Преисподняя моей души

Глава 1 Она — Алина

У неё были тонкие запястья, глубокие глаза цвета ночной воды и привычка засыпать в одежде.
Алина не была той, кто поворачивал на себя головы.
Она была той, кого не могли перестать замечать, если уже посмотрели один раз.
В ней не было показного — всё пряталось в жестах, в молчании, в дыхании между фразами.

Она была прозрачной — не слабой.
Той, через которую проходят события, люди, прикосновения — и остаются в ней.
Они отпечатываются — шрамами, тенями, взглядом, который со временем становится тяжелее.

Слова для неё были как кровь.
Они вытекали, когда внутри нарастало давление.
Она писала — всегда. С шести лет.
Сначала дневник. Потом заметки в полях учебников.
Позже — короткие зарисовки о чужих жизнях,
в которых прятались её собственные чувства,
которые она боялась назвать вслух.

Каждый текст был попыткой выговориться — и остаться невидимой.
Она не писала «про себя». Но всё было про неё.

Она не умела говорить о чувствах.
Слишком много раз, когда она пыталась — её не слышали.
В детстве мать перебивала. Отец отмалчивался.
Слова не отскакивали — они падали между людьми и исчезали.

Поэтому она научилась складывать мысли внутрь.
Сначала глубоко, потом — больно.
Теперь они там жили.
И росли, как растения без света.
Криво. Густо. Молчаливо.

Университет дал ей среду, но не ответы.
Профессия — повод оставаться в движении.
Редакция — стабильность.
А стабильность… медленно убивала.

Каждый день был как отрезанный кусок предыдущего.
Та же дорога, тот же кофе, те же шутки коллег.
Они говорили о сериалах, скидках, погоде.
А она… терялась.
В их голосах, в своих мыслях, в ощущении, что она будто не здесь.

Она всё делала правильно.
Но с каждым годом внутри неё что-то замедлялось.
Как будто кто-то внутри
засыпал — и больше не просыпался.

С Даниилом всё было «правильно».
Они познакомились на третьем курсе.
Он был спокоен, нежен, терпелив.
Хороший парень, как сказали бы родители.
С ним можно было строить жизнь.

И она строила.
Мебель из IKEA.
Совместные фотокниги.
Планы на лето.
Кот, которого звали Кефир.
И тишина — между этими «правильными» деталями.

Он готовил завтраки.
Иногда читал ей вслух.
Записывал фильмы по её списку.
Но он ни разу не спросил: «Кто ты, когда не улыбаешься?»

Даниил любил её мягко.
Не требовал, не властвовал, не заставлял.
Он гладил её волосы, приносил таблетки, когда болела,
оставлял чай у кровати утром.
Он был рядом.
Но он никогда не входил внутрь.
Не туда, где у неё жила тьма.

Алина не изменяла ему.
Не строила двойную жизнь.
Не вела тайных переписок.
Но она всё чаще ложилась спать с ощущением,
что принадлежит кому-то,
кого даже не встретила.

У неё была дыра.
В теле — где-то между сердцем и дыханием.
Пустота, которую не заполняли прикосновения, ужины, ласки.
Иногда она смотрела в зеркало — и не узнавала глаз.
Будто внутри сидел кто-то, кто ждал, когда она скажет:
«Хватит. Теперь по-настоящему.»

Понедельник начался медленно.
Она не поставила будильник.
Проснулась на полчаса позже.
Не накрасилась. Забыла зонт.
Промокла до колен.
И впервые — не торопилась это исправить.

На работе принесла себе кофе — и не выпила.
Он остался холодным,
как весь день,
как её голос,
когда она отвечала на вопросы.

Коллега спросила:
— Ты в порядке?
Алина улыбнулась.
— Конечно. А ты?

Во второй половине дня пришло письмо.
Служебное. Без приветствий.

"R. Gurov.
Выбраны для нового проекта.
Встреча — 15:00. Кабинет 47.
Будьте."

Не «пожалуйста».
Не «приглашаем».
Будьте.

Как будто кто-то впервые не просил — а звал.
Не предлагал — а решал.

Кабинет 47 оказался угловым.
Холодный.
Большой.
Белые стены. Шторы.
Молчание.

