Прежде, чем проснутся птицы

Просыпаясь под дождём

Раннее утро. Туман клубился над болотом. Девушка всматривалась в даль. Она ждала. Чёрные волосы спадали двумя ровными, тяжёлыми косами — почти до пят. Рубашка прилипала к вспотевшему телу, словно вторая кожа… Кто должен был прийти? Или что?

Она замерла, глядя в густой, словно смола, туман. Он стелился, пытался цепляться за берег, накрыть его собой. Может быть, он хотел защитить, укрыть от мира. Но ей не нужна защита. Ожерелья и тяжёлые браслеты сверкали серебром. Всё испещрено рунами — вот в чём защита. Девушка обняла себя за плечи в надежде согреться. Что-то мелькнуло вдали. Зверь или человек?

— Виена, это ты? — послышался голос из тумана. — Ну и долго ты тут?

— Великие Боги, Ида! Где тебя носило?

— Ох, это была прекрасная ночь! — Ида подхватила Виену и закружила в танце. — Мы с Тристаном танцевали, смеялись… и пили. Много.

В тумане мелькали две фигуры: Виена, ждавшая подругу до самого утра, и Ида, танцевавшая всю ночь. Они звонко смеялись. Их тонкие, как ветви берёзы, запястья переплетались над головой. Ноги утопали в росистой траве. Смех стих. День начинался.

Всё исчезло. Сменилось чужим, но знакомым пейзажем. Такое же утро — только без Иды. Кости ломило. К дождю. «Всего лишь сон», — пронеслось эхом в голове Виены. Спать на земле было непривычно, но вдыхать воздух — такой приятный, такой свежий… Воздух свободы. Это тебе не дышать испражнениями в тесной камере Осколка. Боль кольнула внезапно, без предупреждения. Но вставать было нужно.

Она поднялась и подставила лицо дождю. Капли стекали под одежду, смывая боль, усталость и страх. Надолго ли? Сколько лет прошло с тех пор, как дождь в последний раз касался её?

— Который час? — раздался хриплый голос. Её голос.

— Около семи, — мужчина протянул ей флягу с водой. — Возьми.

Она покачала головой — не нужно. Дождь впитывался в неё, как в землю весной.. Лёгкая улыбка на её лице не освещает всё вокруг, но помогает поддерживать слабый огонёк в груди. Она словно говорит: «Вот она я — живу. Вопреки».

Потянулась вправо, влево. Кости захрустели. Виена чувствовала, как растягивается каждая жилка в теле. Левой рукой женщина откинула полы плаща, который служил ей одеялом ночью, и взглянула на правую руку. На то, что от неё осталось. Она аккуратно осмотрела культю. Кожа срослась давно, но в сырую погоду ныли кости — так, словно тело всё ещё помнило утрату. Мазь на повязке уже высохла: пора менять

— Идём, — шепнула она Торну. — Продолжим двигаться на юг.

𓅓𓅓𓅓

Они долго брели по лесу, выверяя каждый шаг. Шли не хожеными тропами — прокладывали свои. Ведьме всё здесь казалось чужим, враждебным. Ветви деревьев, словно когти хищных птиц, хлестали её, не давали дороги. Листья — мокрые, холодные — липли к продрогшему телу. Казалось, обернёшься — и не окажется той тропы, что они проторили. Оба устали, дыхание сбилось, но знали, чуяли — идти надо: опасность рядом. Вот птица вспорхнула с ветки. К беде?

Виена насторожилась, осторожно коснулась плеча Торна. Женщина приложила палец к губам: «Молчи», — показывала она. Где-то позади хрустнула ветка, послышалось тяжёлое дыхание зверя.

— Гончие Охотников.

В голосе Торна слышался страх. Бежать было нельзя — всё равно догонят. Юноша выхватил короткий меч, приготовился дать отпор. Всё вокруг замерло, затаилось. Меж деревьев слышался шум приближающейся угрозы.

Гончая появилась внезапно, громко залаяла, разорвав гнетущую тишину. Собака кинулась на Торна, пыталась вгрызться в горло, но он сопротивлялся. Виена застыла — и тут же упала на землю: вторая псина повалила её. Воздух вырвался из лёгких. В нос ударил запах мокрой шерсти и железной крови. Смерть пахла именно так. Зверь вцепился в здоровую руку, которой ведьма пыталась закрыть лицо. Женщина взвыла — страшно, отчаянно.

«Пусти меня,» — заговорил с ней кто-то беззвучно. Она знала голос. Тот, кто говорил, был страшнее Охотников. Она не пустит.

Собака рычала, терзая рукав её тонкой рубахи. Слюна капала Виене на шею. Женщина рывком перевернулась, скинула зверя. Есть всего секунда — она шарила по земле левой рукой. Палка, камень… хоть что-нибудь!

Ведьма вскочила на ноги. Гончая приготовилась к прыжку. Виена ударила. В нос, с силой. Царапнула ногтями по собачьим глазам. Зашипела:

— Уходи. Прочь!

Тварь заскулила. Увидела в глазах ведьмы отражение чего-то абсолютного. Зла? Гончая поджала хвост, медленно попятилась и скрылась в деревьях.

Виена обернулась — Торн вспорол второй твари живот.

— Ты в порядке? — сбивчиво дыша, спросил он. — Нужно уходить.

Ведьма коротко кивнула. Оба были в крови. Но дождь смоет всё: дыхание леса, следы, кровь.

Если гончие набросились на них, значит, Охотники рядом. Виена пыталась запутать их — не магией, но знанием древним. Тем, что дал ей отец.

