это славная новость? Я потеряла память, но не разум.

Фил треплет меня по плечу, ласково и умильно, как какого-нибудь шарпея.

- Никаких волнений, милая. Я же помню, как ты делаешь с Мариком алгебру. Там и у здорового человека произойдёт нервный срыв.

Дружный смех присутствующих поддерживает его шутку, а мне от фальшивых улыбок становится до омерзения плохо.

Наверное, у меня, и правда, что-то серьезное случилось с головой. Когда-то я отдала бы всё на свете, чтобы оказаться в центре внимания. Быть «красавицей», «деточкой», «милой»...

Я должна расплыться, как сливочное масло на сковородке от того, что меня оценили, что обо мне все заботятся. Но меня отчего-то душит омерзение. Возможно, я привыкла к тишине больницы, и показушно-веселый гул действует на нервы.

Чем больше вокруг восхищений и радости, тем более гадким становится чувство.

- Мамочка, карета подана. - Марик лихо разворачивает коляску перед диваном.

Пытаюсь пересесть туда самостоятельно, чтобы не лежать бревном на диване, но Фил снова подхватывает меня на руки и аккуратно переносит.

Наверное, я должна чувствовать себя, как драгоценность, которую боятся повредить. Но отчего-то ощущаю себя дряхлой древностью, которую бояться разрушить.

Жующие гости, белозубые улыбки, веселые истории... Сладкая патока льется на меня вёдрами, вязнет на зубах. Скулы вскоре начинают болеть от жизнерадостного оскала.

14. Пчёлка и цветочки

Я не великий знаток флористики, но маргаритки узнаю сразу. Пальцы трясутся, когда перебираю стебли.

Концентрируюсь на бледно-розовых и жёлтых соцветьях, потому что поднять глаза на Марго я не в силах.

Если бы это были розы, я бы уколола палец и ничего не чувствовала. Я заледенела, как форель под шоковой заморозкой, что лежит сейчас в моем холодильнике.

Мозги застыли, рук и ног не ощущаю. И только сердце ухает сильно и глухо, потому что внутри я ещё теплая и живая.

- Какая милая брошка, - щебечет Марго и дотрагивается до моей пчёлки. – Так подходит к цветам. Фил, наверное, часто вам дарит букеты?

Отшатываюсь, как от удара. Коробит всё – и её прикосновение, и её фраза.

Давно ли мой муж стал для поганки просто Филом? Зато я - Виктория Викторовна, как пожилая учительница, которую провожают на пенсию.

- Вы же помните меня, правда? Я - подруга Алёнки.

Изгибается в талии, пытаясь заглянуть мне в лицо. Её волосы так близко, что чувствую запах шампуня.

А ещё сладковатых цветочных духов.

Потираю виски ледяными пальцами.

- Я помню тебя, Марго. – Сдавленно отзываюсь. - Ты так выросла, сразу не узнала.

- Вы побледнели, с вами всё хорошо? - В её голосе мёд и забота. – Может, водички?

Если бы не знала, что она лживая потаскуха, то не обратила бы на этот тон внимания - сегодня все со мной так разговаривают. Но в этих словах мне слышится издёвка. Её папаша уже окатил меня грязной озерной водичкой. Не отмыться до конца жизни!

Поднимаю голову, готовая схлестнуться взглядом с соперницей. Но Марго уже шарит глазами по углам. Кого-то ищет.

- Алёна где-то здесь. – Сиплю хрипло. - Кажется, гуляет в саду...

- Ага. – Марго кивает, и слегка отклоняется, чтобы заглянуть за колонну.

Ох, не Алёну она хочет видеть.

Что с ней делать? Отхлестать подаренным букетом?

Устроить скандал?

Для всех я буду просто стукнутой дурочкой, которую недолечили в больнице. И я прямиком отправлюсь туда снова, долечивать нервишки и голову. Может быть этого она и добивается?

В висках ломит всё сильнее, к горлу подкатывает тошнота. Марго благоухает, как парфюмерный магазин, меня вот-вот стошнит на её напедикюренные пальчики, выглядывающие из босоножек.

- Что это за красавица к нам пожаловала, - рядом радостный голос свекрови. – Ритуся, ты что ли? Расцвёл цветочек...

Подходит к нам и взяв Марго за руки, разводит их, любуясь.

- Ну надо же. Никогда бы не подумала...

Я бы тоже не подумала, что прежняя тощая девица с плохой кожей вдруг отрастит себе грудь и попу, а потом явится в мой дом, как любовница моего мужа.

Кислый ком в горле разрастается, в ушах звон. Странно, прежде у меня не было токсикоза, я летала обе беременности, как на крыльях. Наверное, теперь будет всё по-другому.

В оберегающем жесте складываю ладони на живот, и тут же натыкаюсь на гибкие стебли.

Чёрт!

Пока свекровь кружит «Ритусю», не сразу вспоминаю, как развернуть колёса, чтобы уехать отсюда. Руки почему-то потные и липкие.