Он сидел за столом.
Смотрел на документы.
Сигареты не было, но запах табака висел в воздухе.
Он не улыбался.
Он смотрел — как сканирует.
Взглядом. Телом. Присутствием.

— Алина Левина?
— Да.
— Вы будете работать со мной.

Он даже не уточнил — над чем.
Просто зафиксировал.
Как будто ставил на неё руку. Без касания.

Когда она вышла,
в руках дрожала папка.
В животе — что-то стягивалось.
Непонятное. Живое. Опасное.

Не страх. Не интерес.
Что-то иное.
Как будто реальность дала трещину.
И сквозь неё — задувало настоящее.

Вечером она лежала рядом с Даниилом.
Он читал новости. Гладил её по спине.
Тепло. Родное. Спокойное.

А она лежала и смотрела в потолок.
Словно вверх, где могла бы быть луна.
Но была только мысль:
“Он видел меня.
Не тело. Не одежду.
Меня.”

А в глубине памяти сидел вечер.
Старый. Школьный.
Она — лет одиннадцать.
Стоит у зеркала в маминой спальне.

Мать сидит за ней и красит ресницы.

— Вот Настя из твоего класса — всегда в юбке. Девочка. А ты всё в джинсах.
Улыбайся хоть иногда. Ты ведь красивая, когда хочешь.

Она не хотела.
Не умела «хотеть» выглядеть.
Ей всегда казалось, что её не видят.
Или видят — но не ту. Не настоящую.
Ту, которую нужно подправить, пригладить, надеть понежнее.

Глава 2 Первый удар по тишине

Первый удар по тишине

Кабинет 47. Вторник. 09:59.

Она стояла у двери, будто у порога чего-то неоформленного.
Не страха. Не интереса.
Чего-то, что невозможно объяснить — но можно почувствовать в солнечном сплетении.

Ровно в 10:00 она постучала.

— Входите, — прозвучал голос.

Гуров сидел в том же кресле, с тем же взглядом.
Не отвлекся.
Лишь указал рукой на кресло напротив.
Не поднимая головы.
Как человек, который не обязан смотреть, чтобы контролировать.

Алина села.
Сумку не положила на колени — прижала к животу.
Как щит.
Как будто тот, кто смотрел на неё, мог пройти сквозь кожу.

— У вас хорошая репутация, — сказал он.
— Спасибо.
— Не торопитесь благодарить. Это не похвала. Это груз.

Он отложил документы. Посмотрел.
Не в глаза. Внутрь.

— Вам здесь тесно?

Она не сразу поняла.

— В редакции?

— В себе.

Пауза.

Она сглотнула.

— Иногда.
— Иногда?
— Не всегда.

Он слегка усмехнулся. Не улыбнулся — именно усмехнулся.
— Умеете уходить от прямого вопроса.
Хорошо. Это пригодится.
Вам придётся быть на грани.

— На грани чего?

Он встал.
Медленно подошёл к окну.
Руки за спиной. Спокойный. Чужой. Как будто был здесь всегда.
Как будто это она пришла в его фильм.

— Я не руковожу в привычном смысле.
Я не спрашиваю, как вы себя чувствуете.
Не приглашаю к диалогу.
Я даю задачи. И жду результата.
И да, я требую.

Он повернулся.
Медленно.
Без театра. Но с весом.

— Если вы готовы к этому — работайте.
Если нет — уходите. Сейчас.
Без последствий.

Алина сидела, будто прибитая к креслу.
Он не повышал голос.
Не пугал.
Но в его словах было больше давления, чем в любом крике.

— Я останусь, — сказала она.
Тихо. Но без паузы.

Он кивнул.

— Тогда слушайте. Первый проект — материал о закрытых сделках.
Вы получите доступ к архиву. Но.
Никаких копий, никаких скриншотов.
Я читаю всё, что выходит от вас, первым.
Поняли?

— Да.

— И ещё одно.

Он подошёл ближе.
Встал за её спиной.
Не касался.
Но его дыхание почувствовалось, как прикосновение.

— Никогда не бойтесь сказать, что не справитесь.
Но только один раз.
Потом — это уже слабость.

