— Ты чё, опять котлету в компот уронил?! — орал Вадик, глядя на то, как Мишка, не попав вилкой по тарелке, уронил еду в стакан.
— Я не уронил, она сама нырнула, — Мишка пожал плечами. — Типа: «О, тёпленькая ванна» и полетела!
Столовка гудела, как улей. Столы шуршали подносами, воздух пах перловкой, хлебом и чем-то подозрительно подгоревшим. А Лёша сидел среди всего этого весёлого безумия, широко улыбаясь и отпивая сок прямо из коробки. Без трубочки. Как король.
— Лёш, ты где коробку нашёл? — спросила Даша с соседнего стола, скривившись.
— У таинственного старца у входа. Сказал: «Возьми, достойный» — и исчез в тумане, — подмигнул Лёша, и вся компания заржала.
Ему и правда шло всё это: легкие шуточки, смешные истории, подколы без злобы. Он перевёлся к ним в середине осени — вроде только пришёл, а уже свой, как будто всегда тут был.
Высокий, загорелый, с вечно растрёпанными волосами и синяком под глазом после последней игры. Капитан школьной хоккейной команды, но без звездной болезни. Наоборот — если кто-то толкал мелкого на перемене или выливал кефир в рюкзак, Лёша сразу вставал между. Даже если это была страшная, как жизнь в общаге, десятиклассница Снежана с чёрной тушью под глазами.
— Я бы за тебя замуж вышла, если б ты не был такой… хоккейный, — выдала Лена и уставилась на него, как кот на сосиску.
— Сорян, Лен, моя жена — шайба. И у нас серьёзные отношения, — Лёша подмигнул, а Мишка фыркнул так, что из носа пошёл компот.
Лёша откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой.
— Ну чё, кто сегодня на физре сдаёт вместо меня челночку? — хохотнул он.
— Только если ты мне за это сам котлеты носить будешь, — фыркнула Даша.
Лёша усмехнулся, но взгляд его вдруг зацепился за что-то в стороне. У окна, словно в отдельной реальности, сидела девушка. Одна. Длинные рыжевато-медные волосы мягко падали на плечи и спину, как языки огня. В толстовке с капюшоном, натянутом почти до щёк, она выглядела так, будто защищается от мира. Обтягивающие джинсы, серёжка в ухе, несколько тонких колец на пальцах. Не то чтобы готка, но будто из другого фильма.
Она не ела — просто сидела, уставившись в окно. А потом, очень медленно, повернула голову к левому плечу… и что-то сказала. Вполголоса, будто кому-то. Кого рядом не было.
У Лёши по коже пошли мурашки.
— Слышь, а кто это? — спросил он, кивнув в её сторону.
За столом наступила тишина, как будто кто-то резко выключил звук. Даже Вадик не жевал.
— А, она?.. — наконец пробормотала Лена. — Это Настя.
— И?..
— У неё… ну… проблемы. С головой, — тихо сказала Даша, будто боялась, что та услышит с другого конца зала.
— Чего?
— Ну, короче, она странная. Не общается ни с кем. Разговаривает типа с «кем-то», как будто он рядом. На психотерапии вроде была. Или в стационаре.
— У неё что-то случилось, вроде родные в аварию попали, — буркнул Мишка. — С тех пор вот...
Лёша смотрел на Настю, и ему не было смешно. В её лице — отрешённом, сосредоточенном, словно она общалась с кем-то, кого никто больше не видел — было что-то пугающе грустное. И красивое. И одинокое.
— С ней лучше не связываться, — добавила Лена. — Говорят, однажды на перемене кому-то сказала, что у него «аура черная». Потом у того парня аппендицит вырезали. Совпадение? Не думаю.
Марина сидела напротив, будто случайно, хотя выловила свободное место раньше всех, едва началась большая перемена. Её длинные, светлые волосы были аккуратно перекинуты на одно плечо, а взгляд, полный надежды и притворного равнодушия, то и дело цеплялся за Лёшу. Она кокетливо моргала, чуть улыбалась, касалась пальцами кулона на шее, который, как она надеялась, блестел ровно под тем углом, чтобы привлечь его внимание.
— Лёш, ты что, правда хочешь в шахматный клуб? — спросила она с интонацией, будто речь шла о татуировке на лбу. — Это же… ну… скучно.
— Мне интересно, — спокойно ответил он, не глядя на неё. — Там тихо.
Марина моргнула ещё раз, но теперь как-то сбито. Она не понимала: он её игнорирует или просто... такой? Слишком вежливый, чтобы оттолкнуть, и слишком отстранённый, чтобы подпустить ближе.
— Ты мог бы поучаствовать в школьном КВНе. С твоим чувством юмора — сто процентов бы порвал зал, — не сдавалась она.
— Наверное, — пожал он плечами. — Но боюсь, что тренер не одобрит и всю юмореску отобьёт.
Её улыбка чуть дрогнула. Как будто снова: что-то в этой «магии» было сломано. Не работало. Она привыкла, что парни смотрят вслед, замедляют шаг, начинают говорить глупости, лишь бы задержаться рядом. Но Лёша… просто ел свою картошку и изредка кивал, слушая других.
А потом снова посмотрел на Настю.
Не на Марину — блистающую, живую, как обложка глянца. А на ту странную девочку у окна, которая, кажется, не замечала никого.
И от этого Марине стало холодно. Не от ревности — от непонимания. Как будто в их привычный школьный мир, где всё было понятно и разложено по полочкам, кто-то вставил странный, чужой кусок пазла. И этот кусок смотрел на Лёшу.