Будто случайно, сбрасываю с коленей цветы. Тороплюсь в ванную, и безжалостно давлю колёсами сочные соцветия. Вот сейчас мне, действительно, плохо. Без притворства.

Лицо покалывает иголочками, всё плывёт, будто в тумане.

Галдящая свекровь, которая вращает Марго в безумном хороводе, пьяные улыбки гостей, полупустые тарелки на столе, красное пятно от разлитого вина на скатерти.

Всё это происходит будто не со мной.

Несколько раз долблюсь колесами о порожек ванной, пытаясь въехать. Плюнув на коляску, встаю. Придерживаясь за косяк двери, на ватных ногах тащусь к раковине.

Облокачиваюсь о фаянсовый край и щедро плещу воду в лицо.

Отдышавшись, поднимаю голову и смотрю на себя в зеркало. Мокрые пряди у лица висят, как водоросли, под глазами круги потёкшей туши. Темные капли бегут на светлое платье с подбородка, оставляя следы.

Снова наклоняюсь и лью воду.

Больше, больше воды...

Пчёлка цокает о фаянс, я почти головой залезаю под кран.

- Валерия Викторовна, вам плохо?

Не надо поворачиваться, чтобы понять, кто стоит рядом. По тошнотворному запаху могу догадаться.

Выдыхаю, облокотившись руками о край раковины. Я почти повисла на ней.

Сглатываю кислую слюну и медленно прикрываю глаза. Собираюсь с силами.

- Дай полотенце, Марго! – Требовательно тяну ладонь и гипнотизирую взглядом струю воды, бьющую в белоснежный фаянс.

В руку опускается пушистая ткань, и я утыкаюсь носом в полотенце. С наслаждением вдыхаю запах дома, я сама покупала отдушку с лавандой.

Становится немного легче.

- Чего тебе? – Отрываю полотенце от лица, другой рукой придерживаясь за край раковины, чтобы не упасть. Поднимаю на неё испепеляющий взгляд.

- Хотела поговорить. – Марго прикрывает дверь.

Не до щелчка, слегка... Боится, что я разобью ей голову о кафель и она не успеет убежать?

- Слушаю.

Рука, которой я опираюсь о раковину, предательски дрожит. Мне не хочется, чтобы Марго это видела, пытаюсь встать ровно, но ноги не держат.

- Ты всё вспомнила, правда? – По её красивому лицу ползёт усмешка. – Тем легче будет всё объяснить.

- Я и не забывала, - скалюсь в ответной улыбке. – А теперь, удиви меня, девочка...

Звон в ушах перерастает в гул, будто рядом со мной раскручиваются турбины самолёта.

Это не я сейчас стою сейчас с бледным, искажённым от волнения лицом. Это какая-то другая Лера.

- У нас будет ребёнок... – Искажённо и глубоко, как при замедленной съемке, доносится до меня.

Полотенце падает из моих ослабевших пальцев.

- Подумаешь, у меня тоже! – хочу ответить, но не могу.

Язык больше не слушается. Черных пятен перед глазами становится так много, что они закрывают мерзкую рожу Марго.

Хочется бросить в неё чем-нибудь. Из последних сил, рву с груди брошку и швыряю.

Пчелки, маргаритки, голос Фила, женский крик – всё вращается каруселью, и я опускаюсь в чёрную вату.

15. Нам лучше развестись

- Я же сказал, нельзя её волновать. – Голос Семёна Аркадьевича звучит издалека, будто по радио.

От влажной тряпки на моём лбу по вискам текут струйки воды. Сразу вспоминаю своё отражение в зеркале – выпотрошенное и несчастное, и по позвоночнику бежит волна холода.

Марго, она приходила! У них с Филом будет ребёнок.

Дёргаю головой, пытаясь стряхнуть полотенце со лба.

- Лежи-лежи, - кто-то переворачивает полотенце. Хочу оттолкнуть чужую руку, но получается лишь слабый взмах.

- Может быть, в больницу? – Вибрирующий тревогой голос Фила.

Мычу протестующе.

- В её состоянии лучше оставаться дома. – Узнаю мягкий тембр Семёна Марковича. - Это не самопроизвольный выкидыш, а последствия черепно-мозговой травмы. Выносить ребёнка ей будет сложно...

- Я же говорил, нужно прервать беременность! – Недовольный голос Фила вклинивается в сдержанную речь врача.

Издаю протяжный стон. Этот чёрствый сухарь имеет хоть каплю жалости к больной жене?

Фил порезал моё сердце на мелкие кусочки, а теперь топчется на нём сапогами.

- Тс! - Шикает Семён Аркадьевич. - Никаких волнений.

- Не хочу, – шамкаю заиндевевшими губами.

- Что? – Дружный вопрос, дуэтом.

Распахиваю глаза и медленно хлопаю ресницами, привыкая к свету. Надо мной лицо Фила в ярком круге, который к периферии области зрения уходит в черноту. Выглядит, как заставка к художественным фильмам с рыкающим львом.