Она кивнула.

— У вас есть час, чтобы изучить первую часть архива.
Потом вернётесь и скажете, что увидели.

Он положил на стол папку.

— Всё. Свободны.

Она вышла.
И только в коридоре осознала, что не дышала почти полчаса.
Кожа под пиджаком липла к телу.
Колени дрожали.
Но в груди — было странное… пламя.

Не боль.
Не испуг.
Что-то другое.
Что-то… живое.
Как будто он забрал часть её воздуха — и вернул что-то другое.

Она села за компьютер.
Открыла папку.

Документы. Переписки. Цифры.

Но читались они, как его голос.
Как будто каждая строчка звучала внутри её тела.

Через час она вернулась.
Он поднял голову.

— И?

— Серая схема. Псевдо-контракт с внешними подрядчиками. Отмыв денег через консалтинг.

Он кивнул.
— Видите? Уже лучше, чем половина отдела.

Она хотела что-то сказать.
Он поднял руку.

— Не нужно благодарности.
Работайте.

Он взял ручку.
И добавил:

— И уберите с себя сумку.
Вы не на рынке.
Вы здесь — как человек. Не как девочка, которой страшно.

Она вышла.
На секунду остановилась в коридоре.
Опёрлась спиной о стену.

Он видел. Всё.
Не тело. Не роль.
Её дрожь. Её попытки держаться.
И сказал: "убери."
Без унижения. Просто — убери.

Вечером, дома, Даниил говорил о новой выставке.
О поезде в Тверь.
О скидке на авиабилеты.
Он шёл по квартире с чашкой.

А она смотрела на свои руки.
На свои плечи.
И впервые за долгое время — чувствовала,
что принадлежит не себе.
Что кто-то заглянул в неё — и не испугался.
И теперь — ей страшно самой.

В архивной комнате было тихо.
Мягкий свет. Пыльные стеллажи.
Пахло бумагой и чем-то старым.
Как будто тут прятались не просто документы — а чужие решения, с которыми нельзя было спорить.

Она раскрыла первую папку.
Пальцы чуть дрожали.
Не от страха.
От концентрации.

Каждое письмо, каждая цифра — как будто имели голос. Его голос.
В голове звучало:
«Только один раз можешь быть слабой. Потом — ты падаешь.»

Она сглатывала, листала, делала пометки.
Но мысли текли не туда.
Не к проекту. А к нему.
К тому, как он говорил.
Как не касался — и всё равно тронул.

Пока просматривала третий документ, накатила волна воспоминаний.
Школа. Урок. Учительница.

— Алина, что ты опять задумалась? Смотри в тетрадь. Не фантазируй.
Ты хорошая девочка. Не летаем в облаках.

Хорошая девочка.
Не думай. Не спорь. Не дрожи.
Сиди ровно.
Не будь заметной.
Будь удобной.
И тогда — тебя оставят в покое.

А она всегда хотела не в покое.
Она хотела, чтобы её разбудили.

Вечером она сидела в ванной.
Горячая вода. Запотевшее зеркало.
Молчание, в котором жили мысли.

Она смотрела на себя.
На грудь, на плечи, на бёдра.
И чувствовала себя впервые — не телом. А чем-то цельным.
Чем-то, что хочется тронуть, но не взять.

Даниил зашёл позже.

Глава 3 Не твоя, но уже не себе

Утро началось с тишины.

Обычной.
Привычной.
Той самой, в которой Алина умела выживать.
Но сегодня — она её не выдерживала.

Каждый звук в квартире казался лишним.
Даниил дышал громче.
Кофе казался горче.
Одежда — колкой.

Она стояла перед зеркалом.
Мокрые волосы.
Тёмные круги под глазами.
Взгляд — тусклый.

И в голове: "Ты не имела права думать о нём.
Ты живёшь с хорошим человеком.
Ты должна была захотеть того, кто рядом.
А не того, кто прикасается голосом."

На работе она была резче обычного.
Рассредоточена.
Забыла флешку. Перепутала кабинеты.
Отрезала коллегу в разговоре.

