Прекрасный был день, начиналась весна,
Городок пробуждался от долгого сна,
Стоял он в ущелье, между двух гор,
И снег там рекой тёк ещё с давних пор.
И вроде спокойно всё было тогда,
Жизнь начиналась как и всегда.
Лишь несколько мимо летящих ворон
Тоскливо смотрели на тот горный склон.
На большой холст бумаги с пера падает капля чернил, которая, докосаясь до бумаги, превращается в огромную кляксу с забавным хлюпающим звуком. "Merde, encore!" — дрожащими от негодования и старости руками мужчина сжимает холст и выбрасывает его в окно. — Где мне взять вдохновение на то, чтобы просветить своих сыновей, рассказать им обо всех ужасах, что я пережил, чтобы они не повторяли моих ошибок? — над седой головой медленно покачивалась из стороны в сторону медная лампа с тускло горящим огнём. — Ведь у меня столько историй накопилось, эх… — решив прогуляться, чтобы освежить голову, мужчина, спотыкаясь, доходит до входной двери, надевает длинную, расписанную золотыми узорами шубу и выходит наружу. — Какой же прекрасный вид, а ведь лишь несколько человек знают, что мне пришлось пережить, чтобы сохранить этот город в таком состоянии…
Мужчина, покрякивая, осторожно садится на нижний порожек. Вокруг беспокойно вздыхают люди в лазурных плащах (так называемых "казаках") и странным взглядом смотрят на внезапного гостя, вышедшего ночью прогуляться. — Ваше Величество, вам стоит поспать, — решил сказать самый опытный из всей охраны. Он служил уже больше 40 лет и прошёл с ним почти все невзгоды бок о бок. К сожалению, под старость лет он совсем стал слепнуть и уже не видел практически ничего, кроме очертаний предметов и людей. — Славный фокус, Пьер! — с задором сказал мужчина. — С твоими-то глазами быстрее зрячих понять, кто именно вышел — это уметь надо. — Я не достоин вашей похвалы, Ваше Величество. Как ваши успехи со стихом?— "Rimes laides!" — с глубокой ненавистью почти выкрикивает мужчина. — Не стоит так печалиться; всё точно получится, Ваше Величество. А сейчас лучше отдохните пока — вы и так перетрудились; весь двор уже за ваше состояние боится. Они медленно возвращаются обратно в спальню. Пьер помогает мужчине лечь, и, немного повозившись с лампами, он зачитывает молитву, ставит кружку воды у кровати и, откланявшись, удаляется из комнаты.
Мужчина ложится на кровать и почти сразу засыпает…
Громко стрекочут кузнечики, и всё кажется таким большим. Я сижу на огромном валуне, который мой учитель называет "Горой". Там, вдалеке, у подножия горы, виден мой дом. По сравнению с остальными домами он выглядит намного лучше: расписные кирпичные стены отчётливо выделяют его на фоне обычных деревянных домиков, а церковь не такая большая.
— Ваше Высочество, не сидите на траве, простудитесь! — чьи-то заботливые руки поднимают меня с земли и подстилают небольшую шёлковую тряпочку. — Я по совету Вашей Матери взяла горстку ваших любимых пряников. Будете? — лицо у неё такое заботливое, улыбчивое, отчего морщины становятся видны ещё сильнее. — Попробуйте, Ваше Высочество! — с превеликим удовольствием я принимаю от неё мятный пряник и начинаю жевать его.
Картина меняется. Мы едем на тележке обратно. Мне дают поводить лошадьми (моей Матушке и моему Батюшке почему-то об этом так и не рассказали). Я сижу на коленях у ямщика, меня поддерживают тёплые руки той женщины, а я безостановочно бью лошадей розгами, отчётливо слыша, как ямщик злобно сопит мне в ухо. Когда мы доехали до дома, меня проводили в мою комнату, где меня уже ждала Матушка. Каждый раз, когда я видел её в детстве, я не мог сдвинуться с места: настолько велико было её величие. Но она, так же, как и та женщина, давшая мне пряник, была очень доброй. Матушка часто отменяла уроки французского по моей прихоти, баловала меня и много времени проводила со мной. А отца я почти не видел: он ездил по разным городам. Мама часто плакала из-за этого, и когда я видел её в таком состоянии, я сильно обижался на Батюшку, но, в силу возраста, быстро забывал об обиде.
Сон начинает становиться всё более мутным. Матушка обнимает меня и начинает вязать, пока я играюсь с шёлковыми прядями. Сон быстро сменяет кадры: вот Матушка нанимает мне учителя по "этикету", вот я беззаботно гуляю по поляне около своего дома, вот я заучиваю естественные науки, пока мой учитель ходит по комнате и ждёт меня... И вот, в момент, когда я начинаю отвечать ему на новый заданный пример, в комнату врывается Матушка. — Великий праздник! У нас будет бал! — припеваючи, почти приплясывая, она врывается в комнату, берёт меня на руки и начинает кружиться. — Ой, подождите, Матушка, у меня сейчас голова закружится... — Меня медленно опускают обратно на стул. Вообще, вдохновение Матушки можно было понять: мой Отец терпеть не мог различные "увлечения богачей". У нас очень редко бывали ярмарки, балы и подобные мероприятия. Но в этот раз гость был действительно значимым. Оказывается, Батюшка успел подписать очень важный торговый договор с соседним городом — Монпелье. И теперь его глава должен был приехать к нам на бал. Это был первый бал на моей памяти, который Отец проводил у нас в городе, поэтому все решили подготовиться основательно. Именно поэтому следующие несколько недель проходили в большой спешке и суете. Горничные мыли каждый день весь замок так, что я мог спокойно рассмотреть через пол своё отражение. А ещё, как бы меня ни оберегали от этого мои Родители, я часто падал и ударялся головой о пол, когда он был слишком мокрым. Каждый день Матушка забегала ко мне в комнату и могла по несколько часов примерять на мне новые вещи, всё больше удивляясь и приговаривая, что мне всё идеально подходит. И вот, за три месяца до бала город был приведён в идеальное состояние. Нигде не торчало лишней травинки, по каждой улице ходило по трое-четверо солдат, которые поднимали каждый упавший лист или выдергивали неправильно выросший цветок и выбрасывали их. Крестьяне боялись лишний раз выйти на улицу, а в церкви каждый день молились, чтобы Бог уберёг нас от дождей и слякоти. И вот тот день настал.