Перевожу взгляд в сторону, и теперь в центре круга оказывается Семён Аркадьевич, далеко не такой величественный, как лев. Скорее, похож на грустного Микки-Мауса.

Закрыв глаза, вжимаюсь затылком в подушку.

- Я не буду делать аборт. – Шепчу, плотно прикрыв веки.

- Лера, это может быть опасно, - голос Семёна Аркадьевича приближается.

- Нет!

Выдыхаю и снова открываю глаза. Затемнение постепенно рассеивается, Семён Аркадьевич вполне чёткий.

Фил, к сожалению, тоже. Я предпочла бы не видеть суровое и жёсткое выражение лица мужа. Брови сведены у переносицы, на скулах играют желваки.

Нависает надо мной ледяным айсбергом, готовым потопить мой маленький Титаник:

- Семён Аркадьевич, ей лучше. Можете оставить нас?

Доктор поджимает губы:

- Ей нельзя нервничать, - робко пытается защитить меня перед предстоящим разговором.

- Я буду внимателен, обещаю. Нам нужно поговорить. Без посторонних. – Муж делает акцент на последней фразе и рукой в пригласительном жесте, указывает врачу на выход. Вот мерзавец!

Семён Аркадьевич пожимает плечами. Бросает на меня вопросительный взгляд.

Слегка киваю:

- Спасибо, мне уже лучше.

Наконец-то снимаю со лба тёплую тряпку и бросаю на пол.

Семён Аркадьевич одобряюще улыбается мне и выходит..

Хлопает дверь, и мы с Филом остаёмся одни. Каждый думает о чём-то своём, и комната наполняется нашим тягостным молчанием до потолка. Концентрация неловкости повышается до критического уровня.

Мне не хочется смотреть на мужа с дивана, будто я немощный инвалид. Пытаюсь сесть, но волна слабости опять укладывает меня на подушки.

- Лежи, - он присаживается рядом, давит мне на грудь, вминая в подушки. – Теперь ты проведешь так несколько месяцев. Ты готова?

- А ты? – Оттолкнув его руку, снова пытаюсь сесть. Царапаю ногтями обивку, силясь зацепиться за что-нибудь, как перевёрнутый жук. – Готов к тому, что я буду лежать, а ты будешь кормить меня из ложечки икрой?

- Я первый задал вопрос.

Выпрямляюсь и решительно смотрю ему в лицо. Облизываю бисеринки пота, выступившие на верхней губе.

- Я готова ко всему, а ты?

- А я – нет!

Фил резко встаёт и подходит к окну и, слегка повернув голову, я вижу его чёткий силуэт. Он часто так стоит в последнее время.

Высокий, широкоплечий и суровый красавчик, который, небрежно засунув руки в карманы, смотрит только вперёд. Оставляет за спиной набившую оскомину семью.

Именно на таких мужчин пускают слюни юные девушки, которые хотят видеть рядом сильного и состоявшегося самца.

Они даже не задумываются о том, что у возрастных самцов есть жёны. Пусть, порядком надоевшие, но законные. Именно рядом с этими унылыми жёнами самцы заматерели до нынешнего привлекательного состояния.

- Итак, ты ничего не забыла, - не спрашивает, равнодушно констатирует факт. Ставит тем самым жирную точку в предыдущем обсуждении.

- Да, я всё помню.

- Зачем ты это сделала? Хотела меня позлить?

- А почему бы и нет? Тебе можно обманывать, а мне нет? – Выплёвываю ему в спину отчаянно.

- Смотрю, тебе, действительно, лучше. – Скрестив руки на груди, поворачивается и опирается ягодицами о подоконник.

Я рада тому, что светлый фон окна скрывает выражение его лица. Не хочу видеть, что он сейчас ухмыляется.

- Все заврались, Лера. И я, и ты... Я рад, что это всё скоро кончится.

Сердце ухает в желудок и слабо там трепещет. Что он хочет сказать?

Я ждала чего угодно – извинений, упрёков, признаний, выяснения отношений. Нет, я не собиралась его прощать, но что всё будет так сухо и скомкано – я не думала.

Надо быть полной дурой, чтобы на секунду представить, что он раскаивается или готов просить прощения.

- Только моя ложь была невинной игрой, правда? Сладкой местью обиженной женщины. Тебе жалко чёрной икры для меня?

Упрекать Фила в жадности – глупо. Но мне хочется зацепить его, уколоть. Волноваться нельзя только мне, насчёт его не было указаний.

Хотя не представляю, что может взволновать Фила? Он увольняет людей, ни секунды не сомневаясь и не жалея их. Он слушает рекламу благотворительных фондов, не роняя слезы. Он объясняет Марику правила деления в столбик и не пьёт корвалол. Он – робот, запрограммированный на работу, эффективную работу.

- Нет, мне не жалко икры, ты сама это знаешь. Мне жалко тех лет, что мы прожили без любви. Обманывая друг друга.

- Так у тебя это несколько лет продолжается? – Не могу удержаться от обвиняющего тона.