— Всё хорошо? — осторожно спросила редактор.
— Конечно, — улыбнулась Алина.
— Просто не выспалась.

Она села за стол.
Открыла новые материалы.
Сквозь текст — снова проступало его лицо. Его глаза. Его голос.

Она сжала мышку сильнее.
Как будто хотела раздавить всё, что в ней происходило.

В полдень ей пришло сообщение.
Короткое. Без приветствия.

"47. 13:00. Гуров."

Внутри — что-то вздрогнуло.
Не радость.
Не страх.
Ощущение, будто тебя позвали в комнату, где ты потеряешь контроль.

Она надела пиджак.
Подошла к зеркалу.
Поправила волосы.

И ненавидела себя за то, что хочет выглядеть лучше. Для него.

В кабинете было полутемно.
Шторы прикрыты.
На столе — только две папки.
Он стоял у стены, спиной.
Повернулся — молча.

— Вы звали, — сказала она.

— Садитесь.

Она села.
Он медленно прошёл к креслу.
Сел напротив.
Без давления. Без приказа. Без игры.

Он смотрел. Долго.

— Я хочу, чтобы вы написали материал не по фактам.
А по ощущениям.

Она нахмурилась.
— Как это?

— Возьмите документ и расскажите, что чувствуете, читая его.
Не цифры. Не аналитику.
Чувства.

— Это не совсем профессионально.

Он наклонился.
— Иногда правда прячется между строк.
Только эмпатия её вытаскивает.

Он протянул ей лист.
Один. Один абзац.

— Прочтите. Вслух.

Она взяла.
Голос дрогнул.
Текст был о женщине, потерявшей работу из-за фальшивых обвинений.
Про то, как система уничтожила одиночку.

Когда она закончила, он спросил:

— А теперь — что вы чувствуете?

Она молчала.
Потом прошептала:

— Беспомощность. И… ярость.

Он кивнул.
— Вот об этом и напишите.

Она подняла глаза.
— Вы… всегда работаете так?

Он улыбнулся впервые.

— Нет.
Только с теми, кто не боится чувствовать.

Тишина затянулась.

И вдруг он спросил:

— Вы не спали?

— Спала.
— Но не отдыхали?

— Нет.

— Почему?

Она замолчала.

Он смотрел в глаза.
Без вторжения.
Но так, что спрятаться было невозможно.

— Вы злитесь? — спросил он.

— На себя, — сказала она.
— За то, что… чувствую не то, что должна.

Он откинулся на спинку кресла.
Руки на подлокотниках.

— Кто вам сказал, что вы должны?

Пауза.

— Я сама.

— Это и есть самое опасное.

Она встала.

— Можно я… пойду?

— Конечно.
Но, — он встал тоже, — одна просьба.

Она остановилась.

— Не пытайтесь быть правильной рядом со мной.
Вы теряете глубину.

Когда она вышла,
внутри всё звенело.

Он не приказал.
Не унизил.
Он просто дал ей почувствовать себя — собой.
И это оказалось страшнее любого приказа.

Вечером, лёжа в ванной,
она писала в блокноте.

"Я не его.
Но я уже — не себе."

И в этом было слишком много правды.

После встречи с Гуровым она не вернулась за рабочий стол.
Села в курилке. Одна. Хотя не курила.

Смотрела на пластиковую пепельницу.
В ней — сломанный фильтр.
И почему-то именно это разбило внутри всё окончательно.

Она хотела заплакать. Но не смогла.
Слёзы были не про слабость.
А про то, что она не знала, куда себя деть.
Ни в прошлое. Ни в настоящее. Ни в себя.

Вечером Даниил встретил её ужином.

— Ты всё такая же уставшая, — сказал он.
— Мы можем поехать куда-то? В горы, например.
Ты там всегда смеёшься.

Она посмотрела на него.

Он — добрый.
Он — рядом.
Он — не делает ей больно.
Но…

Он не слышит.
И не потому что не хочет.
А потому что не знает, как звучит её голос, когда она говорит молча.

— Я устала не от работы, — сказала она.

— От чего?

— От того, что внутри меня будто два человека.
Один делает всё правильно.
А второй — хочет, чтобы его заставили дышать по-настоящему.