С самого детства лёд звал его. Маленький Лёша стоял у окна, прижимаясь лбом к стеклу, за которым неспешно падал снег. На дворе уже замер пруд — гладкий, словно зеркало, сверкающий под утренним солнцем. Мальчик подпрыгивал на месте, не в силах сдержать волнение.
— Ма-а-ам, — протянул он, уже натягивая шерстяной свитер. — Я на каток. Только чуть-чуть, ладно?
— Лёшенька, опять ты… — Мама вздохнула, подавая ему варежки. — Шапку не забудь. И не больше часа! — строго добавила она, но, увидев, как горят его глаза, улыбнулась.
Пруд был местом встречи таких же, как он — ребят с коньками на плечах, с клюшками, с румяными щеками и безмерным азартом. Они гоняли шайбу, падали, хохотали, спорили и забивали в импровизированные ворота из старых рюкзаков. Лёша забывал обо всём: холод, синяки, сбитые коленки — ничто не имело значения, пока под ногами пел лёд.
Когда спустя месяц отец вернулся из долгой командировки, он подошёл к окну, глянул на сына, вихляющего на коньках, и тихо сказал:
— Похоже, у нас дома растёт хоккеист.
На следующее утро он сказал коротко:
— Собирайся. Поедем кое-куда.
Так Алексей оказался в секции по хоккею. Просторный зал с резким запахом льда, блестящая амуниция, серьёзные лица парней постарше — всё это казалось ему настоящей сказкой. Ему выдали форму — большая, немного громоздкая — и впервые натянули на голову шлем.
— Удобно? — спросил отец.
Лёша кивнул и прошептал:
— Это как... доспехи.
Он схватил клюшку, будто это была часть его самого. Первая тренировка прошла на одном дыхании. Он упал, получил подзатыльник от шайбы, заехал кому-то в колено, но улыбался так, словно выиграл кубок. Вечером мама пыталась осмотреть его ушибленное плечо, но Лёша только отмахнулся:
— Всё хорошо, правда! Это... по-настоящему!
Шло время. Он уже ходил в школу, но дни делились для него не на уроки, а на «до тренировки» и «после». Он бегал на стадион, не жалея сил, и тренер скоро заметил: мальчишка с горящими глазами, упрямый, техничный, с явной жилкой лидера.
Но в школе терпение учителей быстро подошло к концу. Родителям звонили всё чаще: то не сдал реферат, то не написал контрольную, то опять забыл тетрадь.
Однажды вечером мама налила в кружку чай и устало села на кухню.
— Саша, — сказала она отцу, — так не пойдёт. Он совсем не учится. А если не поступит никуда?
— Ты видела его на льду? — спокойно ответил отец. — Он там живёт. Он — это хоккей.
— Я всё понимаю… — она опустила глаза. — Но ты тоже пойми меня. Он должен вырасти не только спортсменом, но и человеком.
Долго говорили. Спорили. Шептались, чтобы сын не услышал. В конце концов нашли компромисс: перевести Лёшу в школу, где есть профильный уклон, где поймут, поддержат и помогут совмещать спорт с учёбой.
На следующее утро отец объявил:
— Сын, собирай портфель. С понедельника — в новую школу.
— А что с этой? — удивился Лёша.
— Там, говорят, тебе тесно. Пора двигаться дальше.
Мама, как всегда, не удержалась:
— Но учиться ты всё равно должен. Не забывай. Образование — это база.
— Ма, — устало улыбнулся Лёша, — ты всегда говоришь, как будто я в шахту собрался.
— Просто я твоя мама. Я должна переживать.
Лёша подошёл и обнял её за плечи.
— Всё будет, мама. Обещаю. Но сначала — игра.
Слава летела впереди Лёши, точно птица, обгоняющая поезд. Уже через пару недель весь город знал: «Голицын перешёл в новую школу». Кто-то удивлялся, кто-то кивал с уважением, а кто-то просто завидовал — ведь про него говорили не только как про хорошего парня, но и как про парня, подающего большие надежды в спорте.
— А, это тот, что в «Соколах» играет? — спрашивали на улицах.
— Да-да, Алексей Голицын. Говорят, им даже тренер из области интересовался…
В новой школе Лёша появился уверенным шагом, с клюшкой за спиной и вечной полуулыбкой на лице. Он ни минуты не сомневался, что всё будет хорошо — так всегда было. Он был из тех ребят, у которых будто внутри встроен магнит. К нему тянулись. В первый же день с ним заговорили одноклассники, учитель физкультуры хлопнул по плечу, а девчонки в коридоре начали перешёптываться, когда он проходил мимо.
— Я тебя знаю, — сказала однажды в столовой девочка с косичками. — Мой брат с тобой на пруду играл. Ты ему три шайбы подряд забил!
Лёша улыбнулся и кивнул, словно говорил: «Да, было дело».
Учёба пошла чуть лучше. Новая программа, новые требования, больше внимания от учителей. Мама сразу это заметила — по дневнику, по тетрадям, по тону Лёшиных рассказов.
Но всё равно по вечерам, после ужина, когда посуда уже вымыта, а в чайнике томится мята, она начинала:
— Лёш, ты умный парень. Просто ты себя не напрягаешь. Ну посиди чуть больше над географией… или хотя бы по литературе напиши сочинение сам, а не списывай у Вадика. Ну, правда!