— Свернём к ручью, где брали воду. Пойдём по руслу. Гончие учуяли запах — но не магии. Дождь начинается снова, успеет скрыть следы.

— Хорошо. Ты иди напрямик, я сверну чуть позже. Запутаем их.

— Я так и не спросила… Почему ты это делаешь?

От пепла к огню

Торн медленно бродил среди храмовых развалин. Мысли, гудящие роем, мешали сосредоточиться на настоящем — всё вокруг словно рассыпалось в пыль памяти. Почерневшие в пламени каменные стены дышали сыростью и давней историей. Обломки витражей поблёскивали в щелях и трещинах, будто тлели последние искры света. Торн не чувствовал на себе взгляда древней богини — её каменное лицо глядело сквозь него с постамента, но он был слишком уставшим, чтобы заметить. С момента побега из Осколка до их появления в Лариноре прошло несколько недель. Он думал, что уже понял её: закрытая, боязливая и скорбящая. По кому она плакала в ночи, укутываясь в плащ? Кого она звала в тех снах, что приходили с холодной тьмой? Торн тряхнул головой — это его не касается, так что нечего об этом думать. Просто приказ, и он поклялся его исполнить. Но должен ли? Он сжал челюсти, зубы злобно скрежетали.

Всё вокруг было неправильным! Да и он сам был таким. Что он сделал, когда напали Охотники? Отступил за больную и искалеченную женщину? Почему не защитил её, как она сделала когда-то... Он понимал, что Виена не помнит этого. Раз она однажды спасла его — значит, творила добро и раньше? Сомнения снедали его, он огляделся вокруг, словно пытаясь найти ответы у древнего храма. Он остановился у стены, где под копотью и трещинами проступали высеченные в камне строки. Пальцы сами собой коснулись холодной надписи.

«…её, пока не станет … её дыхание и пеплом её путь.»

Он перечитывал её снова и снова, словно в этих пробелах скрывался ответ. Кто — «она»? Виена? Или та, кто здесь молилась? Одно слово явно начиналось с «х», но было срезано временем или чьей-то рукой. Другое — словно сгорело прямо в камне, оставив только шрам.

Торн выдохнул. Он не знал, что страшнее: то, что надпись потеряла смысл, или то, что он начинает понимать её слишком хорошо.

𓅓𓅓𓅓

Она с трудом открыла глаза. В холодном свете перед ней предстала неприятная картина.

Келья. Их келья.

Виена узнала место сразу: детские рисунки на стенах, отметки роста на двери.

— Заплачь! — послышался ей тихий голос.

Снова он — кошмар, что теперь стал частью её сознания. Он говорит с ней, а в это время невидимые лезвия рвут плоть. Её разум больше не принадлежит ей одной — теперь она делит его с монстром из самых худших снов.

— Замолчи, ты не знаешь! — выкрикнула она в пустоту.

— Знаю. Всё. Даже больше, — ответила пустота.

Она тонет. В холодной озёрной глади. Хочет вдохнуть — не может. Оглядывается: кто протянет руку? Кто вытащит из пучины отчаяния?

— Торн! — крик сорвался глухим шепотом. — Торн…

Это он — демон — душит её, не даёт позвать на помощь. Ведьма лежит на куче какого-то тряпья. Растянутая. Беспомощная. Свет исчез. Всё почернело, обуглилось. Попытка встать — боль, падение. Нет — она слишком слаба. Ещё одна попытка.

— Хочется жить? Но она умерла.

— В этом нет моей вины… нет…

Тихий шёпот, лёгкое касание, обжигающее — как мороз с севера. Виена повернула голову.

— Равенна?

Жуткий смех отозвался от стен. Или он в её голове? Она переворачивается на бок и сползает с ложа, собранного из остатков прошлого. Что-то поблёскивает в углу.

Зеркало.

— Мама?

Виена встрепенулась. Она лежала на кровати и читала. Равенна подбежала и закрыла ей глаза ладошками — тёплыми, мягкими, такими родными.

— Не подглядывай! Я хочу тебе показать, что мы сшили! — приказала девочка.

Виена улыбнулась. Ей было тепло, и она не открыла глаз. Девочка забралась под кровать и долго что-то там искала. Шорох, хмыканье, вздох.

— Ну вот, смотри! — прошептала Равенна.

Виена открыла глаза: перед ней стояла Равенна — в синем шифоновом платье и красных туфельках.

— Какая же ты красивая, моя птичка… — сказала она. — Очень похожа на свою бабушку.

— Мамочка, достань зеркало, я хочу посмотреть на себя! — затаённо попросила Равенна.

Виена подошла к дальней стене, взяла тяжёлое зеркало в цветочной оправе и поднесла его к окну.

— Я похожа на принцессу?

Виена кивнула.

— Как думаешь, папа узнает меня в этом платье?

Секунда промелькнула. Её руки непроизвольно разжались, зеркало с грохотом рухнуло на пол. Осколки разлетелись, словно град по камням.

— Ой, мамочка!

Равенна метнулась было собирать осколки, но Виена её остановила:

— Не трогай. И не смотри. Это к несчастью.

Но сама — посмотрела. И увидела. В отражении — тёмный силуэт. Янтарные глаза. Он… голый рот раскрылся в зловещей ухмылке.

В темноте кельи нельзя разглядеть убранства прошлого. Но в зеркальном осколке Виена видела всё.

— Иногда мне сложно отличить прошлое от настоящего. Настоящее — от грядущего…

— Закончи всё. Смирись. Поддайся. Это не слабость, это сила — принять, — шепнул демон.