Даниил подошёл.
Обнял сзади.
Крепко.

— Ты — одна. Просто уставшая.
Я рядом.
Я не дам тебе упасть.

Она кивнула.
И в этот момент ей захотелось заорать.
Потому что именно это — было падением.
Не физическим.
А душевным.
Когда тебя держат не за то, кем ты становишься… а за то, кем ты уже не являешься.

Позже, лёжа в постели, она вспомнила школу.
Девятый класс.
Физра.
Мальчик из параллели схватил её за бёдра, толкнул к стенке и прошептал:

— Ты такая молчаливая.
Интересно, кричишь ли ты?

Он не сделал ничего страшного.
Просто отпустил.
Но с тех пор…
ей казалось, что если мужчина на неё смотрит — он не хочет её знать.
Он хочет — проникнуть.
А потом забыть.

И поэтому теперь Гуров пугал больше всех.
Потому что он — не забывал.
Он смотрел так, будто уже знал, что внутри неё,
но не отворачивался.

Глава 4 Он позвал. Она — пошла.

Приглашение пришло неожиданно.
Не через почту.
Не официально.
Просто записка на столе:

"Вечером. 19:30. Не работа.
Адрес внутри. Не опаздывайте.
R.G."

Она открыла белый конверт.
Никакой подписи.
Только строчка адреса.
И внизу — глухая точка.
Как выстрел.

Она долго сидела, смотрела на бумагу.
В голове было: "Не иди."
Но тело… уже выбрало бельё.

Она встала перед зеркалом.
Открыла ящик.
Достала чёрное нижнее бельё,
то самое, которое покупала "на потом",
на случай, когда захочется вспомнить, что она не просто журналист. А женщина.

Кружево — тонкое, почти невесомое.
Лиф без подкладки, с мягкой чашкой.
Он не скрывал грудь. Он подчёркивал форму.
Соски угадывались под тканью — и это не смущало.
Это… возбуждало её саму.

Трусики — высокие, с вырезом на бёдрах.
Плотно обтягивали ягодицы.
Когда она повернулась, ткань легла так,
что сама себе показалась запретной.
И впервые — не захотела быть скромной.

Она выбрала чулки.
Тонкие. Гладкие.
С кружевной лентой наверху.
И — каблуки.
Те, которые щёлкают по полу.
Не потому что удобны.
А потому что говорят: "я пришла."

Платье — простое.
Чёрное. Обтягивающее.
Никаких вырезов.
Всё напряжение — внутри.
Между кожей и бельём.
Между лопатками и ключицами.
Между ней и тем, кто ждёт.

Она смотрела на себя.
Не как обычно — критично.
А как незнакомка.

"Ты идёшь.
Не за телом.
За взглядом.
За тем, кто уже заглянул в тебя —
и не закрыл глаза."

На улице было холодно.
Она не чувствовала.
Каждый шаг вёл не к нему —
а к себе другой. К той, которую он достал изнутри.
Без слов.
Без рук.
Одним "будь".

Дом был не похож на офис.
Никакой стерильности.
Никаких бумаг.

Темно-серые стены.
Книжные полки.
Минимализм — но тёплый.

Он открыл дверь сам.
В чёрной рубашке. Рукава закатаны.
Ни улыбки. Ни оценки.

— Проходите, — сказал он.

Её каблуки стучали по полу.
Он молчал.
Но каждый шаг казался комментарием.
Не вслух. Внутри.

Он провёл её вглубь квартиры.
Большая комната.
Диван. Плед. Пианино в углу.
Вино. Два бокала.

— Красное подойдёт? — спросил он.

Она кивнула.
Он налил. Молча.

Сели. Не рядом.
Через один край дивана.

— Я пригласил вас не по делу, — сказал он.
— Это не проверка. Не ловушка.
Просто…
мне хотелось посмотреть, как вы будете молчать.

Она посмотрела на него.

— И как я молчу?

Он усмехнулся.
— Красиво. Но всё равно слишком осторожно.

Музыка играла тихо.
Джаз.
Не банальный. Чуть хриплый.
Как будто воздух тоже дышал.

Она пила медленно.
Бокал тяжёлый.
Рука дрожала — он заметил.

— Вы напряжены, — сказал он.

— Я в вашем доме.

— И вы в себе. Или нет?

Пауза.

— Я уже не уверена, где "в себе", — сказала она.
— С тех пор как вы сказали "не будь правильной" — я как будто сбилась с маршрута.

Он смотрел в её глаза.
Долго.

Потом сказал:

— Значит, вы наконец начали идти.

Он встал.
Подошёл к книжной полке.
Взял том.
Протянул.

— Откройте любую страницу. И прочтите вслух. То, что выберется само.

Она взяла.
Пальцы скользнули по корешку.
Открыла. Страница 143.

Голос дрогнул:

"Мы ищем не тех, кто нас спасёт.
А тех, кто напомнит, как звучим, когда не боимся себя."

Тишина.
Он сел обратно.
Ближе.

— Вам не страшно читать это вслух?

Она кивнула.
— Страшно.

— Потому что правда?

— Потому что близко.

Он взял бокал. Сделал глоток.
Поставил на стол.
Смотрел.
Ничего не говорил. Но в этом молчании —
всё происходило.

Она чувствовала, как тело напрягается.
Как кружево на груди становится чувствительным.
Как каждая часть её — хочет, чтобы он подошёл.
Но ещё больше — боится, что он действительно подойдёт.

— Почему вы меня позвали? — прошептала она.

— Чтобы вы увидели, что вы — не тень.
И чтобы я проверил, выдержу ли не тронуть вас.

Пауза.
Вечность.

Она опустила глаза.

— И выдержали?

Он улыбнулся.
— Пока да.
Но я не даю себе обещаний. Только условия.

Время тянулось.
Мягкое. Обволакивающее.
Тишина — не как пауза.
Как действие.

Он не подошёл.
Не коснулся.
Не назвал по имени.
Но в каждом его взгляде —
она чувствовала, как распадается старая версия себя.

Он проводил её до двери.
Открыл.
Наклонился — не к ней.
Просто приблизился.

— Спасибо, что пришли, — сказал он.
— Алина.

Это было впервые — её имя от него.

И оно прозвучало как касание.
Как приговор.
Как шанс.

Она вышла.
На холод.
На улицу.
На ночь.

Но внутри неё было горячо.
Как будто он разжёг костёр,
и ушёл.
Оставив её сидеть рядом —
с самой собой.
Раздетой. Без прикосновений.
Но уже не одетой обратно.

Глава 5 Он не пришёл. Но стал ближе.

Утро.
Обычный офис.
Те же лица. Те же папки. Те же звуки.

Но Гурова — не было.

Алина заметила сразу.
Кресло пустое.
Шторы — открыты.
Кофе на столе — нет.

Она подошла к двери его кабинета.
Наклонилась. Посмотрела.

Тишина.
Холодная.
Без него комната казалась мёртвой.
Как сцена после спектакля.

— Он в командировке, — бросила одна из коллег.
— Сказали, на пару дней. Никто не знает куда.

Алина кивнула.
Как будто это её не касалось.

Но внутри —
пустота закрутилась, как воронка.
Не потому что он ушёл.
А потому что она… ждала.
Без разрешения. Без повода.

Она села за рабочий стол.
Открыла файл.
Закрыла.
Открыла снова.

Слова не шли.

Она видела его.
Не здесь. В голове.
Он смотрел.
Молчал.
И это было громче, чем всё, что она слышала вокруг.

В обед она прошла мимо его кабинета снова.
Зачем — не знала.
Как будто хотела уловить остаточный запах.
Взгляд.
След.

Во второй половине дня её вызвали в конференц-зал.
Совещание.
Ничего важного.

Она сидела, слушала.
Но внимание — рассыпалось.

Каждое слово коллег звучало плоско.
Как будто они все играли в взрослых.

А он — был взрослым по-настоящему.
Без игры. Без улыбок. Без нужды нравиться.

После работы она вышла в холод.
И пошла пешком.
Куда — не знала.

Ноги вели вперёд.
Мимо витрин. Мимо ресторанов. Мимо людей.

Внутри — только один вопрос:
почему мне так нужно его присутствие,
если он почти ничего не дал?

Позже, дома, Даниил попытался поговорить снова.
— Как прошёл день?

— Спокойно, — коротко.

Он чувствовал:
она не здесь.
Но не спрашивал больше.

Она ушла в душ.
Встала под горячую воду.
Долго.
Закрыв глаза, слушая, как капли стекают.
Будто стирали с неё остатки желания.

Поздно ночью она села за ноутбук.
Открыла новый файл.

Не письмо.
Монолог.

"Ты ничего не сказал, когда уходил.
Но твоё молчание стало громче твоего голоса.
Я не знаю, зачем ты нужен.
Но я чувствую, что стала другой.
Не из-за слов.
Из-за пауз.
Из-за того, что ты смотришь — и я вижу себя.
Такой, какой я не позволяла быть."

Она сохранила.
Закрыла.
Выключила свет.

И лежала.
Глаза — открыты.
Сердце — медленно.
Внутри — пульс.
Но не от жизни.
А от ожидания.

На следующий день его снова не было.

И в этом уже не было просто отсутствия.
Была пустота, которая растёт.
Как будто он выдернул из неё якорь — и не сказал, как не утонуть.

Она вспоминала.
Как в детстве мама забывала её забрать из школы.
Как сидела на ступеньках, ждала.
Смотрела, как у других приходят — улыбаются, зовут, держат за руку.

А она — сидела.
Без жалоб.
Без слёз.
Просто внутри росло: "я — не приоритет."

Это чувство вернулось.
Сейчас.
Взрослой.
Сильной.
Женщиной, которая хочет быть нужной — хотя бы одному.

На работе она не выдержала.

Во время планёрки один из коллег перебил её —
просто поправил цифру.

Алина вспыхнула.
— Может, ты сам всё сделаешь? Раз ты умнее?

Тишина.
Все переглянулись.

Она извинилась.
Но извинения звучали глухо.

После совещания — закрылась в туалете.
Не плакала.
Просто смотрела в зеркало.

И не видела себя.
Ту, которая была раньше.
Ту, которой хватало правильности.

Вечером она не пошла домой.
Прошла мимо дома.
Села в кафе. Заказала бокал вина.
Села у окна.
Открыла блокнот.

И писала:

"Я тебя не знаю.
Ни как мужчину. Ни как шефа.
Но ты знаешь во мне что-то,
чего я сама не хочу признавать.
Ты не просишь. Не трогаешь.
Но я — двигаюсь.
Не к тебе.
К себе.
Такой, какой я не была даже в любви.
Даже в сексе.
Даже в одиночестве.
Ты дал мне не желание.
А свободу.
И это страшнее любого касания."

Она закрыла блокнот.
Заплатила.
Вышла.

Поздно ночью она вспомнила — в ящике осталась флешка, которую он дал.

Она вернулась в офис на следующее утро.
Попросила ключ у охраны.
Сказала: “забыла важное.”

Открыла кабинет.

Там было всё так же.
Но на столе —
что-то новое.

Книга.
С закладкой.
На обложке — тонкий лист.
Склон почерка. Узнала сразу.

"Страница 214.
Молчание — это не пауза.
Это голос, которому не нужны слова.
R.G."

Она раскрыла.
Прочитала.
И поняла:

Он не ушёл.
Он оставил ей это.
Как вызов.
Как крючок.
Как “Я рядом. Даже когда ты не видишь.”

На улице было людно.
Она вышла из офиса, но не пошла домой.
Села в метро.
Проехала три станции без цели.

Смотрела на стекло.
В отражении — чужое лицо.
Уставшее. Холодное.

И вдруг — мимо прошёл мужчина в чёрном пальто.
Фигура. Походка.
На секунду — сердце остановилось.
Как будто тело узнало раньше, чем разум.

Обернулась.
Нет.
Не он.

Но дрожь пошла по позвоночнику.
Потому что желание стало рефлексом.
Он был в её коже.
В реакциях.
В ожидании.

Она вышла.
Купила кофе.
Села на скамейку.

Позвонила Кате — подруге, с которой давно не делилась.
Просто сказала: